Русские плюс

      Что же, "Степь" не убивала? Убивала. В драках. Но не истребляла этнически. Была жуткая драка в ХIII веке... если вникать в поводы, то и мы не без греха: влезли в тяжбу татар с половцами, убили послов... Поверили предсказанию: "Сегодня посекут нас, а завтра вас". Посекли? Опять-таки, в драке - да. Но если "поводы" драк оставить беллетристам, а опереться на геополитическую реальность,- разве татары уничтожали русских как народ, как этнос? Брали дань, ограничивали в правах, считали своими подданными, но ни культуру, ни веру не трогали, и не истребляли же, как немцы - пруссов и как Гитлер собирался - нас!
      А Мамай?
      А Мамай, выражаясь "по-современному", мог считать себя командующим федеральными войсками, посланными для подавления мятежа сепаратистов в улусе Джучиевом. Вы встаньте мысленно на "их сторону"!
      Так они же - волки!
      А это откуда посмотреть. В их глазах мы - волки. Скажу Л. Игошеву как Лев Льву,- очень неприятно чувствовать себя зверем-карателем. Половину души надо ампутировать, чтобы притерпеться. Надо какое-то искусственное самоощущение в себе воспитать: мы, мол, себя и своих защищаем, а прочих держим в покорности. Еще мы большие гуманисты в том смысле, что, заловив "Степь", не вычистили ее полным геноцидом. Знаете, что мне напоминает этот игошевский пассаж? Анекдот про Ильича: "А мог бы и расстрелять".
      В чем коренная разница наших позиций?
      Мой оппонент исходит из того, что изначально существует некая этнически "чистая" фракция ("свои"), которая отбивается от "чужих", добивает их. Или щадит. А я исхожу из того, что никаких исходно "чистых" этносов нет и не бывает; они складываются, смешиваются, меняются.
      Мой оппонент надеется и впредь сохранить такую этнически "чистую" фракцию (что-то вроде древнееврейских зилотов?), чтобы она держала "нечистых" в узде. Я же исхожу из того, что ничего "чистого" все равно не сохранить, даже если его и выведешь: смешение этнических элементов неизбежно.
      Мой оппонент считает, что "мы" - одно, а "они" - другое. Я же считаю, что "мы" - уже плод смешений. Мы - потомки и наследники и "Руси", и "Степи". Со времен Узбяга только и делаем, что смешиваемся. И стали русские великой нацией не потому, что произошли от "своих", а потому что нашли общую идею, вокруг которой люди захотели сплотиться.
      Была идея, да сплыла. Отсюда и нервы.
      Значит, вопрос в том, какую идею мы найдем сейчас, или, как сказал бы другой мой оппонент,- каким содержанием мы наполним "русскую идею", изрядно выхолощенную в ходе разборок.
      Найдем общечеловеческий, мировой, вселенский смысл этой идеи - будет у нас моральное право наводить порядок в "чеченских тупиках". Останемся как русские в пределах "чистого этноса",- тогда, извините: ты, значитца, волк, и я волк, так у волка с волком какой разговор может быть? Это я перефразирую замечательную интерпретацию дарвиновского учения, которую один наш дворник излагал одному нашему философу.
      Иметь "криминальное государство под боком", конечно, плохо. Ну, так против криминала должен стоять закон. А если вы полагаете, что "они" - не просто "другое племя", а "другой космос", "другая вселенная", то есть, как волки, стоят вне закона,- какое у вас тогда право лезть туда со своими законами? Право сильного? Так не будет конца крови. Сегодня ты силен, завтра ослаб. И тебя затравят так же, как ты травил других.
      Вот почему я - за "империю". За "федерацию", "содружество", "союз", что угодно - только не за "ваших-наших".
      Живешь с соседями в мире - ради бога: тут можно быть несхожими, даже интересно для обмена. А если нет мира, если - сплошная несовместимость? Тогда - смешиваться. Искать то общее, в чем несовместимость отодвинется на второй план, в нижний уровень. Иначе - бесконечный "кровавый кабак".
      Что еще страшно: объявляют-то облаву на "чужих", на "волков", на "хищников", а оборачивается все - на самих себя, и давят все сапогами в собственном доме. Примеры были.
