Летописи Ниса (№2) - Охота на героя

И он даже знал что.

Никому из них не хотелось входить туда.

В общем-то, никаких причин для этого не было. Но едва они выбрались на карниз и, хлюпая таццами, обследовали его, разбираясь, что к чему, сразу же все трое (Скарр, заметил Ренкр, тоже дернулся, точно получил разлапистую пощечину) обратили внимание на черный тоннель, ведущий к вертикали. А Хвилл с альвом переглянулись, словно сверяя свои ощущения. Но, так и не сказав ни слова, стали откалывать куски горюн-камня, складывать их в центре карниза для костра — в общем, заниматься чем угодно, только бы не смотреть на вход в вертикаль. Скарр, как обычно, просто опустился на землю, чтобы не путаться под ногами, но тоже сел спиной к черному отверстию. Вернее, не так: не спиной, а вполоборота, чтобы одновременно и не видеть тоннеля, и удерживать его на краешке зрения. Просто, на всякий случай…

Ренкр отметил необычное поведение Скарра и удивился: с какой собственно стати приписывать поступкам молодого тролля разумность? Ведь ясно же…

Что «ясно», он так и не додумал. Хвилл заявил, что камня достаточно, и нужно было разжигать костер, потом стаскивать с себя мокрые таццы, вертеть их над пламенем, как будто ты предельно проголодался и намереваешься ими поужинать — вот только пускай покоптятся чуток. Потом и впрямь поужинали (правда, не высушенными таццами) и улеглись спать.

Тролли уснули почти сразу, лишь альв все вертелся с боку на бок, вздыхал, смотрел то в сонное пламя, то в вязкие темные воды реки, пытался считать светящихся насекомых — насекомые под взглядом робели и прятались в норки да щели; заснуть не удавалось. А глаза то и дело поворачивались в ту сторону, где чернела глотка тоннеля. И пугались неведомого, и все же не могли не смотреть, не могли просто спрятаться за шторками век и не выглядывать оттуда — так и норовили хоть на мгновенье еще раз увидеть это. Взгляд натыкался на зияющее отверстие и испуганно шарахался в сторону, снова бродил по воде и костру, а потом снова обращался к тоннелю — и так по кругу.

В конце концов Ренкр поднялся со своего каменного ложа и направился к черной дыре. Нужно было выяснить раз и навсегда, в чем дело, иначе так недолго и помешаться! Он приблизился к отверстию и тут почувствовал, как ему на грудь словно бы опустилась большая, сильная ладонь, которая не дает ему сделать следующий шаг. Еще не желая себе признаваться в поражении, но уже ясно предчувствуя, что ничего не выйдет, Ренкр снова и снова пытался преодолеть невидимое сопротивление — не удавалось.

Оттого, что заслон оказался невидимым, он не был менее силен. Просто мастера, как видно, предпочли не привлекать излишнего внимания запорами и прочей дребеденью. А может, у них имелись другие мотивы… Впрочем, какая разница, если проникнуть внутрь невозможно.

Наверное, надо было бы озлобиться на Ворнхольда за подаренную им обманную надежду, но сил на это не хватало. Да и зачем — разве что-то изменится в мире оттого, что ты станешь ненавидеть мертвого старика, желавшего добра?

«А вот теперь — на самом деле все», — отстраненно подумал Ренкр, возвращаясь на свое место у костра.

Огонек презрительно фыркнул и потух.

15

— Нет. — Хвилл покачал своей массивной головой и снова обернулся, разглядывая вход в тоннель. — Не верю! Не стал бы Всезнающий советовать тебе невозможное, ведь, наверное, проверил, можно ли войти, прежде чем…

Ренкр устало вздохнул. Они спорили так уже несколько часов, с того самого момента, как Хвилл проснулся и узнал что к чему. Спор был изначально бессмыслен, ведь он ничего не мог изменить — тоннель не желал впускать в себя чужаков. А они, чужаки, не знали, как попасть в него.

— Ну и что ты намереваешься делать? — спросил тролль. — Согласись, это ведь был единственный путь наверх.

