16

Услав погоню на север, Барабин отрезал себе дорогу навстречу королевскому войску, но ничуть не сожалел об этом.

Ему совсем не улыбалось тащиться куда-то, не зная дороги. К тому же его одолевали сомнения, что даже в одежде рыцаря, проигравшего неравное сражение с дубом, ему удастся прибиться к королевскому войску.

Роман опасался, что его выдаст язык, а изображать из себя глухонемого рыцаря было как-то даже менее увлекательно, чем подлого и коварного.

А главное — даже глухота и немота не гарантировали успеха. Барабин слишком плохо разбирался в рыцарских традициях королевства Баргаут.

Пока он понял только одно — что местные рыцари пьют, как сапожники, а воюют за них, как правило, гейши. Но эти гейши — вовсе не рабыни рыцарей. Они рабыни меча. И если отнять у доблестного рыцаря меч, то вместе с ним можно заполучить и рабыню.

В крайнем случае рабыня, узнав, что меч похищен, а не добыт в честном бою, покорно даст себя убить, дабы избежать позора. Или сама наложит на себя руки.

Очень удобная система. Которая сразу проливает свет на то, почему воинам короля Гедеона вот уже много лет не удается захватить замок подлого изменника Робера о’Нифта.

На этом фоне Барабин был как-то не уверен, что даже небывалое войско во главе с самим королем сумеет пробиться в этот замок. И дело тут вовсе не в колдовстве.

Зато теперь Барабин перестал бояться одновременного нападения на его скромную персону четырех сотен человек из свиты майордома Груса. Против такого воинства можно без страха выйти и в одиночку.

Поэтому он решил остаться в предгорьях неподалеку от деревни Таугас и лесом между холмами спустился к морю.

Отсюда было хорошо слышно, как в деревне Таугас пьяные рыцари немузыкально горланят похабные песни. Слов было не разобрать, но звучали они так похабно, что Барабин даже прислушиваться не стал.

Судя по всему, доблестные воины давно забыли про инцидент и про погоню за истребителем народов и вернулись к любимому времяпрепровождению.

Запасы вина в деревне Таугас были бездонны, как закрома родины. В этом Барабин убедился, обнаружив, что старосту Грегана не обескуражила даже возможность королевского визита со всем небывалым войском.

От короля шестнадцатью ведрами не отделаешься, но майор Греган был искренне огорчен, узнав, что его величество не заедет в Таугас.

Из леса Барабин видел, как отряд королевского майордома выставляет боевое охранение на берегу.

Возглавляли охранение рыцари, но боеспособны в его составе были только гейши, а у них, как оказалось, имелись и другие обязанности помимо участия в боевых действиях.

На берегу почти все гейши побросали свои луки и арбалеты, сняли с себя пояса с ножнами, а следом сбросили и туники. После чего боевое охранение учинило оргию, которая наверняка бы понравилась поклонникам творчества знаменитого кинорежиссера Тинто Брасса, автора скандально известного фильма «Калигула».

Чем занимается боевое охранение на дороге, ведущей в заговоренную крепость, Роман достоверно не знал, однако подозревал, что тем же самым в точности.

В привычной Барабину армейской терминологии все это называлось морально-бытовым разложением войск.

Передала ли рабыня меча Эрефора предостережение насчет Ингера из Ферна, который занимается скупкой краденых женщин в замке Ночного Вора, Барабин не знал, но по всему было видно, что если и передала, то соратники пропустили эту информацию мимо ушей.

А зря.

Согласно одному известному закону, бутерброд всегда падает маслом вниз.

Как и следовало ожидать, именно в эту ночь решили самураи перейти границу у реки.

Весельный корабль с хищными стремительными обводами показался из-за скалы почти бесшумно. Гребцы как-то так аккуратно погружали весла в воду, что практически не слышно было плеска. Но в предательском свете двух лун не составляло труда увидеть сам корабль.

Однако боевое охранение рыцарского отряда даже не смотрело в сторону моря.

А драккар приближался к берегу со скоростью, поразительной для весельного судна.

Барабин с надеждой посмотрел на вершину холма, нависающего над морем. По логике вещей там должен был находиться наблюдательный пост. Но если он там даже и был, часовые либо спали, либо позировали невидимому режиссеру Тинто Брассу.

И Роману пришлось взять обязанности впередсмотрящего на себя.

