Вкус убийства

Анна и Петр Владимирские

Вкус убийства

© Владимирская А., Владимир ский П., 2011

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2011

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», худо жест венное оформление, 2011

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

* * *

Дорогие наши читатели!

В этой книге вас ждет продолжение приключений Веры Лученко, психотерапевта и женщины с необычными способностями. Хотя не такие уж они необычные, эти способности: в каждом из нас есть дар предвидения, развитый в большей или меньшей степени. Разве не случалось вам почувствовать с утра легкую тревогу? А потом – бац! – и на работе какие-нибудь проблемы. Не зря ведь говорят: «В воздухе носится…» Конечно, лучше бы в воздухе носились, к примеру, приятные запахи и красивые бабочки, но такова жизнь. И все наши способности даны нам, чтобы с нею как-то справляться.

Вообще, многое в историях про Веру Лученко кажется сказкой. Можно ли поверить, что женщина, вышедшая замуж за иностранца, живущая в другой – цивилизованной, между прочим! – стране, причем на всем готовом, мается от безделья? Страдает, мучится и в конце концов сбегает домой, на родину! Но ее депрессия не проходит до тех пор, пока она не устраивается на интересную работу. Трудно поверить, не так ли? Особо придирчивые читатели так и заявят: выдумки все это.

Однако у нашего персонажа есть реальный прототип, вот что удивительно! Когда мы, авторы, работали в рекламном агентстве, именно такая девушка пришла к нам в качестве клиент-менеджера. И мы ничего не придумали, просто описали ее – изменив, конечно, некоторые детали внешности и имя.

Мы мало что придумываем. Действительность увлекательнее любой выдумки, и персонажи сами растаскивают ее по лоскуткам себе на образы. Этот забрал внешность знакомого велосипедиста, та умыкнула странноватую манеру разговаривать одной нашей знакомой… А вот этот подслушанный телефонный разговор покамест не понадобился…

Когда мы, авторы, просыпаемся, вместе с нами просыпается и Вера, наша главная героиня, и ее любимый Андрей. А также собака, родственники и друзья. И все недруги, которые им мешают жить, но зато двигают сюжет, тоже просыпаются – и начинают строить козни. Все вместе они разговаривают, спорят… Когда шум в голове авторов достигает уже звукового фона небольшого города – остается только его записать. Хотя записать очень часто оказывается самым трудным делом.

Когда-то мы хотели, чтобы вместе с нами просыпался д’Артаньян, делал зарядку Фандорин… Или протирал глаза Ватсон, спеша к Холмсу, и чтобы патер Браун вставал с молитвой… Ну пусть хоть Ниро Вульф с Арчи Гудвином устраивали бы свои обычные пикировки. Правда, со временем мы поняли, что наши главные герои по-своему хороши: во-первых, они не чьи-нибудь, а наши. Во-вторых, они живут совершенно так же, как мы, и у них такие же проблемы. Часто они помогают нам понять собственную жизнь. А главное – они дороги нам тем, что обладают искусством сострадания: помогают попавшим в сложные ситуации людям, пытаются восстановить справедливость.

В этой книге Вера и Андрей только что вернулись в Киев из Крыма, где познакомились. Ситуация непростая: Вера замужем, и, хотя ее брак давно себя исчерпал, сделать решительный шаг трудно… Жить с любимым негде… Но тут к Вере обращается за помощью молодая женщина – и, как говорится, завертелось. Лученко должна совершить невозможное: оправдать давно умершего отца девушки, обвиненного в убийстве собственной жены – правда, убийстве, совершенном из милосердия, так как она была смертельно больна. То есть, в сущности, в эвтаназии. Ничего себе задачка – вернуться назад на десяток лет и разобраться в тогда происходившем! Тем более что все оказывается совсем не так, как казалось на первый взгляд… И вообще – с момента начала «расследования» за психотерапевтом установлена странная слежка…

Ну вы-то, дорогие читатели, разберетесь. Мы в вас верим!

Анна и Петр Владимирские

1. Дочь убийцы

– Я – дочь убийцы! – выпалила с порога посетительница.

И жадно вгляделась в лицо доктора. Так, наверное, приговоренный к казни ловит взгляд священника в надежде: тот сотворит чудо – и казнь отменят…

Молодая женщина по имени Алиса пришла не к священнику, а к психотерапевту. Она заранее решила: главное – объяснить все так, чтобы ей поверили. Вот и начала с самого важного. И теперь застыла на стуле прямо, столбиком, словно студентка-отличница на экзамене…

Вера Алексеевна не спешила с ответом. «Дочь убийцы», надо же… Хотя в этом кабинете ей и не такое приходилось слышать. Люди – существа противоречивые, психика – вообще неизведанная вселенная… Так что не было ничего странного в том, что в трудных обстоятельствах разные люди спешили за помощью к психотерапевту Лученко. Однако к ней приходили не только и не столько за врачебной подмогой. Очень часто требовалась консультация по непростому вопросу «Куда жить?» И всегда самым первым шагом врача-психотерапевта был такой: дать выговориться, постараться создать доброжелательные отношения. А уж затем анализировать проблему.

Вера Алексеевна пыталась, как всегда, предугадать, какого рода окажется эта встреча. Делала свои мгновенные докторские выводы, внимательно наблюдала и ждала продолжения. Красивая девушка, ничего не скажешь. Идеально гладкая жемчужная кожа, обрамленные длинными ресницами ясные голубые глаза. Густые брови, длинные пушистые русые волосы. Сама свежесть и чистота, ну прямо подснежник. Единственная капля косметики – блеск на губах – только подчеркивала женскую красоту. Одета со вкусом: платинового цвета брючный костюм в тонкую розовую полоску, серая шелковая рубашка с небрежно повязанным алым галстуком и таким же кружевным платком в нагрудном кармане пиджака. На жемчужно-сером костюмном фоне кружевной платочек горел языком пламени. Галстук на воротнике рубашки был слегка распущен, будто не смел сковывать нежную шею своим слишком грубым узлом.

Психотерапевт Лученко тоже любила и умела одеваться со вкусом, понимала толк в вещах. И зорким своим взглядом сразу отметила: вещи любят девушку тихо и безмолвно, словно для них счастье принадлежать ей. Костюм гостьи напомнил Вере строгий карандашный силуэт Марлен Дитрих на классическом фото во фраке и шляпе, в облачке тонкоструйного сигаретного дыма.

Казалось бы, при чем тут одежда пациентки? Но ведь и она говорит опытному человеку о многом… Во всяком случае, от Алисы исходила волна очарования и гармонии, несмотря на странные, даже страшные слова.

– Вы слышите меня? – проговорила она нервно и с мольбой в голосе. – Я пришла к вам, потому что только вы можете совершить чудо…

Каких только заявлений ни приходилось слышать Вере Алексеевне в своем кабинете-гипнотарии! И она, не торопясь и ничему не удивляясь, привыкла вначале выслушивать своих пациентов. Ведь говорят обычно не всегда то, что хотят сказать, иногда и просто лгут. А опытное докторское ухо слышит правду, видит истину по мимике лица, движениям рук. Вот и сейчас заметно угнетенное состояние девушки, подавленное настроение, нарастающее самообвинение. Можно назвать одним словом – депрессия, но Вера не любила скоропалительные диагнозы и громкие слова.

– Конечно, слышу, – сказала Вера Алексеевна мягко, с тем участием, какое пускалось в ход как первое средство утешения. – Чем я могу вам помочь?

– О! Вы можете! Пожалуй, вы единственный человек в мире, который действительно может! Потому что понадобится совершить невозможное…

«Хм. Невозможное, надо же. Заранее убедила себя в чем-то…»

– Алиса, расскажите все по порядку. А потом мы вместе решим, что делать. – Тон Лученко был таким спокойным, таким доброжелательным, что женщина пришла в себя и собралась с силами для рассказа.

– Начну с самого главного, – вздохнула Алиса. – Десять лет назад, я тогда только школу закончила, моя мама умерла… От рака. Папа ухаживал за ней до последнего дня. А после маминой смерти папу арестовали и обвинили в эвтаназии!.. Для нас все это было таким ударом! Потом суд… Папу приговорили к десяти годам лишения свободы. Причем адвокат утверждал, что это еще мягкий приговор. Якобы суд учел все папины заслуги. А могло быть и хуже. Так уверял адвокат…

– Одну секунду. Тут мне не все понятно. Вашего отца обвинили в совершении эвтаназии на основании чего?

– Он сам признался, что сделал смертельный укол морфина. Вколол маме двойную дозу препарата.

– Но, насколько мне известно, сегодня в уголовном кодексе термина «эвтаназия» нет.

– Однако, по укоренившейся в юридической практике традиции, участие в эвтаназии приравнивают к убийству. Господи! Я даже выучила эту злосчастную статью сто пятнадцать наизусть! В ней сказано: «Убийство – умышленное противоправное причинение смерти другому человеку». И все! Поэтому суд считает эвтаназию умышленным убийством. За нее законом предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок от десяти до пятнадцати лет или пожизненного лишения свободы с конфискацией имущества. А папу осудили на десять лет. Правда, на имущество никто ареста не накладывал. Но нам от этого было не легче! Потому что отец просидел только год…

Алиса закусила губу, чтобы не расплакаться.

– Успокойтесь, – сказала Вера Алексеевна. – Я вас очень внимательно слушаю.

– Ничего, я сейчас возьму себя в руки! – Молодая женщина судорожно всхлипнула и сцепила пальцы так крепко, что они даже хрустнули.

У Лученко изогнулся уголок губ. Какая знакомая реакция!.. Каждый второй приходящий за помощью к психотерапевту вначале стесняется до судорог. Думает: «Как стыдно… Ужасно неловко… В моем возрасте… Впервые в жизни обратиться к психотерапевту!» И кстати, ни от возраста, ни от социального статуса эта реакция не зависит.

– Вы ведь пришли посоветоваться, правда? – спросила Вера Алексеевна. – Значит, наше общение должно быть совместной работой – ради вашего важного дела. Глубоко вдохните… Давайте-давайте, – Вера легко прикоснулась к плечу девушки, – вот так… Выдохните медленно… И смотрите мне в глаза. Никакого гипноза, просто расслабление. Теперь вам легче собраться и говорить. А я постараюсь вас понять. Вот видите, вы уже и успокоились. Итак, что же произошло?

– Спустя год папа умер в тюрьме, – продолжила Алиса. Она действительно взяла себя в руки и говорила почти спокойно. – Нам сообщили, что от воспаления легких. И вот совсем недавно я получила письмо. Папа написал его уже из тюремной медчасти, зная, что умирает. В этом письме он говорит, что не виноват в смерти мамы. По некоторым намекам я поняла, что тот злосчастный укол морфина, от которого умерла мама, сделал кто-то другой, а не мой отец. Кто-то, кого отец решил защищать ценой собственной свободы. И, как оказалось, ценой жизни. Значит, папа не виноват! С тех пор как я прочла это письмо, я почти перестала спать. И все время думаю… Думаю, думаю…

– О чем? О ком? – Психотерапевт мягко направила беседу в нужное русло.

– О многом. Просто голова кругом идет!.. Кто же тогда осуществил эвтаназию? И кого спасал отец, сознавшись в том, чего на самом деле не совершал? Кого он спасал от тюрьмы? Была ли вообще эта так называемая легкая смерть? Или маму кто-то убил?

– А другая версия, например, самоубийство вашей мамы, следствием не рассматривалась? – спросила Лученко, стараясь более тщательно вникнуть в рассказ девушки.

– Суть в том, что отец сразу сознался. Дескать, да – это он сделал смертельный укол. Поэтому никакие другие варианты не принимались во внимание… Адвокат рассказывал уже после процесса, что просил отца принять его версию случившегося.

– Что предлагал адвокат?

– Он говорил папе, что срок можно существенно сократить, если объяснить все случившееся как «самоубийство, ассистируемое мужем больной». Но папа категорически отказался от этого «спасательного круга». Поэтому следствие ограничилось облегченной формулировкой «явка с повинной»! Милицию же все устраивало.

– Милицию в данном случае можно понять. Есть жертва, есть преступник, сознавшийся в преступлении – в том, что совершил «легкую смерть». Чего же еще? Никто больше ни в чем разбираться не стал, это ясно. – Вера покивала, с состраданием глядя на Алису.

– Вы знаете, Вера Алексеевна, после этой трагедии я перечитала все, что нашла, про эвтаназию. Если бы мы жили в Голландии, моему отцу ничего бы не было. В Голландии она разрешена. По закону, для того чтобы получить право на смерть по собственному желанию, пациент должен быть неизлечимо болен и при этом испытывать постоянные и невыносимые мучения. Все то, что терпела бедная моя мама!

– Но мы, увы, живем не в Голландии. Клятва Гиппократа гласит: «Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути подобного замысла». – Лученко в задумчивости прошлась по кабинету.

Алиса следила за каждым ее движением. Потом закрыла лицо руками, стараясь справиться с тяжелыми чувствами. Тонкие пальчики подрагивали. Она будто набиралась сил от своих ладоней. Теперь ведь придется объяснить, почему спустя десять лет после трагедии она обратилась за помощью? Да еще именно к ней, к Вере Алексеевне.

Словно читая ее мысли, Лученко сама задала вопрос:

– Но чем я могу вам помочь, Алиса? Почему вы пришли ко мне? Почему не к следователям, которые вели дело вашего отца? Тем более теперь, когда открылись новые факты. Если не считать затянувшегося депрессивного состояния, длящегося у вас несколько месяцев… И с ним хорошо бы разобраться, обязательно разберемся… Каких шагов вы ждете от меня? Ведь вы женщина состоятельная, несколько лет прожили в Великобритании, наверняка вам по средствам нанять любых юристов международного класса…

Алиса потрясенно уставилась на доктора, приоткрыв рот.

– А… Но откуда… А-а, я поняла! – Она облегченно вздохнула. – Он был прав, вы просто волшебница. Да?

Вера негромко рассмеялась.

– Кто он?

– Я объясню. – Женщина сделала глубокий вдох, словно собиралась нырнуть. – До последнего времени я действительно жила в Великобритании… Нет, но все-таки как вы узнали?

Вера Алексеевна привычно пожала плечом:

– Да ничего особенного. Когда русскоязычный человек несколько лет говорит по-английски, то у него напрягаются другие мышцы глотки, так сказать, «нерусские». И это напряжение становится привычным. А потом, когда он вновь начинает говорить по-русски, возникает легенький такой акцентик. Кроме того, Алиса, я бы очень удивилась, если б оказалось, что ваш костюмчик куплен не в Лондоне. Только английская дорогущая одежда обладает уникальной способностью притворяться простенькой. Ну и последнее: на вас же завели карточку, перед тем как записать ко мне на прием. Там написано: Алиса Старк. С такой фамилией, и чтоб не замужем за англичанином?

Алиса улыбнулась:

– Как просто… Действительно, мой муж англичанин. Крупный бизнесмен, судостроитель. В том числе он и яхтами занимается. А заказчиком одной шикарной яхты оказался господин Баев. Вера Алексеевна, вы помните такого?

– Как не помнить! – ответила Вера с улыбкой.

Ее дорога совсем недавно пересеклась с человеком из крупной группировки, Баевым. Она помнила малейшие подробности их встречи… Колоритной он был личностью, этот Баев. Президент, помнится, Крымского союза предпринимателей или чего-то в этом роде. Должность номинальная, как водится, а на самом деле человек заправляет всем происходящим на полуострове. Но Вера вначале ничего этого не знала, она отдыхала в Феодосии с дочерью и зятем – и неожиданно столкнулась со странными криминальными событиями. Они происходили вокруг нее и даже, скорее всего, в связи с ней, с ее приездом и тем, что она могла что-то узнать.

Лученко было известно, что нынче нигде, а особенно в таком месте, как Крым, почти ничего не происходит без ведома определенных людей и организаций. Тем более Верин знакомый, полковник Сердюк, ей все очень популярно объяснял во время их задушевных чаепитий. Организованная преступность – слово для журналистов, на самом деле она контролируемая сверху. И все, что происходит, происходит с чьего-то ведома и разрешения. У всякой крупной собственности, а ее очень много, – в сущности, вся страна, – есть свои неофициальные защитники. У тех свои, и так до самого низа.

