Русские плюс

      Не надо подменять "графой в паспорте" творческую установку. Ни Осип Абдулов, ни Ефим Копелян, ни Марк Бернес, ни Леонид Утесов не существовали как евреи, а только как русские артисты. Да и Михаил Козаков, съездивший в Израиль (и довольно быстро вернувшийся), никаким боком к еврейству не прислонился. Во всяком случае, не больше, чем Михаил Ульянов, ставший евреем по роли.
      Но театр "Современник"! Галина Волчек, тот же Козаков, Игорь Кваша, Валентин Гафт, Валентин Никулин....
      Да, лучший театр поколения "шестидесятников" - это детище советской ментальности в ее чистом, интернациональном корне, это театр идеалистов, лишенных всякого этно-акцента, и это пример того, как в общее дело вносится общечеловеческий вклад. Евреи вкладывают в это дело талант и душу, вовсе не чувствуя себя евреями. Хотя внутренняя драма, скрытно обостряющая восприятие, здесь, наверное, присутствует. Можно, конечно, описать ее в этнических терминах. Но это другая реальность, и лучше ее без нужды не трогать.
      Поэт и публицист Дмитрий Быков (между прочим, объявивший, что он полукровка) высказывает мысль, что если еврей в сфере культуры остается только евреем, у него нет шансов подняться над местечковым уровнем.
      "Подлинные взлеты, духовные прорывы чаще всего возникают там, где еврей рвет со своей средой и пытается стать частью другого этноса... Для Пастернака в высшей степени оскорбительно было бы называться только евреем. Никто не усомнится в том, что евреи дали миру величайших литераторов и мыслителей, но верно это лишь применительно к тем, кто, как Хеллер и Маламуд, Мандельштам и Бродский, Эйнштейн и Ландау, стал гражданином мира. Но называть гением Шолом-Алейхема - увольте..."
      Это высказывание можно подвергнуть корректировке как по персоналиям, так и по этнической привязке. Вклады евреев в культуру американскую я вообще тут не комментирую, но и у них, и у нас "духовные прорывы" наиболее вероятны при столкновении стихий и сфер, отнюдь не только этнических. Что до нас, то у Пушкина интересно сопряжение "империи и свободы", гармонии и трагизма, а не только диалог эфиопских и славянских генов. Положим, Пушкин остается в черте непереводимости. Но Мандельштам и Бродский... я согласен: миру они дали больше, чем Шолом-Алейхем и Бялик, но ведь в данном случае мы хотим оценить то, что дали евреи не миру, а русской культуре ...
      Да, Мандельштам в какой-то мере сохраняет черты иудейского менталитета (раввинического, по определению С. Аверинцева), что остро сопоставлено с русской (точнее, советской) реальностью. Но Пастернак, совершенный в этом смысле "ассимилятор", вряд ли несет в своем менталитете что-то еврейское, разве что "всеотзывчивость" (по определению того же С.Аверинцева - хасидскую), которая уже неотличима от той всеотзывчивости, что в свое время открыл у полуэфиопа Пушкина полулитовец Достоевский.
      Вклад евреев в русскую культуру конкретно определяется в каждом индивидуальном случае тем и только тем, что именно вложено. Бродский, записавший свою поэтическую Одиссею на русском языке (и смолоду присягнувший русской классике в лице Боратынского), несомненно входит в историю русской словесности, но русская культура вряд ли сможет извлечь из его дара что-либо, кроме ненависти к Советской Державе и ее русской почве; все остальное в наследии великого поэта: предчувствие всеобщей гибели и обжигающе-ледяное одиночество перед Роком - принадлежит скорее все-таки именно миру, чем русской культуре.
      Меж тем Коржавин, столь же неотъемлемый от русской словесности и так же перенесшийся в Америку телом (не духом!), при всем своем родстве с "Абрамом Пружинером", невообразим вне русской духовной реальности и войдет в историю именно русской культуры как великий "шестидесятник", русский идеалист ХХ века. То, что при этом он еврей,- не более, чем подробность его биографии.
