В старинном замке у озера было, как всегда, тихо и сумрачно.
      На своем обычном месте за большим круглым столом на витых ножках, стоящем в самом центре просторного зала, сидели Хранители. Если бы человек внезапно оказался в этом величественном помещении, он подумал бы, что перенесся во времени на несколько веков назад. Ничто в этих людях не указывало на их принадлежность к нашим дням. Они словно бы сошли с полотен средневековых живописцев.
      Хранителей было двое. Они сидели на стульях, обитых пурпурным бархатом, расшитым золотыми нитями. Несмотря на то что эта мебель служила своим хозяевам не одно столетие, она выглядела, будто ее сделали только вчера. На одном стуле сидел седой старик с благородной внешностью и величественной осанкой. Его изборожденное морщинами лицо носило на себе печать долгой, полной всевозможных событий жизни.
      Сидящая напротив женщина, тоже не молодая, была поразительно красива. Густые длинные волосы огненного цвета, рассыпанные по плечам, обрамляли правильный овал лица.
      Это были Долорес и Альфредо. Вдвоем, рука об руку, они прошли сквозь целые века и почти никогда не разлучались друг с другом с тех пор, как их соединила судьба. Цель жизни этой четы состояла в том, чтобы поддерживать существующий миропорядок. Это было очень нелегко, и с каждым прошедшим столетием Хранители все больше ощущали, что их скромных сил не достает на то, чтобы справляться с такой почетной, но очень трудной миссией. Они нуждались в помощниках. Но найти их было не так-то просто.
      – Так что же, Долорес, ты по-прежнему надеешься, что эти юноши и девушка – именно те люди, которых мы ищем? – спросил Альфредо.
      – Да, и ничто не заставит меня изменить свое мнение, – упрямо поджав губы, отвечала Долорес.
      Они возвращались к этому разговору снова и снова, и всякий раз между ними обязательно возникали разногласия.
      Долорес упорно настаивала на том, что именно они как нельзя больше подходят для такой важной миссии. Альфредо же сомневался в этом.
      – Я понимаю твое желание привлечь их к нам. Мне тоже хотелось бы приобрести помощников. Но не кажется ли тебе, что нам пора присмотреться к кому-нибудь другому?
      – Нет, – решительно ответила Долорес, – мне так совсем не кажется. Вообще, знаешь ли, Альфредо, по-моему, тебе всегда не хватало решительности и упорства – от этого-то и проистекали все твои беды.
      – Скорее, мне не хватало твоего упрямства, – с некоторой язвительностью возразил Альфредо.
      – Давай не будем спорить, – миролюбиво произнесла Долорес.
      Альфредо был весьма удивлен такой несвойственной ей дипломатичностью. Обычно это он первый капитулировал в спорах. Долорес же всегда стояла на своем до последнего.
      Старик догадался, что у его подруги что-то на уме. Он спросил ее об этом прямо.
      – Как ты прозорлив, Альфредо, – лукаво усмехнулась Долорес, – ты не ошибся, у меня и впрямь есть одна идея.
      Надеюсь, она тебе понравится. Я думаю, что настала пора, когда мы должны устроить одному из них серьезную проверку.
      Альфредо молча продолжал смотреть на нее, ожидая продолжения.
      – Тебе так не кажется? – недоуменно осведомилась Долорес, которой показалось, что Альфредо, как это часто бывало, не согласен с ее предложением.
      – Я хочу знать, что ты затеяла, – ответил он вопросом на вопрос.
      Хитроумная Долорес начала подходить издалека.
      – Скажи-ка, кого из этих ребят ты считаешь самым подходящим для нашего дела?
      Альфредо немного подумал, сдвинув седые брови.
      – Наверное, Антона, – задумчиво ответил он, – мне он кажется самым благоразумным, к тому же этот юноша интересуется прикладными науками. Я мог бы столькому обучить его.
      – Да, – усмехнулась Долорес, – я уже вижу, как вы запираетесь в лаборатории, и проводите там целые дни напролет. Мне жаль этого милого молодого человека, ведь ты лишишь его возможности видеть солнечный свет!
      Альфредо невозмутимо пожал плечами – он уже давно привык к сарказму Долорес и не реагировал на него.
      – А как насчет Евы? – снова задала вопрос его собеседница.
      – По-моему, по ее поводу двух мнений быть не может.
      Долорес подняла свои тонкие, подведенные черным брови:
      – Объясни, что ты хочешь этим сказать!
      – Один из Хранителей обязательно должен быть женского пола, – ответил Альфредо, – поэтому Ева, несомненно, подойдет нам.
      – Хм, – Долорес неопределенно качнула головой, – может быть, ты и прав.
      – А ты сама на чью сторону склоняешься? – не удержался Альфредо.
      Долорес некоторое время молчала.
      – Откровенно говоря, я желала бы видеть одним из наших помощников другого юношу.
      – Как, ты отдаешь предпочтение этому здоровяку с огромным ростом и мощными плечами?!
      – Представь себе, да! – ответила Долорес. – Помимо недюженной физической силы этот юноша обладает совсем неплохими мозгами.
      – Ты меня удивляешь, – Альфредо покачал головой.
      – А ты – меня, – парировала Долорес.
      – Объясни мне, что в нем такого особенного, кроме силы, конечно!
      – Мой дорогой Альфредо, ты всегда видишь только внешнюю сторону вещей. А мне, между прочим, удалось разглядеть в этом юноше большую душу. Я уверена, что в нем таится немалый потенциал.
      – Позволь осведомиться, отчего проистекает такая уверенность?
      Альфредо не мог удержаться от насмешливой улыбки – он был абсолютно не согласен с Долорес.
      – Не знаю, – вздохнула она, не став, против обыкновения, принимать в штыки возражения Альфредо, – но я это чувствую.
      – Для чего ты затеяла весь этот пустой разговор? – очнулся Альфредо, поняв вдруг, что подруге удалось втянуть его в очередной спор.
      – Это совсем не пустой разговор, – Долорес встала со стула и, обойдя стол, подошла к нему, – у меня есть один план, он всем хорош, но только я не могу решить, кого из них выбрать.
      – Может быть, ты перестанешь, наконец, говорить загадками, – взъярился старик, повернувшись к женщине всем корпусом.
      – Я же говорю тебе, – начала объяснять Долорес таким тоном, будто говорила с несмышленым ребенком, – я хочу испытать одного из них, но не могу решить, кого.
      – А в чем заключается это испытание? – с любопытством спросил Альфредо.
      – Я расскажу тебе, но только после того, как мы определимся в выборе.
      – Мне кажется, что мы можем спорить до скончания века и так и не прийти к согласию, – проговорил Альфредо, имея ввиду непримиримое упрямство своей подруги.
      – Конечно, ты так упрям, что с тобой вообще невозможно что-то решить!
      – Это клевета! – возмущенно воскликнул Альфредо.
      – Ну, хорошо, – Долорес замахала руками, – не будем ссориться. Предлагаю тянуть жребий. Ты согласен?
      Нельзя сказать, что старику очень по душе была такая идея, но это все же было лучше, чем просто спорить.
      – Хорошо, – скрепя сердце согласился он.
      Долорес вынула из кармана две палочки: красную и зеленую.
      Видимо, она заранее их заготовила.
      – Еву мы покуда оставим в покое, а выбирать будем между двумя юношами, – произнесла она, – красная будет символизировать Гислера...
      – Подожди! – прервал ее старик, – я вижу, ты хорошо подготовилась. Давай-ка я сам выберу цвета.
      – Ты, как всегда не доверяешь мне, – притворно огорчилась Долорес, – ну да ладно! Пора бы мне привыкнуть к твоим капризам, – она вздохнула и протянула ему палочки, – выбирай.
      – Зеленая – Гислер, красная – Антон.
      – Прекрасно.
      Долорес забрала палочки и положила их на стол.
      – Поменяй их местами, а я буду выбирать, – сказала она.
      – Нет уж, давай наоборот, – ответил Альфредо, с подозрением наблюдая за женщиной.
      – Как скажешь, – она улыбнулась.
      Альфредо повернулся к столу спиной и стал ждать, пока Долорес переложит палочки.
      – Выбирай, – объявила она и протянула к нему зажатые в кулак руки.
      Поколебавшись, Альфредо коснулся ее правой руки.
      – Вот эта, – сказал он.
      Долорес разжала кулак – в нем лежала зеленая палочка.
      – А покажи-ка мне другую, – потребовал недоверчивый Альфредо.
      – Пожалуйста, – Долорес с готовностью разжала левый кулак, как и следовало ожидать, в нем лежала палочка красного цвета.
      – Вот видишь, все равно вышло по-моему, – торжествуя, произнесла женщина.
      – Тут, видимо, не обошлось без какой-нибудь уловки, – проворчал Альфредо.
      – Это только твои пустые домыслы, – ответила Долорес, но лукавая улыбка, игравшая на ее тонких красиво очерченных губах, намекала, что Альфредо, скорее всего, был не так уж и не прав.
      – С тобой не возможно бороться, – сдался старик и снова сел на свой стул, – рассказывай, что ты там затеяла.
      Долорес с довольным видом примостилась рядом со стариком и начала говорить:
      – Я думаю, что прежде всего нам необходимо перенести поле деятельности на более подходящую для испытания территорию.
      Так мы лучше сможем во всем разобраться.
      – Нельзя ли яснее?
      – По-моему, и так все предельно ясно. Он должен приехать сюда, в Испанию...

      Впервые в жизни я с таким нетерпением ждал окончания каникул и начала нового учебного года. Нет, я не сумасшедший, не вундеркинд и не трудоголик, я самый обыкновенный школьник.
      Просто в августе до меня дошел слух, что в нашем городе будут проводиться отборочные соревнования. А наградой отличившимся станет ни больше, ни меньше, как поездка в Испанию.
      Для человека, который ни разу не выезжал дальше Москвы, путешествие за границу – уже само по себе огромная удача. А тем более, если это поездка не куда-нибудь, а в такую экзотическую южную страну, где полно всяких фруктов, где проходят бои быков и где плещутся волны Средиземного моря!
      Конечно, поначалу я не поверил всем этим росказням. Мало ли чего не придумают люди, у которых перед началом учебного года слишком разыгралось воображение. Но слухи постепенно становились все упорнее. Все видели, что в нашей школе происходят какие-то странные волнения. Туда приезжают разные люди (даже из Москвы), директор школы, Зоя Александровна, суетится и ходит сама не своя. Понятно, что все это неспроста. Впрочем, такое волнение наблюдалось не только в нашей школе, но и почти во всех других.
      Наконец, в один прекрасный день наше местное телевидение объявило, что в Пскове стартует так называемый фестиваль знаний, на нем из числа учащихся школ будут выявляться самые одаренные. Организаторы наберут группу, которая поедет в Испанию на какой-то там семинар. В наших школах будут проводиться всякие олимпиады по разным предметам и самые достойные представят в Испании наш замечательный город.
      Естественно, у меня и в мыслях не было, что я могу стать победителем какой-нибудь олимпиады. Конечно, дураком я себя не считаю, но и до отличника мне далеко. Вот Антон Красильников – мой лучший друг – тот запросто мог бы победить на олимпиаде по физике или даже химии – это его любимые предметы, и разбирается он в них – будь здоров! Мне до него далеко. Зато в баскетболе, скажу без ложной скромности, мне равных нет (по крайней мере, в нашем районе, а то и во всем городе). Но баскетболистов, по-моему, для поездки не отбирали. Поэтому я не особо беспокоился по этому поводу – сразу понял, что Испания не про мою честь.
      Зато как разволновались другие! Многие забросили все мысли об отдыхе и, как ненормальные, засели за книжки, в надежде, что они могут победить на олимпиаде.
      Хорошо, что Антона эта «эпидемия» миновала. Он сразу сказал, что его не интересуют никакие слеты. Оно и понятно, за свою жизнь Красильников успел уже немало по свету поездить и многого насмотреться. Вот его и не тянет. Пока. Поживет с годик-другой в нашем городишке безвылазно, так по-другому запоет. Он ведь совсем недавно приехал. Раньше Антон в Волгограде жил.
      Во всей этой кутерьме были и свои преимущества. Мы с Антоном спокойно ходили на пляж в любое время дня, не заботясь о том, что там шагу некуда будет ступить от скопления народа.
      Так вот, жил я себе, жил спокойненько, только посмеивался, наблюдая весь этот ажиотаж, как вдруг, в один прекрасный день, Леонидов – тренер моей баскетбольной секции – просто ошарашил меня одной новостью. Когда Алексей Владимирович намекнул мне, что я могу стать одним из немногих счастливчиков, которые поедут в Испанию, я подумал, что у меня со слухом неладно.
      – Но я ведь не участвую ни в каких олимпиадах, – сказал ему.
      – Но ты же баскетболист, а спортсмены тоже должны ехать.
      Заявка пришла в нашу школу, потому что наша команда выиграла городской кубок. Я должен был выбрать самого достойного игрока. Естественно, мой выбор пал на тебя.
      – А что, я самый лучший?
      – Ну я бы не стал использовать такие формулировки. А то еще, чего доброго, загордишься. Но ты, конечно, молодец, и если будешь настойчиво работать, сможешь многого добиться.
      Леонидов всегда такой – боится, как бы не перехвалить. Но меня он все-таки выделил, и это было здорово!
      – Только ты пока не обольщайся, – сказал он, наверное, заметив, что я уже размечтался о поездке, – еще не окончательно решено. Но я сделаю все, от меня зависящее, чтобы поехал именно ты. Тебе это будет полезно.
      – Как это? – не понял я.
      – Увидишь другую страну, поймешь, как хорошо быть чемпионом. Это будет еще одним стимулом для тебя.
      – Мне стимулы не нужны. Я и без них всегда стараюсь победить.
      – Что верно, то верно, есть в тебе этот бойцовский дух, без которого не стать настоящим чемпионом. Потому-то я тебя и выделил.
      Тут мне в голову пришл одна мысль.
      – А как же Красильников? – спросил я, вспомнив о друге.
      – Что Красильников? – не понял Леонидов.
      – Антон тоже отлично играет. Он поедет с нами?
      Леня покачал головой.
      – Заявка пришла только на одного человека. Я выбрал тебя.
      Есть возражения?
      Как ни старался наш Леня выглядеть строгим и решительным, я видел, что будь его воля, он обязательно взял бы Антона с собой. Но, видно, так распорядилась судьба. Я покачал головой, показывая, что никаких возражений у меня нет.
      – Тогда иди, тренируйся. Ты должен быть в отличной форме.

* * *

      Расставшись с тренером, я первым делом направился к Антону.
      Мне обязательно нужно было поговорить с ним об этом. Я немного опасался, что он будет недоволен, но все было не так.
      – Я за тебя очень рад, – сказал Антон с улыбкой, – это наверняка будет здорово.
      – Понимаешь, – я немного помялся, не зная, как объяснить ему то, что меня беспокоит, – Леня отобрал меня как лучшего баскетболиста.
      – Все правильно, ты и есть лучший, – без тени удивления или возмущения ответил Антон, – ты действительно классно играешь. Я, честно говоря, не понимаю, почему ты строишь из себя виноватого. Я очень рад за тебя, – повторил он.
      Я видел, что мой друг говорит это от всего сердца. Хорошо иметь такого товарища.

* * *

      Весь август я почти не покидал баскетбольной площадки – тренировался. Даже речку забросил – такое со мной было впервые в жизни. Те, с кем я переписывался по электронной почте, забрасывали меня упреками, но когда я объяснил им, что мне предстоит поездка в Испанию, они все поняли и перестали меня донимать, правда, взяв сначала с меня обещание подробно отчитаться о путешествии.
      Раньше я никогда не задумывался над тем, что для меня спорт.
      Просто я любил баскетбол, у меня довольно прилично получалось играть, и мне это нравилось. Но когда Леня намекнул на возможность моего участия в большом спорте, у меня даже дыхание перехватило. Я понял, что хочу этого всей душой.
      Да, такого августа старожилы нашего города еще не видели, они все время удивлялись и покачивали головами: такого в Пскове еще не было. Наш городской пляж всегда был пустынным – все школьники ударились в науку. Вместо речки, леса и других интересных мест школьники посещали библиотеки и корпели над книгами в читальных залах.
      Даже отпетые троечники надеялись, что смогут победить на олимпиадах. Директор нашей школы как-то сказала, что нужно каждый год устраивать такие поездки: тогда все ученики поголовно станут отличниками. Еще бы! Кому не хочется попасть в Испанию!
      Когда я рассказал своим родителям о разговоре с Леонидовым, они были потрясены даже больше, чем я сам.
      – Я всегда говорила, что наш мальчик очень способный, – тут же сказала мама (хотя я, честно говоря, что-то не припоминал таких слов).
      Папа отнесся к этому осторожнее, заявив, что цыплят по осени считают – наверное, он все-таки сомневался в моих возможностях.

* * *

      Наконец, в первые дни сентября все было решено окончательно: Зоя Александровна собрала всех учеников на линейку и зачитала заветный список.
      Я был в нем!!!
      Кроме меня, из нашей школы ехало еще восемь человек. Зоя Александровна удовлетворенно отметила, что это самое большое число из всех школ Пскова.
      Самое удивительное, что в этот список попала и Ева Журавлева – вот бы никогда не подумал, что она умудрится в чем-то отличиться! Обычно она не слишком радовала учителей своими успехами. Но ей повезло: она приняла участие в олимпиаде по европейской культуре Средних веков и Возрождения (и такая проводилась). А так как Ева очень интересуется культурой, для нее не составило особого труда занять первое место. Все здорово удивились, когда узнали об этом. Не то чтобы Журавлева у нас глупая, просто она больше интересуется всякими оккультными науками – магией, астрологией, гаданиями разными.
      После того как зачитали список, все кинулись нас поздравлять (кто искренне, а кто и нет). Антон крепко пожал мою руку.
      – Молодец, – сказал он, – покажи там всем, чего стоят наши ребята.
      Я скромно ответил, что постараюсь.
      – Как жалко, что ты не едешь – подскочила к нам ликующая Журавлева.
      Антон пожал плечами.
      – Конечно, было бы неплохо погулять с вами по улицам Мадрида и побывать на корриде, но зато я был одним из немногих, кто провел последний месяц каникул как нормальный человек.
      Мы засмеялись. Антон был прав. Обиднее всего было тем, кто весь август трудился в поте лица, но так и не смог попасть в список. А таких было очень много.
      – Ничего, – утешила их Зоя Александровна, – наши спонсоры пообещали проводить такие фестивали ежегодно. Так что у вас еще будет шанс.

* * *

      Кроме меня и Евы из нашего класса ехала Света Лоза – круглая отличница. Было еще несколько учеников из старших классов и двое пятиклашек. Каждый из нас в чем-то отличился: кто-то в математике, кто-то в изобразительном искусстве, кто-то в изучении иностранного языка и т. д. и т. п.
      Кирсанова и еще несколько девчонок из нашего класса очень возмущались, что едет Журавлева, которая была для всех серенькой мышкой.
      Зоя Александровна, услышав ропот, громко произнесла:
      – Ничего, Кирсанова, в следующий раз мы введем еще одну номинацию: проведем конкурс красоты. Вот тогда-то ты и поедешь.
      Все засмеялись, поглядывая на покрасневшую Кирсанову – нашу общепризнанную красотку.

* * *

      – Я так рада, что поеду! – говорила Ева, когда мы возвращались домой.
      Я тогда тоже был очень рад, но Журавлева и вовсе светилась от счастья.
      – Наконец-то я смогу увидеть все своими собственными глазами! Я столько читала об Испании, столько представляла ее себе! Я буду бродить по улицам Мадрида, увижу Андалузию...
      – И Барселону – столицу Олимпийских игр, – добавил я.
      – Да, и ее тоже, – Ева рассеяно посмотрела на меня, – ты ни о чем, кроме спорта, не думаешь, да?
      – Почему же? Я думаю еще о Средиземном море. Очень хочется искупаться в нем.
      – В этом я с тобой полностью согласен, – сказал Антон, который шел с нами, – представьте только, здесь уже осень, вот-вот заморозки ударят, о речке можно будет забыть до следующего лета, а там – лето, солнце, теплое море... – мечтательно протянул он.
      – Ага! Значит, и тебе этого хочется! – торжествующе заявила Журавлева.
      – А как же, что я, рыжий, что ли?
      – А почему ты тогда не участвовал в Олимпиаде по физике? Ты же наверняка победил бы!
      – Может быть, – ответил Антон, – но мне не хотелось отрываться от своих занятий.
      – Скажи лучше, от компьютерных игр, – съязвила Ева.
      Антон промолчал.
      – А все-таки жаль, что тебя с нами не будет, – сказала Журавлева.
      – Ничего! В следующий раз он обязательно попадет в группу – я постарался поддержать слегка опечаленного друга.
      – Да, только в следующий раз мы с тобой уж точно туда не попадем.
      – Как знать? – ответил я.
      У меня теперь было такое замечательное настроение, и я был настроен на большую удачу.
      Единственной ложкой дегтя в бочке меда было то, что Антон с нами не поедет.
      – Не забудьте захватить фотоаппарат, – сказал он нам, – хоть фотографии покажете.
      – Не сомневайся! – сказала Ева, – обязательно захватим.

* * *

      Придя домой, я обнаружил, что родители приготовили праздничный обед – они уже откуда-то прознали, что я все-таки попал в список отличившихся.
      Больше всех радовалась мама. Она вся сияла от гордости. За столом она рассказывала, что ее весь день все поздравляли с таким знаменательным событием.
      – Вот видишь, какого сына мы с тобой вырастили, – обратилась она к отцу.
      – Да, ты у нас молодец, – ответил папа, – но я в этом и не сомневался.
      Конечно, я не стал напоминать ему о том, что он совсем недавно что-то бурчал насчет цыплят, которых по осени считают. Мне было приятно, что мои родители так рады. После обеда мама начала бурную подготовку.
      – Хотелось бы узнать, что сподвигло наших меценатов устраивать такую поездку, – произнес отец. – Это какая-то рекламная акция?
      – Ну какая тебе разница? – справедливо заметила мама, – они едут – это главное. Денег с нас никто не требует, значит, можно не беспокоиться, что это мошенничество.
      – К тому же, – встрял я в разговор, принявший такой тревожный оборот, – Зоя Александровна никогда не стала бы ввязываться в авантюры. Она наверняка десять раз все проверила и перепроверила.
      – Ну конечно! – поддержала меня мама. – Если уж Татьяна – она имела ввиду маму Светы Лозы, – отпускает свою дочь со спокойной душой, то нам тем более нечего опасаться. У нее же муж – юрист. Он, конечно, все проверит.
      Отец подумал и согласился с нашими доводами. Мама продолжала развивать мысль о подготовке к поездке.
      – Нужно узнать, какая там стоит погода, – говорила она.
      – Погода там, как всегда, будет превосходная, – уверенно сказал отец, – так что теплых свитеров и ветровок можешь не укладывать.
      – Но ведь и там бывают дожди, – возразила мама, – я все-таки положу куртку.
      Я равнодушно наблюдал за этой суетой. Пусть делают, что хотят. Я всегда смогу избавиться от лишних вещей в самый последний момент. Главное было в деньгах. Я хотел, чтобы родители были пощедрее и поэтому не капризничал, чтобы не раздражать их. Вообще-то, как сказала Зоя Александровна, все путешествие полностью оплачивалось московскими спонсорами.
      Но карманные деньги мне бы совсем не помешали. Я терпеливо ждал, когда эта мысль придет в голову родителям. Это произошло поздним вечером.
      Отец подробно расспросил меня обо всем, что связано с организацией поездки.
      – Дорога, проживание и питание уже оплачены, – сказал я и увидел, как мама всплеснула руками от восторга.
      – Ты не знаешь, какую сумму вам разрешено взять с собой? – спросил папа.
      – Не знаю, но могу завтра спросить у Зои Александровны.
      – А зачем ему деньги, – вступила в разговор мама, – ведь все оплачено?
      – Но должен же он привезти какие-нибудь сувениры. Да и вообще, вдруг ему захочется попить газировки или съесть мороженного, – я с благодарностью посмотрел на отца. Иногда он проявлял чудеса родительского внимания.
      – Действительно, я об этом не подумала. Но я знаю нашего Юру, если у него будут деньги, он обязательно спустит их на всякую ерунду.
      Они обсуждали мои финансовые проблемы так, будто меня не было рядом с ними. Я молчал, решив пока не вмешиваться.
      – Ну и пусть, – заступился отец, – не все же тебе одной тратить деньги на безделушки.
      Он сказал это с веселым смехом и мама, совсем не обидевшись, тоже улыбнулась.
      – Я посоветуюсь с родителями Светы Лозы, – решила она, – узнаю, собираются ли они давать ей деньги, и если да, то сколько.
      Мама всегда такая. Доверяет какой-то Светке больше, чем родному сыну. Ну и что, что Лоза у нас круглая отличница!
      Вообще-то я не сильно переживал по поводу денег. У меня было кое-что накоплено. Так что, если бы родители добавили мне хотя бы немного, у меня набралась бы кругленькая сумма.
      Шиковать я в Испании, естественно, не собирался.

* * *

      На следующее утро ко мне подошел Антон и, отозвав меня в сторону, сказал:
      – Слушай, Юр, может, тебе деньги нужны? Я мог бы одолжить тебе.
      – Спасибо, – поблагодарил я, – но у меня есть немного.
      Думаю, что мне вполне хватит. Я не собираюсь особо разбрасываться деньгами.
      – Как знаешь, но если понадобится – обращайся.
      – Ладно, – приятно, когда друг заботится о тебе.
      Потом ко мне подходили другие одноклассники. Но те уже не предлагали гуманитарную помощь, а просили купить им всякие вещи. Сначала я соглашался, но «просителей» было так много, что стало ясно: всех заказов мне не принять.
      Такими просьбами донимали не только меня, но и всех остальных, кто должен был ехать. Даже пятиклашки с важным видом записывали заказы. Еще бы, в кои веки на них обращали внимание старшие!
      Вскоре Зоя Александровна прознала о том, что творится среди школьного населения и разом пресекла все это «безобразие», объявив, что устроители поездки запретили нам иметь карманные деньги.
      Потом я узнал, что она немного преувеличила – никто нам этого не запрещал. Просто она не могла по-другому остановить поток заказов. Если бы мы купили все, о чем нас просили, назад нам пришлось бы возвращаться с таким багажом, который не влез бы ни в один самолет. Кстати, мы же должны были лететь самолетом. Я никогда в жизни не путешествовал по воздуху, и мне очень хотелось попробовать.
      Выяснилось, что нас будут сопровождать директор, Зоя Александровна, и мой тренер, Леонидов. О лучшем я и мечтать не мог. Директорша у нас классная! Никогда не придирается по пустякам. А Леня так и вовсе клад – его все уважают, наверное, потому, что он сам ко всем с уважением относится.
      В общей сложности от всех школ нас набралось двадцать пять человек, считая четверых преподавателей. Всех, кто принимал участие в поездке, окрестили делегатами, а нашу группу, соответственно, – делегацией.
      Честно говоря, мне, как и всем остальным, до последнего момента не верилось, что все это всерьез и в последний момент спонсоры не откажутся. Но они оказались добросовестными и честно выполнили свои обязательства. И все же без небольших огорчений не обошлось. Перед поездкой мы узнали, что она продлится не месяц, как сообщалось в начале, а всего 16 дней. Так что с вычетом времени на дорогу в Испании мы должны были пробыть всего две недели.
      И вот настал день, когда наша делегация должна была выехать на поезде в Москву, где нас ждал авиалайнер, который спецрейсом доставит нас в солнечную Испанию, прямо в Барселону – город, в котором я больше всего хотел побывать.

      Когда наш самолет садился на посадку, в микрофон прочитали небольшую лекцию, посвященную Барселоне. Утверждали, что это один из самых красивых городов не только Испании, но и всей Европы (как оказалось впоследствии, экскурсовод нисколько не преувеличил).
      Мы прилетели ранним утром. Несмотря на довольно долгую дорогу, никто из нас не чувствовал никакой усталости. В гостинице мы побросали вещи, наскоро освежились и отправились осматривать город, решив, что перекусим по дороге.
      Барселона – является средиземноморским портом. Именно с него наша делегация и начала осмотр города. Больше всего нас поразила 60-метровая колонна, на вершину которой был водружен памятник Христофору Колумбу. Видно, испанцы здорово уважали своего соотечественника, открывшего Америку, если соорудили для памятника ему такой нехилый пьедестальчик!
      Вокруг порта полукругом раскинулся город. Мы бродили по узким кривым мощенным улочкам, вдоль которых, тесно прижавшись друг к другу, стояли дома, построенные еще в средние века. Они были затейливо украшены витиеватыми башенками и острыми шпилями. Как объяснил нам экскурсовод, эти здания построены в готическом стиле. Я не больно-то разбираюсь в архитектурных стилях, но дома мне очень понравились. Захотелось даже заглянуть в них и посмотреть, как они выглядят изнутри, но нас пока никто не приглашал.
      Особенное впечатление на меня произвели крошечные мостики, под которыми проходили улочки. Они соединяли большие строения, стоящие на противоположных сторонах. Большинство домов выглядели как новенькие, на некоторых красовались фамильные гербы. Мне подумалось, что в них и сейчас живут всякие герцоги и графы. Но уточнять я не стал.
      Побродив по старой части города и осмотрев кафедральный собор, музей декоративного искусства и еще какие-то здания, мы вышли к площади Каталонии. Мне навсегда запомнился резкий переход из старины в современность. Как будто мы перенеслись на машине времени.
      Конечно, за один день всех красот этого города мы не осмотрели. Как нам не интересно было, но усталость взяла свое, мы вернулись в гостиницу, плотно поужинали и легли спать. Каюсь, в первый день я был таким усталым и в голове у меня царил такой кавардак, что я даже не разобрал толком, что же такое нам подавали. Запомнил только, что это было очень вкусно и совсем не похоже на обычную еду.
      По правде сказать, мне хотелось побывать на стадионе, где проходили те самые Олимпийские игры, которые воспели Фредди Меркюри и Монсерат Кабалье. Но посещение спортивных мест почему-то не входило в экскурсионную программу.
      Зато на другой день после приезда мы отправились на пляж.
      Накупался я вдоволь. Я никогда до этого не был на море и не представлял себе, какое оно. Первое, что меня поразило, когда я вошел в воду, это то, какая она теплая. Наша речка никогда, даже в самую жаркую пору, не прогревалась выше
      20-21 градуса. А тут было градусов 25, а то и больше.
      А потом я понял, как, оказывается, легко держаться на морской воде. Я вошел в воду и мне показалось, будто меня охватили ласковые объятия. Может, это глупо звучит, но по-другому объяснить у меня не получается. Везет же тем, кто на море живет! В такой воде я легко проплыл раза в два дальше, чем в речной.
      Ева Журавлева удивляла всех нас – она была сама на себя не похожа. От каждого строения ее приходилось оттаскивать чуть ли не силой. Будь ее воля, она бы часами охала и ахала около каждого дворца. Не скажу, что я остался совершенно равнодушным, но мне все время хотелось осматривать новые места.
      Правда, одно сооружение произвело на меня громадное впечатление. Это был собор Святого семейства. Экскурсовод назвал его символом Барселоны. Высоченные башни казались хрупкими и напоминали каменные кружева. Никогда бы не подумал, что человеческие руки способны сотворить такое чудо.
      Потом мы побывали в парке Гуэль. Оказавшись перед входом в него, я подумал, что передо мной открывается дорога, ведущая прямо в прекрасную сказку. Тут уже не одна Ева восхищенно вздыхала, а мы все дружно вторили ей.
      Зоя Александровна до того расчувствовалась, что со слезами на глазах сказала:
      – Вот ради таких минут и стоит жить!
      Невозможно описать словами впечатление, которое произвел на всех нас этот парк, в котором было много чудесных штуковин, вроде каменных беседок и стен, украшенных невообразимо красивым орнаментом.
      А когда нас повели осматривать городской аквариум, я вообще начисто потерял дар речи. Нас повели по тоннелю, расположенному прямо под круглым океонариумом гигантских размеров. Над нашими головами проплывали акулы, заставляя нас замирать от страха, хотя мы и знали, что нас разделяет толща стекла. Мне почудилось, словно я оказался на дне океана.
      Посещение ресторана стало для всех нас почти таким же приключением, как прогулки по парку или аквариуму. Понятно, что почти все блюда были приготовлены из даров моря. Сначала нам подали какой-то замечательно вкусный рыбный суп с красивым названием царцуэла де марискос. У него был очень необычный вкус, совсем не похожий на вкус нашей ухи.
      Но больше всего мне, как и всем другим, хотелось попробовать настоящей паэльи – самого знаменитого произведения испанских поваров. Никогда бы не подумал, что в одном блюде можно соединить столько разных продуктов! Там были креветки, лангусты и осьминоги; рис, бобы и горох; мясо кролика, курицы и даже свинина. Но самое главное – все это было сказочно вкусно.
      – Хотел бы я, чтобы моя жена готовила мне такое блюдо по воскресеньем! – мечтательно воскликнул Леня.
      Но самое интересное было впереди. Хозяева ресторана, узнав, что мы – туристы из России, захотели угостить всех нас вином. Оказывается, в Испании вино считается напитком вроде нашего кваса, который могут пить люди всех возрастов.
      Зоя Александровна, как руководитель делегации, начала было отказываться, но экскурсовод намекнул ей, что этим она обидит гостеприимных владельцев ресторана.
      – Вам совсем не обязательно выпивать до дна весь бокал, – сказал он, – достаточно будет только пригубить.
      Нечего делать! Пришлось нашей директорше согласиться, да еще и сделать вид, что она очень польщена.
      Но когда нам подали вино, она сделала такие страшные глаза, что я с трудом сделал один маленький глоток, да и то безо всякого удовольствия. Чуть-чуть отпив, я быстренько поставил бокал на стол. Так же поступили и все остальные. Как ни хотелось Зое Александровне произвести на гостеприимных испанцев хорошее впечатление, принципы оказались для нее важнее – пятиклашкам вина так и не досталось.