Милиция, растолковывал Вере полковник, с этими людьми и организациями тоже сотрудничает, получает информацию снизу и приказы сверху. И ловит, когда надо, или нет – если сказали не ловить. Ясно, что своих иногда сдают, по принципу «лучше потерять малую часть, чем все». Что ж, таково устройство мира. Это система. Вот почему на первый взгляд отсутствует логика между законами в стране и тем, что в ней происходит… Если знать устройство системы, то логика очень даже понятна, хотя и противна. И по этой схеме, между прочим, живет много стран – она, как и любое явление, имеет положительные стороны. И положительное заключено в слове «организованная». Причем бороться с организованной преступностью – дело бесполезное, лучше бороться с собственно преступностью, а организованность не трогать. Так что не надо морщиться, говорил полковник…

Попав в сложную ситуацию в Крыму, Вера вспомнила все эти объяснения и стала вычислять человека, который может отдать приказ. Такого человека, от чьего слова зависят жизни и смерти людей, но который находится в тени. Она подумала и решила: в опасной ситуации нет ничего безнравственного в сотрудничестве с ним.

Баева в его окружении между собой прозвали «Баюн». Лицом к лицу с Баюном мало кто мог вести себя спокойно, не суетясь: его черные глаза казались двумя сверлами, взгляд пронзал гипнотической мощью. Кроме того, Баев умел мыслить хитро и стратегически, был ловким организатором, умел подчинять себе людей и добиваться нужных результатов.

Непростой тогда получился разговор. Баев вначале не хотел понимать, что нужно от него этой симпатичной отдыхающей Вере Алексеевне. А ей было нужно, чтобы некто, почти уже ею вычисленный, не мог использовать местных ребят в своих грязных целях. Чтобы этот некто остался в одиночестве. Когда она встретилась с Баевым, сразу почувствовала: от него зависит все. Один кивок – и любого человека на полуострове оставят в покое, будут почтительно и издалека обходить. А если ему это невыгодно или все равно, то человека будут убивать на глазах у милиции – и никто не вмешается, свидетелей не найдется и вообще все сложится так, будто человека и не было.

Баев вначале лениво цедил: дескать, проблемы это ваши, не мои. Я бизнесмен, мелочами не занимаюсь, мои интересы… Бла-бла-бла, в общем. Не вижу, чем я могу вам помочь. А сам, как хитрый паук, за собеседницей наблюдал. Вере тогда пришлось показать пару «фокусов». Так она называла демонстрацию своих способностей, чтобы человек сразу ей верил и понимал, что перед ним необычная личность. Помнится, она тогда сказала Баеву, какой он любит спиртной напиток и даже марку назвала, потом сообщила, что ему делали операцию по удалению доброкачественной опухоли, похвалила, что бросил курить и бывать на солнце, посоветовала плавать. И еще по секрету сказала, что его помощник подслушивает…

Ей удалось его удивить, хотя виду он не подал, только шевельнулся слегка глыбой своего тела. Перевел разговор на другое, чтобы выиграть время. А когда странная, неожиданно умная женщина ушла, велел помощнику разобраться, действительно ли убийство совершил кто-то из своих. Если это правда – сдать правоохранителям или наказать. И выполнить все, что она просит. Потому что ему, Баеву, лишний шум ни к чему. Оценив Верины способности и возможности, он пришел к выводу: с таким человеком и специалистом лучше сотрудничать.

– И что же вам рассказал обо мне господин Баев?

Интересно, какими эпитетами охарактеризовал ее этот матерый делец от отечественной мафии, которого невозможно ничем удивить. Правда, Вера не только удивила его, но и добилась гораздо более важного: уважения, чувства редчайшего для нынешних хозяев жизни по отношению к простым смертным…

– Он сказал, что госпожа Лученко – коктейль из мисс Марпл и пастора Брауна. Что вы разгадываете самые запутанные загадки! И еще: что вы обладаете не только аналитическим умом, но и не лишены сострадания к людям. А это в наше время бесценное качество.

– Так и сказал? – усмехнулась Вера.

Она еще тогда сразу поняла, что Баев тонкий психолог. Но интересно все же, а как такую личность, как Баев, сумела разговорить Алиса? У Веры это был вопрос жизни и смерти, а у этой девочки? Она внимательно посмотрела на нее и поняла: случайность. Та самая случайность, которая порой меняет судьбы и в итоге оказывается не совсем случайностью…

– Да. – Алиса протянула в сторону Веры стиснутые руки. В этом жесте мольбы было больше, чем в словах. – Пожалуйста, помогите разобраться в нашем семейном деле! Если этого не сумеете вы, больше такое никому не под силу. Никаким юристам!

– Алиса, успокойтесь, пожалуйста, и не смотрите на меня как на волшебницу. Я не колдунья, не чародейка, а всего лишь психотерапевт.

– Так мне как раз и нужна ваша профессиональная помощь! Ведь я уже сама не своя, не могу больше жить под таким грузом! И кто, кроме вас, может вернуться к событиям десятилетней давности? Никто. Только вы! Была ли на самом деле эвтаназия? Потому что если укол сделал не отец – то тогда это уже убийство! Понимаете?

«Совсем не обязательно, – подумала Лученко. – Кто угодно из ближнего окружения мог проявить милосердие…» Не торопясь с ответом, она стояла у окна. «Браться ли за это “семейное дело”? Ворошить ли такие давние события? Есть ли в этом вообще хоть какой-то смысл? Конечно, для Алисы в этом есть и смысл, и польза. Для нее важно хотя бы то, что ее приняли всерьез, выслушали и стали ею заниматься». Но себя-то Вера знала: если начнет копать – не успокоится, пока не докопается до истины.

За окнами клиники было солнечно и тепло, начало сентября казалось продолжением лета. Вера недавно вернулась из отпуска. И лето, подарившее ей прекрасный отдых, согревшее ее сердце, словно вообще не собиралось заканчиваться…

– Почему вы все-таки решили вернуться к тем трагическим дням спустя десять лет?

– Потому что прочитала письмо отца. Он написал его в тюремной больнице и перед смертью признался, что не совершал эвтаназию, – повторила Алиса.

– Стоп! Вот что смутило меня в вашем рассказе. Письмо написано почти десятилетие назад, а получили вы его, судя по вашим словам, недавно?..

– Точно! Вы, Вера Алексеевна, схватываете самую суть! – Алиса снова изо всех сил переплела и сжала пальцы. Таким образом она пыталась унять дрожь рук. – Оказывается, письмо получил мой муж Джон, давным-давно. Еще тогда… Но он скрыл его от меня. Спрятал! А недавно я разбирала старые бумаги… Наводила порядок в документах и обнаружила это письмо!..

– Ваш муж как-то объяснил свой поступок? – для порядка поинтересовалась Вера, заранее зная ответ Алисы. Через ее кабинет прошло столько родственников, совершавших самые невероятные, а порой и аморальные поступки!.. И все они свято верили, что делают «как лучше» для своих близких.

– Джон, как он говорил, желал оградить меня от неприятностей. Хотел, чтобы я все забыла! Но я-то понимаю… Это был для него шок. Такой благовоспитанный, правильный англичанин… Такой законопослушный и религиозный. И тут – письмо. Он просто не поверил моему отцу, решил, что это так называемая ложь во спасение. А значит, мой папа – убийца. И я – дочь убийцы! Только теперь до меня дошло, почему он не хотел иметь детей. Боялся, что к детям от меня перейдет что-то плохое!.. – Нервы Алисы не выдержали, и давно сдерживаемое напряжение выплеснулось слезами.

Вера и на этот раз не мешала пациентке. Если б люди почаще могли вот так горько и по-детски выплакаться, скольких бы они избежали болячек! Для таких случаев у нее была заготовлена специальная коробка с бумажными салфетками. Она поставила «плакальные» принадлежности перед девушкой и снова подошла к большому окну в своем гипнотарии. Ты поплачь, а я подумаю… Вера открыла створку окна и вдохнула свежий воздух. Он наполнил легкие сентябрьским ароматом, словно какой-то невидимый парфюмер соединил во флаконе и вылил в воздух смесь из запахов созревших каштанов, спелых херсонских арбузов, кустов вечнозеленой туи и высаженных вместо изгороди во дворе клиники мохнатых столбиков можжевельника.

Пусть и Алиса вдохнет этот запах, успокоится… Почему-то лето всегда подытоживается сентябрьскими депрессиями. И именно летом, как утверждает равнодушная статистика, хоть это и странно, количество суицидов растет. Вот и у тебя, Алиса, подавленность и хандра. Ты обожжена одиночеством. Тебе кажется, что окружающие тебя избегают, общаются с тобой вынужденно. В итоге ты сама от них отчуждаешься, прекращаешь все связи. Страдаешь и злишься на всех, но больше всего – на себя. Такая вот перевернутая злоба, принимающая форму самообвинения. Депрессий «просто так» не бывает. И у твоей тоже есть как минимум три причинно-следственных уровня. На физиологическом уровне – нехватка в мозгу эндорфинов, так называемых «райских веществ», поддерживающих настроение и тонус. На индивидуально-психологическом – нехватка общения и душевной поддержки, недостача любви. А на социально-психологическом – внезапная потеря жизненной перспективы, дефицит смысла существования…

Понятно, что брак с англичанином мечтался сказкой. А обернулся для тебя хоть и не трагедией, но явно грустной историей. В браках это бывает, но с твоим Джоном еще не все так ясно. Может, он и виноват, что прятал письмо, но ты его, судя по всему, бросила. А это поступок поспешный, поступок человека слабого. Впрочем, посмотрим.

Вторая, перевернувшая твою жизнь, точка – «семейное дело»: смерть матери, арест отца и его скоропостижный уход из жизни. Рана зажила когда-то, но новые обстоятельства содрали с нее корку. Это больно. И теперь ты, Алиса, испытываешь мучительную душевную боль, невыносимую тоску. Бедная девочка, твое горе не с кем разделить. И поэтому ты расцениваешь потерю близких как собственную тяжелую жизненную неудачу. Как поражение.

Ну что ж, Алиса, начнем-ка мы с тобой душевное общение, именуемое психотерапией. Точнее, продолжим. Я буду вынуждена расспрашивать, продираться через недомолвки и умолчания. Но иначе нельзя. Проблемы только извне кажутся схожими, а на деле уникальны. Так что придется тебе рассказывать и вспоминать, а я помогу. И по мере углубления в свою проблему ты у меня, как миленькая, начнешь вскоре и сама понимать что к чему. Увидишь всю свою историю словно со стороны. Научишься отвечать за свои решения. А решать-то тебе нужно… Конечно, не любой ценой. Эмоциональное состояние пациента важнее достижения любых целей какой угодно ценой. А бывают проблемы вообще неразрешимые, и тебе предстоит научиться жить с этим. Потому что только в математике у каждой задачи есть решение. Как в школе: заглядываешь в конец учебника и смотришь, как решать, если сама не можешь. А вот в области человеческих отношений сплошь и рядом попадаются задачи, не имеющие решения. У человеческих задач условия меняются с трудом. Чаще отсекаются, но тогда рана много лет будет болеть. И неизвестно, заживет ли.

А в-третьих… Я что, уже решила распутывать Алисино «семейное дело»?

Вера прислушалась к себе. С недавних пор в ее душе поселился солнечный зайчик счастья. У этого прекрасного чувства было имя: Андрей. Вера улыбнулась даже от того, как мысленно звучало это главное в ее жизни имя. До появления Андрея она вряд ли стала бы вмешиваться в столь трудное дело. Но теперь… Теперь все было иначе. Ей хотелось, чтобы свет новорожденной любви помогал не только ей самой, но и другим людям. Словно из бездонного колодца, она черпала из своей души целительную энергию, чувствовала в себе необыкновенный запас сил. Отчего не поделиться «золотым» запасом с такой симпатичной женщиной?

Вера еще раз взглянула на свою пациентку. Слезы кончились, напряжение ушло. Лицо Алисы расслабилось, руки перестали дрожать. Она даже попыталась посмотреть на свое положение с практической стороны.

– Если вы согласитесь помочь мне, я заплачу любую сумму, какую вы назовете, – пролепетала она не очень уверенно, не зная, как доктор отнесется к такому повороту разговора. – Я действительно состоятельная женщина!

– Если я соглашусь помогать, вопрос о деньгах мы решим в рабочем порядке, – просто ответила Вера. – Я не домохозяйка, которая от скуки занимается распутыванием узлов жизни. Это только в сериалах героиня-любительница ведет успешное расследование. В реальности каждый должен заниматься своим делом. Вы можете меня нанять как профессионального психоаналитика для решения определенной задачи. И мой гонорар будет зависеть от времени и усилий, потраченных на ее решение. Но есть еще некоторые условия.

– Ой, Вера Алексеевна! Я заранее согласна на любые ваши условия. Только помогите!

– Хорошо. Тогда слушайте очень внимательно. Для начала мне нужно будет поговорить со всеми участниками тех давних событий. С членами вашей семьи и друзьями дома. Но при этом… Вот, к примеру, вопрос: вы способны ради достижения результата лгать близким? Хитрить?

– У меня никогда не было такой необходимости. Я вообще-то не люблю вранья. Кто-то сказал, что лгун должен иметь хорошую память, чтобы помнить, кому, когда и что именно он наврал. В этом отношении вам больше бы подошел мой брат Виктор. Он профессиональный враль! Слова не скажет, чтоб не присочинить! А мне вот кажется, что проще жить без вранья. Но если это необходимо… Я готова.

– Во-вторых, вам придется переворошить вместе со мной все грязное белье, которое наверняка накопилось в вашей семье. А это неприятно!

– Если это поможет, я согласна, – вздохнула Алиса и покраснела.

– Если бы вы знали, сколько раз я слышала такое согласие, а потом… Запомните хорошенько свои слова! В-третьих, учтите то, что я вам скажу, и привыкните к этой мысли: совершенно не обязательно, что мы узнаем правду. Совершенно не обязательно, что ваш отец написал правду, – возможно, хотел перед смертью вас утешить. Совершенно не обязательно вам твердить себе, что вы – дочь убийцы. В самом худшем случае – дочь милосердного и очень мужественного человека. Вот так, милая моя. Далеко не каждый способен сделать роковой укол любимому существу, даже если его страдания наблюдать невыносимо. И при этом не испугаться ответственности. Вы меня поняли?

– Поняла…

– И главное, одновременно с распутыванием «семейного дела» мы займемся лечением вашей депрессии, Алиса. – Эту фразу Вера произнесла с улыбкой, как будто речь шла не о лечении «болезни самоубийц», а об увеселительной прогулке куда-нибудь за город. – И вы станете в точности выполнять все мои предписания!

– Любые таблетки и пилюли! – отзеркалила слабой гримаской в ответ на Верину улыбку молодая женщина. Она была готова пить любую гадость, лишь бы вручить себя в надежные руки.

Вера рассмеялась негромким грудным смехом, слегка откинув голову назад.

– Нет! Не будет никакой химии, – сказала она. – У вас депрессия не эндогенная, то есть вызванная не внутренними разладами организма. И потому вам понадобится потрудиться.

– Как это? – Алиса удивленно приоткрыла рот.

– Нужно иметь смелость бороться с обстоятельствами, но еще большую – чтобы бороться с собой. Ведь гораздо легче валяться и ничего не делать. Заснуть и не просыпаться. Лечь на диван и лежать сутками, разговаривая с собственной тоской. Думать, что ничего хорошего уже не будет… А кто смел, тому я зову на помощь таких докторов: доцента Время, фельдшера Движение, академика Искусство, медсестру Природу. И уж если они не помогают, тогда зову доктора Лекарство. Людей, по-настоящему страдающих от депрессии, тех, кому нужна серьезная помощь, – немного. Большинство ленивых, просто неграмотных психологически.

– А какого доктора вы позовете для меня? – включилась в игру Алиса.

