3

Мория ожидала в передней, терзаясь неопределенностью. Она была плотно закутана в плащ, а на улице ее ждали несколько крепких молодцов, чтобы в целости и сохранности препроводить со всеми навешанными на ней побрякушками через улицы Подветренной. Но этот вестибюль одного из элегантнейших особняков верхнего города, особняка госпожи Нюфантей, был территорией не менее опасной, пусть и по другим причинам. Именно сюда послала ее Ишад. Во всяком случае, так сказал Хаут. Это он обеспечил ее сопровождением из самых лучших молодцов Низовья, отмытых и одетых так, как положено слугам, дал маленький предмет и объяснил, что она должна сказать. И вот Мория, дитя канав Подветренной, стояла в одном из старейших особняков Санктуария (правда, его обитателей назвать старейшим родом города было нельзя), стиснув руки и профессионально прикидывая, сколько стоит все то золото и серебро, что она видит вокруг себя.

Вдруг она заметила какое-то движение. Мория пригляделась и, ахнув, отпрыгнула фута на четыре — подальше от струящегося змеиного тела.

Маленький предмет выпал из ее руки и закатился куда-то за ковер, а девушка продолжала пятиться до тех пор, пока перед ее взором, накрыв змею, не возникла пышная юбка. Мория подняла глаза: юбка, маленькие босые ножки (взгляд потрясенной Мории скользил все выше — по осиной талии, по обнаженным грудям), каскад драгоценностей, белокурые кудри и густо накрашенное лицо. (Боги великие, чистая кукла!)

Рядом с куклой стояла еще одна женщина, более величественная, с прямыми светлыми волосами и наброшенной на плечи шалью в оборках. На вид она была немного старше спутницы и выглядела очень серьезной. И у обеих были странные немигающие глаза.

Кукла что-то щебетала по-бейсибски.

— О, — изрекла высокая. — Посланница? От кого же?

«Не твое дело, сука», — подумала Мория, однако вслух произнесла:

— Не имеет значения — ни для тебя, ни для меня, — на чистейшем ранкене, торопливым сдавленным голосом. — Своим золотом ты накликала беду, а твои друзья приобрели тебе врагов, которые множатся день ото дня. Я пришла к тебе с предложением.

— С предложением? — Высокая бейсибка в упор смотрела на нее своими странными глазами, пальцами нащупывая маленький нож у одной из оборок своей юбки. Эмалевое ожерелье у нее на шее шевельнулось, оно явно было живым. — И от кого же?

— Скажем, от того, кто сможет тебя спасти, когда стены падут.

— Какие стены?

— Слушай, ты служишь бейсе. Я тоже служу кое-кому. Передай бейсе, что ветер меняется, и за золото безопасность уже не купить.

— Кто ты?

— Передай бейсе. Мой дом — ниже по склону, с красной дверью. Мое имя Мория. Скажи бейсе, что есть способ уберечь ее людей. — Она произнесла все на одном дыхании, дело было сделано. Мория не понимала смысла сказанных ею слов, в сознании были только две уставившиеся на нее, не мигая, бейсибки и ожерелье на высокой, которое приподнялось и тоже странным образом воззрилось на нее.

Кукла торопливо защебетала. Она шагнула было вперед, на лице — такое бешенство, что, кажется, вот-вот плюнет, но высокая остановила ее. В комнате откуда ни возьмись появились мужчины — элегантные, спокойные, числом около полудюжины.

— У меня все, — сказала Мория и махнула рукой в сторону двери. Повернувшись к ступенькам, она вспомнила о змеях и решила оглянуться еще раз. Находиться здесь было весьма неприятно. Она еще раз обратилась к высокой бейсибке, и голос ее теперь звучал почти обыденно:

— Я посоветовала бы вам покрепче запирать двери и никуда не выходить. Глупо бравировать своим богатством. Вас осталось гораздо меньше, чем было раньше. Хлеб дорожает, золото дешевеет, а в двух кварталах вниз от моего дома не отваживается показывать нос даже городская стража. Поразмыслите-ка над этим.

— Подожди, — сказала бейсибка.

— Сначала избавьтесь от своих змей, — заявила Мория и хлопнула за собой дверью.

Охрана не сразу явила себя ее взору; они материализовались, когда она уже спускалась вниз по лестнице, — один вынырнул откуда-то сбоку, другой присоединился в проулке. Из всех них, не скрываясь, рядом с ней шел только человек из числа ее собственных слуг. У него не хватало одного пальца, но с ножом он управлялся весьма умело. На нем была одежда из парчи и золотая цепь, а у бедра висел меч, с которым он понятия не имел, как обращаться, но Мория знала: из всех уличных головорезов, повинуясь приказу, ее сопровождали самые отчаянные.