* * *

      Экскурсовод сказал нам, что в Барселоне, как и в Мадриде, бои быков проводятся по выходным дням. Была как раз пятница, а в субботу мы должны были покинуть Барселону. Нам жутко хотелось сходить на это представление. Но Зоя Александровна и слышать об этом не хотела.
      Я же нег понять, как это побывать в Испании и не увидеть корриду. Ведь о ней наверняка будут расспрашивать нас первым делом. Я решил подбить кого-нибудь на то, чтобы смыться с завтрашней экскурсии в парк Тибидабо и отправиться на корриду. Ева наотрез отказалась.
      – Такое зрелище не для меня, – сказала она, брезгливо поджав губы.
      – Подумаешь, нежное мороженое, – я пожал плечами и побрел по гостинице, чтобы найти себе компаньона.
      Мне удалось зацепить двоих парней и одну девчонку из другой школы. Я не знал их до поездки, но мы успели перезнакомиться еще пока ехали на поезде до Москвы. Парней звали Леша Юрков и Саша Бронников, а девчонку – Плотниковой Наташей. Они учились в десятом, были из одного класса и, кажется, дружили между собой. Когда я поведал им о своей идее, они восприняли ее с большим энтузиазмом.
      – Я всю жизнь мечтала посмотреть на бой быков, – громко сказала Наташа.
      – Тише! – цыкнул на нее Сашка, указав на вертевшихся рядом пятиклашек.
      – Я узнал, где они проводятся, мы были поблизости от них вчера, – зашептал Леша, – начало – в три часа дня.
      – Отлично, как раз успеем смыться. А то мне что-то начали приедаться экскурсии по музеям и паркам, – сказал я.
      Жаль, что мы не обратили внимание на пятиклашек, которые внимательно прислушивались к нашему разговору.

* * *

      В два часа, когда наша группа отправилась в парк отдыха Тибидабо, который был раскинут на возвышенности, мы улучили момент и улизнули. Больше всего я опасался заблудиться, но оказалось, что испанцы такой доброжелательный и словоохотливый народ, что отыскать стадион не было проблемой. Один молодой мужчина, видя, что мы не можем понять ни слова из его объяснений, проводил нас до самого проспекта Гран Виа, на противоположных концах которого располагались два стадиона.
      Мы выбрали ближайший к нам. Успели как раз к началу представления. Я немного опасался, что нас могут не пропустить. Вдруг на корриду допускаются только взрослые. Но, посмотрев на своих новых знакомых, успокоился. И Сашка, и Лешка были рослыми парнями и вполне могли бы сойти за двадцатилетних. Наташка тоже не выглядела на свой возраст – слишком много на ней было косметики. И меня природа не обделила ростом. Я постарался придать своему лицу солидное выражение, какое бывает у взрослых парней, видно, получилось, потому что нас пропустили без проблем.
      Это было потрясающее зрелище! Вначале на арену вывели быка.
      Бой начал пикадор – всадник, который при помощи острой пики раззадоривает животное. Когда бык здорово разъярился, на арену вышел тореадор – главное действующее лицо в корриде (кроме быка, конечно). Он храбро размахивал полами длинного плаща перед самым носом разозленного животного, при этом ему удавалось ловко увертываться от жутких бычьих рогов. Каждый раз, когда он делал разворот и бык промахивался, зрители издавали громкие возгласы. Мы тоже не были исключением и голосили не хуже остальных.
      После тореадора в игру вступил бандерильеро. Ему тоже нелегко пришлось, так как к тому времени бык уже был доведен до крайней степени.
      Честно говоря, на экране телевизора это зрелище выглядит не таким страшным и даже отвратительным, как в жизни. Когда человек вонзил острые бандерильи в тело быка, Наташка закрыла глаза и сказала, что если мы сию же минуту не уйдем отсюда, он потеряет сознание. Мне тоже не хотелось досматривать до конца этот поединок. Я знал, что потом выйдет матадор, который должен будет добить ни в чем не повинное животное ударом шпаги.
      Леша и Саша выглядели так же жалко, как и Наташа. Я чувствовал себя не лучше их. Мы подхватили девчонку под руки и поспешно пошли к выходу. Зрители, видя, какое впечатление коррида произвела на Наташу, расступались и провожали нас сочувственными взглядами, но в следующую секунду забывали обо всем на свете, кроме представления.
      – Фу-у-у! Ну и гадость! – выразил общее мнение Леша.
      – Зато теперь мы можем сказать, что побывали на настоящей корриде, – слабым голосом произнес Саша, которому, видно, это совсем не доставляло радости.
      – Если бы я знала, как это будет, я никогда бы не пошла туда! – Наташа всхлипнула.
      – Да ладно, – попытался я отвлечь их от мрачных мыслей, – если уж не досмотрели, пойдемте хоть своих найдем, а то как бы не влетело...
      Но было уже поздно. Я увидел толпу, быстрым шагом приближающуюся к нам. Ее возглавляла сама Зоя Александровна.
      Увидев ее красное от гнева лицо, мы поняли, что есть вещи пострашнее корриды.
      Вечером мы узнали, что нас выдали те самые пятиклашки.
      Директорша сделала нам строжайшее замечание и пригрозила, что если мы еще хоть раз позволим себе что-то подобное, она немедленно отправит нас домой. Мы, естественно, дали слово, что это никогда не повторится.
      На счет корриды я пообещал вполне искренне. Не думаю, чтобы мне когда-нибудь еще пришла охота любоваться на то, как несколько вооруженных натренированных мужчин убивают ничего не понимающего быка.
      Самое обидное, что нам пришлось выложить за билеты по 1000 песет – а это была довольно значительная часть моих сбережений. Я решил, что теперь буду аккуратней тратить денежки – их у меня совсем немного осталось.
      Потом экскурсовод рассказывал нам, что далеко не все испанцы одобряют корриду. Он вообще удивлялся, как это нас так спокойно пропустили на стадион.
      В день отъезда мне пришлось пережить еще одно незабываемое приключение. Мы поехали на вокзал не на автобусе или метро, а на подземной скоростной железной дороге, которая называется FFCC. Классная штука! Эта поездка напомнила мне катание на русских горках в Москве – так же дух захватывало.

* * *

      Из столицы Католонии Барселоны мы отправились поездом в провинцию Аликанте. Первая часть нашего посещения Испании включала путешествие по южному побережью этой страны.
      Коста-Бланка переводится с испанского как «Белый берег». Его назвали так благодаря песчаным пляжам между Денией и мысом Гата вблизи Альмерии, которые под лучами яркого солнца кажутся белыми. Все это нам поведал экскурсовод.
      Кстати, экскурсоводом был москвич, молодой парень, по имени Вячеслав Михайлович, который только в прошлом году окончил институт. Он был специалистом по странам Средиземноморья, но больше всего любил и увлекался Испанией. Как-то он сказал, что провел в этой стране около восьми лет – его родители работали тут по контракту, когда он был еще школьником. С тех самых пор он влюбился в нее и теперь без нее жить не может. Мы его вполне поняли. Испания, действительно, – замечательная страна.
      Между собой мы как-то сразу (с легкой руки Зои Александровны) принялись называть экскурсовода Славиком. А к концу поездки незаметно начали звать его так даже в лицо. Он ни капельки за это не сердился. И вообще, он оказался неплохим человеком и, самое главное, отличным экскурсоводом.
      Его рассказы никогда не были занудными и слишком долгими.
      Славик часто повторял, что об Испании не нужно говорить – ее нужно видеть.
      После поездки по Белому берегу мы должны были прибыть в Мадрид, где кроме экскурсий нас ожидали какие-то там семинары.
      Как выяснилось, мы попали в Испанию в то самое время, когда в ней бывает наибольшее количество туристов. Дело в том, что летнюю жару переносят далеко не все. Поэтому многие предпочитают приезжать на курорты в начале осени, когда погода бывает самой комфортной. В этом были и свои «плюсы», и свои «минусы». Конечно, мы не страдали от зноя, да и вода не была слишком теплой, как в середине лета, но зато на пляжах мы с трудом проталкивались – столько там было отдыхающих.
      Меня очень увлекли занятия виндсерфингом, которые я наблюдал на берегу. Ох, ну и завидовал же я тем, кто постоянно живет у моря и имеет возможность кататься по волнам. Я не выдержал и подошел ближе, потащив с собой Наташу Плотникову, которая прекрасно владела английским (за что и была награждена поездкой).
      Хотя к этому времени мы уже успели убедиться, что знание английского в этой стране почти совсем бесполезно. В этом отношении испанцы сильно отличаются от других европейцев, которые стремятся изучать английский язык. Как правило, если рядом не было Славика, мы общались с местным населением языком мимики и жестов. Мне понравилось в испанцах, что они всегда стараются понять, что от них нужно иностранцам, а если понимают, то обязательно помогают. Уже на второй или третий день после приезда мы перестали бояться отбиться от своей группы и потеряться, потому что были уверены – среди такого народа не пропадешь.
      Я попросил Наташку пойти со мной к серфингистам, так как услышал английские слова и пришел к выводу, что они иностранцы. Я немного знаю этот язык, но Наташа владеет им намного лучше. Серфингисты и впрямь оказались иностранцами – англичанами. Мы познакомились с ними. Они сразу поняли, что меня увлекло их занятие и предложили попробовать. Очень скоро мы научились понимать друг друга почти без слов. В спорте слова не нужны.
      К вечеру я уже вполне прилично держался на воде. Конечно, до их мастерства мне было далеко, и умение «оседлать» мало-мальски высокую волну мне пока было не по силам. Но англичане все равно меня хвалили. Несмотря на так называемый языковой барьер, к концу дня, когда за мной прислали делегацию в лице Наташи, Евы и Алексея Владимировича, мы с с этими ребятами стали хорошими приятелями.
      Я с большим сожалением покидал их, но меня утешало то, что мы обменялись адресами в интернете. Кроме того, у меня оставалась надежда, что когда-нибудь я повторю свой опыт.

* * *

      На следующий день нам объявили, что теперь мы поедем в столицу Испании, город Мадрид. Не скажу, что все мы сильно обрадовались, ведь теперь, кроме отдыха, нам предстояли всякие там встречи и семинары. Видно, организаторы нашей поездки подумали и решили, что одними экскурсиями да пляжами дело не должно обойтись, а нужен еще и умственный труд – ведь все мы такие великие умники! (Особенно я).
      Как обычно, мы ехали поездом. Но я даже был рад, что не самолетом – из окна вагона можно многое разглядеть, а что увидишь с самолета? Не один я с сожалением оглядывался на чудесный Белый берег, который мы покидали. Если бы Мадрид располагался где-нибудь на побережье, а не в центре страны, то было гораздо лучше.
      Из всех нас одна только Ева Журавлева не только не унывала, но даже радовалась. Она у нас, вообще, немного странная.
      Видите ли, ей ужасно хочется посмотреть какие-то там мадридские достопримечательности.
      Она уже запаслась путеводителями и журналами, которые рассказывали о том, что нужно посмотреть в этом городе.
      Больше всего Ева жаждала осмотреть какой-то эскуриал. Когда я сказал ей, что понятия не имею, что это такое, она посмотрела на меня, как на дурака.
      – Как! Это же один из самых известных в мире дворцов! – воскликнула она, размахивая путеводителем. – Он является местом захоронения испанских королей и одновременно королевской резиденцией...
      – Ничего себе, – я поморщился, – что у них, места, что ли, не хватает...
      – Какой же ты невежественный! – возмутилась Журавлева, словно сама не только что вычитала о нем в брошюрке. – Постройка этого дворца была начата в 1563 году по приказу короля Филиппа II. Тем самым он пожелал ознаменовать победу над Францией, – говорила она, листая путеводитель. – Как жалко, что здесь нет его изображения снаружи, мне очень хочется посмотреть на него. В эскуриале хранится одна из самых великих коллекций в мире, там картины Эль Греко, Ребийры, Мурильо, Тициана, Веласкеса, Рубенса...
      Она еще долго говорила, но я уже ее не слушал. Если Журавлева оседлает своего любимого конька – искусство и культуру, то остановить ее можно будет только с помощью кляпа. А я – человек добродушный. Поэтому, не дослушав Еву, я поспешил ретироваться, пока у меня голова не разболелась от ее тарахтения.

      Мадрид...
      Вообще-то, оказавшись в столице Испании, я понял, почему Ева с таким нетерпением ждала приезда в этот город. Он и вправду показался мне ошеломляющее красивым. Я даже не смог бы ответить, какой город, Барселона или Мадрид, понравился мне больше. Столица Каталонии все же был ближе к курортному городу. Конечно, он был очень красивым, в нем было столько потрясающих строений, парков, один городской аквариум чего стоил!
      Но Мадрид был совсем другим. Наверное, потому что он находился вдали от моря, в нем не чувствовалось той «курортности», которая была в Барселоне. На курорте, конечно, здорово, но мне, как человеку, родившемуся на севере и ничего, кроме маленькой холодной речушки и озера в жизни не видевшему, показалось, что постоянно жить на побережье, где мелькают тысячи разношерстных туристов и жизнь бьет ключом, слишком утомительно.
      Мадрид был, если можно так выразиться, каким-то степенным, важным, а не таким шумным и оживленным, как Барселона. Даже народ здесь был не таким шумливым и говорливым. Не то, чтобы мадридцы не отличались доброжелательностью, нет, мы везде видели к себе хорошее отношение, но они не были такими беспокойными. К тому же на улицах Мадрида не было сотен торговцев, которые поминутно приставали к нам на побережье и пытались уговорить нас купить какие-нибудь коралловые бусы или другую ерунду.

* * *

      Мы провели в Испании уже целых шесть дней. Каждый из нас с грустью подсчитывал, сколько осталось до отъезда. Странно как-то получилось. Время, проведенное в этой стране, показалось мне одним днем. Зато потом, когда я приехал домой и вспоминал свое путешествие, у меня было такое ощущение, что я провел там чуть ли не год – столько набралось впечатлений.
      В первый день в Мадриде нам сказали, что сначала мы будем осматривать город. А через два дня состоится первый семинар.
      Хорошо, что их должно было быть всего три – не так много.
      Но я все равно с великим удовольствием обошелся бы и без них.
      Больше всех по этому поводу возмущалась, конечно же, Ева Журавлева.
      – У нас осталось всего неделя. Столько всего хочется посмотреть, а тут они со своими семинарами.
      – Милая девушка, – ответила Зоя Александровна, – вы, кажется, забыли, что именно ради этих семинаров вас сюда и привезли. А все остальное – это только дополнение, за которое мы все должны быть благодарны нашим спонсорам.
      Ева тяжело вздохнула и замолчала. Да и что тут можно было возразить?

* * *

      Осмотр Мадрида мы, как это заведено у здешних туристов, начали со старого города, в котором, по словам нашего экскурсовода Славика, сосредоточены в основном архитектурные памятники. Исторический центр города включал в себя три площади: Пласа Майор, Пуэрта дель Соль и Пласа Эспанья.
      Больше всего мне запомнилась вторая площадь – Пуэрта дель Соль. Ее название означает «Ворота солнца». Она, действительно, напоминала наше дневное светило, потому что от него, словно лучи, отходили десять главных улиц Мадрида.
      Еще она интересна тем, что именно от этой площади в Испании ведется отсчет расстояний. Я представил себе, что было бы, если бы и у нас в России расстояния отсчитывались от главной площади Москвы. Но потом решил, что для наших огромных территорий это не подходит.
      Второй день нашего пребывания в Мадриде был целиком посвящен осмотру музея Прадо. Как выяснилось, это почти то же самое, что Лувр для Парижа или Эрмитаж для Санкт-Петербурга.
      Конечно, мне было интересно посмотреть своими глазами на полотна Эль Греко, Веласкеса, Рафаэля и других знаменитых художников. Но очень скоро от их несусветного количества у меня зарябило в глазах. Глядя на Еву, замиравшую перед каждой картиной, как верующий перед иконой, я понимал, что знаток искусства из меня никудышный.
      Откровенно говоря, когда мы вернулись в гостиницу, я с облегчением перевел дух. Эх, вместо того, чтобы таскаться по всем этим картинным галереям, я бы лучше снова занялся виндсерфингом. Но меня, к сожалению, не спрашивали...

* * *

      – Послушай, Юр, – обратилась ко мне Ева после ужина, – я хочу кое-что тебе предложить.
      У нее был вид настоящего заговорщика. Мне стало очень интересно, что же такое она затеяла.
      – В чем дело? – спросил я, когда мы отошли в сторонку и убедились, что ни одни из этих наших малолетних соглядатаев не околачивается поблизости.
      – Я хочу предложить тебе смыться с первого семинара.
      – Что?! – я ушам своим не поверил. Это Ева-то, которая бредит культурой, не хочет пообсуждать ее с такими же знатоками, как и она сама!
      – Понимаешь, – она опасливо оглянулась, – я сегодня узнала, что в эскуриал мы так и не попадем. Представляешь!
      – она была так расстроена, словно рухнули ее самые заветные планы.
      Я придал себе сочувствующий вид и кивнул головой, не зная, что на это ответить.
      – Но я так не могу! – продолжала она. – Я не уеду из Мадрида, пока не побываю в эскуриале.
      – И ради этого ты хочешь смыться с семинара? – догадался я.
      – Ну да! Чего я там не видела! Ну соберутся разные специалисты и будут обсуждать всякие вопросы. Мне больше хочется посмотреть на все это своими глазами, а умных разговоров я и дома наслушаюсь.
      Журавлева мне очень нравится, когда начинает говорить разумные вещи. Жаль только, что это с ней редко происходит.
      Не скажу, что мне очень хотелось отправиться во дворец, который был еще и усыпальницей, но это было все же лучше, чем торчать на семинаре. Поэтому я не заставил себя долго уговаривать и сразу согласился.
      Я знал, что Зоя Александровна неровно дышит к Журавлевой и не станет ругать ее особенно сильно. А меня она даже похвалит, что я не оставил Еву одну, без сопровождения, тем более, эскуриал этот находится не в самом Мадриде, а к западу от него. Ева уже успела выяснить, каким транспортом до него можно будет добраться.

* * *

      На следующее утро, когда вся наша делегация погрузилась в автобус, из которого нам удалось благополучно улизнуть в самый последний момент, мы с Журавлевой, стоя у гостиницы, проводили его взглядами и отправились в эскуриал.
      – Ты точно знаешь, как до него доехать? – спросил я у Евы.
      – Не совсем, – протянула Ева, – но думаю, что мы легко сможем его найти – ведь это такое известное место.
      – Значит, ты соврала, когда сказала, что знаешь, как до него доехать?
      – А иначе ты бы не согласился, – ответила она с виноватой улыбкой.
      Наверное, она была права. И впрямь, у меня не было никакой охоты разыскивать какой-то там эскуриал. Но теперь выбирать не приходилось – на семинар я все равно не попал, а в гостинице сидеть тоже не хотелось.
      Ева вооружилась путеводителем, в котором рассказывалось об эскуриале, и мы пошли к автобусной остановке. Оказалось, что далеко не так просто разузнать местонахождение этого дворца.
      Во-первых, нам явно не хватало знания языка, а во-вторых, в путеводителе не было его изображения снаружи, а фотографии экспозиций и внутренних помещений помочь не могли. В самом деле, ну мало ли в Испании разных музеев, а в них всяких экспозиций!
      Наконец, нам, похоже, улыбнулась удача. Одна пожилая женщина, которая, несмотря на жару, была в длинном черном платье и темной кружевном платке, кажется, поняла, что мы хотим знать. Приветливо улыбаясь и кивая головой, она дала нам понять, что проводит до нужного места. Мы прошли два квартала и оказалась на другой автобусной остановке, где почему-то никого не было. Тут же подъехал автобус. Он показался мне совсем не похожим на те автобусы, которые я обычно видел в Испании. Но я, конечно, не придал этому значения, – в конце концов, я не так хорошо знал эту страну, чтобы разбираться в ее общественном транспорте.
      Женщина указала нам на этот автобус, мы поблагодарили ее и вошли в него. Он оказался совершенно пустым, меня это немного смутило. Когда я поделился своими впечатлениями с Евой, она сказала:
      – Ну что здесь странного, сейчас будний день. Все на работе.
      Я пожал плечами. Может, она была права.
      Автобус быстро мчал нас по улицам Мадрида, и вскоре мы выехали за городскую черту. Дорога не заняла у нас много времени. Мне было интересно, что же представляет собой этот королевский дворец, ради осмотра которого Ева Журавлева пожертвовала семинаром.
      Надо сказать, он того стоил. Это было великолепное сооружение. Причем, оно выглядело так, словно прошедшие столетия не повлияли не его состояние. Наверное, это была заслуга реставраторов.
      Меня удивило, что такое старинное строение располагается по соседству с суперсовременной автострадой, хотя, за время пребывания в Испании, я должен был уже привыкнуть к таким контрастам. Автобус притормозил, выпустив нас, и понесся дальше, быстро скрывшись из вида.
      Мы подошли ближе. Как ни странно, поблизости не оказалось людей. Вдалеке по шоссе на огромной скорости мчались автомобили, который почти не нарушали царящей здесь тишины.
      Перед замком располагался небольшой пруд правильной формы. В его прозрачной воде, как в громадном круглом зеркале, отражался дворец.
      Я приблизился к высоким стенам. Оказалось, что реставраторы не так уж и хорошо поработали над сохранением строения в хорошем состоянии: каменные стены сплошь были покрыты плесенью и мхом. Мне даже подумалось, будто хранители дворца нарочно не убирают эти налеты сырости, чтобы сохранить тот вид, который имел этот замок в средние века.
      Я все время ожидал увидеть какого-нибудь служителя – у каждого дворца, которые мы раньше осматривали, обязательно находились люди. Но здесь никого не было. Вообще никого.
      У меня даже возникло ощущение, что мы перенеслись во времени. Такое чувство было у меня и раньше, еще когда мы ходили по Барселоне, но сейчас оно было намного сильнее и реальнее.
      Ева посмотрела на меня с удивлением.
      – Почему здесь никого нет? – спросила она.
      Я пожал плечами.
      – Сам удивляюсь, как будто вымерло все.
      – Точно! – Ева кивнула. – Это очень странно.
      – Послушай, а может, он сейчас на ремонте, и поэтому здесь нет туристов? – предположил я.
      – Но тогда здесь должны быть рабочие, но их тоже нет, – возразила Журавлева.
      – А может, они еще не пришли? – продолжал я строить догадки.
      – Вряд ли, рабочий день, по-моему, уже давно начался.
      – Ева, что толку гадать, решай, что будем делать, зайдем внутрь или уедем?
      – Конечно, зайдем! – не раздумывая сказала Журавлева. – Если бы нас не пускали, то тогда мы бы, конечно, уехали. А раз здесь никого нет, то можно зайти. Я всю жизнь мечтала хотя бы одним глазком посмотреть на этот эскуриал.
      – Тогда пошли, а то еще появится кто-нибудь и прогонит нас отсюда.
      Мы поспешили ко входу.

* * *

      Этот дворец здорово отличался от всех строений, которые мы уже успели осмотреть за время пребывания в Испании. Для того, чтобы понять это, не нужно было быть знатоком в архитектуре. Эскуриал был начисто лишен каких-нибудь украшений. Все в нем было просто, строго и одновременно величественно.
      Мы вошли в огромные двустворчатые двери, которые были чуть-чуть приоткрыты, как будто приглашая нас войти. Мы, естественно, последовали приглашению. Первым входил я. Ева не отставала от меня ни на шаг.
      Странно, но как только я попал в сумрачное, прохладное помещение, мне показалось, что все реальное осталось далеко позади. Словно я попал в сказку.
      Через огромный холл с высоченными потолками мы подошли к винтовой мраморной лестнице, которая была устлана потертым от долгой службы, но все еще очень красивым ковром.
      Мы поднялись на второй этаж.
      – Ну и где же твои картины Рафаэля и Рубенса? – спросил я, оглядывая голые каменные стены, которые, как и снаружи, были кое-где покрыты плесенью.
      – Почем я знаю! – Ева с раздражением посмотрела на меня.
      – Наверное, ты прав, здесь действительно идет реставрация, все полотна убрали.
      – А почему здесь не видно никаких следов ремонтных работ?
      Я-то знаю, что когда в наших музеях идет реставрация, обязательно стоят ведра с красками, стремянки и разные тому подобные приспособления. Но в этом дворце не было и следов этого. Я поделился своими соображениями с Евой.
      – Это еще ничего не значит, – возразила она, – откуда ты знаешь, как в Испании принято делать ремонт. К тому же, может быть, они только начали его делать. Вывезли все экспонаты, а ничего другого пока не завезли.
      – Но тогда здесь обязательно должны были находиться люди.
      Я вдруг поймал себя на том, что говорю вполголоса. Наверное, это так на меня подействовала фантастическая обстановка.
      – Ева! – меня вдруг осенило. – А что, если тут снимают кино?
      Журавлева внимательно взглянула на меня и призадумалась.
      Потом ее лицо просветлело.
      – Да, скорее всего, так оно и есть. Это все объясняет.
      Я не стал ей возражать, хотя на этот счет у меня были сомнения. Если бы здесь и впрямь снимали исторический фильм, то это можно было определить по декорациям. А во дворце было совершенно пусто. К тому же, я знаю, что если в каком-нибудь месте снимается фильм, там обязательно должна быть табличка: что-то вроде: «Здесь снимается кино». А мы с Евой ничего такого не заметили.
      Но я подумал, что лучше не тратить время на предположения, а по-быстрому все осмотреть и уходить отсюда, пока нас не застукали. Конечно, всегда можно отболтаться, что мы несмышленые иностранные туристы, которые думали, что так и положено. Но все это могло дойти до Зои Александровны – и тогда нам бы точно не поздоровилось. Особенно мне. Поэтому я ничего не ответил.
      Как ни удивительно, но мне в этом дворце очень понравилось.
      Хотя, казалось бы, чего тут может быть хорошего, если нет ни одного экспоната (а может быть, именно этим он и был для меня хорош, не знаю).
      Мы очень долго плутали по разным переходам, коридорам, то и дело натыкались на лестницы, ведущие то вверх, то вниз.
      – Слушай, как бы нам тут не заблудиться, – опасливо произнесла Ева.
      – Не переживай, как-нибудь выберемся, – успокоил я ее, хотя и сам уже начал немножко тревожиться.
      В некоторых внутренних коридорах, было совершенно темно.
      Приходилось пробираться на ощупь. Ева крепко держала меня за руку. Я заметил, что она слегка дрожит, точно от холода. Но вообще-то здесь немудрено было продрогнуть – во-первых, было сыро и прохладно, а во-вторых, немного жутковато. Но ни мне, ни Еве ни разу за все время не пришло в голову попытаться найти выход. Мы хотели осмотреть как можно больше. Потом, когда я вспоминал этот поход, мне подумалось, что уже тогда я словно пытался что-то найти. Я тогда и сам не понимал, что именно и где, но, видно, была у меня такая мысль, только в тот момент я ее не осознавал. А, может быть, мне все это только кажется, трудно сказать.
      Нас обоих очень удивило, что ни в одном помещении или коридоре не было ни одной электрической лампочки. Вообще, во дворце отсутствовали всякие следы цивилизации. Это подтверждало мою догадку о том, что в эскуриале снимается исторический фильм.
      – Смотри, Ева, это по-моему, та самая лестница, по которой мы поднимались из холла, – произнес я, когда мы вышли на широкую лестницу из темного мрамора. Она несколько отличалась от других многочисленных лестниц, была шире, и рисунок на ковре был особенным.
      Мы стали спускаться по ней вниз и, действительно, оказались в холле.
      – Вот и двери! – воскликнула Ева и осеклась.
      Я посмотрел в ту сторону и понял, почему замолчала Журавлева. Дело в том, что двери были наглухо закрыты. А ведь я точно помнил, что когда мы входили внутрь, они были приоткрыты почти на полметра. О том, чтобы они могли захлопнуться сами собой, не могло быть и речи – для этого створки были слишком тяжелыми. Я хорошо помнил, с каким трудом мне удалось сдвинуть с места одну из них. А я ведь не их хилых.
      – Что это! – Ева выпустила мою руку и помчалась к дверям.
      – Они заперты! Юра посмотри, нас здесь заперли!
      Я кинулся к ней и попробовал открыть дверь, она и не думала поддаваться, словно ее заколотили снаружи.
      – Как это могло произойти? – с испугом спросила Ева.
      – Наверное, дверь открыли ненадолго, чтобы что-то занести или вынести, а мы как раз в этот момент и проскочили незамеченными. А теперь они сделали все, что им было нужно, заперли дверь и уехали.
      – Кто, они?
      – Ну, ремонтники или киношники. Ты меня так спрашиваешь, как будто я оракул, – я попытался скрыть свой испуг.
      – Что же теперь с нами будет! – Ева чуть слышно всхлипнула.
      – Да не переживай ты так, они снова откроют, и мы выйдем.
      – Но когда? А вдруг они приедут только через неделю или даже через месяц?
      У меня похолодело внутри от такого предположения.
      – Этого не может быть, – не знаю, кого я больше старался успокоить, Журавлеву или себя, – ты же говорила, что эскуриал посещают тысячи туристов, неужели они закроют его так надолго!
      – Да, ты наверное прав, – слабым голосом ответила Ева.
      – Предлагаю, – бодро сказал я, – вместо того, чтобы стоять у двери и распускать нюни, пойти осматривать дворец дальше – ведь мы почти ничего толком не разглядели.
      – А если мы пропустим момент, когда двери снова откроют?
      «Резонно», – подумал я, но все-таки продолжал уговаривать Еву подняться наверх. Очень уж мне хотелось побродить здесь подольше. Ощущение, что я должен что-то найти, не только не оставляло меня, но становилось все сильнее.
      В конце концов, когда я пригрозил ей, что пойду один, а она пусть себе караулит у двери, Ева решилась пойти со мной, правда, пообещав, что она мне это припомнит.
      Теперь мне даже не нужно было думать, в какую сторону идти – ноги сами понесли меня.
      – Куда это ты так припустился? – спросила Ева, она еле за мной поспевала.
      – Хочу посмотреть, что там, внизу, – ответил я.
      – А что там может быть? Ну, подвалы какие-нибудь, ничего интересного.
      Я не обратил внимания на слова Журавлевой. Может, она и была права, но я же говорю, что ноги сами меня несли. Мы оказались на узкой, крутой лестнице, ведущей в подвал.
      Оттуда тянуло ужасной сыростью.
      – Фу, какой противный запах! – протянула Ева, прикрывая нос одной рукой, другой она крепко держала мою руку.
      – Правильно, здесь подземелье, оно не проветривается, поэтому воздух такой спертый.
      – Я понять не могу, чего тебе здесь надо.
      Я не ответил, потому что и сам не мог этого понять.
      – Но ведь там ничего не увидишь. Здесь же совсем темно.
      Я в нерешительности остановился: Ева была права. Какой смысл спускаться в подвал, если я там ничего не смогу разглядеть?
      Если уж на верхних этажах кое-где был непроглядный мрак, то в подвале и подавно будет совсем темно. Тут, словно в ответ на Евин вопрос, на несколько ступенек ниже блеснул лучик света. Я бросился туда. И поднял с полу фонарик.
      – Чудеса! Откуда он мог тут взяться? – тихо произнесла Ева.
      Я был удивлен и даже испуган ни чуть не меньше ее, но постарался не показать этого.
      – Наверное, работники обронили. А, может быть, ее нарочно здесь оставили, чтобы брать, когда спускаешься вниз.
      – А почему он был включен?
      Меня тоже сильно занимал этот вопрос.
      – Кто его знает.
      Мне не хотелось задаваться вопросами, которые наверняка были неразрешимыми. В конце концов, с нами за это время произошло уже столько странного, что пора было к этому привыкнуть.
      Я вдруг вспомнил, как испытал что-то похожее, когда мой друг Антон Красильников привел меня в свой старый большой дом и мы вошли с ним в потайное помещение, которое он случайно обнаружил. Там тоже был затхлый воздух. Но дело не в этом. Я отчетливо помнил, что в тот раз у меня было почти такое же ощущение, как сегодня. Когда мы с Антоном отодвинули тяжеленный шкаф, стоявший в самой дальней темной комнате, вошли в то помещение и увидели там какие-то странные, удивительные вещи, у меня тоже было чувство, что я из реальности попал в какое-то фантастическое место. Только н этот раз это ощущение было еще сильнее.
      Мы одолели два лестничных пролета. С каждой ступенькой дышать становилось все труднее. Вонь была просто невыносимой. Теперь и мне пришлось зажать себе нос.
      – Все! – решительно проговорила Журавлева, внезапно остановившись. – Больше я не пойду.
      – Но ведь совсем немного осталось.
      – Откуда ты знаешь? Ты что, там уже был?
      – Нет, конечно, но должна же эта лестница когда-нибудь кончиться.
      – В любом случае дальше я не пойду. Ну что ты хочешь там найти, – убеждала меня Ева, – сокровища?
      – Я просто хочу осмотреть здесь все.
      – Так мы еще толком ничего не видели наверху.
      – Как только здесь все посмотрим, пойдем наверх.
      – Нет, – Ева решительно покачала головой, – я не стану больше спускаться. Здесь жутко. Я с раннего детства ненавижу подвалы. А тем более такие подземелья.
      Я внимательно пригляделся к Журавлевой и понял, что она настроена очень решительно.
      – Может быть, ты подождешь меня наверху? – предложил я.
      – Юра, ну скажи, для чего тебе нужно идти в подвал? – жалобно спросила Ева.
      – Не знаю, – честно ответил я, – но мне очень этого хочется.
      Она вздохнула.
      – Хорошо, я подожду тебя наверху, у входа.
      – Вот и правильно, – я почему-то обрадовался, – за одно покараулишь, вдруг кто-нибудь придет.
      – Тогда я уйду, а тебя здесь оставлю, – обиженно сказала она.
      Я, конечно, ей не поверил. Никуда она без меня не уйдет, это я точно знал.
      – Дорогу-то найдешь? – спросил я, когда она повернулась и стала подниматься вверх по лестнице.
      – Не беспокойся, найду.
      Я посветил ей, пока она не свернула в пролет, и продолжал спускаться. Я и не предполагал, что подвал находится так далеко внизу. Я уже сбился со счета, сколько лестничных пролетов мне пришлось преодолеть. Наконец, лестница кончилась. Я оказался в длинном коридоре. Постепенно я привык к тяжелому воздуху, и мне уже не казалось, что здесь стоит сильная вонь.

