Детектив Элайдж Бейли и робот Дэниел Оливо (№4) - Роботы и Империя

– Нет, пожалуй. Я согласна с тобой, что надо было поставить точку, иначе все было бы бесконечно труднее. Но я писала тебе много раз.

– Ты? Я не получил ни одного письма.

– А я их не посылала. Я писала и уничтожала.

– Почему так?

– Потому, Илия, что частное письмо с Авроры на Землю пройдет через руки цензоров, а я этого не хотела. Если бы ты послал мне письмо, оно, скорее всего, не дошло бы до меня, каким бы невинным оно ни было. Я думаю, что именно поэтому никогда не получала писем. Теперь, когда я знаю, что ты не подозревал о такой ситуации, я страшно рада, что ты не сделал глупости и не писал мне. Ты не понял бы, почему я тебе не отвечаю.

Бейли удивленно уставился на нее.

– Как же получилось, что я вижу тебя сейчас?

– Незаконно. Я воспользовалась частным кораблем доктора Фастальфа, поэтому прошла мимо пограничной стражи и нас не остановили. Не принадлежи этот корабль доктору Фастальфу, меня остановили бы и отправили обратно. Я думаю, ты тоже понял это, поэтому и связался не прямо со мной, а с доктором Фастальфом.

– Ничего я не понимал. И удивляюсь, что двойное неведение сохранило меня в безопасности. Я не знал правильной комбинации гиперволны, чтобы добраться непосредственно до тебя, а на Земле узнать эту комбинацию было сложно. Сделать это честным путем – и так о нас с тобой болтали по всей Галактике благодаря тому идиотскому фильму, что был поставлен после Солярии. Но комбинацию доктора Фастальфа я достал и, очутившись на орбите вокруг Авроры, сразу же связался с ним.

– Так или иначе, но мы встретились.

Она села на край койки и протянула ему руки. Бейли взял их и попытался сесть на табурет, но она притянула его к себе и усадила рядом. Он неловко спросил:

– Ну, как ты, Глэдис?

– Вполне хорошо. А ты?

– Старею. Три недели назад отпраздновал пятидесятилетие.

– Пятьдесят – это же… – она запнулась.

– Для землянина – старость. Мы же короткоживущие.

– Даже для землянина пятьдесят лет не старость. Ты нисколько не изменился.

– Приятно слышать, но я мог бы сказать тебе, что скрип усилился. Глэдис, я должен спросить: ты и Сантирикс Гремионис…

Глэдис улыбнулась и кивнула.

– Он мой муж. Я послушалась твоего совета.

– И это хорошо сработало?

– Прилично. Живем неплохо.

– Это хорошо. Надеюсь, так и останется.

– Ничто не остается на столетия, Илия, но может сохраниться на годы, даже на десятилетия.

– Детей нет?

– Пока нет.

– Ну, а как твоя семья, мой женатый мужчина? Как сын, жена?

– Бентли уехал два года назад с переселенцами. Я еду к нему. Он крупное должностное лицо на новой планете. Ему всего двадцать четыре, но он уже заслужил уважение и почет, – в глазах Бейли заплясали огоньки. – Я уж думаю, не придется ли мне обращаться к нему «Ваша честь». На людях, конечно.

– Великолепно. А миссис Бейли? Она с тобой?

– Джесси? Нет. Она не захотела оставить Землю. Я говорил ей, что мы длительное время будем жить в куполах, так что большой разницы с Землей не будет, разве что более примитивно. Может, со временем она переменит мнение. Когда я устроюсь, я попрошу Бентли съездить за ней. Может, ей надоест одиночество и она захочет приехать. Посмотрим.

– А пока ты один.

– На корабле больше сотни иммигрантов, так что я практически не один.

– Они по ту сторону стыковочной стены. И я тоже одна.

Бейли бросил быстрый взгляд в сторону пилотской кабины, и Глэдис сказала:

– Не считая Дэниела, конечно. Но он по ту сторону двери, и он робот, хоть ты и считаешь его личностью. Но ты, наверное, хотел увидеться со мной не для того, чтобы поговорить о наших семьях?