– Доктора Труд. Мы станем с вами лечиться по дедушке Дарвину. – В серых глазах Веры заискрились озорные огоньки.

– Как это? – снова удивилась Алиса.

– Помните, что нам вдалбливали в школе? Труд создал из обезьянки человека. Обезьянке было труднее, чем нам с вами, но она все-таки смогла самореализоваться. По этому лечить мы вас будем трудотерапией! – весело объявила Лученко.

– Вы мне предлагаете трудоустройство?! – Пациентка изумилась до такой степени, что уронила сумочку на пол. Но даже не заметила этого.

– Да. Причем срочное. В пожарном порядке…

– Но я же об этом только и мечтала все последнее время! Как вы догадались?! – всплеснула руками Алиса. – Если бы вы знали, Вера Алексеевна, как мне надоела жизнь домашней кошки! Еще в Лондоне, когда Джон категорически запретил мне работать… Каждый день, каждую ночь я думала, мечтала! Я все мозги себе иссушила, воображая, как я устроюсь на работу! А вы вот так сразу поняли!

– Кем вы работали до замужества? – спросила Вера, делая уже кое-какие прикидки.

– Переводчиком. Я институт иностранных языков закончила. Но я согласна кем угодно, секретарем, курьером – только бы заниматься делом и пользу приносить. Деньги не имеют значения!

– В таком случае начнем с вашего трудоустройства. А затем и остальными проблемами займемся.

Впервые за последнее время Алиса Старк почувствовала облегчение. Она шла по улице, и ей казалось – стоит посильнее оттолкнуться, и взлетишь. Некоторые мужчины и даже женщины оглядывались на красивую девушку с летящей походкой.

От: «execute»

Дата: 8 сентября 2010 г. 16:49:57

Кому: “look”

Тема: Исполнитель – Заказчику. О текущем.

Согласно вашим указаниям, продолжаем наблюдение. Объект А. по прибытии в город 5 сентября немедленно направился в гостиницу. На следующий день снял квартиру в центре. Двое суток ни с кем не встречался. Сегодня в 15.00 записался на прием к психотерапевту Лученко В. А. Прием длился с 16.05 до 16.55. Разговор записан. Расшифровка в приложении.

Брать ли под наблюдение Лученко?

Best regards,

Executе mailto: [e-mail]

От: “ look”

Дата: 8 сентября 2010 г. 17:07:03

Кому: «execute»

Тема: Re: О текущем. Заказчик – Исполнителю.

Брать.

Если бы некий живописец решил написать портрет Веры Алексеевны Лученко, ему пришлось бы немало потрудиться. Впрочем, воспроизвести в карандашном наброске ее гармоничные черты было бы легко. Но вот кистью… Как запечатлеть лицо, если цвет глаз все время меняется от прозрачно-голубого до сиренево-темного? Причем без всяких контактных линз, в зависимости от погоды, от настроения, от одежды. Широкие брови подчеркивали впечатление изменчивости: они постоянно находились в движении, нарисованные природой двумя точными росчерками, как птицы в небе.

Сейчас она позволила себе минутную передышку перед приемом следующего человека. Очередь под дверью кабинета сегодня опять немаленькая. Нужно немного отодвинуть мысли о предыдущей пациентке и ее жизненных трудностях. Это как в дегустации: между одним сортом вина и другим пьют чистую холодную воду. Иначе вкуса не почувствуешь. Однако спустя минуту Вера поняла: не тут-то было. Мысль об Алисе и ее проблеме не изгонялась, как обычно изгонялись все остальные. Она застряла в лабиринте извилин, зацепилась лапками и угнездилась окончательно. Вера вздохнула. Вот и нашла ее еще одна детективная история…

Знакомые называли Лученко «Шерлок Холмс в юбке» или «Доктор Каменская». Она с удовольствием разгадывала психологические загадки. И не только связанные с профессией. Бывали, и частенько, задачи детективного свойства. Обычно такие задачи находили ее сами, но уж себе-то Вера могла признаться честно: если бы они не находились, она бы их искала.

Она обладала способностью определять многие вещи, за что в средние века ее вполне сочли бы колдуньей и попросту, без лишних разбирательств, сожгли бы на костре. Людям не очень нравится, если кто-то знает, что случится с ними завтра или через некоторое время. А она знала. У нее была необычайно развита интуиция. И еще она обладала врожденным умением влиять на окружающих. Причем оно, влияние, не ограничивалось обычными гипнотическими рамками. Ее одаренность отточилась годами кропотливой работы в профессии. Поэтому гипноз был лишь одним из инструментов. Она не просто лечила, а и «подсказывала» своим пациентам улучшенные сценарии их жизни.

Один влиятельный банкир рассказывал своему приятелю о Лученко как о «чудесном» докторе, женщине, в буквальном смысле слова спасшей его жизнь. Ему поставили неправильный диагноз, он считал себя приговоренным к смерти, а доктор… Рассказ финансиста, человека сдержанного и в силу профессии подозрительного, изобиловал эпитетами «чудо», «легкая рука» и тому подобными.

А однажды к ней обратились за помощью, когда в семье «новых» хозяев жизни случилась страшная история. Гувернантка заперлась с ребенком в детской и, угрожая убить трехлетнего малыша, кричала, что она его настоящая мать. Она забаррикадировалась и требовала, чтобы родители отказались от малыша в ее пользу. Милиция с мегафоном накалила обстановку до такой степени, что гувернантка грозила зарезать ребенка ножом, если в ее распоряжение не будет предоставлена машина и ей не дадут возможность скрыться… Вот тогда к обезумевшим от страха родителям привезли Веру Алексеевну. Поразив всех, она, подобно Шахерезаде, уселась на ковер под замочной скважиной запертой детской и принялась рассказывать невменяемой женщине какие-то странные истории. Сидя под дверью комнаты, Вера сначала умело перевела крики и вопли похитительницы в русло разговора, а затем с невероятным участием и пониманием слушала ее жалобы. Почти три часа она контролировала положение, спасая ребенка от смерти. И когда похитительница разрешила доктору Лученко войти в комнату, ее обезвредили… Да, немало удивительных историй случалось в жизни Веры.

В год, когда взорвалась Чернобыльская АЭС, Вере исполнилось семнадцать лет. Ее подруга работала старшей пионервожатой в одной из киевских школ. Девушка попросила Веру помочь эвакуировать детей в не зараженные радиацией, чистые районы. Юная Вера охотно согласилась. Перед вступительными экзаменами в мединститут ей хотелось хоть недельку отдохнуть от учебников.

Поезд вез детей в пионерлагерь, в отдаленную безопасную область. Во всех одиннадцати вагонах, в каждом купе ехали дети. Разместить школьников вместе не удалось – в тот год все ринулись прочь из Киева, билетов не хватало. Кроме учителей, пионервожатых и Веры, детей сопровождали несколько активных родителей. Местом назначения был крохотный полустанок, где поезд стоял лишь три минуты, а дальше следовал в Ворошиловград.

Председательница родительского комитета попросила Веру пройтись по всем вагонам и напомнить детям, на какой станции выходить – ведь остановка поезда такая короткая, нужно приготовиться заранее. Вера отнеслась к поручению ответственно. Попросив еще двух родителей сопровождать ее, она отправилась по вагонам. Открывала двери купе и произносила только одну фразу: «Всем выйти из вагона на полустанке!» Когда поезд остановился, из вагона вышли не только дети, но и взрослые пассажиры, мирно ехавшие в Ворошиловград по своим делам. В общем, на полустанок высыпали все пассажиры поезда вместе с проводниками. Придя в чувство, пассажиры осознали себя стоя щими на платформе маленькой станции и изумились. А остановка-то всего три минуты! Дети смеялись до слез, наблюдая, как взрослые тетеньки и дядьки зайцами запрыгивают обратно в вагоны. Взрослые вслух удивлялись: «Почему мы все вышли на платформу?»

Не удивлялась только Вера. Она знала почему… Позже, закончив институт и став психиатром, она направила свои уникальные способности в медицинское русло, и все встало на свои места.

С тех пор она стала интересоваться любыми неординарными человеческими способностями. Читала и про Вольфа Мессинга, которого называли личным гипнотерапевтом Сталина, и про Константина Сараджева с его необыкновенным гениальным слухом. Его слуховая гиперсинестезия позволяла ему совершенно отчетливо слышать в октаве множество звуков. Мало того, он и вещи, и людей ощущал как набор диезов или бемолей. Например, тональность Анастасии Цветаевой, написавшей о нем книгу, определял как «ми шестнадцать диезов мажор» и еще удивлялся – ведь это же так ясно! Читала Вера и «Парфюмера» Зюскинда, где вундеркинд-нюхач вместо слов пользовался обонятельными впечатлениями. К возрасту, когда дети едва лепечут, он обонятельно полностью постиг мир, овладел огромным словарем, позволявшим ему составлять из запахов любое число новых фраз…

Свое слухо-видение доктор сама себе объясняла так: если изредка у человека может быть гипертрофированно развито одно из пяти чувств, то почему бы не быть у нее, у Веры, обостренно развитому пресловутому «шестому чувству» – то есть интуиции, предвидению?

2. Роман с продолжением

На свете живет огромное количество дураков. Однако все они просто нобелевские лауреаты по сравнению с влюбленными. Если читатель этих строк с нами не согласен, значит временное помешательство, называемое любовью, с ним еще не случилось. Посидите пока тихо, в то время как розовощекий карапуз берет очередную стрелу из своего колчанчика. Постойте прямо, не дергайтесь, задержите дыхание, дайте ему прицелиться… Есть! Эрот, хулиганистый сынок Афродиты, богини любви и красоты, сделал контрольный выстрел прямо в ваше сердце.

Теперь поговорим о любовном безумии.

Вера и Андрей встретились на юге. Любовь накрыла их с головой, как гигантская волна накрывает серфингистов. Однако экстремалы-любители в конце концов выплывают. А наши герои остались там, внутри волны. Как и многие случайности, их встреча оказалась совсем не случайной – этих двоих как будто специально подготовили. Во всяком случае, с момента знакомства обоих не покидало ощущение неслучайности…

Андрей был уже около года официально свободен. Вера числилась замужем, но ее брак не просто трещал по швам, а уже давно расползся на лоскуты. Когда они встретились, пошловатое выражение «курортный роман» даже не пришло на ум. Просто южная ночь укутала их своим бархатным ультрамариновым одеялом, и они, как дети, укрылись им с макушкой, отгородились от всех. Любовь летела легким парусником по волнам, дни, напоенные солнцем и морем, мчались наперегонки. Желания угадывались, тела не хотели размыкаться, кровь в жилах текла одна на двоих, и казалось – это впервые.

В общем-то, ничего особенного не произошло, если не считать рождения маленькой вселенной, недоступной для остальных, зато бесконечной для двоих. Вселенной, где нет никакого ада, а только рай, где любовь содержится во всем, в каждом прикосновении и взгляде и даже в простом вопросе «Тебе кофе или чаю?»

Но когда отпуск закончился, они словно наткнулись на препятствие. Что дальше? Мужчина не хотел об этом задумываться, ему казалось естественным продолжать встречаться. Женщина не хотела навязываться, просто физически не могла сделать первый шаг.

И вот теперь они вернулись из Феодосии, вышли на перрон. Все дальнейшее было неясным. Он к себе, и она тоже? «Будь благодарна за мелькнувшую любовь!» – думала Вера… Но, вопреки всякой логике, постепенно закипала. Понимала, что это глупо, но не могла сдержать раздражение. Ну что он сидит и молчит? Почему медлит, почему не понимает, как он ей необходим?! Ведь это первая их разлука за последнее время! Предложил бы хоть что-то, хотя бы в кафе вечером встретиться, что ли. Поболтать. Если уж о большем сегодня и мечтать нельзя… Вот не буду руководить процессом, и точка. Из гордости.

«Неужели, собственно, это и все? – думала Вера. – А я несгибаемая и гордая. Значит, идти домой. И не дать себя поцеловать на прощание. Отмалчиваться, отсиживаться в своей комнате. Плакать тихонько. Стареть…»

– Ну что же, – приветливо, хотя и немного стесненным голосом сказала Вера, глядя прямо перед собой, в спину идущим далеко впереди дочери и зятю. – Мой мобильный телефон у тебя есть. Когда созреешь, позвони.

Андрей опешил. Как это – когда созреешь?!

– Как это – когда созреешь? – спросил он. – Я думал, ты забросишь вещи домой и мы с тобой встретимся…

Вера резко остановилась. Швырнула под ноги свою небольшую дорожную сумку, повернула к Андрею сердитое лицо.

– Что значит «я думал»?! Он думал!!! – закричала она так, что на них стали оборачиваться. – А я что, должна читать твои мысли? И сама себе назначать свидание?! Думал он, видите ли. Мыслитель! – Уголки Вериных губ обиженно опустились, глаза потемнели до синевы. – А разговаривать разучился, да? Утратил вторую сигнальную, как твои хвостатые пациенты?

Она могла бы долго еще вот так иронизировать. Но в груди у Андрея сделалось горячо. Он тоже уронил на перрон свои вещи и схватил Веру, поднял на руки, закружил.

– Ура!!! – закричал он, совершенно никого не стесняясь. Плевать ему было на любопытную толпу.

– Ой! Поставь меня сейчас же на место, – попросила Вера. – Сумасшедший!

– Место! – дурашливо воскликнул Андрей, опуская любимую женщину на перронную твердь.

И она не выдержала, рассмеялась…

– Извини меня, дурака, – сказал с облегчением Андрей. Слова, облетевшие с него в поезде, как листья с дерева осенью, вдруг отыскались сами. – Не хочу с тобой расставаться ни на минуту. Я уже такое надумал, что и сказать страшно.

– Я тоже, – серьезно сказала Вера.

Он хотел поцеловать ее, приблизил лицо. Но тут они оба краем глаза увидели окружившую их толпу, улыбающиеся лица. Кто-то вздыхал и тыкал локтем супруга под ребра: вот как встречаются после разлуки!.. Вера и Андрей только лбами соприкоснулись и оба подумали: после. Эта мысль о «после» одновременно защекотала их лбы и потекла в головы.

– Тогда встречаемся вечером, – объявил Двинятин решительно.

Подхватил свои и ее сумки, взял Веру под руку и зашагал на привокзальную площадь.

Люди по-разному ведут себя с судьбой, которая расстилает перед ними жизни-дороги. Идет человек, идет… И ведь чувствует – вроде не моя дорога. Но идет по ней, живет ее по инерции. А чувство неудовлетворенности – что ж, мы его поглубже запрячем, думать о постороннем не будем. И так всю жизнь. Смиряется человек. Знает, что идет не по той дороге, но других не ищет. Просто ждет. И думает: чем свою долго искать, я по пути хоть пользы побольше принесу.

Вера уходила с головой в проблемы своих пациентов и всех, кто попадал в ее поле зрения. Помогала тем, кто обращался за помощью. А неудавшуюся личную жизнь считала расплатой за свои необычные, данные только ей способности. За способность предчувствовать опасность и катастрофы, за дар предвидеть, что будет с человеком в ближайшее время. За многие другие умения, благодаря которым люди тянулись к ней.

А иного человека неудовлетворенность разъедает. Ну не хочет он не свою дорогу. Есть такие, упрямые. Свою ему подавай. Пройдет немного – и резко в сторону. И тогда окружающие недоумевают: чего он? Ведь все было хорошо.

Друзья удивлялись, когда успешный ветеринар Андрей Двинятин вдруг бросил работу и уехал на стажировку в Великобританию. А когда вернулся, развелся с женой. Тут уже и она удивлялась: как?! Оставить меня, такую красавицу-раскрасавицу, да еще с маленькой дочерью? Ну пилила, так ведь всех мужиков жены пилят, ничего особенного. Но Андрей точно знал: не его это жизнь. Понял, какой женщина быть не должна. А какой должна, не мог четко сформулировать. Просто верил, что она когда-нибудь найдется.

