– Дэниел.

– Да. Он был на Солярии два столетия назад, и соляриане общались с ним как с человеком. Они так и не оправились от этого. Их унизили и обманули. Это была незабываемая демонстрация того, что Аврора далеко впереди них, во всяком случае, в этой грани роботехники. Соляриане страшно гордятся тем, что они наиболее передовые роботехники в Галактике, и с тех пор отдельные соляриане работали над гуманоидными роботами исключительно для того, чтобы смыть этот позор. Если бы этих роботехников было больше, или они имели Институт, координирующий их работу, они бесспорно сделали бы это уже давно. И сейчас, я думаю, эти роботы у них есть.

– Но точно вы не знаете? Это только ваши предположения, основанные на обрывках сведений?

– Совершенно верно, но подозрение чертовски сильное, и оно достойно дальнейшего расследования. И третий пункт: могу поклясться, что они работают над телепатической связью. Там есть кое-какое оборудование, которое мне неосторожно показали. А однажды, когда я беседовала с одним роботехником, экран показал задний план с матрицей позитронного рисунка, какого я никогда еще не видела, но мне показалось, что этот рисунок годится для телепатической программы.

– Подозреваю, что эта новость соткана из паутины, даже более тонкой, чем сведения о гуманоидных роботах.

Легкое замешательство прошло по лицу Василии.

– Должна признать, что в этом вы, вероятно, правы.

– В сущности, Василия, это звучит совсем уж фантастично. Если матрица, которую вы видели, не похожа ни на что, виденное вами раньше, с чего вы взяли, что этот рисунок годится для чего-нибудь?

Василия колебалась.

– Сказать по правде, я сама этому удивилась, но, как только я увидела рисунок, мне сразу пришло в голову слово «телепатия».

– Несмотря на то, что телепатия невозможна даже теоретически.

– Считается невозможной даже теоретически, а это не совсем одно и тоже.

– Но никто и никогда не мог добиться прогресса в этом отношении.

– Да, но почему же я так подумала?

– Ну, Василия, это просто личный психологический выверт, так что бесполезно пытаться его анализировать. Забудем об этом. Что-нибудь еще?

– Еще одна вещь, наиболее озадачивающая из всех. Из некоторых мелких указаний у меня создалось впечатление, что соляриане собираются покинуть свою планету.

– Почему?

– Не знаю. Их народ, и так немногочисленный, идет на убыль. Возможно, они хотят начать сначала где-нибудь в другом месте, пока совсем не вымерли.

– Как начать сначала? Куда они поедут?

Василия покачала головой и сказала:

– Я рассказала вам все, что знала.

– Ну, тогда я все это приму в расчет, – медленно сказал Амадейро. – Четыре пункта: ядерный усилитель, гуманоидные роботы, роботы-телепаты, и уход с планеты. Откровенно говоря, я не верю ни в один из этих пунктов, но я уговорю Совет санкционировать беседу с Регентом Солярии. А теперь, Василия, я уверен, что вам нужно отдохнуть. Почему бы вам не взять несколько недель отпуска и заново привыкнуть к солнцу Авроры и прекрасной погоде, прежде чем взяться за работу?

– Это очень мило с вашей стороны, Келдин, – сказала Василия, не вставая с кресла, – но осталось еще два вопроса, которые я должна поднять.

Амадейро невольно повернулся к часам.

– Это займет много времени, Василия?

– Сколько бы это ни заняло, Келдин, это необходимо обсудить.

– Что вы хотите?

– Для начала – кто такой этот молодой всезнайка, который, похоже, думает, что он тянет весь Институт – Мандамус?

– Ага, вы встретились с ним? – улыбка Амадейро стала несколько натянутой. – Как видите, кое-что на Авроре изменилось.

– В этом случае явно не в лучшую сторону, – угрюмо сказала Василия. – Кто он?

