Роберт Линн Асприн

ИНТЕРЛЮДИЯ

— Теперь можешь снять повязку, старина.

Еще только пытаясь неловко развязать узел повязки на глазах, Хаким уже знал, куда он попал. Чутье подсказало, что он находится в одном из многочисленных публичных домов Санктуария… Хотя в каком именно, он не мог бы сказать с уверенностью. В свои преклонные годы Хаким не посещал подобные городские заведения, а потому не был знаком с индивидуальными особенностями каждого из них. Однако воспоминания молодости были еще свежими, и он безошибочно узнал характерный аромат помещения, в котором женщины продают любовь, зарабатывая на жизнь, щедро сдобренный запахом фимиама в тщетной попытке хоть как-то завуалировать происходящее внутри.

Гораздо важнее был голос, разрешивший снять повязку, — Хаким сразу узнал его — он принадлежал Джабалу, бывшему повелителю преступного мира Санктуария… а в данный момент — подпольному лидеру одной из вооруженных группировок, борющихся за контроль над городом.

— Теперь стало гораздо труднее попасть к тебе, — сказал, сняв повязку, Хаким с небрежностью, граничившей с высокомерием.

Джабал сидел, развалясь в огромном кресле, похожем на трон, которое Хаким помнил по былым временам, когда негр, бывший раб-гладиатор, орудовал в своем особняке в Подветренной стороне. Хаким был слегка удивлен этим фактом: ведь после захвата пасынками его цитадели Джабал был вынужден податься в бега. Хотя, после того как хозяевами там стали «эрзац-пасынки», все могло случиться… Но это совершенно другая история.

— Настали плохие времена, — ответил Джабал без намека на оправдание. — Даже ты стал редко снабжать меня информацией с тех пор, как продвинулся по социальной лестнице.

Хаким почувствовал смутное беспокойство при этом тонком обвинении. Он долгое время пользовался расположением Джабала и даже пытался называть его своим другом. Сейчас же…

— Я кое-кого привел с собой, — промолвил он, пытаясь увести разговор в сторону от собственной персоны. — Разреши мне представить…

— Ты не нашел бы меня, если б я не знал личность человека, которого ты привел, — перебил Джабал. — Все, что мне нужно знать, это цель вашего визита. Вы можете снять повязку, лорд Сетмур. Мое указание касалось вас обоих.

Спутник Хакима поспешно снял с глаз повязку и стал нервно осматриваться по сторонам.

— Я… Я не был уверен и подумал, что лучше быть осторожным.

— Это хорошо, — улыбнулся Джабал. — А теперь объясните мне, почему это вдруг одному из бейсибцев, промышляющих контрабандой, да еще самому лорду Сетмуру, главе клана рыбаков, понадобилось просить аудиенции у такого скромного санктуарца, как я? Я не аристократ и не рыбак, а у меня сложилось впечатление, что бейсибцы ничем другим в нашем городе не интересуются.

Хаким на миг почувствовал сочувствие к бейсибскому юноше. Монкель Сетмур явно не имел опыта общения с тем, кто словно лезвие бритвы оттачивал свой язык, играя словами. Тем более что Джабал пребывал в дурном расположении духа и был готов вылить свое раздражение на злополучного визитера.

— Не стоит взваливать на Монкеля ответственность за…

— Не вмешивайся, старина, — отрезал Джабал, прерывая попытку заступиться и указывая на Хакима пальцем. — Говорить от имени бейсибцев вошло у тебя в привычку? Я хочу услышать соображения лорда Сетмура от него лично.

Склонив голову в формальном поклоне, Хаким с саркастической улыбкой погрузился в молчание. На самом деле ему и самому было любопытно узнать причину визита Монкеля. Юноша попросил его организовать встречу с Джабалом, но упорно отказывался раскрыть мотивы.

Рыбак нервно облизал губы, гордо расправил плечи и твердо встретил взгляд бывшего предводителя преступного мира.

