Так какая разница, будет ли у него в паспорте два или три штампа? Впрочем, автору "Анафемы" и это, кажется, ясно: "кем была Екатерина II по паспорту? Кем был Багратион?.." Да тогда и паспортов не было - только страна, которой служили, только культура, ставшая своей. Было совмещение культурных корней, благотворное для обогащения духа. Будет таковое, надо надеяться, и впредь. И это не "заморские штучки", не мондиалистский бред и не размытость амебы, это тысячелетняя традиция нашего бытия. И, между прочим, это базис интеллигенции, тот камень, на котором она стоит и на котором строит. Чего ж тут анафемствовать?
      "Еще одна российская уловка,- пишет Ш. Нурпеисова,- это когда выставляется счет: "а кто здесь строил города и заводы?" И отвечает: а это неважно. Права духовного строительства всегда выше прав материального обживания. Наши предки действительно не возводили здесь полигонов и сырьедобывающих сооружений. Они наделяли свою Золотую Степь (Сары-Арка) душой, историей и судьбой... Они создавали здесь здание, неразрушимое вовеки: чувство, что это самое дорогое - твоя священная земля.
      Какое безупречное следование аристократическому принципу: дух там, где земля! И ничего более! Земля - это все. Разумеется, если очистить землю от полигонов и сырьедобывающих сооружений и вернуть ее к табуну и юрте, то есть к орфическому мифу,- тогда все сойдется, и без посредников обойдутся оставшиеся объекты и субъекты: земля и владеющие землей аристократы, и никакого "пролетарского элемента" между ними, и никаких "интеллигентов": табунщик, как известно, к аристократу ближе, чем буржуй, торгаш, люмпен и прочие предвестники будущих свалок и полигонов. Но как вы теперешнюю землю "очистите" от всего того, к чему она пришла за истекшее тысячелетие? И так-таки, кроме сырьедобывающих сооружений, ничего и не добавилось к этой земле за всю новую историю? Ни городов, ни всего того, что они вносят в жизнь людей? Как вы освободите "священную землю" от людей, живущих в городах? И что останется после такого очищения? Еще один полигон?
      Правда духовного строительства всегда выше материального обживания... Согласен, выше. Да только одно без другого все равно не выживет. Без материального обживания не получится и духовного строительства. Разве что представить себе средневекового отшельника, живущего святым духом, то есть, подаянием? То есть опять-таки за счет того населения, которое строит "города и заводы"? И отнюдь не в воображаемом мире, где Сары-Арка наделена душой, историей и судьбой, а в мире реальном, где без сырьеобработки загнешься.
      И, наконец, о том, как мы будем выдавливать из себя интеллигента... хочется добавить: "по капле",- чтоб уж было совсем по Чехову.
      Да, разумеется, "интеллигенция", занесенная на священную землю "со стороны", так сказать, на кончиках перьев,- это совсем не то, что "аристократия", огнем и мечом освятившая эту землю издревле. Хотя что-то общее хочется найти, правда? Шуга Нурпеисова признает: считалось, что русский интеллигент сохранял определенную преемственность с духом истребленного или выродившегося племени аристократов...
      Увы. Может, оно и "считалось", и даже хотелось, но интеллигенция в России никогда не дотягивала до аристократии. А если точнее, то и не хотела за нею тянуться: тянула совсем в другую сторону. Аристократ по определению - воин, а интеллигент - миротворец, примиренец. И вся система ценностей другая. Аристократ - человек чести, интеллигент - человек совести. Аристократ - вверху, интеллигент - внизу. Аристократ силен, интеллигент слаб. И так далее. На эту тему целая литература в России написана от Бердяева до Федотова. Не говоря уже о нестяжателе Ниле.