* * *

      В коридор выходило множество наглухо запертых дверей. Я попытался открыть одну из них, но она и не подумала поддаться. Когда-то в детстве я смотрел фильм об инквизиторах. Там показывали почти такой же коридор в подземелье. По фильму в таких местах в средневековые времена содержались преступники, обвинявшиеся в колдовстве, ереси и других преступлениях против религии. Я решил, что это подземелье тоже предназначалось для этого.
      Неожиданно до меня донесся женский плач.
      «Ева!» – пронеслось у меня в мыслях, и я кинулся было в обратную сторону. Но тут до меня дошло, что звуки раздаются совсем с другой стороны – не сверху, где должна была находиться Журавлева, а из глубины коридора.
      «Может, она заблудилась и как-то умудрилась спуститься с другой стороны?» – предположил я, но тут же отмел эту идею – у Евы не хватило бы времени, чтобы обогнать меня. К тому же она вряд ли стала бы спускаться в подвал одна, если уж со мной отказалась. Подумав, я решил продолжать идти вперед.
      «Наверное, мне это почудилось», – сказал я себе, решив, что так на меня подействовала вся эта нереальная обстановка.
      Но в следующую секунду звук стал еще отчетливей. Я ускорил шаг. Теперь я слышал не только всхлипывания, но даже слова.
      Какая-то женщина что-то говорила на непонятном мне языке. За время пребывания в Испании я, конечно, не успел выучить язык, но мне почему-то показалось, что это не испанские слова.
      Я сделал еще несколько шагов. Теперь у меня не оставалось сомнений, что какая-то женщина в одном из помещений, расположенных в подземелье, плакала и молилась. Да, именно молилась, хотя я не мог бы объяснить, почему я в этом так уверен.
      Я сам удивляюсь, почему тут же не развернулся и не пустился наутек. Все это здорово напоминало какой-нибудь фильм ужасов. Но что-то неудержимо влекло меня вперед. Я продолжал продвигаться по коридору. Звуки женского голоса становились все громче. Вдруг мне пришло в голову, что это, может быть, такая же горемыка, как мы с Евой, которая случайно оказалась запертой в эскуриале. Наверное, она уже давно здесь находится и не знает, бедняжка, как отсюда выбраться. Хотя почему вместо того, чтобы быть наверху и колотить в дверь или в окно, она сидит в этом подземелье, рыдает и молится?
      Это было совершенно непонятно.
      Наконец я дошел до той двери, за которой, судя по всему, находилась эта плакальщица. Я сразу определил, что это нужная дверь, потому что она, в отличие от всех остальных, была чуть-чуть приоткрыта. Я взялся за дверную ручку, чувствуя жуткий страх. Перед тем, как потянуть ее на себя, я несколько секунд постоял, не решаясь заглянуть в помещение.
      Мало ли что мне придется там увидеть? Но потом я все-таки набрался храбрости. В конце концов, зря, что ли, я сюда пришел?
      Рывком открыв дверь, я первым делом вытянул вперед руку с фонариком, чтобы сразу осветить помещение. Но как же я изумился, когда никого внутри не обнаружил!
      «У меня, наверное, галлюцинации начались», – подумал я, озираясь по сторонам. Это была небольшая комнатка, без окон с низкими потолками. Не было никаких сомнений, что она служила тюремной камерой. В углу лежала полусгнившая солома.
      На ней заключенные, по всей видимости, должны были спать.
      Больше в камере не было ничего: ни стола, ни стула, ни посуды.
      «Да-а, – подумал я, оглядывая это мрачное помещение, – не позавидовал бы я здешним узникам».
      Тут мне пришло в голову, что как только я вошел в эту камеру, плач прекратился. Здесь стояла гробовая тишина.
      «А может, я ошибся и звуки доносились из какой-нибудь другой камеры?» – подумал я.
      Чтобы проверить эту версию, я вышел в коридор. Как только я прикрыл за собой дверь, за ней снова ясно раздались рыдания и женский голос. Это было словно наваждение какое-то! Я точно знал, что звуки доносились именно из того помещения, в котором я был.
      Я снова резко распахнул дверь – тут же все стихло. Таким макаром я действовал минут пять. Потом, решив, что я, наверное, с ума схожу, я плюнул на это бессмысленное занятие.
      «Меня же Ева ждет, а я тут неизвестно чем занимаюсь», – подумалось мне. Но почему-то уходить не хотелось. Оставалось ощущение, что я не завершил того, ради чего пришел сюда.
      Ругая себя, на чем свет стоит, я все-таки решил в последний раз снова войти в камеру, сам не зная, зачем мне это было нужно.
      Естественно, как только я открыл дверь и вошел в помещение, все звуки смолкли. Но я уже не удивлялся – привык. Мне пришло в голову осветить фонариком все углы камеры. Спроси кто-нибудь меня в тот момент, для чего я все это делаю, я бы не смог ответить. Я начал с того угла, у которого лежала солома. Присел на корточки и начал методично обшаривать ее.
      Конечно, ничего не нашел. Потом поднялся и стал освещать метр за метром стену. На некоторых камнях, из которых были сложены стены, я увидел выдолбленные на них непонятные знаки. Я не мог разобраться, что они означали. Были ли это буквы или рисунки, так и осталось для меня загадкой.
      Осмотрев первую стену, я принялся за другую, потом за третью, но с теми же нулевыми результатами. Наконец, чувствуя себя законченным идиотом, я перешел к последней, четвертой стене. Сначала все было как обычно: каменная стена, а на ней – кое-где загадочные значки. Когда я поднял фонарик на верх, под самый потолок, мне показалось, что один из камней пригнан не так плотно, как все остальные.
      Подозревая, что это у меня так фантазия разыгралась, я все-таки решил проверить, действительно ли этот камень как бы сдвинут с места. Переложив фонарик из правой руки в левую, я попытался пошевелить камень. К моему великому удивлению, он поддался. У меня даже дух захватило! Я продолжал свои попытки. Сначала камень только слегка шевелился, потом, когда я применил всю свою силу, начал двигаться в стене. После долгих трудов мне наконец удалось вынуть его. Сверху мне на лицо посыпался мусор, глаза защипало от попавших соринок. Поэтому я не сразу разглядел, как в щели, образовавшейся в стене, что-то поблескивает. Я протянул руку и начал ее обыскивать. Мои пальцы нащупали какой-то маленький, похоже, металлический предмет. Я взял его в руки и поднес под луч фонарика.
      Это была монета. Маленькая, кажется, серебряная. На ней были изображены знаки, напоминающие те, которые я видел на каменной стене. Не долго думая, я положил монету в карман и вышел из камеры. По привычке, как только за мной закрылась дверь, я прислушался, ожидая услышать женский плач. Но в коридоре стояла тишина. Звуки прекратились. Я поспешил к Еве, подумав, что она там, наверху, наверняка с ума сходит от страха.

Интермедия 1

      Мануэлла стояла перед отцом-инквизитором Антонием, низко склонив голову. Ей было очень страшно. Страшно не только от того, что он на протяжении двух часов грозил ей всеми мыслимыми и немыслимыми карами, но и от его взгляда, пронизывающего насквозь.
      – Ты понимаешь, о чем я тебе говорю? – строго спросил он.
      – Да, – чуть слышно прошептала Мануэлла, не поднимая головы.
      – Я принимаю во внимание твой юный возраст и незапятнанную репутацию. Отец Карлос говорил мне, что ты исправно посещаешь все богослужения. Только поэтому на первый раз дело ограничится предупреждением. Но помни, – даже не глядя на отца Антония, Мануэлла почувствовала, как грозно сверкнули его глаза, – помни, повторил он, повысив голос, – если до меня или кого-нибудь из святых отцов дойдет слух о том, что ты продолжаешь заниматься своим богопротивным ремеслом, то пощады тебе ждать не придется. Ты поняла меня, Мануэлла?
      – Да, – так же тихо ответила девушка.
      На самом деле она почти ничего не понимала от страха. Ей хотелось только одного – выйти поскорее из этих мрачных давящих стен и избавиться от жуткого взгляда отца Антония.
      – Хорошо, ты можешь быть свободна.
      Инквизитор милостиво махнул рукой, отпуская Мануэллу. Ничего не видя перед собой, девушка добрела до двери, ведущей на улицу. Стражники расступились перед ней, и Мануэлла оказалась на свежем воздухе. Только когда, она увидела солнце, стала приходить в себя.
      Если от одного только разговора с отцом-инквизитором ей стало так дурно, то что же бывает с теми, кому уже предъявили обвинение и приводят к нему на допросы? Об этом даже подумать было страшно.
      «Нет-нет! – говорила себе Мануэлла, медленно идя по улице.
      – Никогда в жизни я больше не захочу делать этого снова.
      Сколько бы они меня не умоляли, я никогда не соглашусь.
      Пусть все от меня отвернутся! Но я не хочу снова попасть в это страшное место и стоять перед отцом Антонием».
      Потом ей пришло в голову, что просто стоять и слушать его – еще не самое страшное. Мануэлла много слышала о том, что творится в застенках дворца, куда попадали все обвиненные в ереси, колдовстве и богоотступничестве.
      Конечно, они были самыми настоящими преступниками и перед богом, и перед людьми, и жалеть их не следовало. Но все равно кровь застывала у нее в жилах, когда она слышала рассказы о страшных пытках, которым инквизиторы подвергали еретиков.
      Когда после проповеди в церкви к Мануэлле подошел отец Карлос и сказал, что ее хочет видеть отец Антоний, девушка не на шутку перепугалась. Он понимала, что такое приглашение не предвещает ничего хорошего. Но ей и в голову не могло прийти, что инквизитор обвинит ее в причастности к черной магии. Она ведь и в мыслях не имела ничего плохого.
      Просто у Мануэллы открылся дар помогать больным людям. И она помогала, по мере своих сил. Девушке, как и всем ее родным, казалось, что она, наоборот, совершает богоугодное дело. Но они ошибались. Отец-инквизитор только что сказал ей:
      – Только небеса вправе определять срок человеческой жизни.
      А тот, кто самовольно вмешивается в течение бытия, совершает страшный смертный грех и должен понести наказание.
      Не то чтобы святые отцы вообще запрещали излечивать людей от болезней. Но необходимо было, чтобы лечение проводилось известными, традиционными средствами. А Мануэлла сама не могла объяснить, как ей удается лечить людей.
      Очень давно, когда она с родителями жила еще не в Мадриде, а в маленькой прибрежной деревушке, к Мануэлле подошла старуха, которую она никогда в жизни не видела, хотя знала все население поселка, и попросила у нее хлеба. Хотя ее семья была не из богатых, Мануэлла всегда старалась помогать тем, кому в жизни приходилось еще тяжелее. Поэтому она без колебаний протянула старухе краюху хлеба, которая должна была послужить ей обедом. Старуха взяла хлеб и, посмотрев на девочку черными, глубоко запавшими глазами, сказала:
      – Ты чистое и доброе дитя. Я хочу отблагодарить тебя, – и протянула ей маленькую монетку.
      Мануэлла хотела было отказаться, но старуха, не слушая ее, повернулась и заковыляла прочь. Она исчезла за поворотом, а маленькая Мануэлла так и осталась стоять с монеткой в руке.
      Девочка не знала, что ей делать с этим неожиданным подарком.
      Она прибежала домой и рассказала обо всем своей матери.
      – Какая добрая женщина! – произнесла мать, выслушав Мануэллу. – Вот видишь, дитя, как вознаграждает нас господь за добрые дела. Храни эту монетку на память. Она наверняка принесет тебе счастье.
      Мануэлла так и сделала. Несколько лет спустя их семья, спасаясь от эпидемии какой-то неизвестной страшной болезни, постигшей прибрежные провинции, переехала в пригород Мадрида. Девочка продолжала хранить монетку, как дорогой сердцу талисман.
      Когда Мануэлле исполнилось шестнадцать, она обнаружила в себе дар исцелять людей. Это произошло совершенно неожиданно. Как-то зимой они с матерью отправились к заболевшей соседке, которую звали донья Исабель. Женщина уже второй месяц не вставала с постели и с каждым днем все больше угасала. Ее обезумевший от горя муж приводил к ней нескольких врачей, но все они в один голос твердили, что надежды на выздоровление нет. Донью Исабель любили все – это была прекрасная, добрая женщина, которая помогала каждому, кто к ней обращался.
      Мануэлла сидела в сторонке и слушала разговор ее матери с доньей Исабель. Она видела, что эта женщина очень страдает от сильной боли, но делает вид, будто ей не так плохо, чтобы не расстраивать своего мужа. Донья Исабель даже улыбалась, и на первый взгляд казалось, что она идет на поправку. Но Мануэлла ясно видела – это совсем не так, женщина очень больна. Она осмотрелась: вокруг больной толпились ее пятеро детей, старшему из которых было четырнадцать, а младшему – два. Девушке стало так жаль и эту страдающую женщину, и ее детей, и поседевшего от горя мужа, сидящего в уголке и следящего взглядом за женой. И тогда Мануэлла подумала, что на свете отдала бы за то, чтобы помочь донье Исабель. Вдруг она почувствовала в себе прилив сил. Повинуясь какому-то странному импульсу, она встала и подошла к кровати больной.
      Мануэлла не замечала, что все с удивлением наблюдают за ней.
      В эту минуту девушка выглядела как-то по-особенному. Ее темные глаза загорелись ярким светом, на смуглых щеках заиграл румянец.
      Мануэлла вплотную подошла к постели и протянула руки к лежащей. Она сама не знала, что и для чего делает. Словно кто-то водил ее руками. Время для нее остановилось. Мануэлла не знала, что «лечение» продлилось три четверти часа. Все, бывшие в комнате, смотрели на нее, как зачарованные. Потом, обессиленная, девушка упала на кровать и потеряла сознание.
      Зато донья Исабель привстала на постели и произнесла:
      – Я здорова.
      Свершилось настоящее чудо – болезнь отступила. Спустя неделю у женщины и следа не осталось от ее тяжкого недуга.
      Мануэллу привели в чувство и отвели домой. Слух о чудесном исцелении доньи Исабель быстро распространился по всей округе. Поначалу Мануэлла и сама не верила в свой дар, но очень скоро убедилась, что это было не простое совпадение, и он действительно существует. Стоило ей только захотеть, чтобы кто-то излечился от снедающей его болезни, как он излечивался. Правда, самой девушке это стоило немалых сил.
      Чем серьезней бывал недуг, тем больше усилий она затрачивала на исцеление.
      Долгое время Мануэлле не приходило в голову связать свой дар с подарком таинственной старухи. Но как-то, когда она лежала ослабленная после очередного исцеления, ей вдруг вспомнилась эта монета. Мануэлла с трудом встала с кровати и подошла к шкатулке, где лежали самые дорогие ее сердцу вещицы. Она взяла монетку в руку и почувствовала, как силы быстро возвращаются к ней. Именно тогда она и сделала это открытие.
      С того дня прошло уже больше года. Теперь Мануэлла научилась управлять своим даром, чтобы исцеляя людей, не оставаться без сил самой. Молва о нее распространялась все дальше и дальше и, наконец, достигла ушей отцов-инквизиторов.
      – Никогда, никогда не буду больше этим заниматься, – повторяла она про себя, словно заклинание.
      Ей даже показалось, что прохожие поглядывают на нее как-то искоса и опасливо обходят стороной.
      «Я понимаю их, – говорила она себе, приближаясь к своему дому, – кому охота связываться с той, которую вот-вот обвинят в колдовстве».
      «И потом, – продолжала она раздумывать, – ведь неизвестно на самом деле, что это? А вдруг и впрямь колдовство? Никто никогда не видел той старой женщины, которая подарила мне эту монетку. Может быть, она была колдуньей?»
      Но в следующую минуту Мануэлле пришла в голову другая мысль: «А разве колдуньи делают добрые дела? Они же прислужницы демонов, значит, они не должны приносить людям добро, а наоборот, сеять смуту, насылать болезни, неурожаи и совершать другие черные дела. А если я лечу людей, то разве я грешу?»
      Мануэлла не могла понять этого. Отец-инквизитор говорил, что человек не вправе вмешиваться в пути господни, а излечивая людей, она в них вмешивалась.
      «Наверное, я слишком глупая и не понимаю того, что ясно святым отцам», – решила она.
      Ей, бедной простой девушке, не приходило в голову, что инквизиторы могут в чем-то ошибаться. Они были непогрешимыми в глазах каждого человека, ведь они творили на земле божественный суд и были святыми.
      С такими мыслями Мануэлла вернулась домой, где ее уже ждали встревоженные родители, братья и сестры. Все бросились к ней с расспросами. Девушка не хотела огорчать и пугать свою семью, поэтому она решила утаить от них правду.
      – Просто отец Антоний хотел поговорить со мной о моем даре.
      Он велел мне целый месяц приходить к утренней службе и обращаться с благодарственными молитвами к Пресвятой Богородице за то, что она меня им наделила. В глазах ее матери проступили слезы величайшего облегчения.
      – Слава богу! – она обняла Мануэллу. – А мы уже не знали, что и подумать.
      – Все хорошо! Но только... – Мануэлла помолчала, не зная, как объяснить родным свое нежелание лечить людей, – я решила, что больше не буду этим заниматься.
      – Но почему?!
      – Мне было так страшно, когда меня вызвали к отцу Антонию, я не хочу больше пережить это еще раз.
      – Дочка! Ты должна гордиться, что инквизиторы обратили на тебя свое благосклонное внимание... – начала было ее мать, но отец перебил ее.
      – Постой, Эмилия, – веско произнес он, – если девочка не хочет, никто не вправе убеждать ее или заставлять. Откровенно говоря, меня всегда тревожил этот ее дар. В наши смутные времена лучшее средство не навлечь на себя немилость властей – привлекать как можно меньше внимания.
      – Наверное, отец прав, – согласилась мать Мануэллы, – дочка, поступай так, как велит тебе твое сердце.

* * *

      Прошло несколько месяцев. Не зря Мануэлла опасалась, что окружающие буду обижаться на нее за то, что она отказывается применять свой дар исцеления. Но родители горой стояли за свою любимую дочь и вскоре, мало-помалу, люди стали забывать о том, что Мануэлла умеет избавлять людей от недугов.
      Девушка и сама уже почти не вспоминал о своем даре, ей даже начало казаться, что он ослабел и сошел на нет.
      Она видела, что святые отцы продолжают приглядываться к ней.
      Хотя Мануэлла и раньше была доброй католичкой и исправно посещала все церковные службы и исповеди, теперь она удвоила свое религиозное рвение. Пусть у инквизиторов не останется никаких сомнений, что она бросила заниматься неугодным церкви делом.
      Похоже, доверие к ней восстановилось. Отец Карлос стал приветливо встречать и благословлять ее – наконец-то исчез тот холодок, которым веяло от него полгода назад. Мануэлла решила, что все самое страшное для нее уже позади. Со дня встречи с отцом Антонием она ни разу не прикоснулась к той монетке, что подарила ей старуха. Порою Мануэлла подумывала о том, чтобы избавиться от этого опасного подарка, но она почему-то не решалась расстаться с ним.
      Наступила весна. Это было самая счастливая пора в ее недолгой жизни. К Мануэлле посватался молодой красавец Родриго Сантос, грезы о котором уже давно не давали ей покоя. Мануэлла, конечно, с радостью согласилась стать его супругой. Вся округа прослышала о предстоящей свадьбе.
      Половина соседских девушек хотела бы быть на месте счастливой невесты – Родриго был завидным женихом.
      Мануэлла с нетерпением ждала того дня, когда будет готов ее подвенечный наряд – прекрасное белое платье из тафты и тюля. И этот день настал. Она пришла к портнихе и та сказала ей, что свадебный убор уже почти совсем готов.
      – Ты можешь примерить его, – предложила она, держа в руках пышный наряд, на который расщедрились любящие родители.
      Мануэлла скинула свое простенькое ситцевое платье и облачилась в подвенечный наряд.
      – Ах, какая же ты красивая, – воскликнула портниха, всплеснув руками.
      Мануэлла стояла перед зеркалом, любуясь своим отражением.
      Еще никогда в жизни она не чувствовала себя такой счастливой.
      Вдруг в дверь комнаты тихонько постучали.
      – Войдите! – весело крикнула Мануэлла, продолжая осматривать себя в зеркале.
      Дверь медленно приотворилась, и в комнату вошел младший брат девушки, Луис. По выражению его побледневшего лица Мануэлла тотчас поняла – произошло что-то нехорошее.
      – В чем дело? – спросила она тревожно.
      – Наша сестра, Мария, – залепетал мальчик дрожащими губами, – ей очень плохо, она умирает...
      – Что?
      Мануэлла не поверила своим ушам.
      – Утром, когда ты ушла из дому, у нее начался сильный жар, отец позвал лекаря, тот дал ей какого-то снадобья, но ей стало хуже. Она лежит без сознания... Мама прислала меня за тобой.
      – Но как же так, еще вчера вечером у нее не было никаких следов болезни!
      Мануэлла все еще не могла поверить, что все услышанное ею – правда.
      – Она уже несколько дней плохо себя чувствовала, просто они с мамой не хотели тебя расстраивать перед свадьбой.
      Луис всхлипнул. Мануэлла не сводила с брата потрясенного взгляда.
      Какой же она была слепой! Теперь она начала припоминать.
      Сестренка, тринадцатилетняя Мария, действительно вела себя в последние дни не так, как обычно. Но вся захваченная мыслями о предстоящем замужестве, Мануэлла не обращала внимания на то, что творится у нее в доме.
      – Бежим! – вскричала она, опрометью кинувшись к дверям, как была, в белоснежном уборе.
      – Постой, Мануэлла, куда же ты! – обратилась к ней портниха, которая была свидетельницей их разговора. – Ты же не пойдешь по улице в свадебном платье!
      – Я должна помочь ей, у меня нет времени, – не останавливаясь ответила Мануэлла.
      Так она и бежала по узким кривым улочкам города, заставляя прохожих оборачиваться себе вслед. Но в этот миг Мануэлле было все равно, как она выглядит. Мария, ее любимая сестренка, красивая белокурая девочка была больна и могла умереть... Что могло быть важнее этого!

* * *

      ...Мануэлла спасла Марию, но как только исцеление было завершено и счастливые сестры обняли друг друга, дверь в комнату распахнулась. Мануэлла обернулась и, увидев отца-инквизитора Антония, поняла все.
      Портниха, давно затаившая обиду на девушку, ибо прочила свою дочь – ровесницу Мануэллы – в невесты Родриго Сантосу, поспешила донести на нее святым отцам. Она, как и многие другие, подозревала, в чем заключается истинная причина отказа Мануэллы от своего дара.
      Девушку повели в подземелье, где содержались приговоренные к смертной казни. Судьба распорядилась так, что свадебный убор девушки должен был стать ее погребальным нарядом.
      В темной сырой каморке, где постелью служила полуистлевшая солома, Мануэлла усердно возносила к небу горячие мольбы.
      Наконец, силы оставили девушку, и она упала на солому, погрузившись в тяжелое забытье.
      Во сне Мануэлла увидела ту самую старуху, которая несколько лет назад подарила ей монетку.
      – Утешься, дитя, мое, – сказала она, глядя на девушку добрыми глазами, – ты будешь спасена. Но тебе необходимо избавиться от подарка, которым я тебя наделила. Утром за тобой придут стражники и поведут тебя к отцу-инквизитору. До этой минуты ты должна спрятать мой подарок за камень в стене, под потолком.
      Мануэлла открыла глаза. Она не могла понять, что это было, сон или видение. Вскочив на ноги, девушка начала лихорадочно ощупывать стены – было так темно, что по каморке можно было передвигаться только на ощупь. Поиски продолжались очень долго. По временам Мануэлле казалось, будто это был просто сон, и никакого выдвигающегося камня здесь нет. Тогда она прекращала поиски и в изнеможении опускалась на солому. Но потом снова вскакивала и начинала искать, видя в этом свое единственное спасение.
      Внезапно в конце коридора послышалась тяжелая поступь стражей. Мануэлла сразу поняла, что это идут за ней. А она так и не обнаружила в стене тайника.
      «Все кончено!» – подумала она, сжимая в вспотевшей ладони злополучную монету.
      Тут, словно какая-то сила заставила ее подняться, Мануэлла бросилась к стене и стала снова ее обыскивать. Шаги раздавались все ближе, Мануэлла с ужасом понимала, что она не успеет спрятать монету.
      Когда шаги смолкли у самой двери, ее рука нашарила небольшой, неправильной формы камень, который легко выдвигался из стены...

      Самое удивительное, что наш с Евой поступок не повлек никаких неприятностей. Журавлева сказала, будто так получилось, потому что мы с ней и так уже достаточно натерпелись страхов, пока бродили по эскуриалу. Что правда, то правда, попереживать пришлось больше, чем достаточно.
      У меня сложилось такое впечатление, что все эти чудеса, которые происходили во дворце, были связаны с той самой монеткой, которую я там нашел. Как только она оказалась у меня в кармане, все прекратилось. Я поднялся к Еве, которая ждала меня у входа. Странно, почему она не заметила, что дверь открыта? Я так и спросил ее:
      – Смотри, дверь приоткрыта.
      Ева недоверчиво посмотрела на меня, но все-таки повернулась к двери и попыталась толкнуть ее без всякой надежды. Но дверь поддалась.
      – Ой! – то ли удивленно, то ли испуганно воскликнула Журавлева. – И вправду открыта! Чудеса!
      – Пойдем отсюда, – сказал я ей, – мне эти все чудеса уже порядком приелись.
      Не помню, где я оставил фонарик, только когда мы вышли из дворца, его у меня уже не было.
      Журавлева возражать не стала. Мы вышли из дворца и направились к автостраде, где благополучно погрузились в сразу же подъехавший автобус и вернулись в гостиницу.
      – А знаешь что! – воскликнула Ева, когда мы поднимались на свой этаж.
      – Что?
      – По-моему, я поняла, почему эскуриал был таким странным.
      Я с интересом посмотрел на нее.
      – И почему?
      – Да потому, – с торжеством произнесла Журавлева, – что это был никакой не эскуриал!
      – Как это?
      – Мы попали в какой-то совсем другой дворец. Та женщина, которая привела нас к остановке, не поняла, куда мы хотим попасть.
      Объяснение показалось мне вполне правдоподобным.
      – Наверное, ты права, – сказал я.
      – Конечно, права! Эскуриал не мог выглядеть так странно, – убежденно ответила Ева.
      Я промолчал. Мне почему-то больше не хотелось обсуждать происшедшее с нами. Не знаю, по какой такой причине, но у меня не было никакого желания рассказывать Еве о своей находке. Я сам тогда ничего не понимал, и не знал, как буду рассказывать ей о женском голосе, услышанном в подземелье и о наваждении, которое заставило меня рыскать по душной темной каморке в поисках неизвестно чего. Я решил, что расскажу ей об этом как-нибудь в другой раз, когда наше путешествие в Испанию окончится и мы вернемся домой. Ева и не досаждала мне расспросами, ей и в голову не могло прийти, что я мог найти в сыром подвале что-нибудь стоящее.
      Журавлева вообще пока не очень охотно вспоминала о нашем посещении дворца, видно, оно оказалось совсем не таким приятным, как она ожидала.
      Не знаю, права была Журавлева, когда уверяла меня, что попали мы вовсе не туда, куда собирались, или нет, но я, да и она сама, продолжали по-прежнему называть тот странный дворец эскуриалом. Ведь правду нам все равно не удалось выяснить.
      После обеда наша делегация вернулась в гостиницу.
      – Почему вас не было с нами? – сходу напустилась на нас Зоя Александровна.
      Я так прямо и ответил, что у меня нет никакого желания торчать на семинарах.
      – А у меня сильно голова разболелась, – сказала Ева.
      Зоя Александровна внимательно посмотрела на нее и отстала – Журавлева и впрямь выглядела неважно.
      – Но больше я такого безобразия не допущу, – сказала напоследок директорша.
      Так что на два остальных семинара нам-таки пришлось пойти.
      Но вообще-то они были довольно интересными, а вовсе не занудными, как я себе представлял.

