Глава 3

— Хочу вас обрадовать…

Несмотря на то что Богул встретил Анну столь многообещающей фразой, вид у него был отнюдь не радостный.

— Ну, обрадуйте, — столь же тускло, в тон, ориентируясь на выражение его кислого лица, заметила Светлова.

— Дело Фофановой закрывается. Ее смерть квалифицирована как самоубийство. Несколько экзотическое, правда, самоубийство… Но что делать? Современная жизнь становится все сложнее, и смерть, по-видимому, тоже.

— Да что вы говорите? Интересное наблюдение.

— Да. Супруга Фофановой мы поставили в известность.

— А он?

— Ну, а что он? Сказал, что он о нас думает, повернулся резко и покинул наше гостеприимное заведение. Вон видите, штукатурочка немного осыпалась у дверного косяка? Это когда они-с дверью хлопали.

Судя по совсем скисшей физиономии Богула, то, что сказал ему супруг Фофанов, было действительно малоприятным.

— Ну, а что все-таки он вам сказал? — поинтересовалась бестактно Светлова.

Вопрос был явно лишний. Но у Светловой вдруг прорезалась несвойственная ей мстительность — захотелось отплатить Богулу за то, что она застряла из-за него в этой глухомани и испортила себе отдых.

— А вы будто и не догадываетесь что? Ну что Фофанов может сказать? Сказал, что мы менты безмозглые и только, мол, взятки брать умеем. Ну и дальше в том же роде. Вообще-то он лаконичный. Много времени выражение чувств у него, к счастью, не заняло.

— Да, но какие оскорбительные выражения! — лицемерно посочувствовала Светлова. — И неужели вы, грозный Богул, не привлекли его за то, что он вас этак честил? Да еще при исполнении служебного долга?

— Да такого замучишься привлекать! Я еще пожить, знаете ли, хочу.

— Да-да.., конечно, — скорбно в знак согласия закивала Светлова. — Это вам не одинокую беззащитную женщину задерживать. С Фофановым-то особо не разбежишься.

— Ну… Собственно, мы вас больше не задерживаем… Вопросов к вам больше нет. Можете покинуть наш город.

— Я свободна? — обрадовалась Аня.

— Свободны вы были всегда. Свобода и несвобода — это, знаете ли, внутреннее состояние индивидуума.

— Богул, ну как можно быть настолько непохожим на мента? Вы хоть знаете, что вы совершенно не похожи на милиционера?

— Да? А на кого я похож?

— На преподавателя истории.

Богул поправил на переносице свои железные, как у народовольца Желябова, очочки и с неподдельным интересом уставился на Светлову:

— По пятибалльной системе вам, Светлова, пять баллов с плюсом.

— Неужели угадала?

— В точку.

— А чего тут делаете? — Аня обвела рукой своеобразного дизайна интерьер милицейского кабинета.

— Видите ли, в нашем городе единственное место, где платят мужчинам зарплату, — это милиция, а у меня ребенок недавно родился.

— Ах вот что! — Светлова понимающе закивала.

— Именно поэтому я тут и служу.

— Ну что ж, очень рада была познакомиться. — Анна с восторгом освобожденного из неволи пожала лейтенанту руку и направилась к выходу.

— Кстати, Богул, — в дверях Аня оглянулась. — Еще вопрос на прощание: а те дела — по брошенным машинам и исчезнувшим водителям случайно не вы тоже вели?

— Нет. По всем этим делам были разные следователи.

— И все эти дела тоже закрыты?

— Да. За бесперспективностью.

— Ну что ж… До свидания, Богул.

— Счастливого пути!

"Счастливого пути… Счастливого пути”, — всю дорогу до мотеля бормотала себе под нос окрыленная и освобожденная Светлова. Про себя она решила, что на юг уже дальше не поедет, а вернется сразу в Москву… Ну их, эти путешествия по родному краю, как-нибудь обойдется она без этой экзотики.

В окне ее номера в мотеле горел свет.

И Светловой стало как-то неуютно. Заглядывать в жилище и выяснять, кто там ее дожидается, ей почему-то очень, ну очень не хотелось.

