Бросались в уши и въедались в желчный пузырь трамваи. Они заглушали музыку в ресторане на первом этаже. Стоял такой грохот, будто рельсы пролегали по гостиничному коридору, голова безудержно тряслась от их соседства.
      — Трамваи придется убрать из города, — заявил Артамонов, — я долго не выдержу.
      — Станешь депутатом и уберешь, — спокойно сказал Орехов.
      В водопроводных кранах присутствовали обе воды. Был исправен телевизор, и даже работал телефон. Календарь на стене имелся. Правда, прошлогодний, но это не меняло дела. Какое тысячелетие на дворе — не имело существенного значения.
      Полистав телефонный справочник, Орехов привел оперативные данные по объекту:
      — Пять газет и три банка.
      — Да, нестыковка вышла. Может не хватить денег, — призадумался Артамонов.
      — В смысле?
      — Чтобы разорить пять газет, трех банков может не хватить.
      — Придется поработать головой.
      — Завтра осмотримся, познакомимся с городом. Потом зарегистрируем фирму и приступим к проведению лотереи. А сегодня давай совершим акт вандализма над советской действительностью! Пойдем в сауну, вылежимся между пивом и воблой, — сказал Артамонов и постучал по столу рыбьим сухостоем, потом красиво и беззаботно поменяемся пиджаками и пойдем в ресторан, учиним ужин с отрывом от производства, дадим на чай вышибале, красиво выпьем «Хванчкары», бесперспективно поболтаем с первыми попавшимися девушками, дадим на чай официантке, потом на такси вернемся домой, заплатив сполна водителю, ляжем вот в эти стоячие простыни и выспимся. А наутро разведем тут полнейший бардак и никогда больше не будем пытаться его устранить.
      — Я — за!
      — Значит, кворум.
      Пока глумились над действительностью, в городе вершилось событие, о котором предупреждал куратор: в типографии за углом готовились к печати пять газет с одинаковым сообщением на первой полосе. Оно гласило, что в связи с многочисленными обращениями граждан Калинин переименовывается в Тверь.
      Акт вандализма был совершен полномасштабно. На следующий день Орехов с Артамоновым встали к двенадцати.
      — Процесс вживания в чужеродную среду достаточно непрост, — произнес неоперабельный Орехов, пытаясь выправить голову рублеными мыслями.
      — И тем не менее он пошел.
      — Да уж.
      — Напитки, как и лыжную мазь, надо уметь правильно подобрать, заметил Артамонов, удачно отказавшийся вчера от подмосковного «Наполеона» на посошок.
      Обменявшись любезностями, друзья принялись за составление Устава фирмы. Понятно, каким он должен был получиться, если пива смогли раздобыть только к вечеру.
      — Ах, так, — угрожающе кусал авторучку Артамонов, — если здесь за флаконом пива надо ехать к старухам на вокзал, тогда и мы введем в Устав использование пустырей для организации спортивных площадок! — Орехов знал сто способов взять любое количество спиртного без очередей, которые своим вето развел действующий Президент. Перед Ореховым всегда немедленно расступалась толпа, и очередной способ находился сам собой, как только подходили к винному отделу — то трояк терялся под ногами у самого прилавка и его нужно было срочно найти, то надо было проверить санитарную книжку продавщицы. А порой и перегибали — САМ, говорили, послал. А когда хотелось пива не бутылочного, а от источника, от соска, брали выварку и, не разрывая толпы, передавали емкость над головами. Если посуда пролезала в окно павильона, день считался прожитым не зря.
      — Спортивные площадки для отвода глаз, что ли? — не понял Орехов.
      — Для отвода земли, пятачок. Итак, пишем: скупка земли фиакрами.
      — Может быть, акрами, а не фиакрами?
      — Акрами у нас землю пока не продают. Земля все еще принадлежит государству. А вот фиакрами — сколько угодно. Таким образом государство как бы выказывает нам свое фи по поводу частной собственности на землю.
      — Что верно, то верно. Тогда давай введем в Устав один пунктик и для меня, — попросил Орехов. — Я намерен стать публичным политиком.
      — Давай. Какой?
      — Платное произнесение речей в местах общественного пользования и массового скопления людей.
      — Как скажешь, записываем… массового оскопления людей…
      — Скопления, а не оскопления.
      — Извини, не подумал. Действительно, что это я? Идет массовое оскопление, а тут — ты со своей платной речью в публичном месте. У комиссии при регистрации могут возникнуть вопросы…
      — Вопросы возникнут и сникнут, а Устав останется. Мы его пишем не под дядю. Нам по нему работать, мы должны чувствовать себя в нем как рыбы в воде. Не мне тебе объяснять. Надо предусмотреть все.