— Что-нибудь придумается, — ответил парень. — Что-нибудь…

— А указания твоего учителя, те, что ты получил во сне? Они разве не касались того, что сейчас происходит?

Сначала Ренкр удивился, потому что Хвилл, в общем-то, не знал о том сне. Потом сообразил, что голос, задавший вопрос, принадлежал не Хвиллу, а Скарру. Впрочем, старый тролль был удивлен не меньше альва.

— Мне почему-то кажется, что ты все это время был в полном сознании, — вкрадчиво произнес бывший арбалетчик. — Хотелось бы узнать, мальчик, ради чего ты затеял подобное представление?!

Скарр легко пожал плечами:

— Я расскажу об этом попозже. Так что насчет сна? Он не может нам помочь?

Ренкр задумался. Вальрон не говорил, для чего конкретно может понадобиться его подарок, и, честно говоря, все это было совершенно непонятно, но… Хвилл ведь прав, говоря, что сей путь — единственный. А значит, нужно попытаться.

Долинщик расстегнул куртку чеша и за веревочку вытащил наружу тот странный подарок — деревянное изображение головы Черного. Подержал его на ладони, словно взвешивая шансы на успех, на саму вероятность того, что этот кусочек дерева сможет им помочь. Потом поднялся и направился к тоннелю, хотя и не имел ни малейшего понятия о том, что станет делать. Просто шел к отверстию, ощущая постепенно усиливающееся сопротивление невидимой руки. Он даже помахал перед собой кулаком с подарком Вальрона, словно дразнил кого-то. Безрезультатно. Можно было возвращаться к костру и не торопясь выслушать рассказ Скарра. Что Ренкр и сделал.

Молодой тролль снова пожал плечами:

— Все очень просто. Признаться, я думал, ты догадаешься, но ты поверил

— и тогда я понял: так даже лучше. Потому что ты вел себя так, как будто я на самом деле сумасшедший.

Поскольку слова эти были адресованы Ренкру, тому пришлось с умным видом кивнуть. Правда, он до сих пор ничего не понимал, но надеялся, что со временем все разъяснится.

— Я ни минуты не верил, кто Крапт болен, — продолжал Скарр. — А вернее, что именно его болезнь стала причиной того, что нас отпустили. Зато ожидал от наших тюремщиков чего-то такого — вот и притворился, будто сошел с ума.

— Кхм, — глубокомысленно изрек Ренкр. — Понятно. Но все-таки — зачем ты так поступил? И потом — разве Крапт выиграл что-нибудь оттого, что выпустил нас?

— Еще нет, — процедил молодой тролль. — Еще нет.

При этом он смерил Хвилла долгим взглядом, каким уже одарил его однажды

— когда они входили в Ролн и были задержаны в караулке.

Ренкр терпеливо ожидал дальнейших пояснений.

— Да, — внезапно признался Хвилл. — Да, мальчик, ты почти прав. За исключением одной детали: я играю на вашей стороне.

— С каких пор? — презрительно поинтересовался Скарр.

— С тех самых, когда, как и все, дал клятву, — ответил старый араблетчик. Было заметно, что он уязвлен таким недоверием. — Просто они нашли меня и «предложили сотрудничество». А отказываться было нельзя. Потому что все мы вроде бы и могли не быть в пещере Ворнхольда — а ты не мог не быть. Не имело смысла даже отпираться — и я пообещал, что отправлюсь вместе с вами и разузнаю о местоположении пещеры. И отведу туда троллей Крапта.

— Но тогда зачем ты согласился сопровождать нас к вертикали? — вмешался Ренкр.

— Потому что я на вашей стороне, — повторил Хвилл. — Я не стану рассказывать им ничего.

Скарр покачал головой:

— К сожалению, они умеют спрашивать.

— Если есть у кого спрашивать, — отрезал старый арбалетчик. — Но это уже мои заботы.

— Это наши заботы, — поправил его Ренкр. — Потому что нам предстоит очень скоро вернуться обратно.

