– Вы хотите сказать, что кто-нибудь захочет убить меня?

Глаза Дэниела спокойно оглядывали толпу с одной стороны кара, а глаза Жискара – с другой.

– Очень маловероятно, миледи, – ответил Диджи, – но вы же космонитка, а поселенцы не любят космонитов. Кто-нибудь может ненавидеть их так сильно, что увидит в вас только космонитку. Но опасаться нечего. Даже если кто-то и попытается, хотя это и невероятно, то ничего у него не выйдет.

Линия каров очень мягко двинулась. Глэдис даже привстала от удивления: в передней части кара не было никакой отдельной кабины.

– Кто ведет? – спросила она.

– Кары полностью компьютеризированы, – ответил Диджи. – Разве у космонитов не так?

– У нас кары водят роботы.

– А у нас роботов нет.

– Но компьютер по существу тот же робот.

– Компьютер не гуманоид и не выставляет себя напоказ. Каково бы ни было технологическое сходство, психологически это совсем иное.

Глэдис смотрела на ландшафт и находила его ужасающе голым. Даже для зимы было что-то заброшенное в раскиданных, лишенных листьев кустиках и редко встречающихся деревьев. Их чахлый, бездушный вид подчеркивал смерть, которая казалось, захватывала все.

Диджи, заметив ее подавленность и взгляды то в ту, то в другую сторону, сказал:

– Сейчас все выглядит не слишком хорошо, леди. А летом здесь неплохо. Есть сады, луга, поля.

– И леса?

– Не настоящие, дикие леса. Мы развивающаяся планета. Все еще надо делать. Мы здесь всего полтораста лет. Первым шагом было засеять привозными семенами участки первых поселенцев. Затем мы пустили в океан рыбу и всяких беспозвоночных, чтобы по возможности создать самоподдерживающуюся экологию. Это не так сложно, если химизм океана подходит. Если же не подходит, то планету нельзя заселять без широких химических изменений, а этого мы еще ни разу не пытались сделать, хотя существует множество планов для таких процедур. И, наконец, мы пытаемся сделать страну цветущей, а это всегда трудно и идет медленно.

– И все Поселенческие Миры идут этим путем?

– Да. Ни один еще по-настоящему не закончен. Еще пара столетий – и Поселенческие Миры будут богатыми и полными жизни как на суше, так и в море, хотя за это время появятся новые миры, которые пройдут через разные предварительные стадии. Я уверен, что Внешние Миры прошли тот же путь.

– Много столетий назад и, я думаю, менее напряженно. Нам помогали роботы.

– Мы обойдемся без них, – коротко ответил Диджи.

– А как насчет местной жизни – растений, животных, бывших здесь до появления людей?

– Они не имели значения. Мелкие, слабые. Ученые, конечно, заинтересовались, поэтому местная жизнь и сейчас существует в аквариумах, ботанических садах, зоопарках. Кроме того, есть обширные пространства как воды, так и суши, которые еще не обработаны, и там местная жизнь находится в диком состоянии.

– Но все эти участки со временем будут изменены?

– Надеемся.

– А вы не чувствуете, что планета на самом деле принадлежит этим незначительным, мелким, слабым существам?

– Нет. Мы не сентиментальны. Планеты и вся Вселенная принадлежит разуму. Космониты согласны с этим. Где местная жизнь на Солярии? На Авроре?

Линия каров подошла теперь к ровному мощеному пространству, где виднелось несколько куполообразных зданий.

– Главная площадь, – тихо сказал Диджи. – Официальный центр планеты. Здесь размещены правительственные здания, здесь собирается Планетарный Конгресс, здесь Административный Дворец и так далее.

– Простите, Диджи, но это не очень впечатляет. Здания маленькие и неинтересные.

– Вы видите только верхушки, мадам, – улыбнулся Диджи. – Сами здания под землей, и все связаны друг с другом. Это, по существу, единый комплекс, и он все время растет. Это город. Вместе с окружающими его жилыми районами он составляет Бейли-таун.

– Вы собираетесь со временем все перевести под землю? Всю планету?