      Так вот: интеллигент может снести (или не снести) свой крест. Но отказаться от него он не может. Если он интеллигент. Его бессилие коррелят непосильности задач, от которых ему нет спасения. И, слава богу, известно, на кого уповать в этом бессилии. Ибо Иса, он же ал-масих, Ибн Мариам, абд Аллах, то есть мессия, сын Марии и раб Аллаха, мусульманский пророк, на которого с полным основанием ссылается Шуга Нурпеисова, сказал не только о том, что не хлебом единым жив человек. Он сказал также: блаженны нищие духом. Вы чувствуете змеиный соблазн, спрятанный в этой формуле? Ну, понятно бы: сильные духом, но слабые плотью. Так нет же: нищие духом! То есть: взявшие на себя, вместившие в себя, вобравшие в себя ту неизбывную горечь мира, которую никогда не допустили бы в сердце настоящие сильные аристократы.
      Кого же выдавливать из себя? Человека? Но для этого надо забыть и предать слишком многое, и не только из породившей "интеллигентов" русской истории двух последних веков, но и из двух тысяч лет мировой истории, и не только из опыта христианского, но - всех авраамических религий, то есть религий личного завета, а может, и вообще из опыта человека как такового. Ибо по ходу мировой драмы человек как победитель опростоволосился, а как сын - никак в себя не поверит, никак не смирится с этим. То, что русский интеллигент в череде этих испытаний оказался в роли нищего и принял "зрак раба",- правда. Правда и то, что этого раба он из себя "по капле выдавливает". Роль довольно неаристократическая, и облик нехорош. Но драма-то - божественная. Идея в ней - великая. Больше самого человека. То есть больше ветхого Адама.
      Во времена, когда за перестройку бренного мира, то есть за возведение полигонов и заводов взялись наши отцы (для уважаемой Шуги Абдижамиловны, впрочем, они деды), на подобные рассуждения ответ был один: на кой нам ляд все это, когда мы вот-вот ветхого Адама перекуем в новейшего, а нищего так обогатим, что себя не узнает?
      Не получилось. Ни перековать, ни обогатить. И не получится. Будем и дальше духом ветхие да нищие. А потому не отрекайтесь от пророков - ни от христианских, ни от мусульманских: без них с бренным человеком не справиться. И интеллигенцию не выдавливайте. Уж если кто способен выносить идею, которая выше, больше, ценнее самого человека,- так именно она. Чего и взыскует воспаленным духом Шуга Нурпеисова.
      Из-за чего и анафемствует. Ее исповедь - манифестация возрождающегося духа. Ее статьями национальный дух возрождается - самосознание казахов. Но именно потому, что это дух,- он должен сознавать национальную стадию именно и только как стадию. Как форму. Как носительницу. Национальное - это лодка, без которой можно утонуть в океане всемирного, общечеловеческого. Само по себе возрождение самобытного не есть конечная цель ни государства, ни людей... Это лишь исходный пункт.
      Великолепно сказано. Горизонт, открывающийся из исходного пункта, настолько широк и просторен, что, право же, можно не пугаться того, что болтаются в волнах и "заморские штучки", а океан, в который вплывает "национальная лодка" так велик, что можно и не заметить, что иной пловец выдавит в него из своей души пару капель ненавистной "интеллигентности". Когда с такой чистой страстью кричат: Анафема! - это звучит как "Осанна!" Когда пророчествуют о том, что близок к завершению темный век, а там, следом, грядет век золотой,- спорить не хочется. И впрямь бы - из нашего вонючего хаоса да в вечность, без промежуточных станций!
      Я думаю, что именно это и в исламе ищет, любит и ценит Шуга Нурпеисова: полет сразу - от частной истины к изначальному проекту - без тех половинных и смешанных состояний, где возникает отец, то ли слиянный, то ли неслиянный с сыном, и маячит то соединение божественного и человеческого, о котором иудаистские максималисты говорили как о дурной смеси чистоты и грязи... оставим этот спор богословам, но учтем, что смысл появления христианства с его "ступенностью", сама эта версия схождения Бога в мир есть попытка все-таки этот мир изменить.