«…И ни с чем».

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, но Транда с вами нет, — прозвучал за их спинами хриплый голосок.

Все трое, как по команде, обернулись.

16

Спутники Ренкра, кажется, с горгулями знакомы не были. По крайней мере, удивление на их лицах читалось неподдельное. Наверное, примерно такое же было и у самого альва — вот уж кого он не ожидал встретить в Горе, так это родственников Транда!

Невысокое существо с ровной коричневой шерстью стояло перед ними и моргало большущими глазами с вертикальным зрачком светло-малинового цвета. Две широкие ноздри, вместе образующие сердечко, раздулись, впитывая запах чужаков, острые треугольные зубы выглядывали изо рта и поблескивали в свете фосфоресцирующих насекомых и слабенького костра, у которого расположились долинщик со товарищи. Ну и, разумеется, существо шевелило ушами. Вернее — УШАМИ.

— Привет, — сказал Ренкр и протянул горгулю руку.

Тот рассеянно пожал ее и заключил:

— Транда таки с вами нет. А жаль.

Он направился к стене, сковырнул оттуда слизняка поувесистей и, чмокая, вернулся к костру.

— Но его мо с вами, — продолжал пришелец как ни в чем не бывало. — Странно. Я всегда считал Транда неправильным горгулем, но не настолько же!

— Да, кстати, — существо доело слизняка и теперь скользило взглядом по стенам: наверное, в поисках следующей жертвы, — кстати, не знаете, кто это прошлой ночью ломился в вертикаль?..

— Я, — отозвался Ренкр.

— А то, видите ли, стоит на минутку отлучиться… Что?! Так это… Они, видишь ли, ломятся, а я, понимаешь, мучайся, каждый раз заново все перенастраивай!

— Но нам необходимо попасть внутрь, — с нажимом произнес альв.

— Я всегда говорил, что неправильность Транда — штука заразная, — заявил горгуль. — Нет, вы только послушайте! Им необходимо! А каким, я вас спрашиваю, каким образом?! Опять Гунмелю лишние заботы, опять страдания — а ради чего?

— Это долгая история, — осторожно произнес Ренкр.

— Ха! Ну так у меня есть время ее выслушать, — громогласно заявил Гунмель и поспешил к стене, пока облюбованная многоножка не убежала.

— У нас есть пословица, — тихо произнес Хвилл, пока горгуль возился со своей жертвой. — «Лучше иметь дело со стихийным бедствием, чем с горгулем».

— Но выбора нет, — так же тихо ответил Ренкр.

— Зато есть горгуль, который очень хорошо вас слышит, — вклинился в разговор Гунмель. — Так что, как насчет рассказа?

Вопрос, разумеется, был чисто риторическим.

Ренкр вкратце (насколько это представлялось возможным, учитывая постоянные вопросы и уточнения, делаемые горгулем по ходу повествования) пересказал ему свою историю. Тот выслушал до конца, кивнул, от чего громадные уши всколыхнулись и опали, — а потом хмыкнул:

— При чем же здесь мо Транда?

— Не знаю, — честно признался альв. — Что это за такое мо?

— Мо — это мо, — ответил Гунмель. — Его невозможно объяснить. Оно просто есть.

— Пойдем, — добавил он вставая.

— Куда? — вопросительно воздел левую бровь Хвилл.

— Нет, вы только послушайте, сначала они требуют, чтобы я отвел их к вершине, а потом спрашивают «куда»!

— Мы вовсе не требовали, — уточнил Ренкр. — Просто впусти нас в тоннель, а дальше мы доберемся сами.

— И заблудитесь, чтобы вмешаться в какие-нибудь жизненно важные процессы в отростках? Или скормите себя каменным червятам — а они ведь от обжорства могут умереть! Ну уж нет! — Гунмель был не на шутку рассержен. — Если желаете попасть на вершину, то только со мной.

Горгуль развернулся и направился к тоннелю.

— Я думал, мы ему в тягость, — растерянно произнес Ренкр.

— Значит, ты ничего не понял, — улыбнулся Скарр. — Ну, пошли, что ли?