– Именно тот, кого вы описали: всезнайка. Блестящий молодой человек, достаточно разбирающийся в роботехнике и столь же в общей физике, химии, планетологии…

– Сколько лет этому чудовищу эрудиции?

– Неполных пятьдесят.

– А что будет из этого мальчишки, когда он вырастет?

– Будет таким же мудрым, как и блестящим, наверное.

– Не прикидывайтесь, что вы не поняли меня, Келдин. Вы намерены подготовить из него следующего Главу Института?

– Я намерен прожить еще много десятилетий.

– Это не ответ.

– Это единственный ответ, какой у меня есть.

Василия все время вертелась в кресле, и ее робот, стоявший за ней, водил глазами из стороны в сторону, как бы готовясь отразить нападение. Вероятно, его поведение было вызвано недовольством Василии.

– Келдин, – сказала она, – следующим Главой буду я. Это решено. Вы сами так говорили.

– Я говорил, Василия, но после моей смерти будет решать правление. Даже если я оставлю директиву, кому быть следующим Главой, правление может переиграть ее. Это вытекает из правил, на которых основан Институт.

– Вы напишите директиву, Келдин, а правлением займусь я.

Амадейро, нахмурившись, сказал:

– Я не хочу обсуждать это сейчас. У вас есть еще вопросы? Пожалуйста, изложите их покороче.

Она несколько секунд смотрела на него в молчаливой злобе, а затем сказала, как выплюнула:

– Жискар!

– Робот! – переспросил удивленный Амадейро.

– Конечно, робот. Разве вы знаете какого-нибудь другого Жискара, о котором я стала бы говорить?

– Ну, так что с ним?

– Он МОЙ.

Амадейро удивился.

– Он… он был… законной собственностью Фастальфа.

– Жискар был моим, когда я была маленькой.

– Фастальф одолжил его вам, а потом взял обратно. Ведь официальной передачи не было?

– Морально он мой. Но в любом случае у Фастальфа больше нет собственности. Он умер.

– Он сделал завещание. И если я правильно запомнил, по этому завещанию два робота, Жискар и Дэниел, теперь собственность солярианки.

– А я не хочу, чтобы они были у нее. Я дочь Фастальфа…

– Ого?

Василия вспыхнула.

– Я требую Жискара. Почему его должна иметь иностранка… Чужая? – потребовала она ответа у растерявшегося под этим натиском доктора Амадейро.

– Только потому, что так завещал Фастальф. И она гражданка Авроры.

– Кто так сказал? Для всех аврорцев она «солярианская женщина».

Во внезапном приступе ярости Амадейро стукнул кулаком по подлокотнику кресла.

– Василия, чего вы от меня хотите? Я не люблю солярианку, у меня к ней глубокая антипатия, и будь у меня возможность, я… я выкинул бы ее с Авроры. Но я не могу оспаривать завещание. Даже если бы был законный путь к этому, а его нет – я не счел бы разумным делать это. Фастальф умер…

– Именно поэтому Жискар должен быть моим.

Амадейро игнорировал ее слова.

– …а коалиция, которой он руководил, распадается. В последние несколько десятилетий она держалась только благодаря его обаянию. Мне желательно собрать фрагменты этой коалиции и добавить к своим последователям. Таким путем у меня будет группа, которая станет доминировать в Совете и контролировать следующие выборы.

– И сделают вас следующим Председателем?

– А почему бы и нет? Авроре хуже не будет, потому что это дало бы мне шанс перевернуть нашу давнюю политику, пока еще не поздно. Беда в том, что у меня нет личной популярности Фастальфа, нет его дара излучать святость, чтобы скрыть глупость. Следовательно, если я вроде бы восторжествую некрасиво и мелочно над умершим, это будет плохо выглядеть. Никто не должен говорить, что Фастальф, пока он был жив, победил меня, а когда он умер, я оплевал его завещание. Я не желаю быть смешным. Вы поняли? Обойдетесь без Жискара!