* * *

      Вот и пришел день, когда мы вернулись в Москву. Конечно, я бы с большим удовольствием побыл в Испании еще недельку-другую или даже больше, но моего мнения никто не спрашивал. Все были немного грустными. Да и чему тут удивляться, если из солнечной теплой страны мы попали в сырую Москву, где моросили холодные дожди и дул пронизывающий ветер. Глаза за эти две недели так привыкли к яркой зелени, что вид желтеющих засыхающих листьев нагонял тоску.
      В Пскове погода была не лучше. На вокзале московский поезд, который привез нас домой, встречало полгорода. Еще бы! Ведь пришли все родители, и другие родственники, друзья, одноклассники и даже соседи. Местное телевидение снимало наш приезд, и мы чувствовали себя настоящими героями.
      Поздоровавшись с родителями, я стал искать глазами Антона Красильникова, мне хотелось поделиться с ним своими впечатлениями о поездке. Но его нигде не было.
      «Может, он заболел», – подумал я, так как по-другому не мог объяснить его отсутствия. Но когда мы с родителями вышли из переполненного здания вокзала, я увидел Антона, стоявшего на привокзальной площади. Он помахал мне и быстро приблизился.
      – Ого! Ну ты и загорел! – сказал он после того, как мы обменялись приветствиями.
      – Еще бы! Чай со Средиземного моря сюда пожаловал, – ответил я.
      – Ну рассказывай, как провел время.
      Родители тоже выжидающе на меня посмотрели. Я начал долго и обстоятельно рассказывать о том, в каких городах мы побывали и что посмотрели. Я и сам не ожидал, что мой рассказ получится таким долгим и красочным. Когда мы дошли до моего дома, Антон оттянул меня в сторонку и сказал:
      – Зайди ко мне, как отдохнешь с дороги. Я буду ждать.
      – Ладно, – пообещал я, и мы расстались.
      Красильников, как настоящий друг, сразу понял, что я не договариваю всего. Ему первому я хотел рассказать о своем приключении в эскуриале. Я знал точно, что он один сможет понять меня правильно, не поднимет на смех и не скажет, будто у меня крыша съехала.
      Вечером, когда родители наконец удовлетворили свое любопытство, я выбрал подходящий момент и пошел к Красильникову.
      Тот ждал меня.
      – Ну давай, рассказывай, – сходу сказал он, как только я вошел к нему в дом.
      – А с чего ты взял, что я тебе не все рассказал? – спросил я на всякий случай.
      – Я это сразу понял по выражению твоего лица.
      – Да? – я очень удивился. – Вообще-то, ты прав, я и в самом деле кое-что утаил.
      Мы поудобней устроились в его комнате, и я начал рассказывать о том, как мы с Евой ходили в эскуриал. Честно говоря, я немного опасался, что Антон воспримет мои слова как бред сумасшедшего. Наверное, на его месте, я отнесся бы к такому рассказу именно так. Но Красильников выслушал меня очень внимательно и вполне серьезно. Когда я закончил, он некоторое время молчал, переваривая мои слова.
      – Знаешь, – задумчиво сказал он, – я с самого начала думал, что эта поездка – не случайность.
      – С чего ты это взял?
      – Сам не знаю, – Антон пожал плечами, – но у меня было стойкое ощущение, что с вами, точнее, с тобой, в Испании обязательно должно произойти нечто особенное.
      – Почему именно со мной?
      – Не знаю, – снова ответил Антон, – может, это интуиция.
      – А почему же тогда ты сам не пытался поехать с нами? Ведь если бы ты захотел, у тебя скорее всего получилось бы.
      – Да, наверное, но мне не хотелось. Я же говорю, что мое предчувствие касалось тебя.
      – Странно!
      – Конечно, странно, но разве я был неправ?
      – Кто его знает? – ответил я, подумав с минуту.
      – Ты говоришь, что сразу согласился пойти с Евой осматривать эскуриал, а ведь тебе никогда не нравилось ходить по музеям. Так?
      – Ну, так.
      – Дальше, когда вы пришли туда, тебе почему-то захотелось спуститься в подвал. Именно тебе, а не Журавлевой. Так?
      Я кивнул.
      – Ты спустился туда и услышал какой-то голос.
      Не дожидаясь, пока Антон произнесет свое дурацкое «так», я снова кивнул.
      – Нормальный человек должен был со всех ног убежать оттуда, а ты, вместо этого, продолжал идти вперед.
      – Почему убежал? – не согласился я. – Просто мне пришло в голову, что может там кто-нибудь потерялся, так же, как и мы с Евой...
      – Это все отговорки, которыми ты сам пытался логически объяснить свой непонятный поступок.
      Я молчал. Мне подумалось, что в словах Антона есть доля истины.
      – Так вот, ты продолжал идти и нашел комнату, из которой доносился женский плач, и что же ты сделал?
      – Как что? Я же говорил тебе – открыл дверь.
      – Угу, – промычал Антон, – и что же ты сделал после того, как в каморке никого не оказалось?
      – Слушай, мне эта твоя игра надоела! – возмутился я. – Ты и так прекрасно знаешь, что я сделал.
      – Я это к тому говорю, – начал объяснять Антон, – что хочу доказать тебе иррациональность твоих действий. – И где он только слов-то таких набрался. Видно, пока меня не было, над книжками умными корпел. – Другой человек на твоем месте обязательно бы унес скорее оттуда ноги, а ты остался и продолжал экспериментировать.
      – Ну если ты это так называешь... – я почему-то почувствовал себя обиженным.
      – Да ты не дуйся! – Антон хлопнул меня по плечу. – Я хочу, чтобы ты понял, что твоими поступками руководила какая-то сила. Со мной было нечто похожее, когда я исследовал бабушкин дом и помнишь, чем это кончилось?
      – Да, мы нашли ту странную доску...
      – Извини, но не мы, а я нашел. Ты очень помог мне, без тебя я, наверное, не справился бы, но нашел ее все-таки я.
      Я не стал спорить, потому что не был уверен, как все было на самом деле – прошло уже много времени, и некоторые моменты стерлись из моей памяти.
      – Пойдем дальше, – продолжал Антон, – в следующий раз странные события стали происходить с Журавлевой.
      Я вспомнил, что еще несколько месяцев назад, Ева стала вести себя довольно странно. Мы с Антоном хорошо знали, что ей пришлось многое пережить в тот период. Теперь она не любила вспоминать о нем.
      – Отсюда логически вытекает, что следующим должен был быть ты, – решительным тоном заявил Антон. – Ведь именно ты спустился в этот подвал, зашел в камеру, стал шарить по стенам и – что самое удивительное – нашел монету. То есть, твои труды не были зряшными, понимаешь? Такое ощущение, что кто-то все это подстроил. Вспомни: фонарик на лестнице, сами собой закрывающиеся и открывающиеся входные двери, женский плач и все остальное. Неужели ты можешь сомневаться, что все это – просто цепочка совпадений?
      – Не понимаю, почему с нами обязательно должно что-то происходить? Что в нас такого особенного?
      – Значит, что-то такое есть. Я и сам еще не могу докопаться до причин, но я на все сто уверен, что все это не случайно.
      Не слишком ли много случайностей для обычных подростков вроде нас? У меня уже давно зародились такие подозрения. Я ждал, когда ты вернешься, чтобы подтвердить или, наоборот, опровергнуть их. И вот, все подтвердилось, – торжествующе закончил он.
      От его слов мне стало как-то неуютно. Если идея Красильникова окажется верной, то нам троим придется привыкать ко всяким фантастическим происшествиям. Но оспорить его слова я не мог – действительно, на обычные совпадения это было не похоже.
      – И что же теперь делать? – растерянно спросил я.
      – Жить так же, как и раньше. Я уверен, что в свое время все выяснится.
      – Что выяснится?
      – Почему с нами все это происходит. Кстати, покажи мне эту монету, – сказал Антон.
      Я достал из кармана бумажник, с которым не расставался во время поездки, и вынул из него монетку. Она была небольшая, размером с нашу, ту, что достоинством в пять рублей, но гораздо тяжелее. Хотя я не особо разбираюсь в монетах, но мне казалось, что она была старинной.
      Антон долго с интересом рассматривал ее, поднеся к электрической лампочке.
      – Вот тебе и еще одно подтверждение, – сказал он мне.
      – Какое? – не понял я.
      – Эта штука наверняка представляет собой историческую ценность. А тебе безо всяких проблем удалось провезти ее через таможню. Разве это не странно?
      – Скорее всего. Когда мы ехали через границу, я напрочь забыл о монете. Вспомнил только, когда мы уже были в Москве и садились в поезд.
      – Это не могло быть случайно, – уверенно произнес Антон и снова углубился в изучение монеты.
      – Наверное, серебряная, – предположил я.
      Антон со мной согласился.
      – По-моему, тут изображен какой-то рисунок, только он плохо виден, – сказал он, – нужно взять лупу.
      Красильников достал из выдвижного ящика большущую лупу и снова начал рассматривать мою монету. Я присоединился к нему.
      – Кажется, на ней чья-то фигура.
      Я пригляделся повнимательнее. На одной стороне монеты была сделана какая-то надпись на неизвестном мне языке. С помощью лупы мне удалось разобрать, что на другой ее стороне изображен мужчина в индейской одежде – в юбке из перьев, а на его голове красовался огромный шлем, который, без всякого сомнения, был сделан из металла.
      – Странно! – Антон хмыкнул. – Это похоже на индейца, но почему на нем шлем викинга?
      – А ты уверен, что это шлем викинга?
      – Да! Я видел точно такие на иллюстрациях в моей книге об Эрике Рыжебородом. Хочешь, сам посмотри.
      Антон снял с полки здоровенную книгу, перелистал ее, открыл на нужной странице и показал мне.
      – Сравни.
      Я переводил взгляд с монеты на книгу и обратно.
      – Да, это точно такой же шлем, – наконец согласился я. – Слушай! А может, это не индеец, а шотландец – они ведь тоже юбки носили.
      – Нет, – Антон решительно покачал головой, – это явно индеец. Посмотри, у него татуировки на голом торсе, а шотландцы не ходили по пояс раздетыми. И еще, мне кажется, что у него в ушах огромные серьги. Посмотри, как оттянуты мочки.
      С большим трудом мне удалось разглядеть, что в ушах у мужчины и в самом деле висели длинные, большие серьги.
      – Мне кажется, что неплохо было бы снова задействовать Еву, она, как никак, специалист по культуре Средних веков, – произнес Красильников.
      – В нумизматике она вроде не разбирается, – с сомнением ответил я и тут же добавил:
      – Но вообще, я не против. Пусть она тоже будет в курсе.
      А про себя подумал, что Журавлева, как пить дать, обидится, что не рассказал ей об этом сразу, еще в Испании.
      Так оно и вышло.

* * *

      – Почему ты молчал, как партизан? – напустилась на меня Журавлева, когда я на следующий день рассказал ей о монетке.
      – Да понимаешь, – начал я оправдываться, – я тогда не придал ей никакого значения, а потом и совсем забыл о ней.
      Вспомнил только вчера, когда Антону рассказывал о том, как мы с тобой ходили в эскуриал.
      Ева с подозрением на меня посмотрела, но ничего не сказала.
      Несколько минут она внимательно разглядывала мою монету.
      – Я, к сожалению, помочь ничем не смогу, потому что почти не разбираюсь в этом. Нужно обратиться к какому-нибудь нумизмату. Кстати, а вы не пробовали перевести надпись? – спросила она.
      – А как же! – ответил Антон. – С этого мы и начали. Как я понял, она на латинском сделана. А у меня уже есть опыт перевода с латинского.
      – Да, я помню, у тебя неплохо получилось перевести строчки из книги твоей бабушки, – сказала Ева, – так что же тут написано?
      – За точность перевода, конечно, не ручаюсь, но примерно что-то вроде этого, – Антон торжественно продекламировал:
      – Стань великим, будь всесильным.
      – Может быть, это девиз какого-нибудь короля? – предположила Ева.
      – Сколько я ни читал исторических книг, ничего подобного не встречал, – ответил Антон.
      Я не мог участвовать в дискуссии, так как очень слабо разбираюсь в таких вопросах.
      – И все-таки нужно показать монету специалисту, – повторила Журавлева.
      – Эта идея мне не нравится, – возразил Антон, – не стоит вовлекать в наши дела посторонних, тем более, что за вывоз этой вещички из Испании по головке кое-кого не погладят.
      – Но я могу сказать, что ничего не знал о ее ценности!
      – Ага! Я – не я, и лошадь не моя! – насмешливо проговорил Красильников. – Они же не дурачки какие-нибудь, а ты не пятилетний ребенок, чтобы отделаться словами: «я не знал».
      – Ты прав, наверное, – согласился я.
      – Нет, ребята, – снова заговорил наш идейный вдохновитель – Антон, – давайте постараемся обойтись своими силами и не будем никого вмешивать. Можно походить по библиотекам, взять нумизматические книги, журналы – наверняка таких полно. И потом, у нас есть интернет.
      – Это может затянуться на несколько месяцев, – сказала Ева.
      – А что, ты куда-то торопишься? – парировал Красильников.
      – По-моему, времени у нас хватит.

* * *

      Антон как-то упустил из вида, что нам еще и учеба предстоит.
      Было очень сложно переключиться на занятия в школе после такого увлекательного путешествия. Учителя сразу нам объявили, что мы изрядно поотстали от своих одноклассников, и теперь нам нужно их догонять. При этом мне показалось, что они посматривают на тех, кто вернулся из поездки, с некоторым злорадством.
      Первые дни учиться не было никакой возможности. Приходилось давать подробный отчет о том, как мы съездили. На каждой перемене нас обступали сотоварищи и требовали рассказать про корриду и другие достопримечательности. Вот тогда-то я и порадовался, что все-таки побывал на бое быков. Правда, мне пришлось сознаться, что никакого удовольствия я от этого зрелища не получил.
      На время мне пришлось позабыть об изучении нумизматики, потому что нужно было наверстывать упущенное. К тому же, в первый же день моих занятий ко мне подошел Леонидов и напомнил о тренировках.
      – Ты должен как следует заниматься, чтобы вернуть свою форму, – сказал он.
      – Да я вроде бы и так в форме, – ответил я.
      – Тебе это только кажется, на первой же тренировке ты поймешь, что это не совсем так.
      Леня, как всегда, оказался прав. Я не предполагал, что какие-то две недели так повлияют на мою игру. Если раньше я занимался баскетболом только три раза в неделю, то теперь нужно был тренироваться каждый день.
      Еве тоже пока было не до поисков информации о монете. Она у нас не особо ладит с учебой, а учителя насели на нее всерьез и надолго.
      Так что Антону пришлось все это взять на себя. Он бегал по библиотекам, просиживал часы в читальных залах, а по вечерам копался в сети. Он даже связался по интернету с нумизматами.
      Каждый день он сообщал нам с Журавлевой что-нибудь новенькое. Но пока ничего стоящего Антон не обнаружил.

* * *

      Тем временем пришло бабье лето. Наступили последние теплые солнечные дни. Я с удовольствием стал тренироваться не в спортивном зале, а на площадке. Леня, судя по всему, оставался доволен моими успехами.
      Утро среды ничего особенного не предвещало. Я, как обычно, пришел в школу минут на пятнадцать пораньше, чтобы пообщаться с Антоном и узнать, не откопал ли он еще чего-нибудь. Ева тоже приходила загодя.
      – Ты не видел Антона? – спросила она, когда я вошел в класс.
      – Нет, а что?
      – Что-то он задерживается, – Журавлева нетерпеливо посмотрела на часы.
      – Да не волнуйся ты, сейчас придет.
      Но минуты шли, а Красильникова все не было. Видно, я заразился Евиным беспокойством и тоже стал удивляться, почему это Антона так долго нет. Он примчался за минуту до звонка. По его лицу мы с Евой сразу определили, что он нашел что-то важное. Но рассказать он ничего не успел, так как со звонком в класс вошла Лидия Васильевна – учительница химии и наш классный руководитель. Химия у нас не из тех уроков, на которых можно болтать друг с другом. Тем более, что в этот день проводилась лабораторная работа.
      После урока мы с Евой обступили Антона.
      – Ну что?! – в один голос спросили мы.
      – Кажется, я кое-что нашел! Вчера папа принес мне журнал для нумизматов, у сослуживца одолжил, он этим занимается – несвязно начал рассказывать Красильников, – и в нем я обнаружил изображение одной монеты, которая очень напоминает твою, – он посмотрел на меня. – Возможно, это даже та самая монета.
      – Покажи скорее! – потребовала Ева.
      – Не могу, я не взял его с собой.
      – Почему? – возмутился я.
      – Папа попросил меня никуда не выносить его из дома. Это очень ценный журнал, стоит дорого. После уроков пойдемте ко мне и посмотрим.
      – Постой-ка! – вдруг воскликнула Журавлева. – Ты что, своему отцу все рассказал?
      – Конечно нет, за кого ты меня принимаешь! – Антон ужасно возмутился. – Я просто сказал, что меня заинтересовали старинные монеты. Хобби у меня новое появилось. Чего тут такого. Да и потом, папа не имеет привычки вмешиваться в мои дела. Если я сам у него что-то спрашиваю, он старается помочь. А если видит, что я не хочу с ним делиться, то никогда не пристает со всякими расспросами.
      – Да, отец у тебя – что надо, – сказал я. Антону и правду очень повезло с отцом. Они были самыми настоящими друзьями.
      Иногда я даже ему завидовал, глядя, как отлично они между собой ладят. У меня папа тоже неплохой, жаловаться не на что. Но он никогда не был со мной таким же близким, как отец Антона со своим сыном.
      – Но ты на словах-то хоть можешь объяснить, что там было?
      – потребовала Журавлева, но тут прозвенел звонок и нам пришлось разойтись по своим местам – начинался урок математики, а Раиса Алиевна не любит, когда опаздывают на ее предмет.
      Я с большим трудом дождался перемены, чтобы снова наброситься на Антона с расспросами.
      – Я нашел изображение такой же монеты, – возбужденно заговорил Антон, как только мы подошли к нему, – вы представляете, она в точности такая же, как та, которую ты нашел! И надпись та же самая!
      – И что же это за монета?
      – В журнале написано, что такие деньги чеканили рыцари из Ордена Тамплиеров.
      – Из какого ордена? – переспросил я.
      – Это военно-монашеский орден, основанный в 1128 году аббатом Бернаром Клервосским, – как заученный урок затараторила Ева (все-таки не зря она победила на олимпиаде). – Их еще называли храмовниками.
      – А-а, кажется, я о них читал в каком-то романе.
      – Конечно, это очень знаменитый орден, в свое время он был одной из мощнейших организаций в Европе, – продолжала Ева.
      – Они ходили в крестовые походы, имели большую армию и флот и обладали несметными богатствами.
      – Что-то я не пойму, какое отношение моя монета имеет к этим тамп..., – мне никак не удавалось выговорить название, – к храмовникам.
      – Оказывается, имеет, – ответил Антон.
      Меня стало раздражать, что оба так умничают. Начинаешь чувствовать себя настоящим неучем.
      – Ладно, что толку урывками рассказывать, – сказал я, – после уроков ты все подробно объяснишь.
      – Правильно, – согласился со мной Красильников, – это долгая история.
      – А ты разве не пойдешь на тренировку? – спросила Ева.
      Я очень удивился: с каких это пор Журавлева проявляет такой интерес к моим занятиям спортом?
      – Один раз можно и пропустить ради такого случая.
      На том и порешили.
      На следующих переменах мы больше не заговаривали о монете, хотя Ева, да и я сам, прямо сгорали от нетерпения.

* * *

      – Так что ты там нашел? – поинтересовался я, когда мы вышли из школы и направились к Антону домой.
      – Там помещена огромная статья, которая посвящена тамплиерам. Кстати, очень интересная, тебе будет полезно почитать, – добавил Красильников, словно я совсем уж невежественный.
      – Почитаю, не беспокойся, ты пока рассказывай, все равно до твоего дома еще минут двадцать пять идти.
      – Двадцать, – поправил Антон, – я проверял.
      – По-твоему, времени не хватит?
      – Да нет, просто я боюсь ошибиться и неправильно передать вам смысл статьи. Лучше уж почитайте статью сами.
      Мы добрались до его дома не за двадцать, а за четырнадцать минут. Ева старалась не оставать и запыхалась.
      Мы дошли до его дома, дождались, пока он отопрет дверь и вошли.
      – Ну где твой хваленный дорогой журнал?
      – В моей комнате, где же еще?
      При первом же взгляде на этот журнал я понял, почему за него так трепетал его владелец. Такое издание должно стоить больших денег: глянцевая толстая бумага, множество страниц с фотографиями и иллюстрациями. Антон открыл журнал на нужной странице и протянул нам с Евой.
      Статья называлась «Секрет тамплиеров». Она и впрямь была очень большой, но читалась легко, потому что описывала интересные вещи.
      В ней говорилось об этом самом ордене и о том, какой он был могущественный и богатый. Рассказывалось о составе этого ордена, о его деятельности. Только я хотел сказать, что все это, конечно, интересно, но я все равно не возьму в толк, какое отношение рассказ имеет к монете, как вдруг прочел: «тамплиеры чеканили собственную монету, причем не золотую, а серебряную. До сих пор остается загадкой, откуда храмовники добывали этот металл, ведь в Европе в те времена серебро почти не добывалось...»
      Дальше в статье утверждалось, что тамплиеры вывозили металл для чеканки своих монет из Америки, а это, по мнению авторов статьи, означало, что Новый свет был открыт задолго до Колумба.
      – Ого! – только и сумел произнести я и продолжал чтение.
      В качестве доказательства того, что тамплиеры посещали Американский континент, авторы приводили такие факты: в 1307 году была захвачена одна из печатей этого ордена, которая сейчас хранится во Франции. Так вот, на этой печати тамплиеров изображен американский индеец в набедренной повязке. В руках он держит щит со свастикой – крестом с изогнутыми концами. Оказывается, это был один из самых популярных символов викингов.
      Дальше в статье доказывалось, что тамплиеры могли узнать о существовании Американского континента от викингов.
      – Ага! Теперь понятно, почему у этого индейца на голове такой шлем! – воскликнул я.
      «Еще одним аргументом в пользу этой теории, – говорилось в статье, – может послужить тот факт, что тамплиеры только от индейцев могли узнать технологию обработки серебра, которое они добывали уже не одно тысячелетие...»
      Там было еще много всего написано, но я не стал дочитывать до конца, потому что, перелистнув страницу, наткнулся на изображение своей монеты. Это была именно она, здесь не могло быть никаких сомнений!
      Рядом с ее изображением помещалась заметка, в которой говорилось, что эта монета была обнаружена в Испании еще в начале XIX-го века и помещена в музей, откуда ее похитили семьдесят лет спустя. Монета принадлежала Ордену тамплиеров.
      «Если бы исследователям удалось обнаружить эту единственную сохранившуюся до XIX-го столетия реликвию, принадлежавшую рыцарско-монашескому ордену, мы получили бы прямое доказательство версии, что Америку открыли не испанские мореплаватели во главе с Колумбом, а соплеменники Эрика Рыжебородого. Музеи и коллекционеры всего мира стремятся отыскать ее, но, к сожалению, следы монеты утеряны и, похоже, безвозвратно».
      – Неужели я нашел именно ее? – мне было очень трудно в это поверить.
      – Видимо, так оно и есть, – сказал Антон, а Ева энергично кивнула.
      – Так что же мне, возвращать ее, что ли?
      – Сам думай, ты ее нашел, ты и решай, – ответил Красильников.
      Еще другом называется, а посоветовать ничего не хочет!
      Я задумался, вынул из бумажника монетку и посмотрел на нее.
      Мне вспомнилось, как я искал ее, как спускался по этому жуткому коридору, как услышал голос, как боялся открыть дверь и увидеть плачущую женщину, и как еще сильнее испугался, когда в каморке никого не оказалось. И после всего этого мне возвратить монету каким-то коллекционерам, чтобы они доказывали свои теории? Ни за что! Это моя монета!
      Я ее нашел, или даже она меня нашла! И никто ее от меня не получит!
      Приняв такое решение, я поднял голову и встретился взглядом с Антоном. Он внимательно посмотрел на меня и кивнул, как будто прочитал мои мысли.
      – Я так и знал, что ты не согласишься ее отдать, – произнес Красильников.
      – Это почему?
      – А потому что я бы и сам ни за что не согласился.
      Мы посмотрели на Еву, ожидая, что она скажет. Но Журавлева молчала.
      – А ты, – не выдержал я, – ты отдала бы?
      Она вздохнула и помрачнела. Наверное, вспомнила о том браслете.
      – Не знаю, – наконец произнесла она, – в любом случае, тебе решать. Ты ее нашел, она принадлежит тебе по праву.
      – Теперь ты со мной согласен? – спросил меня Антон.
      – Ты о чем? – не понял я.
      – О том, что теперь ты – главный герой. Твоя очередь наступила.
      Я вспомнил о нашем с Антоном разговоре в день моего приезда.
      – Какая очередь? – полюбопытствовала Ева.
      Антон поделился с ней своими соображениями. Журавлева, в отличие от меня, сразу с ним согласилась.
      – У меня тоже были такие мысли, но я не решалась о них говорить, думала, что вы меня посчитаете сумасшедшей, – сказала она.
      Мне все не давала покоя одна идея.
      – Так вы считаете, что я имею право оставить ее у себя?
      – Сложный вопрос, – протянул Антон, – я бы даже сказал морально-этический. Не знаю даже, что и ответить тебе на это. Ты сам должен решать.
      – Правильно, когда у меня была история с браслетом, я ни у кого не спрашивала совета.
      – Ну допустим, Ева и в самом деле сама решала. Но ты-то не ничего не решал. У тебя просто украли ту доску!
      Я имел в виду гадальную доску, которую Антон нашел в доме своей двоюродной бабушки, когда они с отцом только переселились в него. Он тогда попросил меня помочь ему передвинуть тяжеленный шкаф в дальней комнате бабки Клавы, за ним он обнаружил потайную дверь, ведущую в чулан. Там-то мы и наткнулись на ту странную доску с камешками в желобках.
      Мы долго не могли понять, для чего она нужна. А потом Антон заметил, что эти камешки передвигаются по желобкам, да еще и светятся. Он догадался, что по ним можно предсказывать судьбу. Когда мы научились пользоваться этой штуковиной, она вдруг нежданно-негаданно пропала – ее украли. Наверное, это был тот самый старикан, который предлагал Антону продать ему доску. В общем, доска пропала, и от Красильникова это никак не зависело. Я ему об этом так и сказал.
      Антон со мной согласился.
      – Но если бы зависело, – добавил он, то я ни за что бы с ней не расстался, ни за какие деньги. Потому что это была моя доска. Я ее нашел, я понял, как она действует.
      – Вот уж не думал, что ты такой собственник, – заметил я, удивленно глядя на друга.
      – Мальчики! – Ева вдруг вскочила со стула, я даже вздрогнул от неожиданности.
      – Ты чего?! – в один голос спросили мы.
      – Вы не о том думаете!
      Мы, ничего не понимая, продолжали смотреть на Журавлеву во все глаза.
      – Ты, сам того не заметив, только что подал мне великую мысль! – обратилась она ко мне.
      – А какую, можно узнать? – скромно поинтересовался я.
      – Эта штука должна как-то действовать!
      Я опешил и посмотрел на друга, похоже, для Антона эта идея Евы тоже была полной неожиданностью.
      – Слушай, какая ты молодец! – восхитился Красильников.
      – Она ведь и вправду должна как-то действовать, – согласился я, удивляясь, как такая очевидная мысль не пришла мне в голову.
      – Теперь мне все ясно! – заявил Антон с важным и таинственным видом.
      Настала очередь Евы взирать на него с ошалелым видом. Что касается меня, то я так и не переставал удивляться.
      – Что ты хочешь этим сказать? – задала вопрос Журавлева.
      – Он должен определить, как действует этот предмет, то есть монета. Понимаете? – Антон обратился ко мне. – Я же говорил, что теперь настала твоя очередь. Правильно Ева сказала. Нужно узнать, какие силы таятся в этой монете. То, что она необыкновенная, – несомненно. В первый раз я разгадывал, как действует гадальная доска, во второй раз Ева так же билась над своим браслетом, а теперь – ты и твоя монета. Понимаешь?
      – Чего же тут непонятного? Все ясно. Значит, я не могу отдать монету, пока не разгадаю ее тайны. Верно?
      Почему-то от этой мысли я почувствовал громадное облегчение.
      С каждой минутой я все больше понимал, что не хочу расставаться со своей таинственной находкой. Она будто стала частью меня. Только на одну секунду представив себе, что она будет для меня потеряна, я испугался так, как не пугался никогда в жизни.
      Когда я возвращался от Антона домой, во мне уже была твердая уверенность, что со своей монетой я не расстанусь ни за какие коврижки.