      Надеюсь, при нас этого не будет.
      На что надеюсь?
      На здравый смысл, который спрятан у русских под напускной дурью и бесшабашностью.
      * * *
      Упрекнули меня еще, что в диалоге с оппонентами "цепляюсь за отдельные фразы". Правильно, цепляюсь. Именно за те фразы, которые кажутся мне интересными для дальнейшего разговора. Это не значит, что я не вижу общих оценок и характеристик, адресованных мне по ходу дела. Один товарищ, например, заметил, что моя позиция по русскому вопросу и мои взгляды на место русских в России настолько ему "ясны", что спорить с ними и опровергать их "нет нужды". Другой товарищ обиделся на мой тон: "демократический" и "интеллигентский".
      Первому товарищу я по существу его позиций и взглядов тоже не отвечаю. "Нет нужды".
      Второму товарищу отвечу так: за сорок лет работы я пару раз пытался писать в антиинтеллигентском тоне - не получилось.
      КТО ЖЕ МЫ?
      При всей бесконечности предлагаемых нам недоказуемых версий на вопрос "русские - кто мы?" возможен только один простой, исчерпывающий и неопровержимый ответ: "Мы - русские".
      И достаточно. Есть имя - есть стержень.
      Драматичнейший в нашей недавней истории момент - когда большевики переименовали русских в советских. Понять-то их можно: надо было преодолеть национально-государственную косность, подняться над границами, ощутить единство в каком-то высшем, всемирном смысле. Но рухнул "коммунизм" - и посыпался "смысл" в прежние формы: государственные, национально-этнические, религиозно-конфессиональные.
      С государством у русских связь особая. Вне государства мы раскалываемся, рассеиваемся. Немцы и французы могут объявить свои державы открытыми для "всех французов" или для "всех немцев", где бы они ни жили. У нас - отъехавший советский автоматически делался антисоветским. У отъехавшего русского оставалось только происхождение. Вдвинутое в эту нишу понятие "родина всех пролетариев" оказалось так же недолговечно, как и само понятие "пролетарий".
      Теперь русское вновь проступает из-под пролетарского, из-под советского. И опять государственные створы не держат заключенного в них содержания: оно, это содержание, оказывается выше и глубже государственности, оно зависает. При нынешнем распаде Империи это отдается болью. Но и надеждой: государственные формы умирают - "русскость" остается. В сущности, каждые пять-шесть поколений что-нибудь да меняется в государстве: династия, система, флаг, гимн, герб. Границы ползают туда-сюда... а русское в людях - остается.
      Национальное, этническое, племенное? Смешно, попробуйте заречься от грядущих смешений: русские - полиэтническое целое, никогда другими не были, и нет надежд, что когда-нибудь мы сможем так изолироваться, чтобы возникла племенная чистота: не сможем и не захотим. Русское - шире и важней этнического.
      Конфессия? Исторически - важнейший фермент. Русское замешано на православном. Но куда вы денете миллионы атеистов - они что, не русские? А миллионы сектантов? А куда русские католики пойдут? Да хоть бы и в ислам впали - а русское останется.
      Что же, что? Культура? Язык? Память? Да, и это, и это. Пушкин и Толстой, Брюллов и Левитан, Герцен и Бердяев. Нарочно беру "эфиопа", "немца", "еврея", "француза", чтобы еще раз прочувствовать: культура - не национальная прописка, а духовная задача.
      Язык? Огромной важности фактор, первоэлемент, величайшая, нетленная ценность. Но - "тлеет" и язык. Века и на нем сказываются. Русский - уже ответвление от архаичного корня; украинский и белорусский к корню ближе и в этом смысле "чище"; русский же поближе к "татарам", к мировому "эсперанто", к интернациональному волапюку. Мировая роль русского языка под вопросом, зональный ареал еще держится, но вечных языков нет; пробьет час и английского и испанского как языков мировых; любой язык, охватывающий огромную массу, с ходом истории выбрасывает из себя говоры, жаргоны, диалекты; любое наречие, обрастя словарями и выйдя из-под грамматического диктата "центра", может объявить лингвистическую независимость. Дробится и русский. Есть речь сибирская, речь северная, есть донские говоры, волжские, уральские... Но есть и то русское, что всех нас, акающих и окающих, все-таки роднит, и это русское - шире, глубже, чем язык, медленно ворочающийся в вековых текстах и быстро оборачивающийся в живом общении.