— Говорят, что вы контролируете улицы Санктуария… и что из всех главарей банд вы — единственный, чье расположение можно купить.

Хаким содрогнулся. Если Монкель намеревался иметь Джабала своим врагом, он сделал самое лучшее вступление. Проснувшийся в нем дипломат хотел бы закрыть глаза, дабы избежать зрелища, которое последует в ответ на такое оскорбление, однако его натура рассказчика требовала, чтобы он был свидетелем всех деталей и нюансов.

К его удивлению, Джабал не впал в немедленную ярость…

Медленно кивая головой, негр произнес:

— Это ложные слухи, к сожалению, широко распространенные. Просто я более открыто, чем другие, выражаю свой интерес к деньгам. Но есть некоторые дела, за которые не берутся даже мои люди… Независимо от гонорара.

Глава клана Сетмур слегка сник при этих словах. Он опустил взгляд, и когда вновь заговорил, голос его больше не выражал прежней уверенности и самонадеянности.

— Если эти слова подразумевают, что вы не хотите иметь ничего общего с моим кланом, я больше не буду отнимать у вас время. Я хотел лишь просить вас взять под защиту бейсибцев в Санктуарии. За плату, естественно… Это мог быть фиксированный гонорар или, если пожелаете, процент от прибыли…

Хаким в душе проклял Монкеля за его скрытность. Если бы только этот маленький рыбак спросил у него совета прежде, чем они оказались у Джабала… Просьба на первый взгляд была вполне оправданной, если не принимать во внимание… тот общеизвестный факт, что Джабал с давних пор стремился утвердиться на верфях Санктуария, но до настоящего времени все рыболовецкие коммуны выступали против него единым фронтом. Очевидно, эта истина миновала ушей лорда Сетмура. Или же он не сознавал, насколько хрупок был союз между его кланом и местными рыбаками. Если капитаны местных рыболовецких флотилий узнают, что он предлагал Джабалу возможность вбить клин в рыболовецкое сообщество в обмен на безопасность…

— Ваше предложение не лишено смысла, и цена, которую вы предлагаете, соблазнительна, — задумчиво произнес Джабал уже без издевки, что звучала до того в его голосе. — К сожалению, я не готов сейчас вступить в подобные переговоры. И уверяю вас, не из-за того, что затаил какое-то недовольство вашими людьми, а просто, потому что не смогу выполнить свои обязательства, если подобная сделка будет заключена.

— Я думал… — начал было Монкель, но Джабал жестом попросил его помолчать.

— Позвольте, лорд Сетмур, объяснить ситуацию, как ее вижу я. В настоящий момент город представляет собой поле боя, и немало группировок хотели бы установить контроль над его улицами. Может показаться, что именно бейсибцы являются целью всего этого насилия, но на самом деле они в большинстве случаев оказываются лишь невинными случайными жертвами, попавшими под перекрестный огонь.

Джабал подался вперед со своего троноподобного кресла, глаза его разгорались по мере того, как он развивал эту тему.

— Взять на себя обязательство гарантировать безопасность ваших людей означало бы открытое использование моих сил для вашей защиты. И тогда любому, кто точит на меня зубы, будет достаточно всего лишь напасть на вас, чтобы мои отряды вышли из подполья и приняли огонь на себя. Иными словами, подобная сделка вместо того, чтобы избавить вас от ваших врагов, добавит к ним врагов моих… не думаю, что это может устроить бейсибцев. Что касается меня, то я не могу позволить подорвать свою мощь подобным соглашением. В данный момент я в основном веду подрывную деятельность, натравливая банды, друг на друга и тем самым, ослабляя их, в то время как сам я при этом становлюсь сильнее. И когда я буду, убежден в том, что на моей стороне перевес сил, необходимый для победы, мои люди выйдут из подполья, очистят улицы и вновь установят порядок в городе. Вот тогда мы и обсудим условия нашего сосуществования, а пока лучшее, что вы можете сделать, это прибегнуть к советам знающих людей, таких, как Хаким, относительно того, какая банда какой район удерживает под своим контролем, и соответственно планировать свои передвижения Вам с готовностью предоставят подобную информацию, так что платить мне нужды нет

— Я понял, — тихо произнес Монкель. — В таком случае благодарю вас за то, что уделили мне время…

— Не так быстро, лорд Сетмур, — с улыбкой перебил его Джабал. — Иногда я обмениваю информацию на информацию, предпочитая ее золоту. Я выслушал вас и изложил свою точку зрения. Не могли бы вы ответить мне тем же?

