— И женщины тоже?

— Женщина была. Одна. Майка.

— Браво! Вы что, занимались любовью все вместе?

— Боюсь, что мне придется разочаровать тебя еще раз. Когда Майка приезжала в Милан, и я, и Джулия приходили к ней в номер, но поодиночке, не прячась друг от друга, а просто в разное время.

— Мне вас жаль! Вы ненормальные! Вы сумасшедшие!

— Если позволишь мне встречный вопрос, скажи: откуда у тебя такое фанатичное отношение к триаде?

— Это не фанатизм. Это предчувствие.

— Ты считаешь триаду формулой будущего?

— Да, если мир захочет идти по Пути эволюции. Вначале было одно существо, и оно, естественно, было одиноко, смертное или бессмертное, — и имя его было Яма, как сообщает Зеуд Авеста, или просто Я, как утверждают Упанишады, или жирный андрогин, или, как на заре истории Египта, бог Хнум. Первым шагом прогресса во всех древних историях было деление надвое этих создателей или их творений. Ева была взята из ребра Адама. В Ведах мы видим близнецов, Ями и Яма, в результате кровосмешения которых появились мы. Зевс рассек андрогинов надвое так, чтобы появились мужчина и женщина в том виде, в котором мы их более или менее хорошо себе представляем (по-моему, представления у нас не очень ясные). Хнум создал Шу и Тефнута, моих далеких предков. И все эти «половинки», воплотившись таким обозом, стремятся воссоединиться друг с другом. Хотя, как правило, в результате усугубляют свое одиночество. Такое состояние дел сохранялось достаточно долго. Нам следовало бы поучиться творить лучше, чем это делали старые боги, и вместо разделения себя на два пола изобрести три, четыре, пять, десять, шестьдесят девять — множество различий! И ожидая, пока биологи смогут вырастить в своих колбах таких мутантов, давайте пока хотя бы расширим концепцию пары. Давайте когда-нибудь дадим женщине двух мужчин. В другой раз предложим одному мужчине двух женщин. Но, конечно, не связывая себя этими комбинациями и ограничениями! Иначе трио начнет раздражать так же, как пара.

— Сколько эрудиции и выносливости в такое позднее время! К сожалению, мой собственный опыт не дает оснований для такого оптимизма. Я побывал в нескольких лабораториях, с которыми ты связываешь столь радужные надежды, но, увы, пока видел там только профессоров, столь же ревниво и собственнически относящихся к своим ретортам, как и к своим женам, и ассистентов, предпочитающих болтовню с приятелями решению нестандартных уравнений, которые ты кладешь в основу своих рассуждений. Да и сам я, — придется еще раз тебя разочаровать, хоть мне и стыдно тебе в этом признаться, — пока ты и Мидж не показали мне этого, я никогда не занимался любовью с двумя женщинами одновременно.

— Но ты, конечно, не сомневался в своих способностях?

— Я более сентиментален, чем ты думаешь. Я боялся, что внимание, которое я уделяю одной из любовниц, обидит другую. Если, конечно, она будет рядом.

— Это очень мило, но глупо. Удовольствие, которое ты доставляешь Мидж, — это и мое удовольствие. Особенно когда я наблюдаю.

— Ты не такая, как большинство людей.

— Но из того, что ты рассказал о твоих женах, они не кажутся ни ревнивыми, ни эгоистичными. Или их терпимость ограничена, как это принято в обществе, условием, что ты можешь делать все, что заблагорассудится, но так, чтобы они об этом не знали? Но мне трудно совместить это с тем удовольствием, которое испытывают Майка и Джулия, демонстрируя свое тело. Ты видишь, к чему я прихожу?

— Пока нет. Тем более, что они не похожи друг на друга ни в чем, в том числе и в этом. В Майке, конечно, не было и тени ревности. Но Джулия поначалу ревновала.

— Но это не мешало тебе спать с кем попало?

— Конечно. Но от нее я это скрывал.

— И тебе удалось совершенно изменить ее взгляды?

— Это сделала Майка, а не я. В тот день, когда Джулия научилась у нее, как любить женщину, она узнала, что и я тоже могу захотеть других женщин. Точнее говоря, она поняла, что я могу продолжать любить Майку.

— Логично. Но… нелогично!

— Нормально.

— То, что нормально, всегда ограниченно. Скажи, Джулия тоже почувствовала вкус к любви с Майкой? Или вообще к разнообразию?

— Как ни странно. Майка не сказала ей ни слова ни о своих принципах и практике, ни о своих княжествах и державах.