      Решусь на ономастический каламбур: Александр Борщаговский, написавший историю гибели Еврейского Антифашистского Комитета,- внес этим еврейский вклад в русскую культуру, а соседствующий с ним в справочниках Борщевский, всю жизнь комментировавший Герцена и Салтыкова-Щедрина, является просто русским литературоведом, и что он Соломон, теперь не интересно даже особистам.
      Тут тонкость в том, что творческое напряжение, продиктованное, говоря языком физиков, "разностью потенциалов", заставляет художников, не погасивших в себе "инородческого" начала, с особенной силой вживаться в русское бытие. Может, не случайно две артистки, в разные эпохи сыгравшие Аксинью в экранизациях шолоховского "Тихого Дона": Эмма Цесарская и Элина Быстрицкая - несли в себе еврейские гены: им-то казачья стать давалась далеко не "сама собой", а соответственно усилиям души. Соответственно этой душевной энергетике вышел и результат....
      Каждый случай такого рода уникален по определению. Михаил Калик, сделал неотразимо молдавский фильм "Человек идет за солнцем", а десятилетия спустя - необратимо еврейский фильм "И возвращается ветер". Вопрос: каким концом оба этих фильма: молдавский и еврейский - вкладываются в русскую культуру? - разрешается элементарно: в той степени, в какой русская культура воспринимает и принимает эти вклады.
      В какую культуру сделал вклад Марк Шагал, и что тут русского, если на его полотнах летают исключительно евреи, а живописной фактурой он связан с Францией, где прожил свой век? Только ли тем, что Витебск, над кровлями которого летают шагаловские евреи, был вписан в Российскую Империю, а при Советской власти молодой Шагал поучаствовал в делах русского авангарда?
      Да хоть бы и так. Возьмем - будет наше. Оттолкнем - мир подхватит.
      Оскар Рабин есть несомненный еврей, живущий и работающий во Франции. Но его ржавые селедки, распластанные на советских газетах, родились и обрели смысл именно в Лианозове, свидетельствуя о том "скотском образе жизни", который пришлось вести русским в ожидании третьей мировой войны. Я не знаю, еврейский или не еврейский это вклад, но это вклад реальный, и это вклад в русскую живопись и в русскую культуру.
      Я не знаю, в качестве кого: израильтянки-еврейки, украинки-киевлянки или русской москвички-универсантки Майя Каганская пишет свои блестящие исследования о Булгакове или Арцыбашеве, но я не мыслю русское литературоведение без ее работ.
      Я не берусь предсказывать, в какой мере культура грядущего Израиля признает своей прозу Дины Рубиной, но что ее проза: еврейско-русская, пограничная, разрывающаяся от противоречивых чувств и разнонаправленных векторов любви,- принадлежит русской прозе и русской культуре, я знаю твердо.
      Аналитики разнесут по полочкам. Потомки разберутся, где чье. Недолго осталось. В конце ХVIII века матушка Екатерина (она же Софья-Августа-Фредерика Ангальт-Цербстская - вы не пытались перевести последние два слова с немецкого? Посватанно-сербская?) "прикупила" евреев, открыв тем самым историю их драмы в России. Теперь эта драма заканчивается. "Еврейство в России завершает свой короткий век",- итожит Анатолий Казак в предисловии к своему справочнику "Евреи в русской культуре". Еврейство отходит на землю обетованную. Кто не отойдет, останется русским. Независимо от корней и генов. Сюжет завершается. Занавес близко.
      Возблагодарим судьбу за то, что драма завершилась, а еще больше за то, что она совершилась.
      ...НЕЕВРЕИ
      ЦАРЬ МЕЛЕХ
      Как бы вы ответили, уважаемые читатели, на такой провокационный вопрос: почему в корне названия старейшего казачьего поселения на Дону Кагальницкого городка - присутствует иудейское слово "кагал"?