Василия встала, прищурив глаза.

– Посмотрим!

– Уже видим. Встреча окончена, и если у вас есть какие-то амбиции стать Главой Института, я не потерплю, чтобы вы угрожали мне чем бы то ни было. Советую вам одуматься.

– Я не угрожаю, – сказала Василия, хотя весь ее вид и тон противоречили ее словам, и вышла.

56

Неожиданность, вернее, серия неожиданностей началась через несколько месяцев, когда Мелун Сисис вошел в кабинет Амадейро для привычной утренней конференции.

Обычно Амадейро приветствовал его. Сисис был спокойным промежутком в курсе делового дня. Он был единственным старшим сотрудником Института, не имевшим амбиций и не ждавшим смерти или отставки Амадейро. Он был, в сущности, превосходным подчиненным. Он был счастлив служить Главе и быть его доверенным лицом.

По этой причине Амадейро был огорчен, когда примерно год назад заметил запах тления, легкую впалость груди, затрудненность походки его превосходного подчиненного. Неужели Сисис стареет? Он всего на несколько десятков лет старше Амадейро.

Больше всего Амадейро поразила неприятная мысль, что с постепенной дегенерацией столь многих граней жизни космонитов падают, похоже, и жизненные надежды. Он не раз собирался посмотреть статистические данные, но все время забывал… или подсознательно боялся сделать это.

В данном случае проявление возраста у Сисиса утонуло в сильнейших эмоциях. Лицо раскраснелось, подчеркивая седину в его бронзовых волосах, и самого Сисиса буквально распирало от изумления.

Амадейро даже не пришлось спрашивать, что случилось. Сисис сразу выложил все.

Когда он закончил, Амадейро ошеломленно спросил:

– Прекращены все передачи? Все?

– Все, шеф. Видимо, они все там умерли или уехали. Ни одна обитаемая планета не может не испускать хоть какого-то электромагнитного излучения при нашем уровне…

Амадейро жестом приказал ему замолчать. Один из пунктов Василии – четвертый, помнится – гласил, что соляриане готовятся покинуть свою планету. Это было бессмысленное предположение, все четыре были в той или иной степени бессмысленными. Он тогда сказал, что подумает об этом, и он, конечно, не подумал. Теперь, по-видимому, ясно, что он сделал ошибку.

Это выглядело абсурдным, когда об этом говорила Василия, таким же абсурдным оно казалось и сейчас. И Амадейро задал тот же вопрос, что и тогда, хотя и не надеялся получить ответ (да и откуда быть ответу?):

– Куда они могли уйти, Мелун?

– Об этом не говорится ни слова, шеф.

– Ну, а когда они ушли?

– Об этом тоже ни слова, шеф. Мы получили известие сегодня утром. Беда в том, что интенсивность излучения на Солярии и так была низка. Население очень разбросано, а роботы хорошо экранированы. Интенсивность там ниже, чем на других планетах Внешних Миров, на два порядка ниже, чем у нас.

– Итак, однажды кто-то обратил внимание, что эта интенсивность упала до нуля, но никто не заметил, когда именно это случилось. Кто обратил внимание?

– Никсонийский корабль, шеф.

– Каким образом?

– Корабль вынужденно оказался на орбите Солярии для ремонта. По гиперволне он просил разрешения, но ответа не получил. Им ничего не оставалось делать, как задержаться на орбите и произвести ремонт своими силами. За это время их никто не беспокоил. Наконец они своими приборами обнаружили, что не получают ответа, но и вообще никаких сигналов. Когда точно прекратилось излучение, они сказать не могут. Последняя запись сообщения с Солярии была сделана больше двух месяцев назад.

– А другие три ее пункта? – пробормотал Амадейро.

– Простите, шеф?

– Нет, нет, ничего, – ответил Амадейро, но сильно нахмурился и задумался.