Бейли сказал почти в тревоге:

– Я не могу просить тебя…

– А я могу. Эта койка вообще-то не предназначена для сексуальных действий, но я надеюсь, что ты с нее не свалишься.

– Глэдис, не могу отрицать, что… – запинаясь, начал он.

– Ох, Илия, не надо долгих рассуждений для удовлетворения нужд вашей земной морали. Я предлагаю себя тебе в соответствии с аврорскими обычаями. У тебя есть полное право отказать, и я не могу спрашивать о причинах отказа. Впрочем, я думаю, что право отказывать принадлежит только аврорцам, но не землянам.

– Я больше не землянин, – вздохнул Бейли.

– Я еще меньше склонна признавать это право за несчастным иммигрантом, едущим на варварскую планету. Илия, у нас было так мало времени, и его так мало сейчас, и я, наверное, никогда не увижу тебя снова. Эта встреча так неожиданна, что было бы космическим преступлением отмахнуться от нее.

– Ты и в самом деле хочешь старика?

– Ты в самом деле хочешь, чтобы я тебя умоляла?

– Но мне стыдно.

– Закрой глаза.

– Я имею в виду – стыдно за себя, за свое дряхлое тело, – пояснил Бейли.

– Переживешь. Твое дурацкое мнение о себе меня нисколько не касается.

Она обняла его, и застежки ее платья разошлись в стороны.

8

Глэдис одновременно узнала множество вещей. ничего не изменили. Ей не пришлось подогревать себя воспоминаниями. Он был Илией.

Она с недоумением познала разницу: в ней усилилось впечатление, что у Сантирикса Гремиониса, кроме главного недостатка, который она определила раньше, есть и другие. Сантирикс был чувствительным, мягким, рациональным, в меру неглупым и… плоским.

Она не могла бы сказать, чем именно он плоский, но что бы он ни делал и не говорил, он не воодушевлял ее, как Бейли, даже если Бейли молчал. Бейли был старше Сантирикса физически, много старше физиологически, не так красив, как Сантирикс и, что всего важнее, нес с собой неумолимую атмосферу распада, ауру быстрого старения и короткой жизни, как все земляне. И все же…

Она узнала, как глупы мужчины: Бейли подходил к ней нерешительно, совершенно не оценив своего воздействия на нее.

Она узнала о его отсутствии, потому что он ушел поговорить с Дэниелом – тот был последний, как был и первым. Земляне ненавидели и боялись роботов, но Бейли, отлично зная, что Дэниел – робот, обращался с ним всегда, как с личностью. С другой стороны, космониты любили роботов и чувствовали себя неуютно без них, но они никогда не думали о них иначе, как о машинах.

И она узнала время. Она знала, что прошло 3 часа 35 минут с тех пор, как Бейли вошел в маленькую яхту Фастальфа, и знала также, что времени осталось очень мало. Чем дольше она остается вне поверхности Авроры, тем больше вероятность, что кто-то заметит, а если уж заметили, то почти наверняка заинтересуются, станут расследовать, и тогда Фастальфу предстоит куча неприятностей.

Бейли вышел из пилотской кабины и грустно посмотрел на Глэдис.

– Мне пора, Глэдис.

– Я знаю.

– Дэниел будет заботиться о тебе. Он станет твоим другом и защитником, и ты должна быть ему другом – ради меня. Но я хочу, чтобы ты прислушивалась к Жискару. Пусть он будет твоим советником.

Глэдис нахмурилась.

– Почему? Жискар? Я недолюбливаю его.

– Я не прошу тебя любить его. Я прошу тебя ВЕРИТЬ ему.

– Почему, Илия?

– Этого я не могу тебе сказать. В этом случае ты тоже должна поверить мне.

Они смотрели друг на друга и молчали. Это молчание как бы остановило время, позволило им задержать секунды, не дать им бежать.