Редко встречает человек свою дорогу. Но с первого шага понимает: моя. И ничего больше не нужно ему искать, он уже нашел. Какой-то щелчок: есть, вот оно. Размеренный ток крови, покой и надежность. Вера, как настоящая женщина, сразу узнала: мой мужчина! Хотя вначале самой не верилось. Ну вот как описать его? Среднего роста, худощавый, но не анемичный – скорее поджарый, тонок в кости, атлет. Не просто загорелый, а смуглый от природы, поэтому на лице особенно яркими кажутся синие глаза с густыми темными ресницами. Еще усы, тоже темные, но с пробивающейся первой сединой. Одет просто и удобно, похож на всех, при этом удивительным образом остается самим собой. И если бы у Веры спросили, чем же он ей так нравится, она не сразу смогла бы определить. Вот разве что бросалась в глаза естественность его движений, кошачья точная координация в пространстве.

Андрей тем более не подобрал бы слов, объясняющих, что он нашел в этой женщине. Отличная фигура, руки, ноги, талия, грудь… Это все понятно. Но от нее исходили гордость и независимость. Уверенность и спокойствие. Такую же спокойную уверенность, тот же взгляд Андрей, опытный ветеринар, замечал в собаках крупных пород. Взгляд существа, не знающего, что такое поражение в схватке. И все-таки, несмотря на подобный взгляд, почему-то нестерпимо хотелось взять ее за руку, чтобы не споткнулась. Заслонить от всего грубого в жизни. Согреть, спрятать, рассмешить. Все это он ощутил неясным зовом еще в поезде Киев – Феодосия, на ночном полустанке, где увидел Веру впервые. Она тогда вывела на прогулку своего песика, купила у торговцев пахучую дыню. И стояла в секундном замешательстве перед крутыми ступенями тамбура, с дыней под мышкой и Паем на поводке – как подняться? Он помог. Так они познакомились.

Потом был утренний кофе и веселая болтовня в купе. Вера Алексеевна Лученко ехала в отпуск не одна, а с молодоженами: дочерью Ольгой и ее новоиспеченным мужем Кириллом. Потом было ожидание встреч, был Крым с его пронзительными запахами, слепящим песком и симфонией моря. Была надежда на то, что эта встреча не случайна… И была любовь.

Юрий Лученко ждал приезда жены дома. В их семье было не принято встречать и провожать. И хотя Вера, как обычно, везла из отпуска дары юга: персики, виноград, дыни – совесть не мучила супруга. Он рассчитывал на зятя. Кирилл – здоровенный парень, баскетболист. Есть кому тяжести донести. Правда, была некоторая закавыка… Юрий предполагал, что жена на него может быть обижена. Она позвонила из Крыма, хотела пожаловаться на проблемы. А он на нее наорал. За годы брака он уже знал, что жена всегда будет в гуще всех событий, пора бы и привыкнуть. Но не захотел сдерживаться. Выдал ей по полной программе. Дескать, он смертельно устал от нее, от того, что она во все вникает, всем помогает. Потому и не хочет ездить с ней в отпуск. И, мол, каждый покойник, который скончался в радиусе пяти километров от их дома, обязательно оказывается ее знакомым. И что ей всегда непременно нужно восстановить справедливость. И как ему надоело, что к ним в любое время дня и ночи может прийти пациент. А он хочет покоя! …Мать-перемать – покоя!!!

Юрий Иванович Лученко напоминал морского котика. Нет, ничего морского в нем не было. Да и котикового, в общем, тоже. С морскими котиками его роднило особое устройство организма: умение получать энергию от долгого неподвижного лежания. Юрию нравилось полеживать на диване с книгой в руках. Этот коренастый мужчина с кругленьким брюшком и намечающейся лысинкой больше всего на свете любил три вещи: себя, себя и себя любимого. Более исчерпывающей характеристики Вериного супруга, пожалуй, не существовало. Как хорошо отдыхается без жены! Можно ничего не делать, не напрягаться. Мать приготовит, мать уберет. Зато он кучу брошюр и журналов перечитал. Он обожал читать все подряд, это отвлекало его от активного участия в жизни. Так других отвлекает водка. Не нужно ничего добиваться, искать себя, самоутверждаться. Можно читать и жить придуманными книжными жизнями. А потом в разговорах сыпать цитатами, информацией к месту и не к месту. И производить впечатление образованного человека. А о порядке в семейном гнезде пусть женщины пекутся. И не нагружают его всякими пустяками.

В начале своей супружеской жизни, приходя из психиатрической клиники, где она проходила интернатуру, Вера бросалась к мужу. Их тогда еще коммунальную двенадцатиметровую комнатку наполняли Верины рассказы. Она делилась историями о том или ином больном, тяжелыми или смешными случаями – в общем, всем, чем живет врач. Муж какое-то время выслушивал ее, но однажды сказал:

– Я женился не на психушной докторше, а на женщине. Поэтому все свои больничные проблемы, уж будь добра, оставляй за порогом нашего дома. Что ты меня грузишь негативом? Тащишь в квартиру эти свои маниакальные психозы и шизоидные неврозы. Мне это ни к чему. Твоя работа – это твои проблемы. А мне для сохранения жизненного тонуса необходим покой.

С тех пор Вера никогда не разговаривала с мужем о своей работе, отчего его жизненный тонус очень повысился. Рабочих же проблем у него, программиста в полузабытом тихом институте, не существовало.

Только вчера вечером Юрий Лученко спохватился, что утром жена с дочерью и зятем приезжают из отпуска. Купил «Пражский» торт – за него Вера что хочешь простит. Он был уверен, что жена запомнила телефонный разговор и теперь будет игнорировать его с каменным лицом. Она не мстительная, но с характером. При всем исходящем от Веры ощущении миловидности, мягкости и тепла у нее имелся сильный характер, она могла поставить на место любого. Да уж, его женушка – дама с перцем, за внешностью симпатяги – стальной стержень.

Он попросил маму заварить свежего чаю, поставил на кухонный стол купленный торт. Вот теперь совесть чиста…

Они ворвались в дом горячим летним сквозняком – Оля и Кирилл, Вера и Пай.

– Теперь я всегда буду ездить в Крым! – кричала Оля с восторгом. И начала подробно объяснять бабушке и папе почему. – Я его полюбила! – добавляла она, жадно глотая воду из чашки, отфыркиваясь и пытаясь рассказать за что.

– А я? А меня? – шутливо оскорблялся Кирилл.

В доме стало шумно и беспокойно. Только Вера помалкивала, усевшись по привычке на мягкий старый стул в прихожей. Вот дом и ожил. Без них тут наверняка было неуютно и зябко, как в отсиженной ноге. Дом должен звучать ладно настроенным инструментом – смехом, веселой возней с детьми и собакой, разговорами с приятными гостями… А если в доме нет звука жизни, он остывает, ветшает, превращается в старика.

Вера вдруг остро почувствовала свою чужеродность рядом с мужем и свекровью. Словно из солнечного радостного дня она шагнула в затхлый погреб. Ей было тяжело и немного неловко. Вот они, муж и свекровь, хлопочут и демонстрируют приязнь. Может, кто другой и обманулся бы, но только не она. Вера замечала даже больше, чем ей порой хотелось. И сейчас лица родственников казались ей поделенными на две части, верхнюю и нижнюю. Рот улыбается, а глаза равнодушные, даже злые. Ишь, приехали с югов, веселые и загорелые, а мы тут сидим, по курортам не шастаем…

Свекровь Зинаида Григорьевна напоминала квадратный посылочный ящик. Посылку обшили дерюжкой, написали чернильным карандашом какой-то адрес, но, видать, перепутали. Вот она и пылится в отделе доставки: квадратная, дерюжная, кондовая. Маленького роста, какая-то карликовая свекровь. Всем своим видом напоминает гипсовую «пионэрку» с барабаном, какие теперь встретишь только в провинциальных городах, в запущенных парках.

– Вера, – торжественно провозгласил Юрий. – А я тебе торт купил. Твой любимый, «Пражский». Переодевайся и садись, чай будем пить. Мать, поставь чайник…

Вера проглотила застрявший в горле ком. Она думала, конечно, какими словами сообщить мужу… «Я полюбила другого человека»? Неточно: Юрия она уже давно не любила. «Я ухожу»? Уходить пока что некуда. У Андрея не те условия, надо снимать квартиру. То есть ее сначала надо найти. В общем… А он еще и «Пражский» торт позаботился купить, скотина бесчувственная, эгоист хренов. Сейчас ей не то что любимый торт – гору золотых слитков предлагать бесполезно. Поздно. Не хочется.

– Не хочется, – отказалась Вера. – Пейте без меня. Я… У меня еще дела сегодня. – Сказала и почувствовала волну гнева. Закрыла глаза, сдержалась.

– Ма, ты что, устала? – в тревоге спросила дочь.

Вокруг Веры как будто понизилась температура воздуха. Мурашки пробежали по Олиной коже. Пай сел и склонил голову набок, удивленно глядя на хозяйку. Даже Кирилл запнулся, вздрогнул. Только толстокожий Лученко с матерью ничего не заметили.

– Да. Пойду отдохну. – Вера глянула на мужа холодно, с оттенком брезгливости. Мимолетно подумала: «Интересно, врут мои глаза или не врут?» И ушла в свою комнату.

Суетившийся под ногами и всем мешавший Пай тут же последовал за ней, цокая когтями по полу.

– Ну и хорошо, сами съедим, – довольно сказала Зинаида Григорьевна.

Удивленный муж пожал круглыми плечами и сел за стол.

– А мы? – спросил у своей юной жены Кирилл, потирая руки.

Оля помолчала мгновение. Женская солидарность требовала гордо отказаться. Но торт манил и быстро пересилил минутное колебание.

– Закусим, пожалуй, – решила она.

Стоя под душем и намыливая загорелую кожу душистым гелем, Вера пыталась прощупать на прочность последние ниточки-связи с постылой жизнью в семействе Лученко. Разглядывая себя обнаженную в большом зеркале на стене ванной, она удивилась: тело, смуглое и подтянутое, словно уже не принадлежало ей прежней. Да и в глазах прыгало новое, непривычное, свободное… «Моя семейная жизнь накрылась медным тазиком!» – радостно подумала женщина и рассмеялась. От этой мысли она не испытала никаких угрызений совести.

Как-то одна пациентка, делясь домашними проблемами, сказала: «Если пара распалась, это означает, что сильный бросил слабого».

– Неправда, – прошептала Вера. – Это значит, что уходящего уже по-настоящему достало. Терпение лопнуло и растеклось мокрой лужицей. Как сказала какая-то писательница: «Гирька до полу дошла».

Она надела махровый халат. Так, теперь нанесем на лицо увлажняющий крем… Мысли продолжали кружиться и лопаться, как мыльные пузыри. «Почему так и не сложилась моя личная жизнь? Да потому. Представь, милая, что ты пришла к психотерапевту. Как к тебе за годы твоей врачебной практики приходили десятки и сотни людей с подобными проблемами. Что б ты высказала специалисту? На что бы ты пожаловалась? На мужа. Предъявила бы длинный список претензий. В начале списка стояло бы непонимание, равнодушие к твоему плохому настроению, к твоим обидам. Главное, к ожиданию утешения».

Присказка «сапожник без сапог» тут срабатывала на все сто. То, что она виртуозно объясняла другим, в ее собственной личной жизни не помогало. Она, спасшая от краха множество семей, безучастно наблюдала, как ее семейный «Титаник» отправляется в свое прощальное плаванье. И ничего не могла с этим поделать. Ну не хватало ей в браке чувств, эмоций. А для мужа, Юрия Ивановича Лученко, чувства – китайская грамота. Супруги говорили на разных языках. И ей постоянно нужно было каждое движение своей души переводить на его язык.

Она вновь прислушалась к своим ощущениям… Нет никакого раскаяния. Казалось бы, после страстного романа на юге замужняя женщина должна попасть в трудное положение. Особенно с точки зрения этики практического психолога, которая «основывается на общечеловеческих моральных и нравственных ценностях». Однако психотерапевт разрешила себе быть женщиной. Ведь муж давным-давно от нее отдалился. Когда-то Вера честно предупредила его: такая семейная жизнь, без любви, перспективы не имеет. Тот лишь равнодушно покивал в ответ.

И вот теперь он получит то, что заслужил. Вот только когда сказать мужу, что она уходит?.. Неожиданно явилась замечательная хулиганская мысль. Сделать то, чего она обычно никогда не делала – взять и наскандалить! Тихая ненависть накопила в организме вредную коллекцию обид, мстительности, раздраженности и прочих шлаков – в общем, всего, что так и норовит накапливаться. Вредная коллекция, собранная Верой, обязательно будет экспонироваться в Музее Напрасно Прожитых Лет… Вот если наорать на мужа так, чтобы задрожали оконные стекла! Эх! Любимые свекровкины чашки и общепитовские тарелки вдребезги, любимая Зинаидина хрустальная ваза – бзыньк, удочка Юркина бамбуковая, ненаглядная – хрясь!..

Одна только мысль о громком спектакле-скандале, пусть пока и не осуществленном, создавала хорошее настроение. Отбросив от себя все мысли о муже, душой и телом она уже устремилась к Андрею.

О Дарье Николаевне Сотниковой, хозяйке и директоре рекламного агентства, можно сказать коротко: она была клинической трудоголичкой. И к ее жизненному кредо добавить больше нечего. А вот к внешности можно присмотреться подробнее. Если бы бесстрашный мальчишечка Маугли из сказки Киплинга имел родственников среди людей, то Даша вполне могла оказаться его родной сестрой. Высокая, стройная, смуглая и кареглазая – раз, блестящие, коротко стриженные черные волосы – два. Добавьте сюда быстрые энергичные движения, нервные тонкие пальцы – и это будет три.

Бизнес-леди Сотникова прекрасно знала свое рекламное дело. Она постоянно доучивалась на всевозможных курсах, семинарах и тренингах, применяя полученные знания в каждодневной работе. Работа была одним из открытых ею способов получения удовольствий от жизни.

Удовольствий в это утро добавилось: позвонила близкая Дашина подруга Вера Лученко.

– Привет, Дашуня! – весело сказала подруга.

– Привет, Эскулапик! – в тон ей ответила рекламиссис. Даша любила лишний раз показать свое уважительное отношение к подруге-доктору.

– Звоню по делу, – сообщила Лученко, сразу переходя к сути. – Ты говорила, что у тебя в агентстве открываются вакансии?

– Я? Когда?

– Ну не говорила, думала.

– Верка, прекрати на мне демонстрировать свое интеллектуальное могущество. Ты уже и по телефону нас, маленьких, насквозь видишь?!

– Ну вот, если психотерапевт и гипнотизер, так уже и мысли читаю? Не поддавайся стереотипам, дорогая моя! Ты как-то жаловалась, что твоя команда пообтерлась, друг к дружке попривыкла. И что хорошо бы щучку запустить в дремлющий пруд с карасями.

– А ты собираешься переквалифицироваться в рекрутеры? Или открываешь кадровое агентство параллельно с медициной? – хмыкнула Сотникова, прижимая плечом трубку и одновременно раскладывая на своем столе деловые бумаги.

– Нет, солнце мое рекламное, я увлеклась охотой за двумя зайцами.

– То есть?

– Хочу предложить тебе нового работника. Для твоей пользы – это первый заяц, и одновременно помочь человеку – это второй.

– У тебя есть кто-то толковый на примете? – заинтересовалась Дарья Сотникова.

– Вопрос толковости решать тебе. Но уверена, что это как раз тот случай…

– Вер! Я что-то не пойму, – перебила объяснения подруга, – ты о ком хлопочешь?

– Ее зовут Алиса. Она пять лет прожила в Англии. Теперь вот вернулась домой. Ее нужно трудоустроить. Она моя пациентка.

– Ну, доктор, ты даешь! Только твоих психичек мне в агентстве не хватало. У меня тут все с легкой шизой, так ты еще хочешь укрепить ряды крезанутых?! Спасибо, подруга!

– Даша! – Из голоса Веры Лученко пропали мягкие нотки. – Алисе показана трудотерапия, и она будет землю рыть и когти рвать. Я подумала, что она может быть полезна именно рекламному агентству «Art Advertising». Впрочем, если тебе люди не нужны, так и скажи. Я подыщу ей что-нибудь другое.