На сей раз тоннель впустил их внутрь без сопротивления, словно никогда и не существовало той невидимой гигантской ладони, что ложилась на грудь и удерживала тебя на месте. Только очутившись внутри, Ренкр понял, что стало причиной их беспокойства, что было не так в тоннеле — его неосвещенность. Везде, где только возможно, во всех коридорах и переходах в Горе кишели фосфоресцирующие насекомые и прочая мелочь, которая светилась. Тут же не было ни единого подобного существа, и это пугало. Но Гунмель что-то тихонько прошептал, взмахнул руками — и в тоннеле зажегся знакомый Ренкру зеленоватый шарик. Все стало на свои места, потому что здесь, в вертикали, естественным казалось именно такое положение вещей, когда роль насекомых выполняла маленькая светящаяся сфера.

Однако, сделав всего несколько шагов по вертикали, пусть даже и освещенной, Ренкр почувствовал ужас перед ограниченным пространством — ужас, которого не испытывал еще ни разу, хотя и находился в Горе не первый день. Раньше он даже не задумывался, как это страшно, когда над твоей головой нависают мощные пласты неимоверной тяжести, когда вокруг на многие и многие километры один лишь камень, давящий, холодный, безразличный, а ты, маленькая букашка, ползешь во внутренностях Эллин-Олл-Охра, не уверенный в том, что случайным обвал через мгновение не похоронит тебя навсегда, — вообще ни в чем не уверенный. Сейчас же ноги не желали повиноваться, и Ренкру вдруг показалось даже, что он не сможет идти дальше; потом все прошло. Точнее, не совсем все, ибо ощущение собственной ничтожности в масштабах Горы осталось.

Тоннель, неожиданно ровный и чистый, потихоньку начал выгибаться, поднимаясь вверх и закручиваясь налево. Потолок был низковат для Ренкра и троллей, но горгуль чувствовал себя здесь свободно, как, кстати, и зеленоватый шарик. Последний медленно плыл по воздуху за спиной Гунмеля, видимо только лишь для того, чтобы гости могли что-то видеть (как подозревал альв, сам горгуль не испытывал необходимости в свете). Через какое-то время Гунмель сообщил, что уже полдень и самое время перекусить. Он свернул в невесть откуда взявшийся коридорчик, «отросток», и гостям не оставалось ничего иного, как следовать за горгулем, хотя, помня о гастрономических предпочтениях своего проводника, они бы с большим удовольствием воспользовались собственными припасами.

Отросток скоро закончился уютной пещеркой, в которой обнаружилось четыре каменных выступа-сиденья и много фосфоресцирующих насекомышей на стенах. Странно, как они не распространились по всей вертикали, хотя, если вспомнить невидимую ладонь на входе, ничего особо удивительного здесь не было. Гунмель снял со стены парочку, по его мнению, наиболее привлекательных мокриц и протянул троллям. Те двумя пальцами приняли «порции», но есть не решались.

— Что-то не так? — поинтересовался горгуль.

— Обычно мы питаемся несколько иначе, — осторожно сообщил Скарр, сжимая пальцы, чтобы извивающаяся «порция» не сбежала.

— Но это же специальные кормовые мокрицы! — заявил Гунмель и, оторвав от стенки еще одну, отправил ее в зубастый рот. — Вот, держи. — Он протянул членистоногое Ренкру.

Тот за время своего путешествия с Черным перепробовал много всяческих необычных созданий, поэтому, наверное, ему и удалось с ничего не выражающим лицом съесть угощение. Мясо оказалось вкусным, видимо, Гунмель был прав, когда говорил о «специальных кормовых»; вот только если бы еще не лапки, противно царапающие язык… В общем, для себя Ренкр решил, что в любом деле нужно уметь вовремя остановиться, и поэтому стал развязывать свой дорожный мешок, поклявшись никогда больше не поддаваться на уговоры горгуля. Лучше уж вяленое мясо страйца, оно хоть лапками не дергает.