— Тревога! Аргеманы! — закричал он что есть мочи, но доблестные воины майордома Груса как будто оглохли.

Зато крик Романа услышали на корабле и как-то сразу очень четко запеленговали источник. Ближайшее к Барабину дерево мгновенно превратилось в некое подобие дикобраза.

Стало ясно, что бежать по берегу поближе к тому месту, где отдыхало боевое охранение, смертельно опасно. Воины на борту драккара — не чета отряду майордома Груса.

Из луков они стреляют по-снайперски.

Оставалось продолжать попытки докричаться до благородных рыцарей и их воинственных рабынь из леса. Расстояние не так уж велико, и звук в ночном воздухе далеко разносится. Должны же они в конце концов проснуться.

Если быть совершенно точным, то они в большинстве своем и не спали. Вернее, спали в переносном смысле слова. То есть друг с другом.

И так их захватило это занятие, что плевать им было на крики, на тревогу и на приближение врагов.

Только одна девушка в конце концов повернула голову на крик и увидела корабль. Но было уже поздно.

Ее возглас потонул в общем вопле аргеманов, предназначенном, как видно, специально для того, чтобы деморализовать противника. И не успели рыцари, оруженосцы и гейши вскочить на ноги — не говоря уже о том, чтобы одеться и схватиться за оружие, как в них полетели стрелы.

17

В свете двух лун с двумя мечами — один в руке, а другой в ножнах — Барабин скатился вниз, к самому урезу воды, еще до того, как первые стрелы ударили в нагие тела боевых рабынь.

Но преодолевая расстояние, которое отделяло край леса от костров боевого охранения, Роман отчетливо видел, как брызжет кровь из ран, слышал крики боли и наблюдал беспомощные попытки рыцарей и гейш организовать сопротивление.

Аргеманы, стреляя на ходу из луков, выскакивали на берег как раз на полпути между лесом и кострами, и было их не так уж много. Боевое охранение они по численности превосходили, но всему отряду майордома Груса уступали раз примерно в пять. И других кораблей на горизонте пока не наблюдалось.

Но сколько в отряде к этому часу оставалось ходячих, Барабин не знал и подозревал самое худшее. А именно то, что к бою в некоторой степени готовы только рабыни, да и тем придется сначала вырываться из объятий любвеобильных рыцарей и собирать разбросанную амуницию.

Роман уже успел добежать до места боя и, переложив меч оруженосца в левую руку, вытянуть правой из ножен более длинный и тяжелый Эрефор, а сверху, из деревни еще доносились песни и пляски народов королевства Баргаут.

Появление в гуще схватки Романа Барабина спасло рыцарей и гейш, отдыхавших на берегу, от поголовного уничтожения. Истребитель народов атаковал пиратов в красных плащах со спины, и оказалось, Эрефор прошибает аргеманские кольчуги, как кухонный нож бумагу.

Завалив двоих пиратов и оттянув на себя еще с десяток, Барабин дал остаткам боевого охранения время опомниться, но сам себя загнал в ловушку, отступив к мощному дереву с широким стволом.

Теперь спину его защищало дерево, но аргеманы — это были не рыцари королевства Баргаут. С деревьями они не воевали, зато на человека наседали с энергией разъяренных кабанов.

Два меча в руках Барабина вертелись, как крылья ветряной мельницы, и маневренность бывшего спецназовца помогала ему спасаться от разящих ударов аргеманских мечей и топоров, но было очевидно, что долго он так не протянет.

— Да что я вам, Джеки Чан?! — взвыл в конце концов Роман, отбиваясь от наседающих врагов уже не только мечами, но и всеми конечностями и жалея про себя, что их (конечностей, а не врагов) так мало.

Джеки Чан, бывало, уходил живым и невредимым и от большего числа противников, но на то он и киногерой, чтобы не гореть в огне и не тонуть в воде. А у Барабина были с этим проблемы.

— Все ко мне! — воззвал он, не выдержав, во весь голос, но у тех, кто мог теоретически отозваться на его зов, были свои трудности.

На каждого из них навалилось по нескольку аргеманов, и только считанные единицы баргаутских воинов из берегового охранения еще подавали признаки жизни.

Так что рассчитывать Барабин мог только на себя.