— Но. — Смешавшись, маленький бейсибец метнул быстрый взгляд на Хакима в молчаливой просьбе подсказать ему, как быть. — Какой информацией я могу располагать, чтобы заинтересовать вас. Все, что я знаю, это поведение рыб.

— Я изучаю бейсибцев, — ответил Джабал. — И в частности их образ мышления. К примеру, я знаю, что рыболовецкий клан Сетмур совсем незначительно пострадал во время уличных боев, тогда как королевский клан Бурек понес неизмеримо большие потери. И я удивлен, что просьба о защите исходит именно от вас, а не от представителя клана, больше пострадавшего от гражданского переворота. Быть может, вы сможете просветить меня насчет этого, возможно кажущегося, противоречия?

Вопрос застал Монкеля врасплох. Похоже, он не думал, что ему придется излагать Джабалу свои мотивы.

— А может… Вам никогда не приходило в голову, что мне не важно, какого из соотечественников я теряю. Что клан Сетмур ютов платить за то, чтобы всем бейсибцам было хорошо.

— Возможно, — согласился Джабал. — Хотя это означало бы, что ваши люди намного благороднее моих… Согласитесь, довольно странно, что бедные собираются платить за защиту богатых. Честно говоря, думаю, что причиной может служить тот факт, что вы лично заинтересованы в безопасности клана Бурек. А вернее, в безопасности одного его члена — некой гвардейки?

Монкель от изумления раскрыл рот, не способный что-либо сказать в ответ. Будучи новичком в Санктуарии, он не ожидал, что информационная сеть Джабала охватывает и его личную жизнь. Как глава одного из двух пришлых кланов, он должен бы лучше владеть ситуацией.

— Если дело действительно в этом, — успокаивающе продолжил Джабал, — думаю, мы сможем, кое-что придумать. Безопасность одного человека я могу гарантировать.

— За меньшую цену, конечно, — вмешался Хаким, рискуя навлечь на себя гнев Джабала, но не в силах сдержаться.

— Конечно, — эхом отозвался Джабал, не отрывая взгляда от бейсибца — Так как же, лорд Сетмур?

— Я… Я должен подумать, — наконец произнес Монкель.

— Очень хорошо, — оживился Джабал. — У вас есть время. Когда надумаете, наденьте на шею красный шарф. К вам подойдет один их моих агентов и произнесет слово «Гвардейка», а затем проведет в мою штаб-квартиру. Хаким, конечно, человек надежный, но вам больше не следует выходить на контакт со мной через него. Чем меньше людей будут знать о том, когда мы встречаемся и как часто… не говоря уж о том, что мы обсуждаем, тем лучше будет для нас обоих.

— Я… Благодарю вас

— А теперь, если вы будете так любезны подождать немного в соседней комнате, мой человек, Салиман, к вашим услугам. Я хотел бы сказать Хакиму пару слов наедине.

Подождав, пока за маленьким бейсибцем закроется дверь, рассказчик произнес:

— Похоже, я заманил очередную муху в твою паутину, Джабал.

Вместо ответа бывший работорговец несколько долгих секунд молча изучал Хакима.

— Что огорчает тебя, старина? — наконец спросил он. — Я по честному поступил с твоим пучеглазым спутником, даже признался ему в собственной слабости. И, тем не менее, от твоих слов и жестов веет каким-то неодобрением с той самой минуты, как ты вошел в эту комнату. Что я не так сказал или сделал?

Хаким набрал побольше воздуха и медленно выдохнул его.