– Да, большинство стремится к подземному миру.

– Какой они имели на Земле?

– Да. Так называемые Стальные Пещеры.

– И вы имитируете их здесь?

– Это не простая имитация. Мы добавляем свои идеи и… мы приближаемся к остановке, миледи, нам вот-вот прикажут остановиться. На вашем месте я застегнул бы отверстие в плаще: зимой на Главной Площади легендарный ветер.

Глэдис так и сделала.

– Так вы говорите, что это не простая имитация?

– Да. Мы конструируем наше подземелье в соответствии с климатом. Поскольку здесь климат более тяжелый, чем на Земле, требуются некоторые изменения в архитектуре. Правильно построенное здание должно почти без энергии сохранять тепло зимой и прохладу летом. В какой-то степени мы действительно сохраняем это, запасая тепло с предыдущего лета, а прохладу с предыдущей зимы.

– А как с вентиляцией?

– Пользуемся ею экономно. Но когда-нибудь, миледи, сравняемся с Землей. Это высшее стремление – сделать Бейли-мир отражением Земли.

– Никогда не думала, что Земля настолько восхитительна, чтобы желать ее имитировать, – шутливо сказала Глэдис.

Диджи резко взглянул на нее.

– Не шутите так, миледи, с поселенцем, даже со мной. Земля не объект для шуток.

– Простите, Диджи, я не собиралась быть непочтительной.

– Вы не знали. Но теперь знаете. Давайте выйдем.

Двери кара бесшумно открылись, Диджи вышел и помог выйти Глэдис.

– Вы должны выступить перед Планетарным Конгрессом, так поступает каждый правительственный чиновник, могущий влезть туда.

Глэдис, уже протянувшая руку к Диджи и болезненно ощутившая холодный ветер в лицо, отшатнулась.

– Мне этого не говорили.

– Я думал, вы должны сказать что-то вроде приветствия.

– Нет, я не буду. Я никогда не делала ничего подобного.

– Придется. Ничего страшного. Сказать несколько слов после долгих и утомительных приветственных речей.

– Но что я скажу?

– Ничего замысловатого, поверьте, не надо. Мир, любовь и прочий вздор. Потратьте на них полминуты. Я набросал кое-что для вас, если хотите.

Глэдис вышла из кара. Голова ее кружилась.

IX. Речь

38

Войдя в здание, они сняли плащи и отдали их служителям. Дэниел и Жискар тоже сняли плащи, и служители, бросив острый взгляд на Жискара, подошли к нему с осторожностью.

Глэдис нервно поправила носовые фильтры. Ей никогда не приходилось бывать в таком сборище короткоживущих, частично потому и короткоживущих (так всегда говорили), что они носят в себе хронические инфекции и орды паразитов.

– Получу ли я назад именно этот плащ? – прошептала она.

– Вы не наденете чужой, – ответил Диджи. – И все они будут простерилизованы.

Глэдис осторожно огляделась. Ей почему-то казалось, что даже визуальный контакт может быть опасным.

– Кто эти люди? – она показала на нескольких человек в более ярко расцвеченной одежде и явно вооруженных.

– Служба безопасности, мадам.

– Даже здесь? В правительственном здании?

– Обязательно. А когда мы поднимемся на сцену, силовое поле отделит нас от публики.

– Значит – вы не доверяете собственным властям.

Диджи чуть улыбнулся.

– Не вполне. У нас еще сырой мир, и мы идем своим путем. Мы еще не обтерли острые углы, и у нас нет роботов, приглядывающих за нами. К тому же у нас есть партия воинствующего меньшинства, наши ястребы.

– Что такое ястребы?

Но вопрос повис в воздухе.

Большинство людей уже сняли плащи и занялись выпивкой. В воздухе стоял гул голосов, большая часть глаз разглядывала Глэдис, но никто не разговаривал с ней. Глэдис стало ясно, что вокруг нее был круг изоляции. Диджи заметил, что она оглядывается по сторонам, и понял это правильно.