Он пытался вырваться по флангу, но его снова прижимали к стволу, и это до боли напоминало погоню Карабаса Барабаса за богатеньким Буратино. Они, тоже, помнится, бегали вокруг дерева, но в данном конкретном случае все было гораздо хуже.

Карабасов Барабасов было много, а Буратино — один.

И бегали они вокруг дерева не только вслед за ним, но и навстречу. И Роману приходилось снова отступать к широкому шершавому стволу, чтобы защитить хотя бы спину.

— Да сколько же вас всего?! — взревел Роман, отбрасывая от себя очередную пару атакующих и принимая топор третьего в перекрестье своих мечей.

Со звоном вылетел из левой руки меч оруженосца, но Эрефор держался в правой ладони крепко, словно и вправду был живым существом, достойным имени собственного.

Но даже и с этим мечом у Романа шансы Романа таяли с каждой секундой.

Помощь пришла с неожиданной стороны. Нагая рабыня меча Эрефора верхом на коне вылетела откуда-то из-за дерева, как чертик из табакерки и атаковала аргеманов со спины.

Барабину показалось, что она ранена. По ее телу струилась кровь, но гейша не обращала на это внимания и рубила мечом направо и налево, словно разъяренная валькирия, страшная и беспощадная.

И результат не замедлил сказаться. У Барабина появился оперативный простор, которым он тотчас же воспользовался.

У кромки воды еще отбивался от четырех соперников какой-то одинокий рыцарь без шлема, но в латах. Он требовал помощи в самых энергичных выражениях, которые только были в местном языке, и Барабин не мог остаться безучастным.

Ему ведь позарез надо было завести знакомство с рыцарями, которые имеют право свободно разговаривать с королем.

Знакомство с данным конкретным рыцарем получилось исключительно бурным. Барабин притащил за собой хвост из трех аргеманов, так что они с рыцарем оказались вдвоем против семерых.

Правда, в первую же секунду число противников сократилось до шести. Одному из аргеманов Роман лихим ударом снес голову.

Спина к спине, защищенные с одной стороны глубокой водой, Роман и рыцарь отбивались от наседающих врагов, и Барабин при этом еще умудрялся поглядывать по сторонам.

Он видел, что с корабля в них целят из луков, но стрелять не рискуют — слишком темно и далеко, можно попасть в своих.

А на берегу из боевого охранения не осталось практически никого. Многих перебили, кто-то отступил в лесную тень, и аргеманы с факелами в руках устремились в сторону деревни.

Но они уже потеряли слишком много времени. Всего несколько минут — но все равно слишком много.

Рабыня Эрефора прискакала не одна. С нею было еще несколько всадниц, которые отстали, схватившись с аргеманами на дороге.

И в самой деревне уже не пели, а орали на разные голоса в тональности сирены боевой тревоги, отчаянно свистели, били в барабан и призывали к оружию.

Если аргеманы рассчитывали сжечь воинов майордома Груса спящими в домах, то теперь об этом не могло быть и речи. Все уже повыскакивали из домов и даже успели одеться.

Было видно, как на холме, в самой высокой точке дороги, выстраиваются оборонительные цепи. Впереди — пешие оруженосцы с большими щитами и длинными копьями, за их широкими спинами — гейши с луками и арбалетами, а в третьем эшелоне — рыцари на конях.

Тот, кто придумал расположить деревню Таугас не на морском берегу, а в седловине за холмом, был очень дальновидным человеком. Тем, кто пытался напасть на Таугас с моря, приходилось бежать по дороге вверх, теряя время и силы. А навстречу им летели стрелы.

И все бы на этом было кончено, не появись из-за серой скалы, далеко выдающейся в море, еще три драккара. Два из них были поменьше первого, а один, наоборот, много больше.

Случилось это как раз в ту минуту, когда Роман и рыцарь отбились, наконец, от настырных аргеманов и получили минуту передышки.

Эту минуту рыцарь потратил, всматриваясь в очертания большого корабля, который приближался не так бесшумно, как первый драккар, но ничуть не менее стремительно.

Он узнал корабль, уже когда тот был на расстоянии полета стрелы. И произнес с каким-то испуганным придыханием:

— Это «Торванга». Корабль Ингера из Ферна.

18

По идее приближение новых драккаров с холма должны были видеть обе противоборствующие стороны. Но баргаутские рыцари сквозь узкие прорези в шлемах и похмельный туман в глазах не видели ни черта и вдобавок еще ни черта не слышали, хотя гейши предупреждали их об опасности.