— Нет, Джабал, — произнес он, наконец. — Все, что ты сказал и сделал, согласуется с тем, каким ты был со времени нашей первой встречи. Просто думаю, что время, проведенное мною при дворе, приучило меня оценивать вещи по иной шкале, нежели та, которой я пользовался, продавая свои рассказы за медяки на улице.

— Тогда расскажи мне, как ты теперь смотришь на вещи, — потребовал Джабал; от нетерпения тон его стал резким. — Было время, когда мы открыто, могли говорить друг с другом.

Хаким поджал губы и на минуту задумался.

— Да, было время, когда я, как и ты, думал, что только власть определяет хорошее и плохое. Если ты достаточно силен или достаточно богат, значит, ты прав, и так оно и было. При дворе же, каждый день, встречая людей, наделенных властью, я изменил свои взгляды. Взирая на происходящее с более высокой ступеньки, я понял, что власть может быть использована не только во благо, но и во зло, что она может и созидать и разрушать. Естественно, каждый считает, что он использует власть, данную ему, только с наилучшими побуждениями, но ограниченное и недальновидное ее применение может быть таким же разрушительным, как и сознательное зло… Иногда даже хуже, так как в случае сознательного зла человек понимает, что делает, и соответственно смягчает свои действия. Непреднамеренное зло не знает границ.

— Странные вещи ты говоришь мне, — рассмеялся Джабал невеселым смехом. — Меня ведь обвиняют в том, что я самый великий злоумышленник в истории Санктуария.

— Я никогда не верил этому, — ответил Хаким. — Твоя Деятельность часто была незаконной и даже жестокой, но ты всегда стремился сохранить свою честь, воровскую или гражданскую, это уж как тебе угодно. Поэтому ты и не продал Монкелю защиту, которую не смог бы ему предоставить, несмотря на возможность срубить немало денег.

— Что же тогда огорчает тебя? Я ведь не изменил свой стиль ведения дел

— Да, не изменил, в этом-то и проблема. Ты не изменился. Ты все еще думаешь о том, что будет лучше для тебя и твоих подручных… А до окружающих тебе и дела нет. Давно подозревал то, в чем ты открыто признался сегодня… Натравливание банд друг на друга с тем, чтобы ослабить их, — это подход уличного громилы в бесперспективном городе. Но обстоятельства-то меняются.

— А что в этом плохого? — рявкнул Джабал.

— Это ослабляет город, — выпалил Хаким в ответ. — Даже если тебе удастся установить контроль над Санктуарием, сможешь ли ты удержать его? Открой глаза, Джабал, и посмотри, что делается вокруг твоего маленького мирка. Император мертв. Империя стоит на пороге кризиса, законный наследник трона находится сейчас здесь, Е этом городе. Более того, эти пучеглазые бейсибцы, которых ты презираешь, открыли нам двери к новым землям. И богатым землям. Санктуарий из тихой заводи, забытого богом маленького городишки становится центром истории. И очень могущественные механизмы будут приведены в действие, чтобы установить контроль над ним, если уже не приведены. Нам нужно объединить все силы, какие у нас только есть, а не распылять их в мелких локальных стычках, которые только подорвут нас изнутри и сделают легкой добычей для захватчиков.

— Ты становишься прямо-таки тактиком, старина, задумчиво произнес Джабал. — Почему бы тебе ни сказать об этом кому-нибудь еще?

— А кто будет слушать? — Хаким фыркнул. — Я всего лишь старый рассказчик, который пытается делать добро. Конечно, у меня есть слушатель в лице бейсы, а через нее и в лице принца, но они не контролируют улиц. Это твое поле деятельности, ты занят тем, что оцениваешь свои возможности, чтобы учинить очередную заваруху.

— Я выслушал тебя, — твердо сказал бывший предводитель преступного мира. — То, что ты сказал, дает мне богатую пищу для размышлений. Возможно, я был не дальновидным.