– Им сказали, – заметил он, – что вы цените некоторое отдаление. Я думаю, они понимают, что вы боитесь инфекции.

– Надеюсь, они не обижаются.

– Могли бы, но рядом с вами явный робот, а большинство бейлимирцев не хотят этого вида инфекции.

– Вы так и не сказали, кто такие ястребы?

– Скажу, если будет время. Мы с вами скоро пойдем на сцену. Большинство поселенцев думают, что со временем Галактика будет принадлежать им, что космониты не могут состязаться с ними в экспансии. Но мы понимаем, что на это потребуется время. Мы не увидим этого, наши дети, вероятно, тоже. Это может занять и тысячу лет. Ястребы не хотят ждать. Они хотят устроить это сейчас.

– Они хотят войны?

– Они не уточняют. И сами себя не называют ястребами. Это мы, люди чувствительные, называем их так. Они называют себя суперматистами Земли. Трудно согласиться с людьми, утверждающими, что они только желают главенства Земли. Мы все склонны к этому, но большинство из нас не рассчитывает, что это случится завтра, и не приходят в ярость, что надо ждать.

– И эти ястребы могут напасть на меня? Физически?

– Я думаю, нам надо идти, миледи, – он указал вперед. – Нас хотят поставить в линию. Нет, я не думаю, чтобы ястребы стали реально нападать, но осторожность не помешает.

Глэдис поежилась, когда Диджи указал ей место в строю.

– Без Дэниела и Жискара нет, Диджи. Без них я никуда не пойду, даже на сцену. Тем более после того, как вы рассказали про ястребов.

– Вы просите слишком многого, миледи.

– Наоборот, я не прошу ничего. Отвезите меня домой вместе с моими роботами прямо сейчас.

Диджи подошел к небольшой группе официальных лиц. Глэдис напряженно следила за ним. Он сделал полупоклон, вытянув руки наискось вниз. Глэдис решила, что это жест почтительности не Бейли-мире. Она не слышала, что говорил Диджи, но в ее мозгу невольно закружились болезненные фантазии. Если будет попытка отделить ее от роботов, Дэниел и Жискар сделают все возможное, чтобы предотвратить это. Они никому не повредят, но служба безопасности тут же пустит в ход оружие.

Она должна предупредить это любой ценой – сделать вид, что добровольно отделяется от Дэниела и Жискара и просить их ждать ее позади. Сможет ли она? Никогда в жизни она не была совсем без роботов. Разве она может чувствовать себя в безопасности без них? И есть ли другой выход?

Диджи вернулся.

– Ваш статус героини, миледи, полезная штука. И я, конечно, убедил парней. Ваши роботы могут идти с вами. Они будут сидеть на сцене позади вас, но освещать их не будут. И, ради Предка, не привлекайте к ним внимания. Не оглядывайтесь на них.

Глэдис вздохнула.

– Вы хороший парень, Диджи. Спасибо.

Она заняла свое место почти в самом начале вереницы, Диджи был слева от нее, Дэниел и Жискар – сзади, а за ними длинный хвост официальных лиц обоих полов.

Женщина-поселянка с жезлом, который, видимо, был символом ее должности, внимательно осмотрела строй, кивнула и прошла вперед. Все двинулись за ней.

Глэдис услышала впереди музыку в простом марш-ритме и подумала, что ей предложили идти в какой-то хореографической манере. Краем глаза она видела, что Диджи шагает небрежно, почти неуклюже. Она неодобрительно поджала губы и пошла ритмично.

При отсутствии указаний она намерена идти так, как сама захочет.

Они поднялись на возвышение, и тут же из углублений в полу поднялись стулья. Строй разбился, но Диджи слегка потянул Глэдис за рукав, и она пошла за ним. Оба робота, естественно, последовали за ней.

Она остановилась перед стулом, на который ей указал Диджи. Музыка стала громче, но освещение стало уже не таким ярким, как раньше. Затем, после, как ей показалось, бесконечного ожидания, она почувствовала слегка давящее прикосновение и села. Все остальные сели тоже.