От страха Мория едва соображала. Она, озираясь, шла по улице, шелестя оборками, вошедшими в последнее время в моду (в подражание бейсибкам); в голове билась одна только мысль: она только что доставила в этот дом нечто смертоносное, уронив крохотный серебряный шарик, который укатился от ее ног и куда-то сгинул. Его может обнаружить только бейсибская змея. Он настолько мал, что никто другой его просто не заметит.

Морию нисколько не удивило, что для колдовства Ишад потребовался некий физический предмет. Ее изумил тот факт, сколь мал он оказался — чуть больше бусины, капелька серебра. Чтобы обнаружить его, тоже потребуется магия. А возможно, не поможет и она. Разрази ее гром, если встретившая ее блондинка тоже не была колдуньей.

Та, кто всю свою жизнь прожила в Санктуарии, умела разбираться в подобных вещах.

У входа в проулок Страт замялся: мелькнула мысль о быстром броске в сторону и бегстве, однако, по всей видимости, такая же мысль пришла в голову и Вису. Он сделал знак. В проулке их ждали еще трое. И один за спиной. Итак, это или месть, или серьезный разговор. Если он попытается бежать, могут случиться крупные неприятности.

Страт прошел еще немного и остановился так близко к улице, как только смог. Точнее, попытался остановиться. Его схватили за руку и потащили, со стороны Виса в спину уперся кончик ножа.

Пришлось прекратить сопротивление. Отправиться на тот свет от удара ножа в почку — не лучший вариант смерти, хотя другие тоже немногим приятней. Он был профессионалом и понимал, что строить из себя героя сейчас не время, а потому позволил им дотащить его до поворота и прижать к стене. Собственно говоря, прижался к стене он по своей воле — совсем неплохо иметь что-то за спиной, куда в любое мгновение могли воткнуть нож. Однако они вплотную окружили его, а Вис приставил к животу кинжал, совершенно лишив возможности двигаться.

— Надо поговорить, — сказал он.

— Отлично, — ответил Страт, прижимаясь спиной к кирпичам. — Говори.

— Нет, мы ждем, когда говорить будешь ты.

— Хм, а кто это «мы»?

Страт втянул живот. Он ждал, что вот-вот туда войдет нож, но удара не последовало. Это изумило и обеспокоило его даже сильнее, чем все предшествовавшее насилие. Это явно не месть, как он думал.

— «Мы» — это тот источник информации, к которому ты привык, — сказал Вис. — Вот и все. Понимай, как знаешь.

— Да, нам уже случалось беседовать с тобой, — тянул время Страт. — Дай мне вздохнуть, и мы договоримся… — Он замолчал, следуя безмолвному приказу ножа. Спорить не приходилось. Несколько мгновений он старался не дышать. Смуглые лица окруживших его мужчин наводили на мысль об илсигах. Однако что-то в них было не так. Внезапно он понял что. Нисийский отряд смерти. Не исключено, что им платил и Джабал.

— Да, нам случалось беседовать, — согласился Вис, — но тогда больше говорил я, а теперь я хочу, чтобы ты кое-что рассказал мне. Например, о той, кто отдает тебе приказы. Я слышал, ты с ней спишь. Это правда?

Зачем он втянул в себя живот? Это оказалось ошибкой. Нож мешал ему теперь вздохнуть. «Согт-охон», — грязно выругался он по-нисийски. И стал ждать смерти. Вис ухмылялся. То была волчья ухмылка. Оскал обезумевшего человека. С такой ухмылкой люди разбивают себе голову о стену, считая капитуляцию ниже своего достоинства.

— Она тебя подцепила, — констатировал Вис. — Парень, да ты весь взмок. С чего бы это?

Страт ничего не ответил, продолжая тихо стоять и дышать насколько можно, прикидывая, в каком направлении есть смысл рвануться и существует ли шанс не оказаться убитым раньше, чем он попытается сделать это. Время для попытки, похоже, пришло…

…Солнце, доспехи и стены Рэнке, Санктуарий должен оправдать свое имя, стать стеной, за которой…

— Она что-то задумала, — сказал Вис и согнутым в крючок пальцем приподнял голову Стратона за подбородок, требуя внимания к своим словам. — Вести разносятся быстро. Та заварушка в Низовье — я про казармы, — мы к этому не имеем никакого отношения.

Не отвечать. Не отвечать — самый разумный выход. У Виса есть мозги, и он умеет контролировать свою злобу. Остается только надеяться на то, что с помощью богов Вис сумеет удержать тех четверых. Они могут быть совсем чокнутыми.