Может, попросить Богула, чтобы он помог ей покинуть наконец-таки этот город?

Анна развернулась и с неудовольствием обнаружила, что темный “БМВ”, торчавшая у ворот, когда Светлова заезжала, разглядывала свет в своих окнах, успела сделать маневр и теперь перегораживала эти самые ворота.

Сумерки окончательно сгустились, и над входом в ресторан приветливо вспыхнула неоновая надпись:

"Мотель “Ночка”.

Sheet! В этом вспыхнувшем слове было что-то вызывающе издевательское. Надо же так назвать! Этот рассчитанный на умиление суффикс. Не просто вам — “Ночь”, или мотель “Потемки”, или “Хоть глаз выколи”, а именно вызывающе ласковое, шутливое, так сказать — ночка… Дошутились….

Вот он, капкан судьбы. Угораздило Светлову перебраться в эту “Ночку”. Жертва собственного чревоугодия! Блинчиков ей захотелось. Жевала бы жесткий, как подошва, антрекот в городской гостинице, зато была бы жива и здорова — кругом там люди, родная милиция, лейтенант опять же неподалеку… Ближе, ближе надо быть все-таки к народу, как можно ближе!

А тут, вокруг этой “Ночки”, — настоящая непроглядная ночь. И только дорога, темнота, пустота…

Светлова достала телефончик и стала поспешно набирать номер. Пусть лейтенант и далеко от “Ночки”, но он, может, хоть поспеет к печальной развязке. Явится сюда хотя бы для отмщения.

— А ну, давай-ка сюда, детка, твою трубочку! — послышался за Аниной спиной голос. И волосатая лапища бесцеремонно забрала у Светловой ее любимый телефончик. Хрупкая крошечная трубка просто утонула, исчезла в ладони этого орангутанга.

— И давай-ка заходи, не стесняйся. Чувствуй себя, как дома.

Громила подтолкнул Светлову к порогу освещенного дома.

— И чтоб мне тебя лишний раз не приглашать! Уяснила?

Светлова оглянулась на темный “БМВ”, из которого, очевидно, и выполз этот громила, пытаясь оценить: много ли там еще осталось таких же экземпляров рода человеческого. И, здраво рассудив, что это, в общем-то, не имеет особого значения — для того чтобы расстаться с жизнью, и одного такого орангутанга достаточно, — решила не искушать судьбу. Вняла настойчивому приглашению и шагнула навстречу своим незапланированным приключениям.

В ее номере на полную громкость работал телевизор: так, очевидно, полагается у бандитов — чтобы не слышно было криков жертвы.

И вообще, номер мотеля показался Ане значительно меньше, чем в прошлый раз, когда она оставляла тут вещи.

Чрезмерный запах парфюма, сияние белых носков на фоне черного костюма… Номер был обитаем.

Громадных габаритов импозантная фигура господина Фофанова заполняла сейчас значительную часть полезного пространства этого, в общем-то, небольшого помещения.

Кстати, теперь эти самые Анины вещи, выпотрошенные из ее дорожной сумки, валялись на диване и на полу. А господин Фофанов задумчиво их разглядывал.

"Какая наглость…” — пробормотала про себя Светлова.

А вслух поинтересовалась:

— Обыск?

— А хоть бы и обыск! — Господин Фофанов перевел на нее затуманенный, задумчивый взгляд.

Впрочем, ей показалось, что слово “задумчивый” следует употреблять по отношению к господину Фофанову с некоторой оговоркой.

Ибо оно происходит от глагола “думать” и все-таки кое к чему обязывает. Между тем есть в природе лица столь каменные и бесчувственные, что их не в состоянии облагородить даже самая искренняя печаль. Даже по усопшей супруге. Ну не отражается печаль на таких лицах — и все тут! Не отражается.

"Хотя… — подумала про себя Светлова, — даже если бы его перекосило от скорби — это тоже, в общем, ни о чем бы не говорило. Поскольку выражение лица часто свидетельствует лишь о способности человека управлять своими лицевыми мускулами… И только”.