У аргеманов со зрением и слухом было лучше, и, оглянувшись на море, где величественно подходила к берегу «Торванга», они разом, как по команде, побежали с холма.

Баргаутские рыцари, понятное дело, приняли это на свой счет, решив, что пираты побежали под градом стрел, устрашившись отпора.

В соответствии с этим благородные обладатели именных мечей пришпорили коней, полные решимости развить успех и неудержимой стальной лавиной сбросить аргеманов в море.

Чуть не потоптав оруженосцев и гейш, рыцари галопом полетели вниз, на берег, нагоняя пеших аргеманов и сбивая их мечами в пыль.

Но пираты были не дураки и разбегались врассыпную через лесную поросль кустарник и траву в человеческий рост.

Тут уже об организованных действиях рыцарей не могло быть и речи.

Тяжелая конница рассеялась по склонам холма, окрестным джунглям и песчаному пляжу. Одни рыцари уже видели «Торвангу» и два меньших драккара в ее кильватере, а другие все еще ничего не видели, а тревожные крики не могли разобрать сквозь звон клинков и вопли боли.

А с кораблей уже прыгали в воду аргеманские воины и в большинстве своем, оставляя рыцарей у себя в тылу, рвались наверх, на холм, спеша занять господствующую высоту, которая осталась без надежной защиты.

Когда рыцари учинили погоню за бегущим авангардом аргеманов, среди оруженосцев и гейш начались разброд и шатания.

Если нет другого приказа, то рабыни меча были обязаны следовать за рыцарями, да и у оруженосцев тоже не было большого выбора. Так что оборонительная линия в верхней точке дороги рассыпалась в одну минуту.

И восстановить ее было некому.

Только Барабин, на лету уловив суть тактической задумки аргеманов, ни секунды не медля устремился на холм, увлекая за собой молодого рыцаря и рабыню меча Эрефора.

На том самом месте, где в первое утро Барабин встретил старуху с косой, кипела схватка.

Десятка два оруженосцев, встав в круг и прикрывшись щитами, как спартанцы царя Леонида, пытались длинными копьями отбиться от сотни аргеманов, но круг сужался, оруженосцы падали, и группа Барабина, которая по пути разрослась до семи человек, включая еще одного рыцаря, сумела сделать только одно — прорубить коридор для выхода тех, кто уцелел.

«К лесу, там хоть немногих из вас сберегу!» — крутилась в голове у Романа строчка Высоцкого, но когда группа добралась до леса, в ней оставалось всего двенадцать человек, считая и спасенных оруженосцев.

Среди них Барабин обнаружил и главного виновника катастрофы — оруженосца самого майордома Груса.

Если бы этот идиот вместо того, чтобы впадать в амбицию и учинять разборки с истребителем народов, вовремя доложил по команде, что есть сведения о пребывании в замке Ночного Вора грозного Ингера из Ферна, половины безобразий можно было бы избежать.

Во всяком случае, был шанс досрочно завершить рыцарскую попойку в деревне и избежать превращения боевых постов в бордель под открытым небом.

Но оруженосец майордома все испортил. А к тому времени, когда доложить про Ингера смогла рабыня Эрефора, рыцари уже были пьяны настолько, что не соображали вообще ничего.

Море им было по колено, а горы по плечо, и хотелось им только одного — большой и чистой любви. Или маленькой и грязной — это уж кому как нравится.

К тому же обстоятельства возвращения гейши в деревню были таковы, что ее вообще не стали слушать. Теперь, когда аргеманы бросили бесполезную погоню через ночной лес — потому что в седловине между холмами их ждала беззащитная деревня и никто не хотел упускать свою долю добычи — у Барабина появилась минута, чтобы выяснить все поподробнее.

И оказалось, что рабыню, которая по местному обычаю носила имя меча в женском роде — Эрефорше — в деревне чуть не казнили.

Барон Дорсет, хозяин Эрефора, которого невосполнимая потеря заставила наполовину протрезветь, заявил, что это она украла меч, взяв в сообщники колдуна из чужой земли и его оруженосца — сторукого великана без лица.

Барона Дорсета это ни в коей мере не оправдывало. Свой титул и рыцарскую честь он все равно что потерял.