      Память истории? Да, это почти равновелико осознанию русскости. Но попробуй удержать память, когда то одну, то другую эпоху вышибают из этой памяти как "нерусскую", и удержать вместе надо не органично перетекающие времена, а кроваво сталкивающиеся. Кровавые, полные ненависти - а все равно удержать надо. Потому что и они - наши.
      Есть что-то магнетическое, сверхразумное в верности русскому имени. Ощущение духовной задачи, проходящей сквозь все: сквозь границы, сквозь эпохи, сквозь доктрины. Сквозь смертельную борьбу, где свои пластаются и путаются с чужими.
      Эта духовная задача окончательно неопределима. Она не может завершиться гармонией, она только тогда и ощущается, когда проходит сквозь частокол невозможностей. Сквозь половецкое, византийское, монгольское, европейское, составившее Россию. Сквозь старый взаимоупор западников и славянофилов. Сквозь новое взаимоозлобление "демократов" и "патриотов".
      Вот как-то собрали их вместе: высказывайтесь! Все "края" тут: от Сироткина до Новодворской, от Кожинова до Светланы Кайдаш, от Терехова до Гачева. Положили перед ними взаимоисключающие суждения русских историков позапрошлого века: от Щапова до Сикорского, выбрали из прошлого самое горячее: поджечь нынешних.
      Вспыхнуло.
      - Мы как-никак существуем!
      - Нет, мы не существуем!
      - Мы одурели!
      - Нет, это вы одурели!
      - Мы вообще не можем знать, кто мы и что мы!
      - Нет, отчего же, знаем: нам бы в американский Твин Пикс, но только без убийств и призраков!
      Это - самая эпатажная точка, прямой вызов: Россия должна сдать экзамен Западу; не сдаст - пусть пропадает, не жалко.
      Не пугайтесь. Когда Валерия Новодворская пишет это, я ей не верю. Потому что если она получит комфорт и уютное сытое довольство с цветными этикетками, то перестанет писать свои возмутительные тексты, а это для нее конец. Так что и ее ненависть ко всему русскому - чисто русская.
      Пока спор идет внутри культуры - это благо. Такой спор бесконечен, но и живителен. Страшно, если пойдет "на ножи": тогда идеи будут убивать.
      Но даже и в этом, страшном случае - надо удержать русское имя, русскую духовную задачу.
      Быть русскими не только в счастье, но и в беде.
      ЭПИЛОГ
      ГЛОБАЛЬНОЕ И НАЦИОНАЛЬНОЕ: ЧЬЯ ВОЗЬМЕТ?
      Гёте не знал слова "глобализация". Однако первым, насколько я знаю, употребил словосочетание "мировая литература". Так что есть соблазн предположить, что тогда она и началась. Хотя она началась раньше. Всегда, во все времена была соотнесенность частей человеческой культуры - при всей нерегулярности прямых контактов и перекличек; мы теперь, составляя и изучая историю "мировой литературы", эту общую историю достаточно логично "вычитываем" из невообразимо далеких текстов: что-то заложено, что-то таится, что-то общечеловеческое присутствует в замысле о человечестве, и существует столько же, сколько сама человеческая культура.
      Вы скажете, что именно и только теперь прямые контакты и непрерывные переклички ощутимо привели ко "всемирному процессу", к "мэйнстриму", к "общему потоку", на фоне которого барахтанье отдельных национальных организмов может вызвать у знатока лишь улыбку.
      Я отвечу, что улыбки будут взаимными, потому что всякое усиление интегральных тенденций в культуре сопровождается усилением локального им сопротивления под любыми флагами. Взаимоупор противоположных факторов неизбежен, иначе - системный коллапс.
      Вы скажете: а Интернет?! Разве можно сравнить скорость почтовой клячи, двести лет назад тащившей воз взаимоперевода,- и нынешние электронно-синхронные молнии, доставляющие прямо пред мои очи все, что в этот момент пишется на той стороне Атлантики?
