Король встал и подвинул вперед оба кубка.

— Я знаю: в один прекрасный день я должен уйти, — произнес он еле слышно. — Пока я жив, сын мой живет в моей тени. Но править должен он, а не я. Но пришла ли пора, или должны еще миновать годы? Посмотрим. — Он указал на чаши. — Избери кубок, Корс Кант Эвин, и давай выпьем за удачу. В одном кубке — сок Древа Познания, в другом — Древа Вечности. Избери, бард, и не пролей напиток.

«Итак, — торопливо стал переводить для себя в уме Корс Кант, — в одном кубке просто вино — сок Древа Познания. In vino veritas — истина в вине. А во втором — сок Древа Вечности — вечный сон».

Бард в муке уставился на кубки. На одном был выгравирован меч — несомненно, тот самый, что вырос тогда из стены и спас ему жизнь. Второй кубок был украшен почти точной копией той чаши, что Корс Кант схватил в подземельях Харлека, когда над лицом его повис меч.

И то и другое — неотъемлемые части природы человеческой, и то и другое — необходимо. Но какой из кубков на сегодняшний день означал жизнь, а какой — смерть?

Сам Меровий хотя бы знал, какой из кубков с отравленным вином?

— И шут, и император пьют из смертной чаши, — напомнил барду Меровий.

Бард переводил взгляд с одного кубка на другой. Протянул руку к тому, где была выгравирована чаша.., растерялся, потянулся к кубку с мечом. Отдернул руку, не решился взять ни тот, ни другой.

И снова озарение — уже второе за эту ночь.

— Мне не нужен ни меч, ни чаша, — сказал он. — Мне не нужен и жезл интуиции. Больше всего мне недостает — и всегда недоставало.., доблести.

Мне недостает отваги, государь. Я всегда бегу от выбора, который предложен мне.., не Господом. Я бежал из Лондиниума, когда его захватили нанятые Вортигерном саксы, а потом радовался, находясь далеко оттуда, где в конце концов пал тиран, когда его величественный замок на Динас Эмрисе — этой самой равнине, был разрушен во время битвы красного и белого драконов — так это было, если верить Мирддину.

Я бежал от своего долга перед Артусом, перед Ланселотом, я бежал даже от своей возлюбленной, когда она предложила мне любовь, как равная. Вначале я представлял ее принцессой — затем убийцей, потом — богиней, и все ради того, чтобы не разрывать свою грудь и не вытаскивать оттуда мое кровоточащее сердце, как учил нас Господь наш.

Меровий протянул руку. На его ладони лежала самая мелкая монетка империи.

— Дарую тебе отвагу, брат Корсус Кантус. Возьми эту монету и укрепи сердце свое!

Он уронил монету на стол. Звякнув, она легла между двумя кубками.

Корс Кант не спускал глаз с монеты, пока та не улеглась на стол. Потом он пожал плечами.

— Получается, что не важно, что я в конце концов изберу… Что ж, тогда я выбираю чашу, потому что я всегда ненавидел проклятый Богом меч! О, прошу прощения, Государь!

Корс Кант, не раздумывая, протянул руку к кубку с мечом и взял его.

Меровий вздернул бровь.

— Не удивляйся, — поспешил заверить короля бард. — Я передумал.

Он сжал кубок обеими руками и в ужасе уставился на плещущуюся в нем жидкость.

«Смогу ли я заставить себя выпить это?» — гадал он.

Меровий облегченно вздохнул и поднял другой кубок. Корс Кант выше поднял свой и придвинул к кубку Меровия.

— «Cave canem», — проговорил король.

— «Cave canem», — отозвался Корс Кант. И они оба залпом выпили вино. Немыслимо жгучая жидкость обожгла глотку Корса Канта. Он задохнулся, закашлялся.

Меровий, похоже, испытал нечто подобное.

— Не самое лучшее вино, — хрипло выговорил король. — Подарок Ланселота, мне его передал Кей.

Бард сел напротив короля, и они стали играть в игру «Задай вопрос» — совсем как двое братьев.

— Ты любишь ее? — спросил король.

— Да, — ответил Корс Кант. — А свиток — это официальная, самая настоящая генеалогия, ее можно предъявить где угодно?

— Да, — Меровий прищурился и улыбнулся. — А тебе хочется любить ее?