Тролли последовали примеру альва, и им, к собственному удивлению, подобная пища понравилась, поэтому к своим припасам они не притронулись. Так и хрустели панцирями «специальных кормовых форм» да обменивались с горгулем гурманскими впечатлениями. Впору было истерически расхохотаться, слушая эту многомудрую беседу.

После трапезы они вернулись в тоннель и пошли дальше. Только сейчас Ренкр окончательно пришел к мысли, которая давно зародилась в его сознании уже давно: горгули и есть те самые мастера. Вот только непонятно, почему Транд оказался в Хзннале… ах да, он же «неправильный горгуль»! — если это, конечно, что-то объясняет. И что за такое мо, спрашивается, которое еще к тому же путешествует вместе с ними?

До вечера (опять-таки вечер это был или нет — неизвестно, просто маленькое собственное солнце со звездами и небосводом заявили, что, мол, пора на покой) никаких выдающихся событий не случилось — шли себе и шли, идти было удобно, пол ровный, потолок, хоть и низковат немного, все равно не вынуждает тебя скрючиваться в три погибели; достаточно светло, чтобы не наткнуться на изгибающуюся стенку.

А вот когда Гунмель свернул в очередной отросток, и началось самое интересное. Потому что в пещерке, куда он их привел, гостей поджидала горгулья. Она упорно пыталась делать вид, что занимается чтением какого-то пергамента, даже водила когтистым пальчиком по строкам, но Ренкр сразу понял: горгулья с нетерпением ждет, пока их представят, пока наконец можно будет спросить о чем-то, о чем ей очень хотелось спросить. И альв даже догадывался о чем.

— Привет, — сказал горгулье Гунмель, несколько более холодновато, чем этого можно было ожидать. — Знакомьтесь: Рафкри, Скарр, Хвилл, Ренкр. — Он указал на каждого. Потом добавил: — Располагайтесь, здесь заночуем, — и ушел куда-то в угол пещеры.

Горгулья отложила в сторону пергамент и направилась прямиком к альву:

— Мо Транда у тебя. — Это был не вопрос, это была констатация факта.

Ренкр пожал плечами:

— Гунмель тоже так считает, но я…

— Как он? — Внезапно Рафкри схватила его за рукав и с мольбой посмотрела в глаза. — Расскажи… пожалуйста!

— Нормально, — смутившись, ответил долинщик. — То есть, когда мы виделись с ним в последний раз, а это было давно… — Он знал, что отвечает совсем не так, как хотела бы Рафкри, но очень сложно было представить себе, что Транд когда-то жил здесь, и то, что когда-то его любила эта маленькая горгулья с большими молящими глазами… Впрочем, почему любила, ведь и сейчас, кажется, любит… Он присел на корточки, чтобы Рафкри не приходилось смотреть на него снизу вверх: — Когда я схожу на вершину и вернусь обратно, я обязательно отправлюсь в Хэннал и, если хочешь, передам Транду все, что ты скажешь.

К удивлению альва, Рафкри отрицательно покачала головой:

— Не нужно. Он… он все равно не вернется. Он не сможет жить здесь, он слишком неправильный горгуль. И потом, у него есть настоящее дело там, внизу, он не должен оставить его незаконченным. Поэтому… ничего не передавай.

Горгулья отвернулась, отошла в сторону и снова склонилась над своим пергаментом, хотя Ренкр был уверен: читать она не станет.

Гунмель, деликатно стоявший в стороне во время разговора, вернулся и предложил поужинать. Тролли снова захрустели светящимися панцирями местных насекомых, а Ренкр медленно жевал вяленую полоску мяса и раздумывал о том, что же за такое «настоящее дело» есть у неприметного неправильного горгуля, который живет в Доме Юных Героев? Дело, ради которого Транд бросил любимую женщину, родственников, дом и отправился вниз? Почему-то Ренкр не сомневался, что Рафкри на подобные вопросы не ответит, да и вообще, беспокоить сейчас ее, напряженно всматривающуюся в какую-то строку на пергаменте, было бы жестоко.