— Давай не будем усложнять ситуацию, — подумав, ответил Страт. — Вис, это я плачу тебе, а не ты мне. Пусть оно так и останется. До сих пор мы были на одной стороне. Если что-то затевается, меня это касается в той же степени, что и тебя, а я до сих пор не слыхал…

— Ты думаешь, что все еще можешь командовать?

— Можешь меня убить. Найдутся люди, которые за меня отомстят.

Страт имел в виду Союз. Крита. На лице Виса что-то промелькнуло, и он вспомнил о том, что расплата может последовать и с другой стороны — той, которую Вис боялся больше, чем Рэнке. Причем намного больше.

— Ты и так уже в Аду, — сказал Мрадхон. — Мне нужен ясный ответ. Это Она? В Ее руках сходятся все ниточки? И где остальные из твоих собратьев?

Страт понял: Вис, пусть и частично, находился на содержании у ранкан, но не у нисийцев. Вис и его люди ненавидели Роксану и ее людей. В этом они с ним были похожи.

— Некоторые из Союза здесь, — произнес Стратон.

— Скажем так: кое-что из того, что происходит, на улицах, оплачивается нами. Это касается и тебя. И мы хотим, чтобы эта улица оставалась свободной. Ты нуждаешься в деньгах, Вис, так что подумай об этом. Я понятия не имею, что Она задумала, а если бы даже и знал, будь спокоен, не стал бы об этом распространяться. До сих пор мои парни не имели стычек с твоими людьми и не перерезали глотку ни одному из них. Это Джабал? Он стоит за этим? Он приказывает твоим людям? Или Уэлгрин?

— Да, нас по-прежнему покупают, — улыбнулся Вис, давление его ножа ослабло. — И та сторона хочет этого, и другая… Будь я дураком, я вернул бы тебе личный долг прямо здесь и сейчас, но о тебе речи не было, и я не дурак. — Вис опять по-волчьи оскалился. — Ты не сулишь обещаний и не грозишь. Ты просто хочешь убраться отсюда, сказав как можно меньше. Что касается меня, то я тебе помогу. Несмотря на старое. Ты понял — я не собираюсь заставлять тебя платить по счетам. Что-то намечается, и скоро будут взысканы все долги. В Низовье. Люди Морута. Ты понял, о чем я?

Морут. Король нищих. Старый мститель ястребиным маскам. Стратон посмотрел на Виса и его якобы илсигскую компанию и прикинул готовность Виса рискнуть получаемыми от ранкан деньгами и сообщенные им сведения о Моруте и его нищих. Совершенно определенно все сходилось на Джабале. Стратон тяжело вздохнул.

— Скажи Джабалу, что я в игре. Только пусть не думает, что я у него на побегушках.

— Больно ты умный, сын шлюхи.

— Зато ты слишком тупой, ублюдок. И Джабал тоже, если думает, что купил тебя и твоих псов. Сколько еще в городе таких?

— Столько же, сколько и вас. Немножко здесь. Немножко там. В общем, много. Но мы не собираемся помирать в казармах как сукины дети. Мы не такие.

— Ниси собираются выпустить тебе кишки. Так говорят мои шпионы. — Страт дерзко ухмыльнулся в смуглое лицо Виса. — Я знаю, Вис, зачем ты им нужен, но не будем говорить на эту тему. Может статься, что Джабалу одному спрятать тебя будет не под силу. Может статься, ты обратишься за помощью к нам. Почему бы твоим милым приятелям не отойти немного и не поблагодарить ваших чудных богов за то, что ты и я сохранили спокойствие, забыв старое?

— Значит, это идет не от вас.

— Нет, не от нас. И не от вас. И не от Джабала.

— Илсиги, — сказал Вис.

— Илсиги? — выпалил в крайнем изумлении Стратон, наконец-то свободный. — Черви! — Он смотрел на человека, объявленного нисийцами вне закона, припоминая странное молчание улиц.

— Илсиги, — повторил Вис. — Ну, и чего будет стоить твоя или моя жизнь, когда это грянет? Та еще будет резня.

Все новые посланцы несли вести. Большинство из них были черными и крылатыми.

Один, с неким амулетом на лапе, приземлился в Лабиринте. Другой опустился на стену дворца и с извращенной издевкой довел получателя, который пытался добраться до него и снять с ноги послание, до одышки и истерики. Он взлетел, сел, снова взлетел и наконец с напускным смирением подчинился, клюнув при этом руку жреца, которому предназначалась его ноша.