Она заметила слабое мерцание силового поля, а за ним публику – несколько тысяч человек. Все сидения в амфитеатре, круто поднимающемся вверх, были заняты. Как женщины, так и мужчины, все были в темном – коричневом или черном. Служба безопасности в боковых приделах – в зеленых с красным униформах. Без сомнения, форма давала возможность сразу узнать их, но, как подумала Глэдис, так же хорошо делала их мишенью.

Она повернулась к Диджи и сказала тихо:

– У вас огромное правительство.

Диджи слегка пожал плечами.

– Я думаю, весь правительственный аппарат здесь вместе с женами, мужьями и гостями. Дань вашей популярности, миледи.

Глэдис обвела глазами публику справа налево и обратно, пытаясь на краю дуги разглядеть Дэниела или Жискара – просто удостовериться, что они тут, но затем мятежно решила, что от одного взгляда ничего не случится, и повернула голову. Они были тут. Она также заметила, что Диджи раздраженно закатил глаза.

Она вздрогнула, когда световое пятно упало на одну из особ на возвышении, в то время как остальной зал еще глубже погрузился в тень. Освещенная фигура встала и заговорила. Голос был не очень громким, но он отражался от стен и, вероятно, проникал в каждую щель большого зала.

В зале стояла глубокая тишина. Мысли Глэдис начали путаться, глаза – закрываться. Она выпрямилась с легким рывком. Люди планеты хотят почтить ее, а если она уснет, это будет оскорблением. Она заставила себя слушать речь, но это усыпляло еще больше. Она прикусила губу изнутри и глубоко задышала.

Трое говорили один за другим, и вдруг Глэдис вздрогнула (похоже, что она все-таки задремала, несмотря на все свои усилия… под тысячами устремленных на нее глаз), когда световое пятно упало рядом с ней и Диджи встал.

Он затянул большие пальцы за пояс и, похоже, чувствовал себя легко и свободно.

– Мужчины и женщины Бейли-мира, – начал он, – должностные лица, законодатели, уважаемые лидеры, сограждане! Вы все слышали о том, что произошло на Солярии. Вы знаете, что мы добились полного успеха. Вы знаете, что леди Глэдис с Авроры способствовала этому успеху. Сейчас пора сообщить о деталях вам и всем моим сопланетникам, которые смотрят по гипервидению…

Он стал описывать события в несколько измененной форме, и Глэдис сухо посмеивалась про себя. О своем замешательстве в руках гуманоидного робота он сказал вскользь; о Жискаре вообще не упомянул, роль Дэниела была сведена к минимуму, а роль Глэдис сильно подчеркнута. Инцидент превратился в дуэль между двумя женщинами, Глэдис и Мандари, и победили мужество и авторитет Глэдис.

Наконец он сказал:

– А теперь леди Глэдис, солярианка по происхождению, но бейлимирианка по подвигу… – раздались громкие аплодисменты, хотя предыдущих ораторов встречали довольно прохладно, но Диджи поднял руки, прося тишины, и закончил: – хочет приветствовать вас.

Свет упал на Глэдис, и она в панике обернулась к Диджи. Аплодисменты гремели у нее в ушах, Диджи хлопал в ладоши. Под покровом этого шума он наклонился и прошептал:

– Вы их всех любите, желаете мира, а поскольку вы не член правительства, вы не привыкли к длинным речам. Скажите это и сядьте.

Она смотрела на него, не понимая, слишком взволнованная, чтобы слышать его слова. Затем встала и оказалась перед бесконечными рядами людей.

39

Глэдис почувствовала себя страшно маленькой, когда встала. Люди на сцене все были выше ее, даже женщины. Когда она стояла, а они сидели, они все равно были выше. Что касается публики, ожидавшей теперь почти в угрожающем молчании, то все и каждый в ней были, как считала Глэдис, больше ее во всех измерениях.

Она сделала глубокий вдох и сказала:

– Друзья! Вы все потомки землян, и я тоже. Людей из другого места нет ни в одном обитаемом мире – ни на Внешних Мирах, ни на Поселенческих, ни на самой Земле: везде только земляне по рождению или их потомки. Перед этим фактом все остальные различия – ничто.