Но надолго это не сработало. Бейли сказал:

– Ты не жалеешь…

– Как я могу жалеть, когда я больше не увижу тебя?

Бейли хотел ответить, но она прижала свой маленький кулачок к его губам.

– Не надо лгать, – сказала она. – Я никогда не увижу тебя.

И она его больше не видела. Никогда!

9

Глэдис болезненно ощущала, как ее вытягивает в настоящее, через мертвую пустыню лет.

Я так и не видела его больше, подумала она. Никогда!

Она так долго защищала себя от горькой сладости, а сейчас нырнула в нее – более горькую, чем сладкую… и все из-за этого типа, Мандамуса, из-за того, что Жискар просил его принять, и потому, что она обещала верить Жискару. Это была последняя ЕГО просьба.

Она сосредоточилась на настоящем. Мандамус холодно смотрел на нее.

– По вашей реакции, мадам Глэдис, я вижу, что это правда. Вы не могли бы сказать это яснее.

– Что правда? О чем вы говорите?

– Что вы виделись с землянином Илией Бейли через пять лет после его визита на Аврору. Что его корабль был на орбите, вы поехали туда, чтобы увидеть Бейли, и были с ним примерно в то время, когда был зачат ваш сын.

– Какие у вас доказательства?

– Мадам, это не было абсолютной тайной. Земной корабль был замечен на орбите. Яхта Фастальфа была замечена в полете. За ее стыковкой наблюдали. Самого Фастальфа на борту яхты не было, так что там были предположительно вы. Влияние доктора Фастальфа было достаточно велико, чтобы дело не попало в запись.

– Если нет записи – нет и доказательств.

– Доктор Амадейро две трети своей жизни потратил на то, чтобы следить за доктором Фастальфом глазами ненависти.

Среди правительственных чиновников всегда были такие, кто был душой и телом предан политике доктора Амадейро в сохранении Галактики для космонитов, и они охотно сообщали ему все, что он хотел знать. Доктор Амадейро услышал о вашей маленькой экспедиции почти сразу же, как она произошла.

– Это еще не доказательство. Ничем не подкрепленное слово мелкого чиновника-подлизы не в счет. Амадейро ничего не мог сделать – даже он понимал, что у него нет доказательств.

– Нет доказательств, на основании которых он мог бы обвинить кого-то в поступке; нет доказательств, на основании которых он мог бы причинить неприятности Фастальфу, но их достаточно для подозрения, что я потомок Бейли, и для крушения моей карьеры.

– Можете не беспокоиться, – с горечью сказала Глэдис. – Мой сын – сын Сантирикса Гремиониса, настоящий аврорец, и вы его потомок.

– Убедите меня в этом, мадам. Я больше ни о чем не прошу.

Убедите меня, что вы провели несколько часов наедине с землянином и разговаривали – о политике, о дружбе, о былом, рассказывали анекдоты – но не прикасались друг к другу. Убедите меня.

– Что мы делали – не ваше дело, так что не тратьте свой сарказм. Когда я виделась с ним, я уже была беременной от мужа. Я несла трехмесячный плод. Аврорский.

– Вы можете доказать это?

– Зачем мне доказывать? Дата рождения моего сына есть в записях, а у Амадейро наверняка есть дата моего визита к землянину.

– Как я уже говорил, ему сообщили, но с тех пор прошло уже два столетия, и он не помнит точно. Визит ваш не был записан, так что определиться негде. Доктор Амадейро, кажется, думает, что это было за девять месяцев до рождения вашего сына.

– За шесть месяцев.

– Докажите.

– Даю слово.

– Этого недостаточно.

– Ну, тогда… Дэниел, ты был там со мной. Когда я виделась с Илией Бейли?

– Мадам Глэдис, это было за 173 дня до рождения вашего сына.

– Как раз за шесть месяцев до родов.

– Этого мало, – сказал Мандамус.

Глэдис вздернула подбородок.