— Скоро зима. Может быть, сезон дождей остудит пыл многих… И у тебя будет время, чтобы продумать собственный курс.

— Не надейся на это, — вздохнул Джабал — Я как раз собирался предупредить, чтобы ты держатся подальше от моего старого особняка. У меня есть информация о том, что пасынки возвращаются в город, они уже в пути… Настоящие, а не те клоуны, что заняли их место. Хаким закрыл глаза, словно испытывал боль.

— Пасынки, — тихо повторил он. — Как будто Санктуарий и без того не испытал уже довольно неприятностей.

— Кто знает? — пожал плечами Джабал. — Может, они восстановят тот порядок, о котором ты мечтаешь. А если нет, боюсь, появится новое выражение — смертоносная зима.

Джанет Моррис

РАСПЛАТА В АДУ

В первый день зимы, на рассвете — промозглом и мрачном, каким только может быть рассвет в городе, расположенном на берегу неспокойного южного моря, — настоящие пасынки, бойцы, которых вышколил сам бессмертный Темпус, медленно окружили казарменные постройки, занимаемые теперь самозванцами, осквернившими само имя Священного Союза.

Поддерживаемые Третьим отрядом ранканской армии во главе с Синком и командой не совсем обычных союзников — душами из преисподней, вызванными Ишад, некроманткой, влюбленной в Стратона, помощника Темпуса, Рэндалом, штатным чародеем пасынков, и повстанцами из НФОС — выходцами из трущоб, возглавляемыми Зипом, — они атаковали на восходе солнца ворота не так давно принадлежавших им казарм. Лигроированные огненные шары и тяжелые болты, выпущенные из арбалетов, со свистом рассекли воздух.

К полудню разгром был завершен, побеленные стены бараков, некогда предназначавшихся для содержания рабов, были обагрены кровью эрзац-пасынков, которые предали клятву наемников и теперь поплатились за это. Ибо отступление от клятвы было величайшим грехом, единственным грехом, которому не было прощения среди наемников. А Священный Союз, состоявший из боевых пар и являвшийся основой основ формирования пасынков, которые провели восемнадцать месяцев, воюя на высоких пиках Стены Чародеев и за ее пределами, не мог простить ни невежества, ни трусости, ни взяточничества, ни алчности Кровная обида привела к тому, что десять пар из ядра Союза обратились к Страту, их полевому командиру, с ультиматумом: или бараки будут очищены от скверны, а честь и слава их формирования — восстановлена, так что пасынки вновь смогут ходить по городу с гордо поднятой головой, или они покинут отряд — уйдут в Тайзу искать Темпуса.

И вот Страт бродил теперь между бараками, среди изуродованных до неузнаваемости или сожженных трупов, среди женщин и детей со вспоротыми животами, поплатившихся за то, что они жили там, где жить им было не положено; среди домашних животных, разрубленных вдоль туловища от головы до хвоста, внутренности которых уже были сложены на каменном, вручную обтесанном походном алтаре Вашанки, готовые к жертвоприношению воинственному богу.

Его сопровождала Ишад, ее черные глаза блестели из-под капюшона. Он пообещал ей кое-что прошлой осенью однажды ночью. И теперь размышлял, не в этом ли причина того, что свершилось сегодня, — не потому ли состоялось это побоище, что Ишад была здесь, а вовсе не из-за того, что Народный Фронт Освобождения Санктуария был неудержим в бою, а Третий отряд Синка не знал поражений и превзошел все пределы допустимой жестокости, как только стало известно, что псевдо-пасынки держат собак на землях, освященных Вашанкой, ранканским богом насилия и войны.

Насилие все еще творилось в конюшнях и длинных низких бараках. Страт видел, как Ишад отводила взгляд в сторону, заслышав жалобные крики женщин, плативших солдатам дань.

Вокруг них с тяжелыми мешками и тюками за спиной туда-сюда бегали повстанцы НФОС — типичный факт мародерства.