Перед тем как лечь спать, альв взглянул на два светящихся шарика, (второй выпустила горгулья), зависших под потолком. Они тихонько кружились вокруг общей оси и пульсировали, словно разговаривали. Под эту мягкую пульсацию он и уснул.

17

Утром Ренкр спросил у горгульи:

— Послушай, а что такое это самое мо?

Она поджала губки, подбирая нужные слова:

— Тролли и гномы называют это словом «душа», у вас, местных альвов, вообще не сохранилось такого понятия. В общем, наверное, представления тех же троллей верны, только мо мастеров — нечто иное, чем просто душа. Вот это,

— она протянула руку, и шарик слетел вниз, устроился на ладошке и вспыхнул, а потом снова отправился к своему товарищу, — это тоже мо. Кстати… — Рафкри помедлила, словно не знала, как продолжить, — ты не мог бы… отдать мне мо Транда?..

И робко, боясь отрицательного ответа, заглянула в глаза альва.

— Но… — тот растерянно развел руками, — я же не знаю, где оно. Если бы знал…

Рафкри дотронулась пальчиками до его груди, щекочущим движением прикоснулась к шее и потянула за веревочку, к которой был привешен подарок Вальрона. После положила деревянную голову Черного на свою ладошку и накрыла сверху другой. Ренкр почувствовал, как внезапно потяжелела, потянула вниз веревочка, — а в следующее мгновение уже только два разорванных конца болтались из стороны в сторону. Рафкри тихонько отвела сомкнутые лодочкой ладошки от груди альва, а потом посмотрела на потолок, и шарик снова спустился к ней, окутал кисти, так что они исчезли за ярким свечением. И вдруг, неожиданно, празднично — взлетел вверх, но уже не один, потому что Рафкри развела ладони, то между ними замер на мгновение, неуверенно покачиваясь, а потом поспешил за собратом точно такой же зеленоватый шарик — мо неправильного горгуля по имени Транд. И невесть отчего Ренкр улыбнулся, на душе сразу стало как-то тепло и уютно, словно откуда-то из дальнего далека, из позабытого прошлого пришел привет от лучшего друга, от старинного приятеля. Да так, наверное, оно и было.

Даже пребывавший весь вечер и все утро в мрачном настроении Гунмель улыбнулся и покачал головой:

— Не забыл ведь, не забыл! Ну и дела!

Но рано или поздно всегда наступает пора уходить; все шумно прощались с Рафкри, Гунмель терпеливо дожидался у выхода, почесывая одно ухо и сворачивая в трубочку другое, зеленоватые шарики кружились под потолком — все три.

Уже напоследок, застыв под аркой, соединявшей отросток с пещерой, Ренкр обернулся и помахал рукой горгулье. Та благодарно кивнула ему и с улыбкой перевела взгляд наверх, к мо Транда. «Наверное, не так уж просто — отдать кому-то свой кусочек души, взаправду, отломать горячий, исходящий в месте разлома паром кусок самого себя и протянуть другому. Наверное, для такого нужно любить этого другого больше всего на свете. Ведь Транд даже не знал, что я встречу Рафкри… Или знал? Впрочем, в любом случае его подарок не станет менее ценным».

Коридор все тянулся уверенным пальцем вверх, к невидимым небесам. Впереди было еще много дней пути к вершине. Камень на шее долинщика перестал разогреваться еще с того памятного дня, когда излечился Монн, и теперь только тяжело покачивался в такт шагам да поблескивал иногда в свете огней, будучи извлеченным из-за пазухи. Ждал, наверное…

Исподволь мы меняемся, изнутри, когда дремлет разум в пустыне сна.

«Не смотри в глаза мои, не смотри, их тебе уже не узнать!»

И вздыхает старец, смеется враг, и в истерике бьется ребенок твой.

Ведь еще вчера было все не так, а сегодня… ты сам не свой.

Вроде все как раньше: легка рука и смеяться не разучился ты.

Лишь вода из ручья не была б горька, лишь бы снова не поджигать мосты.