— А ты тоже ничего не рассказывал Джулии?

— Нет. Она думает, что Майка просто манекенщица, без всяких дополнений.

— Как они познакомились?

— Я это устроил. Фактически мне пришлось чуть ли не на аркане тащить Джулию, она едва не плакала, так ей не хотелось идти. А через час она уже улыбалась и вовсю целовалась с Майкой.

— Значит, ты научил Джулию любить женщин! Выходит, ты только прикидываешься плохим учителем?

— Боюсь, ты меня неправильно поняла. Я сказал, что Джулия научилась любить женщин, а на самом деле она научилась любить одну Майку.

— И никого больше?

— Никого.

— Значит, то, что она занималась любовью с Майкой, не вызвало у нее потребности забавляться с другими женщинами, как и то, что она спала с тобой, не заставило ее развить успех с другими мужчинами?

— Наверное, так оно и есть.

— Тогда беру свой комплимент назад. Ты все-таки никудышный учитель. А Майка тоже в инструкторы не годится.

— Сейчас ты еще больше удивишься. Прежде чем познакомить ее с Майкой, я несколько раз пытался уложить Джулию в постель с нашими общими приятелями — мужчинами, которых мы с ней хорошо знали. Но она не захотела. После того как она удачно дебютировала с Майкой, я пробовал уговорить ее заниматься любовью с женщинами, которые, на мой взгляд, должны были ей понравиться. И снова полное фиаско.

— Это рок, — иронически произнесла Вана, — трагическая загадка.

Она помолчала немного и спросила:

— А ты пробовал с кем-нибудь из них завести детей?

Гвидо явно шокировал этот прямой вопрос.

— Делать детей! Тебе не кажется, что на нашей планете и без меня хватает людей, которые только об этом и думают? Может быть, и у тебя та же навязчивая идея?

— Я не спрашиваю ни о себе, ни о роде человеческом, — настаивала Ванесса. — Меня интересуешь ты и твои жены.

— Что нового я могу тебе рассказать? Ни они, ни я не хотели обзаводиться детьми. Но это слишком длинная история…

Вана надолго замолчала. Гвидо показалось даже, что она уснула. И действительно, когда она снова заговорила, голос ее звучал сонно.

— Ты надеешься, что Джулия сейчас ждет тебя, как Пенелопа?

— Ничего похожего я не думаю, — Гвидо пожал плечами.

— А что же на самом деле?

— Мы с Джулией женаты уже два года. Так что ей пришло время искать замену.

— Что это за странный двухгодичный цикл? — рассмеялась Ванесса. — Почему именно два года, а не три, десять или один?

— Я не теоретизирую, — буркнул Гвидо. — Просто констатирую факты.

— Ты почувствовал, что надоел Джулии?

— Нет.

— Может быть, ты сам устал от нее?

— Нет, не то. Гораздо умнее разойтись, не дожидаясь, пока кому-нибудь из двоих станет скучно.

— Значит, ты хочешь развестись, чтобы проверить, сможешь ли ты после возвращения спать с Джулией с таким же удовольствием, как и с Майкой?

— Именно так.

— Ты будешь по-прежнему придерживаться той же системы: продолжать встречаться с каждой из них отдельно — или воспользуешься опытом, который приобрел со мной и Мидж, и станешь понемножку скрашивать однообразие повседневности? Если Джулия перестанет за тебя цепляться, она будет уже не такой наивной. Может оказаться, что ставки в игре, которую ведет Майка, чересчур высоки для дочери финансиста. Но я уверена, она не откажется увеличить количество игроков до трех.

— Я могу поверить в такое только из уважения к тебе.

— А когда новый меценат предложит тебе очередное пожертвование, ты тут же еще раз женишься?

— Пока что я совершенно не настроен заводить еще одну жену.

— Но ты можешь участвовать в решении вопроса о том, кто станет твоим преемником? Или тебе уже неважно, кто займет твое место в постели Джулии? Тогда неправда, что ты сам подбирал парней, которые постоянно увивались вокруг Джулии. И все же ты, наверное, уже знаешь своего преемника. Во всяком случае, знаешь, кто мог сменить тебя в тот день, когда ты сел на самолет и прилетел ко мне.

— Нет, я его не знаю. Когда я уезжал из Милана, мы с Джулией договорились, что не будем переписываться.

— Когда ты собирался уехать, у нее был кто-нибудь на примете?

— Нет, наверняка не было. К счастью, ей нравятся многие, так что она могла бы оказаться перед трудным выбором.