      Этот вопрос был задан Михаилу Шолохову. Он ответил так:
      - Пока есть противостояние иудаизма и православия, мы не будем знать всей правды. Ни об истории казачества, ни об истории России.- И шутливо добавил, обращаясь к задавшему вопрос правдоискателю: - Ищи! Может, найдешь правду.
      Казачья повадка помогает автору "Тихого Дона" уйти от однозначного ответа (что свидетельствует о том, что великий летописец казачества, сам, как известно, по происхождению иногородний, действительно проникся вольным казачьим духом).
      Однако вопрос, как говорится, интересный. Пока православие и иудаизм противостоят друг другу, простого ответа на него ждать не приходится. Как и ответа на вопрос, была ли в реальности Хазария, а если была, то какая. Вместо нее в российской историографии веками маячило что-то эфемерно-туманное, неразумное (прилипло пушкинское словцо!), непоправимо обрезанное (то есть отрезанное от отечественной истории: впали в иудаизм, значит, чужие). В новейшей историографии (от Гумилева до Кожинова) Хазария как бы воскресает из псевдобытия (есть и роман А. Байгушева на эту тему), и именно - как непримиримый враг, фатальный геополитический оппонент Руси.
      Эта оппозиция, я думаю, переносится в хазарские времена из времен позднейших, когда Русь действительно противостояла "востоку",- хазары оказываются как бы в роли прото-татар. В реальности же ось напряжения проходила в доордынские времена не по линии Хазария - Русь, а по линии Хазария - Византия; Русь же, пластавшаяся между двумя этими силами, еще не была равновесным участником конфликта; она стала им позже - именно в результате борьбы с Ордой, но это произошло в эпоху, когда от Хазарского каганата остались одни воспоминания.
      Опять-таки: если писать историю "верхов": историю царств и религиозных доктрин,- тогда каганат, сопоставляемый с княжеством или ханством, может играть роль альтернативы, а иудаизм, в который вросла хазарская "верхушка" за 250 лет до крещения Руси, вполне может быть символически предъявлен Владимиру Красно Солнышко в качестве искуса при выборе веры.
      Но если говорить об истории народов (а история народов кажется мне не менее интересной, чем история престолов и алтарей), так ведь кроме хазарской "верхушки", впавшей в иудаизм, были еще и пастухи, гонявшие стада от Дона до Арала, купцы, торговавшие по всему этому ареалу, ремесленники, чьи изделия по сей день археологи находят от Венгрии до Армении...
      Оставляю в стороне поэтический вопрос о том, прикрыла или не прикрыла Хазария Западную Европу от азиатских кочевников, и если прикрыла, то лучше или хуже это вышло для истории, потому что в пору, когда этот вопрос был для Хазарии актуален, Русь еще только проектировалась, а когда Русь (опять-таки по Пушкину) действительно заслонила Запад от Востока, Хазарии уже не было.
      Я думаю, что для истории России (именно - для истории народов, ее составивших) не менее существен другой вопрос: вот те самые хазары, неразумные, обрезанные,- куда они после исчезновения каганата реально делись?
      Как куда? Рассеялись по евразийским просторам. Слились с тюрками, которым, по А. Кестлеру, приходились кровной родней. Слились со славянами, которым тоже были не чужды. Слились с еврейскими общинами Западной Европы... но это - обрезанная верхушка. Что же касается масс, то в пестрой массе хазарского населения, жившего под крышей каганата, превалировали (по свидетельствам мусульманских историков) два типа: "кара-хазары" и "ак-хазары", то есть "черные" (похожие на тюрок, а еще, как тогда считали, на индусов), и "белые" (рыжеволосые, светлоглазые, долговязые... на кого они похожи, решите сами). В общем, как собрался каганат из двунадесяти племен, так и рассыпался. Из кого собрался, пусть выясняют историки древности, а вот куда девался, это стоило бы выяснить историкам современности.