Интермедия 2

      Долорес и Альфредо по заведенному у них издавна обычаю сидели в зале за круглым столом и вели неспешную беседу.
      – Ну что, ты довольна? – обратился алхимик к своей рыжеволосой подруге.
      – А почему бы мне не быть довольной? – с улыбкой отвечала Долорес.
      Действительно, пока все складывалось именно так, как она предполагала и желала.
      – Мальчик нашел талисман тамплиеров, стал его полноправным владельцем и не собирается с ним расставаться, – сказала она.
      – И что же? Ты видишь в этом проявление его необыкновенных для простого смертного способностей? – с иронией спросил Альфредо.
      – Разумеется! И если бы ты не был так упрям, то давно бы со мной согласился. Вспомни-ка, как повел он себя в той ситуации.
      – Это еще ни о чем не говорит.
      – О боже, как ты упрям, мой дорогой друг! – Долорес беззвучно засмеялась. – Не хочешь признавать очевидного.
      – Не понимаю, – сказал старик, нахмурив седые брови, – что ты нашла в этом юноше. Почему он кажется тебе достойным?
      Долорес начала раздражаться.
      – Ну как же ты сам этого не видишь! Во-первых, этот юноша храбр. Ты ведь не будешь этого оспаривать?
      – Не буду, – согласился с ней Альфредо, – у него храброе сердце, в этом нет сомнений.
      – А это уже не так мало.
      – Но и не так много, – не уступал Альфредо.
      – Он решителен и настойчив. Доказательством этому может послужить то, как упорно он искал монету и все-таки нашел ее. Я твердо знаю, что он никогда не покинул бы стен эскуриала, пока не отыскал бы реликвию тамплиеров. И ты никогда не убедишь меня в обратном.
      Альфредо и не пытался разубеждать свою собеседницу. Вместо этого он спросил:
      – И ты считаешь, этого достаточно?
      – Но у него есть и другие достоинства.
      – Какие?
      Долорес кинула на старика сверкающий взгляд.
      – Он благороден! – и, не дожидаясь, пока ее несговорчивый собеседник возразит ей, добавила:
      – Он бросился спасать неизвестную девушку, услышав ее плач, несмотря на то, что у самого тряслись поджилки от страха.
      – Возможно, но зато он оставил другую испуганную девочку!
      – Просто он знал, что с ней ничего не случится.
      Альфредо глубокомысленно хмыкнул, но промолчал.
      – Кроме того, – продолжала женщина, – он умен.
      – А сей факт я бы поставил под сомнение.
      – Почему, позволь осведомиться?
      – Да потому что к важным выводам за него пришли другие. Сам бы он вряд ли так быстро додумался до первопричины обстоятельств, в которые он поставлен.
      – Возможно, он не так быстро соображает, как, к примеру, твой любимец Антон. Но я уверена, что рано или поздно мальчик и сам бы пришел к таким умозаключениям.
      – В том-то и дело, что рано или поздно. А вдруг это случилось бы слишком поздно?
      – Мой дорогой Альфредо, почему ты так суров к этому юноше?
      – вкрадчиво спросила Долорес. – Что стоит за твоей неприязнью к мальчику?
      – Отнюдь! Ты не права, моя дорогая. Я не испытываю к Юрию никакой неприязни. Просто я не отношусь к нему предвзято, в отличие от тебя.
      – Ну хорошо, – Долорес легонько хлопнула ладонью по столу, – оставим это. Как бы то ни было, юноша нашел монету и осознал, что она должна что-то дать ему.
      – Вернее, ему помогли это осознать.
      – Пусть так, – Долорес недовольно поморщилась. – Это не меняет сути дела. Посмотрим, как он поведет себя дальше.
      – Я думаю, это будет зависеть от советов, которые будут давать ему друзья.
      – Вот тут ты ошибаешься – решительно произнесла женщина, – ты, кажется, забыл, что судьбу артефакта решает лишь один человек. А именно: тот, который владеет им. Помяни мое слово, теперь Юрий сам будет решать, как ему поступать. И никто не сможет повлиять на его выбор.
      – Что же, по-твоему, он выберет? – с прежней иронией спросил Альфредо.
      – Славу, успех и счастье – разве тут могут быть сомнения, – уверенно сказала Долорес. – Неужели человек, находящийся в здравом уме, сможет выбрать что-то иное? Я никогда не поверю в это. Слишком хорошо я успела изучить человеческую натуру.
      – Не думаю, что я хуже тебя осведомлен о всех слабостях, присущих человеческой натуре, – произнес старик, качая седой головой, – однако, пожалуй, в одном я с тобой согласен. Эти дети отличаются от всех других, которых нам с тобой доводилось подвергать испытаниям.
      – Вот как? – в голосе Долорес послышалось торжество. – Я очень рада, что здесь наши мнения совпадают. А в чем, на твой взгляд, состоит это отличие?
      – В их непредсказуемости. Заметила ли ты, что всякий раз они поступают совсем не так, как мы с тобой предполагаем? – спросил Альфредо, с прищуром взглянув на Долорес.
      – Пожалуй, в твоих словах есть зерно истины, – задумчиво ответила его подруга. – Они почти всегда поступали по-своему.
      – Не почти, а всегда. Так будет и на сей раз, – решительно закончил старик.
      – Что ж, посмотрим, кто из нас прав.
      Долорес поднялась и вышла из зала, громко хлопнув дверью.
      Альфредо долго смотрел ей вслед и с сомнением покачивал головой.

      – Ну что, ты готов к соревнованиям? – спросил меня Леонидов, спустя месяц после нашего приезда из Испании.
      – Конечно готов, Алексей Владимирович!
      – А я почему-то думаю иначе, – произнес он, – у меня такое ощущение, что в последнее время голова у тебя занята не спортом.
      Леня всегда такой – видит нас, своих подопечных, насквозь.
      Я даже не стал пытаться оправдываться, все равно в этом не было никакого толку. Сказал только, что постараюсь больше времени уделять спорту.
      – Это радует, до районных соревнований осталось две недели.
      Тебе стоит как следует поднапрячься.
      Что правда, то правда, с тех пор, как я узнал, что в монетке, которую я нашел во дворце, должны быть скрыты какие-то силы, я ни о чем другом и думать не мог. Иногда мне казалось, что это бред – просто мои друзья слишком увлекаются всякими фантастическими штуками. А в другие моменты я начинал верить в это так сильно, что ни одни человек не мог бы меня переубедить. Я с нетерпением ждал, когда же проявятся магические способности, заложенные в этой вещице. Но пока ничего не проявлялось.
      Честно говоря, мне уже немного наскучило это ожидание. Тем более, Леня был прав на все сто – к соревнованиям по басктетболу я не был готов так, как надо. А мне совсем не улыбалось подвести свою команду, да и вообще терять форму.
      Поэтому мысли о монетке незаметно отошли на второй план.
      Теперь почти все свое свободное время я проводил в спортзале. Жаль, что Антон не так увлечен баскетоболом, как я. Он, конечно, классный игрок, и его участие в нашей команде помогало нам выигрывать. Но дело в том, что кроме этого вида спорта у Красильникова куча других увлечений. Его отец, отличный, кстати мужик, мечтает, чтобы Антон поступил в технический вуз. Да и сам Красильников, похоже, тоже этого хочет. Ему очень нравятся всякие прикладные науки, вроде физики и химии. К тому же он слишком много времени проводит за своим компьютером. Я тоже не против игрушек и иногда с удовольствием брожу по сети, но Антон – настоящий фанат компа.
      Журавлеву я в последнее время тоже стал видеть очень редко – она вся погрузилась в изучение европейской культуры. Мало того, в Еве еще вдруг проснулась любовь к истории. Кажется, Журавлеву постигла судьба нашего экскурсовода Славика – она влюбилась в Испанию и ни о чем другом, кроме нее, и думать не хотела.
      И Антон, и Ева, похоже, немного поостыли и уже не донимали меня разговорами о моей находке. А может, они догадались, что у меня нет охоты о ней говорить. С того дня, когда мы прочитали статью в журнале о том, что монета принадлежала Ордену тамплиеров, и пришли к выводу, будто все, что со мной приключилось, было неспроста, я не хотел больше о ней говорить. Даже с ними. Я понял, что она моя, и только моя.
      Наверное, и они это поняли.
      Правда, я иногда подмечал, что Антон, а особенно Ева, как-то странно на меня поглядывают, словно ждут чего-то.

* * *

      Тренировка проходила как обычно. Наша команда разделилась на две части, и мы играли друг против друга. Нечего и говорить, что та команда, в которой участвовал я, выиграла. Антон тоже был там – он играл в другой команде.
      – А ты молодец, – заметил он после игры.
      Я ничего не ответил. Мне казалось, что если бы я только захотел, то мог бы играть еще лучше.
      – Ох, ну и устал же я, – сказал Антон. Он был весь взмыленный и с трудом переводил дух.
      Все остальные выглядели не лучше. Но я не чувствовал никакой усталости. Если бы Леонидов велел нам провести еще один матч, я бы играл ничуть не хуже – это точно.
      – Вижу, что ты принял мои слова всерьез, – сказал тренер.
      Это означало самую большую похвалу, на какую от только был способен.
      – Стараюсь, – скромно ответил я. Хотя, честно говоря, я и сам не понимал, откуда у меня берется столько сил.
      Да, я много времени проводил на тренировках, но все-таки не настолько, чтобы войти в такую отличную форму.
      Самое удивительное, что спорт теперь не шел в ущерб занятиям в школе, как это бывало раньше. Учителя стали меня нахваливать. Я получал только «четверки» и «пятерки», а ведь раньше еле-еле успевал за своими одноклассниками.
      – Я смотрю, поездка за границу благотворно на тебя подействовала, – как-то заметила наша математичка, Раиса Алиевна.
      В тот раз я лихо решил задачу и ответил на все ее самые каверзные вопросы. Когда я шел к своему месту, ребята смотрели на меня, как на чудо какое-то. Привыкли, что я был хроническим троечником!
      – Что это на тебя нашло? – спросил Антон после уроков, когда мы возвращались домой, чтобы перекусить перед тренировкой.
      – Сам не знаю, – честно признался я.
      – Тебе что, алгебра стала нравиться?
      – Да нет, не особо. Просто я вчера перед сном просмотрел учебник, видно, запомнилось кое-что – как раз сегодня это и понадобилось.
      – Бывает, – ответил Красильников.

* * *

      Тренировка прошла на «ура». Без ложной скромности скажу, что благодаря мне наша команда одержала сокрушительную победу с перевесом в восемнадцать очков. На моем счету было больше половины заброшенных в корзину мячей.
      Леонидов весь сиял.
      – Ну, теперь мы им покажем, – сказал он, потирая ладони.
      Леня имел ввиду наших давних и самых серьезных соперников из четырнадцатой школы.
      – Если мы одержим победу на районных соревнованиях, а потом на городских, то можем выйти на областной уровень.
      Я точно знал, что нашей школе это еще ни разу не удавалось.
      Леонидов только и мечтал о том, что когда-нибудь он соберет сильную команду. Судя по его ликующему виду, это желание начинало сбываться.

* * *

      За ужином, когда я хвалился родителям о своих успехах, мама больше обрадовалась не новостям о баскетоболе, а сообщению, что я получил уже вторую за неделю «пятерку» по математике.
      – Как хорошо, что ты не забываешь о занятиях, – сказала она.
      – А я что-то не замечал, что ты просиживаешь над учебниками много времени, – вступил в разговор папа, – мне кажется, что когда ты бываешь дома, ты не отрываешься от компьютера.
      – Ты вечно чем-то недоволен, – заступилась за меня мама, – мальчик успевает, а это главное.
      Отец промолчал, но посмотрел на меня как-то недоверчиво.
      – Можешь в школу прийти и спросить там у учителей, как я учусь, – проворчал я, недовольный, что он так относится к моим успехам.
      – Я тебе доверяю, – сказал он, – ты взрослый человек, и у тебя своя голова на плечах.
      У меня даже настроение испортилось от этих слов. Я пошел в свою комнату. Странно, но мне не захотелось, как обычно, засесть за компьютер и поиграть. Я сел в кресло и задумался.
      Слова отца беспокоили меня. Он повел себя так, словно сомневался, что я с легкостью могу совмещать успехи в спорте и в учебе, не прилагая к этому особых стараний. Да, я и сам понимал, что в этом есть что-то странное.
      Я ведь не делал ничего особенного. Жил так же, как и прежде.
      Но почему-то теперь одного взгляда в учебник хватало, чтобы понять и запомнить самый сложный параграф. На уроках, даже если я не старался внимательно вслушиваться в слова учителей, все запоминалось автоматически. На любой вопрос я отвечал не задумываясь. И, что самое удивительное, всегда отвечал верно.
      То же самое касалось и спорта. На площадке я словно заранее знал, что собирается предпринять каждый игрок, будь то участник моей команды или соперник. А это позволяло мне опережать его. Если я делал бросок, пусть даже не особо точный, мяч обязательно достигал своей цели.
      Было и еще кое-что. Уже давно у меня были проблемы с сыном нашего физрука, Бульдозера-младшего. Вообще-то, его звали Витькой, но по причине ужасной противности этого болвана по имени его никто не называл. В школе его все нанавидели, потому что он только и мог, что отбирать деньги у младших школьников, задирать девчонок, дерзить учителям и доставать всех вокруг. Он учился на класс старше, но был здоровым, «откормленным», как говорил Антон. Многие думали, что он балуется наркотиками. Скорее всего, это было так. В школе его терпели только ради отца. Бульдозеру даже сочувствовали – похоже, ему и самому не сладко приходилось с таким обормотом-сыночком.
      Так вот, несколько раз у меня с ним возникали стычки. Раза два даже дошло до крупной драки. Дело осложнялось тем, что этот придурок всегда ходил со своими приятелями – такими же амбалами и, видно, тоже наркоманами. Впрочем, он не особенно отравлял мне жизнь, но порой все же хотелось, чтобы он сгинул отсюда куда подальше.
      Когда в начале учебного года у нас шла активная подготовка к поездке, он нагло ходил по школе и приставал ко всем, кто должен был ехать. Конечно, и меня не обошел. Я уже собирался вмазать ему как следует, но в коридоре сновали учителя, и не было никакой возможности с ним разобраться по душам.
      После приезда, когда я пришел в школу, он был тут как тут.
      Пока нас не было, Будьдозеровский сынок со своими дружками терроризировал всех оставшихся, но, видно, ждал, когда мы приедем. Он сходу стал требовать от всех «сувениров». Нечего и говорить, что вернувшиеся безропотно отдавали этому мордовороту вещицы, припасенные для друзей. Дошла очередь и до меня, но я сразу же послал его, куда подальше.
      – Смотри, как бы не пожалеть, – злобно сказал он мне и отошел.
      Сначала у него не получалось ко мне подкатиться, потому что я никогда не оставался один – всех «испанцев» – как нас сразу же окрестили в школе – постоянно окружала толпа тех, кто хотел узнать подробности нашего путешествия. Мне было не до него, и я скоро забыл о его угрозах.
      Через какое-то время, когда я шел на тренировку, мне на пути попался Бульдозеровский сынок собственной персоной. Со мной никого не было, а он, как обычно, шел в сопровождении своей свиты. Занятия давно кончились, и в школе было пустынно. Я сразу понял, что ситуация очень для меня невыгодная. Но, не показав виду, что я опасаюсь с ним встретиться в безлюдном месте, я продолжал идти вперед по направлению к спортзалу.
      – Здорово, Гислер! – ухмыльнулся Бульдозер-младший, преграждая мне дорогу.
      Я не ответил и попытался пройти мимо. Но его подручные встали по обеим сторонам от него, и пройти я уже не мог.
      Приблизившись вплотную, я остановился.
      – Чего надо? – спросил я, в упор глядя на этого амбала.
      – Сам знаешь чего, – нагло ответил он.
      – Не знаю, – отрезал я и попробовал отстранить его рукой.
      Он схватил меня за плечо и оттолкнул. Я едва устоял на ногах.
      – Куда ты так спешишь, поговорить не хочешь?
      – Не твое дело, урод, дай пройти!
      Бульдозер-младший разозлился не на шутку. Он, похоже, понимал все преимущества своего положения. Еще бы, я один, а их трое, а рядом ни души – что может быть лучше для него.
      Но я не собирался сдаваться. Мне было все равно, изобьют они меня или нет, но, по крайней мере, пару-тройку зуботычин от меня получат – это я знал точно.
      Он сделал шаг ко мне и стал заносить руку. Но я опередил его и врезал ему в челюсть. Удар получился солидным – у меня даже костяшки пальцев заболели. Я знал, что теперь он рассвирепеет окончательно и не даст мне просто так уйти.
      – Ты что, офонарел! – рявкнул он, бросаясь на меня, точно бык на корриде.
      Я, как заправский тореадор, отступил на шаг в сторону, он пронесся мимо и, потеряв точку опоры, свалился на пол. Тут на меня бросился сотоварищ Бульдозера-млдашего, которого, как я знал, звали Васькой. Я наградил его резким ударом в колено. Он застонал и присоединился к своему главарю, который все еще отдыхал на полу.
      – Ну что, пришла твоя очередь, – обратился я к третьему амбалу.
      Тот, видя, какая участь постигла его приятелей, нерешительно топтался на одном месте. Я посмотрел на Бульдозерова сынка, начавшего подниматься на ноги.
      – Добавки хочешь? Или ты уже получил свой сувенир? – поинтересовался я у него.
      Он поднял на меня налитые кровью глаза – точь-в-точь разъяренный бык – и матерно выругался.
      Тут наступил мой черед разозлиться по-настоящему. Я подскочил к нему, взял за грудки и встряхнул так, что у него башка замоталась в разные стороны.
      – Если ты, гнида, еще хоть раз пристанешь ко мне, я тебя по стенке размажу. Ты понял! – сам не знаю, откуда у меня вдруг взялся такой бас.
      Он, видимо, понял, потому что не стал делать попыток ударить меня. Я толкнул его к стене и продолжал свой путь, ни разу не оглянувшись.
      С того раза, как это не удивительно, троица оставила меня в покое. Больше того, если они приставали к кому-нибудь в коридоре, а тут появлялся я, они немедленно бросали свою жертву и ретировались.
      – Что это ты с ним такое сотворил? – спросил меня Антон, заметив это.
      – Поговорил по душам, – ответил я и рассказал о нашей встрече.
      – Ну ты даешь! – восхитился Красильников. – Прямо супермен.
      – Да брось ты, это просто они трусы, – оправдался я, хотя чувствовал себя польщенным от такого комплимента.
      Через некоторое время вся школа прознала о моей славной победе над шайкой Бульдозерова сынка. Ко мне то и дело подходили младшеклассники и просили защиты. Я, как настоящий супермен, никому не отказывал. Едва завидев меня, амбалы тут же сматывали удочки. А так как это происходило все чаще и чаще, им, беднягам, скоро совсем житья не стало. Зато в школе началась спокойная жизнь. Младшеклассники теперь не боялись расстаться со своими кровными денежками и другим имуществом. И заслуга в этом была полностью моя, чего уж тут скромничать.
      На меня теперь смотрели, как на героя. Раньше девчонки особого внимания на меня не обращали, а теперь стали шушукаться и поглядывать на меня, когда я проходил мимо них.
      Это было очень даже приятно.
      А когда ко мне подошла делегация из учеников пятых и шестых классов и попросила научить их «драться так же, как я», бремя моей славы стало почти непосильным. Антон все посмеивался, да помалкивал, что-то сам себе думая.

* * *

      Я вспомнил обо всем. Все мои успехи один за другим всплывали в памяти и нанизывались, как бусы на нитку. За последнее время со мной произошло столько всего, чего не происходило за несколько лет. А главное, что все это приносило мне большую радость. Первой удачей была, конечно же, поездка. Но она не могла быть связана с монетой, ведь я нашел ее уже во время пребывания в Испании. А после возвращения оттуда на меня посыпался настоящий золотой дождь. Это касалось не только учебы и спорта, но и материальных благ. С того дня, как я приехал и привез родителям несколько сувениров (маме я купил коралловое ожерелье и маленькую музыкальную шкатулку, а папе подарил особенный поплавок, который используют рыбаки на Средиземном море), родители были тронуты, что я не спустил все свои финансы на мороженое, и решили увеличить мои карманные деньги. Для этого как раз представилась отличная возможность: папе повысили зарплату, да и мама после долгого перерыва устроилась на работу. Так что теперь наша семья зажила гораздо лучше, чем раньше. Мне купили новенький СD-проигрыватель и кучу компакт-дисков, а ведь я не мог об этом и мечтать всего-навсего месяц назад. Я уже не говорю о всяких мелких покупках, вроде новых джинсов, фирменных кроссовок и другой одежды.
      Но что самое удивительное, родители даже «разорились» на классную спортивную форму и баскетбольный мяч. А ведь раньше мама кричала, что никогда не согласится выкидывать деньги на такую ерунду.
      – У вас есть спортивная секция, так вот пусть она и обеспечивает вас всем необходимым, – повторяла она, когда я заикался насчет покупки хорошего мяча.
      И мне приходилось играть школьным. Правда, у Красильникова был отличный баскетбольный мяч, а так как мы почти никогда не тренировались отдельно друг от друга, то и проблем с этим не возникало. Но мне все равно очень хотелось иметь свой собственный мяч. Я думал, что моя мечта сбудется только тогда, когда я начну сам зарабатывать деньги и распоряжаться ими. А тут вдруг все это сваливается мне на голову само собой.
      Я сидел и вспоминал больше часа. Мне показалось странным, что я только через месяц всерьез задумался над всем этим.
      И в первый раз мне пришла в голову мысль: «А вдруг это не случайно? Ведь до поездки со мной никогда такого не было».
      Еще до сегодняшнего разговора с родителями я смутно чувствовал, что здесь что-то не так. Но мне не хотелось портить себе настроение всякими сомнениями. Я отметал эти мысли. Но слова отца заставили меня взглянуть, как говорится, правде в глаза.
      Что-то во мне изменилось. Причем все, без исключения, перемены были к лучшему. Моя мама часто повторяла: «К хорошему быстро привыкаешь». Вот и я не успел оглянуться, так привык получать хорошие оценки, делать успехи в спорте, справляться со всеми проблемами, не прилагая к этому особых усилий. Хотелось думать, что все это происходит само по себе. Но я знал, где-то в глубине души, что это не совсем так. Вернее, совсем не так.
      В этот момент я четко осознал, что стоит мне чего-то сильно захотеть, и это сбывается.
      «Надо проверить!» – сказал я себе и попытался припомнить, о чем я давно мечтал и знал, что это не осуществится.
      «Баскетбол – раз, учеба – два, – Бульдозер-младший – три, внимание девчонок – четыре, вещи и шмотки – пять, взаимоотношения с родителями – шесть.
      Последнее тоже было немаловажно. Дело в том, что у меня частенько возникали сложности с родителями, особенно с мамой. Она всегда была недовольна тем, что я слишком много, по ее мнению, уделяю внимания спорту, и на учебу его не остается. К тому же, она имела обыкновение загружать меня всякими домашними делами. Любила ставить мне в пример Антона Красильникова.
      – Видишь, они с отцом живут одни, без матери, и он всегда сам готовит, моет посуду и убирает.
      – Ну правильно, они же без матери, а ты-то у нас есть, – пытался оправдываться я, но это было без толку.
      Мама начинала долго и нудно говорить, что она не обязана ходить за мной по пятам, что я уже взрослый и должен научиться сам о себе заботиться.
      – Наступит время, когда мамы с тобой не будет, что ты тогда будешь делать? – нравоучительным тоном говорила она.
      Спорить с ней не имело никакого смысла. Если моя мама что-то вбивала себе в голову, то ее нельзя было переубедить.
      А теперь она совсем перестала меня донимать. Готовила мои любимые блюда, пришивала мне пуговицы на рубашках и корила за то, что я неаккуратно ношу одежду и не берегу ее сил.
      В общем, не жизнь, а малина.
      Что же я мог еще пожелать – ведь и так у меня все было в полном порядке. В том, что наша команда с моей помощью победит на предстоящих соревнованиях, я не сомневался, потому что это было моим давним желанием. Значит, нужно было захотеть чего-то еще.
      Я обвел взглядом свою комнату, придумывая, чего бы мне пожелать. Тут я увидел висящую на стене большую фотографию.
      На нем была запечатлена вся наша семья и еще наши близкие родственники. Папин брат, дядя Андрей, его жена, тетя Лена и мой двоюродный брат, Серега. Фотография была сделана еще четыре года назад, когда я был совсем сопляком. Серега старше меня целых на пять лет. Он учится в военном училище.
      Тогда он казался мне очень большим, умным и сильным. Я слушал его, разинув рот – так интересно он умел рассказывать.
      Семья дяди Андрея жила в Питере. С тех пор, как мы в последний раз приезжали к ним в гости (тогда-то и была сделана эта фотография), я больше никого из них не видел. Мы с Серегой не переписывались, он видно, считал для себя зазорным писать письма такому малолетке, как я. Изредка только открытками обменивались, на Новый год или на дни рождения. Я частенько вспоминал Серегу. Мне очень хотелось повидать его. Чтобы он увидел, что я уже вырос и стал неплохим баскетболистом. Но я прекрасно знал, что он не приедет к нам в гости – не до того ему было. А мы сами в Питер не собирались.
      «А ведь это было бы здорово – повидаться с Серегой!» – подумалось мне. У меня даже сердце сильнее забилось от волнения. Я представил, как мы с двоюродным братом бродим по нашим улицам и разговариваем, будто ровесники. Увидев, каким я стал, он не будет обращаться со мной, как с молокососом, а начнет уважать.
      «Хорошо бы узнать, как идет его учеба в военном училище!» – продолжал я мечтать, укладываясь в постель – было уже поздно, а завтра, как обычно, надо рано вставать.
      Перед сном я все размышлял о Сереге, вспоминал нашу поездку в Питер. Этот город мне очень понравился, пожалуй, даже не меньше, чем Мадрид. Только погода там, конечно, не такая солнечная, да и море в Петербурге холодное – не покупаешься, как в Средиземном. Мысли о монете как-то потускнели, заслонившись другими. Засыпая, я все думал о том, как бы мне хотелось повидать своего двоюродного брата.

      Наутро я и думать забыл о Сереге – у меня в этот день было два серьезных дела: контрольная по английскому и самостоятельная по химии – приближался конец первой четверти, наши преподаватели подводили итоги.
      Понятно, оба раза я сдал свою работу одним из первых, да еще и помог одноклассникам: Пашке Синеву и Оле Кирсановой. Никто из ребят уже не удивлялся – привыкли.
      После уроков снова была тренировка. И там все было как обычно: мы победили с перевесом в двадцать два очка. Все уже знали, что непременно должна выиграть та команда, в которой играю я. Поэтому мне приходилось каждый раз играть то за одних, то за других – чтобы никому не было обидно. Леня уже перестал меня хвалить – тоже, видать, привык к моим успехам. Только уже в который раз повторил, чтобы я старался не терять форму.
      – Не беспокойтесь, – ответил я, – у меня запасная есть, на прошлой неделе купили.
      Все дружно расхохотались. Это, если честно, тоже было моим недавним «приобретением». Я имею ввиду появившееся откуда ни возьмись чувство юмора. Не то, чтобы раньше я был совсем уж букой, но и душой компании меня тоже назвать было нельзя.
      Иногда я очень хотел быть таким же острым на язык, как наш Максим. Но у меня почему-то почти никогда не получалось вовремя придумать какую-нибудь подходящую шутку. А когда я вспоминал смешной анекдот, то в моем исполнении он получался не таким забавным, как если бы его рассказывал все тот же Максим. Я ему даже немного завидовал. А теперь, все считали, что я чуть ли не самый остроумный в классе.
      Я отметил это машинально, потому что у меня не было времени поразмыслить как следует.

* * *

      Я пришел домой в шестом часу вечера. Из кухни доносился аппетитный запах моего любимого флотского борща. Бросив сумку в коридоре, я пошел в ванную мыть руки.
      – Юра! У нас новости! – из кухни вышла мама с половником в руках.
      Она выглядела очень обрадованной. Нетрудно было догадаться, что новость хорошая, и приготовился слушать.
      – Сегодня телеграмма пришла. К нам приезжают тетя Лена и Сережа из Ленинграда.
      На несколько минут я потерял дар речи. Мама продолжала:
      – Поезд приходит послезавтра в одиннадцать часов дня.
      Может, ты встретишь их, а то мне срочно нужно быть на работе, хотя бы до обеда – у нас ведь комиссия. А папа вернется из командировки только в четверг.
      Я все еще молчал.
      – Юра! – окликнула меня мама. – Ты меня слышишь?
      – Да, конечно, слышу, – ответил я наконец.
      – Так ты пойдешь на вокзал?
      – Зачем? – спросил я. Мне казалось, что у меня что-то со слухом.
      – Да, как я посмотрю, совсем заучился, – мама затрясла половником и поспешила на кухню – там что-то выкипало.
      Я поплелся за ней.
      – Ты говоришь, тетя Лена приезжает? – осторожно переспросил я.
      Мама качнула головой.
      – По-моему, я внятно тебе все объяснила, – проворчала она, помешивая борщ.
      – И Серега? – продолжал я задавать идиотские вопросы.
      – Повторяю еще раз для особо одаренных: послезавтра в одиннадцать ноль-ноль приедут поездом из Ленинграда, – она все еще не привыкла к новому названию города, – тетя Лена и Сережа – ее сын, а твой двоюродный брат.
      Я сел на табурет и уставился на чайник, все еще не в состоянии прийти в себя. Мама посмотрела на меня и отвернулась. Она, видно, очень удивилась, что я не проявляю никакой радости, услышав такую новость. Ей и в голову не могло прийти, почему я так странно себя веду.
      – Но Серега же учится! – произнес я, переведя взгляд на маму.
      – Ну и что? Может быть, у него каникулы, или как там у них, в военном училище называется. Выкроили время, чтобы повидаться с родней. Там с тобой какая разница, главное, что они приезжают, – ответила она.
      – А почему они перед этим не написали письма?
      – Ты же знаешь, никто из них не любит писать письма. И потом, может, они решили устроить нам сюрприз. Вдруг они внезапно надумали приехать и не было времени, чтобы нас предупредить.
      – Да уж, всем сюрпризам сюрприз, – протянул я.
      – Ты голодный, наверное, поэтому у тебя ум за разум заходит, – сказала мама, поставив передо мной большущую тарелку с только что сваренным борщом.
      Я взял ложку и машинально принялся за еду. Но мой аппетит куда-то запропастился.
      «Это не могло быть случайностью, – думал я, не замечая, что ложка замерла на полпути между тарелкой и ртом, – это я сделал так, что они приезжают».
      – Ты почему не ешь? – спросила мама, прекрасно зная, что я всегда любил флотский борщ и мог съесть несколько тарелок подряд.
      Но после того, как я услышал о приезде Сереги и тети Лены, мысли о еде испарились. Я отодвинул тарелку с так и не съеденным борщом, поднялся и сказал:
      – Я пойду к Антону Красильникову.
      – Зачем? – удивилась мама.
      – Нужно взять у него задание по английскому языку, – брякнул я первое, что пришло в голову.
      – Ты же можешь позвонить ему!
      – Нет, – крикнул я уже из прихожей, натягивая куртку, – лучше самому сходить.
      – Не понимаю, – удивлялась мама, – почему ты так равнодушно выслушал, что приезжает двой двоюродный брат. Ты всегда хотел с ним повидаться.
      – Я очень рад, – ответил я, но, по-моему, мама мне не поверила.
      Я спешил побыстрее убраться из дома, чтобы мама не решила, что у меня не все в порядке с головой.