XIII. Робот-телепат

57

Мандамус ничего не знал о событиях на Солярии, когда через несколько месяцев вернулся из продолжительного третьего путешествия на Землю.

В первое путешествие, шесть лет назад, его послал Амадейро, с некоторым затруднением сделав его аккредитованным послом Авроры, договориться о некоторых мелочах, связанных с переходом торговых кораблей границы космонитской территории. Он подвергся там церемониальным и бюрократическим неприятностям, и ему быстро стало ясно, что такой эмиссар весьма ограничен в перемещении. Но это не имело значения, потому что он узнал то, что хотел узнать.

Он вернулся с новостями.

– Я сомневаюсь, доктор Амадейро, что там будут вообще какие-нибудь проблемы. Земное правительство не имеет никакой возможности контролировать въезд и выезд. Каждый год Землю посещают миллионы поселенцев с десятков планет, и каждый год миллионы гостей разъезжаются по домам. Похоже, каждый поселенец считает свою жизнь не полной, если он периодически не вдыхает воздух Земли и не бывает в ее переполненных подземельях. Я думаю, это поиски корней. Они вроде бы и не замечают этого абсолютно кошмарного существования на Земле.

– Я это знаю, Мандамус, – устало ответил Амадейро.

– Только умозрительно, сэр. Вы не можете по-настоящему понять это, пока сами не увидите. Один раз побывав там, вы обнаружили бы, что ничто из вашего «знания» не подготовило вас к реальности. Поэтому не должен бы хотеть вернуться…

– Наши предки наверняка не хотели возвращаться, как только оставили планету.

– Наверное, – согласился Мандамус, – но в те времена межзвездный перелет не был таким легким, как сейчас. Он занимал много месяцев, а Прыжок был хитрой штукой. Теперь же перелет считается в днях, а Прыжок – самое обычное дело. Если бы во времена наших предков возвращение на Землю было таким же легким, как сейчас, кто знает, оторвались бы мы или нет.

– Давайте без философии, Мандамус. Ближе к делу.

– Да, конечно. Кроме прихода и ухода бесчисленных потоков поселенцев, каждый год миллионы людей эмигрируют на Поселенческие Миры. Кое-кто почти сразу же возвращается, не сумев адаптироваться. Другие приживаются в новых мирах, но очень часто приезжают в гости на Землю. Нет никакой возможности следить за этими приездами и отъездами, да Земля и не пытается. Такие попытки могут вызвать задержки потока, а Земля прекрасно понимает, что каждый посетитель везет монету. Туристический бизнес, если можно так выразиться, является самой прибыльной индустрией Земли.

– Я полагаю, вы хотите сказать, что мы без труда можем поместить на Земле гуманоидных роботов.

– Без всякого труда. Теперь, когда они правильно запрограммированы, мы можем послать на Землю несколько групп с железными документами. Мы ничего не можем сделать с их почтением к людям, но это не выдаст их: его примут за обычное почтение поселенцев к планете предков. Но я сильно подозреваю, что нам не высадить их в каком-либо космопорте. Обширные пространства между стальными Пещерами практически не населены, если не считать примитивных рабочих роботов, и приземлившийся там корабль не будет замечен или, во всяком случае, не привлечет внимания.

– Я думаю, это слишком рискованно, – сказал Амадейро.

58

Две группы человекообразных роботов были посланы на Землю и смешались с жителями Городов, прежде чем найти способ выбраться в пустынные области между городами и общаться с Авророй по защищенному гиперлучу.

Мандамус, который глубоко обдумал дело и долго колебался, сказал:

– Я снова поеду туда, сэр. Я не уверен, что они найдут правильное место.

– А вы сами-то знаете правильное место? – саркастически спросил Амадейро.

– Я тщательно копался в древней истории Земли, сэр, и знаю, что найду его.

– Не думаю, что мне удастся убедить Совет послать вас на военном корабле.