Разговор запнулся. Руководительница рекламного агентства задумалась. Подруга-доктор ей не мешала.

Мысли Сотниковой были простыми и ясными: «Почему Вера предлагает какую-то Алису? Никогда прежде она никого не пыталась устроить в агентство, даже свою дочь Ольгу, дизайнера по профессии… Между прочим, очень грамотная девочка, хороший специалист… И искала работу самостоятельно. Ее матери даже в голову не пришло просить лучшую подругу об Олином трудоустройстве. В нашей многолетней дружбе никогда не было женских хитростей и интриг, это самое важное. Значит, есть что-то такое, чего Вера не договаривает. Что это за барышня? Чем она так интересна? Почему о ней так печется моя замечательная подруга?»

– К твоему сведению, – прозвучало в трубке, – никакого особого интереса у меня к Алисе нет. Сексуальную ориентацию я не сменила, она у меня прежняя. А что касается моего предложения, мне кажется, вы обе выиграете, если она будет работать у тебя.

– Вера! Ты снова читаешь мои мысли! Фу!

– Ничего не «фу». Мы с тобой дружим сто лет, было бы странно, если б я не знала, о чем ты думаешь.

– И то правда.

– Так я направляю к тебе свою пациентку?

– Уговорила, – вслух произнесла Даша, а про себя подумала: «Ей тут сделают “водные процедуры”. Контрастный душ уж точно обеспечен. Нашим ребятам пальчик в рот не клади».

День в рекламном агентстве шел своим ходом. Приходили и уходили клиенты, рекламисты занимались текущими вопросами, пили кофе, спорили. Творческие сотрудники и менеджеры-технари без устали пытались найти общий язык. Творцы, как всегда, считали, что понимают в рекламе больше, чем кто бы то ни было. И у них есть отличные идеи, которые пусть и не соответствуют заданию… но они просто лучше – и все тут. Менеджеры снисходительно объясняли творцам, что главный бог рекламы – информация, без нее никакие креативщики ничего не достигнут. А без них, менеджеров, они вовсе и дня не проживут. Ведь именно они мастерски устремляют неприрученную творческую энергию креаторов в нужное русло, делая задание максимально конкретным!..

Ни те ни другие не задумывались о том, что бы они делали без директора. Сотникова, как мать семейства, знала слабые и сильные стороны своих «детей», направляла и поддерживала те самые споры, в которых рождается истина. Именно на ней, на первом лице агентства лежала тяжкая обязанность с пеной у рта защищать проект рекламной кампании перед заказчиком и добиваться, чтобы ее команда получала заслуженные деньги, а рекламодатели доверяли агентству рекламные бюджеты.

Кофе в агентстве пили беспрерывно. Кофейный аромат густо висел во всех помещениях и создавал уютное чувство покоя, окутывал душу и тело, прочищал глаза и уши. А главное, прояснял мозги – основной рабочий орган рекламных гениев. Если все сотрудники получили по чашечке кофе и находятся каждый на своем месте, то рекламное агентство работает, как хорошо смазанный механизм. И тогда нельзя выкинуть ни одного звена из цепочки.

Примерно к середине дня Дарья Сотникова собрала всю команду для очередного мозгового штурма. Как звезды в космосе, рождались ослепительные идеи, вспыхивали и тут же гасли слоганы – рекламные девизы. Наконец, начало вырисовываться что-то стоящее, оставалось только «докрутить».

Однако никто ничего докрутить не успел. Вошла секретарша Вика со странным выражением лица. И объявила, словно конферансье в цирке перед особо эффектным номером:

– К вам Алиса Старк!

Вика отошла в сторону. На пороге появилась тоненькая девушка. На секунду показалось, что в помещении стало светлее, как будто на фигурку и лицо вошедшей упал свет от нескольких прожекторов. Рекламные мысли всей команды резко затормозили и свернули на совсем другую дорогу.

«Какая красотка! Просто Мисс Мира. Только короны не хватает!» – восхитился Виталий Свитко, коренастый парень невысокого роста. Он сверкал гладко выбритым черепом и белыми зубами, которые то и дело скалил согласно американскому принципу «смайл». В агентстве его подначивали прозвищем Копирка, потому что работал он копирайтером, то есть составителем текстов. Между прочим, составлять текст – значит превращать полный бред, принесенный рекламодателем, в гениальные строки. А такое занятие требует от человека, кроме образного мышления, жадного интереса к окружающему. И Свитко его проявлял в полной мере.

«Ух ты… Вот она, мой идеал жены и матери моих будущих детей. Женюсь! Теперь точно женюсь», – решил Георгий Александрович, менеджер по связям с общественностью (это обозначение для чужаков, а через две минуты общения – пиарщик Жора). Впрочем, так пафосно он думал о каждой новой знакомой. А их у него хватало. Летели, как мотыльки, на стильный Жорин прикид. Он носил супердорогие очки-хамелеоны в легкой металлической оправе, макушку своих темных волос отбеливал. Разговаривал манерно, тихим интеллигентным голосом, а больше всего на свете любил хороший коньяк, кофе, сигареты и расслабляющую музыку. Как пиарщик, он заботился об имидже клиентов, был в курсе всех слухов и сплетен. Хотя это занятие сильно подрывало его веру в человечество…

«Хороша! Бывают же такие штучные изделия! Просто произведение искусства», – глядя на Алису, эстетствовал третий мужчина в коллективе, самая творческая личность – арт-директор Романенко. Александр считался натурой увлекающейся, склонной к созерцанию и задумчивой отрешенности. Эти качества хорошо сочетались с его внешностью Дон Кихота: высокий, худой, заостренные черты лица, глаза цвета серебра, светлые волосы нависают над бровями, как крыло птицы.

«Только такой красотки здесь и не хватало!» – насторожилась румяная пышечка Юля Папернюк. Она была похожа на сдобную булочку с изюмом. Вся из ямочек – на щеках, на подбородке, в углах пухлых губ, она казалась полненькой потому, что затягивалась в джинсу или коротенькие юбки. Грудь, живот и бедра так и рвались наружу из тесной одежды. Юля работала менеджером по работе с клиентами, иногда эту должность называют еще координатор проекта. Надо сказать, непростая работа – быть мостиком между агентством и клиентом. Возглавлять, с одной стороны, группу персонала, которая трудится над исполнением конкретного заказа, а с другой – прислушиваться к капризам заказчика и стараться их выполнить. Юлечка была уверена, что она должна одеваться и стричься как можно сексуальнее, тогда в работе сбоев не будет, ведь большинство рекламодателей – мужчины.

«Пропало агентство! А какая хорошая была фирма!» – горестно подперла щеку рукой Вика. Она издалека, со своего рабочего места наблюдала за реакцией коллег на гостью.

«Вот ты какая, Алиса! Да-а… – подумала хозяйка агентства. – Как говорит моя лучшая подруга, которая тебя ко мне прислала: “Красота не столько требует жертв, сколько сама часто становится жертвой!” Ну, посмотрим».

Вслух же Дарья Сотникова сказала:

– Здравствуйте, Алиса! Я вас ждала. Мы как раз закончили мозговой штурм. Давайте побеседуем, а потом вы осмотрите наш офис, если хотите.

– Если можно… – робко сказала Алиса.

– Можно, можно, можно! – с певучими интонациями промурлыкали три мужских голоса.

«Сю-сю-сю! Паваротти, Доминго и Каррерас. Тенора недорезанные!» – нахмурилась и возмущенно поджала губки Юлька, сразу проникаясь к мужской части коллектива ревнивым презрением. И неудивительно, ведь до сегодняшнего дня она по праву считалась «Мисс Само Обаяние» рекламного агентства.

Алиса прошла с Дашей в ее кабинет. Пока гостья осматривала неожиданный в деловом помещении камин, дипломы и награды в рамочках, Дарья незаметно, но внимательно изучала Алису Старк. Взгляд Сотниковой мог претендовать на звание экспертного. Она и сама была красивой женщиной и разбиралась в женской красоте. Сотникова с интересом следила, как постепенно меняется сам типаж красоты. Или, говоря точнее, ее эталон. Ненатуральные блондинки со сверхсексуальными формами, с избытком силикона везде, куда проник скальпель пластического хирурга, теперь остались лишь в дешевых порноизданиях. Сексуальная агрессия перестала волновать. Да и засушенный феминизм в лице уверенных и независимых бизнес-леди тоже не интриговал. Наигрались в пофигизм, унисекс и девушек-подростков. Все чаще в мелькающих вокруг изображениях стала появляться Просто Женщина. Ангелоподобная, вроде этой Алисы.

Дарья мысленно усмехнулась, представив себе рекламный ролик какой-нибудь модной марки с острым чувством юмора: у девицы внешности а-ля Памела Андерсон сдуваются губы и силиконовая грудь, на экране вспыхивает надпись: «Осторожно: разгерметизация!» И вместо сексуального монстра на силиконовой подкладке появляется милая натурально-златокудрая барышня – Алиса Старк, в легком ситцевом сарафане в мелкий цветочек и на тонких лямочках. Из открытого сарафана видны трогательные ключицы, светится прозрачная кожа русалки. Смотрит она на зрителя своими акварельными чистыми глазами. Хороша!

Закончив незаметный осмотр соискательницы вакансии, Даша решила: «Ну и подарок мне Верка преподнесла! Мужики от тебя с ума сходят, это ясно. Поскольку ты, Алисочка, ходячий архетип идеальной подруги – платоническая мужская мечта. А женщины тебя ненавидят, ведь ты не просто соперница, а настоящее стихийное бедствие! Тяжело тебе приходится, девочка».

И тут Алиса удивила директора рекламного агентства вопросом:

– Вы не помните меня, Дарья Николаевна?

– Нет. Что-то не припомню. – Сотникова была уверена, что видит девушку впервые.

– Десять лет назад вы преподавали на подготовительных курсах в иняз.

– Что-то такое было… – неуверенно сказала Сотникова.

– И я – одна из абитуриенток. Вы нам английский язык читали. Конечно, нас было много, и вы не могли всех запомнить…

– Точно! Вспомнила. Меня сразу после окончания вуза оставили работать на курсах. Господи! Как давно это было!

– Вот, вы нас всех выучили, и я поступила в институт.

– Значит, мы с вами одни ступени обтаптывали! – обрадовалась Даша.

Как водится, тут же стали вспоминать преподавателей. Выяснилось, что у Дарьи и у Алисы читали дисциплины одни и те же педагоги – обе учились на одном и том же факультете. Сотникова распорядилась принести в кабинет кофе, и молодая женщина стала рассказывать о себе.

– После окончания вуза я работала в «Интуристе». Там и познакомилась со своим будущим мужем. Вернее, я начала подрабатывать как переводчица еще во время учебы. Так что познакомились мы с Джоном, когда я училась на первом курсе.

– Но он дал вам возможность закончить учебу? – спросила Сотникова, стремясь к точности во всем.

– Иначе и быть не могло, – кивнула Алиса. – Мы поженились после окончания вуза. И я уехала с ним в Лондон. А теперь вот вернулась, не смогла больше…

– Давайте начнем с самого начала, – предложила Сотникова как можно доброжелательнее. – Насколько я понимаю, живя в Лондоне, вы могли блестяще совершенствоваться в языке. Вы работали?

– Первое время – да. Экскурсоводом в турфирме. Это было такое счастье! – сказала Алиса, впервые улыбнувшись. – Но работа продлилась очень недолго. Счастье закончилось.

– Почему? Что случилось?

– Ничего. Муж не захотел, чтобы я работала. И пришлось сидеть дома.

– Быть домохозяйкой – непростой удел, – не скрыла своего сочувствия Дарья.

– Вначале я старалась как-то приспособиться. Управительница большого поместья все-таки. У Джона все обустроено, как в старой доброй Англии: конюшни, псарня, работники, кухарка, горничная, дворецкий…

– И от всего этого вы сбежали?! Ну и ну! Здесь вас мало кто поймет. Алиса, скажите честно, почему? Только из-за того, что устали от безделья?

– Я не просто устала. У меня пропали все желания! Я влачила какое-то жалкое декоративное существование. Стала чувствовать себя вещью. Какой-то вазой или подушкой на кушетке. Перестала радоваться… Потому что в тюрьме не может быть гармонии, даже если прутья на решетке золотые, – сказала Алиса, глядя прозрачными глазами в пытливые глаза главы рекламного агентства.

– Но ведь вы могли завести детей. Многие женщины находят себя в материнстве.

– Джон категорически не хотел иметь детей. Я долго не понимала почему. Потом все выяснилось… Но это трудный разговор, как-нибудь потом. Впрочем, Вера Алексеевна знает.

– Ну хорошо. Дети – еще не все в жизни, – вздохнула Даша. Ее сын учился в американской школе, и она уже привыкла жить с ним врозь. – Есть же друзья, знакомые, светская жизнь какая-то…

– Ой! Бог ты мой! Вы, Дарья Николаевна, даже представить себе не можете… Муж был категорически против любых знакомых и любых контактов.

– Как это? – Такого умудренная рекламиссис еще не слышала.

– Очень просто. Мне не разрешалось общаться с русскими, с русской эмиграцией, потому что все они, по словам моего супруга, бандиты. Даже актрисы, художники или радиоведущие. Все они – русская мафия! Что касается англичан, то семейные пары, друзья мужа, меня не приняли. Ведь я намного моложе Джона… Разница поколений. И вообще, они не любят иностранцев.

– Н-да, хорошенькое дело! – озадаченно сказала Сотникова.

Она представила себе, как английские жены могли воспринять красавицу Алису.

– В результате что у меня осталось? Муж-надсмотрщик и полное одиночество. Да, еще слуги. Но со слугами я тоже не имела права приятельствовать. Жена самого Старка не должна общаться с обслуживающим персоналом! Хорошо хоть, что я перечитала все, какие возможно, книжки, и через Интернет общалась со всем миром. Но разве такое существование можно назвать полноценным?

– Алиса, мне вас искренне жаль.

– Правда, муж два раза в год ездил со мной в путешествия. Мы увидели многие страны. Но это ведь не заменяет каждодневную нормальную жизнь. Поэтому я в конце концов собралась и уехала.

– И правильно сделали, – одобрила Дарья.

Теперь ей стало понятно, почему Вера решила лечить депрессию Алисы работой.

3. Психотерапевты тоже скандалят

Директор фармацевтического предприятия «Фарма-ліки» Вячеслав Демьянович Голембо редко терял присутствие духа. Еще реже сердился. Есть такие мужчины: большие и медлительные, основательные и надежные. Голембо относился именно к таким. Мало какие проблемы были способны вывести его из себя. Срываются поставки? Не впервые, подождем немного. Сломалась машина? Починят. Болит горло? Чаю с малиной и коньяком – и пройдет. Украли документы и деньги? Документы восстановим, деньги заработаем.

Но и к таким людям порой приходит сумасшествие. Имя ему любовь. Она выметает изнутри весь мусор и другие чувства, она пульсирует в висках и груди. Она жжет сердце и заставляет: делай что-нибудь, не останавливайся. Не жди кого-то, кто никогда не придет. Потому что она – чужая жена, и никогда не будет твоей.

Ксения…

Он работал сутками напролет. Он добился практически невозможного в своем бизнесе: почти без поддержки влиятельных лиц и с минимальным начальным капиталом создал свою фармацевтическую фирму. Затем еще одну, потом фирмы слились в огромный концерн. Вячеслав постепенно сделался богат и известен, но остановиться не мог. Он продолжал наращивать и разветвлять свой бизнес, спонсировал печатные издания и телевизионные каналы, а в конце концов приобрел в полную собственность основной развлекательный телеканал. С таким финансовым и авторитетным «весом» он давно мог пойти в политику, но не хотел.

Он думал, что вытеснил из организма свое сумасшествие. Ксении давно нет, она больше не приходит к нему по ночам во сне. Он почти забыл даже само ее имя.