А ты жжешь их, не ведая сам о том, и ковыль склонился — печали знак.

Ты захочешь вернуться сюда потом, но уже не узнаешь, как…

Глава двадцать третья

Каждый из нас мудр, когда дело касается других…

Андре Моруа

1

Эльтдон как раз сидел в алом шатре Фтила и изучал Книгу, когда она вошла и застыла, внимательно рассматривая эльфа своими большими черно-блестящими глазами. Астролог смутился, предчувствуя очередные излияния в благодарности — очень уж за последнее время наскучили ему эти знаки внимания.

Хриис оказалась худенькой девочкой с огромными глазами, хотя, наверное, ее неестественная худоба была результатом перенесенной болезни — и только. И все равно, уже сейчас в ней угадывалась та утонченная красота, из-за которой мужчины способны потерять голову и влюбиться самозабвенно, до потери разума, до сумасшедших подвигов. Неудивительно, что Химон так себя вел…

Здесь Эльтдон оборвал собственные мысли — очень уж они показались ему гадкими, неприятными. Он потер пальцами покрасневшие от долгого чтения веки и снова посмотрел на вошедшую, ожидая, что та заговорит, но она молчала, только внимательно смотрела в лицо эльфу, без малейшего признака робости, просто разглядывала, как разглядывают с интересом необычный цветок… или жука.

Эльтдон бережно отложил в сторону Книгу и поднялся, чтобы поздороваться с Хриис. Как-никак Левсова дочь, пусть даже у кентавров дети и не наследуют положение родителя в стойбище — тем паче девочки.

На его «здравствуй» Хриис ответила легким рассеянным кивком, продолжая изучать лицо эльфа. «Да что же такое, в самом-то деле! — Он почувствовал, как в душе поднимается соленая волна раздражения. — Я же все-таки жизнь ей спас. Кто ж дал право вот так смотреть… словно в душу пальцами…»

— Мне страшно, — тихо сказала Хриис, и Эльтдон мгновенно забыл все обиды. В этом голосе звучала такая обреченность… — дух захватывало, а сердце дергалось и спешило убраться подальше, в пятки.

— Я говорю тебе это только потому, что тебе тоже страшно, — продолжала девочка, соскользнув взглядом с его лица и блуждая глазами по раскрытой Книге. — Потому что ты тоже в плену у звезд и планет. Тебе, наверное, страшно даже больше, чем мне, ведь ты знаешь, что должно случиться. А я не знаю. Просто чувствую. Я не благодарю тебя за хладяницу — может, было бы лучше, если б я умерла. Но я и не виню тебя — так должно было произойти.

Эльтдон стоял молча, догадываясь, что от него ждут каких-то слов, но не было у него слов. Лишь мысль о том, что девочка ее возраста не должна говорить так, по-взрослому.

— Зачем ты пришла? — спросил он, удивляясь тому, как хрипло и по-стариковски прозвучал вдруг голос.

— Все от меня ждали, что я пойду тебя поблагодарить, — объяснила Хриис.

— И еще… в будущем, я знаю, мы встретимся, и мне… нужно знать тебя в лицо.

— Что же, буду рад тебя увидеть снова, в будущем. — эльф чувствовал, что нацепил самую фальшивую из своих улыбок, но другие сейчас не натягивались на помертвевшие губы.

Хриис покачала головой:

— Нет, не будешь.

И покинула шатер. Эльтдон тяжело опустился на траву и пустыми глазами уперся в Книгу. Думал. О взрослых девочках и случайностях, которые потом превращаются в Создатель ведает что. И о себе, внешне таком мудром и спокойном, а на самом деле — испуганном. Как и эта девочка. Как и весь этот мир.