– Нет, я и не хотел бы этого. Это хуже, чем просто бесполезно. Я хочу одноместное судно с достаточным запасом энергии в оба конца.

Вот таким образом Мандамус нанес второй визит на Землю и высадился неподалеку от одного из земных городов. Со смесью облегчения и удовлетворения он нашел несколько роботов на нужном месте и оставался некоторое время с ними, чтобы приглядеть за ними, за их работой, дать несколько приказов в связи с этой работой и сделать кое-какие улучшения в их программе. А затем, под любопытными взглядами нескольких примитивных роботов земного производства, Мандамус пошел к Городу.

Это был рассчитанный риск, и Мандамус, отнюдь не герой, чувствовал неприятное сердцебиение. Но все прошло хорошо. Страж у ворот был слегка удивлен, когда появился человек со всеми признаками долгого пребывания на открытом пространстве.

У Мандамуса были документы поселенцев, и страж только пожал плечами. Поселенцы не против открытого пространства и, говорят, иной раз делают небольшие экскурсии в поля и леса над уровнем Города. Так что страж бегло взглянул на бумаги, а больше их никто не спрашивал. Внеземной акцент Мандамуса (он старался делать этот акцент возможно менее аврорским) принимался без обсуждения, и никому не могло прийти в голову, что Мандамус – космонит. Прошло уже два столетия с тех пор, как космониты имели на Земле постоянную базу. Посольство Внешних Миров было мало, а в последнее время стало еще меньше, и земляне из провинций, видимо, даже забыли о существовании космонитов.

Мандамус слегка опасался, что тонкие прозрачные перчатки и носовые фильтры, которые он все время носил, могут обратить на себя внимание, но этого не случилось. Никто не ставил ему барьеров в его путешествиях между городами: у него было достаточно денег, а монета громко говорила на Земле – да, по правде сказать, и во Внешних Мирах.

Он начал привыкать к отсутствию за спиной робота и когда встречал аврорских гуманоидных роботов в том или ином Городе, то твердо объяснил им, что они не должны идти за ним по пятам. Он выслушивал их отчеты, давал инструкции, если требовалось, и устраивал их отправку за пределы Города. Наконец, он вернулся к кораблю и улетел. Никто не обратил на него внимания ни при его появлении, ни при его отъезде.

– Вообще-то говоря, – задумчиво сказал он Амадейро, – земляне не такие уж варвары.

– Вот как?

– На своей планете они ведут себя совершенно по-человечески. В их дружелюбии есть даже что-то привлекательное.

– Уж не жалеете ли вы о задаче, которой занимались там?

– Я плохо себя чувствовал, когда ходил среди них и думал, что они не знают о том, что случится. Не могу заставить себя радоваться тому, что я делаю.

– Сможете, Мандамус. Подумайте о том, что как только работа будет сделана, вам будет обеспечен пост Главы Института в скором времени. Это подсластит вашу работу.

И с тех пор Амадейро не спускал глаз с Мандамуса.

59

В третьем путешествии Мандамуса большая часть его прежней неловкости пропала, и он держался почти как настоящий землянин. Проект медленно сдвигался с мертвой точки по незначительной линии прогресса.

Во время первых своих посещений он не испытывал проблем со здоровьем, но в третий раз, без сомнения, по излишней самоуверенности, он, видимо, подверг себя чему-то и, наконец, настало время, когда его встревожило истечение из носа, сопровождаемое кашлем. Визит в амбулаторию и последовавшая инъекция гамма-глобулина принесла немедленное облегчение, но он счел амбулаторию страшнее болезни: все там, похоже, болели чем-то заразным или были в контакте с заразными больными.

Но сейчас, во всяком случае, он вернулся к спокойным порядкам Авроры и был несказанно рад этому. Он слушал сообщение Амадейро о солярианском кризисе.

– Вы ничего не слышали об этом? – спросил Амадейро.