Она бросила быстрый взгляд на Диджи. Он чуть заметно улыбнулся, и одно веко его дрогнуло, словно он собирался подмигнуть. Она продолжала:

– Это должно быть нашим гидом в каждой мысли, в каждом действии. Я благодарю вас всех за то, что вы считаете меня таким же человеком и приветствуете меня здесь вне каких-либо других классификаций. Поэтому я надеюсь, что скоро настанет время, когда шестнадцать миллиардов людей, живущих в любви и мире, будут рассматривать себя только так – людьми, не больше и не меньше. Я думаю о вас не только как о друзьях, но и как о родственниках.

Буря аплодисментов оглушила ее. Она продолжала стоять, приняв это как знак, что говорила она хорошо и, главное, достаточно. Она поклонилась направо и налево и хотела сесть. Тут из зала донесся голос:

– Почему вы говорили не по-соляриански?

Она застыла на полпути к стулу и растерянно посмотрела на Диджи. Тот чуть заметно покачал головой и беззвучно выговорил одними губами:

– Игнорируйте это, – и сделал жест, чтобы она села.

Она посмотрела на него одну-две секунды, а затем поняла, как некрасиво она должна выглядеть на свету в незаконченном процессе усаживания. Она снова выпрямилась и улыбнулась публике, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. Тут она впервые заметила приборы, сверкающие линзы которых сфокусировались на ней. Ну, конечно! Диджи упоминал, что происходящее транслируется на гиперволну. Однако сейчас ей было безразлично. Она говорила, и ей аплодировали, и она стоит перед публикой прямо и без всякой нервозности, так что за важность – невидимая добавка! Она сказала с улыбкой:

– Я считаю этот вопрос дружеским. Вы хотите, чтобы я показала вам свое образование. Кто из вас хочет, чтобы я заговорила по-соляриански? Не стесняйтесь, поднимите руки.

Поднялось несколько рук.

– Человекообразный робот на Солярии слышал, как я говорила по-соляриански. Это его и погубило. Давайте, я посмотрю на каждого, кто хочет демонстрации.

Зал превратился в море колыхающихся рук. Глэдис почувствовала, что ее дергают за брюки.

Она быстрым движением стряхнула эту чужую руку.

– Прекрасно. Опустите руки, мои дорогие родственники. Видите ли, сейчас я говорю на Галактическом Стандартном, который является также и вашим языком. Однако я говорю так, как говорят на Авроре, но вы понимаете меня, хотя некоторые слова я, возможно, произношу не так, и мой голос может иногда чуточку сбивать вас с толку, потому что некоторые звуки у меня понижаются или повышаются, словно я пою. Не-аврорцам это всегда кажется смешным, даже другим космонитам. В солярианской же манере говорить эта напевность отсутствует, в ней много горловых звуков, долгое раскатистое «р».

Она произнесла несколько фраз. В зале раздался взрыв хохота, но Глэдис встретила его с серьезным выражением лица. Наконец она подняла руки и сделала рубящее движение вниз. Смех смолк.

– Я, вероятно, никогда больше не поеду на Солярию, так что у меня не будет случая пользоваться солярианским диалектом. И добрый капитан Бейли, – она повернулась и адресовала ему полупоклон, заметив, что у того выступил на лбу пот, – информировал меня, что неизвестно, когда я вернусь на Аврору обратно, так что я могу отбросить и аврорский диалект тоже. Значит, у меня единственный выход – говорить на диалекте Бейли-мира, и я сразу же начинаю практиковаться, – она сделала вид, что засовывает большие пальцы за несуществующий пояс, выпятила грудь, опустила подбородок, изобразила беззастенчивую усмешку Диджи и сказала, стараясь имитировать его баритон: – Мужчины и женщины Бейли-мира, должностные лица, законодатели, уважаемые лидеры, сограждане – сюда входит каждый, кроме, вероятно, неуважаемых лидеров… – она старалась проглатывать некоторые буквы или произносить их как придыхание.