      Так ведь исламские мудрецы о том же думают.
      И индуистские...
      "Вся власть брахманам!" - провозглашает Шуга Нурпеисова, сметая межрелигиозные перегородки.
      То есть не царям, не воинам и, уж конечно, не тем торгашам, которые суетятся в хаосе повседневья, с рынком или без. Святым жрецам-мудрецам власть!
      В принципе хорошо. Но они мудрецы, пока пребывают в "ауре чуда", вкушая горний воздух духовности. Там им и место. Но власть штука ползучая, тем более "вся власть". А если дух сползет к власти на уровень махалли? Ведь неизбежно он должен спуститься в мир, туда, где надо определять ежедневную жизнь и поступки людей, впряженных в "этот проклятый быт". И тогда на месте всяких мистиков, гностиков, суфиев и даосов окажется - кто? Брахман повседневья, скромный сельский мулла. И какими зарядами насытит он душу так называемого простого народа, вернее, как оформит и куда направит он чувства этого народа - мы это можем предугадать?
      Предугадать не можем. А пронаблюдать можем. В современном Алжире, например.
      Да Шуга и сама это чувствует. Достаточно было немного ослабить узду контроля в Иране, и народ потихонечку уже ищет как бы пуститься во все тяжкие. Вот то же мгновенно случилось и с народами СНГ. Хорошо еще, что не со всеми.
      Узда контроля - это еще брахманы? Или уже кшатрии?
      А тот джихад, который объявляет Шуга Нурпеисова,- это какой джихад? Джихад руки? Не поверю. Джихад меча? Не поверю. Скорее, Джихад языка, а еще точнее - Джихад сердца. Огненное очищение собственной души.
      Идеал - это недостижимость, зато уверовав в великое, мы меняем сам тип ментальности и собственные возможности.
      Чтобы придать этой глубокой мысли еще и остроту (хотя вроде бы затем и учат человека глубокому, чтобы он перестал быть рабом острого),- ниже добавляет:
      Идеал выстрадывают, а не берут штурмом, как Зимний.
      О да. У нас (во "все той же" России) было много "зимних" задач. Индустриализация, например. За пределами нормальных возможностей. Надо было эти возможности расширить. Пришлось поверить в миф (раскаленный, запредельный, огненный). Думали, что строим коммунизм, а на самом деле строили армию и казарму для мировой войны. Без такого орфического экстаза и казармы бы не построили.
      А нельзя ли миф - без казармы?
      Можно. Но найти правильное соотношение между чудом, пламенеющим в душе, и правдами, искрящими в хаосе наличной реальности,- посильно, наверное, лишь одному Аллаху. Посему Мохаммед, пророк Его, учил различать малый джихад и большой: борьбу с неверными и духовное самосовершенствование.
      Если спрашивать, что все же милей обществу, то безусловно малый джихад - внешние исправления.
      Мне милей Шуга Нурпеисова - потому что избирает большой джихад.
      ...СЛАВЯНЕ
      ВЗАИМНОСТЬ
      За всяким словом неизбежен шлейф. Любовь - без взаимности. Взаимная вежливость - порядок на дорогах. Я бы даже сварьировал: взаимность свыше нам дана, замена счастию она...
      А химеру не хотите? Славянское единство - как умозрительная фикция. Как интеллигентская выдумка, не имеющая под собой почвы. Как пропагандистская уловка для наивных душ. Тут и за "взаимность" схватишься, как за соломинку...