      Я соглашусь, что электроника, конечно, способна в считанные мгновенья доставить все, что сочинено на брегах мирового литературного океана, пред мои очи, да очи не вместят. Общение ограничено не техническими возможностями, а потенциями человеческого организма, который живет все-таки не десятью, а одной жизнью.
      Вы скажете: но масштабы и рост словесного самовыражения на рубеже третьего тысячелетия христианской эры беспрецедентны, и это факт.
      Я замечу, что на всякий упрямый факт найдется другой упрямый факт, и на всякий рост имеется своя пробка, которая отключит энергию при фатальном перевесе литературоцентризма. Весь этот буквенный край возьмет да и отколется, и отплывет во тьму архивов, то есть люди просто перестанут читать. Что сейчас, кстати, и происходит.
      Я способен воспринять столько, сколько способен переработать, освоить, присвоить. Разумеется, читая Умберто Эко или Милорада Павича, я могу вычленить то общее, что у них есть и что отходит на уровень "глобальности", точно так же, как я могу уловить, где там итальянское, а где югославянское. Ну и что? А то, что по-настоящему я в этот опыт вникну не тогда, когда соотнесу его с теми или иными умопостигаемыми сущностями, а лишь тогда, когда переживу его - как свой. То есть когда он станет моим русским опытом. Когда я введу его в контекст моей культуры.
      Какой - "моей"? Национальной, наконец?
      Только "наконец", не раньше. И без конца уточняя этот термин.
      Копится национальное, местное, локальное, конкретное, почвенное, непосредственное, низовое - всегда. И всегда пытается охватить его интегральное. Когда есть то, что можно соединить воедино, возникает объединительная тяга. Империи - попытки соединить пестрое в единое. Все великие культуры созданы если не на почве империй, то в рамках империй.
      Что обрамляется?
      А то самое, локальное, что подымается "снизу" и ищет контекста, в последнем пределе - контекста вселенского.
      Вопрос в том, как "метить" это частное и особенное при его вхождении в общий поток и сопротивлении потоку. Мета - это уже знак судьбы, след обстоятельств, клеймо события, технология истории, зарубка бога. Метилось конфессионально. Метилось социально. Метилось государственно. Метилось антигосударственно, то есть партийно: по интересам.
      Сейчас метится - национально.
      Спорить с этим все равно, что спорить с дождем. Национальная разметка так же преходяща, неизбежна, реальна и эфемерна, как все до нее. Силятся люди определить "свое", а оно ускользает.
      Конечно, природа может помочь: одним кожу вычернит, другим носы вытянет. Но для того, чтобы носы сработали, дух должен придать им значение. И цвет кожи именно дух должен сделать "признаком". А если духу это без разницы, так и нос никого не заденет. Какое кому было дело, что артиллерийский начальник у Петра Великого был арап: он служил России, значит, был русским.
      Тогда почему эти клейма так живучи?
      Потому что другим "признакам" веры нет. Цвет кожи, форма носа и родословие дедушек-бабушек - это ж такое свое, природное, неотъемлемое, автоматически полученное, без усилий!
      Так потому в конце концов для духа и безразличное, что без усилий получено! Потому "национальное" и не укладывается в "родовое", не совпадает с ним, что на духовный вопрос пытаются дать материальный ответ.
      Глупо спорить и смешно бороться с тем, что сейчас именно "нация" мета всего того конкретного, что противостоит реющему в виртуальных высях глобализму. Борьба происходит на другом уровне - на уровне трактовки самой "нации". Вон братья-украинцы как отделились, так и бьются над вопросом, кто они: то ли братья по крови, то ли сограждане, опора единого государства, независимо от того, от каких корней и колен. Нация - бесспорный фаворит в теперешней духовной тяжбе "верха" и "низа". А вот борьба этнического и культурного внутри нации - настоящая и еще не решенная проблема.
      Этническое может стать национальным только на уровне культуры, если окажется сопряжено со всеми другими ценностями: государственными, общественными, мировыми... Пароль здесь - не голос крови и не состав генов, а культурный код. То есть поведенческий код, нашедший для себя язык.