      — Логично, пятачок. Идем дальше, следующий раздел — культмассовое пространство. Чего бы такого туда забить?
      — Можно ввести выставочную деятельность — продажу с молотка работ местных художников.
      — Почему с молотка?
      — Современных авторов начнут покупать, когда они помрут. Был у меня случай. Приходит к нам в редакцию поэт и спрашивает, не напечатаем ли мы его. «Отчего не напечатать? — говорим мы. — Если стихи хорошие напечатаем». — «Видите ли, — говорит он, — тут есть одна тонкость». «Какая?» — спрашиваем. «Дело в том, что я еще не умер».
      — Ну и что, напечатали?
      — Конечно, нет.
      — Почему?
      — Сам посуди. Стихотворение называлось «И был даден нам месяц январь». Хотя внешность у поэта была совершенно непреднамеренной. Мы выдали ему рецензию с колес. «Вы думаете, — сказали мы поэту, — что с помощью таких загогулин вы поднимаетесь до уровня поэтической метафоры?! Ни хера!»
      — А кто это — вы? Кто вместе с тобой корчил из себя рецензента?
      — Начальник ПТО.
      — Ясно, — сказал Артамонов. — В суете мы забыли вставить основное проведение экологической лотереи.
      — Экология — отличная вывеска.
      — И еще — взятие кредита, — напомнил Артамонов. — Этот пункт необходимо ввести в основные виды деятельности.
      — Взятие кредита — это право любого юридического лица, а не уставная прерогатива, — внес правку Орехов.
      — Ничего ты не понял, пятачок. Взятие кредита — не как реализация права любого субъекта хозяйственной деятельности, а как аспект деятельности. Кто-то выращивает молоко, шьет сапоги, а кто-то берет кредит. Работа такая — брать кредит, понимаешь? Тот, кто сидит на паперти, не рассчитывает посидеть годик, напросить на жизнь — и бросить дело. Он сидит постоянно, и никому в голову не приходит, что это неправильно. Ему дают деньги потому, что его идея — сидеть и брать — общепризнанна. Поэтому взятие нами этого кредита надо сделать общепризнанным.
      — Хорошо бы не забыть основополагающий пункт — издание газеты.
      — Это само собой. Ну вот, теперь, кажется, все. Разве что садово-огороднической деятельности добавить на сладкое.
      — А почему не добавить? Пока все еще в наших руках. Плодово-ягодной, говоришь? Записываем.
      Устав сочиняли неделю. Дошли до раздела «Ликвидация предприятия». В разгар прений по животрепещущему приехал Артур с якутской девушкой Галиной.
      — О! Какие люди! И без охраны! — поприветствовали гостей первопроходимцы.
      — Привет, подельники! — был взаимно вежлив Варшавский. — Нам достался угловой номер на третьем этаже, — сообщил он. — Пойдем совершим купчую, пока воду не отключили.
      — Гал, тебе Артур, никак, золотые горы наобещал? — поинтересовался Орехов. — А? Признавайся!
      — А что? — не сдавалась якутянка.
      — Его фильтровать надо. Кинуть Азов и примчаться сюда быстрее Деборы и Ульки — для этого надо было иметь серьезный стимул. Не так ли, Артур?
      — А что, разве здесь нет перспектив? — выкрутился Варшавский. — По крайней мере, «комок» при входе я видел. Не знаю, как по вашей, а по моей линии перспективы здесь точно налицо.
      — Честно говоря, мы ничего подобного не обнаружили, — по поводу то ли перспектив, то ли «комка» высказался Артамонов.
      — Лично мне город нравится, — продолжил Варшавский. Он всегда говорил с такой интонацией, будто выпутывался из положения.
      — А мне пока не очень, — не стала врать Галка.