— Господи.., я не знаю!

— Я это понял, но теперь отвечай на вопрос. Бард уставился на пустой кубок, который все еще сжимал в руке. Он гадал — уж не в последнюю ли игру в своей жизни играет?

— Нет. Я должен быть честен. Хотелось бы, чтобы я не питал к ней таких чувств. Ну.., а что ты собираешься с ним делать?

— На этот вопрос нельзя ответить «да» или «нет». Ты нарушил правила и теряешь один вопрос.

— Жаль.

— Гораздо больше ты будешь сожалеть, когда в конце игры получишь меньше, чем ничего.

Гм-м. Иисус… Там сказано, что он происходит от Иисуса.

— Не намерен ли ты принудить Церковь признать тебя… — «Нет, не королем, он и так уже король, и с этим никто не спорит». — Императором?

— Да, — улыбнулся Меровий. — Хороший ход. Этот свиток доказывает, что я имею законное право претендовать на императорский престол — гораздо более законное, нежели этот узурпатор Флавий Валентиниан. Так.., способен ли ты любить ее после того, что она сделала или чуть было не сделала?

— Да. — Корс Кант моргнул. Такой вопрос ему был задан впервые, он сам удивился, что ответил так быстро.

Но он не солгал. Наконец он стал равным Анлодде и мог любить ее по-настоящему.

Но откуда Меровий знал о том, чего Анлодда «чуть было не сделала»? Может быть, задал вопрос наудачу?

Корс Кант старательно обдумал следующий вопрос.

— Император — этого мало. Престол ты бы мог занять и силой — у тебя множество друзей в легионах, даже в преторианской гвардии Валентиниана. — Бард умолк и стал ждать, как отреагирует Меровий.

— Я не буду упрощать тебе задачу, — покачал головой король. — Задавай вопрос.

«Как его однажды назвал Артус? Царь Иерусалимский?» — Ты… — Корс Кант ахнул. — Ты намереваешься добиться, чтобы тебя признали Царем Иерусалимским, преемником Иисуса?

— Да, — ответил Меровий, радуясь догадливости барда. — А ты понял, что вам никогда не удастся пожениться?

Корс Кант подскочил на табурете.

— О Боже, значит.., он знает? Артус знает, что она принцесса?

Меровий победно улыбнулся.

— Да. Увы, я должен засчитать и этот вопрос.

— Неужели Ланселот все-таки рассказал ему?

— Сейчас моя очередь задавать вопрос. Но я милостив, и потому отвечу. Нет. Ланселот ничего не рассказал. Это сделал не Лири и не сама Анлодда. Я рассказал Артусу о том, что Анлодда — принцесса Харлекская.

— Ты!

— Пойми, мальчик мой, она слишком заметная цель, чтобы позволить ей гулять по стране без защиты, без охраны. Она — наследница престола Горманта, но не только престола — она наследница его измены.

— О Боже! Ты не станешь обвинять в этом Анлодду, правда? Она не имела ничего общего с предательством Горманта!

— Она совершила собственное предательство. Корс Кант Эвин, мне очень жаль, но Анлодда будет либо отправлена в изгнание, либо будет находиться под домашним арестом. Уверен, более сурового наказания Артус не назначит. Но и меньшего — тоже. Преступление ее было ужасно. — Меровий опустил глаза. Вид у него стал почти растерянный. — Я не стану просить прощения за то, что предупредил Артуса.

— Конечно… — проговорил бард, но, как ни старался, не смог скрыть горечи. — Но я опечален. Я любил ее и понимал ее смятение. Ссылка или заключение — но как надолго?

— До тех пор, покуда Артус является Dux Bellorum. He менее того.

— Она этого не заслуживает. Король пожал плечами.

— Ни один из нас не заслуживает того, чтобы его озарило нынче ночью и чтобы ему указали истинный путь. Но теперь мне пора задать свой вопрос. Отвечай: твой следующий вопрос будет: «Как могли бы пожениться Корс Кант и Анлодда»?

Бард задумался. Вопрос был бы совершенно невинен.

— Нет?

— Отвечай, не гадай.