– У Дэниела идеальная память, а свидетельства роботов считаются доказательством в судах Авроры.

– Это дело не для суда, а память Дэниела для него ничего не значит. Дэниел создан Фастальфом и находился у Фастальфа почти два столетия. Мы не знаем, какие изменения в нем были произведены, не знаем, как инструктировали Дэниела в делах, связанных с доктором Амадейро.

– Подумайте вот о чем: земляне генетически совершенно отличны от нас. Мы практически разные образцы. И мы взаимно не даем потомства.

– Это не доказано.

– Хорошо, существуют генетические записи Даррела и Сантирикса. Сравните их. Если мой бывший муж не отец Даррела, генетические различия будут очень заметны.

– Генетические записи не показываются никому. Вы это знаете.

– Амадейро не смутят этические соображения. При его влиянии он увидит эти записи нелегально. Может, он боится, что его гипотеза не получит подтверждения?

– Он ни под каким предлогом не нарушит право аврорцев на личные тайны.

– Тогда уходите в космос и задохнитесь в вакууме. Если Амадейро не поддается убеждениям, это его дело. Вы, во всяком случае, должны были поверить, вот и убеждайте Амадейро, как хотите. Если это не удастся и ваша карьера повернется не так, как вам хочется, то уж поверьте, меня это абсолютно не касается.

– Это меня не удивляет. На большее я и не рассчитывал. Что касается меня, то я убежден. Просто я надеялся, что вы дадите мне какое-нибудь материальное доказательство, чтобы я мог убедить Амадейро. Но его у вас нет.

Глэдис презрительно пожала плечами.

– Тогда я воспользуюсь другими методами, – сказал Мандамус.

– Рада, что они у вас есть, – холодно произнесла Глэдис.

Он сказал тихо, как бы боясь, что его подслушивают:

– Есть. Очень мощные методы.

– Прекрасно. Думаю, вы попытаетесь шантажировать Амадейро. За ним, наверное, есть многое, по поводу чего его можно шантажировать.

Мандамус вдруг нахмурился.

– Не глупите.

– Теперь можете идти, – сказала Глэдис. – Я достаточно терпела вас. Убирайтесь из моего дома!

Мандамус поднял руки.

– Подождите! Я с самого начала сказал, что у меня были две причины увидеть вас: личное дело и государственное. Я потратил слишком много времени на первое и прошу вас уделить мне пять минут на второе.

– Я дам вам пять минут, но не больше.

– Еще кое-кто хочет увидеть вас. Землянин или, во всяком случае, потомок землян, житель одного из Поселенческих Миров.

– Скажите ему, что никто из землян и их потомков-переселенцев не допускаются на Аврору, и отошлите его прочь.

– К сожалению, мадам, за последние два столетия равновесие сил несколько изменилось. У землян больше планет, чем у нас, а население у них всегда было больше. У них больше космических кораблей, хотя и не таких первоклассных, как у нас, и из-за короткой жизни и плодовитости земляне, видимо, более готовы умирать, чем мы.

– В последнем я не уверена.

– А почему бы и нет? – Мандамус напряженно улыбнулся. – Восемь десятилетий значат меньше, чем сорок. В любом случае мы вынуждены обращаться с ними вежливо – куда вежливее, чем во времена Илии Бейли. Если хотите знать, эту ситуацию создала политика Фастальфа.

– От чьего имени вы говорите? От имени Амадейро, который теперь вынужден быть вежлив с поселенцами?

– Нет, от имени Совета.

– Вы – представитель Совета?

– Официально нет, но меня просили информировать вас… неофициально.

– А если я повидаюсь с этим Поселенцем, что дальше? Чего он от меня хочет?

– Как раз этого мы не знаем, мадам. Мы рассчитываем услышать это от вас. Вы увидите его, узнаете, чего он хочет, и сообщите нам.

– Кому это – нам?

– Как я уже говорил – Совету. Поселенец будет у вас сегодня вечером.