      Но в самом деле: какая реальность прощупывается под "славянством"? Когда-то считали: это племя. Самые рисковые антропологи говорили: раса. Однако попробуйте, вычлените общий этнотип славянина, вытащите из-под наслоений. На западе обнаружится высокий, светлоглазый, похожий на прибалта блондин. На юге - полная противоположность: брюнет, черноглазый, да еще и с формой носа, характерной для кавказцев. На востоке с формой носа все в порядке, и русые волосы в законе, но - скулы! Разумеется, найдутся теоретики славянства, которые скажут, что русские -это уже не вполне славяне, что в них полно финских, тюркских и прочих примесей. Но тогда и болгары с их тюркским происхождением - не вполне славяне. Тогда в любом чехе, пьющем пиво и экономящем кроны, вы найдете столько же немецкого, сколько и славянского. Поляк же, романтической героищизной своей немцу явно противостоящий, долго будет искать свои корни, мучительно соображая, когда и как порусское превратилось в прусское.
      Разумеется, в веках и тысячелетиях не всегда уследишь, какая бабушка ведет род от какой прабабушки: в таких вопросах важна не столько этногенетика, сколько этнологика. То есть: кем люди себя числят, кем хотят быть, тем и будут. Так что если хорваты в лице Павелича заявляют, что они по происхождению не славяне, а готы,- попробуем признать их таковыми. Если о своем готском происхождении в 1943 году докладывают Гитлеру босняки,можно только пожелать им идти туда, куда им так хочется. Да ведь, кроме готов, есть еще спасительные, всеевропейские, неславянские кельты, и если учесть, что следы их присутствия обнаружены прямо под Краковом....
      Впрочем, если реконструируемых кельтов наделить такими чертами характера, как щедрость, широта души и любопытство ко всему новому,- то между кельтами и славянами наметится полная взаимность....
      А еще - язык! В ХIХ веке, когда после окончательного исчезновения средневековых религиозно-государственных единств начали складываться современные нации,- главной объединительной чертой этноса сделался именно язык. И ХХ век это утвердил. В энциклопедии 1904 года славяне - "племя", в энциклопедии 1930 - "народы, говорящие на славянских языках". Последнее чистая правда, но подвох в том, что языковая близость - вовсе не залог единения, а чаще - причина яростного отталкиванья. Это верно, что словак и чех скорее поймут речь друг друга, чем речь немца или мадьяра. Но не сливаются близкие языки! Украинцы отделились от русских не из-за "сала", которые якобы съедали у них русские, а ради спасения мовы, и если насчет сала можно посмеяться (а сало - перепрятать), то тревога за язык - дело святое, и украинцы правы, считая, что от далекого английского они свою мову уж как-нибудь уберегут, а вот от близкого русского им ее не спасти - и раздолбали Союз ради языковой незалежности!
      Так что насчет близости славянских языков - не будем строить иллюзий. Не напоминайте хорватам, что у них с сербами один язык, они ответят, что этот общий язык - соблазн имперской эпохи, как и славянское единство (а если югославянское, так это для них еще опаснее), ибо корни у хорватов издревле - свои, особенные, отдельные (так что, глядишь, они и от "готов" без сожаления отложатся).
      Конечно, Югославия -это крайний, трагический случай внутриславянской разборки, но что-то в этой модели брезжит сокровенно родное...
      Желание жить на особицу?
      История свидетельствует: для того, чтобы славяне почувствовали, помимо трудноуловимой "взаимности", реальное единство, их надо очень сильно прижать извне. Крик "гей, славяне!" раздается, как правило, тогда, когда надо спасаться: от немцев ли, от турок, от австрийцев, от мадьяр, от кавказцев. Но как только внешняя угроза ослабевает,- тотчас всплывает вечное, неизбывное наше: "кичливый лях иль верный росс?" Заметьте, что самое громкое стихотворение Пушкина на славянскую тему пронизано ненавистью к французам за то, что они мешают нам, славянам, разбираться между собой, влезают чужаки в наши всегдашние домашние споры! Эти споры и есть наша вечная реальность? Русские вовсе не собираются вливаться в славянское море, напротив, они хотят поглотить славян в русском море. А те - упираются, не хотят тонуть в море, что раскинулось "от Перми до Тавриды, от финских хладных скал до пламенной Колхиды"...