Смех на этот раз был громче и продолжительнее, и Глэдис позволила себе улыбнуться и спокойно ждать. В конце концов, она заставила их смеяться над собственным языком.

Когда все успокоились, она сказала просто, на неподчеркнутой версии аврорского диалекта:

– Все диалекта смешны или странны тому, кто к ним не привык, и это часто заводит людей в отдельные, иногда враждебные группы. Но ведь диалекты – это просто манера говорить. Вместо этого мы – я и вы, и все лица на других обитаемых мирах – должны слушать язык сердца, а у него нет диалектов. Этот язык, если мы только будем его слушать, звучит одинаково для всех нас.

Она уже готова была сесть, но тут послышался женский голос:

– Сколько вам лет?

Диджи тихо сказал сквозь зубы:

– Сядьте, мадам! Игнорируйте вопрос.

Глэдис повернулась лицом к Диджи. Он привстал. Люди на сцене, насколько она видела их в полутьме светового пятна, напряженно наклонились к ней. Она снова повернулась к зрителям и звонко крикнула:

– Здесь хотят, чтобы я села. А вы хотите? Вы молчите? Кто хочет, чтобы я осталась здесь и честно ответила на вопрос?

Громкие аплодисменты и крики:

– Ответьте! Ответьте!

– Глас народа, – сказала Глэдис. – Простите, Диджи, и все прочие, но мне велят говорить, – она искоса взглянула на световое пятно и крикнула: – Не знаю, кто там управляет светом, но осветите зал и отключите световое пятно! Мне наплевать, как это отразится на гиперволновых камерах. Наладьте хорошенько звук. Вот и все. Всем плевать, если я буду в темноте, лишь бы меня было слышно. Правильно?

– Правильно! – послышался многоголосый ответ. – Свет! Свет!

Кто-то на сцене, обезумев, дал сигнал, и зал осветился.

– Так гораздо лучше, – сказала Глэдис. – Теперь я вижу вас, мои родственники. Я хотела бы, в частности, увидеть женщину, задавшую вопрос о моем возрасте. Я хочу говорить непосредственно с ней. Но давайте без уверток. Если у вас хватило смелости задать вопрос, то задайте его открыто.

Она ждала.

Наконец где-то в середине зала встала женщина. Темные волосы, туго стянутые сзади, смуглая кожа, темно-коричневое платье сильно подчеркивало стройную фигуру. Она сказала слегка скрипучим голосом:

– Я не боюсь встать. И не боюсь еще раз спросить: сколько вам лет?

Глэдис спокойно смотрела на нее и даже радовалась. Возможно ли это? На протяжении первых трех десятилетий жизни ее настойчиво учили, что быть в реальном присутствии людей и даже одного человека – непереносимо. А сейчас она без всякого смущения видит перед собой тысячи. Она была слегка ошеломлена и вполне довольна.

– Пожалуйста, мадам, оставайтесь стоять и поговорим. Как мы измеряем возраст? В годах, прошедших после рождения?

Женщина спокойно сказала:

– Меня зовут Сандра Ламбет. Я член Законодательных Органов и, следовательно, из тех, кого капитан (смех в зале). Отвечая на ваш вопрос, я думаю, что число Галактических Стандартных лет, прошедших со дня рождения, обычное для определения возраста особы. Мне пятьдесят четыре года. А сколько вам? Вы можете назвать цифру?

– Могу. Со времени моего рождения пришло и ушло двести тридцать пять Галактических Стандартных лет, значит, я больше чем в четыре раза старше вас.

Глэдис держалась прямо и знала. что ее маленькая стройная фигурка делает ее сейчас, в тусклом освещении, почти девочкой.