2

Жизнь стойбища изменилась, и это было очень заметно. Кентавры старались теперь как можно реже появляться на старом месте, многие даже переселились подальше, свернули шатры и отправились вдоль берега вниз по реке. На прежнем месте остались только те, кто общался с циклопами, да Эльтдон, поскольку его запах не раздражал одноглазых гигантов. Те тоже старались появляться в стойбище лишь по необходимости, обычно обходили стороной, хотя это и удлиняло их путь к реке, где возводился мост. После долгих обсуждений решено было делать его постоянным, из каменных глыб-опор и деревянного настила. Подходящие глыбы циклопы подбирали у Псисома и переносили к реке, деревьями же занялись кентавры. Подданые Левса отправлялись в чащобу, срубали нужные стволы и оттаскивали их туда же, к реке, к тому месту, где возводился мост.

Эльтдон в окружающей суматохе чувствовал себя неуютно — помогать он не мог (в лес его не пускали, и, если вспомнить случай с лягушкой, вполне резонно; а таскать камни от самого Псисома…) — в общем, помогать он не мог, а уйти, как сделало большинство кентавров, не захотел, потому что здесь оставался Фтил и, следовательно, Книга. А времечко-то шло, летело времечко, и нужно было как можно больше успеть прочесть, ведь потом ждал его караван Годтара-Уф-Нодола… И Бурин.

И… и еще Создатель ведает что: то самое, что скрывалось в забытых кровоцветных снах. Он читал Книгу как последнее отдохновение души, словно предчувствовал, будто маленькая толика знаний Хриис передалась и ему.

Месяц пролетел незаметно. Мост был почти достроен, по договоренности с циклопами кентавры перейдут на тот берег и отправятся искать Сиртарово стойбище, но даже если не найдут — то все равно не воротятся на этот берег уже никогда. А мост… ну что же, достаточно и просто честного слова, мост-то зачем разрушать?

Но Эльтдону не суждено было дождаться конца этой истории. Где-то южнее, в Мокрых Лесах, Дольдальмор Лиияват, двигался караван Годтара-Уф-Нодола, и следовало поторопиться. Асканий, как, впрочем, и несколько других кентавров, намеревался съездить на выбранное для встреч место, в какой-то поселок на окраине Лесов для привычного торга. А заодно сопроводить туда Эльтдона и помочь ему пристроиться к каравану. (Здесь, кстати, возникла проблема: река, разделявшая два берега, тянулась далеко, брала начало где-то в дебрях тех самых Дольдальмор Лиияват, и поэтому, чтобы встретиться с караваном, нужно было переходить на этот берег, который скоро станет запрещенным для кентавров. Поговорив с циклопами, решили, что раз в полткарна группе воинов будет дозволено перебираться сюда и по берегу, не углубляясь в степь, идти к Лесам.) Прощание вышло долгим и пронзительным, как крик одинокой чайки над морем.

Если до сих пор эльфу казалось, что окружающие забыли о нем, занятые своими делами и работой, то теперь он так не думал. С дальнего стойбища пришли, наверное, все до единого, да и здесь, на прежнем месте, работники оставили недостроенный мост и собрались, чтобы проводить в путь его — чужака, примирившего два народа. Чужака, который давным-давно перестал быть для них чужаком. Прощальное празднество началось в полдень и затянулось до глубокой ночи. Все, кентавры и циклопы, собрались вместе, хотя одноглазые гиганты и старались дышать не слишком глубоко. Впрочем, за последнее время они понемногу притерпелись к запаху кентавров, так что теперь все было в порядке. В этот день просто ничего не могло быть не в порядке, ведь здесь собрались друзья.

Было весело и тепло, разожгли громадный костер, у которого разместились все желающие, пламя взлетало к небесам и колыхалось на ветру гуттаперчевой танцовщицей. Это зрелище напомнило Эльтдону Бурин, и на душе стало тягостно. Только сейчас он понял, что одновременно страшился этого города и был болен им, горя желанием оказаться там еще раз. Ибо можно звать родиной страну или континент, но всегда в твоей памяти остается только город, где прошли лучшие дни твоей жизни — дни, которые возвращаются снова, стоит тебе ступить на улицы этого города-родины. И от невозможности оказаться там снова ты теряешь что-то в себе. Вот так и он — утратил частицу себя, ту частицу, что осталась в Бурине. Теперь предстояло за ней вернуться.