Мандамус покачал головой.

– Ничего, сэр. Земля на редкость провинциальный мир. Восемьсот Городов с восемью миллиардами жителей. Можно подумать, что поселенцы существуют только для того, чтобы посещать Землю, а космонитов вообще не существует. Последние известия в любом Городе на девяносто процентов относятся к этому Городу. Земля – замкнутый, боящийся пространства мир, как умственно, так и физически.

– Однако вы говорили, что они не варвары.

– Агорафобия – не обязательно варварство. По их словам, они цивилизованы.

– По их словам! Ну, ладно, это неважно. Сейчас проблема – Солярия. Ни один из Внешних Миров не движется. Принцип невмешательства – главнейший, и считается, что внутренние проблемы Солярии – дело одной Солярии. Наш Председатель инертен, как и все, хотя Фастальф умер и его парализующие пальцы больше не давят на нас. А сам я ничего не могу сделать… до тех пор, пока не стану Председателем.

– Как они могут предполагать, что у Солярии внутренние проблемы, в которые нельзя вмешиваться, если соляриане исчезли?

– Они не видят глупости, а вы сразу увидели? – ядовито сказал Амадейро. – Они говорят, что нет твердой уверенности в полном исчезновении соляриан, и пока хоть сколько-нибудь их остается на планете, другие Внешние Миры не имеют права влезать туда без приглашения.

– Как же они объясняют отсутствие излучения?

– Они думают, что соляриане, может быть, ушли под землю или развили технологию, устраняющую утечку излучения. Говорят также, что никто не видел, как соляриане уходили, и что им абсолютно некуда податься. Конечно, никто не следил, поэтому и не видели.

– Чем они доказывают, что солярианам некуда уйти? Пустых планет много.

– Аргумент – что соляриане не могут жить без своей несметной толпы роботов, а взять их всех с собой они не смогут. Явись они, например, сюда – как по-вашему, сколько бы роботов мы выделили им?

– А каков ваш аргумент против этого?

– Никакого. Но, исчезли они или нет, ситуация странная и беспокоящая, и просто невероятно, что никто не хочет расследовать ее. Я всех предупреждал, насколько мог настойчиво, что инерция и апатия станут нашим концом, что как только Поселенческие Миры узнают, что Солярия опустела – или, возможно, опустела – они без колебаний кинутся расследовать дело. У этих насекомых бездумное любопытство, я хотел бы, чтобы у нас была часть его. Они, не подумав дважды, рискуют жизнью, если им светит какая-то прибыль.

– Какая же прибыль в данном случае, доктор Амадейро?

– Если соляриане ушли, они должны были оставить почти всех своих роботов. Они были исключительно изобретательными роботехниками, и поселенцы, при всей их ненависти к роботам, не поколеблются захватить их и продать нам за хорошие деньги. Они уже объявили об этом.

Два поселенческих корабля уже высадились на Солярии.

Мы послали протест, но они, разумеется, не обратили на него внимания, а мы, ясное дело, ничего больше не сделаем. Наоборот: некоторые Внешние Миры уже посылают запросы о том, какие роботы будут продаваться и за какую цену.

– Наверное, так и должно быть, – спокойно сказал Мандамус.

– Так и должно быть, что мы ведем себя так, как о нас говорят поселенческие пропагандисты? Что мы действуем так, словно и в самом деле дегенерируем и скатываемся к гниению?

– Зачем повторять их жужжание, сэр? Мы уравновешены и цивилизованы, и пока еще нам никто не вредит. Если это случится, мы будем драться и, будьте уверены, сотрем их в порошок. Технологически мы пока впереди них.

– Но мы и сами потерпим урон, а это не очень приятно.

– Это означает, что мы не готовы к войне. Если Солярия опустела и поселенцы хотят ограбить ее, возможно, нам не следует мешать им. В конце концов, я могу предсказать, что мы сделаем свой ход через несколько месяцев.