— — И что же вы искали?

— — Значит, так… — медленно и внятно начал господин Фофанов, потирая бритый затылок и совершенно не замечая иронических Аниных наскоков. Что, впрочем, подтверждало незатейливую истину: словесная пикировка и состязание в остроумии с бандитами возможны только в детективных фильмах. — Я вас сейчас спрашивать буду, а вы отвечайте. Это понятно?

Аня кивнула.

— Как вы нашли Нину? Рассказывайте.

— Нину?

— Только очень подробно.

Восстановив в памяти то злополучное туманное утро, Светлова принялась за подробное повествование.

— Ну так… — Фофанов, который до того слушал Анну, неподвижно уставясь в пол, поднял наконец на Светлову взор. И столь же безмолвно уставился теперь на нее.

— Вы что же, мне не верите? — заволновалась Светлова от этого безмолвия.

— Если бы я уже решил, что не верю… — Фофанов сжал пудовый кулак.

— Понятно, — поторопилась согласиться Светлова.

— Но я еще не решил, верю я или не верю… Я думаю.

"Неужели?” — вертелось на языке у Светловой, но она сочла за благо язык проглотить.

— В общем, так… Чтобы вам живой отсюда выбраться — придется помогать.

— Помогать?! Но…

— Нет.

— Что — нет?

— Никаких “но”!

— Но…

— У вас, мне сказали, в Москве — детективное агентство? Так вот, из города этого ни шагу, пока не найдете того, кто это с Нинкой сделал! Понятно?

— Но, может, она сама…

— Нет! Не надо мне сказок про мою жену рассказывать. С этого часа… — Фофанов взглянул на часы, — ваше дело — искать!

— Но вы… У вас у самого такие возможности!

— Про свои возможности я сам все знаю. Ваше дело — соображать и искать тех, кто это сделал. Понятно?

— А милиция? Вы что же, совсем не верите в возможности правоохранительных органов?

По каменной физиономии Фофанова промелькнула неожиданная для него хитроватая усмешка.

В общем, конечно, и без этой усмешки было понятно, в какие “возможности” он верит, а в какие нет.

— Это вы о чем? “Всем встать, суд идет”? А “без шансов на раскрытие” не желаете?!

— А может, нужно.., стимулировать активность.., э-э.., наших органов?

— Вам не следует меня учить. Аня кивнула.

— А в общем-то, мне по фигу, кто найдет. Они не могут, давай ты!

И Фофанов снова усмехнулся.

Усмешка легкая, но вполне достаточная для того, чтоб сообразить: не такой уж этот Фофанов и дуболом. Во всяком случае, его сообразительности хватило для того, чтобы понять: за смертью его жены, по всей видимости, скрывается нечто, с чем грубой силой и одним бандитским напором не сладишь. Что-то достаточно изощренное… С чем не справится, скажем, и сам господин Фофанов, даже если он действительно поставит весь этот город на уши.

— — И не вздумайте исчезнуть! Мы будем вас.., навещать.

На шелковое покрывало шмякнулась пачка денег, перетянутая резинкой.

— А это на текущие расходы… Так, кажется, полагается у частных детективов?!

Фофанов опять усмехнулся и вразвалку вышел из номера.

Послышалась мелодия из мультфильма про розовую пантеру.

— Да, — Аня подняла брошенный на пол орангутангом перед уходом телефон. — Да, Петя, милый, здравствуй!.. Нет, ну что ты…, со мной все в порядке. Да, весь день дышала воздухом… Это чудный пансионат.., народу немного.., в основном тихие, безобидные старички…

Светлова вспомнила рожу орангутанга и передернула плечами. И постаралась, чтобы голос не выдал ее истинные чувства.

— Кто со мной, Петя, за столом? Да старушка одна. То есть не одна, конечно… Одна, и еще одна… И еще старичок. Сейчас же, понимаешь, не курортный сезон, одни пенсионеры отдыхают… Как зовут старушку? Э-э… Нина Викторовна… — Светлова неожиданно для самой себя назвала первое вертевшееся у нее в голове имя. — Фофанова. — Милая-милая старушка и старичок, ее муж, — прелесть. Мы ели на ужин творожники со сметаной и разговаривали о погоде.