– Вы, кажется, считаете, что у меня нет иного выбора, кроме как стать информатором?

Мандамус встал, явно закончив свою миссию.

– Вы не будете «информатором». Вы ничем не обязаны этому Поселенцу. Вы просто сообщите своему правительству, как честная аврорская гражданка. Вы же не хотите, чтобы Совет предположил, что ваше солярианское происхождение в какой-то мере разжижает ваш аврорианский патриотизм.

– Сэр, я аврорианка в четыре раза дольше, чем вы.

– Не спорю, но вы родились и выросли на Солярии. Вы необычная аномалия, аврорианка чужеземного происхождения, и этого не забыть. И это особенно справедливо, поскольку Поселенец хочет видеть именно вас, а не кого-нибудь другого на Авроре, именно потому, что вы солярианского происхождения.

– Откуда вы это знаете?

– Предполагаем. Он назвал вас «солярианской женщиной». Мы хотим знать, почему это имеет для него значение – теперь, когда Солярии больше не существует.

– Спросите его.

– Мы предпочитаем спросить вас… после того, как вы спросите его. А теперь я прошу разрешения оставить вас и благодарю за гостеприимство.

Глэдис холодно кивнула.

– Даю вам разрешение уйти с большей охотой, чем предлагала вам свое гостеприимство.

Мандамус пошел к двери, за ним вплотную шли его роботы. На пороге он повернулся.

– Чуть не забыл…

– Да?

– Фамилия поселенца, как ни странно – Бейли.

III. Кризис

10

Дэниел и Жискар с присущей роботам вежливостью проводили Мандамуса и его роботов за пределы территории поместья и, поскольку уже были снаружи, обошли эту территорию для уверенности, что низшие роботы на своих постах, и обратили внимание на погоду – облачно и чуточку холоднее, чем полагалось бы по сезону.

Дэниел сказал:

– Доктор Мандамус открыто признал, что Поселенческие Миры теперь сильнее Внешних. Я не ожидал от него этого.

– Я тоже, – сказал Жискар. – Я был уверен, что Поселенцы выросли в силе по сравнению с космонитами, потому что Илия Бейли много лет назад предсказывал это, но я не мог сказать, когда этот факт станет ясным Аврорскому Совету. Мне казалось, что социальная инерция будет держать Совет в полной уверенности в превосходстве космонитов еще долго после того, как это превосходство исчезнет. Я только мог рассчитать, как долго продлится это заблуждение.

– Я поражен, что партнер Илия предсказал это так задолго.

– У людей есть такие способы мышления, каких у нас нет, – будь Жискар человеком, в этом замечании слышалось бы сожаление или зависть, но, поскольку Жискар был роботом, он просто передал факт. – Я пытался получить если не способ мышления, то знания, читая человеческую историю. Наверняка где-то в длинных описаниях событий должны быть скрыты Законы Человечества, эквивалентные Трем Законам Роботехники.

Дэниел сказал:

– Мадам Глэдис однажды сказала мне, что эта надежда несбыточна.

– Вполне возможно, друг Дэниел. Хотя мне и кажется, что Законы Человечества должны существовать, я не могу найти их. Каждое обобщение, которое я пытался сделать, имело множество исключений. Но если такие Законы существуют и я их найду, я лучше пойму человека и буду более уверен, что повинуюсь Трем Законам наилучшим образом.

– Поскольку партнер Илия понимал человека, у него, наверное, было какое-то знание Законов Человечества.

– Возможно. Но он знал это, как люди говорят, интуитивно. Я не понимаю этого слова, оно означает незнакомую мне концепцию. Возможно, это лежит за пределами разума, а в моем распоряжении есть только разум.

11

Разум и память!

Память, что работает, конечно, не по человеческому образцу. У нее нет несовершенности воспоминаний, суетливости, добавлений и вычитаний, продиктованных принятием желаемого за действительное, и эгоизмом, не говоря уже о задержках, пропусках и возвратах, могущих вернуть память к старым грехам.