И вдруг…

Появляется Алиса, ее дочь. У нее лицо Ксении. Она говорит с ним голосом Ксении. Она садится, движется, поправляет волосы – как Ксения. У Голембо сразу закружилась голова. Как у курильщика, который много лет не брал в рот сигарету – и вдруг сорвался. Сквозь головокружение Вячеслав Демьянович не сразу и понял, что она ему рассказывает. Кивал, улыбался идиотской улыбкой на ее «дядя Слава», соглашался с чем-то, руку тонкую поцеловал на прощание. Только потом до него стало доходить, о чем она ему тут рассказывала. Эвтаназия… Письмо?.. Расследование? И кто – какой-то психотерапевт?!

Он разъярился, как слон, которого ткнули палкой в рану. Да он этого психотерапевта в порошок сотрет! Задурили, понимаешь, девчонке голову. И кому – Алисе… ЕЕ Алисе. Он не может этого допустить.

Не раздумывая, схватил оставленную Алисой визитную карточку, набрал номер Лученко. И сразу же начал очень резко:

– Девочка все мне рассказала! По ее словам, с вашей помощью она собирается выяснить причину смерти матери. Так вот, зарубите себе на носу: она, несчастная, умерла от болезни. От рака. Эвтаназия. И точка! Кто бы ни сделал тот укол, он ей только помог! Все уже в прошлом! Что ж теперь выяснять?!

– Вячеслав Демьянович! – ответили в трубке. – Это не телефонный разговор, согласитесь…

Вера слегка удивилась. Надо же, не успела она пообещать Алисе помочь разобраться в смерти ее матери, как тут же началось. Что за переполох такой, интересно? И что же дальше будет?..

– Не диктуйте мне, о чем я могу говорить по телефону! – привычно напирал Голембо. – Вы решили просто слупить с бедной сироты побольше денег? Ну да! Сейчас, куда ни плюнь, попадешь или в экстрасенса, или в психоаналитика, готовых на чужой беде бабло огрести! – гремел на басах негодующий голос бизнесмена. – Но я никакой шарлатанке не позволю обижать ее дочь!

– Уважаемый господин Голембо!.. – пыталась втиснуться в скандальную тираду Лученко. Но собеседник не давал ей возможности сказать хотя бы слово.

– Я для вас никакой не «уважаемый»! Я запрещаю вам встречаться с Алисой, понятно? Если не хотите лишиться работы, оставьте семью Бессоновых в покое! Я вас в порошок сотру! – все сильнее заводился друг семьи.

– Ути-пути! Какие мы глозные! Стласные какие! Плосто монстлы какие-то! – вдруг запищало из трубки.

Просыпался иногда в Вере какой-то бесенок. Тогда она любила поступать наоборот. Нестандартно. Вроде как взять и войти без стука и без приглашения. В анкете, где дата, написать вес, где сумма – рост. Не предъявлять в развернутом виде, не сохранять до конца поездки, прислоняться, зайти за ограждения, заплыть за буек… Как всегда в случаях, когда требовались нестандартные решения, Вера Алексеевна повела себя неожиданно. Она заговорила детским голоском, каким актрисы озвучивают в мультфильмах зайчиков или котят. Перевоплощение было мгновенным и естественным, могло показаться, будто трубку внезапно перехватил ребенок-дошкольник. И этот ребенок продолжал:

– Дедуска, ты кто? Балмалей? Или Коссей Бессмелтный? Плямо зуть какая-то! Напугалася я! Плидется тепеля подгузники менять!

– Кто это? – сбитый с толку Голембо потребовал: – Мальчик! Немедленно отдай трубку своей маме! Взрослые есть возле тебя?

Опешивший бизнесмен пробурчал в сторону: «Ничего умнее не придумала, бросить трубку! Теперь вот с ребенком общайся!» Но его гнев уже начал скукоживаться.

– Взрослые есть! – произнесла Лученко своим обычным, глубоким мелодичным голосом. – Мало того, эти взрослые готовы с вами, дядя Слава, даже общаться по-человечески. Конечно, если вы не будете вести себя, как бабуин перед случкой! Зачем же так реветь? Орать тоже ни к чему. У меня со слухом все в порядке.

– Это вы? – не мог поверить Голембо.

– Я это, я. Добрый доктор Лученкo объясняет, ху из кто! – промурлыкала в рифму Вера. И добавила последнюю фразу из лексикона своей дочери, чтобы совсем заполировать впечатление: – Вот такая ботва, дядя!

Голембо лишился дара речи. Так с ним еще не разговаривали. Надо что-то противопоставить этой дерзкой докторше. Этой хулиганке в белом халате! Выяснить про нее все, поручить кому-то, а пока пообещать что-нибудь.

«Что и требовалось доказать! – подумала Вера. – Сейчас очухается и от угроз перейдет к деньгам».

Вячеслав Демьянович, откашлявшись, сказал:

– Э-э… Вероятно, Алиса предложила вам гонорар за ваши услуги. Так? Умножьте сумму на три! Думаю, этого достаточно, чтоб вы оставили девочку и всю эту историю в покое?

– У меня есть встречное предложение.

– На десять! Я могу заплатить сколько угодно.

– Не можете, – услышал он голос, твердый как сталь. – Вы наводите обо мне справки, потом перезваниваете, и мы начинаем вести переговоры с чистого листа. Алло! Не слышу вздоха облегчения в голосе!

– Я согласен, – буркнул Голембо. Но, лишь нажав кнопку отбоя, вздохнул с облегчением.

Он подумал несколько минут, прокручивая в уме, кто бы мог дать необходимую информацию. Полистал записную книжку. Ага, вот: Лариса Тимофеевна Потопаева, вдова знакомого банкира. Уж эта в силу обстоятельств знает всех и вся. Вячеслав был знаком с Ларой много лет, уважал за сильный характер. Потопаева привыкла брать жизнь приступом. Все, что она получила, – достаток, престиж, чувство избранности, – досталось ей с боями, с интригами. Кто-кто, а Лариса могла дать исчерпывающие сведения. Конечно, при условии, что докторша чего-то стоит…

После обмена любезностями бизнесмен перешел к главному вопросу.

– Лара! Тебе о чем-нибудь говорит словосочетание «психотерапевт Вера Алексеевна Лученко»?

– Еще как говорит, – подтвердила приятельница. Причем в ее голосе прозвучали несвойственные ей нотки уважения, доходящего почти до священного трепета. – Зачем она тебе?

– Одной родственнице нужна помощь, – уклончиво ответил Вячеслав.

– Тебе коротко или подробно? – спросила вдова, вышколенная покойным банкиром говорить по сути.

– Как хочется, так и расскажи.

– Ладно. Ты в курсе, что мой Потопаев погиб одиннадцатого сентября в Нью-Йорке?

– Я помню. Лара, ты про то, что в этом месяце годовщина… Я забыл. Прости, замотался….

– Слава! Я совсем не о том. Хотя ты, конечно, скотина склеротичная. Но… Вера Алексеевна предсказала моему Валерию, что ему не нужно лететь в Америку. Понимаешь?! Она предчувствовала, что там будет что-то плохое, с этими башнями этого гребаного бизнес-центра!

– Ты шутишь? – не поверил собеседник.

– Кто способен шутить подобными вещами? Слава, не будь идиотом. Она знала!

– Невероятно. Значит, твой Потопаев не послушал ее, и…

– Да. Он ей не поверил. Да и кто бы поверил?.. И полетел на какие-то переговоры. В результате я – вдовствующая королева! – невесело пошутила Лариса Тимофеевна.

Она могла бы еще многим поделиться насчет доктора Лученко – и как та излечила ее от пищевой зависимости, и как угадала про трудное Ларино детство, прямо будто росла с ней рядом… Но предпочла промолчать. На прощание Потопаева снабдила Голембо еще несколькими телефонами общих знакомых.

Вторым абонентом бизнесмена стал известный спортсмен.

– Вера Лексевна? Знаю такую! – энергично и весело откликнулась звезда спорта.

– Чем она известна? – затаив дыхание спросил Голембо, предполагая уже самые немыслимые истории. И великий спортсмен не обманул его ожиданий.

– Да мы благодаря ей в Италии выиграли! – сообщил парень.

– Как это?

– Ну, она случайно оказалась там в одно время с нами. По турпутевке, что ль. Пришла за нас поболеть. А мы играли, как дохлые клячи. Ну, она в перерыве пришла в раздевалку. Поговорила с нами. И мы выиграли! – Спортсмен радостно расхохотался, вспоминая. – Итальянцы чуть с ума не сошли!

– Вот так просто? Поговорила, и вы выиграли? Как такое возможно?! – не мог поверить бизнесмен.

– Молча! – поставил точку в разговоре известный спортс мен. – Извини, старик, у меня времени совсем нету. Бывай! Если увидишь ее – привет передавай Лексевне!

Третий звонок раздался в квартире школьного приятеля Голембо, бывшего сотрудника бывшего проектного института. Ныне он подрабатывал приходящим мойщиком окон в квартире бизнесмена. Телефон этого человека Вячеслав Демьянович извлек из записной книжки, вспомнив, что тот восхищенно отзывался о каком-то «волшебном» докторе. Чем черт не шутит, а вдруг речь идет о Лученко? И точно. Школьный товарищ рассказал, что его дочь однажды получила сильный нервный срыв в школе и категорически отказалась посещать это учреждение. Малышке было тогда всего девять лет. Родители кинулись искать специалиста, кто-то посоветовал Веру Алексеевну. И доктор Лученко совершила чудо. Всего за несколько сеансов она не только сняла нервный срыв и его следствие, тяжелую депрессию, но и сумела развить память ребенка. Да так, что та, вернувшись в школу, из средней ученицы стала отличницей. Больше всего Вячеслава Демьяновича в рассказе безработного конструктора поразило то, что докторша не взяла за свои труды ни копейки.

Получив исчерпывающую информацию, Голембо снова набрал телефон невероятной женщины. Он уже решил, как поступить.

– Это снова я, – сказал Голембо.

– Ну как, дядя Слава? Собрали досье на психотерапевта Лученко? – подколола она его.

– Собрал, – честно сообщил абонент.

– В таком случае самое время познакомиться. Мне было бы удобно у вас дома.

– Нет, дома я бываю крайне редко. Приглашаю вас в свой ночной клуб, на съемки телевизионной передачи.

– Мы сможем поговорить? Потому что больше мне ничего от вас не нужно…

– Почему нет, поговорим. Приходите… – Он продиктовал адрес. – И не опаздывайте!

– Я никогда не опаздываю, – бросила Вера.

Она была не вполне довольна. Этот богач, кажется, решил переиграть ее на своей территории. И либо снова будет уверять, что в давнюю семейную историю нечего соваться, либо попробует ее просто отвлечь, сбить с толку.

Кафе называлось «Умка». Название напоминало старый добрый мультик о белом медвежонке и намекало на разнообразие вкусного мороженого. Намек, как ни странно, не обманывал. Пойти именно в «Умку» предложила Вера. Она сюда частенько заглядывала с подружками. «Медвежонок» радовал приятным интерьером, разделенным на два небольших зала, и отсутствием долбежа по голове – тем, что в других кафе считалось музыкой. Но главное – кофе. В своих путешествиях по странам и городам она коллекционировала кофейные вкусы. Так другие собирают сувенирную дребедень, таща ее в дом. Однажды она даже попробовала кофе с корицей и кардамоном, солью и перцем, но такое сочетание ей не очень понравилось. Слова «по-восточному», «эспрессо» звучали для Веры волшебными заклинаниями.

В «Умке» делали отличный эспрессо, кофе не горчил – значит, на качестве зерен не экономили. Варили правильный кофе по-восточному, подавали его со стаканом воды. А еще здесь готовили вкусные капучино и глясе. Завсегдатаям давали вдохнуть аромат зерен перед тем, как их смолоть. У Веры с подругами был даже своеобразный ритуал для девичника: в компании Даши и Лиды они устраивали гадание на кофейной гуще. И оно всегда предрекало что-нибудь хорошее.

Вера собиралась на свидание с Андреем, как Наташа Ростова на свой первый бал. Еще весной она сшила себе легкий костюм из двустороннего японского шелка. По матовому светло-серому пиджаку порхали серебристые блестящие стрекозы. Длинная узкая юбка с четырьмя глубокими разрезами сидела на ней идеально, открывая загорелые стройные ноги. Специально к этому костюму она купила длинные серебряные серьги с коралловыми вставками. Словом, вслед Вере оборачивались. Когда она выходила из маршрутки, незнакомый парень даже подал ей руку.

Андрей немного опоздал. Он вбежал в сладко пахнущий интерьер, извиняющимся тоном произнес: «Пробки в центре! Черт бы их побрал!» – и рухнул на стул рядом с Верой.

– Слушай, – сказал он, оглядывая свою возлюбленную с ног до головы, – это ты или не ты? До сих пор поверить не могу. У меня сейчас комплекс неполноценности разовьется.

Вера усмехнулась.

– Ничего, я тебя вмиг вылечу.

– Начинай лечение прямо сейчас, – заявил Андрей, не отрывая сияющего взгляда от Веры. – Я соскучился по тебе ужасно…

– Я тоже, – призналась Вера, понижая голос до шепота.

Они взялись за руки, не в силах удержаться. Казалось, что из ладони в ладонь течет что-то горячее… Вера первая вспомнила, что они все-таки в общественном месте, вздохнула легонько, увела разговор.

– А ты сегодня кошку лечил, – сообщила она. Не спрашивая, а с утвердительной интонацией.

Андрей остолбенел.

– Господи! Я же душ принимал… Как ты?..

– Ну что же делать, такой у меня нос, – шаловливо повела носом Вера. – Все чую.

– Правда? Вот бедненькая. Среди наших, извини за выражение, повседневных «ароматов»…

– Ага. Вот именно. Бывает, ночью учую пригорелую кашу, не могу заснуть. А это в доме через квартал, и утром было, и только к вечеру какая-то заблудившаяся молекула долетела до носа. А уж когда соседи готовят, могу сказать точно, чего они в борщ недосыпали или в жаркое переложили… Ну хорошо. Пить-есть будем? Здесь так хорошо пахнет, что я вместо пирожных сейчас тебя съем.

– Не возражаю! – Андрей так на нее посмотрел, что Вера покраснела. – Ладно-ладно, я скоро.

И он помчался к стойке бара заказывать кофе и что-нибудь сладкое. В «Умке» принято так: заходишь, обозреваешь весь ассортимент на витрине и заказываешь, чего хочется. А хочется, между прочим, всего. И вон того коричневого, тающего, и вот этого – рассыпчатого, нежного… Глаза разбегаются, и желудок жадно урчит. Но с сожалением и муками делаешь выбор, понимая, что всего тебе, увы, не перепробовать. Потом заказываешь, расплачиваешься, уходишь за свой столик и ждешь, предвкушая. И вскоре официантка приносит заказ.

Однако в этот раз вышло не совсем так. Андрей, не успев выбрать, встретил у витрины знакомого и заговорил с ним. Как показалось Вере, он забыл о ее существовании навсегда. Хотя прошло минут пять. Она сидела в гордом одиночестве и кожей лица чувствовала взгляды посетителей кафе. На нее таращились мужчины и оценивающе, с неприязненным подтекстом смотрели женщины. Тут еще и телефон зазвонил некстати. Лученко рылась в сумочке, сердясь и никак не находя трубку. Наконец вытащила, открыла серебристую крышечку, сказала «Слушаю». Молчание. Она пожала плечами и положила телефон на столик.

Двинятин все не мог оторваться от бородатого приятеля. Настроение, еще недавно такое праздничное, стремительно падало. Когда оно с плеском ухнуло ниже уровня моря, Вера сердито повела бровью в сторону своего друга. Андрей вскинулся, быстро попрощался и подскочил к кассе, чтобы сделать заказ.

Когда он наконец вернулся, Вера сидела мрачнее тучи.

– Что случилось? – спросил он, даже не догадываясь, что сам стал виновником плохого настроения.

– А разве что-то случилось? – иронически посмотрела она на него.

– Ну, ты какая-то не такая… – пробормотал Двинятин, совсем растерявшись.