— Нет. Не такой вопрос я хотел задать. На самом деле я хотел спросить: «Как мы могли бы всегда быть вместе?» — И он широко улыбнулся. — Чудеса! Я ведь никогда не думал о том, что Ланселот и Гвинифра не женаты, а вместе с тем они всегда неразлучны. А Артус делает вид, что не замечает этого. Но кто захочет жениться на ней и позволить нам быть вместе?

— Не правильный вопрос. Ты потерял уже три очка. Корс Кант заглянул в серые глаза старого короля.

— Ты хочешь взять власть над всей Церковью, да? Меровий растерялся.

— Отвечай же, — поторопил его бард. Король покачал головой, усмехнулся.

— Что ж, могу винить только себя самого. Я открыл ящик Пандоры. Да, бард, таковы мои планы. Найденный тобою свиток — достаточное основание для того, чтобы я мог стать… Епископом Иерусалимским, главным оплотом веры — стать выше папы Льва.

После смерти Христа его брат Иаков правил Церковью из Иерусалимского храма. Затем в силу вошел Павел и перенес средоточие веры в Рим.

Сила Павла исходила от Петра — камня, на котором Господь воздвиг Церковь свою. Ведь Иаков был всего лишь братом Христа, а не его наследником.

— Ну а если бы у Иисуса был сын и наследник, — вмешался Корс Кант, — то связь получилась бы более прочная, нежели с Павлом, верно?

Меровий покачал указательным пальцем.

— Сначала я задам тебе мой последний вопрос. Когда Анлодда сочетается браком с королем или принцем, тебе придется стать рабом, слугой. Готов ли ты к такому?

Жуткая, пугающая мысль. Чтобы тобой распоряжалась любимая женщина? А вдруг она будет упиваться властью? Вдруг ссоры на ложе любви станут публичными наказаниями?

Действительно ли Корс Кант мог наделить Анлодду такой властью над своим будущим, своей свободой, жизнью?

— Да, — ответил он твердо, зная, что говорит чистую правду. — Она не предаст меня. Она никогда не посмеется над нашей любовью. Я отдаю себя в руки принцессы Анлодды.

Меровий запрокинул голову. Он почему-то вдруг встревожился. Близился рассвет. Корс Кант заморгал. У него вдруг закружилась голова.

Меровий еле слышно прошептал:

— Я — прямой потомок Иисуса и Марии. Свиток доказывает это. Но этого мало.., даже этого мало. Церковь слишком могущественна. Я теперь понимаю это. Мне не удастся доказать своих прав, ибо я слишком часто осуждал политику Льва и поддерживал его врагов.

Он склонился вперед и приковал барда к табурету пристальным взглядом.

— О, что это были за враги! Совсем новая идея! Церковь на службе у войны… Нет, Лев долго не продержится. Он не Дамаск.

Но для меня.., слишком поздно. Слишком поздно для короля Меровия, Merovius Rex. Но есть Меровиус-младший, мой сын. — Король плотно сжал губы и уставился куда-то далеко-далеко, наверное, в будущее. — Ты должен хранить родословную моего сына, Корс Кант Эвин. Сикамбрия падет, и даже могущественный Артус Пендрагон близок к смерти, она уже держит его за руку.

Храни свиток хорошенько, юноша. Береги его. Настанет день — и Меровий-младший явится к тебе за ним.

Сердце Корса Канта вдруг часто-часто забилось. Он вспомнил про вино, про осушенный им кубок. «Нет!

Не сейчас! Я не хочу умирать ради такой бессмысленной цели!» Он приподнялся. Страх растекался по его телу, желудок сводило спазмами.

— О Господи! — вскричал бард. — Я умираю! Меровий еле заметно, одними уголками губ, улыбнулся.

— Мы все умираем.

— Вино!

— Отравлено, — согласился монарх.

— Господи Боже! — восклицал бард. — А ведь мне всего девятнадцать!

Меровий больше не улыбался.

— До двадцати ты доживешь.

Лицо его вдруг стало серо-землистым, он скрипнул зубами от боли.

— Ты? — воскликнул Корс Кант. — А я думал.., мне показалось.

Сердце барда переполнилось жалостью. Он шагнул к Меровию, взял его за руку. Паслен и белена, перед тем как убить жертву, вызывают у нее кошмарные видения. Или последние озарения. «Как же он мог продержаться так долго, и еще играл со мной в игру?» — гадал бард. Наверняка умирающий король был хорошо знаком с действием этого яда — наверное, принимал его не раз в прошлом.., и все еще в здравом уме.