      Попросту говоря, язык - это и есть пароль. Это и есть знамя, под которым собираются эти общности. Язык - средство общения, концентрат духовного опыта, залог того, что этот опыт не будет забыт или растрачен впустую.
      Пример Израиля, раскрученного из ивритских письмен на глазах человечества,- уникально-общезначим. По чистоте эксперимента. И по убедительности результата.
      Только не надо на этот опыт уповать как на умозрительно-волевое задание. Нация реализуется, только когда сила накапливается, и жажда усиливается, и энергия ищет выхода.
      Никакой специально национальной культуры и словесности не создашь. И никакой специально глобальной. Из этого патентованного глобализма не вытрясешь ничего, кроме звездной пыли. Но и национальное не выжмешь из этнического, даже если будешь писать слово "русский" через два "р" и три "с".
      Надо жить тем, что есть в реальности и на духу. История решит, куда это вписать: в социум, в нацию, в космос, в этнос...
      Если, конечно, будет, ЧТО вписывать.
      "...И МЫ ПОСЕРЕДИНЕ"?
      Кажется, Анатолий Арсеньев попадает в одну из самых горячих точек в нашем текущем философствовании, и по приверженности русскому вопросу как "основному вопросу" нашего бытия, и по замечательно емкой концентрации идей и настроений, связанных с этой важнейшей для нас темой.
      Есть Запад, есть Восток, есть Россия - вот схема человечества, как ее видит Арсеньев. (Хочется добавить: "и четвертому не быть").
      Процитирую соответствующее место из заметок А. Арсеньева "Глобальный кризис современности и Россия" (см. "Континент",1992/3); это рассуждение потому и хочется откомментировать, что в нем, как в солнечном сплетении, собраны все нервные волокна нашего раздумья о себе:
      "Пытаясь дать какую-то общую схематическую картину современного состояния человечества, я бы, пожалуй, рискнул составить ее из трех основных компонентов: Восток, постепенно озападнивающийся; Запад с его быстро и экспансивно развивающимся рационально-технологическим отношением к Миру, и Россия.
      Так называемый "третий мир" постепенно размывается, страны, которые традиционно принято в него включать, либо пытаются освоить западные формы жизни, либо стагнируют, либо прогрессируют, причем столкновение с западной цивилизацией ускоряет эту регрессию. Вместе с тем, нельзя не учитывать возможную большую роль третьего мира и мира ислама в будущем как силы дестабилизирующей, ускоряющей процессы распада современной цивилизации. Быстрый рост народонаселения, возрастание агрессивности и экспансионистских тенденций, консолидация значительной части населения вокруг соответствующих идей панславизма делают этот мир очень опасным. Вместе со вспышкой национализма в наше время в самых различных регионах Земли это - показатель "сопротивления" Неолита, на самом деле ведущего к ускорению его распада.
      Россия остается единственной страной, в определенном - и достаточно существенном - смысле "чуждой" как Востоку, так и Западу. Не относится она и к "третьему миру".
      Ощущение такое, что "третий мир" в этой телеге все-таки немного похож на пятое колесо: ничего не дает, а картину портит. Поэтому начну с этого "лишнего" компонента, который словно некуда пристроить. Ислам в рассуждении А. Арсеньева и по существу, и по тому, в какой тональности о нем говорится, выпадает из общечеловеческого процесса; ислам - неконструктивен; он разрушает; он - опасен.
      Конечно, это рассуждение хорошо моделирует наш подступающий страх, наш темный ужас перед растущим миром мусульманства, с его "дремучим" фундаментализмом, с газаватом и джихадом, с воинственностью, готовой все сокрушить.
      Но, кроме нашего подспудного страха, должно же быть и желание понять. Да, фундаментализм бывает дремуч, но дремучие фундаменталисты есть и в православии. Да, ислам крушил много, но и христиане крушили много. И если мы говорим о схеме целого человечества,- можно ли мировую религию, вторую по численности на земном шаре, охватывающую уже сейчас восемьсот миллионов человек, списывать в возбудители распада, отсеивать в "неолит", опускать в чисто дестабилизирующую роль?