      Вот один из ручейков, выбившийся на поверхность: казаки мещерские. Диалект - смесь славянизмов и тюркизмов. На воротах - мезуза. Предпоследняя историческая затрещина получена от патриарха Филарета в 1619 году - за то, что в Смуту переметнулись к Лжедмитрию: за сей грех пришлось казакам из Мещеры передислоцироваться на Дон. Последняя затрещина - уже от Советской власти, в ходе общего "расказачивания". Так что к середине ХХ века мало кто из этих казаков помнил, откуда они.
      Один - помнил. Восемнадцатилетний кавалерист 247-го Уссурийского казачьего кавполка, в 1943 году по совету отца "попросившийся в кавалерию". По совету того же отца о своем "мещерском" происхождении благоразумно помалкивал. Однако со слов своей бабки Федоры Давыдовны (хорошее сочетание) знал много тюркских выражений. И еще знал, что значит его фамилия: Подоксик (возьмите карту Мещеры и найдите реку Подоксу).
      Участвовал казак в последней конной атаке ХХ века под Муданьцзяном. Служил в Советской Армии до 1954 года. Вышел в отставку в чине подполковника.
      Он-то и спросил Шолохова о Кагальницком городке. На правах знакомого. Потому что и Шолохов, в военные годы посетивший их полк, спросил, какие тот парень знает фамилии дореестровых казаков. Фамилии оказались такие: Алимов, Баскаков, Малкин, Бирюков, Бердников, Чурхин, Мелехов....
      Оставляя любителям ономастики распознание тюркских и славянских антропонимов в этом списке, раскрою один, для почитателей Шолохова особенно любопытный: Мелех - это царь. На иврите.
      Прочие подробности - в статье Е. Подоксика в 15 номере журнала "Русский еврей" за 2000 год.
      С ДВУХ СТОРОН
      С двух сторон ощущаешь на себе возможные, невозможные и еще нарастающие упреки и обвинения.
      Александр Солженицын. Двести лет вместе. Том 1.
      1.Бикфордов шнур длиною в двести лет
      Самый остроумный отзыв, донесшийся с русской стороны: для обоюдного взрыва обид хватило бы в этой книге и обложки... Соединить в одном сюжете русских и евреев! Нерасторопные русские если еще не обиделись, то обидятся непременно, как только почувствуют, что обиделись расторопные евреи. А та сторона уж точно в обиде. "Солженицын пишет, что у него много друзей-евреев. А зачем он их считает?"
      Вообще-то я не помню, чтобы Солженицын оправдывался друзьями-евреями (такого рода оправдания действительно отдают пошлостью, но все зависит от контекста). Зачем он из считает? Затем, что он в данном случае исследует эту тему. Если бы он писал о шведах или о тасманийцах, считал бы и их.
      Если же вы думаете, что евреев пересчитывают без повода и причины одни только антисемиты (в годы гонений в интеллигентской среде так боялись самого слова, что антисемитом казался каждый нееврей, произносящий слово "еврей"), то отвечу: их считают без повода, но не без причины. А причина та, что евреи, хотят они того или нет, тысячи лет являются фактором мировой истории. Если перестанут, тогда их никто и считать не будет. Вы этого хотите?
      У меня появление книги Солженицына вызвало совсем иные чувства. Сам факт появления такой его книги. Подумалось: как, он и это успел?! И сил хватило, и времени! И никто не ведал, что готовится такое! Втайне, что ли, работал, как в советские времена? Во хватка, во схрон - молодец, зек!
      Теперь насчет обилия материала. Иронизируют: "цитатник". Переворошил пару-тройку энциклопедий... Надрал вырезок... А с другой стороны: "неточная тенденциозная подборка цитат".
      Вы можете объяснить, что такое "точная подборка цитат"? Это, надо думать, вся, как формулируют социологи, генеральная совокупность: все, что написано. А подборка (социологи говорят: выборка) всегда так или иначе тенденциозна. Что бы вы ни выбрали, вам скажут: у вас тенденция.