Страт и пальцем не пошевелил, чтобы остановить грабеж или надругательство над той горсткой несчастных, что оказались достаточно хорошенькими для того, чтобы прожить немного дольше своих товарок. Он был офицером и нес бремя командира — даже тогда, когда, как сейчас, ему это не нравилось.

Крит, отсутствующий напарник Страта, смог бы предвидеть и предвосхитить тот момент, когда кровожадная натура Третьего отряда проявит себя, а сброд Зипа последует его примеру, и кровь польется рекой, словно дождь Вашанки или слезы проститутки.

Но Крита не было рядом. И теперь Страт, зная, что попытайся он остановить кровопролитие, как тут же лишится командного поста, позволил этой убийственной силе проделать кровавую работу, подобно тому, как безжалостно дизентерия косит тех дураков, что пьют воду из реки Белая Лошадь.

Ишад, держа, Страта за руку, догадывалась о его боли. Однако некромантка была мудра — она ни слова не сказала верховному инквизитору поневоле, пока они шли к Рэндалу — Хазарду из Тайзы, единственному союзнику пасынков, владеющему магией, если не считать саму Ишад. Чародей четвертовал собаку, поджаривал на костре части ее тела и закапывал их у стен бараков в порядке, соответствующем частям света.

— На счастье, колдун? — рявкнул Стратон Рэндалу и ухмыльнулся. — Вряд ли этот щенок был счастлив.

Ишад расслабилась. Он должен на ком-то сорвать свою злость, дать выход своей боли и раздражению. Пока они ходили среди трупов, скрючившихся на земле или лежащих с босыми ногами в дверных проемах, Ишад думала, что этим кем-то может стать она, та, что призвала духов в помощь атакующим, и среди них дух Джанни, который при жизни был пасынком. Глаза Страта, знавшего Джанни и Стилчо и многих других ее любовников, сошедших в могилу, были черны.

И такие же черные презрительные тени залегли в складках возле уголков рта огромного пасынка, когда он, сплюнув через плечо, прорычал:

— Рэндал, я к тебе обращаюсь.

Лопоухий, покрытый веснушками, хрупкого телосложения колдун, который, несмотря на свой непритязательный внешний вид, отнюдь не был дураком или пешкой в чьих-то руках, прекрасно понимал, что Стратона меньше всего волнует причина жертвоприношения дворняжки, командир хотел, чтобы кто-нибудь объяснил ему, что бойня, через которую он сейчас прошел, каким-то образом вписывается в кодекс чести пасынков.

Но она не вписывалась. Никоим образом. Это была самая настоящая война, кровь породила кровь, и единственным оправданием (а может, причиной) случившегося было нынешнее положение, в котором находился сам Санктуарий — город бросало из одной крайности в другую, он еле держался на ногах, загнанный, раздираемый внутренними и осаждаемый внешними врагами. Его наводнили банды и группировки, объединившие людей, богов, колдунов; их было так много, что даже Ишад, у которой были здесь свои интересы, вышла защитить или разделить судьбу Священного Союза Стратона вместе с этим зловещим Третьим отрядом Синка.

Поскольку Рэндал не ответил, лишь наградив, Страта красноречивым устало-обвиняющим взглядом, она сказала стоявшему рядом с ней офицеру:

— Порядок будет наградой. Правда, на нашей стороне, а не на стороне бейсибских пришельцев, поработивших принца; или псевдо-магов, наглухо замуровавшихся в своей Гильдии; или Роксаны с ее бессмертными отрядами смерти.

Рэндал отложил в сторону нож и вытер свой длинный нос окровавленной рукой.

— Может быть, это вернет назад вашего бога, Страт. Вызовет Вашанку оттуда, где спит сейчас этот Повелитель Разбоя. Так думают люди, я в этом уверен.

Колдун поднялся, проделал руками серию пассов над конечностями четвертованной собаки, они поднялись в воздух, сочась кровью, и полетели в сторону походного алтаря, прочь с разделочной колоды.