Память робота отмечает события, точно когда они произошли, только в ускоренном темпе. Секунды разматываются в наносекунды, так что дни события могут ожить со скоростью незаметного пробела в беседе.

Жискар оживил тот визит на Землю, как делал это много раз, чтобы понять способность Бейли предсказывать будущее, но так и не понял.

Земля!

Фастальф поехал на Землю на аврорском военном корабле с полным комплектом товарищей-пассажиров, как людей, так и роботов. Однако, когда они оказались на орбите, только один Фастальф взял модуль для высадки. Инъекции стимулировали его иммунный механизм, он носил обязательные перчатки, комбинезон, контактные линзы и носовые фильтры и чувствовал себя в полной безопасности, но другие аврорцы не пожелали стать частью делегации. Фастальф только пожал плечами, поскольку ему казалось, как он позже объяснил Жискару, что его примут лучше, если он будет один. Делегация могла напомнить Земле о старых временах Космотауна, когда космониты имели постоянную базу на Земле и непосредственно влияли на планету.

Но Фастальф взял с собой Жискара. Приезжать без роботов было немыслимо даже для Фастальфа, однако несколько роботов могли бы насторожить все более ненавидящих их землян, а с землянами Фастальф собирался встретиться и провести переговоры.

Первым делом он, разумеется, встретился с Бейли, который должен был стать его связью с Землей и ее народом. Истинной же причиной являлось желание Фастальфа снова увидеть Бейли, поскольку Фастальф был ему немалым обязан.

Вообще-то говоря, это Жискар хотел повидать Бейли. Он слегка укрепил эмоции и импульс в мозгу Фастальфа, чтобы привести это свое желание в исполнение, но Фастальф об этом не знал и даже не подозревал.

Бейли ожидал их при посадке, и с ним была небольшая группа официальных лиц Земли, так что началась нудная трата времени с вежливыми фразами и идущим своим порядком протоколом. Прошло несколько часов, прежде чем Бейли и Фастальф смогли поговорить, да и то потому лишь, что вмешался Жискар и коснулся мозга самого главного чиновника, выглядевшего явно усталым. Всегда безопасней ограничиваться усилением уже существующих эмоций, это почти никогда не приносит вреда.

Бейли и Фастальф сидели в маленькой столовой, которой обычно пользовались только высшие правительственные чины. Еда здесь заказывалась набором на компьютерном меню и подавалась компьютерными разносчиками.

Фастальф улыбнулся.

– Очень передовой метод. Но эти разносчики – те же специализированные роботы. Я удивлен, что Земля пользуется ими. Они явно не космонитского происхождения.

– Нет, – ответил Бейли, – они, так сказать, домодельные. Это только для верхушки, и мне впервые довелось пользоваться ими. Второго случая, конечно, не предвидится.

– Вас могут когда-нибудь назначить на высокий пост, и тогда вы будете пользоваться такими вещами.

– Этого никогда не будет, – возразил Бейли.

Блюда были поставлены перед каждым, и разносчик оказался достаточно искушенным, чтобы игнорировать Жискара, который стоял за стулом Фастальфа.

Некоторое время Бейли ел молча, потом нерешительно сказал:

– Я очень рад снова увидеть вас, доктор Фастальф.

– Я тоже. Я не забыл, что два года назад вы сумели отвести от меня подозрения в уничтожении робота Джандера и все ловко повернули против моего самоуверенного оппонента доктора Амадейро.

– Я до сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю об этом, – сказал Бейли. – И вас, Жискар, я тоже рад видеть. Надеюсь, что вы не забыли меня.

– Это совершенно невозможно, сэр, – ответил Жискар.

– Вот и хорошо! Ну, доктор, я думаю, что политическая ситуация на Авроре продолжает оставаться благоприятной. Так говорят наши источники информации, но я не очень доверяю земному анализу аврорских дел.