      Дойдем и до тенденции, а пока - о солженицынской выборке. Там не пара-тройка энциклопедий (хотя и они тоже). Там к каждой из двенадцати глав - сотня ссылок. "Цитатник"? Да! Любой поворот исторического течения событий выщупан свидетельствами, так что от свидетельства к свидетельству выстраивается сюжет, читаемый запоем. Нет, это не "цитатник", господа заседатели, и не "фактограф", - это драма, выстроенная из исторических реплик, прошитая острым пунктиром ремарок.
      Ремарки эти выдержаны в убойном солженицынском стиле - и потому, что непоёжисты, то есть пахнут "Словарем расширений" и - узнаваемы по неотступной точности эмоционального окраса. Кто подлец, кто трус, кто болван, кто проныра - в каждом эпизоде сказано очень даже определенно.
      И - главная загадка, потаенный нерв, бытийный парадокс текста: при беспощадности частных оценок - сверхзадача щадящая: ни на чью сторону не встать! Если обе стороны виноваты, то пусть обе и каются, причем сами, без указующего перста от правосудного автора (таких призывов к чужому покаянию сейчас полно, и всегда зовущий других выглядит самым совестливым). Так вот: эту мерихлюндию Солженицын спокойно отводит. Он "погружен не в полемику, а в события". Он исследователь (подчеркну: художественный исследователь, то есть вооруженный писательской психологической интуицией), а не прокурор и не адвокат. И не метафизик-проповедник. Метафизику он тоже отводит. Хотя знает, что она "есть", и предупреждает об этом читателей.
      Тем не менее ему очередной упрек: зачем уклонился? Зачем не взял в расчет религиозную несовместимость евреев и русских? В ней-де все дело: "все от иудофобии, то есть от неприятия иудаизма".
      Отвечу на это так: если все упереть в несовместимость религиозных начал, то и толковать не о чем, кроме, как о том, что они несовместимы. Такие начала в принципе несопрягаемы и даже необсуждаемы, они - предмет веры, результат духовного опыта, сокровение судьбы. Ни один иудей не объяснит вам и не докажет, что хорошего в том, чтобы придерживаться шести сотен ритуальных запретов тысячелетней давности, и зачем надо быть богоизбранным народом, точно так же, как ни один православный не растолкует вам внятно, зачем ему древлее благочестие и чем ему не угоден римский папа. Это именно метафизика, с этим надо жить, то есть уживаться, не пытаясь ничего свести к общему знаменателю и признавая, что религиозная пестрота в человечестве природна и будет всегда.
      Упереть русско-еврейский вопрос в юдофобию или христолюбие - значит не наплодить ничего, кроме новых обид. Правильно Солженицын "небесное оставил Богу".
      Это не значит, что в его исследовании вообще нет метафизической сверхзадачи. Она есть, только возникает из "событий" как бы "сама собой". Это план "историко-бытийный", историософский, соотносимый с дальним смыслом событий и прежде всего - с судьбами стран и народов. В конце концов, это и геополитический аспект тоже, в каковой мы теперь все время с изумлением утыкаемся. В таком общечеловеческом контексте действующие лица солженицынской драмы обретают символическую значимость и требуют от автора чисто писательской интуиции.
      Действуют тут два собирательных героя: евреи и русские.
      Евреи в этой драме динамичны, практичны, беспокойны, предприимчивы, шумливы, сметливы, неугомонны, увертливы, упорны (самоупорны), фанатичны, страстны, чутки и быстры, отточенно напористы, талантливы к учению, радикальны в решениях и действиях, блистательны умом и пером, замечательно слитны духом, они "плуты и обманщики", у них "ловкость и энергия", они борцы, говоруны, теоретики и всегда знают, что делать.
      Русские - не знают, что делать. Они делают все невпопад, растерянны, нерасторопны, великодушны, недальновидны, непрактичны, рыхлы духом и - в стыке с евреями, то есть в той точке, где сходится с еврейским галутом русская интеллигенция, - русские, как и евреи, - пламенно беспочвенны.