Страт проследил за отвратительными кусками, пока они не скрылись за углом, а затем сказал:

— Вашанку? Назад? Почему ты думаешь, что Бог исчез? Он просто перешел в стадию своего второго детства, вот и все. Он, как ребенок, потерял чувство меры.

Страт повернулся к Ишад, взгляд его был подавленным, а ее обостренные нервы подсказали, что на сердце у него тяжело.

— Тебя это устраивает, Ишад? Весь этот порядок, что ты видишь сейчас перед собой? Это поможет тебе — подарит еще несколько ночей, чтобы ты могла спать со мной, не испытывая нужду? Ты насытилась? И может ли некромантка вообще когда-нибудь насытиться? Достаточно ли этого, чтобы ты приняла меня сегодня?

В ее лоно, имел он в виду. В ее странном, затененном доме, с мерцающими свечами и бархатом, на берегу Белой Лошади У Ишад за Страта болела душа, и ради него она вмешалась в то, во что не должна была вмешиваться. Это правда, сегодняшние смерти частично были на ее совести; теперь в течение нескольких ночей ей не придется искать новые жертвы.

Она видела по глазам Страта, что он понимал — это было той ценой, которую необходимо было заплатить за то, чтобы он мог украдкой проводить с ней вечера на парчовых подушках. А он так желал этого.

Рэндал почуял, что разговор становится слишком интимным для посторонних ушей, и заторопился вслед за своим жертвоприношением к алтарю, вытирая руки о свою зимнюю шерстяную робу, и на ходу бросил через плечо:

— Нужно соблюсти ритуал, Туз. — Туз была боевая кличка Стратона.

Страт не обратил внимания на слова Хазарда, он продолжал смотреть на Ишад.

— В этом моя вина, да? — просто спросил он. — Это следствие того, что я сплю с тобой наперекор естеству?

— Люди сами вершат свою судьбу — это слишком личный вопрос и не подлежит обсуждению. — Она протянула руку, воспользовавшись моментом, чтобы дотронуться до его побелевших губ. Огромный пасынок вел внутреннюю борьбу с самим собой, положив руку на эфес меча. Он был готов попытаться убить ее, чтобы загладить свою вину.

Что бы тогда она стала делать? Причинила бы боль тому, в чьих руках чувствовала себя женщиной? Не такая уж она и грозная, чтобы настоящий мужчина не смог ее победить. Или, может, не грозная до тех пор, пока ее не спроецируют?

Страт не отстранился от ее прикосновения к его губам, а только сказал:

— Ишад, это больше, чем я просил…

— Это больше, Страт, чем мы просили. — Она провела рукой вниз вдоль его шеи и покатого плеча и задержала ее на бицепсе правой руки, — зная, что при необходимости в любой момент может сделать так, что его рука онемеет. — Это ваш бог ведет войну против богов илсигов и бейсибцев — если они у них есть, всколыхнув сердца людей и помутив их рассудок. Не мы. Мы почти так же невинны, как и твой меч, который вскоре будет покоиться в ножнах. Поверь мне.

Страт медленно кивнул: псевдо-пасынки заняли место настоящих после их ухода из города и, обнаглев, осмелились выступить даже против жестокосердных рейнджеров Третьего отряда. А уж про бойцов Зипа и говорить не стоило — НФОС готов был выпустить из них кишки и положить к ногам своего командира.

— И что теперь? — спросил гигант, и горе слышалось в его голосе.

Некромантка посмотрела ему в лицо и опять потянулась рукой, подняв голову вверх так, что капюшон упал и только волосы теперь затеняли ее лицо.

— Л теперь вспомни, что ты обещал мне в ту первую ночь — не обвинять меня в том, какая я есть, не обвинять себя в том, что ты должен делать. Не задавать слишком много вопросов, ответы на которые могут тебе не понравиться.

Воин закрыл глаза, и память выдала ему то, что она велела забыть до тех пор, пока не пришло время. Когда он открыл их, взгляд его смягчился.

— К тебе? — устало спросил он. — Или ко мне?