      Когда-то в распадающейся Аравии, где все проваливалось в кровавый хаос и фатализм был единственным спасительным настроением,- разве не созидательная мировая идея носилась в воображении основателей веры, и разве этой новой верой не двигала готовность к духовной консолидации? Разве в основе ислама не лежала идея всеединства, идея универсума, открытого всем, не огражденного никаким племенным или ритуальным отбором? Эта вера имела целью именно восстановление единства мира, включая сюда ценности иудаизма и христианства. Не вышло единства? Так и у христиан не вышло. Но то, что ислам исходил из идеи консолидации, а не из идеи раскола,- факт. Не агрессия и не дестабилизация лежала в замысле: первые пять принципов требовали только единобожия и соблюдения элементарных правил поведения откуда и возникло впоследствии преобладание права над богословским умозрением, и отсутствие разветвленной догматики, и перевес меняющегося неформального лидерства над "вечной" ортодоксией. А кроме того, традиция взвешенного, трезво-разумного поведения в конфликтных ситуациях (мутазилитская идея "среднего состояния", ставшая одним из "усулов", устоев мусульманской ментальности). И еще - гибкость, открытость, практичность, стремление охватить и стерпеть пестроту жизни, готовность впитать новые идеи, объять мир и изменяться вместе с миром. Куда ж мы все это загоняем? В "неолит"? В "ошибку" истории? А если в ХХI веке число мусульман (как предсказывают демографы) перевалит за миллиард, как мы тогда посмотрим в глаза этой "ошибке" истории?
      Конечно, если настраиваться на конфронтацию, то так и надо: "сопротивление неолита", "дестабилизирующие силы", "ускоритель распада" и т.д. Но, может быть, разумнее настраиваться на сотрудничество?
      Теперь бросим взгляд на обе точки "глобального кризиса", коим Россия - единственная на земном шаре - спасительно равно "чужда".
      Оглянемся на "Запад" - технологичный, работающий на потребу тела "Запад", которому нет нужды размышлять над "последними вопросами". На тот самый Запад, что "дышит на ладан" и скоро (ждем!) придет к нам за "беспорядком", как мы когда-то ходили к нему за "порядком".
      Что мы, собственно, знаем про Запад, кроме того, что там - "порядок"? Что мы знаем о потаенных духовных процессах в странах Запада (а духовные процессы всегда в главном потаенные)? Только то и знаем, что они "живут лучше нас", а теперь еще поняли, что они "вкалывают больше нас". Между прочим, опять - замечательно точная проекция нашего "в них" всматриванья, где все диктует подавленная зависть. И опять - чудовищная аберрация: раз они превосходят нас в "культуре тела", значит, то "тело" вытесняет в наших глазах все. Раз живут хорошо, значит, духовности "нет": погрязли в благополучии.
      Благополучие, к слову сказать, дело относительное. Западная история не менее нашей оплачена кровью. Были войны и тридцатилетние, и столетние; чужеземными нашествиями уничтожались государства; эпидемиями выкашивалась треть народа; все безжалостные "революции" пришли к нам с Запада, и самые четкие тоталитарные режимы вызрели - там же. Чему же мы завидуем? Что "вкалывают" и "живут лучше нас"? Так потому и лучше, что - вкалывают. Начнем мы вкалывать, будет и у нас лучше. Вот только с "душевностью" и "духовностью" тут связи непредсказуемые. И общий знаменатель западного "бездушия" - все та же вынесенная за скобки наша бессильная ревность к Западу. Что мы знаем о теперешнем внутреннем диалоге немецкой и французской душ? Об отколе англичан от "материка"? О балансировании испанцев между "европеизмом" и "латиноамериканизмом"? О напряжении латино-германского противостояния (будущие разломы по линии Север - Юг)?
      Запад "дышит на ладан"? Это, конечно, утешение. Но злорадствовать тут нечего. Конечно, кризисов не избежать и Западу: кризисов не избежит НИКТО. Запад прожег озоновую дыру? Так это хоть известно, это объявлено. А сколько каких дыр прожгли мы - не известно и не объявлено. И та экологическая компенсация, которую уже отрабатывает Запад, на нашей свалке еще и не брезжит. Разумеется, Запад не уйдет от драм: экологических, технологических, социальных. Кстати, об этих последних: теперь-то уж, когда их леваки окончательно потеряли клеймо "советских агентов" и их уже не отметешь как пятую колонну,- теперь-то западные общества узнают, что такое люмпенский прессинг: вспомнят они Лос-Анджелес и Геную...