В зале послышалось смутное бормотание, откуда-то слева – стон. Быстрый взгляд в ту сторону показал Глэдис, что Диджи схватился за голову. Глэдис сказала:

– Но это очень пассивный метод измерения времени. Здесь количество не переходит в качество. Моя жизнь текла спокойно, можно сказать, тускло. Я шла по проторенному пути, отгороженная от всех неприятностей гладко функционирующей социальной системой, в которой нет места никаким переменам и экспериментам, и моими роботами, которые стояли между мной и любыми неприятностями. Всего два раза в жизни я испытывала дыхание волнения, и оба раза были трагичными. Когда мне было тридцать два года – меньше, чем многим из вас, слушающим меня сейчас – надо мной нависло обвинение в убийстве. Но ненадолго. Два года спустя настал период – недолгий – когда я была втянута в дело о другом убийстве. В обоих случаях следователь Илия Бейли был на моей стороне. Я уверена, что многие из вас, а, возможно, и все, знакомы с историей, написанной сыном Илии Бейли. Теперь я могу добавить и третий случай, потому что в этом месяце я встретилась с великим волнением, достигшим своего пика, когда от меня потребовали встать здесь перед вами, а это явилось полной противоположностью тому, что я делала всю жизнь. Должна признаться, что только ваша доброта и родственный прием сделали это возможным.

Задумайтесь о контрасте всего этого с вашей жизнью. Вы – пионеры и живете в новом мире. Он растет всю вашу жизнь и будет расти после вас. В этом мире каждый день – приключение. Даже климат – приключение. Сначала у вас холод, потом жара, потом опять холод. Климат, богатый ветрами и грозами и внезапными переменами. Вы не можете позволить времени сонно протекать, как в мирах, где перемены слабы или их вовсе нет.

Многие жители Бейли-мира – торговцы или могут стать торговцами; половина их времени тратится на рысканье в космосе. А когда эта планета станет ручной, многие ее обитатели перекинут сферу своей деятельности на новые планеты или присоединятся к экспедициям, чтобы найти миры, где еще не ступала нога человека, и сделать их пригодными для обитания.

Если мерить длину жизни событиями и делами, свершениями и волнениями, то я – ребенок, моложе любого из вас. Большое число моих лет утомляет и утомляет меня; меньшее число ваших лет обогащает и побуждает вас. Так что скажите еще раз, мадам Ламбет, сколько вам лет.

Ламбет улыбнулась.

– Пятьдесят четыре ХОРОШИХ года, мадам Глэдис.

Ламбет села, и вновь начались аплодисменты.

Под их покровом Диджи хрипло спросил:

– Глэдис, кто научил вас так управлять публикой?

– Никто, – шепнула она. – Я никогда этого не делала.

– Тогда закругляйтесь, пока вы на коне. Особа, которая уже встает – наш ведущий ястреб. Вам нет нужды стоять против него. Скажите, что вы устали, и сядьте. Со Стариком Бастермейном мы управимся и сами.

– Но я не устала, – возразила Глэдис. – Мне самой интересно.

Человек, вставший теперь перед ней почти у самой сцены, был высок и крепок, с нависшими над глазами седыми бровями. Редкие волосы были белыми. Одежда – тускло-черная; белые волосы сбегали вниз по рукавам и по штанинам брюк, как бы устанавливая резкие границы его тела. Голос его был низким и музыкальным.

– Меня зовут Томас Бастермейн, и я известен еще и как Старик, наверное, потому, что кое-кто не хочет, чтобы я слишком долго заживался. Не знаю, как обращаться к вам, поскольку у вас вроде бы нет фамилии, а я не так хорошо знаком с вами, чтобы звать вас по имени. Честно говоря, я и не хочу быть хорошо знакомым с вами.

Похоже, вы помогли спасти наш корабль на вашей планете от ловушки и оружия, поставленных вашим же народом, и мы вам за это благодарны. А вы в ответ принялись болтать насчет дружбы и родства. Чистое лицемерие!

Когда ваш народ считал себя родным нам? Когда космониты чувствовали, что имеют какое-то отношение к Земле и ее народу?

Конечно, космониты – потомки землян. Мы этого не забываем. И мы помним, что вы забыли это. Больше двух столетий космониты правили Землей и относились к землянам, как к отвратительным короткоживущим больным животным.