Да, Петр, погода тут замечательная! — Аня впилась взглядом в бегущую в этот момент по экрану включенного телевизора сводку погоды. — Двадцать — двадцать два выше нуля…

Ты тоже смотришь телевизор? Нет, ну я-то тебе не про то, что по телевизору, а про то, что тут за окном… Теплый-теплый вечер, просто замечательный сегодня вечер.

Да, я тебе завтра обязательно позвоню. Да, дорогой, до свидания.

Изовравшаяся и измученная, Светлова без сил уронила трубку на постель и закрыла глаза.

Ей снилось — очевидно, Анна сама не заметила, как заснула, — что напротив нее за столом сидит молодая девушка и, улыбаясь, накручивает на руку прядь длинных светлых волос. Причем понятно, что эта девушка и есть Нина Викторовна Фофанова. И не потому, что у нее такие же длинные светлые волосы, как у той, что была в машине, а просто понятно, как это бывает во сне, что это Фофанова — и все тут.

И вдруг эти волосы начинают седеть, а молодое лицо девушки покрывается тяжелыми морщинами, улыбка превращается в усмешку. И Нина Фофанова вдруг превращается в старуху.

Но не в милую-милую старушку из сочиненной Светловой для Пети, чтобы не волновался, сказки про отдых на берегу Черноморского побережья и творожники. А именно в жутковатую старуху со странной усмешкой…

— Вас, кажется, вчера.., э-э.., беспокоили? — осторожно поинтересовалась у Светловой хозяйка мотеля, когда Аня подошла расплачиваться за номер.

— Так.., немного. Ничего особенного. Аня отвела глаза. Настроение у нее было совсем поганое — самое время поплакаться кому-нибудь в жилетку. Эх, Петя, как плохо, когда тебя нет рядом!

Но не жаловаться же ей, в самом деле, хозяйке мотеля “Ночка”. Этой Елене Ивановне Туровской, хрупкой, изящной — сорок четвертого размера — женщине…

— Абсолютно ничего особенного, — решительно повторила Светлова.

— Да-да… Я все понимаю! Сейчас такие времена. Извините, если я проявила излишнее любопытство. — Елена Ивановна тоже отвела глаза.

Времена, по всей видимости, настали такие, что говорить о них удобнее всего было с отведенными в сторону глазами.

В общем, такие времена, что лучше не задавать лишних вопросов, а если вам все-таки их задали, то не отвечать.

— Вы разве.., не уезжаете?

Скрывая изо всех сил изумление, Туровская посмотрела на деньги, выложенные Светловой на стойку. Сумма покрывала проживание в мотеле на неделю вперед, не меньше.

— Увы! — Светлова не удержалась от этого “увы”. — Я остаюсь. Мне у вас понравилось.

Начало фразы не состыковывалось с ее завершением.

Ну да ладно, пусть думает что хочет.

Уже заходя в ресторан завтракать, в дверях Аня оглянулась и увидела, что Елена Туровская разговаривает со своим мужем. “Наверное, торопится доложить о содержании разговора с беспокойной постоялицей”, — подумала Аня.

Этот мужчина, муж Туровской, мелькал время от времени где-то на заднем фоне мотеля, хлопоча по хозяйственным делам. Но Светлова за все время пребывания здесь так с ним еще и не познакомилась. Успела только разглядеть, что это мужчина солидных габаритов.

«Вот такому, может, пожаловаться? — уныло подумала Светлова. — Это вам не хрупкая Елена Ивановна»

Да что они оба могут против Фофанова?! Тут и чемпион по штанге не поможет. К тому же очевидно, что здешняя жизнь на большой дороге научила их не соваться в чужие дела. Вон как осторожно эта Туровская интересовалась, что там ночью у Светловой в номере происходило! А ведение такого придорожного бизнеса, по-видимому процветающего, требует особого искусства и, несомненно, соблюдения незыблемого правила: “Меньше будешь знать — дольше останешься в живых”.