      Галка сопровождала Варшавского со школьной скамьи. Артур женился, разводился, а она за счет малых народов Севера осваивала Европу сопровождала экскурсии по линии «Спутника». Она профессионально вязала чулки, играла на хамузе, вырезала фигурки из моржового клыка и выжигала по оленьим шкурам. Национального шарма в ней было с избытком — черные с блеском волосы, восточный разрез глаз, высокий голос и тяжелая, как у божка, фигура. Крупные звонкие зубы были настолько выразительны, что казалось, будто контуры своих нецке она выводит зубами, а не резцом. Однажды она вырезала человечка — руки по швам, без лица и без головы — и послала на выставку под чужим именем. Фигурка заняла первое место, но приз Галка не получила — не смогла доказать, что изделие сотворила она. Одевалась якутянка дорого, с наворотами — под синюю юбку надевала синие туфли, а клетку на одной половине костюма дополняла полоской на другой, в узоре ткани предпочитала поперечную исчерченность, чтобы у любопытного рябило в глазах и не возникало желания отыскивать недостатки внешности. А случись выпить, накатывала она тоже по национальному признаку. Во время одной из вылазок на природу, гуляя по мелководью, Галка неуловимым движением схватила костлявого ротана, запрокинула голову, молниеносно отправила рыбку с потрохами в свой зев и вмиг зажевала. Европа осталась с носом.
      — Ну, ладно, мы примем ванночку с дороги и сразу к вам, — сказал Артур.
      — Может, сначала добьем Устав? — предложил Орехов. — А уж потом льготы. Мы тут работаем в попе лица, а он, понимаешь ли, — теплым душем! И на этом вы хотите построить партнерство во имя мира?! Моему возмущению нет предела!
      — А что его сочинять, этот ваш Устав?! Запишите для меня простенько, но каллиграфическим почерком: съемка фильмов, подготовка телепередач, создание студии.
      — Не много ли будет? — повел игру на понижение Артамонов.
      — В самый раз. Мы договорились с Галкой, она поможет.
      — Знаем мы эти твои масонские штучки — вбросишь для потехи пару уток, а мы — занимайся.
      — При составлении Устава главное — не ожесточаться, — проявил предельную полезность Орехов.
      — Хорошо, — согласился Артур, — я выберу, где ужаться. Я снимаю свои требования к почерку. А остальное — будьте добры…
      — Как скажешь…
      — Сейчас ехали в электричке и подслушивали разговоры, — признался Артур. — Люди везут в Москву парнуху — свежее парное мясо, а на вырученные деньги затариваются ливерной колбасой. Парадокс. Я так и не уловил смысла обмена.
      — А вот когда начнешь на принтере визитки печатать — уловишь, спрогнозировал Артамонов.
      — Всюду по дороге предлагают колбаски из вареной картошки, а я бы съел сейчас клубень из хорошего мяса или курочку хлеба, — не циклясь на подколе, допел о своем внутреннем Варшавский. — Хочу пищевых добавок!
      — Здесь тебе не группа продленного дня, — объяснил Орехов. — Хотя, впрочем, я и сам не прочь поцедить какого-нибудь планктону, а то нам вчера под видом деликатеса сбыли замшелые ноздри лося и вынудили залить все это клубничным ликером. Прикинь, после водки — клубничный ликер!
      — А не завалялось ли у вас чего-нибудь попить для дамы? — спросил Варшавский.
      — С утра оставался баллон джин-тоника, но Орехов не выдержал и всосал его с молоком матери! — сдал друга Артамонов.
      — Тогда мы пошли, — засобирались якуты.
      — Погодите, нам осталось немного — дать название фирме, — тормознул гостей Орехов.
      — Мое мнение вы знаете, — сообщил Артур, — лишь бы не «Пейс оф бэйс» и не «Первый часовой завод».
      — Правильно, здесь нужно без закидонов, чтобы название отображало идею, — придал нужное направление дебатам Артамонов.
      — Как, например, «Serla» — финская фирма по производству туалетной бумаги, — первое, что пришло в голову Орехову.
      — Где-то так, — подтвердил Артамонов. — Имя — это очень серьезная штука. Попробуйте зарегистрировать фирму без названия — у вас ничего не получится. По Конституции, право на название является неотъемлемым правом субъекта. Название — это средство индивидуализации структуры в общественной жизни и гражданском обороте, — читал Артамонов по словарю.
      — Вот как? — притих Варшавский. — Я вижу, вы тут без дела не сидите.
      — Со мной казус приключился, когда я сдавал английский, — продолжил мысль Артамонов. — Я не смог перевести старошотландскую идиому «rent all». Как выяснилось, это очень красивое выражение. Оно обозначает отдушину, просвет в облаках. Причем необратимый просвет, просвет навечно — так что небо уже больше никогда не заволочет тучами.
      — Или не заволокет? — спросил Орехов.
      — А как правильно?
      — Не помню. А буквальный перевод идиомы звучит еще прекраснее: «все схвачено».
      — Так прямо по-английски и назовем? — уточнил Варшавский.
      — Можно и по-русски — Ренталл. С двумя «л» на конце. И пусть мучаются.