– В данный момент можете верить. Моя партия имеет твердый контроль в Совете. Амадейро упорно держится в оппозиции, но я подозреваю, что пройдет немало лет, прежде чем его приверженцы оправятся от нанесенного по ним удара. Но как дела у вас и у Земли?

– Неплохо. Скажите, доктор Фастальф, – лицо Бейли слегка дернулось в замешательстве, – вы привезли сюда с собой Дэниела?

– Простите, Бейли, – медленно сказал Фастальф. – Я его привез; но оставил на корабле. Мне казалось невежливым явиться в сопровождении робота, столь похожего на человека. Поскольку Земля так же настроена против роботов, как и прежде, человекообразный робот мог, по моему мнению, показаться им намеренным вызовом.

– Я понимаю, – вздохнул Бейли.

– Правда ли, что ваше правительство намерено запретить использование роботов в Городах?

– Подозреваю, что очень скоро придут к этому, дабы уменьшить финансовые потери и затруднения. Все роботы будут переведены в сельскую местность, где они нужны в сельском хозяйстве и рудниках. Там они тоже будут постепенно отходить, и на новых планетах их уже не будет совсем.

– Кстати, о новых планетах: ваш сын уже оставил Землю?

– Да, несколько месяцев назад. Он сообщил нам, что благополучно прибыл с несколькими сотнями Поселенцев, как они себя называют, на новую планету. Там есть какая-то местная фауна, но атмосфера с низким содержанием кислорода. Со временем эта планета станет подобием Земли. Поселенцы объявили всем и каждому, что необходимо срочно заняться землеустройством. Письма Бентли и редкие гиперволновые переговоры обнадеживают, но все равно его матери чертовски недостает сына.

– А вы поедете туда, Бейли?

– Не уверен, что жизнь на чужой планете под куполами является для меня идеалом, доктор Фастальф, но думаю, что года через два-три я поеду. Во всяком случае, я уже подал в Департамент заявление о самом намерении эмигрировать.

– Они, наверное, очень огорчены.

– Ничуть. Они, конечно, выражают сожаление, но они рады избавиться от меня. У меня чересчур дурная слава.

– А как земное правительство реагирует на тягу к экспансии в Галактике?

– Нервно. Полностью не запрещают, но и не поощряют. Оно по-прежнему подозревает, что космониты противятся этому делу и хотят сделать что-то неприятное для прекращения этой экспансии.

– Социальная инерция, – сказал Фастальф. – Они судят о нас по нашему поведению в прошлом. А сейчас мы ясно показали, что поощряем земную колонизацию новых планет и сами намерены колонизировать новые планеты для себя.

– Надеюсь, вы объявите это нашему правительству. Еще один маленький вопрос, доктор Фастальф: как там… – он замялся.

– Глэдис? – спросил Фастальф, скрывая улыбку. – Вы забыли ее имя?

– Нет. Нет. Просто не решался…

– С ней все в порядке. Живет она хорошо. Она просила напомнить вам о ней, но думаю, вас не нужно понукать, чтобы вы вспомнили ее.

– Надеюсь, ее солярианское происхождение не используется против нее?

– Нет, так же как и ее роль в падении Амадейро. Скорее, наоборот. Я забочусь о ней, будьте уверены. Однако, Бейли, я не могу позволить вам полностью отклониться от дела. Значит, бюрократический аппарат продолжает противиться эмиграции и экспансии? Будет ли процесс продолжаться, несмотря на такое сопротивление?

– Возможно, – сказал Бейли, – но не наверняка. Существенная оппозиция, в основном среди народа. Им трудно вырваться из громадных подземных городов, из своего дома.

– Из своего лона.

– Да, если хотите. Отправиться на новые планеты, жить там примитивной жизнью в течении десятилетий, за всю свою жизнь не увидеть комфорта – это очень трудно. Когда я думаю об этом, особенно в бессонные ночи, я решаю, что я не поеду. Так случалось сотни раз, но утром я отменял свое решение. А уж если это тревожит меня, когда я, можно сказать, зачинщик этого всего дела, то кто же может ехать спокойно и с радостью? Без правительственного одобрения, без – скажем откровенно – правительственного пинка в зад населению, весь проект может провалиться.