* * *

      Красильников был дома. Да и где бы он еще мог быть, если на улице свистел ветер и шел мокрый снег?
      Он как будто не очень удивился, увидев меня.
      – Нужно поговорить, – коротко сказал я.
      – Пошли, – Антон посторонился, пропуская меня вперед.
      Мы вошли в его комнату. Я плюхнулся на диван, наблюдая, как Антон плотно прикрывает дверь.
      – Чаю хочешь? – как гостеприимный хозяин предложил он, только мне сейчас было не до этикета.
      – Какой там чай! – вскинулся я. – У меня тут такое творится!
      – В чем дело? – Антон уселся на стул напротив меня.
      – Серега приезжает! – выпалил я, решив почему-то, что этим все сказано.
      Красильников недоуменно на меня смотрел.
      – Какой Серега? – спросил он, видя, что я ничего не прибавляю.
      – Брат двоюродный, из Питера.
      – А-а! – он помолчал, наверное, не зная, как на это нужно реагировать.
      До меня наконец стало доходить, что Антон не в курсе моих замыслов и ничего не знает о наших родственниках из Питера.
      Я постарался, как можно связней, рассказать ему о том, что со мной было накануне. Начал с того, что припомнил все события, что произошли со мной за последний месяц, потом перешел к разговору с отцом. Рассказал, как его слова навели меня на мысль, что все мои успехи – не случайность. И закончил рассказ тем, что перед сном думал о Сереге и хотел встретиться с ним.
      У меня, видать, не очень хорошо получалось, потому что Красильников постоянно переспрашивал и задавал уточняющие вопросы.
      – Значит, ты решил, что стоит тебе чего-то очень сильно захотеть, и это сбывается?
      – Ну да! А разве не так?
      Я снова начал перечислять ему свои успехи и достижения.
      – Постой! – перебил меня Антон. – Я все понял. Приезд твоего двоюродного брата был последней проверкой, так?
      Я кивнул. Меня удивляло, что мой лучший друг реагирует на все это так спокойно, когда у меня самого голова кружится.
      – Ну и прекрасно! Теперь ты убедился, что мыслил правильно.
      – Но этого же не может быть! Как ты не понимаешь! Серега учится в Питере в военном училище, с какой стати ему приезжать сюда, да еще в такое время года, когда ни тепла, ни снега, одна слякоть и грязь. Все эти годы молчали, а тут появились безо всякого предупреждения!
      – Ну так и есть доказательство. Не пойму, почему ты такой ошалевший. Мы же с самого начала решили, что с тобой что-то будет происходить. Ты, вроде, с нами согласился.
      – Да, и все-таки у меня не укладывается в голове.
      – А помнишь, как было с той гадальной доской? Сначала мы тоже не могли поверить, а потом поняли, что с ее помощью можно предсказывать события и даже влиять на них. Я ожидал чего-то подобного, так как сам пережил всякие удивительные события, когда понял, что доска – не простая, а магическая.
      – Это другое, – отмахнулся я.
      – Да, конечно, – согласился Антон, – та головоломка и эта монета – разные вещи, но между ними есть кое-что общее.
      – А по-моему, ничего общего между ними нет. Не помню, чтобы на тебя сваливалось столько благ, сколько на меня сыплется.
      Доска не исполняла всех твоих желаний, она только предсказывала плохое, что ждало кого-то из нас. А я же не предсказываю события.
      – Ты забыл, как нам удалось вылечить мужа Лидии Васильевны?
      Он был безнадежно больным, а у нас получилось. И после этого ты говоришь, что доска не исполняла желаний?
      Мне ничего не оставалось, как согласиться.
      – Что-то я не помню, чтобы у тебя все получалось так же удачно, как у меня сейчас.
      – Да, такого не было. Гадальная доска не исполняла всех желаний. И служила она не только мне, а всем нам. Но все равно между ним есть кое-что общее.
      – Что?
      – То, что и доска, и монета – магические предметы.
      Я пожал плечами – подумаешь, Америку открыл. Это я и сам давным-давно знал. Но я никак не мог привыкнуть к мысли, что монета способна выполнять все мои желания.
      – А может, мама права? И они действительно приехали просто потому, что выкроили свободное время и захотели нас повидать?
      – А ты попробуй загадать еще что-нибудь, – посоветовал Антон.
      – Знаешь, я по сто раз на дню о чем-нибудь мечтаю: на уроке – о бутерброде с колбасой, на тренировке – о бутылке холодной газировки, но это же не сваливается мне на голову.
      – В том-то и дело! Монета – не скатерть-самобранка, не волшебная палочка. Она исполняет только самые заветные твои желания, которые от сердца идут, понимаешь?
      Я задумался.
      – Наверное, понимаю.
      – А таких желаний не так уж и много, – добавил Антон.
      – Точно, – согласился я, вспомнив, с каким трудом мне удалось вчера придумать хотя бы одно.
      – И все-таки я все еще не верю.
      Мне показалось, что Антон скрывает от меня улыбку.
      – А что если тебе захотеть, чтобы они не приезжали? – произнес он.
      – Вот еще! Я так рад, что повидаюсь с Серегой! В кои веки возможность представилась!
      – Вот-вот, – кивнул Красильников, – я же говорю, самые заветные.
      – Неужели монета? – снова спросил я.
      Антон не выдержал и рассмеялся.
      – Я, кажется, понимаю, почему тебе так тяжело поверить в это!
      – Почему? – меня немного покоробило насмешливое выражение его лица.
      – Я скажу, если ты дашь мне слово, что не обидишься.
      Я согласился.
      – Мы с Евой уже давно наблюдаем за тем, что с тобой творится, и все думаем, когда же ты наконец прозреешь.
      Он все посмеивался, а мне вот совсем не до смеха было! Но, вспомнив, что я обещал не обижаться, я тоже улыбнулся и сказал:
      – Ну, если вы с Журавлевой такие умные, то помогите мне, дурачку, прозреть – сам я не могу.
      Антон посерьезнел и произнес:
      – Я понимаю тебя. Наверное, на твоем месте я вел бы себя точно так же. Каждому хочется думать, что все хорошее в его жизни происходит заслуженно. Что твои отличные оценки – результат мозговых напрягов. Что в баскетболе ты первый не потому, что тебе везет, а из-за спортивного таланта. Что с Бульдозером-младшим ты совладал потому, что самый сильный и смелый. И тэ дэ и тэ пэ. Понимаешь, что я хочу сказать?
      Я понимал. Ведь сам об этом только вчера думал. Мне стало немножко не по себе. Еще бы, кому понравится такое открытие?
      – Значит, получается, что все мои успехи незаслуженные, да?
      Антон пожал плечами.
      – Наверное, не совсем так.
      У меня отлегло от сердца.
      – Раз эта вещь попала в твои руки, значит все это было предопределено.
      – Кем предопре...дено?
      – Не знаю, судьбой, наверное. Какими-нибудь высшими силами.
      – А вы с Журавлевой уже давно обо всем догадались?
      – Не так, чтобы очень. Я начал подумывать об этом после того, как ты расправился с Бульдозером-младшим и он стал обходить тебя десятой дорогой.
      – А Ева?
      – Точно не знаю. Мне она об этом недавно сказала.
      – Вы что же, смеялись надо мной втихоря, да?
      – Ну что ты, конечно нет! – Антон открыто посмотрел мне в глаза. – С чего бы мы стали смеяться. Мне просто было забавно наблюдать за тем, как ты не хочешь поверить, что все это связано с монетой.
      – Да верю я, верю, – проворчал я, опуская глаза.

* * *

      Через день приехали наши родственники из Питера. Маме все-таки удалось отпроситься с работы и взять отпуск за свой счет. Она очень радовалась их приезду, так как они с тетей Леной отлично ладят друг с другом.
      После приветствий я первым делом спросил у Сереги:
      – Как это вы сподобились?
      – А то что, не рад? – спросил Серега. Теперь он вынужден был смотреть на меня снизу вверх – я был почти на полголовы выше его.
      – Рад, конечно! И даже очень. Просто интересно. Вы ведь не собирались?
      – Если честно, нет. Как-то вдруг решили. Я на днях из больницы выписался – мне аппендицит вырезали. У меня освобождение от учебы на три недели, а дома сидеть скучно.
      Тут как раз мама в отпуск вышла неожиданно. Отца нет, он сейчас в Финляндии – работает по контракту. Вот мы с матерью подумали и решили съездить в Псков на недельку, вас повидать.
      – Давно решили?
      Серега удивленно взглянул на меня. Я и сам понимал, что глупые вопросы задаю, но мне очень хотелось все выяснить.
      – Мы давно подумывали, но окончательно только два дня назад решили.
      – Во сколько?
      – Что во сколько?
      – Во сколько решили?
      Серега перевел глаза на мою маму.
      – Не обращайте внимания, – тут же вступила она, – Юра в последнее время немного не в себе. Он стал так упорно заниматься, одни «пятерки» приносит, – похвасталась она тете Лене, – и тренировки каждый день. Переутомился чуть-чуть. Он, когда узнал о вашем приезде, таким же был.
      Это скоро пройдет.
      – Да ты у нас отличник! – Серега со смехом хлопнул меня по плечу. – Да еще и спортсмен впридачу.
      – Он первый баскетболист во всей школе, – ввернула мама.
      Я все больше удивлялся, слушая ее. Не ожидал от мамы, что она так будет хвастать моими успехами.
      – Я сразу понял, как тебя увидел, что ты или волейболист, или баскетболист. – сказал Серега. – Молоток! Идешь по стопам родственников, – это он себя имел ввиду.
      Мама написала мне «увольнительную», так что я целую неделю мог не ходить в школу. Но тренировки я все-таки не пропускал – через четыре начинался районный чемпионат.
      Мы с Серегой все эти дни почти не расставались. Мама с тетей Леной без умолку болтали и не могли наговориться, даже по ночам из их комнаты доносились голоса. А мы бродили по городу. Я показывал брату наши достопримечательности и водил с собой на тренировки. Все было так, как мне хотелось. Мы общались как равные. Разницы в пять лет совсем не ощущалось.
      Серега сам сказал мне об этом.
      – Я думал, у тебя в голове один рэп, да компьютерные игрушки, а ты, оказывается, серьезный парень.
      От этой похвалы я даже слегка покраснел. Но потом подумал, как бы все это сложилось, не будь у меня монеты. Но тут же вспомнил, что если бы ее у меня не было, Серега ко мне не приехал бы.
      От всех этих мыслей у меня испортилось настроение, и я заставил себя выкинуть их из головы. По крайней мере, на то время, пока они у нас гостят.

* * *

      – Я тобой горжусь! – сказал Серега после матча.
      Стоит ли говорить, что мы без особого труда выиграли у соперников с перевесом в четырнадцать очков. Могло быть и лучше, но Антон как раз подхватил грипп, и в игре не участвовал. А без него было тяжеловато. Было несколько моментов, когда я почти совсем один вел мяч.
      Все меня поздравляли, а Леонидов даже отечески похлопал по спине – это с ним в первый раз было. Но больше всего я поразился и даже смешался, когда какая-то неизвестная девчонка, наверное, из другой школы, подошла ко мне и протянула цветы. Я чуть сквозь землю не провалился. Меня сразу окрестили «звездой» баскетбола и пророчили мне великое спортивное будущее.
      Все бы ничего, но почему-то на ум пришел старый фильм, который назывался «Приключения электроника». Кстати, довольно интересный, хотя и старинный. Так вот, там был мальчишка – отпетый троечник, который отправил в школу вместо себя своего двойника-робота. И тот стал круглым отличником и даже классным хоккеистом. Его все носили на руках, хвалили, а он в конце концов понял, что это хвалят не его, а двойника и, в конце концов, решил во всем признаться.
      Я начинал чувствовать себя именно этим пацаном – Сыроежкиным. И мне это не очень нравилось. Я успокаивал себя мыслями, что за меня никто ничего не делает, а я сам всего добиваюсь – монета просто помогает мне и облегчает задачу.
      Иногда мне удавалось убедить себя в этом, но потом снова начинал сомневаться.

* * *

      – Ты чего такой задумчивый? – спросил меня Серега в день своего отъезда, когда мы в последний раз вышли прогуляться с ним.
      – Как чего? Ты уезжаешь, чему тут радоваться?
      – Будем переписываться, звонить друг другу.
      – Ты же терпеть не можешь письма писать!
      – А мы по электронной почте общаться будем! Кстати, ты мне свои координаты запиши.
      Я кивнул и после недолгого молчания задал вопрос, который мучил меня все эти дни:
      – Скажи, Серега, а если бы я не был хорошим баскетболистом, ты бы со мной общался так же, как теперь?
      Я внимательно посмотрел на него – от ответа зависело очень многое.
      – Конечно! – без колебаний ответил Серега.
      – А если бы я не был отличником?
      – Честно?
      У меня внутри что-то сжалось.
      – Честно, – хриплым голосом ответил я.
      – Я терпеть не могу отличников, – со смехом произнес Серега.
      – Почему? – я тоже засмеялся.
      – Они всегда бывают страшными занудами. Но ты – исключение, – тут же добавил он, – и вообще, я не понимаю, зачем ты задаешь мне эти дурацкие вопросы?
      Я пожал плечами.
      – Сам не знаю! Просто я не могу забыть, как ты ко мне относился, когда мы к вам приезжали четыре года назад.
      – Ну-у! Нашел чего вспомнить. Тогда я был подростком, а ты ребенком. А в том возрасте разница в пять лет – это целая вечность. Естественно, ты мне казался младенцем, да еще и противноватым.
      – Это почему?
      – Потому что хотел, чтобы тебя за взрослого держали, а самому всего лет восемь было.
      – Девять, – поправил я.
      – А-а, ну это, конечно, в корне меняет дело!
      Мы засмеялись и вернулись домой – пора было собираться на вокзал.
      Мне было очень грустно. Не помню, когда в последний раз я чувствовал себя таким же подавленным. Я знал, что Серега сказал мне правду – ему тоже не хотелось расставаться со мной. Мы условились, что обязательно встретимся следующим летом – я приеду к ним в Питер.
      Мама и тетя Лена утирали слезы и без конца обнимались. Мы с Серегой тоже обнялись, как настоящие братья. В горле защипало, терпеть не могу эти прощания! Услышав, как проводник зовет пассажиров в вагон, я даже почувствовал облегчение. Еще немного, и я бы заплакал так же, как и наши матери.
      Серега пожал мне руку и, подхватив сумку, пошел к вагону.
      Взойдя на ступеньки, он обернулся и помахал нам. Вдруг мне подумалось, что я должен как следует разглядеть его, чтобы не забывать, каким он был, когда гостил у нас.
      Я пристально посмотрел на него, стараясь не упустить из виду ни одну деталь его внешности.
      Внезапно со мной стало что-то происходить. Я даже подумал, что у меня начались галлюцинации. Я смотрел на Серегу, но видел не его, а какое-то свечение, исходящее от его тела.
      Оно как бы окутывало всего Серегу и было голубоватого цвета.
      Это продолжалось всего несколько секунд, и я не сумел толком рассмотреть его. Потом Серегу заслонили другие пассажиры, которые поднимались в вагон, а он, в последний раз махнув мне, исчез из вида.
      Я стоял, как громом пораженный, совершенно не понимая, что со мной происходит. Потом мы возвращались домой.
      – Как жалко, что папа задержался в командировке и так с ними и не повидался, – говорила она, но я ее не слушал.
      Я все никак не мог взять в толк, что же это было.
      Естественно, прямо с вокзала я помчался к Антону, которого не видел уже несколько дней – он болел и никуда не выходил из дома.

      – Это, наверное, была аура, – произнес Красильников, внимательно выслушав мой бестолковый рассказ.
      Мы сидели на кухне – его отца еще не было.
      – Аура? – переспросил я. Это слово мне ни о чем не говорило.
      – Астральное тело, – пояснил Антон, только я все равно ничего не понял, – я читал об этом как-то. Нужно с Евой проконсультироваться, она лучше меня знает об этом.
      Антон встал и направился к телефону.
      – Не пойму, о чем ты тут толкуешь! – я никак не мог успокоиться.
      Мне казалось, что я начинаю сходить с ума и вижу галлюцинации. Успокаивало только то, что Красильников, похоже, отнесся к моему рассказу без всякого потрясения.
      – Ева, – произнес он, набрав номер Журавлевой, – ты сейчас можешь зайти ко мне? У меня здесь Гислер сидит. Нам нужно кое о чем с тобой проконсультироваться, – он помолчал, – слушая ее. – Отлично, ждем, – и повесил трубку.
      – Уже выходит, – бодро сообщил он и вернулся к столу, на котором стояли чашки с чаем, – давай пока чайку попьем.
      – Да какой там чаек! – возмутился я. – У меня крыша едет, глюки катят, а ты со своим чайком.
      Красильников расхохотался. А мне захотелось встать и наброситься на него с кулаками. Наверное, он понял, что мне не до смеха, и перестал строить из себя шибко умного.
      – Юр, никакая крыша у тебя не едет. Я считаю, что у тебя открылась новая способность.
      – Какая? Свечения видеть?
      – Да, видеть астральные тела людей.
      – Я немного об этом знаю, но где-то читал, что некоторые экстрасенсы обладают даром видеть ауру человека. На этом основывается их способность излечивать людей. По астральному телу можно определить здоров человек или болен, и если болен, то какой именно орган у него поражен и чем. Но я думаю, Ева объяснит нам все это подробнее.
      Я задумался над словами Красильникова. Теперь мне стало вспоминаться, что я тоже что-то такое слышал или читал. Но, честно сказать, эти вещи меня никогда не интересовали. И уж, конечно, у меня и в мыслях не было, что я когда-нибудь столкнусь с ними так близко.
      Антон все пытался уговорить меня попить чаю, но мне не хотелось. Я поглядывал на дверь, ожидая с нетерпением прихода Журавлевой. Она прибежала минут через двадцать, видно, очень торопилась.
      – Что случилось? – сразу спросила она, забыв поздороваться.
      Евины глаза сверкали от любопытства, она не сводила с меня взгляда.
      – Юр, – обратился ко мне Красильников, – ты не будешь против, если я расскажу Еве обо всем с самого начала.
      – Ладно, рассказывай, – буркнул я, – только покороче.
      Ева села на табурет и стала греть озябшие руки о чашку с горячим чаем, которую поставил перед ней Антон.
      Красильников в нескольких словах поведал Журавлевой о том, как я начал догадываться о свойствах монеты, загадал желание, и оно сразу же исполнилось. Ева слушала спокойно и не проявляла никакого удивления. Но когда Антон дошел до того момента, как я увидел на вокзале свечение, исходившее от моего двоюродного брата, она насторожилась.
      – Ага! – вырвалось у нее, когда Красильников умолк. – Так вот значит в чем заключается основное свойство монеты!
      – Видеть астральные тела людей? – уточнил Антон.
      – Да, наверное. Расскажи мне еще раз, как это было, – попросила Ева.
      Я снова во всех подробностях описал сцену на вокзале.
      – А сколько это продолжалось?
      – Не очень долго, несколько секунд, хотя, я не знаю, может быть, я видел бы его и дольше, но Серегу от меня заслонили другие люди.
      – А у них ты ничего такого не заметил?
      – Конечно, нет! Я и на вас смотрю и ничего такого не вижу.
      После этих слов и Красильников и Журавлева как-то заерзали на свих табуретах, словно испугались, что я могу увидеть в них что-то скрытое от глаз других людей. Но я и вправду ничего такого не видел. Все было как обычно.
      – Действительно, почему Юра не видит наших астральных оболочек, если уж у него открылась такая способность? – удивленно спросил Антон.
      – Может быть, он способен видеть ауры только своих родственников? И к тому же, – Ева оживилась от пришедшей ей в голову мысли, – не забывай, что этот дар открылся у него только что и еще не успел по-настоящему сформироваться и окрепнуть.
      – А что? Это вполне возможно!
      Мне не очень-то нравилось, что они опять обсуждают все, что со мной происходит, так, будто меня рядом нет или я глупое животное, которое ничего не понимает. А я еще пришел к ним за советом и поддержкой.
      – Так что же получается, значит, скоро я смогу видеть астральные тела других людей? Но зачем мне это?
      – А ты все хотел только «пятерки» получать, да в корзину мячи забрасывать? За все надо платить! – нравоучительно сказала Журавлева.
      – Но все-таки хочется знать, что это за штука такая, может, тогда я пойму, как мне с ней быть.
      – Да, Ева, мы тебя за этим и позвали, – признался Антон, – ты что-нибудь можешь сказать об астральных оболочках? Мы с Юркой о них почти ничего не знаем.
      Журавлева насупилась, вспоминая: Я как раз недавно читала, что согласно учению йогов, каждое человеческое тело имеет биополе, которое состоит из нескольких тел. Эта как бы оболочка – ты правильно сказал, – она посмотрела на Красильникова, – ее не видно невооруженным глазом и, конечно, нельзя потрогать. Но йоги все-таки считают, что она существует. И сейчас есть много подтверждений этому.
      – А зачем нужны эти оболочки? – спросил я.
      – Они управляют нашими телами. Например, эфирное тело связано с физическим телом, то есть отвечает за наше здоровье и самочувствие. А вот другое тело, – Журавлева задумалась, вспоминая, – астральное, отвечает за наши эмоции и чувство. Оно, по-моему, управляет эфирным телом.
      – А я что видел?
      – Ты, скорее всего, видел ауру своего двоюродного брата.
      Мне это ни о чем не говорило, Красильникову, как видно, тоже.
      – А ее с чем едят? – спросил он.
      Журавлева вздохнула, словно ей было тяжко иметь дело с такими неучами, как мы. Но я не переживал, потому что был уже не один, а с Антоном.
      – Аура и есть биополе, – сказала Ева тоном настоящей учительницы.
      – А-а! Значит, это все тела вместе! – догадался я.
      – Да, именно так.
      Мне очень хотелось цыкнуть на Журавлеву, чтобы она перестала строить из себя умницу, но я знал, что могу обидеть ее – Ева у нас очень чувствительная и легко ранимая. Поэтому я промолчал.
      – Юр, а может, ты попробуешь разглядеть наши астральные тела? – вдруг предложил мне Антон.
      – Я без этого могу спокойно обойтись! – тут же воскликнула Ева.
      – Ну ладно, тогда только мое!
      – Да я не знаю, как это у меня получилось.
      – А ты вспомни, о чем думал, что чувствовал в тот момент.
      Я напрягся, вспоминая. Вот Серега пожимает мою руку, разворачивается и идет к вагону. Я смотрю ему вслед и еле сдерживаю слезы, до того мне не хочется с ним расставаться.
      От этих воспоминаний опять защипало глаза и комок подступил к горлу. А потом что я сделал?
      Мне вспомнилось, что я захотел разглядеть Серегу очень внимательно, чтобы его вид надолго остался в моей памяти. Я вспомнил, как весь напрягся и... тут-то все и началось.
      – Ну что, попробуешь? – спросил Красильников, когда я перевел на него взгляд.
      – Попробую, но вряд ли у меня это получится.
      Антон встал и отошел от стола, встав напротив меня.
      – Отойди немного, – сказал я.
      Он сделал несколько шагов назад.
      Я вылупился на него и стал поедать его взглядом. Но ничего не выходило. Я видел Красильникова, его руки, ноги, туловище, голову – в общем, только физическое тело. Когда я уже собирался сказать, что ничего не получается, мне пришло в голову постараться сделать так же, как, как тогда. Я стал не просто на него смотреть, а «запоминать», отправляя в глубину своего сознания облик, как если бы я с ним расставался и хотел запомнить, как он выглядит.
      У меня получилось! Что-то в моем мозгу переключилось, и теперь Антон казался другим. Сначала я увидел туманную оболочку, которая выступала от тела Красильникова примерно на десять сантиметров, или чуть меньше. А несколько секунд спустя вокруг этого облака появилось другое. Я сразу понял, что это уже другой «слой». Он совсем не походил на первый.
      Во-первых, был гораздо больше – выступал где-то на полметра, искрился разними цветами и уже не повторял форму Антонова тела, а напоминал кокон, который суживался кверху и книзу.
      У меня закружилась голова, и я закрыл глаза.
      – Ну что? Ты видел? – набросились они на меня.
      Я рассказал.
      – Первое, что ты увидел, было эфирное тело, а второе – астральное, – заявила Ева, – как раз подходит под то описание, о котором я читала. Тебе не показалось, что первая оболочка плотнее, чем вторая?
      – Да, вроде она не такая прозрачная, – неуверенно ответил я.
      – Я как раз на днях читала очень интересную статью. Там пытались ответить на вопрос, что от чего зависит, физическое тело или биополе.
      – В каком смысле?
      – То есть, что нарушается раньше, – объяснила Журавлева.
      – И что?
      – Оказалось, что может быть по-разному. Например, если происходит воздействие на биополе, то повреждается физическое тело. Но при травмах, образуется особое образование в ауре, которое проходит только тогда, когда полностью излечивается физическое тело.
      Мне нелегко было вникнуть во все эти тонкости, а Ева, похоже, прекрасно в них разбиралась.
      – Все это интересно, но я все никак не пойму, что мне делать с этой способностью, – произнес я, надеясь, что друзья помогут мне найти ответ на этот вопрос.
      Красильников пожал плечами.
      – Не знаю. Но, может быть, позже ты сам это поймешь.
      – Я думаю, что благодаря этому дару ты можешь диагносцировать болезни у людей.
      – А зачем? Проще в поликлинику сходить, – возразил я.
      – Понимаешь, есть такие болезни, которые даже супесовременное оборудование может обнаружить только на поздних стадиях, когда они уже трудно поддаются излечению или вообще не поддаются. А люди, которые могут видеть биополе, предскажут человеку, что в будущем у него могут возникнуть проблемы с таким-то органом. И будет время предупредить болезнь или остановить ее.
      Что-то мне совсем не улыбалась роль знахаря, или, как их сейчас называют, экстрасенса. Уж о чем, о чем, а об этом я никогда не мечтал.
      Мы разошлись поздним вечером. Антон посоветовал мне ничего не предпринимать и жить, как обычно.
      – Если это тебе предопределено, то скоро ты сам все поймешь, – сказал он мне напоследок.
      Перед сном я долго думал об этой открывшейся способности, но так ни к чему и не пришел. Ночью мне приснилась какая-то девушка (очень красивая, между прочим), которая стояла на коленях в той самой камере, в эскуриале, и держала в руках мою монету. Мне запомнилась, что она была в свадебном платье.

* * *

      Через день в школе появился Красильников. Он выздоровел.
      – Как дела? – спросил он.
      – Да никак, – настроение у меня было хуже некуда.
      – А я после того вечера почти сразу выздоровел. Вчера утром проснулся – насморка нет, температура нормальная. Я для приличия еще денек дома побыл, а потом сказал отцу, что в школу хочу. Ну и удивился же он. «Обычно, – говорит, – больничные себе продлевают, а ты укорачиваешь».
      – Я уверена, – сказала Журавлева, которая слушала наш разговор, – что это неспроста.
      Они оба посмотрели на меня. Я почему-то почувствовал себя виноватым.
      – Вы думаете, это я сделал?
      – Конечно! – убежденно ответила Ева. – Я отлично помню, что Антон был совсем больным, когда мы приходили к нему. Я даже опасалась, что могу подхватить от него грипп.
      – Ну не таким я был и больным! – возмутился Антон. – Но то, что мне полегчало после твоего ухода, это точно.
      – Вот не было печали... – я вздохнул и поплелся на свое место – прозвенел звонок.

* * *

      После уроков, как обычно, была тренировка. Красильников чувствовал себя совсем здоровым и пошел вместе со мной. Мы с Антоном играли в разных командах, и когда это случилось, он был на противоположном от меня конце площадки. Поэтому я не видел толком, как получилось, что он столкнулся с Пашкой Синевым и упал на левую руку.
      Все подбежали к Антону. Он сидел на полу держался за кисть руки, которая опухала буквально на глазах.
      Леонидов склонился над Красильниковым и внимательно изучил руку.
      – Скорее всего, перелом. – сказал он. – Паша, – обратился тренер к виновато сопящему Синеву, – беги в медпункт.
      – Так там никого уже нету! – ответил Пашка.
      – Ах да, я и забыл, что уже четыре часа.
      Я помог Антону подняться на ноги. Рука, видно, здорово болела, но мой друг держался молодцом. Мы пошли в раздевалку.
      – Сейчас я позвоню, чтобы прислали машину, – сказал Леня, – тебе нужно в травмпункт. Юра, помоги ему переодеться.
      Пока Красильников с горем пополам облачался в брюки и свитер, все уже быстренько оделись и разбежались – тренировка на сегодня закончилась, и Леонидов всех отпустил по домам. Только Пашка Синев нерешительно топтался рядом с нами. Но мы как будто его не видели.
      – Ты это... – промямлил он наконец, – извини меня. Я не хотел.
      – Да ладно, проехали, – сказал Антон, – с кем не бывает.
      Пашка удовлетворенно вздохнул и поспешно выскочил из раздевалки. Мы с Красильниковым остались вдвоем.
      – Что-то задерживается Леонидов, – сказал я.
      – Наверное, никак не может машину найти, – предположил Антон, держась здоровой рукой за больную.
      – Сильно болит? – спросил я.
      – Сначала не очень, а теперь да, – ответил Антон.
      Я не знал, чем помочь другу. Он сидел уже одетый и ждал Леонидова. В раздевалке было прохладно, и теперь, остывая после тренировки, я начал мерзнуть в трусах и майке.
      Красильников, несмотря на боль в руке, это заметил.
      – Чего ты стоишь тут, трясешься, как осиновый лист? Иди одевайся.
      Я пошел к своему шкафчику. Натянув штаны и джемпер, я оглянулся. Антон, видно думая, что я на него не смотрю, уже не старался скрыть, как ему больно. Он закусил губу и прислонился головой к стене.
      В это самое мгновение я вспомнил слова Журавлевой о том, что, может быть, теперь смогу лечить людей. Представилась отличная возможность проверить это.
      Я снова встал напротив Антона и попытался увидеть биополе.
      Сегодня у меня получилось гораздо быстрее и легче, чем позавчера. Пока я стоял перед ним, у меня в памяти всплывали рассуждения Евы о том, что от чего зависит. Теперь я видел, что она права. В том месте, где была травма, четко виднелось темное, почти черное пятно. Оно пульсировало и разрасталось.
      Хотя я не большой знаток таких вещей, но мне сразу стало ясно, что эта штука – нехорошая, и ее нужно убрать.
      Оставался один вопрос: как это сделать. Тут, как раз вовремя, мне пришла в голову мысль, что я просто могу этого очень сильно захотеть. Я напряг все свои силы и сосредоточил все свое внимание на этом пятне. Скорее, даже не пятне, а черной шишке. Ясно чувствовалось, что она причиняет Антону нестерпимую боль.
      «Пусть оно исчезнет», – повторял я про себя, как заклинание.
      А пятно начало светлеть и уменьшаться. Мне было очень тяжело, будто я выполнял трудную физическую работу. Я даже вспотел. Но мои труды не пропали даром. Пятно исчезало, как бы растворяясь. Я в тот момент не замечал, что Красильников открыл глаза и смотрит на меня, как загипнотизированный. Не знаю, сколько времени прошло, пока я «боролся» с этой штукой. Но вскоре она совсем пропала. Как только это случилось, в мозгу опять что-то переключилось, и Красильников стал прежним, безо всякой ауры. Я без сил опустился на скамью, стоящую у стены.
      – Юра! – услышал я голос Антона как бы издалека.
      – Чего? – вяло отозвался я.
      – Что это было?
      – Я, кажется тебя вылечил. Проверь, не болит больше.
      – Нет, совсем ничего не чувствую. И опухоль пропала.
      Красильников поднялся на ноги и подошел ко мне, на ходу ощупывая ушибленную кисть.
      – Словно ничего и не было! – удивленно воскликнул он. – Посмотри.
      Я повернул голову и посмотрел на руку, которую он мне протягивал. Она казалась совершенно здоровой.
      – У тебя получилось! – радовался Антон.
      Тут в раздевалку влетел Леонидов, а за ним медсестра, которую он неизвестно как разыскал, и наш водитель.
      Так как Красильников стоял посреди раздевалки и выглядел абсолютно здоровым, а я сидел на скамейке, привалившись к стене, они, естественно кинулись ко мне.
      – Где перелом? – медсестра наклонилась ко мне, изучая мои руки.
      Я недоуменно на нее посмотрел.
      – Это не у него перелом, – возразил Леонидов и показал на Антона.
      – У меня ничего нет, – бодро заявил тот и для убедительности вытянул вперед обе руки, – все уже прошло.
      Тренер подскочил к Красильникову и ощупал его кисть левой руки.
      – Гм, он прав – ничего нет, – Леня выглядел растерянным, – но ведь травма была?
      – Просто слегка ушиб, а теперь все прошло.
      – Я своими глазами видел опухоль, – не успокаивался Леонидов.
      – Вам, наверное, показалось, – сказала медсестра.
      – Ничего не понимаю.
      – Вам показалось, – повторил Красильников, – у меня ничего нет. Я совсем здоров.
      Воцарилось молчание. Леонидов не знал, что и сказать.
      – А этот как, – спросил водитель, указывая на меня, – может, ему помощь нужна?
      Все посмотрели на меня. Бедный Леня совсем уже ничего не мог понять. Когда он уходил, я был здоровым и бодрым и стоял рядом с Красильниковым, а теперь я сижу, словно контуженный, а Антон стоит как ни в чем не бывало. Впору усомниться в собственном психическом состоянии.
      – Да нет, у меня тоже все нормально, – сказал я, заставив себя подняться на ноги. – Просто переутомился.
      Медсестра укоризненно поглядела на тренера.
      – Вам не кажется, что вы слишком усердствуете?
      Леонидов молчал, переводя ошалелый взгляд с Антона на меня и наоборот. Мне стало не по себе за то, что мы поставили Леню в такое неловкое положение.
      – Все нормально, – сказал я громко, – уже и отдохнуть нельзя немножко.
      Мне стало получше. Я закончил переодеваться, сложил свои вещи в спортивную сумку и закрыл шкафчик.
      – Можно идти? – спросили мы с Красильниковым в один голос.
      Леня молча махнул рукой, отпуская нас.