Еще один опустился на куст, а потом запрыгнул на подоконник на улице Красных Фонарей.

Хаут, вернувшийся домой после того, как лично доставил одно из посланий, обнаружил розу, воткнутую за ручку двери, и побледнел.

Он сунул ее за пазуху с таким отвращением, будто это была змея.

— Я весьма надеюсь, — сказала Ишад, когда он вошел, — что впредь ты будешь любезнее. Стилчо — не твой.

— Да, — с готовностью согласился Хаут.

— Ты полагаешь, что я погрязла в праздности.

— Нет, госпожа.

— Торопиться — как это по-нисийски! Как это по-нисийски — столь надменно и бесцеремонно совать нос в мои дела! Похоже, иногда я действительно кое-что забываю. Твой укор, право же, кстати.

— Я всего лишь пытался позаботиться о…

— Хаут, Хаут, Хаут! Уволь меня от объяснений. Ты решил, что стал незаменимым. Точнее, надеешься, что стал таким. — Ишад отбросила в сторону накидку из розового шелка. — Подобные ситуации, однако, случаются редко.

— Госпожа…

— Ты боишься, что я невнимательна к деталям. Ну, Хаут, возможно, ты и прав. Принимаю твое суждение. И твое предостережение тоже. Я желаю, чтобы ты поработал для меня. Сам, раз уж ты стал таким искусным.

— Поработал? Но как?

Она улыбнулась, подошла и дотронулась пальцем до выглядывавшей у него из-за пазухи розы.

— Возьми на себя Роксану. Убери ее с моей дороги.

Глаза Хаута расширились.

— Стилчо тебе поможет в этом, — сказала Ишад. — Роксана уже не та, что была раньше. Нико об этом позаботился. И еще у тебя есть Джанни. Верно? Уверена, что могу возложить на тебя это дело.

В открытое окно влетела еще одна птица и взгромоздилась на спинку стула. Эта прилетела из верхнего города. На ее чернильно-черной ноге было магическое кольцо, и она принялась точить свой острый, как копье, клюв о стальные когти, поглядывая на них безумными золотыми глазами.

— А, это ты, — улыбнулась Ишад и вновь обратилась к Хауту:

— Сделай хоть что-то полезное. Накорми ее. Но гляди, чтобы она не отхватила тебе пальцы.

— Верховный жрец, — сказал Хаут, имея в виду того, от кого прилетела птица. Само послание, которое птица пронзительно прокаркала, он понять был не в силах.

Вопросы, вопросы, вопросы.

— Малин желает получить ответ на свои вопросы, — произнесла Ишад и улыбнулась, потому что они не заставят себя ждать, хотя придут и не тем путем, как ожидает Верховный жрец. — Скажи Джанни: пусть берет Нико, если ему угодно. И если может. Скажи при первом же удобном случае.

— Где ты был? — Черный Лисиас из Третьего отряда засыпал Страта, вошедшего в конюшню за Черной линией, вопросами. — Мы обыскались…

— Скажем так: у меня была неотложная встреча. — Страт схватил его за рукав. Удивительно, но франт Лисиас выглядел сегодня как настоящий забулдыга, и от него разило рыбой. Вот в каких условиях приходилось работать теперь Третьему отряду. Страт втолкнул его в покосившуюся подсобку, где хранилась упряжь. Сквозь трещины прохудившейся крыши проникал солнечный свет. Гнедая, которой до смерти здесь надоело, фыркнула, дернулась и лягнула ногой доски стены. Лягнула еще раз, и строение зашаталось, готовое вот-вот обрушиться.

— Проклятье! Да прекрати ты!

Воцарилась мрачная тишина. Только лошадь фыркала и трясла хвостом.

— Что-то затевается, — наконец сказал Стратон. — Ты слышишь меня?

Лисиас молчал.

— Ты что-нибудь знаешь?

— Есть кое-что о Нико. Кое-какие слухи о том, где он находится. Верхний город, жрецы… Туда мы добраться не можем. От Рэндала передали: он говорит, что Роксана нервничает из-за прошлой ночи, она тоже ищет его. Нужно спешить. Но куда — мы еще не знаем. Кама где-то недалеко, я ее еще не видел. Мелант — внизу, на пристани. Кали пытается выйти на тех, от Сетмура. У нас есть…

По спине Страта пробежал холодок. Он крепко схватил Лисиаса за плечо.

— Слушай, я опять ухожу. Передай по цепочке: пусть Третий отправляется на позиции в полной готовности.

— Ты собираешься…

— Тебя это не касается. Действуй.

— Хорошо, — сказал Лисиас и нырнул за угол, оставив дальнейшие расспросы.