По лицу Амадейро прошло нечто вроде яростной жадности.

– Месяцев?

– Я уверен в этом. Поэтому первое, что мы должны сделать, это избегать провокации. Мы погубим все, если ввяжемся в конфликт без необходимости, и потерпим урон; даже если и победим, а зачем нам это? Через какое-то небольшое время у нас будет полная победа без сражений и без урона. Бедная Земля!

– Если вы так печалитесь о землянах, – сказал Амадейро с притворной легкостью, – то вы, возможно, ничего и не сделаете им.

– Наоборот, – холодно сказал Мандамус, – именно потому, что я жалею их, я и намерен сделать им кое-что и знаю, что это будет сделано. Вы будете Председателем!

– А вы будете Главой Института.

– Маленький пост по сравнению с вашим.

– А после моей смерти? – почти рыкнул Амадейро.

– Так далеко я не заглядываю.

– Я совершенно… – начал Амадейро, но его прервало жужжание аппарата для сообщений. Амадейро не глядя, чисто автоматически положил рук на выходную прорезь, взглянул на появившуюся тонкую полоску бумаги и медленно улыбнулся.

– Два поселенческих корабля, высадившихся на Солярии… – сказал он.

– Да, сэр? – хмуро спросил Мандамус.

– Уничтожены! Оба!

– Как?

– Взрывным пламенем радиации, легко определенным из космоса. Вы понимаете, что это значит? Соляриане вовсе не ушли, и слабейший из наших миров легко справился с поселенческими кораблями. Это отличный щелчок по носу поселенцам, и они его не забудут. Вот, почитайте сами, Мандамус.

Мандамус оттолкнул бумагу.

– Но это не обязательно означает, что соляриане все еще на планете. Они просто могли оставить мину-ловушку.

– Какая разница, личная атака или мина-ловушка, ведь корабли-то разрушены.

– Их застали врасплох. А как будет в следующий раз, когда они предупреждены? А что, если они сочтут эти события намеренным нападением космонитов?

– Мы ответим, что соляриане только защищались от намеренного вторжения поселенцев.

– Сэр, вы советуете вести словесную битву? А если поселенцы не станут разговаривать, а сочтут уничтожение их кораблей военным действием и немедленно ответят?

– С чего бы это?

– Потому что они такие же безумцы, как и мы, когда задета наша гордость, тем более, что у них большие истоки насилия.

– Ну, их больше.

– Вы же сами признали, что даже в этом случае они нанесут нам непоправимый ущерб.

– Чего вы от меня хотите? Аврора-то не уничтожала эти корабли.

– Убедите Председателя сделать совершенно ясным, что Аврора тут ни причем, что вина за такие действия лежит на одной Солярии.

– И бросить Солярию? Это будет трусливым актом.

Мандамус возбужденно выпалил:

– Доктор Амадейро, вы никогда не слыхали о стратегическом отступлении? Убедите Внешние Миры отступить на небольшое время под каким-нибудь приличным предлогом. Ведь всего через несколько месяцев наш план на Земле принесет плоды. Конечно, всякому тяжело отступать и извинить космонитов за то, что они не знают происходящего – но мы-то знаем.

В сущности, мы с вами с нашим особым знанием можем рассматривать это событие как божий дар. Пусть поселенцы разбираются с Солярией, пока готовится их уничтожение на Земле. Неужели вы предпочитаете, чтобы мы были уничтожены накануне нашей победы?

Амадейро неожиданно для себя опустил глаза под прямым взглядом глубоко сидящих глаз Мандамуса.

60

У Амадейро никогда еще не было такого скверного времени, как период, последовавший за разрушением поселенческих кораблей. К счастью, Председателя удалось уговорить принять политику Амадейро.