— Почему ты говоришь «могла бы»?

— Потому что ей не придется решать самой — так же, как и в первый раз, когда ее предложили мне. Мой босс по-прежнему на своем месте.

— И он назначит Джулии нового мужа? Или, может быть, уже назначил? Я думаю, девушку из такой хорошей семьи не отдадут какому-нибудь старому грубияну. При свободной любви такого не бывает.

— В столе у моего босса, — ответил Гвидо, — лежит бланк заявления на развод с моей подписью. Нужные сведения он впишет Сам.

— А Джулия участвует в решении этого вопроса?

— Она уже согласилась.

— Вот уж не ожидала, что в вашей передовой стране сохраняется система, которую и в Египте не часто увидишь.

— То, о чем .я тебе рассказал, не характерно для всей страны. Эта система основана на тайном эротическом договоре, который заключили между собой Майка, Джулия и другие женщины и несколько мужчин. Всем им нравится, что их жизнью управляют.

— Неужели им действительно нравится, что их «желают», назначают им цену и передают из рук в руки, как имущество? Иными словами, они довольны, что превратились в товар? Дорогостоящий, конечно, но все-таки товар.

— Помнишь наш первый разговор, Вана? Когда ты назвала меня психологом-дилетантом? Похоже, что сейчас ты сама перешла на тот же жаргон. Избитые фразы вроде «женщина превращается в товар» служили пищей для ума старикам, которые до сих пор не могут выйти из состояния оцепенения. Люди нашего поколения должны мыслить более оригинально. Мы должны быть готовы принять утверждение, что синапсы в чьем-то мозгу так настроены, чтобы человек получал удовольствие, когда его или ее продают. При таких же обстоятельствах другие люди склонны возмущаться и протестовать в силу иной регулировки синапсов.

— А эта синоптическая структура задана от рождения или формируется уже при жизни? Развивается она или всю жизнь остается неизменной?

— Открою тебе тайну и прошу никому ее не выдавать: на сегодняшний день никто не может ответить на твои вопросы. Более того, никто не знает, можно ли в принципе на них ответить. Как видишь, мы далеки от категоричности ложного знания.

— Тогда объясни, откуда тебе известно, что ни один человек этого не знает.

— Потому что я и есть тот самый «один человек»! И потому что никто в мире не знает об этом больше, чем я.

— А, понимаю… Или, вернее, теперь я совсем ничего не понимаю. Наверное, для меня лучше не знать слишком много.

— Что ж, тогда не будем больше говорить о моих женах.

— О да, не будем! Для меня это чересчур возбуждающая тема. Мои синапсы уже совсем проснулись.

— Ладно, тогда поехали дальше. Что ты еще хотела бы узнать?

— Как Майка и Джулия занимаются любовью?

— Я уже говорил тебе — обычным способом.

— Да, но… Расскажи еще раз.

— Ну… Словно мужчина и женщина: контакт через половые органы, которые целуются взасос, как губы.

— А я имею перед ними только одно преимущество?

— Да. Именно поэтому я стараюсь это преимущество использовать.

— Подумать только! Ведь я ничего об этом не знала!

— Ты ждала меня, чтобы узнать, на что ты в самом деле способна, так же, как и они.

— Так вот оно что! Ты свалил нас в одну кучу! Ну и как, доволен?

— Да. Мне никогда и в голову не приходило сравнивать какую-нибудь женщину с Джулией и Майкой. Ты единственное исключение, и не стоит этого стыдиться.

— Мне ничуть не стыдно. Я уже дошла до того, что мне нравятся эти две сучки. Думаю, что теперь я знаю их даже лучше, чем ты.

— Лучше, чем ты знаешь меня?

— Лучше, чем ты знаешь их.

— Неужели?