Страт задержался немного в этом едва освещенном помещении, пытаясь подавить противное, удивительно напоминающее панику чувство. Ему нужен дневной свет, нужен…

Ему нужны простые ответы.

Кадакитис потеряет империю…

Нико в беде.

Заговоры расползаются по Санктуарию, как черви по тухлому мясу. Темпус не торопится, планы Рэндала рухнули. Стратон не считал себя дураком, нет, совсем не считал; в гнусной комнатенке там, наверху, мужчины и женщины пытались его сделать им, но он неизменно вытаскивал из них все их ничтожные тайны, лишь немногие из которых представляли интерес, и они выплескивали все перед тем, как отправиться — на свободу или в преисподнюю. Он не особенно гордился этим своим умением, разве что острым умом, позволявшим видеть лживые ответы. Именно благодаря этому он стал главным дознавателем пасынков: известное терпение и несомненная способность распутывать хитросплетения человеческой мысли.

Теперь его способность обратилась внутрь себя самого, обнаруживая пустоты и исследуя пути, которыми у него не было желания следовать.

«Она, она, она», — стучало в голове, мысль балансировала на краю тьмы более темной, чем способны были воспринимать глаза, — темноты утробы, темноты непознаваемого, темноты теплой, уютной, в которой теряли себя все другие провалы памяти и восприятия. Их слишком много — этих провалов. Он обрел некий мир. Он культивировал его, поздравляя себя с тем, что спасся. Вечное бегство стало для него пищей насущной, самим веществом, из которого он создавал уважение к себе.

«Думай же, пасынок. Почему ты не можешь думать об этом?»

…Лошадь, бродящая поутру и поедающая яблоки, всадник, который на заре беспомощней, чем ребенок…

Он поморщился от возникшего в воображении образа. В своем ли он уме?

…Кадакитис при смерти. Он вовремя покинет этот мир и будет лежать на мраморном полу, а по залам дворца будет раздаваться топот солдатских сапог…

Прекрасно, скажет Темпус, обнаружив, что один из его людей опередил его; вместо игры теней — солнечный свет, а он сам — герой, а отнюдь не то существо из комнатенки наверху, он — человек, совершивший нечто великое, нечто правильное, воспользовавшийся ситуацией так, как надо…

Страт передернулся в темноте. Во рту был привкус крови. Он прислонился к стене, вздрогнул, когда гнедая еще раз ударила по доскам, выражая свое отношение к этой темной конюшне.

Его терзали подозрения. Подозрения относительно самого себя — в своем ли он уме?

Он должен идти. Туда, к реке. Для того чтобы выяснить. Не в темноте, когда приходит ее час, а сейчас, когда его время. Когда светит солнце и его мысли при нем.

Маленький домик посреди зарослей кустарника на краю Белой Лошади казался чем-то нереальным. Спроси дюжину человек, есть ли в нижней части Санктуария деревья, и они ответят — нет, забывая про эти. Спроси, есть ли в округе дома, и они скажут — нет, забывая о маленьких строениях с железными оградами и буйной зеленью. Этот, похоже, заброшен. Правда, иногда внутри горит свет. А пару раз за оградой кто-то жег костер. Но благоразумные люди не замечают подобных вещей. Благоразумные предпочитают не выходить из своих кварталов. Страт, проехав несколько контрольно-пропускных пунктов на наиболее пустынных улицах, по пути приглядывался к происходящему вокруг, стараясь брать все на заметку. Голова его, когда гнедая подошла к входу в неприметный дом, усиленно работала.

Пасынок рванул ржавую калитку и по заросшим травой каменным плитам прошел к маленькому крыльцу. Дверь отворилась прежде, чем он успел постучать (и прежде, чем кто-либо внутри дома мог до нее добраться), что ничуть его не удивило. Страт почуял запах мускуса. Он вошел внутрь, там царила полутьма из-за мутных стекол — не считая своей особы, аккуратностью колдунья не отличалась.

— Ишад! — позвал он.

Ему приходило в голову, что ее может не оказаться дома, однако из-за спешки и нетерпения Страт старался не думать об этом. День был на исходе. Солнце клонилось к Белой Лошади, к скопищу строений Подветренной.

— Ишад?!

Здесь прямо-таки пахло неприятностями. У нее были враги. И были союзники, не относившиеся к числу его друзей.

Прошелестел занавес, и он увидел направляющуюся к нему фигуру, облаченную в черное. Она всегда оказывалась очень маленькой по сравнению с тем, какой выглядела в воспоминаниях. Это память возвышала ее. Но глаза, эти глаза…