Фастальф кивнул.

– Я попытаюсь убедить ваше правительство. А если мне не удастся?

Бейли тихо сказал:

– Если вам не удастся и проект провалится, для нашего народа остается только одна альтернатива. Галактику должны заселить космониты. Дело должно быть сделано.

– И вы согласны смотреть, как космониты заселяют Галактику, в то время как ваш народ остается на единственной планете?

– Совершенно не согласен, но это все-таки лучше, чем вообще никакой экспансии. Много столетий назад земляне полетели к звездам, основали несколько миров, которые теперь называются Внешними Мирами, и эти первые немногие колонизировали другие миры.

Но потребуется много времени, чтобы космониты или земляне успешно заселили и развили новый мир. И это должно продолжаться и продолжаться.

Фастальф в ответ утвердительно кивнул головой.

– Согласен. Но почему вы так хотите экспансии, Бейли? – поинтересовался он.

– Я чувствую, что без экспансии человечество не продвинется вперед. Дело не в географическом распространении, а в чистейшем пути стимулирования других видов экспансии.

Если географическая экспансия может хоть как-то увериться, что здесь нет экспансии других разумных существ, если распространение идет в пустом пространстве, так почему бы ей не быть?

В таких условиях противиться экспансии – это, значит, упрочить распад.

– Значит, вы тоже видите эти альтернативы? Экспансия и продвижение вперед, а отсутствие экспансии – упадок?

– Да, я верю в это. Но если Земля откажется от экспансии, то ее должны принять космониты. Человечество, будь то земляне или космониты, ДОЛЖНО распространяться.

Я хотел бы увидеть, как эту задачу выполняют земляне, – продолжал Илия Бейли убежденно, – но уж лучше экспансия космонитов, чем никакой.

Либо та, либо другая альтернатива, третьего не дано, – заключил он.

– А если распространяются только одни, а другие – нет? – спросил Фастальф.

Землянин однако, продумал и это, так как сразу же ответил:

– Тогда распространившееся общество станет сильнее, а оставшееся – ослабеет.

– Вы уверены в этом? – поинтересовался Фастальф.

– Мне кажется, это неизбежно, – утвердительно сообщил землянин.

Фастальф кивнул.

– Вполне согласен. Вот поэтому я и пытаюсь уговорить землян и космонитов распространяться и развиваться дальше. Это третья альтернатива и, думаю, лучшая.

12

Память скользила мимо последующих дней: невероятные толпы народа, беспрерывно движущиеся потоками и водоворотами по экспресс-путям, бесконечные совещания с неисчислимыми чиновниками, мозгами в толпе.

Главное – мозги в толпе.

Мозги в такой плотной толпе, что Жискар не мог выделить индивидуумов. Массы мозгов смешивались и сплавлялись в обширную пульсирующую серость, где можно было заметить лишь периодические искры подозрительности или неприязни, возникающие всякий раз, когда кто-то из этого множества людей смотрел на Жискара.

Лишь когда Фастальф был на конференции с небольшим количеством должностных лиц, Жискар мог иметь дело с индивидуальным мозгом, и это было важно.

Память медленно шла к точке, близкой к концу пребывания на Земле, когда Жискар наконец сумел остаться наедине с Бейли. Он минимально воздействовал на несколько мозгов, чтобы они решили сделать на некоторое время перерыв.

Бейли сказал виновато:

– Не думайте, что я игнорировал вас, Жискар. Просто у меня не было случая побыть с вами наедине. Я не из больших шишек и не могу располагать своим временем.

– Я так и понял, сэр, но сейчас мы можем побыть вместе некоторое время.

– Хорошо. Доктор Фастальф сказал мне, что Глэдис живет хорошо. Но он мог сказать это по доброте, зная, что я хочу услышать. Вам я приказываю говорить правду. Верно, что у Глэдис все в порядке?