Уговорить других членов Совета было намного труднее. Амадейро доходил до белого каления, рисуя ужасы войны и объясняя необходимость выбрать правильный момент для удара, если война все-таки будет. Он изобрел новые доказательства, что этот момент еще не наступил, и пользовался ими в беседах с другими лидерами Внешних Миров.

Естественная гегемония Авроры проявлялась в высшей мере, чтобы заставить их уступить.

Но когда прибыл капитан Бейли со своим кораблем и своей просьбой, Амадейро почувствовал, что ничего больше не может сделать. Это было уже чересчур.

– Это абсолютно невозможно, – говорил он. – Неужели мы позволим ему высадиться на Авроре с его бородой, в его дурацкой одежде, с его непонятным акцентом? Как я могу просить Совет отдать ему в руки космонитку? Это абсолютно беспрецедентный акт за всю нашу историю. Космонитскую женщину!

– Вы всегда называли эту космонитку «солярианкой», – сухо сказал Мандамус.

– Для нас она солярианка, но когда дело касается поселенцев, она космонитка. Если его корабль приземлится на Солярии, как намекал этот капитан, его могут уничтожить, как и те корабли, вместе с капитаном и женщиной. И тогда мои враги довольно справедливо обвинят меня в убийстве… и моя политическая карьера не выдержит этого.

– Вы лучше подумайте о том, что мы работали почти семь лет, устраивая финальное разрушение Земли, и нам осталось каких-то несколько месяцев для завершения проекта. Неужели мы рискнем на войну и разрушим все, что сделали, когда победа так близка?

Амадейро покачал головой.

– Друг мой, у меня же нет выбора в этом деле. Совет не согласится, если я посоветую выдать женщину поселенцу. И этот самый мой совет обернется против меня. Пострадает моя политическая карьера, и вдобавок может начаться война. Кроме того, мне просто непереносима мысль, что космонитка должна служить поселенцу.

– Можно подумать, что вы влюблены в солярианку.

– Вы знаете, что нет. Я всем сердцем желал бы, чтобы она умерла два столетия назад. Но не так, не на поселенческом корабле… Но я забыл, что она ваш предок в пятом поколении.

Мандамус посмотрел на него чуть дольше, чем обычно.

– Но мне-то что до этого? Я индивидуальный космонит, сознающий себя и свое общество, а не какой-нибудь древний член племенного конгломерата, – на минуту Мандамус замолчал и его худое лицо выразило глубокую сосредоточенность.

– Доктор Амадейро, не могли бы вы объяснить Совету, что эту мою прабабку берут не как космонитскую заложницу, а потому, что она единственная, кто знает Солярию, где она провела детство и юность, и это может сделать ее существование существенной частью расследования, каковое будет полезно и нам, а не только поселенцам? В конце концов, разве не желательно узнать, что там с этими жалкими солярианами? Женщина предположительно вернется обратно с рапортом о событиях, если останется жива.

Амадейро подергал себя за губу.

– Это может сработать, если женщина поедет добровольно, если ясно покажет, что понимает важность дела и желает выполнить свой патриотический долг. Но тащить ее силой на борт корабля немыслимо.

– Ну, допустим, я побываю у нее и постараюсь убедить ехать добровольно. Допустим также, что вы поговорите с этим поселенческим капитаном по гиперволне и скажете ему, что он может высадиться и получить женщину, если сможет уговорить ее поехать по доброй воле или хотя бы чтоб она сказала, что едет по доброй воле.

– Попробовать можно, но я не думаю, что это удастся.

Однако, к удивлению Амадейро, дело удалось. Он ошеломленно выслушал Мандамуса, сообщившего ему детали.

– Я завел разговор о человекообразных роботах, – сказал Мандамус, – и выяснил, что она ничего о них не знает. Отсюда я сделал вывод, что и Фастальф ничего не знал. Это была одна из тех вещей, которые мучили меня. Затем я много говорил о своих предках в том плане, чтобы заставить ее рассказать о том землянине, Илие Бейли.