И тут Вера закатила своему возлюбленному скандал. Тот самый, великолепный и хорошо темперированный «скандалиозо грандо», который назревал в ее душе еще на вокзальной платформе (там он лишь слегка выплеснулся, как первые волны шторма). Тот самый скандал, какой она не стала обрушивать на Юрия. Ведь кто он вообще такой, этот Лученко, чтобы тратить на него порох своей селезенки?! А вот Двинятин стоил хорошей взбучки. Потому что он, во-первых, пришел на свидание без цветов; во-вторых, не похвалил ее новый замечательный костюм; в-третьих и в-двадцать пятых, вообще не сделал подробного, внимательного, достойного комплимента! А ведь Вера так потрясающе выглядит! Да еще зацепился с приятелем, словно напрочь забыв о ее существо вании!!!

Кто-нибудь может подумать, что психотерапевты скандалов не устраивают, что для них это непрофессионально. Отнюдь! У самого наилучшего профессионала в мозгу есть некие зоны и пласты, свободные не только от профессиональных навыков, но и вообще от здравого смысла. И порой внутри этих зон экономист может внезапно обсчитаться, забыв таблицу умножения, футболист – не забить гол в пустые ворота, редактор – сделать пять ошибок в двух словах. Но психотерапевт часто хитрит и поступает «наоборот» с умыслом… Короче говоря, женщина поступила так, как психотерапевт обычно рекомендует поступать своим пациентам. Устроить скандал, чтобы спустить пар, стравить давление и избавиться от стресса. И чтобы выяснить наконец, как к вам относятся на самом деле. Удастся вам это или нет – кто знает, но зато после вы лучше поймете всю прелесть спокойной жизни…

Высказав Андрею все, что накипело у нее на душе, Вера уже мирно спросила:

– Знаешь, почему Дездемона была задушена, а не умерла от старости в кругу детей, внуков и правнуков?

– А… Ну… Отелло думал, что она ему изменяет… – пролепетал Двинятин, не успевая за слишком быстрой сменой темы.

– Нет, это случилось оттого, что у нее не хватило темперамента закатить своему Отелло полноценный разбор полетов! Понимаешь?

– Не очень, – честно сознался Андрей.

– Объясняю! Лучшее средство избежать разочарования в окружающих – говорить о своих ожиданиях! Я тебе попыталась сообщить, на будущее, что свидание назначают не для общения с другими, пусть даже сто лет не виденными приятелями. Усекаешь?! И не для того, чтобы женщина, которую ты пригласил в кафе, чувствовала себя лишней! Я понятно излагаю?

Настоящий мужчина не обижается на любимую женщину, даже когда не сразу понимает, почему она вдруг из милой лапоньки-кошечки превращается в пантеру Багиру. Он старается рассуждать логически: что он сделал не так? Но с Верой требовалось соображать намного быстрее, чем позволяет логика. Потому что она уже встала и собиралась покинуть «Умку».

Андрей вскочил, взял ее за руку и усадил обратно, торопливо подыскивая нужные слова.

– Ну зачем ты треплешь нервы мне и себе? Они ведь не восстанавливаются, – пробормотал он первую банальную фразу.

– А кто тебе сказал, что они непременно должны восстанавливаться? Может, умница природа нарочно так рассчитала, чтобы ко времени, когда износится все в организме, на место не восстановленных клеток пришла, наконец, мудрость.

«Плохая попытка. Не засчитано. Попробуем еще…»

– Погоди, стоп! – решительно сказал мужчина. – Что не так?!

– Посмотри на меня! Внимательно посмотри! – потребовала возлюбленная.

– Смотрю! И насмотреться не могу на самую любимую женщину в мире. Ты даже в гневе прекраснее всех на свете! – пытаясь улыбаться, почти прокричал Двинятин.

– Вот. Значит, чтобы услышать от тебя комплимент, мне пришлось устроить скандал. А чтобы ты сообразил подарить мне цветы, мне что, нужно нанести тебе тяжкие телесные повреждения?! – спросила Вера, вся дрожа от переполнявшего ее гнева.

– Боже, какой же я идиот! – спохватился Андрей.

Они смотрели друг другу в глаза. Во взглядах были и отчаяние, и любовь, и обида, и извинения, и страсть, и невозможное безумное желание. Вот проскочила искорка… И они облегченно расхохотались. Смех сделал свое главное дело: превратил драму в комедию.

Тут принесли и поставили перед влюбленными кофе, мороженое и тарелку с трюфелями.

– Посмотри, маленькая, что я тебе заказал… – заискивающе произнес Двинятин.

Посмотреть было на что. Шоколадные шарики лежали, завернутые любовно каждый в свою бумажную формочку. И были они разными, как краски на палитре художника. Один – белый, похожий на комочек теста, остальные – всех оттенков коричневого. Одни обсыпаны темными, другие светлыми хлопьями или мельчайшей пудрой. Поистине королевское блюдо!

– Хитрый ты, Двинятин, – сказала Вера. – Знаешь ведь, что не смогу долго на тебя сердиться…

Он облегченно вздохнул. Оба налегли на угощение, запивая его ароматным кофе. Оказалось, что похожий на белое тесто шарик приготовлен на основе бананового ликера, у него вкус банана. Андрей пододвигал Вере трюфеля, желая отдать ей самые вкусные, но она откусывала половину и возвращала остаток ему. Так они перепробовали и трюфеля с кокосовым вкусом, обсыпанные кокосовыми хлопьями и похожие на встрепанных пушистых цыплят; и миндальные трюфеля, вывалянные в молотом миндале; и шоколадные, из которых торчали кусочки ореха.

Андрей все время смотрел на Веру.

– Что? – улыбаясь, спросила она.

– Знаешь, вот думаю о том, что мы знакомы всего месяца полтора, а такое чувство – будто всю жизнь. А если б мы не встретились? Если бы ты не вывела Пая тогда на остановке на прогулку? Ужас.

– Встретились бы позже, – уверенно заявила женщина, допивая последние капли кофе.

– Где? На пляже?

– Конечно, где ж еще! Я бы сразу тебя заметила, – шалила Вера. – Такой стройный, смуглый, усатый…

– Так, быстро берем такси и ко мне! – Андрей жадно раздул ноздри, включаясь в игру.

Вера отрицательно покачала головой.

…Их жизнь теперь четко разделилась на два этапа: до встречи и после. Что было до? Это известно многим: работа. Коллеги, друзья, пациенты. У Веры люди, у Андрея животные. Еще был дом, для обоих место отдыха или ночевки. У Андрея – мать и дочь Маша, с которой он виделся время от времени. Для Веры в круг близких входили дочь Ольга и зять Кирилл. Дни текли в привычном русле. Река жизни не выходила из берегов. Это было надежно, но тоскливо. Каждый из них преодолевал тоску по-своему.

Андрей проводил время в компании школьных друзей, с песнями под гитару и разговорами «за жизнь» до утра. Были и женщины. Утром, увидев на подушке чье-то чужое лицо со следами вчерашней косметики, он пытался вспомнить, как зовут обладательницу заспанной мордашки. То ли Арина, то ли Марина… Имя не вспоминалось. Упрощая, он всех их называл одинаково – «малышка».

Лученко, как грамотный психотерапевт, свою тоску глушила чужими проблемами. Она растворялась в чьих-то бедах и обидах почти без остатка. Это очень помогало не думать о собственных… В редкие минуты душевных откровений, наедине с подругой одинокого человека – подушкой, оба понимали, что удавшейся такую жизнь не назовешь. Хотя все было более или менее спокойно. Но оба чувствовали каждой клеткой тела: счастья нет. Кто там сказал, что человек рожден для счастья, как птица для полета? Обманул классик! Иногда наваливалась тоска, приходил вопрос: зачем все это нужно?..

И вдруг случилась любовь.

Причем они умудрились привезти новорожденное чувство в свой город, не расплескав ни капли страсти, ни крошки нежности. Но в мегаполисе они споткнулись о неожиданную проблему. Им негде было осуществлять свои желания. Для любви нужно время и место. Если время они находили, несмотря на занятость, то найти место в родном, знакомом до боли городе оказалось намного сложнее, чем на юге.

Собственное жилье отпадало сразу и мгновенно. Андрей жил с мамой, и Вера наотрез отказалась приходить к нему домой. Она не хотела, чтобы ее воспринимали как очередную «малышку» Двинятина. К себе привести его она тоже не могла. Пусть Вера живет уже давно как в коммуналке… Но встречаться с Андреем на глазах у супруга и свекрови? Даже формальных? Вот так, простодушно и одноклеточно? Извините, это не для нее. Это как-то… нечистоплотно.

Так где же встречаться влюбленным? Оставались квартиры друзей, диванчик в гипнотарии Веры и кушеточка в ветеринарной клинике Андрея. Но рабочее место отчего-то мешало возникновению беззаботности. А друзья… Однажды знакомый художник дал Двинятину ключ от своей мастерской. Когда они переступили ее порог, то растерялись: из мебели маячил лишь мольберт и несколько шатких табуреток. Никакого намека на спальное место или хотя бы подиума для обнаженной натуры!.. Как потом оказалось, художник рисовал одни натюрморты. Необходимость включила смекалку, и ветеринар бросил на пол несколько больших толстых листов пенопласта. Вот и лежбище. Раздумывать было некогда, долой одежду и на пенопласт ее! Во время любовного акта пенопласт поскрипывал и попискивал. Уже после, отдыхая, любовники посмеялись над особенностями материала…

Побывали они и у Вериной подруги Лидии Завьяловой в театре. Во время спектакля Лида закрыла их в своей гримерке и ушла на сцену изображать страсти-мордасти. Они очень уютно разместились на клеенчатом диванчике. И тут, в самый разгар слияния рук, ног и всего остального – ну в общем, в тот самый миг – включилась громкая трансляция спектакля. В ушах любовников отдавалось каждое слово пьесы. Можно было подумать, что они – часть задуманной Шекспиром комедии, и актеры произносят монологи специально для них! Но остановить их, конечно, было бы не под силу ни гению самого Шекспира, ни цунами, ни землетрясению и прочим катаклизмам. Так и любили друг друга – под классику…

С одной стороны, забавно. Игра, адреналин, никакой предсказуемости, способной охладить чувства. С другой стороны… Неопределенность не может длиться бесконечно. И потому даже профессиональные запасы терпения у психотерапевта и ветеринара истощались.

…Вера, покачав головой, хотела что-то сказать. Но тут ее телефон вновь ожил, мелодия рассыпала хрустальные ноты и утихла. Она открыла крышку, посмотрела, подняла брови.

– Что там? – спросил Андрей. – Текстовое сообщение?

– Вроде бы, – ответила Вера. – Не пойму только…

Она протянула телефон Андрею. Он прочитал на дисплее:

<<Проверка

на вирус!

не теряй

осторожность>>

***END***

Андрей тоже поднял брови, нажал кнопку, хмыкнул.

– Конфиденциальный абонент, – сказал он. – То бишь неизвестно, от кого.

– А что это значит? – спросила Вера, называвшая себя «техническим уродом».

Если не считать бабушкин старенький «Зингер», она не умела управлять ни одним механизмом и ничего в них не понимала. Кнопки у нее не нажимались, вилки в розетки не всовывались, лампочки перегорали почти при каждом включении светильников. Андрей об этом был предупрежден и обещал стать союзником в тихой войне между техникой и доктором Лученко.

– Это значит, что если ты захочешь кому-нибудь позвонить, но так, чтобы твой номер ни в коем случае не определялся, ты заказываешь эту услугу у своего оператора связи. Причем конфиденциальность можно устроить как для мобильного, так и для обычного городского телефона. Стоит копейки.

Тут Вера вспомнила про непонятный звонок и принялась, нажимая кнопки, выяснять, кто звонил. Все-таки с телефоном ей справляться более-менее удавалось… Оказалось то же самое: «Конфиденциальный абонент».

– Ерунда, – сказал Андрей. – Никакой проверки на вирус эсэмэской произвести нельзя. Бывает, не обращай внимания. Балуется кто-то. Пойдем?

Они шагнули на шумную улицу из «Умки» и нырнули в тенистую зелень Полицейского садика. Вера была задумчивой, пару раз оглянулась. Когда они присели на парковую скамью, произнесла:

– Андрюша, я тебе хочу что-то сказать. Обещай только, что не будешь тревожиться, вскидываться, и вообще… Ничего не делай без совета со мной. Хорошо?

– Допустим. – Он напрягся.

Она взяла его за руку.

– Мне кажется, за мной кто-то следит… Подожди. Твоя первая мысль – что это просто женский бред, видения и все такое. А вторая такая: «Я человек наблюдательный, но ничего не заметил. Значит, ей кажется». Так?

– Я действительно ничего пока не вижу. – Андрей, не поворачивая головы, посмотрел вправо и влево, потом на Веру. – И что?

– У меня память особенная, – извиняющимся тоном сказала Вера. – Я никого не забываю. В Феодосии, помнишь?

– А-а… Точно. Ты узнала человека, которого видела только на фото, причем много лет назад.

– Да. Так уж получается. Я могу вспомнить лицо случайно увиденного прохожего. И не только лицо, а когда и при каких обстоятельствах видела. Могу узнать человека даже после пластической операции… За эту особенность я расплачиваюсь головной болью, когда копилочка образов переполняется. Но я сейчас не об этом. Недавно ко мне пришла одна девушка. Она попросила разобраться со своим «семейным делом», и я решила помочь. После работы я пошла в супермаркет за продуктами, и там, у кассы, за мной стоял мужчина. Внешность обычная, лицо обычное, таких миллион. У него словно нарочно такая минус-внешность, чтобы нельзя было запомнить. Я бы и не запомнила, но этого мужчину я заметила в тот же вечер, когда гуляла с Паем. Он сидел у нас во дворе и читал, закрывшись газетой.

– Как же ты могла его узнать, если он закрыл лицо газетой? – удивился Андрей.

– Но он же не мог закрыть газетой ноги, руки. Особенно руки: брюки можно поменять на джинсы, ботинки на кроссовки. А руки не замаскируешь, не зима все-таки… У рук такой же портрет, как у лица. Неповторимость кистей, ладоней, пальцев. У этого, следящего, большие пальцы рук похожи на репчатый лук. Это так же заметно, как шрам через физиономию.

– Ты невероятное существо! – восторженно выдохнул Двинятин.

– А сегодня, когда я подходила к «Умке», чтобы встретиться с тобой, он стоял у газетного киоска и что-то покупал. Если б я его увидела раз, а потом – через месяц или через год, вопрос бы не стоял. Но если один и тот же человек так часто возникает рядом… Значит, слежка, – невозмутимо делилась своими наблюдениями Лученко.

– Логично, – согласился Андрей. Он нахмурился. – Знаешь, если бы я не был рядом с тобой в Феодосии, не видел с самого начала, как ты раскрыла это преступление с близнецами, не поверил бы. Но теперь в твои наблюдения и ощущения верю безоговорочно. Тебе видней. Ты говоришь «слежка» – значит, слежка. Мне не даны такие способности, как у тебя. Но зато мне дано защищать тебя от опасности.

Вера с благодарностью сжала его руку. Их пальцы переплелись.

– И потому с этого дня мы всюду ездим вместе. Я буду твоим личным водителем и телохранителем. Хранителем тела…

– Это мне нравится, – кокетливо улыбнулась Вера, но тут же вновь стала серьезной. Пристально взглянула на Андрея. – Я собираюсь рассказать тебе об Алисе и той истории, которую она мне поручила раскопать. Хочешь?

– Конечно, – тут же откликнулся он.

Вера вздохнула с облегчением и рассказала. Про девушку и ее покойных родителей, про эвтаназию, про письмо и бегство из Англии сюда, в родной город. Андрей внимательно слушал, в конце хмыкнул:

– Да уж, нестандартный поступок. Никто ее не поймет. Но я понимаю. А что до эвтаназии… Ты осознаешь, как тут все скользко? Между прочим, для меня как ветеринарного врача слова «эвтаназия» и «милосердие» – синонимы.

– Андрюша, объясни поподробнее.