      В концентрации, какую я придал этим характеристикам, они могут показаться обидными (кое-что я взял в кавычки: это определения, данные другими авторами, коих Солженицын цитирует, но не оспаривает). Однако в каждом конкретном случае эти определения, четко привязанные к событиям, выдают в авторе их не столько решительность, сколько опаску: боязнь обидеть, перейти грань.
      Он нигде и не перешел грани. Он эту грань перелетел, отнесясь в сверхзадаче к смыслу драмы: к тому, что свело русских и евреев во всемирной истории, почему этот контакт оказался столь значим, и чему мы научили друг друга, в том числе и горькими уроками.
      Не хочется выверять, где и как Солженицын подобрал цитаты, или ловить его на фактах. А то еще и сам поймаешься. Я, например, раньше знал, что Ходасевич - внук Брафмана, но, возможно, что Солженицын выяснил точнее, что - внучатый племянник. Или: у Солженицына уловка французов при Березине состоит в том, что они через евреев подбросили Чичагову ложные сведения о месте переправы, и адмирал поверил. Я знаю другую версию: объегорили французы Чичагова тоньше: подослали евреев с истинными сведениями, рассчитывая, что евреям адмирал не поверит, и тот не поверил-таки: попался. Вообще обильнейшая по материалу книга содержит бездну увлекательных конкретных сюжетов, но важнее общий ее сюжет: русско-еврейский дуэт в мировой истории и смысл его.
      Вопросы в связи с этим возникают вечные, то есть проклятые, окончательного решения не имеющие. Думать над ними в связи с книгой Солженицына - счастливый труд.
      Вот и подумаем.
      2.Вопрос не столько еврейский, сколько русский
      В 1772 году Россия прикромсала себе треть Польши со стотысячным еврейским населением; "от этого года надо датировать первое значительное скрещение еврейской и русской судьбы".
      Тогда встал практический вопрос: что делать с евреями? Приснопамятные впечатления от них были какие-то... неисследимые.
      Петр I говорил, что они плуты и обманщики. Однако говорил и другое: что ему безразлично, крещен ли человек или обрезан, знал бы дело да был бы порядочен. Шафиров выходит аж в вице-канцлеры, хотя и мошенник. Как возвышен и куда больший мошенник Меншиков, крещеный необрезанный. Оба знают дело.
      Екатерина I под давлением того же Меншикова повелевает выслать евреев из Украины и из российских городов. Год спустя выясняется, что указ не исполнен.
      Вы следите за лейтмотивом?
      Анна Иоанновна еще раз указывает: евреям - убраться! Вообще за границу. Земли им в Малороссии не давать!
      Ничего не выполнено.
      Елизавета Петровна, прославившаяся фразой: "От врагов Христовых не желаю интересной прибыли", - запрещает врагам "жить в нашей империи". Враги вроде бы выезжают, а потом выясняется, что они опять тут.
      Екатерина II, учтя неудачи своей кроткой предшественницы, действует хитрее: она декларирует по отношению к евреям государственную строгость, но втайне им сочувствует и помогает. "Императрица... вынуждена прибегнуть к конспирации!" - не без одобрения комментирует бывший зек Солженицын.
      Однако делать с евреями что-то все-таки надо. Во всяком случае, надо пресечь шинкарские их дела, от которых стонет и спивается беззащитное славянство. В целях искоренить это безобразие решено выселить евреев из деревень в города.
      Исполнение буксует, потому что непостижимым образом деревни переименованы в города. Евреи остаются на месте. Беззащитные славяне тоже. Питие продолжается.