Де-юре бароном Дорсетом мог теперь считать себя Роман Барабин — как минимум до тех пор, пока не будет доказано, что меч похищен. Или пока прежний владелец не заберет Эрефор обратно в честном бою.

Именно так и называла Романа его боевая рабыня, а за нею и другие. После всех подвигов, совершенных Барабиным на берегу и на холме, было как-то неловко сомневаться в том, что меч он добыл в честном бою.

Но это сейчас, а каких-то два часа назад все было по другому.

Пьяные рыцари в деревне Таугас на полном серьезе спорили, что лучше — сжечь Эрефорше на медленном огне, разрубить ее на части, затравить собаками или снять живьем кожу.

А рабыня, связанная и нагая, стояла на коленях, в кровь избитая кнутом, и еще пыталась что-то говорить про Ингера из Ферна, который гостит в замке Ночного Вора.

Приготовления к веселой забаве, назначенной на утро, были прерваны тревожными криками с берега, среди которых Эрефорше расслышала и возглас своего нового хозяина.

Гейша была готова бежать на зов господина даже со связанными руками, но ее подруга, сама рискуя жизнью, разрубила путы.

Так что кровь сочилась по ее телу не из ран, а из свежих следов кнута. Но Барабин узнал об этом только теперь.

А надо сказать, Роман и без того готов был оторвать голову любому встречному рыцарю — из чисто прагматических соображений.

Он ведь рассчитывал вместе с войском короля Гедеона прорваться в замок Ночного Вора и отбить, наконец, Веронику. Но если отряд майордома Груса — это лучшее подразделение королевского войска, то с такой армией вряд ли получится захватить не то что замок, но даже ветхий деревенский сарай.

Теперь же к прагматическим соображениям примешивались еще и личные. Очень уж Роме нравилась эта гейша — даже если отвлечься от того факта, что она спасла ему жизнь и здоровье в тот момент, когда превосходящие силы противника уже дожимали его у дерева на берегу.

А эти, с позволения сказать, рыцари не только избили Эрефорше кнутом, начисто сдирающим кожу, но и собирались убить славную девушку особо мучительным способом.

Но время было слишком уж неподходящее, чтобы устраивать разборки по полной программе. Так что Роман не только с рыцарями ссориться не стал, но даже удержался от желания вмазать как следует за все хорошее оруженосцу дона Груса.

Барабин только спросил у него:

— Где майордом?

— Поехал предупредить короля, — ответил оруженосец, глядя мимо Барабина ошалелыми глазами.

И Роман сразу понял, что майордом умчался из Таугаса в спешке, граничащей с паникой. Иначе он бы наверняка взял своего оруженосца с собой.

Но оруженосец, который в момент тревоги спал где-то на приличном удалении от своего господина, в паническом ошизении не смог быстро его найти и кем-то другим был поставлен в боевые порядки.

И хотя всю дорогу он прятался за чужими спинами, в конце концов его занесло в самое пекло. И вытащил его оттуда как раз тот самый истребитель народов, с которого все и началось.

И теперь, похоже, оруженосец майордома был совсем не прочь сменить хозяина. Иначе с чего бы ему интересоваться, куда подевался верный спутник истребителя народов, о котором говорил поверженный барон Дорсет — сторукий великан без лица.

19

Неизвестно точно, какая каша имела место в голове у барона Дорсета после неудачного поединка с дубом, но только было очевидно, что за великана без лица он принял как раз то самое могучее дерево, которое послужило причиной его позора.

И теперь Роман Барабин был вынужден отдуваться за его галлюцинации, выдумывая новый миф о том, что барон вероломно напал на сторукого великана, когда тот спал, и убил его ударом копья. Из-за чего, собственно, самому Роману и пришлось вступить в честный бой, в результате которого Дорсет лишился своего именного меча.

— Вот так и рождаются нездоровые сенсации, — сказал Барабин по-русски, завершив это эпическое повествование. И он был по большому счету прав — с одним только небольшим уточнением.

В доисторическом обществе место сенсаций занимают сказки и легенды, и нет никакого сомнения в том, что подвиги Геракла и свершения Ильи Муромца пошли гулять по свету из уст в уста точно таким же образом.