      Но тогда что же это все-таки такое: славяне? Дуновение слова? Некий общий дух в восточно-европейских культурах? Конечно, и это. То есть, можно вычленить славянское в ритмах Дворжака, в пафосе Наровчатова, в истовости Селимовича, в юморе Чапека, в горечи Вайды... Можно проследить, как славянскими мотивами подкрепляют свои геополитические концепции публицисты (юго-западный вектор Константина Леонтьева, северо-восточный - Александра Солженицына). И всегда обнаружится - какой-нибудь "фронт"....
      Хочется в "тыл". Хочется понять славянство не как оборонительный щит, а как тип душевной организации.
      Русские - по Ключевскому - соединяют три душевных наследия: славянское, финское и тюркское.
      Что от кого?
      Пойдем от последнего, самого очевидного: от тюрок. От них у русских государственный инстинкт, вселенский размах-замах (греками в свой час маркированный). От финнов - мистика, таинственность (варягами маркированная): "мысли, тайны от туманов".
      Что же от славян?
      Я бы так сказал (опираясь не только на Ключевского, но на всех историков, описавших дотатарскую Русь): от славян в нас - любовь к нестандартным ситуациям. Эмоциональная взрывчатость, мгновенная мобилизация сил с мгновенной же демобилизацией. И - заражаемость. И - открытость. То, что русской классикой маркировано как всеотзывчивость, непредсказуемость, широта души...
      Широта "русского моря".
      Что же до островков, морю не поддающихся, то вот старый чешский диалог, вполне выражающий эту эмоциональную стихию.
      Ян Коллар: "Кто ты? Чех... Русский... Серб... А ты? Поляк. Сотрите это, пишите: славянин".
      Карел Гавличек: "Сначала я чех, потом славянин".
      Современный автор резюмирует: "Чех вспоминает, что он славянин, после четвертой-пятой кружки пива".
      Моя взаимность пану!
      ...ВЕЛИКОРОССЫ
      К ВОПРОСУ О НАЦИОНАЛЬНОЙ ГОРДОСТИ
      ВЕЛИКОРОССОВ
      Интересно: найдется ли теперь публицист, который рискнет увести из-под понятия "русская культура" его этнический фундамент, то есть великорусское начало? Я был уверен, что в наше этнопомешавшееся время такого автора не найти.
      Однако нашелся:
      "Великоруссы" - порождение умонастроений ХIХ-ХХ веков - развития этнографии, повального увлечения фольклором, собиранием народных песен, изучением плясок, обрядов и обычаев деревни, а также "пробуждения" национализмов, шедших рука об руку с ростом либерального и революционного движения..."
      "Кто этого не понимает, тот не поймет... почему орловского мужика называют великороссом, а Тургенева и Бунина, уроженцев той же Орловской губернии,- русскими".
      "Русский" и "великоросс" - понятия неслиянные. Одно означает аморфную этнографическую группу, стоящую на низком культурном уровне, другое категорию историческую, активный творческий слой народа, не связанный с какой бы то ни было "этнографией" - носитель души и пламени нашей истории..."
      Представляю себе чувства национал-патриотов, хоть чистых почвенников, хоть чистых государственников, когда в щель нашего растрескавшегося самосознания вводят такое жало, когда так решительно отсекают государство от почвы, а почву оставляют без государства.
      Однако это реальность: и историческая, и актуально-современная. Более того: она актуализована как историческая именно потому, что злободневна. Единственная из национальных проблем, которую так и не смогла решить советская идеология,- это проблема русской культуры: в качестве русской она так толком и не была отделена от советской. Взаимовыталкивание терминов прямо следовало из исторической реальности, а новейшая реальность вталкивала нас в новые неразрешимости. Например: "русские" имеют права на Крым и Севастополь, но "великороссы" таких прав не имеют...
      Где грань?
      В глуби времен.