Теперь, когда мы становимся силой, вы протягиваете нам руку дружбы, но рука эта в перчатке, как и ваши руки. Вы, небось, не забыли вставить в нос фильтры! Правильно!?

Глэдис подняла руки.

– Возможно, люди в зале и тем более те, кто видит меня по гиперволне, не знают, что я в перчатках. Их не заметно, но они есть, я не отрицаю. И носовые фильтры, чтобы при дыхании попадало меньше пыли и микроорганизмов. И моюсь я чаще, чем это требуется для чистоты. Этого я тоже не отрицаю.

Но это результат моих недостатков, а не ваших. У меня слабая иммунная система. Моя жизнь слишком комфортабельна, и я подвергалась очень малому риску. Не я это выбирала, но я должна платить за это.

Что сделал бы любой из вас, окажись он в моем положении? Что сделали бы в частности вы, мистер Бастермейн?

Бастермейн угрюмо ответил:

– Сделал бы то же, что и вы, я рассматривал бы это как признак слабости, признак непригодности к жизни, а, следовательно, обязан был бы уступить дорогу более сильным.

Женщина, вы говорите о родстве с нами. Вы мне не родня. Вы из тех, кто пытался уничтожить нас, когда имели силу, а ослабев, заискивают перед нами.

В зале началось движение, явно недружелюбное, но Бастермейн держался твердо. Глэдис мягко спросила:

– Вы помните зло, которое мы причинили вам, когда мы были сильны?

– Не думайте, что забудем. Мы помним об этом всегда.

– Прекрасно! Значит, вы знаете, как этого избежать. Вы знаете, что очень плохо, когда сильные подавляют слабых. И значит, когда вы сильны, а мы слабы, вы не будете подавлять нас.

– Ну-ну, я слыхал такие аргументы. Когда вы были сильны, вы знать не знали о морали, а теперь хватаетесь за нее.

– Однако вы, когда были слабы, все знали о морали и были потрясены поведением сильных, а теперь, став сильнее, вы забываете о морали.

– Вы получите то, что заслужили, – сказал Бастермейн, подымая кулак.

– Вы хотели бы дать то, что вам кажется заслуженным, – сказала Глэдис, протянув как бы обнимающие руки. – Поскольку каждый может думать о мести за какую-то прошлую несправедливость, ваши слова говорят о праве сильного давить на слабого. И если вы так говорите, вы оправдываете космонитов прошлого, так что теперь вам не на что жаловаться. А я говорю, что давление несправедливо, когда мы применяли его в прошлом, и так же несправедливо, если вы примените его в будущем. К сожалению, мы не можем изменить прошлое, но пока мы можем решать, что должно быть в будущем, – Глэдис сделала паузу и, поскольку Бастермейн сразу не ответил, продолжала: – Кто из вас хочет новую Галактику, а не бесконечно повторяющуюся дурную старую?

Начались аплодисменты, но Бастермейн вскинул руки и зычно закричал:

– Подождите! Подождите! Не будьте дураками! Прекратите!

Медленно воцарилось спокойствие, и Бастермейн заговорил:

– Неужели вы думаете, что женщина верит тому, что говорит? Неужели вы думаете, что космониты хотят сделать нам что-то доброе? Они все еще думают, что они сильны, они по-прежнему презирают нас и намерены уничтожить… если мы первыми не уничтожим их. Эта женщина приехала сюда, и мы, как дураки, приветствуем ее. Нет, давайте проверим ее слова. Пусть кто-то из вас попросит разрешения посетить Внешний Мир, и посмотри, получит ли он его. Если за вами стоит планета, если вы можете быть угрозой, как был капитан Бейли, тогда вам позволят высадиться, но как с вами будут обращаться? Спросите капитана, отнеслись ли к нему по-родственному?

Эта женщина – лицемерка, несмотря на все ее слова; нет, именно из-за ее слов. Они как раз и доказывают лицемерие.

Она скулит тут насчет своей плохой иммунной системы и говорит, что должна защищать себя от опасности заражения. Но, конечно, она делает это не потому, что считает нас всех грязными и заразными, такая мысль не приходила ей в голову!