Король Меровий не слушал причитаний Корса Канта.

— «Mors ultima ratio». Смерть подводит итоги. Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое… О Боже, какая боль! Вот уж не думал, что будет так больно! ..Да приидет царствие Твое. Забери меня теперь, Господь мой. Да будет воля Твоя, как на небе, так и на земле.., наш насущный дай нам на сей день… Глупый император пьет смертную чашу, он произносит тост во славу смерти, которая подводит итоги. Матерь… — Меровий качнулся вперед и упал, ударившись лицом о крышку стола. — Корс Кант, ты скажешь мне, где спрятана моя родословная?

— Нет, повелитель. Не могу сказать.

Он бы никогда никому не рассказал о хрустальной пещере Анлодды. Дни, когда бард колебался, миновали. И Корс Кант был готов присягнуть на верность единственной женщине на свете.

— О, какая боль! — Меровий выпрямился, обхватил руками живот. Лицо его было бледно, как луна на восходе солнца, взгляд стал диким, блуждающим. — Хлеб н-наш насущный д-дай нам.., и остави нам.., остави мне…

Время рождаться и время умирать.., время раздирать.., и время сшивать… Берегись собаки! Живая собака лучше мертвого льва.

— И обратился я, и увидел под солнцем, — подхватил бард, ухватившись за цитату, — что не проворным достается успешный бег, не храбрым — победа, не мудрым — хлеб, и не у разумных — богатство, и не искусным — благорасположение, но время и случай для всех их». Это был его любимый отрывок из Книги Экклесиаста, или Проповедника.

А Меровий продолжал молитву:

— Остави нам долги наши, как и мы оставляем должникам нашим.., как прощаем мы тех, кто не учился в юности своей.., кто теряет прошлое свое и кто мертв для будущего… — Тут король очнулся и посмотрел Корсу Канту прямо в глаза. — Не стоит плакать о былом, — сказал он.

— Когда умирают добродетельные, — отозвался бард, — их добродетель не исчезает, но живет, хотя их уже нет.

Меровий вздохнул облегченно, мирно улыбнулся и откинулся на спинку «трона», наконец умолкнув.

Корс Кант протянул руку и легонько коснулся брови короля. Затем он отступил и вышел из шатра. Над горизонтом поднялось солнце. Бард часто заморгал — таким ярким оно было.

Он оглянулся на сикамбрийских стражников — он вдруг испугался, а вдруг те подумают, будто это он убил короля? Стражники плакали. Понурив головы, они завязали шнурками полотнище, закрывавшее вход в шатер. Покончив с этим, они вновь вытянулись по струнке и скрестили алебарды — словно встали на страже у входа в Танатос — царство бога смерти. А слезы все текли и текли по их щекам. «Откуда они узнали? Как они узнали?» — дивился бард. Он уже бежал назад, к легиону Артуса.

В лагере воины уже суетились. Все были заняты своим делом. Произошло что-то важное. Корс Кант схватил за руку какого-то незнакомого центуриона.

— Господин, — прокричал бард. — Что такое? Что происходит?

Центурион вырвал руку, сердито зыркнул на Корса Канта.

— Юты, — буркнул он. — Разведчики доложили — громадное ютское войско всего в лиге отсюда. Ума не приложу, как эти скоты их раньше не заметили.

— Он оттолкнул барда и растаял в толпе воинов.

«Вот это да! Большое сражение в тот самый день, когда ближайший соратник Артуса умирает!» Корс Кант поскорее отправился искать Артуса. Бард не спал всю ночь, измучился, но страх прогнал усталость. Он боялся сказать королю о том, что Меровий мертв, но еще больше боялся не сказать.

Странная мысль появилась у барда. Один умер, а другой возродился. Покраснев и чувствуя себя виновато, он постарался не думать сейчас об Анлодде. «О, пусть она уцелеет в битве, — молился он мысленно. — Пусть она останется жива теперь, когда наконец забрезжил свет.

Прошу тебя, Господи, даруй мне один-единственный день настоящей любви!» Он бросился к шатру Dux Bellorum, радуясь тому, что у него при себе ни меча, ни арфы.