      Ах, если бы мы, подобно Европе, где в "образцовых" единицах нации совпадали с государствами... впрочем, и Европа знавала всякое. И "римское" отнюдь не совпадало с италийским. И "Великобритания" из трех этносов сплавилась. И в Испании до сих пор решают, что такое каталонцы. Или баски. Что же говорить о России, где государство никогда не совпадало с этносом? Что это за племя: "Русь"? Да мы и слово-то это в истоке определить не можем. Зато понятие - однозначно, и изначально стоит оно вне, над, под, между... где угодно, только - не "внутри" племени. "Русь", собственно, это дружина, это княжеская властная структура, это государственный фермент в многоплеменном, непрерывно перемешивающемся растворе евразийского населения.
      Еще и то учтем, что раствор от веку не очень густ: хватает незаселенных пустот и в дебрях, и в степях бескрайних. Поэтому "Русь" не завоевывает "чужие земли", а занимает, заселяет их, скорее "охватывает", чем захватывает, скорее "присоединяет", чем вторгается, а существеннее всего: она облагает данью тех людей, что в тех пространствах живут (собственно, "Орда" делает то же самое).
      Из этого изначалья идет пустотный синдром нашего сознания, наказывающий нас нищетой второе тысячелетие: "земля - ничья". Отсюда и структурный принцип: власть - внеэтнична.
      Византийцы когда-то знали, что на этой земле "русь" собирает дань со "славян".
      Получается, что "славяне" в "русь" не входят?
      Входят. Наряду с кем угодно. Господствующая группа вербуется из всех: тут варяги, венгры, осетины, греки, хазары, финны, печенеги, торки, половцы. Естественно, сюда включаются и выходцы из полян, древлян, кривичей, дреговичей, вятичей - но родоплеменные связи не имеют веса, а важны функции: "русь" - это собиратели дани, и в то же время - арбитры местного населения, строители крепостей, организаторы походов, купцы и воины, вернее: купцы-воины.
      И когда настает пора идейного оформления этой власти - она находит себе отнюдь не национально-племенную санкцию. Она ставится как "православное царство". Она называет себя: "Третий Рим". Она претендует на "кафолическую миссию", то бишь, в новейших терминах, на "мировую" революцию, на "всечеловеческий" коммунистический порядок, на "вселенскую" истину (между прочим, не от национальных мыслителей нами полученную, а либо от "мировой религии", либо от "мировой науки").
      Конечно, в наше время никто не рискнет покинуть магический круг нации. В добрый час! Украинец пусть станет прежде всего украинцем, татарин - татарином, осетин - осетином. Великоросс - великороссом (казак казаком, помор - помором, чалдон - чалдоном и т.д.).
      Не знаю, возникнет ли культура донская или культура чалдонская, но что украинская и белорусская уже четко выделились из общерусского круга факт. Факт новейшей истории, независимый от того, есть ли у этих культур отдельные исторические корни (их сейчас интенсивно откапывают, особенно на Украине) или корень у всех единый ("Киев - мать городов русских").
      А вот превратится ли русская культура в великорусскую - вопрос открытый.
      И другой открытый вопрос: хотим ли мы этого?
      Разумеется, в великорусском начале больше органики. Но, спасая органику, рискуешь потерять многое: масштаб и то, что называется "всемирностью". Великорусской культуре, наверное, и не до того.
      Но если вы думаете о судьбе русской культуры,- очнитесь от гипноза этнической статистики.