      Гаврило Державин, отложив лирическое перо, едет в Западные губернии, чтобы разработать программу извлечения евреев из шинкарско-кагальской тьмы и вовлечения их в общероссийскую жизнь. Евреи не спорят, разве что одна ушлая винокурщица пишет кляузу, будто тот побил ее палкой, отчего она преждевременно родила. Но сей навет опровергнут. А дальше? Державинские проекты утоплены тихо и бесповоротно. Отпав от проблемы, великий поэт возносит ко Всевышнему следующий вопль: "Ежели Всевысочайший Промысл, для исполнения каких своих неведомых намерений, сей по нравам своим опасный народ оставляет на поверхности земной и его не истребляет, то должны его терпеть и правительства, под скиптр коих он прибегнул..."
      Скиптр переходит к Александру I. Вновь решено выдворить сей опасный народ из деревень. Вряд ли это удалось бы и при спокойной обстановке, замечает Солженицын, видимо, слегка уже устающий от этой песенки, - а тут еще Наполеон с войной... В общем, выселение отсрочивают, и евреи остаются на месте... а потом вдруг кидаются переселяться тайно, без позволения и даже без паспортов. Сколько ушло, сколько осталось, учесть не представляется возможным.
      Даже предпринятое в Риге пустяшное дело: переодеть евреев из вызывающих лапсердаков в общепринятое там "немецкое платье" - никак не исполнятся: государь, смирясь, это дело откладывает.
      Поначалу кажется, что этот попутный мотивчик возникает в солженицынском повествовании непроизвольно... да он и должен возникать как бы непроизвольно. Но когда мотив перетекает в лейтмотив, закрадывается мысль: не он ли определяет и мелодию?
      Разумеется, не одни евреи исхитряются в уклонении от ударов державной длани; русские спокон веку делают то же самое (Иоанн Грозный, закабаляя народ в крепостное бесправие, объяснял, что иначе он не может дознаться, где гуляют в тот или иной момент его подданные). И, конечно, не на одних евреях российская власть демонстрирует свою медвежью неповоротливость и воловью нераспорядительность. Но с евреями этот сюжет обретает такое виртуозное постоянство, что изворотливость описываемого племени заслуженно входит в легенды.
      Николай I, чья административная решительность сравнима с моральной озабоченностью, придает делу новый и достаточно тонкий оттенок: евреям запрещено пользоваться христианской прислугой, так как это "оскорбляет в женщинах христианскую веру".
      Распоряжение не исполняется. Доклады до назначения не доходят. Решено брать евреев в рекруты - они не даются, утекают, мера остановлена по причине невозможности справиться с "безотчетной и бесконтурной еврейской массой". Решено (очередной раз) выселить евреев из деревень - выселение вязнет и тормозится. Им пытаются запретить торговать водкой лично - ничего не выходит. Заходят с другого боку: запрещают евреям держать почтовые станции ("а при них... постоялые дворы с шинками") - отменяется и это.
      Наконец, окстясь, пробуют втянуть евреев в общероссийское просвещение. Евреи сопротивляются: "Венценосный изверг приказывает обучать евреев русской грамоте" - иронизируют они и, разгадывая в планах Уварова тайную ассимиляторскую цель, уклоняются от русских школ так же ловко, как уклонялись от рекрутчины. (А два царствования спустя кинутся поступать в школы и университеты, правдами и неправдами преодолевая процентную норму, и опять - поперек воли властей!).
      Ну и народец.
      Не хотят пахать - хотят ремесленничать, любыми путями самовольно уходят в ремесло, но едва это дозволено, и власть пытается определить евреев в цеха, то есть в "принудительное производственное обучение", уклоняются!
      Даже такая вроде бы законно-логичная мера как запрет контрабанды и попытка выселить евреев-контрабандистов из приграничной полосы, выворачивается в их пользу и проваливается, произведя тот единственный эффект, что вся Европа с возмущением клеймит Россию, которая, как сказали бы теперь, плевать хотела на права человека.
      Николай I пытался взнуздать - Александр II отпускает поводья: никаких ограничений! Расселяйтесь! Торгуйте! Учитесь! Включайтесь в общероссийскую жизнь! Берите наконец землю...