Барабин же, надо отметить, сказок не любил и к фантастике был довольно равнодушен. Но раз уж жизнь закинула его в совершенно фантастические условия, приходилось выкручиваться. И выдумывать на ходу безумные легенды, которые почему-то беспрекословно принимались окружающими на веру.

Между тем самого Романа гораздо больше волновали вопросы житейские. Например, за каким чертом в Таугас приперлись аргеманы численностью не больше батальона и что они, даже разгромив под корень отряд майордома Груса, смогут сделать против всего королевского войска.

Да, и кстати — сколько в том войске человек?

На последний вопрос лучше других смог ответить оруженосец майордома Груса.

— С королем идут полторы тысячи рыцарей, три тысячи янычар и кшатрии Кипруса Лонга, — сказал он, предоставив Роману самому соображать, что число рыцарей надо умножить как минимум на три, чтобы учесть оруженосцев и гейш.

Но все равно больше десяти тысяч воинов в небывалом войске короля Гедеона не вытанцовывалось.

Оруженосец, правда, утверждал, что всего воинов в этой армии аж шестнадцать тысяч, и делал круглые глаза, намекая, что это сумасшедшая цифра.

Он даже открытым текстом доверительно сообщил, что больше было только у королевы Тадеи в период наивысшего расцвета Баргаута.

Однако Барабина это не впечатлило. Даже несмотря на то, что в замке Ночного Вора по его примерным подсчетам было от силы несколько сотен бойцов.

Но в любом случае три сотни аргеманов вряд ли имели шанс остановить на дороге войско, численно равное дивизии полного формирования. И Барабин счел нужным высказать свое сомнение вслух.

— А они хотят закрыть ближний перевал, — густым баритоном пояснил седовласый рыцарь, примкнувший к группе Барабина на холме. — А может, будут штурмовать Беркат.

Беркат — это была заговоренная крепость на полдороге к замку, и Барабин слегка удивился. Жителя Таугаса уверяли, что врагу к ней не подступиться.

— Это верно, колдовством ее не взять, — подтвердил седовласый рыцарь. — А штурмом можно, если очень надо. Ночной Вор сейчас тоже, наверное, в замке не сидит. Если они на Беркат с двух сторон навалятся — как пить дать возьмут.

«А какого же черта вы в деревне водку пьянствовали и беспорядки нарушали, вместо того чтобы усилить гарнизон крепости?» — захотелось спросить Барабину. Правда, вслух на полуанглийском языке вопрос получился менее красочным, но суть была именно такова.

Ответ седовласый рыцарь дал, не задумываясь и даже как будто не ощущая нелепости своих слов в создавшихся условиях.

— Так приказал король, — произнес он. — Его величество поручил нам охранять дорогу и побережье.

— Хорошо же вы их охраняли! — в сердцах бросил Барабин, но его гнев ничего уже не мог изменить.

Таугас был потерян, и Барабин отметил про себя, что его пребывание в королевстве Баргаут складывается как-то очень неудачно.

С первых часов ему все время приходилось отступать, причем по большей части — со стремительностью панического бегства.

На самом деле в панику Барабин ни на секунду не впадал, и каждое его бегство было вполне обоснованным. Еще в спецназе его учили, что героически погибнуть — невелика хитрость, а стремиться нужно к тому, чтобы выжить и выполнить задачу.

Его стратегической задачей на текущий момент было вызволить из плена Веронику Десницкую, и тактическое отступление в определенной мере способствовало ее выполнению.

По крайней мере, Барабин до сих пор был жив. А ведь если его убьют, то судьбой Вероники в этой стране и во всем этом мире вряд ли кто-нибудь озаботится.

Роман уже достаточно хорошо понял, что обращение в рабство и торговля людьми за наличные и в кредит в этой области пространства очень даже в порядке вещей. И если история Вероники Десницкой и может привлечь чье-либо внимание, то только и исключительно дороговизной объекта сделки.

256 золотых королевских фунтов за дикую гейшу — это действительно дороговато.

Однако все познается в сравнении. Миллион долларов за рабыню — это очень много, а тот же миллион долларов за похищенную дочь олигарха — сумма вполне умеренная.

На этом и сыграл Ночной Вор.

Возможно, он даже готов был вернуть весь миллион Барабину и удовлетвориться суммой в 256 золотых королевских фунтов от Ингера из Ферна. И тогда выходит, что Барабин сам все испортил, устроив потасовку, в результате которой сумка с долларами осталась в подвале, а Роман — в море под скалой.