      "Русский народ почти неуловим при статистическом методе изучения. Каждый русский может быть отнесен либо к великороссам, либо к украинцам, либо к полякам, немцам, грузинам, армянам. Гоголь - хохол, Пушкин - из арапов, Фонвизин - немец, Жуковский - турок, Багратион - грузин, Лорис-Меликов, Вахтангов, Хачатурян - армяне, Куприн - татарин, братья Рубинштейны, Левитан и Пастернак - евреи, добрая треть генералитета и чиновничества была из немцев. Можно без труда рассортировать эту группу. Так сейчас и делают: каждая национальность выискивает "своих" среди знаменитых русских и зачисляет их в свой национальный депозит. Мы можем с улыбкой следить за этой шовинистической игрой. Печать русского духа, русской культуры слишком глубоко оттиснута на каждом ее деятеле, на каждом произведении, чтобы можно было стереть ее или заменить другой печатью. Отмеченное ею никогда не будет носить ни великорусского, ни украинского, ни какого бы то ни было другого имени. И если, при статистическом подходе, "русских" можно растащить как избу по бревнышку, то есть в то же время что-то подобное цементу, что сплачивает эту группу в другом плане и делает ее прочнее железобетонного сооружения. Не оттого ли, что она не великорусская, а совсем другая по замыслу?"
      "Картина ее гибели - одна из самых драматических страниц нашей истории. Это победа полян, древлян, вятичей и радимичей над Русью".
      "Это прямая победа пензенского, полтавского, витебского над киевским, московским, петербургским. Это изоляция от мировой культуры, отказ от своего тысячелетнего прошлого, конец русской истории, ликвидация России. Это - крах надежд на национальное русское возрождение".
      Написано - в 1967 году, за четверть века до этнического извержения (Этны этносов), засыпавшего пеплом СССР и Российскую империю.
      Отдадим должное проницательности автора и спросим, наконец, кто такой.
      Ульянов.
      Николай Ульянов.
      Николай Иванович Ульянов, историк. Уроженец Петербурга (1904), выпускник Ленинградского университета (1927), сиделец Соловков и Норильска (с 1936), пленный остарбайтер (с 1941), эмигрант в Марокко (с 1947), эмигрант в США (с 1955)...
      ...Я попал в США летом 1987 года. Непринужденность этой фразы не отражает, конечно, того потрясения, которое я испытал от поездки, первой в моей жизни поездки в Новый Свет и, как я твердо знал, последней. Я был участником славистской конференции и Йелле и попал в маленький университетский городок Нью-Хэйвен, который и стал для меня "открытием Америки". Я ходил по тенистым тротуарам, задирал голову на кресты, созерцал полки книгохранилищ, вел диспуты с эмигрантами и читал надписи на могильных камнях местного кладбища. Америка казалась мне зазеркальем: все похоже, все всамделишно - и ни к чему не прикоснешься: сон. И вроде бы ни живой души родной, а что-то держит. Какая-то тайная гавань для души. Новая гавань. Нью-Хэйвен, как нареклось это место со времен первых голландских переселенцев.
      Теперь прочел в журнале "Родина", открывшем для нас наследие замечательного русского историка:
      "В Нью-Хэйвене, штат Коннектикут, Николай Иванович Ульянов жил и работал вплоть до своей кончины, последовавшей 7 марта 1985 года".
      Всего за два года с небольшим до того момента, когда я, ничего о нем не зная, прошел где-то около его могилы.
      Господи, как это было близко. Как теперь далеко!
      Ничтожные мгновенья в океане истории, где то ли тонет, то ли выплывает, обновляясь, великая русская культура.
      РУССКИЕ И НЕРУССКИЕ
      Отдадим должное поморскому юмору Шергина, а все же признаем, что одним юмором тут не отделаться: когда Фома Вылка "самоедским обычаем" сватает Иринью, испытываешь весьма сложные чувства. Что красавица ходит "вперевалку, как утка", это в известном смысле даже пикантно. Любовный диалог, уложенный в три реплики: "Идешь, девка, за меня замуж? - Ты меня прокормишь-ле? - Сыта будешь",- конечно, несколько утилитарен с точки зрения заветов Петрарки, однако колоритен и стремителен. Но когда в ответ на вопрос: "Бить порато станешь?" Фома отвечает: "Здоровее будешь" (а ты ждешь, что он ее успокоит: "Пальцем не трону!") - тут в сердце начинает шевелиться подлое сомнение: а что, и бил? Ведь не отрицает же! Прикладывал руку!