      Землю окончательно отказываются брать. Впрочем, с землей - особый сюжет. А наш лейтмотив продолжается: не входят евреи в общероссийскую жизнь. А входят - в антироссийскую: бунтарскую, мятежную, интернациональную, революционную.
      И что же? От этого самого революционного движения они и получают погром (народовольцы: "Бей евреев, а там доберемся и до помещиков"). Однако и участие евреев в революционном движении - тоже тема особая, сейчас я о другом: о фатальном соскальзывании еврейского "вопроса" со среднеразумной линии. Русские бомбисты говорят: "Пошло против евреев - так не отстать бы от народа!" Но и еврейские бомбисты говорят то же: не отстать! Едва какое-то право добыто, "то уже сочтено и мелочью". Давай все! Все та же своя потаенная логика. Если не назад выскальзывают, и не в сторону, то вперед.
      В сторону тоже: с конца либеральной эпохи начинается эмиграция первый вестник конца двухсотлетнего совместного бытия, забрезжившая развязка сюжета.
      Сюжет итожит Ипатьевский Комитет, по счету девятый (!) ради разрешения еврейской проблемы. Итог: все усилия правительства по слиянию евреев с прочим населением тщетны.
      Полдистанции пройдено: век усилий. Уклонились-таки!
      Вот я и спрашиваю: где пружина? Независимо от конкретных причин в тот или иной период - что за тайна в поведении этого народа? Какая сверхзадача писана ему на роду? Каков, говоря державинским штилем, Всевысочайший Промысл, велящий ему так фанатично уклоняться от внешних воздействий дурных ли, добрых? Что за инстинкт диктует ему выскальзывать - инстинкт, который для этого народа сильнее, выше (или глубже?), фундаментальнее, онтологичнее, то есть бытийно важнее всех прочих благ или жертв? Инстинкт самосохранения народа - это самоцель? Или, как мог бы сказать автор "Матренина двора" (и как сказал он по поводу прискорбного состояния другой стороны) - превыше всего - инстинкт народосбережения?
      А если это и есть - Замысел, который ведет "сквозь все"? Опыт идентичности, мистика имени. Вот уже, кажется, ничего нет: ни языка, ни веры, ни имени... Что остается? "Что-то"... Дуновение эфира, воздух...
      И вися в воздухе, питаясь воздухом, люди воздуха из воздуха же способны вернуть все, что отдали: язык, веру, землю. Люди, более всего боявшиеся "прирасти к месту", прирастают-таки к месту... только не к тому, какое им предлагалось...
      Значит, разгадка - в самом феномене сплочения? "Жить по Закону и никак не смешиваться с окружающими народами, в этом и испытание", - доводит Солженицын до формулы неисследимый дух еврейства.
      И оценивает его применительно уже к нашей стороне:
      "Более чем двухтысячелетнее сохранение еврейского народа в рассеянии вызывает изумление и уважение. - И дальше, с горечью: - Нам, русским - даже малую долю такого изоляционизма ставят в отвратительную вину".
      Так если бы! Но такой спаянности, такой обособленности, такой преданности имени нет между русскими. Вольные мы люди, гуляем!
      Сознавая это, великий русский писатель говорит: "рассматриваемый вопрос - не столько еврейский, сколько русский"
      По каковой причине он им так пристально и занимается.
      3.Земельный вопрос для людей воздуха
      Оставляю в стороне все шатания и колебания русской власти, то сажающей евреев на землю, то сгоняющей их с земли: повороты здесь столь круты и неожиданны, что даже Лев Толстой высказался на сей счет невпопад, так что Солженицын переспросил: "На каких облаках он жил?"
      На облаках, как известно, предпочитали жить евреи. И это висение на облаках, то есть отрешение от земли, подкрепляется не столько даже реакцией на правительственные постановления (от исполнения коих евреи, как мы видели, уклоняются виртуозно), сколько некими прирожденными, то есть едва ли не биологически непреодолимыми свойствами тела и души, каковые никакому научному исследованию явно не поддаются, а именно и только художественному.