      Узнают. Вспомнят. Хлебнут. Только нам-то от этого не обломится. Они свои кризисы преодолеют, они уже показали, как это у них делается. Преодолеем ли мы свои?
      Теперь - взгляд на Восток.
      Какой Восток?
      "Восток - дух,- пишет А. Арсеньев,- но не христианский личностный дух, который "веет, где хочет", а абстрактно-безличностный, неподвижно-равнодушный, безразличный к судьбе человека Абсолют..."
      Где он, такой Восток? В Индии, в Китае, в Японии? Их "неподвижность" весьма мифологична. "Тигры" Азии, во всяком случае, доказывают, что "абстрактно-безличностный" дух не мешает стремительному оплотнению жизни Востока по "западным" технологическим меркам. Так что Восток, покоящийся в лоне маловменяемого Абсолюта, есть опять-таки не что иное, как наш сублимированный ужас перед тоталитаризмом. В качестве такого превращенного автопортрета - годится. И даже помогает определить для России какие-то константы, тем более в момент, когда у нас все шатается. Но сколько-нибудь реально представить себе действительный Восток и тем более понять, что случится дальше в "той стороне",- вряд ли поможет.
      И, наконец, центральный, разрешающий композиционный принцип, сама эта развертка: взгляд вправо, взгляд влево, и в точке схождения - Россия: "фокус" истории, залог решения. "Своего рода Голгофа, соединяющая для мыслящих людей всего мира амбивалентные начала". Место, где "подготовляется... восхождение славянства как ведущей культурной силы".
      Кстати, почему "славянства"? Россия - не только славянство. Но формула о славянстве - уже из Лосского, которого Арсеньев цитирует. А вот композиционный принцип арсеньевской системы - замечательно верен для России, мечтающей обрести равновесие. Такая "бабочка": слева Запад, справа Восток, "и мы посередине".
      Но точно так же ориентируется дух человеческий в любой точке земного шара. Что такое Германия? Средостение - средоточие: между "ковким" латинским Западом и "кристаллическим" славянским Востоком. И еще - баланс между железным устроением "тела" и метафизическим воспарением "Духа". Или латиноамериканский вулкан в точке разлома мировой культуры: с одной стороны - североамериканский модерн, с другой - архаические "ацтекские" бездны, а посередине - "Карибское человечество", колыбель будущей обновленной цивилизации. Или арабы - между "двумя империализмами"... Без такого баланса ни один народ и ни один "дух" не сориентируется: надо посмотреть в обе стороны и сообразить, что ты такое за мост, то есть какую бездну собой мостишь.
      Впрочем, когда "сторон" три, уже лучше. Академик Н. Н. Моисеев ищет России будущее место не в середине "коромысла", а в середине "треугольника": Америка - Европа - Тихоокеанский регион. Россия - связка трех сторон: мост через Сибирь и Север. Недавно эта концепция была фельетонно осмеяна в израильском журнале "22", а зря: она интересна.
      Вообще чем больше "точек", тем меньше равновесия, но, наверное, больше реальности. История вряд ли уложится в простые композиции: два берега и радуга между ними; история полицентрична - при постоянной опасности хаоса и постоянной тяге к тоталитарному его смирению. Наверное, все-таки, помимо "Запада" (да и он разделен психологически как в самой Европе, так и по линии Атлантики), в будущем будут взаимодействовать и такие духовные организмы, как Индия, Китай, Япония, Латинская Америка ("Карибское человечество"), Африка ("негритюд" или что-то аналогичное), "Ближневосточный клуб" (евреи и арабы). Ну, и, разумеется, наша Россия во всем напряжении ее внутренних разрывов и стяжаний.
      Все это, конечно, не более чем интуитивные ожидания.
      А для непосредственной ориентации России в сегодняшнем тектоническом пространстве "грубая и отдаленная" схема Анатолия Арсеньева (Запад - тело, Восток - дух, Россия - душа) вполне работает.
      Как говорят альпинисты: чтобы удержаться, нужны три точки опоры.