      А, собственно, какое у нас право переспрашивать? Да она с ним жизнь прожила; она старухой, когда его схоронила, только год протянула после; она же была счастлива! Так чего мы хотим? Почему самоеды должны жить по нашему кодексу?
      Еще недавно ответ на такой вопрос предполагался недвусмысленный: потому что есть нормы цивилизации. Потому что есть законы прогресса. Потому что на пути в светлое будущее народы преодолевают рознь и различия: выравниваются.
      Увы, мы тягостно перестраиваемся теперь в своих взглядах на пестрый мир. Рознь-то, может, и преодолима, в той или иной форме. А вот различия никогда. И не будет выравнивания. Эта психологическая переориентация драматична особенно для русских, привыкших ощущать себя великим, всемирным народом, со всечеловеческой задачей.
      Очень точно пишет историк Сергей Панарин в работе "Восток глазами русских": мы на Восток всегда смотрели как на дикое поле, которое надо "поднять" до своего уровня - выровнять, вытащить к свету и культуре. Это самонадеянно. И унизительно - для Востока. Но ведь и на Запад мы смотрели похоже, только перевернуто: как на удачную модель универсальной цивилизации, которой нужно технически овладеть и которую духовно оплодотворить.
      Банкротство этого подхода подвело нас к тяжелой психологической задаче: она лезвием посверкивает из ситуаций, в которые попадают русские люди. Вспоминается эстонская писательница Лилли Промет (впрочем, тогда еще советская), которая в повести "Примавера" описала туристический вояж, состоявшийся в "разгар застоя": одна ее спутница все возмущалась, что итальянцы не понимают по-русски. На довод, что итальянцы и не обязаны понимать, было отвечено:
      - Могли бы выучить! Все-таки язык Пушкина!
      Разумеется, Пушкин великий поэт. И на русском языке созданы мировые ценности. А все-таки приходится примириться с реальностью: не выучат. Больше того: могут даже и не знать нашего Пушкина. Не по невежеству. А потому, что история идет вперед, и в конце концов никто не обнимет необъятного. На просторах умножающегося человечества могут оказаться вполне культурные люди, которые ничего не будут знать ни о наших ценностях, ни о нашей многострадальности. Потому что у них будут свои ценности и свои страдания.
      Смириться с этим невероятно трудно. Русский исторический и духовный опыт по самой основе, по самому "замыслу Божьему" - опыт сопряжения, соединения. Я имею в виду именно русский опыт, а не, скажем, великорусский, этнически определенный; или даже славянский, с акцентом на "логике родства". Русская логика - братство. Равенство и братство. Со свободой всегда были проблемы - перехлестывалась в волю. Но братство было сметающее барьеры. И равенство без границ.
      Так изначально у нас. Государство зарождалось не как национальное, а как православное, вселенское, кафолическое. Империя конституировалась как новый Рим - как продолжение мирового дела. Советский Союз, наследник империи, мыслился как прообраз мирового устройства: ленточки герба были раскрыты...
      Нам невероятно трудно отказаться от этих амбиций. Не потому, что мы теряем "позицию силы" - силы у нас так и эдак потеряны. А потому, что мы теряем позицию благородства, альтруизма, самопожертвования. "Россия распинается за весь мир" - и вдруг миру не нужна эта жертва. Мы ко всем подходили как к равным себе - наше равенство отвергнуто. Из лучших, благородных соображений мы полагали русскую культуру в качестве универсальной - нам было отвечено, что русификация оскорбляет другие народы. Бессмысленно объяснять, что русская культура мыслилась нами не как национальная, а как всечеловеческая,- никто не станет слушать. Ибо русская культура оказалась все-таки национальной, да еще и изрядно ободранной ради всечеловечности.
      Надо пережить эту драму. Нас ожидает переоценка, полная страстей и разочарований, любви и ненависти. Это процесс тяжелый. Но живой.