* * *

      – У тебя получилось! – Антон ликовал. – Журавлева права была, ты теперь можешь лечить людей.
      – Если после этого мне всегда будет также плохо, то я долго не протяну.
      – Да, об этом я не подумал, извини! Значит, тебе это далось с большими усилиями?
      – Еще с какими! Как выжатый лимон был. До сих пор колени подгибаются.
      – Нужно об этом как следует поразмыслить, – сказал Антон задумчиво.
      – Хочешь думай, а у меня нет сил. Мне бы только до дома доплестись и спать завалиться.
      – Слушай! – Антона озарила какая-то догадка. – Попробуй взять монету в руки. Она у тебя с собой?
      – Да.
      Я никогда с ней не расставался.
      – Достань!
      Я вынул из внутреннего кармана куртки свою заветную монету и показал Антону.
      – Попробуй зажать ее в кулаке, возможно, это восстановит твои силы.
      Я крепко сжал монету. Не знаю, может, это было самовнушение, но мне и впрямь легче стало. Теперь дорога до дома не казалась такой длинной, я прибавил шаг.
      – Подействовало?
      – Вроде, но я не уверен.
      – Ты ее с собой положи, когда будешь спать ложиться, – посоветовал он.
      Красильников не догадывался, что я и так каждую ночь перед сном долго разглядывал монету и обязательно клал ее под подушку. Мне почему-то было неловко ему об этом рассказывать.
      Мы дошли до моего дома.
      – Давай я тебя до квартиры провожу, – предложил Антон.
      – Спасибо, сам дойду, я же не инвалид, – отказался я.
      У меня еле хватило сил, чтобы умыться и дойти до кровати.
      Кажется, я заснул еще до того, как моя голова коснулась подушки.

      Когда мы рассказали обо всем Журавлевой, она прямо запрыгала от восторга.
      – Я же вам говорила! – повторяла она.
      Проснувшись на следующее утро, я чувствовал себя почти нормально. Но только почти. У меня было такое состояние, будто я весь прошлый день трудился в поте лица и за ночь не сумел толком отдохуть. Хоть я и воспользовался советом Антона и всю ночь, даже во сне, сжимал монету в руках, силы мои восстановились только ближе к вечеру следующего дня. На тренировке Леонидов обратил внимание, что я неважно себя чувствую.
      – Что-то ты какой-то вялый сегодня, – сказал он, – наверное, действительно, переутомился. Иди домой, отдохни.
      Я не стал возражать и пошел домой. Вечером ко мне прибежала Журавлева.
      – У мне к тебе есть дело, – сказала она, когда я провел ее в свою комнату.
      – Какое еще дело?
      Вместо ответа Ева полезла в большую сумку, которую притащила с собой, и выудила из нее маленького котенка. Это был перс с пушистой дымчатой шерстью. Он жалобно мяукал. Я с удивлением посмотрел на Еву, ожидая от не объяснений.
      – Это наш котик, Персик, – сказала она.
      – Очень приятно, и что дальше?
      – Он у нас что-то приболел, может, попробуешь его вылечить?
      Я почувствовал раздражение. Неужели она не поняла, как мне тяжело дается это «излечение».
      – Я еще после вчерашнего не отошел, а ты тут со своими котами...
      Журавлева умоляюще на меня смотрела.
      – Юр, ну пожалуйста! Гляди, какой он хорошенький. Не знаю, что с ним, он уже два дня ничего не ест.
      – А к ветеринару не пробовали водить?
      – Вчера отводили, там прописали какой-то порошок, но, по-моему, он не помогает.
      Ева смотрела на меня такими глазами, что я не мог ей отказать.
      – Хорошо, я попробую, но ни за что не ручаюсь. Может, я не могу животных лечить, а только людей.
      – Это вряд ли. У животных такое же биополе, как и у нас.
      Мне было самому интересно, получится это у меня или нет. К тому же я подумал, что раз котенок маленький, то, может быть, и сил его излечение меньше займет.
      С каждым разом мне становилось все легче просматривать биополе. Если в первый раз я потратил на это несколько минут, то теперь у меня получилось секунд за пять.
      Аура этого мяукающего создания оказалась совсем не похожей на человеческую. В ней были совсем другие цвета, и форма, конечно, отличалась.
      Я обратил внимание на то, что в ней преобладает сероватый оттенок, похожий на цвет того пятна, которое я видел у Антона в том месте, где была его травмированная рука. Я сразу понял, что котенок серьезно болен. Самое трудное, если честно, было сильно захотеть, чтобы он выздоровел. Это можно объяснить – ведь я никогда прежде его не видел и не испытывал к нему особой привязанности. Скорее, мне было его очень жалко. Но мне помогли глаза Евы, она так тревожно следила за своим питомцем, что я невольно проникся ее заботой о животном.
      В конце концов мне удалось добиться того, что темно-серые пятна в его биополе стали тускнеть и сменяться другими цветами: лиловым, розоватым и сиреневым. Самое удивительное, что и сил это забрало не так много. Наверное, я был прав: размер имеет значение.
      Вскоре животина как ни в чем не бывало весело резвилась у меня в комнате. Я сходил на кухню и принес Персику молока в блюдце. Он слизал его в одну минуту. Ева была на седьмом небе от счастья.
      – Понимаешь, Юр, – тарахтела она, – мы, люди, хоть можем сказать, что у нас болит, а они-то не могут. Мы никак не могли определить, что с ним.
      – Объелся, видно, чего-нибудь, – сказал я.
      Журавлева хотела было возмутиться, но вовремя вспомнила, что я вылечил животину.
      – Спасибо тебе огромное, – произнесла она, прижимая к груди своего Персика.
      – Кстати, как ты себя теперь чувствуешь? – спросила она.
      – Много сил потратил?
      – Да не очень... – я осекся. Мне пришло в голову, что скажи я ей о том, что излечение животных дается мне намного легче, то она превратит меня в местного ветеринара. Не то, чтобы я не любил животных, но и в доктора Айболита превращаться тоже не очень хотелось.
      – Устал, конечно, – сказал я и состроил убитую мину.
      – Извини, что побеспокоила.
      – Да ладно, чего уж там.
      – Ты отдыхай, а мы пойдем.
      Ева положила котенка, который теперь резво сопротивлялся, в свою сумку и выскользнула из комнаты. Я понадеялся, что теперь она не будет донимать меня такими просьбами.
      Журавлева – человек деликатный.

* * *

      Мне стали сниться странные сны. Все они обязательно были о той самой девушке, которую я увидел во сне в первый раз, когда открыл в себе способность проглядывать биополе.
      Сначала я думал, что все это случайность. Но сны о девушке повторялись регулярно. Через какое-то время я начал догадываться, что мне как будто показывают фильм, но не с начала, а с конца. Странное ощущение. Из-за этого я в первое время никак не мог уловить связи. Но поскольку один и то же сон повторялся по нескольку раз, у меня начала складываться связная история.
      Сцена в подземелье была финальной. А до этого девушку вели туда вооруженные люди в сопровождении священника со строгим неподвижным лицом. Потом я увидел ее в большой комнате, а вокруг были какие-то люди, как мне показалось, ее родители, братья и сестры.
      Самое главное, я точно знал, сам не знаю откуда, что эта девушка лечила людей с помощью моей монеты – тогда она принадлежала ей. Из чего я заключил, что сны связаны с монетой.
      Я рассказал об этом Антону.
      – Знаешь, а мне тоже снились странные сны в то время, когда у меня была та гадальная доска. Но в них, к сожалению, не было красивых девушек. Я постоянно видел во сне двоих людей, по-моему, они были пожилыми. А когда доску украли, эти сны прекратились.
      – Мне кажется, что я вижу историю этой монеты. Тот момент, когда она попала в камеру эскуриала.
      – Очень может быть, – ответил Красильников.
      Он выглядел каким-то озабоченным. Я понял, что Антон хочет поговорить со мной о чем-то, но не решается. Я так прямо и спросил его об этом.
      – Да, меня кое-что беспокоит, – ответил он.
      Мы сидели у него в комнате. После тренировки я сразу пошел к Антону, чтобы обсудить с ним мои сны.
      – Ты не замечаешь, что с тобой что-то не так? – острожно спросил Антон.
      – Что ты имеешь в виду? – не понял я.
      – Сегодня ты схватил «тройку» по русскому. А ведь с тобой давно такого не бывало.
      – Я вчера так устал, что даже не открывал учебник.
      – А раньше ты не уставал? С того момента, как у тебя появилась монета, – уточнил Красильников.
      Я задумался и покачал головой.
      – Нет, так сильно я не уставал даже до этого.
      – Вот-вот, – Антон закивал, – мне тоже кажется – что-то стало изменяться.
      – Я сначала не придавал этому большого значения, но теперь тоже понимаю, что мне уже не так везет, как раньше. Вчера вот опять с мамой спорил: заставляла меня посуду мыть, а такого с моего приезда ни разу не было.
      Красильников засмеялся.
      – Ну ты и тунеядец!
      – Просто я не так люблю заниматься домашним хозяйством, как ты.
      – Побыл бы на моем месте, полюбил бы!
      – У меня и с отцом проблемы начались. Он мне теперь начал делать выволочки каждый день.
      – За что? – удивился Антон.
      – Как за что? За плохие отметки, да и за другие повинности.
      Их у меня в последнее время много стало.
      – Тебе не кажется, что все это связано с твоей новой способностью?
      – Излечивать?
      – Ага.
      – Кажется? Да я в этом уверен!
      – А ты еще много раз это делал?
      – Не очень. Кроме тебя я еще вылечил Евиного котенка, нашего волнистого попугайчика...
      – Я в хорошей компании, – Антон рассмеялся.
      – А вчера я маму от мигрени избавил. А вместо благодарности...
      – Постой! Ты что сказал ей?
      – Да нет же! Она в тот момент дремала и ничего не поняла. А потом встала, как огурчик. И тут же давай меня шпынять за посуду!
      Красильников продолжал хихикать. Не знаю, что в этом было смешного?

* * *

      Еще через несколько дней я полностью убедился, что наши с Антоном предположения оказались верными. То ли я раньше не замечал, то ли и впрямь на нас в последнее время стали сваливаться всякие напасти, только мой отец подхватил сильную простуду. Я, как любящий сын, не мог равнодушно смотреть, как папа лежит на диване, беспрерывно чихая и кашляя и глотает таблетки пригоршнями. Он жаловался на боль в горле и головокружения. Участковый врач измерил ему давление, оно оказалось очень низким.
      Вечером, дождавшись, пока отец останется один (мама выселила его в гостиную, чтобы не заразиться), я вошел к нему. Папа спал, дыхание у него было тяжелое, с хрипами.
      В темной комнате я хорошо видел, что биополе отца явно было не в порядке. Мало того, что оно было тусклым, в области поясницы проглядывалось множество серых пятен. Я вспомнил, что он уже давно жалуется на боли в спине. Но к врачу не идет – все некогда.
      Вот я и избавил его сразу и от простуды, и от проблем с позвоночником. Трудно описать, каких трудов мне это стоило.
      Я доплелся до своей комнаты и свалился на кровать, даже не расстелив постель – сил не было. Теперь мое собственное дыхание стало тяжелым и хриплым. Утешало только одно: то-то папа удивится, когда проснется утром здоровым и бодрым.
      Жаль, что родители так и не узнают, кому они обязаны избавлением от своих недугов. Представляю, что с ними было бы, если бы я им об этом сказал!

* * *

      Мне снова приснилась та девушка. Теперь я знал, что ее зовут Мануэлла. Она собиралась выйти за муж за парня, которого любила, и была очень счастлива.
      Естественно, я проспал. Мама еле меня растолкала. Отец ходил по квартире и напевал – от болезни и следа не осталось. Он думал, что это таблетки ему помогли.
      – Теперь я буду верить в современную медицину, – довольным тоном сказал он, забыв, что эти же самые таблетки не приносили никакой пользы в прошлые дни.
      Я с трудом разлепил веки, да и то благодаря маме, которая немилосердно трясла меня за плечо. Есть совсем не хотелось.
      Поковырявшись в тарелке, я кое-как оделся и пошел в школу, чувствуя себя столетним стариком. Опоздал на двадцать минут.
      Антон сразу понял, чем я занимался накануне.
      – Кого на этот раз спасал? – спросил он на перемене.
      – Отца, – промямлил я.
      – Сильно он разболелся?
      – А по мне не видно?
      – Еще как видно. Не пойму, зачем ты школу пришел в таком состоянии.
      – А что бы я родителям сказал?
      Меня взяла досада. Неужели он сам не понимает, задает такие идиотские вопросы. Я тогда не думал, что в последнее время все чаще стал злиться и раздражаться по пустякам. Антон не стал больше ни о чем меня спрашивать. Наверное, понял, что я не в том настроении.
      За последнюю неделю мой «рейтинг» среди одноклассников резко понизился. Только Красильников и Журавлева меня терпели, с остальными я уже по нескольку раз переругался. То же самое было и с учителями. Математичка влепила мне уже две «пары» и больше не говорила, что поездка в Испанию благотворно на меня подействовала.
      Еще хуже, что и на тренировках я стал показывать ужасные результаты. Леонидов посоветовал мне принимать витамины. Он обеспокоенно поглядывал на меня – приближались соревнования на городской кубок. А я был в очень плохой форме.
      Я решил, что до соревнований не стану лечить больше никого, чего бы мне это не стоило. Мне совсем не хотелось оказаться слабаком и опозорить команду, а все к этому шло.
      В этот день я получил еще одну «пару», на этот раз по физике. Лидия Васильевна – наша химичка – тоже чуть не поставила мне «двойку», но потом передумала и сказала:
      – На следующем уроке ты мне ответишь по обеим темам, сегодняшней и следующей. Ясно?
      Я безразлично кивнул и пошел на свое место. Лидия Васильевна проследила за мной тревожным взглядом. Наверное, тоже подумала, что я переутомился.
      А на меня такая апатия нашла, что мне было все равно, кто что подумает. Мысль о тренировке, которая как обычно, была после уроков, нагоняла на меня зеленую тоску. А тут еще и урок физкультуры! Он был последним.
      Бульдозер объявил, что сегодня у нас прыжки через коня.
      Девчонки недовольно зажужжали, а ребята ничего против не имели. Я тоже нормально отношусь к прыжкам через коня, с этим у меня проблем никогда не было. Но только не в этот день.
      Сначала отпрыгали девчонки. Потом они тесной стайкой собрались у стены и приготовились наблюдать за нашими достижениями. Так как я самый высокий в нашем классе и стою в начале шеренги, а Бульдозер обычно начинает с конца, я должен был прыгать самым последним.
      Все показали неплохие результаты. Даже невысокий пухлый Сашка Давыдов, и тот прыгнул нормально. Настала моя очередь.
      Я встал к стене и начал разбег. Мне казалось, что я бегу не по деревянному полу спортзала, а по рыхлому снегу или даже по зыбучим пескам, которые норовят утянуть меня. Ноги с трудом отрывались от пола. До коня я все-таки добежал (если так можно назвать мое передвижение, занявшее раза в два больше времени, чем у самой хилой девчонки), а вот снаряд так и не сумел одолеть. Запрыгнуть-то я запрыгнул, да так и уселся на коня верхом, как джигит какой-нибудь. Сел так плотно, что и вперед продвинуться не мог.
      Все покатывались от хохота. Только Красильников и Журавлева смотрели на меня с сочувствием, но от этого мне было еще тяжелее.
      Бульдозер обрадовался возможности поиздеваться надо мной – у нас с ним отношения неважные из-за его сыночка.
      – Что же ты так, Гислер? – злорадно спросил он меня. – Наверное, так увлекся баскетболом, что ничего другого уже не можешь.
      Я слез наконец с этого дурацкого коня и поплелся к раздевалке – не мог больше оставаться там, хотя до конца урока было еще далеко.
      – Ты куда! – разъярился Бульдозер.
      – Разрешите ему уйти, – вступился за меня Антон, – он в последнее время слишком устает.
      Видно, в Бульдозере осталось что-то человеческое – он не стал приставать ко мне больше. Пробурчал только, что «некоторые мнят себя „звездами“, а сами элементарного не могут».
      Эх, до чего же мне было тошно! Понятно, на тренировку идти я сегодня не собирался – хватит с меня одного позора.
      Одевшись, я вышел на улицу. Домой идти не хотелось. Я побрел куда глаза глядят, и ноги сами принесли меня к речке.
      Стоял конец октября. Снега еще не было, но уже чувствовалось приближение зимы. Вода в реке была темной и мутной. Рядом с ней было еще холоднее, поэтому берег был пустынным.
      Мысли у меня были такие же мрачные, как и вода в реке. Очень трудно примиряться с неудачами поле того, как привык быть везде первым. К хорошему-то быстро привыкаешь. А вот к плохому – не очень. Кто-то из моих друзей сказал: «За все надо платить». Кажется, это была Ева. Теперь я понимал, что это на самом деле так.
      Я был, как говорится, на гребне славы. Конечно, в масштабах нашей школы, но это тоже немало. Исполнялись все мои желания. Все меня хвалили, я был доволен жизнью. А когда у меня обнаружилась способность лечить, я не мог не применить ее, хотя с самого начала понял, что это мне дорого обходится. Так что же? Нужно выбирать? Успехи или избавление от болезней моих близких?
      От всех этих мыслей я совсем запутался. Вынул из кармана монету. Она тускло блестела на моей ладони. Сначала я думал, что она принесет мне счастье, а теперь получается, что я благодаря ей зарабатываю себе неприятности.
      Мне снова припомнились все события последних недель. Ссоры с родителями. Испорченные отношения с учителями. «Двойки».
      Замечания Леонидова. Бульдозер! Я вспомнил, какое было у него выражение лица, когда я застрял на этом проклятущем коне. Он издевался надо мной. Тут же припомнился хохот одноклассников.
      «Как я теперь появлюсь в классе после такого позора!».
      Я разозлился. Еще никогда в жизни я не впадал в такое бешенство. Я с неприязнью посмотрел на монету, которая словно жгла мою ладонь. Ну чего мне не хватало раньше! Учился прилично. В баскетболе итак был один из лучших, если не самым лучшим. Все было нормально. Неужели я не мог бы добиться успехов без этой штуковины? Так уж ли она мне нужна?
      В голове помутнело от ярости. Все эти вопросы казались мне неразрешимыми. Я понял, что не могу сделать выбор: что мне важнее, успех или благополучие близких?
      И, решив, что ничего, кроме неприятностей, она мне не приносит, я размахнулся и швырнул ее в реку.
      В следующую секунду в голове прояснилось.
      «Что я натворил!» – меня охватил такой страх, никогда больше не увидеть своей драгоценной монеты, что я готов был без раздумий броситься в реку, чтобы достать ее оттуда.
      Но вода была холодная. Я все-таки еще не псих.
      «Может, это судьбой так предопределено», – сказал я себе, вспомнив слова Красильникова.
      Не сумел я справиться со своей находкой. Видно, она не мне предназначена. Мне хотелось плакать. Я круто развернулся и пошел домой. Но, пройдя несколько шагов, остановился и замер на одном месте.
      «Какое право я имел выбросить монету! Она ведь не моя. Эту монету ищут музеи всего мира. От нее зависит разгадка секрета тамплиеров! Если уж у меня не хватило сил обладать ею, я обязан был вернуть ее на законное место – в музей, откуда ее украли. А я что сделал? Это называется „собака на сене“ – ни себе, ни другим».
      Я понял, что поступил подло и малодушно.
      «Может, в мире живет кто-то, кто лучше сумеет распорядиться монетой! Я должен вернуть ее!».
      Я решительно возвратился к реке. Попробовал ее рукой – вода была ледяная, градусов пять, а то и меньше. Но это не останавливало меня. «Сам напортил, сам и исправлять должен», – сказал я себе.
      Я посмотрел по сторонам. Вокруг не было ни души. Да и кому придет охота шататься по берегу реки в такую погоду? Я скинул куртку. Тут же меня обдало холодной сырой волной осеннего ветра. Поеживаясь, я продолжал снимать одежду.
      Когда очередь дошла до брюк, мне послышался чей-то громкий крик.
      Обернувшись, я увидел Красильникова, который со всех ног несся ко мне.
      – Ты чего? – спросил он меня, задыхаясь от быстрого бега.
      – Ничего, – спокойно ответил я.
      – В моржи, что ли, записался?
      Антон сказал это с улыбкой, но при этом на меня смотрели его испуганные глаза. Я догадался, почему он такой.
      Красильников, видно, решил, что я собираюсь утопиться. От этой мысли я даже повеселел.
      – Просто хочу окунуться, – сказал я.
      – Ты с ума сошел – вода ледяная!
      – А я недолго!
      – Гислер! Не дури! Ты не проплывешь и трех метров.
      – Это почему?
      – Тебе ноги судорогой сведет. И потом, ты посмотри на себя – ну какой из тебя пловец, если ты через коня не смог перепрыгнуть!
      Красильников нажал на больное место. Я разорался:
      – Не твое дело, доплыву я или нет! Иди, откуда пришел, понял?!
      И продолжал раздеваться.
      – Ну ладно, – сказал Красильников с такой решительностью, что я удивленно посмотрел на него, – раз ты полезешь, то и я с тобой. Может, смогу тебя вытащить, когда ты тонуть начнешь.
      Так поступают настоящие друзья. Я никогда и не сомневался, что Антон – мой лучший друг. По крайней мере, этого монета не смогла изменить.
      – Тебя это не касается, я сам справлюсь, – ответил я.
      – С чем?
      – Ни с чем, – я понял, что чуть не проболтался.
      – Ты что, натворил что-нибудь?
      Красильников всегда отличался умом и сообразительностью.
      Отпираться не имело смысла.
      – Я монету бросил в реку.
      – Ага! Теперь все ясно. И что же, ты думаешь, что сумеешь ее найти?
      – Я должен! Не могу я так все оставить. Выбросил со злости, а потом одумался. Я ведь ее вернуть должен, а не бросать куда ни поподя.
      – Это все правильно, – согласился Антон, – но ты пойми, Гислер, мы ее не достанем сейчас. На это надо много времени.
      Тем более, здесь и дно глубоко. Придется нырять.
      – А что ты предлагаешь?
      – Подождем.
      – Чего подождем? – не понимал я.
      – Весны, – Красильников говорил со мной, словно с малым ребенком, – подождем, пока вода снова прогреется.
      – А вдруг за это время она пропадет!
      – Ну куда она пропадет? – уговаривал меня Антон. – Никто ее отсюда не вытащит, и течением ее не унесет. Полежит себе спокойненько до лета, а потом мы ее достанем, и тогда можешь делать с ней, что хочешь.
      Я призадумался. В том, что предлагал Красильников, был прок.
      За эти несколько месяцев у меня будет время, чтобы как следует все обдумать и решать, что делать дальше. А сейчас, когда ее у меня нет, я начну жить своей обычной жизнью. И посмотрю, какая жизнь мне больше по душе.
      Антон поеживался на ветру. Тут только я вспомнил, что стою, почти раздетый, да еще и друга заставляю мерзнуть – он ведь тоже уже успел скинуть верхнюю одежду. Представляю, как мы замечательно выглядели, хорошо, что у реки никого не было.
      – Да, та прав, наверное, – произнес я.
      – Конечно, прав, – подтвердил Красильников, – ну что, одеваемся?
      Я кивнул и поднял с земли свои вещи. Все-таки хорошо иметь такого друга – никакая магия его не заменит.
      И все же я очень расстроился. Никак не мог смириться с мыслью, что монета для меня потеряна. В глубине души роились подозрения, что Антон может ошибаться, и до лета ее унесет течением.
      – Нужно хорошенько запомнить это место, – сказал он.
      – Я его и так никогда не забуду.
      Красильников по дороге пытался развеселить меня всякими разговорами, но это у него плохо получалось. Я готов был все на свете отдать, чтобы вернуть свою монету. Мне было так плохо, точно я потерял самое дорогое, что у меня есть. Антон понимал меня.
      – Может, ко мне пойдем? – предложил он. – В игру сыграем?
      Я молча покачал головой. Не до игр мне сейчас было.

* * *

      Я вернулся домой. На душе у меня было черным-черно. Есть не хотелось, и я пошел к себе, чтобы лечь на кровать и погрузиться в свои мрачные мысли.
      Вдруг мне почудилось, что на подушке что-то блестит. В комнате был полумрак. Я включил свет и подошел к кровати. На подушке лежала моя монета, как будто я всего час назад не бросал ее в реку. Ну и обрадовался же я!
      «Никогда больше с ней не расстанусь», – думал я, любовно поглаживая свое сокровище. Теперь я окончательно понял, что дороже ее у меня ничего нет.

      Вечером Антон и Ева сидели у меня дома.
      – Все ясно. – сказал Красильников, когда выслушал мой рассказ. – Ты выбросил ее сгоряча, а на самом деле еще не готов с ней расстаться. Поэтому она к тебе и вернулась.
      – Я тоже так думаю, – сказала Ева, – ты все еще с ней связан. И эту связь должен разорвать сознательно.
      – Я не собираюсь ничего разрывать, – ответил я, – я решил, что никогда с ней не расстанусь.
      Ева и Антон переглянулись и промолчали.
      – Вы что, не верите мне?
      – Время покажет, – сказал Антон.
      Я задумался. Мне теперь тоже было ясно, что передо мной два пути: успех в спорте или избавление людей от болезней.
      Допустим, я выберу первое. Но я точно знал, что когда заболеет кто-то из моих близких (а это в последнее время стало случаться подозрительно часто), я не вытерплю и вылечу их, и тогда у меня опять все пойдет кувырком. Ребята смотрели на меня понимающе.
      – М-да, – протянул Антон, – трудная дилемма.
      – А как вы думаете, – меня осенило, – может, можно научиться совмещать и то, и другое?
      Оба они, как по команде, покачали головой.
      – В том-то вся соль, что нельзя. Выбор нужно делать. Это ясно, как день, – ответил Антон.
      Я согласился, мне это тоже казалось ясным.
      – Так что решай, – сказал он, поднимаясь.
      Время было позднее, и ребята пошли по домам.

* * *

      Во сне я снова видел Мануэллу. Она разговаривала со страшным человеком, кажется, священником, и очень его боялась. Он поставил ее перед выбором: или она перестанет лечить людей, или ее обвинят в колдовстве. Девушка выбрала первое.
      Утром я подумал, что неспроста мне это приснилось и тоже, как и Мануэлла, твердо решила не заниматься больше лечением.
      В конце концов, у нас медицина бесплатная. Обходились же все вокруг без моего дара, значит, и теперь обойдутся.
      Но где-то в глубине души оставались сомнения.

* * *

      Прошло несколько дней. Все вроде стало налаживаться. Я опять получал хорошие отметки, настроение у меня было отличное, Леонидов перестал смотреть на меня с беспокойством. А после того, как наша команда выиграла городской кубок, он подошел ко мне и сказал:
      – У меня есть в Москве один знакомый, тоже тренер, он видел тебя в игре и очень заинтересовался.
      У меня дыхание перехватило. Это была самая заветная моя мечта. Мне даже не хотелось думать, что это происходит только благодаря монете.
      «Какая разница, главное, что все получается, как я хочу», сказал я себе и отмел все эти дурацкие мысли.
      Красильников был первым, с кем я поделился своей новостью.
      Но мне показалось, что он не слишком за меня рад. Антон, как обычно, сидел перед компьютером, но не играл, а лазил по сети. Он все так же интересовался новостями из мира нумизматики, я даже подозревал, что скоро он станет заядлым коллекционером монет.
      – Ну как, – спросил я, видя, что он больше интересуется компом, чем моим рассказом, – нашел еще что-нибудь стоящее?
      Антон оторвался от монитора и посмотрел на меня.
      – Кажется, да.
      Он сказал это таким тоном, что мне стало не по себе.
      – В Испании творятся всякие нехорошие события, – произнес он, наблюдая за моей реакцией.
      – Так сейчас везде что-нибудь творится, – ответил я, пожав плечами, – то наводнения, то эпидемии. Для этого не обязательно копаться в сети, а можно посмотреть по телевизору передачу «Катастрофы недели».
      – Нет, мне кажется, здесь что-то другое. Это не может быть совпадением. И вот еще, посмотри, – я подошел поближе, – на это сообщение я наталкиваюсь каждый день. Оно есть чуть ли не во всех сайтах.
      Я начал читать. Это было объявление, которое распространял Мадридский музей ХХ-го века. В нем говорилось, что все, кто имеет информацию о пропавшей монете Ордена тамплиеров, могут обратиться к работникам музея по электронной почте за вознаграждение. Ошибки быть не могло: я видел изображение своей монеты, рядом с которой помещалась надпись, гласящая, что это ценнейшая реликвия, принадлежащая Римской католической церкви.
      – Такое впечатление, – задумчиво говорил Антон, – что кто-то специально посылает его именно на те сайты, которые я открываю. А ты ничего такого не видел?
      Я покачал головой. В последне время мне было не до «прогулок» по сети.

* * *

      Вернувшись домой, я первым делом засел за свой комп.
      Красильников сказал правду: это объявление попадалось везде и всюду. Я попытался припомнить, может, оно и раньше было, просто я ничего не замечал. Но потом подумал, что вряд ли.
      Монету я нашел еще в сентябре, и не мог не заметить ее изображения. В голову пришла мысль, что, может быть, моя монета не одна, а есть точно такие же. Но я быстро отмел эту идею – что-то придавало мне уверенность, что речь идет именно о моей монете.
      Я призадумался: а не вернуть ли мне ее законным обладателям?
      Как знать, может быть, для этого я и нашел монету? Почему-то сейчас мысль о ее возвращении не вызывала у меня такого протеста, как раньше. Она по-прежнему была очень дорога мне, но, наверное, пришло время, когда я начал смотреть на все, что с ней, связано другими глазами.
      На следующий день мы снова собрались у Антона. Ева была с нами. Я поставил этот вопрос на обсуждение, сразу объявив, что не могу самостоятельно решить, как мне с ней быть.
      – Прежде всего, – сказал Красильников, – нужно выяснить, для чего ты ее нашел. Как ты считаешь, зачем она была тебе нужна?
      Мне было очень трудно ответить на этот вопрос. После долгой паузы я ответил:
      – Чтобы я стал счастливым, наверное.
      – Нет, тут другое, – проговорила Ева, – мне кажется, тебя поставили перед проблемой выбора.
      Антон закивал – он тоже так думал.
      – Кто поставил?
      – Это неясно. Тот же, кто до тебя нас испытывал, – сказала Журавлева.
      – Узнать бы, кому это надо! – Антон встал с места и заходил по комнате. – Иногда мне кажется, что разгадка уже близко, но потом я понимаю, что не могу приблизиться к ней ни на шаг.
      – Кстати! – воскликнула Ева. – Ты видел продолжение своего сна?
      – Да, как раз сегодня под утро мне приснилось, как та девушка, Мануэлла, излечивает от болезни какую-то женщину.
      Это с ней было в первый раз, она даже сама не поняла, как у нее это получилось.
      – У тебя ведь тоже так было? – поинтересовался Антон.
      – Не совсем, – возразил я, – когда я попробовал вылечить тебя, я уже подозревал, что имею какие-то способности, и решил проверить их на тебе. У той девушки, похоже, не было таких мудрых советчиков, как у меня, ей пришлось своим умом до всего доходить.
      Меня беспокоило еще кое-что.
      – Антон, а ты серьезно думаешь, что в Испании стало происходить больше нехороших вещей, чем раньше? – спросил я.
      – Я могу ошибаться, но мне так кажется.
      – А может, ты просто слишком интересуешься именно этой страной, потому-то и узнаешь о ней больше, чем о других?
      Антон пожал плечами.
      – Я думаю, что все эти сообщения о розыске монеты не случайны. Ты сможешь расстаться с ней только таким способом, – произнес он.
      – Каким? – не понял я.
      – Отдать монету тем людям, которые ее ищут, а сколько бы ты ни пытался бросить ее в реку, или еще куда-нибудь, она все равно к тебе вернется.
      – Да я больше и не стану пытаться. Одного раза хватило, – ответил я смущенно. Мне до сих пор неловко вспоминать о своем глупом поступке.
      – О чем это вы? – спросила Ева – она ни о чем не знала.
      Пришлось рассказать ей, как я со злости швырнул монету в реку, а потом одумался и собрался лезть в ледяную воду, чтобы ее отыскать.
      Ева слушала, качая головой.
      – Скажи спасибо Антону, что он помешал тебе, – сказала она, – а то пришлось бы слечь с воспалением легких.
      – Да я и сам понимаю, что сглупил. Просто очень мне обидно стало, когда через коня прыгали.
      В памяти всплыла позорная сцена в спортивном зале.
      Красильников и Журавлева, видимо, тоже ее припомнили, потому что начали улыбаться. Правда, они пытались скрыть от меня свои улыбочки, но это у них плохо получалось.
      – Да ладно, чего уж там, смейтесь сколько хотите, – разрешил я, – на вашем месте я тоже, наверное, смеялся бы.
      Я и сам теперь не понимал, из-за чего так расстроился.
      Подумаешь, прыжок не получился. У всех бывают переутомления.
      Мне нужно было с самого начала отказаться, сослаться на плохое самочувствие. Удивительно, как люди могут изводить себя по таким пустякам. Подумаешь, посмеялись надо мной немного. И что с того? Я же не стал от этого хуже, чем был.
      – Ева, – сказал Антон, который внимательно наблюдал за мной все это время, – тебе не кажется, что наш друг начинает выздоравливать?
      – От звездной болезни? – с улыбкой спросила Журавлева.
      Красильников утвердительно кивнул.
      – Кажется, – сказала Ева, – по-моему, от нее уже и следа не осталось.
      – Вот видишь, значит, все дело не в монете, а тебе самом.
      Ева мечтательно сказала:
      – Как бы я хотела посмотреть твой сон хоть одним глазком.
      Он, наверняка, жутко интересный.
      – Ага, – согласился я, – и к тому же такой яркий, будто кино смотришь.
      – И девушка ничего, да? – с любопытством спросил Антон.
      – Да, красивая, – я немного помолчал, вспоминая свои сны.
      – Вы знаете, кажется, это ее голос мне слышался тогда в эскуриале. Я ведь видел во сне эту девушку в этой же камере.
      – Скоре всего, так оно и есть. Ты видишь историю той, кто обладал монетой до тебя, – сказала Ева.
      – А мне бы хотелось увидеть и другие моменты, связанные с ней, – сказал Антон, – например, когда она принадлежала тамплиерам. Может, потом ты будешь видеть сны и об этом?
      – Что, не терпится раскрыть тайну тамплиеров? – спросил я.
      Мне и самому этого хотелось.
      – Еще бы! Представляешь, какая это была бы сенсация: заявить а весь мир, что никакой не Колумб открыл Америку!
      – Так если Юра ее возвратит в музей, то ученые смогут это выяснить.
      Красильников засомневался.
      – Вряд ли одна-единственная монета сможет произвести такой переворот в истории.
      – Я тоже так думаю, – согласился с ним я, – мне кажется, что ее просто положат в музей на почетное место.