В ту ночь в нижней части Санктуария на вечно сырой улице, называемой Дорогой Колдунов, в башне-цитадели Гильдии магов Рэндал — Хазард из Тайзы проснулся, буквально задушенный собственными простынями.

Маленький колдун стал белым как полотно, и только веснушки ярко выделялись на его лице, когда простыни — невинное постельное белье — стянули его еще сильнее. Если бы рот его не был, словно кляпом, туго заткнут все теми же простынями, он смог бы освободиться, выкрикнув контрзаклинание. Но нет, рот Рэндала так же, как его руки и ноги, был плотно повязан враждебной магией.

Глаза его были открыты, и чародей уставился во тьму, которая вдруг стала рассеиваться перед его кроватью, где он тщетно сражался с простынями, явив, словно выросшую из сияющего облака нисибийскую колдунью Роксану с чувственной улыбкой на устах.

Роксана, Королева Смерти, давний ненавистный враг Рэндала. Роксана, против которой он сражался у Стены Чародеев, поклялась тогда убить его — не только за то, что он сделал все возможное, чтобы помочь пасынкам Темпуса и партизанам Бэшира отбить свою родину у нисибийских колдунов, но и за то, что он был партнером Никодемуса, на чью душу претендовала колдунья.

Рэндал взмок от пота, сражаясь с простынями в своей роскошной кровати члена Гильдии магов, но преуспел лишь в том, что ударился головой о стену. Призрачные формы Роксаны становились все более осязаемыми, и он съежился от страха, малодушно пожелав, чтобы в его жизни не было того факта, что он сражался на стороне пасынков и претендовал на Сферу Могущества нисийской колдуньи; и чтобы он никогда не слышал о Никодемусе и не унаследовал его доспехи, подаренные Ашкелоном, Энтелехией Сна.

— Умн хмн, них нохну, ргорхррр! — пытался выкрикнуть что-то Рэндал колдунье, которая обрела теперь человеческие формы. Аромат ее духов смешался с едким запахом его пота. — Пропади ты пропадом, ведьма!

Роксана только рассмеялась в ответ звонким смехом, совсем не ужасным, и с преувеличенной заботой маленькими шажками подошла к кровати.

— Повтори, что ты сказал, несчастный колдунишка. Что ты сказал?

Она наклонилась ближе, широко улыбаясь. У нее было красивое, жизнерадостное лицо юной девушки. Но вызывающая ужас вера, которую излучали ее глаза, упивающиеся страхом агонии Рэндала, была древнее, чем само здание Гильдии магов, где она находилась — находилась вопреки силам лучших ранканских магов и даже силе Рэндала, изучавшего нисийские методы колдовства.

— Увххд увхд дрр увхдд? Увхр ххех? — произнес Рэндал под своими мокрыми от пота душащими простынями. — Что ты хочешь? Почему я?

Нисийская колдунья элегантно потянулась и наклонилась еще ближе.

— Что я хочу? Ну как же. Магический Слух, твою душу, конечно. Ну, ну, не стоит так дергаться. Не трать свои силы попусту. Тебе они еще пригодятся в твой последний час, в самый короткий день зимы. Если, конечно, не…

Светящиеся глаза, которые были последним видением в жизни многих колдунов и выносили смертные приговоры могучим воителям, приблизились к нему.

— Если только ты не уговоришь Никодемуса по прозвищу Стелс помочь тебе спастись. Но не похоже, чтобы он поставил под удар собственную персону ради спасения твоей… Клятва, данная Священному Союзу, или нет, но Нико покинул тебя, бросил, как когда-то бросил меня. Разве не так, маленький неуклюжий псевдо-колдун? Или ты все же думаешь, что честь и слава или забытые им обязательства могут привести назад в Санктуарий твоего бывшего партнера, чтобы спасти тебя от долгой и мучительной доли в качестве одного из моих… слуг?

Маг класса Хазарда из Тайзы лежал, не шевелясь, прислушиваясь к своему сиплому дыханию, — он не желал, чтобы Нико был сейчас здесь.