      Название прошло. Оно несло в себе тайный смысл.
      — Решение принимается методом аккламации, — объявил Орехов, — без голосования и подсчета голосов, на основании аплодисментов. Бурные, продолжительные, несмолкаемые, переходят в овацию. Все встают.
      — Теперь и я желаю получить ударный паек нитрофоски! — потянулся Артамонов. — Ну что, улусные люди, — обратился он взбодренно к Галке с Артуром, — хватит устраивать тундровые советы! Топайте купаться и — резко ужинать!
      Из «Старого чикена», куда отправилась перекусить бригада рабочей гарантии, потягивало холдингом на паях. В подземном кафе, под которое было переоборудовано пыточное в прошлом место, витали запахи всех кухонь. Кафе располагало несколькими залами. Все они были оборудованы одинаковыми металлическими столами, похожими на разделочные. Основным считался гриль-бар с невообразимой толчеей. В левом крыле подземелья имелись залы моченостей и копченостей, отдел «соки-воды» и несколько стоек с шаурмой, лавашами и другими колониальными товарами. Спиртопитейное помещение в холдинге отсутствовало, потому что президент наложил полные штаны вето на излишнее производство алкоголя. В Крыму вырубили виноградник с лозой «Черный доктор». Хранитель виноградника — потомок бывшего владельца — повесился. На восстановление винограда с прежними винными качествами требуется триста лет. Поэтому все триста лет вино с этим именем обязательно будет поддельным, объяснил друзьям Орехов и, как фокусник, достал откуда-то бутылку с соответствующей этикеткой.
      Официальное отсутствие в кафе алкогольных напитков было не единственным минусом — за прослушивание музыки на входе взималось 10 рублей.
      — У нас двое глухих, — показал Орехов на Варшавского с Галкой. — За них платить?
      — Спрошу у администратора, — буркнул бармен и нырнул в подсобку.
      Вскоре Артур с Галкой накачались персональной клюквенной из-за пазухи и подозвали бармена.
      — А сколько стоит вырубить всех этих ваших Маликовых-Шариковых?! полез в карман за мелочью Артур.
      — Спрошу у… — вновь изготовился бармен и тут же осекся. — Вы же глухие!
      — От вашей музыки и прозреть можно!
      — Было бы так, — размечтался Орехов, — пусть бы после плохой песни у певца выпадала грыжа. Поешь и боишься — выпадет или не выпадет. Небось, из кожи бы лезли вон, старались, и пошел бы потихоньку на сцену профессионализм, пополз бы…
      — Неплохая рацуха, — сказал Артамонов и подозвал бармена. Обнажив из-под кепки бритую голову, он объяснил ему прописные истины:
      — Дело в том, что мы поселились неподалеку и станем постоянными клиентами. Пока мы не заводим разговоров о скидках или абонентском обслуживании, к этому вернемся позже. Мы пришли сюда перебазарить о судьбах страны, а решать ее участь под такие вопли… так и накликать можно…
      — Сейчас все устроим, — залебезил бармен. — Так бы сразу и сказали.
      Порционные блюда, которыми потчевали в подвале, давали о себе знать настолько долго, что кооперативные туалеты в округе подняли входную плату.
      Наутро по хорошей погоде зарегистрировали «Ренталл». Комиссия задала несколько вопросов по Уставу.
      — Вы что, действительно собираетесь использовать пустыри? — спросил председатель.
      — Действительно, — ответил Артамонов, — и не только пустыри.
      — И не только использовать, — добавил Орехов.
      — И не только действительно, — оставалось вставить Артуру.
      — И вот тут у вас ошибка! Написано: «проведение лотереи». Нужно штришок над буковкой «и» поставить, чтобы «й» получилось — «лотерей».
      — Не нужно. Здесь все правильно. Мы проведем лотерею только один раз, — пояснил Артамонов.
      — Как это так?
      — Туалетная бумага «Serla» разовой бывает?
      — Бывает, — ответил кто-то из комиссии.
      — Почему же в таком случае не может быть разовой лотерея?
      Комиссия не нашлась, что ответить. Неясности иссякли. Регистрация малого коммерческого предприятия «Ренталл» прошла на редкость буднично, хотя новость тянула на то, чтобы быть переданной информационными агентствами. А когда покинули администрацию, Артамонов подвел итог:
      — Ну вот, метрики выправили. Свидетельство о регистрации номер 29. А Устав мы будем исполнять настолько примерно, что всем станет дурно!

Глава 4. СТЕРХИ КАК СИМВОЛ ЛОТЕРЕИ