* * *

      Я долго лежал без сна. В первый раз в жизни я понял, что такое бессонница, когда очень хочется спать, глаза слипаются, но никак не можешь успокоиться. В голове всякие мысли роятся. Сообразив, что не засну, пока не решу для себя одну важную задачу, я вскочил и сел за письменный стол.
      Вечером Ева подала мне одну идею, которая не давала мне и сейчас покоя. Она тогда сказала:
      – Я где-то вычитала, что в мире все конпенсируется, – увидев наши непонимающие физиономии, Ева пояснила:
      – То есть если один человек что-то теряет, то другой находит, и наоборот.
      – Да, я тоже что-то такое слышал, – согласился я.
      – Это очень сложно понять и еще сложнее сформулировать. Я поняла только, что все это происходит по законам высшей космической мудрости. Человек, который что-то потерял, наверняка будет думать, будто это несправедливо, и со своей точки зрения он будет прав. Но по высшему закону в этом будет справедливость...
      Ева осеклась и замолчала.
      – Не умею я толком объяснять.
      Красильников сказал:
      – Мне кажется, я понимаю, что ты хочешь сказать.
      – Я тоже, – произнес я.
      Я действительно понимал, если не умом, так сердцем. И теперь эти мысли не давали мне уснуть. А что если все блага, которые на меня сыпались в последнее время, отняты у кого-то другого? Я же всегда в глубине души понимал, что это незаслуженные успехи. Я не заработал их.
      Мне вспомнилось, как раньше каждый забитый в игре мяч был для меня победой. А с тех пор, как у меня появилась монета, это стало легко и не требовало никаких усилий. Конечно, преимуществ было немало. Стоило мне только чего-то сильно захотеть, и все сбывалось. Разве не здорово? Каждый человек мечтает от том, чтобы найти волшебную палочку, выпустить джина из бутылки или поймать золотую рыбку, чтобы все самые заветные желания исполнились в один миг. И не надо было добиваться этого долгими трудами. Но теперь я понимал, что такие исполнения желаний не приносят настоящего удовлетворения, не имеют такой цены.
      Снова я себя спросил: «Неужели, если бы у меня не было монеты, я не мог бы побеждать на соревнованиях и получать хорошие отметки?»
      Раньше я учился не то чтобы очень хорошо, но, в общем-то, довольно прилично. Если я получал «пятерку», то гордился, потому что знал – в этом только моя заслуга. А теперь я уже не мог определить, что заслужено, а что – нет. И от этого мне было не по себе.
      «У меня ведь вся жизнь еще впереди, – подумал я, – и если я заранее буду знать, что меня ждет, будет совсем не интересно!»
      Ева долго говорила о справедливости и миропорядке, который сохраняется по каким-то там законам космической мудрости.
      Конечно, со многим можно было поспорить. Хотя я еще не так уж много прожил на свете, но уже достаточно, чтобы понять – далеко не все в мире справедливо.
      У меня голова пошла кругом от этих мыслей. Честно говоря, философия никогда меня не увлекала. А теперь я сидел посреди ночи за столом, подперев подбородок руками, как заправский философ, и пытался найти ответы на неразрешимые вопросы.
      В этот момент я снова пожалел о том, что мне в руки попала эта штука. Как все было просто раньше. Не приходилось терзаться философскими вопросами и решать какие-то «космические» проблемы.
      «А может, из-за таких, как я, это и происходит? – подумалось мне, – разрушается этот самый миропорядок и совершаются всякие несправедливые вещи?»
      Так до утра я и просидел за столом, глядя на монету, которая тускло поблескивала на столе, освещенная слабым светом ночника. Я не заметил, как уснул прямо на стуле. Во сне мне снова приснилась Мануэлла. Она была маленькой девочкой, и какая-то старуха подарила ей мою монету.

Окончание интермедии 1

      В мадридском музее ХХ-го века и по сей день хранится средневековая рукопись, повествующая о девушке по имени Мануэлла. Она была обвинена в колдовстве и заключена в застенки эскуриала. Очевидцы как о чуде рассказывали, что эта девушка бесследно исчезла из темницы в день своей казни.
      Она запомнилась благодаря своему подвенечному наряду, в котором и должна была взойти на костер. Больше Мануэллу никто не видел, и судьба ее так и осталась неизвестной.
      Далее в рукописи рассказывается, что жених девушки, Родриго Сантос, через некоторое время тоже исчез из Мадрида, больше его никто не видел. Автор повествования выразил надежду, что эти двое горячо любящих друг друга молодых людей соединились где-нибудь в тихом месте, далеком от вездесущих сетей инквизиции, и жили счастливо до конца своих дней.

      Утром в мою комнату заглянула мама, чтобы проверить, проснулся ли я. Она была очень удивлена, что я, вместо того, чтобы лежать в постели, сплю на стуле, положив голову на стол. Мама разбудила меня.
      – Юра, ты слишком себя нагружаешь, – говорила она мне за завтраком, – видя, что я того и гляди клюну носом прямо в тарелку, – ты не должен так напряжено заниматься, иначе у тебя опять будет срыв.
      – Хорошо, – согласился я – у меня не было сил возражать ей, – больше не буду.
      – Если хочешь, можешь сегодня не ходить в школу, я позвоню Лидии Васильевне, скажу, что ты неважно себя чувствуешь.
      – У нас контрольная сегодня, – вяло протянул я, – нужно пойти.
      Мама посмотрела на меня странным взглядом со смесью удивления, уважения и жалости, но настаивать не стала.
      В школе все сразу обратили внимание, что у меня вид, как у ощипанной курицы.
      – Ты чего такой? – спросили Антон и Ева чуть ли не хором.
      – Да так, спал плохо, – ответил я неохотно.
      Мне сегодня ни с кем не хотелось говорить. Они, видно, это поняли и отстали.
      Не помню, как я высидел все уроки до конца. Благодаря тому, что у меня и так уже было полно хороших отметок в журнале, учителя в этот день оставили меня в покое. Контрольную я написал механически, даже не вдумываясь в то, что пишу. Я не сомневался, что все равно Лидия Васильевна поставит мне если не «пять», то «четыре» уж точно.
      А как только я показался на тренировке, Леонидов тут же отозвал меня в сторонку.
      – Сегодня ты не будешь играть, – твердо сказал он, – иди домой, отдохни, как следует. Попей витаминов.
      – Я смогу, – попытался я настоять.
      – И слышать ничего не хочу, отправляйся домой. я не хочу, чтобы было, как в прошлый раз.
      Это он вспомнил о том, как я сидел полуживой после того, как избавил Красильникова от травмы.
      Я понял, что спорить бесполезно, и поплелся домой.
      – Я к тебе зайду сегодня после тренировки, – сказал мне Антон на прощанье.
      Дома я сразу пошел к себе, даже есть не стал. Почему-то у меня было стойкое ощущение, что сегодня должно все решиться.
      Не знаю, откуда оно взялось. Может, это я сам себе дал такую установку. Я снова сел за стол и уставился на монету. Да, она была дорога мне, я не мог представить, как без нее обойдусь. Но я также понимал, что должен ее отдать. Она не могла быть моей.
      «Наверное, я не подхожу для такой вещи. Что-то со мной не так. Я хочу быть обычным человеком и не использовать магию для того, чтобы чего-то добиться». Я подумал, а не потому ли за этой монетой устроили такую охоту, что она не должна находиться в руках обычного человека? Мне вспомнился рассказ Евы о том, как у нее все происходило с тем браслетом. Тогда я не слишком интересовался ее приключениями, мне все это, честно говоря, казалось блажью. И только после того, как я сам оказался в похожей ситуации, я посмотрел на все это по-другому. Сначала Ева не хотела мне ничего рассказывать.
      – Это может сбить тебя с толку, – объяснила она, – ты ведь должен самостоятельно принять решение.
      – Об этом не беспокойся. Я все решу сам. Но я хочу узнать, чем кончилась твоя история с тем браслетом.
      И тогда Ева рассказала о том, как она поняла, что эта вещь может приносить не только пользу, но и вред.
      – Все имеет свою оборотную сторону, – говорила она печально, – я поняла, что не готова владеть браслетом. И не знаю, стану ли когда-нибудь к этому готова.
      – Тебе его не хватает? – спросил я, видя с какой грустью она о нем говорит.
      – Иногда да, – ответила она, и тут же добавила:
      – Но я никогда не жалела, что избавилась от него. Я твердо знаю, что так было нужно.
      Я смотрел на свою монету, доставившую мне столько радостей и огорчений и думал, что и я, похоже, твердо знаю, что мне с ней делать.

* * *

      – Ты уверен, что действительно хочешь отдать монету? – допытывался Красильников, когда я рассказал ему о моем решении.
      Я кивнул головой в знак согласия.
      – Ты хорошо подумал? – продолжал он меня допрашивать.
      – Никогда в жизни я еще столько не думал, сколько в этот раз, – ответил я, – всю ночь глаз не сомкнул. Такого со мной еще ни разу не было.
      – А не будет так, как в тот раз, когда ты зашвырнул ее в реку? Вспомни, ты же собирался лезть в ледяную воду, чтобы ее достать.
      – Я и не забыл этого, можешь не напоминать. Да и вообще, может, хватит меня пытать? Сказал, что хочу отдать монету, значит, так оно и есть, – я вспылил, но меня можно понять – после бессонной ночи был все-таки.
      – Да я же о тебе забочусь! – возмутился Красильников. – А вдруг после того, как ты потеряешь монету безвозвратно, тебе сильно захочется вернуть ее себе. А ты уже не сможешь этого сделать.
      – Я об этом сам долго думал. Но ведь жил же я как-то раньше без нее, неужто и дальше не проживу? Вот Ева живет без браслета, как ни в чем не бывало. Да и ты не особо сокрушаешься без своей гадальной доски.
      – Сейчас да, а первое время я здорово переживал. Мне казалось, что я бы все на свете отдал, чтобы ее вернуть. Мне и сейчас по временам ее не хватает. Утешаюсь только одной мыслью: что ни делается, все к лучшему.
      – Вот и я буду этим утешаться, – сказал я.
      Мне и впрямь это решение далось с огромным трудом. Но что-то подсказывало, что я не ошибаюсь и поступаю как надо.
      – Давай не будем тянуть, – сказал я, видя, что Красильников не спешит согласиться с моим решением. Мне на минуту показалось, что он сам не хочет, чтобы я расстался с монетой. Я спросил его об этом.
      – Ой! – воскликнул он, вскинув на меня удивленный взгляд.
      – Об этом я как-то не подумал.
      Антон помолчал, погрузившись в себя.
      – Знаешь, наверное, ты прав, – наконец произнес он, – мне и вправду не хочется, чтобы ты ее вернул. Понимаешь, во всем этом кроется какая-то тайна. Я никак не могу разгадать ее.
      Пока я вижу предмет, который про себя привык называть артефактом, мне кажется, что разгадка близко. А если ты его вернешь, она снова отдалится от нас.
      – Я думаю, если твоя теория о том, что все с нами происходит не случайно, правильная, то рано или поздно мы об этом узнаем.
      Антон внимательно на меня посмотрел и сказал:
      – Юр, иногда ты выдаешь очень умные вещи.
      – А почему это тебя удивляет?
      Мне стало немного обидно. Неужели, мой друг считает меня круглым дураком?
      – Не то, чтобы я думал, что ты глупее меня, – тут же начал он объяснять, словно оправдываясь, – просто ты слегка поверхностный человек и к тому же никогда не интересовался такими вопросами.
      Я не мог с ним не согласиться. Действительно, когда Ева Журавлева переживала свою историю с браслетом, я не вдавался в подробности, предоставив им двоим выпутываться самим. А вот они поступали совсем по-другому – не оставляли меня наедине с моей проблемой, а всегда готовы были помочь. Ева ни разу не упрекнула меня за мое равнодушие. А ведь могла бы.
      Я даже виноватым себя почувствовал, но потом мне пришла в голову еще одна мысль: они интересовались не столько мной, сколько этим самым артефактом. Случись такая история с кем-то другим, они принимали в ней такое же участие, как в моей.
      Вдруг я поймал себя на мысли, что в последнее время что-то уж слишком часто стал копаться в себе и своих друзьях. Нет уж, лучше я буду таким же поверхностным, как раньше, чем занудой, который вечно доискивается до всяких глубинных причин.

* * *

      В тот же день мы отправили по электронной почте сообщение в Мадридский музей ХХ-го века. Я рассказал немного о себе и оставил свой адрес в интернете.
      Честно сказать, мне не верилось, что работники музея отреагируют на первое же послание, по крайней мере, не так быстро, как это случилось.
      Через день, ранним утром в воскресенье ко мне приехало трое: двое мужчин и одна женщина-переводчик. Как назло, вся моя семья была в сборе, пришлось долго и нудно объяснять родителям, что я хочу вернуть монету, которую нашел во время экскурсии по дворцу в Мадриде. Мама была в полуобморочном состоянии: к ней приехали иностранцы, а квартира не убрана и не приготовлен торжественный обед. Испанцы очень вежливо поблагодарили маму за беспокойство и намекнули, что хотят поговорить со мной наедине. Мама понеслась на кухню варить кофе, чтобы хоть чем-то попотчевать почетных гостей. Отец тоже не стал мешать и ушел к себе, оставив меня одного с приехавшими.
      Не тратя лишних слов, я полез на полку и достал из-под книги свою монету. Вернее, теперь уже не свою. Двое мужчин вооружились лупами и еще какими-то приспособлениями, развернули каталоги и начали изучать мою находку. Я ни на секунду не сомневался, к каким результатам они придут. Так оно и вышло.
      Испанцы через некоторое время громко загалдели и бросились пожимать мои руки. Их радости не было предела. Переводчица сообщила, что эта та самая монета, которую Мадридский музей ХХ-го века разыскивает уже столько лет.
      – Они хотят знать, как она к вам попала? – сказала женщина.
      Я рассказал, как мы с Евой отправились в эскуриал, который оказался вовсе не музеем, а вообще непонятно чем. Пока переводчица переводила мои слова, испанцы то и дело недоуменно переглядывались. Конечно, я не стал говорить, что слышал женский голос в подземелье – мне совсем не хотелось, чтобы они посчитали меня психом. Просто сказал, что забрел в подвал, дверь одной из камер была открыта, а там лежала монета. Мне показалось, что мои слова не внушили испанцам никакого доверия. Но, к моей великой радости, они не стали досаждать мне расспросами, а только попросили подробнее описать местонахождение дворца. Я, как мог, постарался разъяснить это, но я ведь и сам толком не знал его. Мой рассказ о неизвестно откуда появившемся автобусе, который привез нас туда, очень их удивил. Потом я вспомнил о небольшом круглом озере, которое было перед дворцом. Испанцы переглянулись.
      – Возможно, речь идет о Эль-Соль, – перевела женщина, – по крайней мере, приметы совпадают, правда, он лежит не к западу, а северу от Мадрида.
      – Может быть, нам с Евой не до сторон света было, – ответил я.
      – Этот дворец уже второй год пустует. В мэрии ведутся дебаты о том, как именно его следует отреставрировать, а пока он стоит в своем первозданном виде, – продолжала переводчица. Самое интересное, что именно в этом дворце и была найдена монета в XIX-ом веке.
      Испанцы продолжали что-то горячо обсуждать, но женщина почему-то больше не переводила. Время от времени они бросали на меня быстрые взгляды. Мне стало не по себе.
      – Скажите им пожалуйста, – попросил я переводчицу, – что я заранее отказываюсь от вознаграждения.
      Услышав об этом, они оба поднялись с мест и снова пожали мне руку.
      Я немного опасался, что они станут предъявлять ко мне всякие претензии. Я ведь понимаю, что не должен был вывозить монету из страны. Но испанцы не стали ничего мне говорить об этом.
      Наоборот, они всячески пытались высказать свою благодарность. Говорили, что совершаю благороднейший поступок и что они приглашают меня снова посетить Испанию. Я ответил, что с большим удовольствием как-нибудь съезжу туда еще разок, словно речь шла о поездке в соседний городок.
      Потом я подумал о том, что теперь пришла и моя очередь задавать вопросы.
      – Скажите, – обратился я к один из них, который в этот момент внимательно разглядывал монету через лупу, – она действительно принадлежит Ордену тамплиеров?
      Испанец очень удивился моим познаниям. Я объяснил, что читал об этом в одном нумизматическом журнале.
      – По всей видимости, дело обстоит именно так. Но это еще нуждается в доказательствах, – перевела женщина.
      – А правда, что благодаря этой монете можно будет считать, что Америку открыл не Колумб, а еще викинги?
      Когда переводчица задала им вопрос, оба испанца нахмурились.
      Мне показалось, что эта теория не приводит их в восторг. Еще бы, ведь они уже привыкли к мысли, что эта заслуга принадлежит их соотечественникам.
      – Об этом пока рано говорить. Монета, которую вы нашли, имеет очень важное историческое значение, но это все же не достаточный аргумент в пользу такой теории, – сказал один из них, а другой в это время энергично кивал в знак согласия.
      – А в журнале было написано, что как только ее найдут, все станет ясно, – продолжал я поддразнивать своих гостей.
      – Одной монеты не достаточно, – повторил другой испанец, все так же хмурясь.
      У меня не было желания вести с ними дискуссию, потому что мне не хватало познаний. Будь на моем месте Ева или даже Антон, они, наверное, долго спорили бы.
      – Монета теперь будет находиться в музее? – спросил я, чтобы сменить тему.
      – Да, в Мадридском музее ХХ-го века, – подтвердили испанцы.
      В этот момент мне вспомнились сны о монете, которые я видел последние месяцы. Захотелось расспросить об этом моих гостей.
      – Попросите их рассказать об истории монеты, – обратился я к переводчице. Мне казалось, что после того, как я бескорыстно передал свою находку музейным работникам, я имею право на информацию.
      Услышав мой вопрос, они озадаченно переглянулись.
      – Вас просят объяснить, что именно вы хотите знать, – пояснила переводчица.
      Не мог же им рассказать о своих снах, тогда они точно подумали бы, что у меня с головой не все в порядке. Поэтому я начал издалека:
      – Мне очень любопытно, кому она принадлежала до меня. У такой монеты должна быть интересная история.
      Сначала испанцы закачали головами, давая понять, что им ничего не известно. Но потом один из них о чем-то вспомнил и начла быстро говорить. Женщина еле успевала переводить его слова.
      – В нашем музее хранится средневековая рукопись, которая повествует о девушке, – он пожевал губами, вспоминая ее имя, – кажется, ее звали Мануэлла, которая была обладательницей монеты, по описанию соответствующей этой.
      Эта девушка была знахаркой, инквизиция обвинила ее в колдовстве. Девушка была заточена в темницу, как раз во дворце Эль-Соль, и ей грозила смертная казнь...
      Тут в разговор встрял до сих пор молчавший другой мужчина, он добавил:
      – Самое интересное, что девушка была облачена в подвенечный наряд. Это было особенно романтично, видимо, поэтому история о ней и попала в летописи.
      – Легенда гласит, что в конце концов, знахарке удалось избежать смерти, она бесследно исчезла из Мадрида.
      – Значит, она спаслась, – произнес я с каким-то странным облегчением.
      Испанцы смотрели на меня с улыбкой.
      – Это всего лишь красивая легенда, – сказал один из них, – мы не знаем, как все происходило в действительности и происходило ли вообще. Но если вы хотите ознакомиться с этой историей, мы можем выслать вам ее по электронной почте. Я, к сожалению, не очень хорошо помню содержание истории.
      Я обрадованно согласился. Мне очень хотелось узнать о судьбе девушки, которую я видел во сне столько раз.
      Тут вошла мама с кофе. Я видел, что моим гостям не терпится поскорее уехать, чтобы сообщить о своей великой находке, но ради приличия они посидели еще несколько минут и сделали несколько глотков. Один из них слегка поморщился, оставил чашку и сказал несколько слов.
      – Они обещают прислать вам в подарок настоящий кофе, – сказала переводчица.
      – Ну зачем же... – мама смутилась.
      После этого наши гости вежливо раскланялись и ушли. Мама смотрела на меня, как на чудо какое-то. Вот теперь будет о чем поговорить. Не каждый день к школьнику вроде меня приезжают иностранные гости. Не знаю как, но об этом быстро прослышали мои друзья. Первой примчалась Ева, ей повезло – она даже успела увидеть их. За ней прибежал Антон. Оба потребовали от меня подробностей. Но сначала мне нужно было обо всем доложить родителям.
      – Почему ты раньше ничего нам не рассказывал? – напустилась на меня мама.
      – Я тогда даже не знал, что эта штуковина имеет какое-то значение, – оправдывался я. – Думал, ерундовина какая-то.
      Меня Антон надоумил в музей сообщить, когда наткнулся на информацию об этой монете.
      – Все равно, ты мог бы сказать нам об этом, перед тем, как им написать, – продолжала обижаться мама.
      «Ну вот, – подумал я, – еще и десяти минут не прошло, как я расстался с монетой, а уже начались придирки... То ли еще будет», – я вздохнул и приготовился к новой, вернее, к старой жизни, без монеты.

* * *

      – Ну вот! Я же тебе говорила! – торжествующе воскликнула Ева, когда я рассказал ей, что испанцы подтвердили ее догадку насчет того, что тот дворец не был эскуриалом.
      Красильников, в отличие от нее, выглядел разочарованным.
      – Я-то думал, это будет мировая сенсация, а они даже не хотят об этом говорить, – сказал он, когда я пересказал ему наш разговор с испанцами.
      – Не унывай, может быть, еще будет сенсация, – утешила его Журавлева, хотя она, по моему, сама не очень-то верила в это.
      – Сбылись мои самые мрачные предсказания, – продолжал «унывать» Антон, – положат эту монетку в музей, и все.
      – Может, оно и к лучшему, – сказал я.
      Мне почему-то совсем не хотелось, чтобы мою монету использовал кто-то другой. Не знаю, что это было, наверное, жадность.
      Но вообще-то, я не так сильно переживал из-за потерянной монеты, как ожидал. Конечно, мне было очень грустно, словно я потерял что-то дорогое, но меня поддерживала мысль, что я поступил правильно. Я ни на одну секунду в этом не сомневался.
      Даже тогда, когда на другой день начались трудности с учебой, я отнесся к ним без особого расстройства. Все возвращалось на свои места. И от этого мне становилось как-то спокойнее. Теперь я снова знал, что все мои успехи зависят только от меня, а не от магии. Меня даже не смущало то, что Бульдозеров сынок снова начал проявлять ко мне нехороший интерес. Все в школе подумали, что из его хлипкой памяти выветрился страх, который я нагнал на него после приезда. А был даже доволен, ведь у меня появилась возможность доказать всем и прежде всего себе самому, что я смогу справиться с этим дурнем собственными силами.
      Меня беспокоило только одно. В какой-то момент я подумал, что болезни, от которых я избавлял своих близких, могут опять вернуться. Я стал присматриваться к отцу, подмечая, не хватается ли он за поясницу, как раньше. Но папа, похоже, был здоров и чувствовал себя прекрасно.
      А когда я поделился своими страхами с друзьями, они меня успокоили. Оба считали, что болезни, от которых я лечил, не вернутся.
      – Видишь мою кисть? – спросил Антон, вытянув вперед левую руку. – Если твоя идея верная, то на ней сразу должна была появиться опухоль.
      – Я тоже думаю, что те болезни, а тем более травмы, уже не вернутся. Но от новых никто не застрахован, – произнесла Журавлева.

* * *

      Несколько дней спустя испанцы прислали моей маме обещанный подарок – увесистый мешок качественного кофе. Мама была на седьмом небе от счастья. Она говорила, то никогда в жизни ей не доводилось пить такого вкусного напитка. Я тоже попробовал. Кофе, как кофе, ничего особенного. Хотя, может быть, я просто в нем не разбираюсь.
      В следующее воскресенье, через неделю после визита музейщиков, мы с Антоном сидели у него дома и в сотый раз обсуждали происшедшее. Красильников выглядел задумчивым. Я видел, что его что-то серьезно беспокоит.
      – Да я и сам не пойму, – ответил он, когда я спросил его об этом, – мне все время кажется, что я вот-вот смогу понять что-то важное, но у меня никак не получается.
      – Ты насчет наших находок? – спросил я.
      Он кивнул.
      – Я точно знаю, что за всем этим что-то кроется. Мне очень хочется понять, что именно, но никак не получается.
      Меня эта проблема не так сильно волновала. По правде сказать, я не слишком верил в версию Антона, что все это не случайно. Мало ли чего в жизни не бывает. Кто знает, может быть, не только мы сталкиваемся с чудесами. Ведь мы же держим все в секрете. А может, и у других тоже самое бывает, и они, как и мы, молчат и никому об этом не рассказывают. Я сказал об этом Красильникову. Он внимательно выслушал меня и задумался.
      – А что? – произнес он. – Все может быть. Теперь я стану повнимательнее присматриваться к людям.
      – А что толку? – возразил я. – У нас же получается не выдавать свои секреты. Сколько с нами всего произошло, а наши родители, одноклассники и учителя ни о чем не догадались.
      – Просто мы классные конспираторы, – сказал Антон со смехом.
      Я тоже усмехнулся.
      – И все-таки, за этим что-то кроется, – снова повторил Красильников и сосредоточенно сдвинул брови.
      Мне не верилось, что у него получится дойти до какого-нибудь открытия. Да и вообще, я, глядя на него, подумал, что у моего друга слишком богатое воображение. Но говорить ему об этом не стал. Пусть себе размышляет, если ему так нравится.

Интермедия 4

      В одном из самых знаменитых Музеев Европы, Мадридском музее ХХ-го века появился новый экспонат. Это была небольшая по размерам серебряная монета, вычеканенная предположительно в XIII-ом столетии. Несмотря на свои скромные размеры, этот экспонат произвел много шума не только среди работников самого музея, но и среди всех нумизматов. Да и не мудрено, ведь монета была предметом вожделения всех крупных коллекционеров.
      Специализированные журналы пестрили красочными изображениями находки. Нумизматы валом повалили в музей, чтобы полюбоваться на эту реликвию, оставшуюся нам в наследство от рыцарей Ордена тамплиеров.
      Работники музея были готовы к такому ажиотажу и безо всякого удивления встречали ежедневно десятки сотен посетителей.
      Поэтому никто не обращал внимания на стоящих перед этим экспонатом двоих людей. Это были старик и женщина зрелого возраста, одетые довольно необычно. Но они не привлекали к себе внимания, потому что в музее привыкли к визитам многочисленных иностранцев.
      Это был зал, полностью посвященный наследию Ордена тамплиеров. На стенах висели щиты с символикой рыцарей Храма, стояли статуи, изображавшие воинов в старинных доспехах. А в самом центре возвышался постамент, в полтора метра высотой. На покатой поверхности, покрытой красным бархатом, под стеклянным колпаком лежала монета. А под ней располагалась табличка, гласившая, что она принадлежала ордену.
      Старик и женщина вполголоса переговаривались между собой.
      Если бы в этот момент кто-то из работников музей подошел к ним поближе, он мог мы услышать, что они говорят на чистейшем испанском языке, правде, употребляют в своей речи немало старых оборотов, которые почти вышли из употребления.
      – Вот видишь, Долорес, – произнес старик, не отрывая глаз от монеты, – я оказался прав. Юрий выбрал совсем не то, что ты предсказывала.
      Женщина недовольно посмотрела на своего собеседника. Но возразить ей было нечего. Он отвела от него глаза и тоже стала разглядывать монету.
      Альфредо был слегка удивлен тем, что его подруга проявляет такое миролюбие.
      – Посмотри, Долорес, – сказал он, желая отвлечь женщину от неприятных мыслей, – она совсем не потеряла своего первоначального вида. Выглядит, как будто ее отлили только вчера.
      – Разумеется, – проворчала она, – ее начистили до блеска.
      Ведь это теперь музейный экспонат...
      В голосе ее слышалась грусть.
      – Тебе жаль, что она больше не твоя? – спросил Альфредо.
      – Да, мне жаль. За это долгое время я успела привыкнуть к мысли, что она моя.
      – Но ведь это же было твое решение. Ты сама захотела подбросить монету юноше.
      – Я знаю это, – устало сказала Долорес, – но от этого мне не легче.
      – Пойдем отсюда, – ласково сказал Альфредо, взяв подругу за руку.
      Долорес не стала протестовать и покорно пошла со стариком, опираясь на его руку. Старик проникся к ней глубоким сочувствием. Он думал, что после этого испытания Долорес навсегда оставит мысль привлечь к их делу этих ребят и решит искать подходящих кандидатов среди других людей. Но, как потом оказалось, он еще недостаточно хорошо знал свою подругу, хотя и прожил с ней бок о бок не одно столетие.
      – Это еще ничего не означает! – воскликнула Долорес, когда они переступили порог своего жилища.
      Альфредо удивленно воззрился на женщину. Увидел ее упрямо поджатые губы и уже в который раз понял, что Долорес не так-то просто сбить с толку.
      – Просто дети пока не готовы, – продолжала она, – их характеры еще не достаточно закалены.
      – И что ты предлагаешь? – Альфредо не переставал удивляться решимости своей подруги.
      – Времени у нас достаточно. Мы снова подвергнем их испытаниям. Они должны накопить мудрости и сил. С каждым новым испытанием у них прибавляется и того, и другого.
      – Ты права, Долорес, – проговорил Альфредо, в его глазах загорелись лукавые искорки, словно ему в голову пришла какая-то удачная идея, – времени у нас достаточно.