— Не сердись, Гвидо, но я разочарую тебя. Что бы тебе ни казалось, но ни Майку, ни Джулию, ни меня не нашел для тебя кто-то посторонний. Мы сами решили, что ты нам подходишь. Ты вообразил, будто мы тебе уступили, потому что в раннем детстве, или когда мы были еще в утробе матери, наши нейроны были соответственно запрограммированы. Как же ты ошибаешься, Гвидо! Твои торговцы наркотиками пришли слишком поздно и не смогли повлиять на наши синапсы. И наши родители, в определенном смысле, тоже не смогли. Наша сущность формировалась на протяжении бесчисленных поколений, и судороги экстаза, связанные с особенностями нашего пола, едва ли могут нас изменить. Как это ни парадоксально, то, что мы так сформировались, делает нас свободными. Вопреки тому, во что она заставила тебя поверить, Майка свободно выбирала тебя. Ведь это она убедила своего первого мужа, чтобы он завещал ее тебе. Ты был ступенькой, на которую ей необходимо было взобраться, чтобы приблизиться к вожделенной мечте — свободному и безоблачному разгулу. И, клянусь последним оргазмом, Джулия тоже всегда понимала, что главное для нее — движение к свободе. Чтобы избавиться от своей семьи, ей пришлось продать с молотка свою невинность, что во многом определило всю ее судьбу. И все же ей хотелось выяснить, чего на самом деле стоит ее тело. Чтобы узнать срою истинную цену, ей нужно было учиться, экспериментировать, готовиться. И ты оказался лучшим инструктором из тех, что были у нее под рукой. Взяв тебя напрокат, она сделала это в своих интересах, хотя тебе казалось, что инициативу проявил ты сам. Ну-ка, прикинь — кто из вас приобрел больше? Ты испытываешь одинаковый оргазм, когда кончаешь в рот одной возлюбленной или во влагалище другой. А эта дочь биржевика, которой пришлось бы всю жизнь корпеть над кредитами, открыла для себя новый мир, когда ты показал ей, что время можно проводить совсем по-другому. А теперь она настолько овладела искусством любви, что тебе в поисках новых ощущений пришлось ехать в такую даль и попасть в руки девушек, принадлежащих к более древней цивилизации, чем итальянская.

Произнося эту тираду, Вана сжимала фаллос Гвидо, постепенно переходя от легких ритмичных надавливаний к более сильным. Итальянец почувствовал, что вот-вот произойдет эякуляция.

— Прими мое семя! — взмолился он наконец. Вана не заставила себя долго упрашивать. Потом на мгновение замерла, прижавшись щекой к его животу. И тут же заговорила снова:

— Радуйся, обладатель скрытых талантов! Даже когда ты приобретаешь меньше, чем твои партнеры, ты все равно ничего не теряешь. В какую бы игру ты ни играл, на что бы ты ни делал ставку — всякий раз ты будешь получать свои деньги назад и всегда останешься в выигрыше.

— Ванесса, — вздохнул он, — Что-то я совсем перестал понимать. Должно быть, ты высосала из меня последнюю каплю сообразительности. Или ты разговариваешь во сне?

— Я притворяюсь, что сплю, — ответила она. — Так же, как ты притворяешься, что не выбираешь своих жен, а предоставляешь делать это другим. Другим людям и случаю. И все же этот случай и эти люди подбирают именно тех женщин, которые тебе нравятся. Женщин, к которым тебя влечет, хотя ты не хочешь в этом признаваться. А не признаешься ты в этом из-за своей слабости — ты менее решителен в словах, чем в поступках.

— Мне не хватает твоего везения.

— Это неважно! Ты никогда не стал бы брать женщин, которых предлагает тебе Ренато, или твой босс, или Аллан, если бы они не оказались теми же, что грезятся тебе в трансе рукоблудия. Теми, чьи придуманные образы удовлетворяли ваше преподобие за неимением живой плоти. Теми, которых ты полюбил еще до того, как с ними встретился. Теми, кого ты искал, зная, что ищешь именно их, и не сомневаясь, что рано или поздно найдешь.

— Я не так дальновиден, как тебе кажется.

— Нет, Гвидо, ты становишься ясновидящим, когда тебя вдохновляют твои желания. Ты способен предвидеть очень многое, когда руководствуешься воображением и интуицией. Но я, наверное, ошиблась, когда сказала, что ты ищешь. Ты вовсе не ищешь, а лишь мечтаешь о волшебных открытиях, которые мог бы совершить. И грезы об этих открытиях заставляют твой фаллос подниматься, когда ты вдруг просыпаешься среди ночи. Все дело в них! Ты признался мне, что когда впервые увидел Майку и ее легендарные меха, это не вызвало у тебя эрекции. Твой фаллос встал раньше — когда ты открывал дверь своей квартиры. Ты не возбуждаешься ради любимой, Гвидо. Наоборот — ты любишь то, что вызывает у тебя эрекцию. И лишь одно по-настоящему возбуждает тебя. Особое ощущение власти, которое ты сам называешь особым видом понимания.

— А как насчет тебя, Вана? Что Сильнее всего возбуждает тебя?

— Любопытство, как и тебя. Но мое любопытство совсем другого рода. Я не знаю, существует ли то, чего мне хочется. И это не имеет для меня никакого значения.