Но это далеко не факт. Жители Таугаса рисовали Ночного Вора, как человека в высшей степени вероломного. И в этом свете не исключено, что он собирался прикончить Барабина тайно, без лишних свидетелей, и присвоить доллары без огласки, наносящей урон его чести.

Хотя какая честь может быть у человека, который вышел из кшатриев самого низкого пошиба — без роду, без племени и без репутации, завоеванной долгим и верным служением королю.

Все в Баргауте знали, что Ночной Вор просто околдовал короля и только благодаря этому получил рыцарское достоинство, именной меч и титул герцога.

Впрочем, став изменником, он так же быстро всего этого лишился, и ни один рыцарь королевства не воспользовался своим законным правом выступить в его защиту.

Вот только именной меч остался при нем и все попытки его выкрасть закончились провалом. И пришлось королю отдать приказ, повелевающий всем подданным забыть имя этого меча, как они уже забыли имя самого Ночного Вора.

Вот так всеми забытый и жил Робер о’Нифт в своем черном замке на скале у моря, а матери по всему Баргауту пугали им своих детей.

Молодой рыцарь, спасенный Барабиным в полосе прибоя, не так уж давно вышел из детского возраста и, разговорившись с Романом, стал рассказывать ему всякие ужасы про Ночного Вора, который вообще не человек, а демон — прямой потомок Эрка и терранской принцессы.

— А еще говорят, будто он дендрик. А среди них попадаются такие, что еще хуже демонов.

Вот это было уже особенно интересно. С терранцами Барабин кое-как разобрался, определив, что это обыкновенные земляне, непонятным образом попавшие в этот непонятно где расположенный варварский мир с двумя лунами. причем попавшие внезапно и неожиданно для самих себя.

В силу этого они ровным счетом ничего не понимали в окружающей действительности, из-за чего местные жители совершенно естественно считали их полными идиотами.

С дендриками, однако, все было гораздо сложнее.

Во-первых, среди них попадались умные. А во-вторых, некоторые из них были такие, что даже хуже демонов.

Но кто такие дендрики вообще — этого Барабин до сих пор не понял. И ответы разных людей на его наводящие вопросы только еще более запутывали ситуацию.

В общем и целом дендрики — это были люди из той самой страны Гиантрей, где растет большое дерево, на ветвях которого зреют планеты. Но как это понимать, не знали, похоже, и сами информаторы Барабина.

Не только крестьяне и рабыни, но даже благородные рыцари терялись, когда Роман задавал им простой вопрос — как понимать слова о произрастании планет на деревьях?

— Так говорят друиды, — еще прошлой ночью сказал Барабину староста деревни Таугас майор Греган.

И то же самое слово в слово повторил через сутки молодой рыцарь Кентум Кан, который добавил, правда, что дерево это не простое, а волшебное. И не просто волшебное, а самое главное из всех.

Тут бы еще неплохо было выяснить, кто такие друиды, но Барабин, который старательно косил не под терранца и даже не под дендрика, а под обыкновенного чужестранца, старался идиотских по местным меркам вопросов не задавать.

Он уже догадался, что всякий нормальный человек, будь он хоть трижды чужестранец, должен обязательно знать, кто такие друиды.

Как и в случае с гейшами, Барабин тоже в принципе это знал. Но он уже достаточно хорошо усвоил, что в королевстве Баргаут и его окрестностях вещи редко называют своими именами. И наоборот, часто и охотно называют чужими.

Так что местные друиды могли оказаться кем угодно.

Несколько успокаивало то, что они — то ли жрецы, то ли маги и поклоняются священному дереву. Это не слишком противоречило исторической традиции.

Кельтские жрецы, носившие имя друидов в незапамятные времена, тоже были не то маги, не то жрецы, и тоже поклонялись деревьям.

Вот только на тех деревьях не росли планеты.

Это особенно сбивало Барабина с толку. Он никак не мог понять, то ли это причуда языка, и «планетами» здесь называются обыкновенные плоды обыкновенного дерева, которое друиды считают священным (наподобие яблони, выполнявшей в раю функции древа познания добра и зла) — то ли у этих друидов такая оригинальная космогония, и они всерьез верят, что планеты, населенные людьми, растут на ветвях некоего Всемирного Древа.