– Мои бессловесные пациенты не должны мучиться и страдать. Ни в коем случае. Именно потому, что они же не могут нам пожаловаться. Да, я всегда борюсь за здоровье любого животного, сколько можно. Но если конец неизбежен, причем конец болезненный – всегда предлагаю хозяевам усыпление. Они не для того рядом с нами живут, радуют нас, чтобы страдать…

– Я понимаю…

– Ну вот. А в вашей, «человеческой» медицине легкой смерти не допросишься. Чтобы перестать невыносимо страдать, нужно вымаливать обезболивающие, унижаться… А уж перейти в мир иной тебе не дадут. Будут бояться ответственности.

– Ну, не надо так уж обо всех. Врачей можно понять, они же лечить должны, а не убивать. К тому же мы живем в обществе. А общество консервативно, религиозно и полагает, что самоубийство – это грех. И разрешать пациентам уходить из жизни недопустимо.

– А позволить агонизировать разумному существу – допустимо?! Наблюдать за невыносимыми мучениями – не грех? Вот послушай. В клинику однажды позвонила женщина, вся в истерике. Приезжайте, говорит, усыпить пса, поскорее! Ну, я слово за словом пытаюсь успокоить ее и выяснить, в чем там дело. Оказывается, речь не о ее собаке, а о чужой. Она гуляла вечером во дворе с любимым пекинесиком, видит – в кустах что-то большое. И песик ее прыгает и лает на кусты. Подошла, видит: лежит огромный дог, полускрытый брезентом, дрожит, дергает головой. Увидел их, заскулил. Она поняла, конечно, что дог болен, что его привез сюда и выбросил из машины какой-то подонок. Но испугалась, ушла домой. Всю ночь не могла уснуть. Пекинес тоже, стоял у входной двери и строго смотрел на хозяйку, иногда начинал выть. Утром она – опять во двор. Дог уже лежит без сознания, лапы сводит в конвульсии. Мимо идут люди – ноль внимания, ну ты же знаешь наших прохожих. Человек бы лежал, и то решили бы, что пьяный, и не подошли. Полдня прошло, пес все не умирает. Она звонила и в санэпидемстанцию, и в городскую службу животных, и еще куда-то…

– Я догадываюсь, что ей ответили, – сказала Вера с состраданием. – Вот пусть сдохнет, и тогда уберем. А так это не наше дело.

– Точно. Звонила она и в районную ветклинику. Ей сказали: ладно, приедем усыпить, готовьте девяносто гривен. Представляешь? А она пенсионерка. Короче, рыдает в трубку, предлагает какие-то копейки…

– Ты, конечно, примчался, сделал укол и денег с бабульки не взял. Еще и собаку увез и похоронил где-то за городом, бензин потратил.

– Откуда ты знаешь? – изумился Двинятин.

– Действительно, откуда я тебя знаю? – подначила Вера с улыбкой. – Я ж тебя впервые вижу.

– Ладно, кончай издеваться. Сердце у дога было сильное, пришлось не один укол сделать…

– Это все так, ты прав, но в нашей «большой» медицине нет такой милосердной однозначности. И споры между врачами, церковью и простыми людьми об эвтаназии будут, я думаю, длиться еще очень долго. Законопроекты о «легкой смерти» в разных странах то возникают, то отменяются. И правильно. Не должен человек сам решать, жить ему или не жить. Он часто не имеет права этого делать. Человек слаб, импульсивен и эгоистичен, да и вообще склонен к суициду.

– А вот японцы самоубийство считали высшей доблестью. Это у них было проявлением высшего героизма, демонстрации силы, самообладания и верности бусидо. Даже когда харакири запретили, по закону многочисленные самоубийцы осуждались, а по нормам японской морали их считали героями…

– Да ну тебя с твоим буси-до и буси-после! – воскликнула Вера. – Я еще могу понять – больной и страдающий, но полный сил человек, вспарывающий себе живот… Фу!

– Фу-фу, – примирительно поднял руки вверх Двинятин. – Но тем не менее. Все вопросы, связанные с «семейным делом», будем решать вместе.

4. Игра на раздевание с летальным исходом

– Разденешь Олю, артист? – золотозубо ухмыльнулся кряжистый торговец цветами, протягивая Савчуку огромный букет алых роз на толстых стеблях.

– Он обещал раздеть Машу, – нахмурил густые брови другой торговец, подошедший из мясного ряда.

Мясник вытер руки и довольно жуткого вида нож о фартук, густо заляпанный кровью.

– Нет вопросов! – натужно улыбнулся Владлен, решив про себя: «Такому зарезать, как мне высморкаться». – Если обещал, обязательно раздену, не сомневайся, брат!

– Не понял, – ввинтился в разговор третий, небольшого роста крепыш с бешеным взглядом черных глаз. – А Настю? Я за что отстегиваю?!

– Не горячись, дорогой! – Савчук вложил все свое актерское обаяние в улыбку. – Всех ваших девочек раздену, все будете довольны. А сейчас извините, очень тороплюсь, сами понимаете – съемка!

– На, возьми. – Строгий мясник сунул ему пакет, где лежал кусок свинины. – Пусть твоя жена отбивные сделает. Ты должен много есть, чтобы женщин раздевать! – И гулко загоготал на весь рынок, так громко, что покупатели и продавцы невольно оглянулись.

– Мы в субботу будем ждать твою передачу, телевизор не выключим, – добавил крепыш, остальные закивали. – Так что постарайся.

Владлен Савчук, артист театра и кино, завернул на рынок по пути на ночную съемку. Он работал ведущим одной из самых популярных в последнее время телевизионных программ – «Взрослое шоу». Ему повезло: когда команда телевизионщиков, которым платил этот фармацевтический олигарх Голембо, искала ведущего, знакомые сразу указали на него. Болтлив, весел, обаятелен, находчив – то, что надо! И теперь его лицо стало безошибочно узнаваемым. Конечно, артист и раньше не мог пожаловаться, что его не узнают на улицах, но то была публика избранная, театральная. «Взрослое шоу», к удивлению Влада, сделало его популярным среди тысяч и тысяч простых смертных.

После атаки рыночных продавцов и ажиотажа вокруг шоу настроение артиста стало приподнятым, адреналин в крови бурлил. «Вот вы как, ребята, раскочегарились! – подумал он уже в своем автомобиле, выезжая на проспект. – А ведь такие, как вы, как раз и определяют рейтинг передачи. Пока вам нравится то, что мы делаем, пока десятки тысяч мужиков в субботу вечером с бутылкой пива или с чем покрепче прилипают к экранам своих телевизоров, а их жены пишут возмущенные письма на телевидение, депутатам и всяким разным чиновникам, а их дети-подростки втихаря переписывают на диски или скачивают из Интернета любимую программу – шоу продолжается».

Актер покосился на заднее сиденье, где лежали пакеты, щедро наполненные бананами, мандаринами, свежей клубникой. Заботливо укутанный в три слоя, истекал соком мясной балык; букет роз, какой подносят только в день премьеры, наполнял салон тонким ароматом. Рыночные любители стриптиза постарались! Савчук ощутил приятный прилив тщеславия, подмигнул сам себе в зеркало и припарковался возле ночного клуба «Франклин».

Клуб всеми оттенками напоминал долларовую банкноту, дизайнер скопировал интерьер именно с этой купюры зеленого цвета. Сходство с американской валютой поддерживал еще и стиль ампир, имперский символ воспевания доблестей. Он окружал вошедшего со всех сторон, как в шкатулке, своими амурами и венками, копьями и львами, букетами и тяжеловесными гирляндами плодов.

Под лепным декором и зеленью с золотом обычно расслаблялись обладатели зеленых денежных знаков. Самые горячие дни в ночном клубе «Франклин» выпадали на выходные и праздники. Тогда в казино торжествовали рулетка и коварный «Блэк Джек», любители кия озабоченно и сурово резались в бильярд, а любители стриптиза под танцы девушек у шеста напивались в данс-зале до полного онемения. Но сегодня, в понедельник, в свой законный выходной обслуга «Франклина» вышла на работу из-за съемки «Взрослого шоу». Нашумевший телепроект освещал своей славой клуб и приносил немалую прибыль владельцу, а рядовым работникам – лишнюю мороку.

Бармены непрерывно готовили кофе для съемочной группы, поглощавшей ароматный напиток литрами, а для зрителей взбивали коктейли. Официантки не успевали заменять пепельницы, приносить соки и прохладительные напитки, охрана провожала привычно-внимательными взглядами богемную телевизионную братию и приглашенных.

Вера Лученко уже некоторое время сидела за одним из столиков и наблюдала за полуголыми девушками на сцене. Они делали что-то не вполне понятное, без конца прерываемые режиссером телепередачи. Вячеслава Голембо нигде не было видно. Ничего удивительного: судя по телефонному разговору, он упрям и своеволен, а значит, попробует испытать доктора-следователя каким-то способом. Возможно, и своим отсутствием. «Ну что ж, – решила она, – минут пятнадцать посмотрю это шоу, а потом домой пойду».

Тут сбоку, из-за сцены вышла ярко раскрашенная женщина в нарядном с блестками платье и невероятном головном уборе из перьев. Она негромко напевала: «Это игра-а-а… М-мм… Это игра-а-а-а! Эй, официант! Принесите мне мартини, пожалуйста. Ля-ля-ляяяаааа…»

Она повернулась к операторам и спросила:

– Свет нормально падает?

– Лидка, ты, что ли? – позвала ее Вера.

Женщина изумленно посмотрела на нее.

– Верунчик? Вот это да!

Она подошла и села за столик.

– Я не спрашиваю, как ты меня узнала, – сказала она, отхлебывая вермут из бокала. – Уже привыкла к твоим способностям. Ты можешь узнать человека после пластической операции и поменявшего пол… Но что ты здесь делаешь?

– Меня пригласили тут встретиться. По делу… А ты? Впрочем, понятно.

– Меня тоже по делу! – рассмеялась Лида. – Я просто подрабатываю. Пою и немного танцую во время вступления. Работы десять минут, гонорара больше, чем в театре, в пять раз… Только вся слава достается ему. – Она кивнула на Савчука, который переговаривался с режиссером. – Ну и как тебе тут? Нравится?

– Какие вы, артисты, завистливые, – усмехнулась Вера. – Нравится? Не знаю. Тут все как-то… По-другому. Не так, как я себе представляла. Объясни, пожалуйста, зачем девушки без конца бросают этот кубик?

– Тренируются. Он у них все время выкатывается из кадра, поэтому девушкам приходится бросать его снова. Все, что происходит в телепередаче, должно быть в кадре. Ты вообще наше шоу когда-нибудь видела?

– Не-а! – улыбнулась Вера, делая глоток кофе из маленькой зеленой чашечки с надписью «Франклин». – У меня не хватает времени. То дежурство в клинике, то пациенты. Но мои коллеги-доктора, особенно мужчины, словно с ума посходили – только и обсуждают эту передачу.

– А бабье ругает? – догадливо ухмыльнулась подруга.

– Аякже! – весело откликнулась Вера. – Говорят: «Такая гадость, такой разврат!» Но лично я пока ничего развратного не вижу. Если ты мне объяснишь суть происходящего, я тогда, может быть, и смогу оценить степень развратности! – Женщина поставила пустую кофейную чашку на маленькое зеленое блюдце и посмотрела на собеседницу своим серо-синим взглядом.

– На самом деле все просто. Ведущий задает барышням вопрос. Ответ – слово из шести букв, закрытое на табло. Девушка должна угадать его по буквам.

– Это похоже на «Поле чудес».

– Ага. – Лида допила мартини и поставила бокал на стол. – Только здесь проигравшая раздевается.

– Совсем? И сразу?

– Постепенно, – подмигнула актриса. – Ведущий задает вопрос, дает девушке большой надувной куб, похожий на игральную кость – с точками, видишь? Сколько очков выпадет, столько букв на табло откроет ведущий, и девушка должна назвать слово. Если не называет – снимает с себя один предмет одежды, и ход переходит к следующей участнице. Таким образом девушки раздеваются до трусов, а кто и совсем. На этом и построено шоу!

– Ничего себе! Выходит, если девушка не может ответить на вопрос вашего Влада, она должна обнажиться перед миллионами телезрителей? – вскинула голову Вера.

– Какие там миллионы, передача ночная.

– И все-таки?

– Ну да. А что такого? Ведущий выдает им яркие цветные боа – чтобы прикрылись. И для соблюдения некоторой видимости приличий, еще оставшихся на нашем разнузданном телевидении. Если снять уже нечего, девушка выбывает из игры. Но если она не хочет раздеваться, тоже выбывает. Таких строптивых участниц мало, потому что фирма-спонсор приготовила победительницам каждой тройки приз, что-то из бытовой техники: магнитолу, видеомагнитофон, музыкальный центр, телевизор. А финалистка получит автомобиль и вдобавок поездку в Европу… Тебя что-то смущает, Вера? Такого опытного психотерапевта?

– Не передергивай. Психотерапевта ничего не может смутить, но я, если ты заметила, еще и женщина. – Верины скулы слегка порозовели, и от этого она стала еще привлекательнее. Глаза, обычно казавшиеся сине-серыми, холодными, в эту минуту стали глубокими, как сиреневый бархат. – Хотя пора бы уже привыкнуть, что нашему телезрителю, чтобы что-нибудь втюхать, нужно непременно показать снятые штаны и голую задницу. Без «клубнички» телевизор никто смотреть не будет, да?

– Да, – кивнула Лидия Завьялова. – Эпатаж любой ценой. Ты точно определила суть массовой культуры. Это раньше для наслаждения искусством были специальные места, куда ходили по праздникам. А сегодня оно само входит к тебе в дом.

– И берет за горло. Не без вашей помощи, госпожа актриса, – прищурилась Вера. – Да ладно, не хмурься, я все понимаю. Просто слишком много стали показывать обнаженное женское тело, и это лично меня раздражает. Причем не самим фактом, а попыткой с его помощью манипулировать грешными зрителями. Уж поверь мне, я в манипуляциях кое-что понимаю. Реклама, например, постоянно хватает тебя за основной инстинкт и тащит. Но когда для глаз столько вокруг всего интересного, зачем еще добавлять? Все равно что сыпать сахар в мед. Если обнаженного женского тела слишком много, то, как говаривали Ильф с Петровым, в этом зрелище так же мало эротики, как в серийном производстве пылесосов или арифмометров.

– Они так и написали? Надо же, – удивилась Лида. – Это как будто прямо про передачу на другом телеканале, конкуренте этого. Там идет просто бесконечное раздевание девушек, они танцуют у шеста одна за другой, а зрители им выставляют оценки. Как на олимпиаде. Но только на нашей передаче, госпожа доктор, девушка должна сначала проявить хоть какую-то эрудицию, а уж потом предъявить свои прелести, если эрудиции недостаточно.

Вера расхохоталась, на ее щеках появились симпатичные ямочки. Ей почему-то стало безудержно весело: она представила, как девицы-модельки, не приспособленные для интеллектуальных игр, натужно пытаются угадать слово, а оно, черт бы его побрал, не угадывается!

Этот музыкальный смех напомнил Лиде день, когда они с Верой познакомились. Череду безрадостных черных дней Завьялова тогда была готова закончить жирнющим крестом на своей творческой жизни: депрессия ухватила ее цепкими лапами с острыми коготками. Но ужаснее всего для талантливой актрисы было полное равнодушие к сцене. Казалось, игра и вообще темперамент навсегда исчезли из ее души. Все потускнело… Кто-то из знакомых посоветовал ей обратиться к психотерапевту Лученко. Она пришла к Вере Алексеевне, абсолютно не веря в исцеление, но чтобы окончательно убедиться, что помочь ей нельзя, и чтобы знакомые отстали раз и навсегда. И тогда случилось нечто, чего Лида не могла бы даже толком объяснить. Она поздоровалась, Вера ответила – и в актрисе словно задрожала какая-то струна.

Голос. Верин голос был тихим и громким, сильным и слабым, знакомым с колыбели и новым. Нет, никакого гипноза, просто беседа, хорошая, задушевная, такое устаревшее обычное занятие – но именно беседа вернула актрисе интерес к жизни. С еще большей силой вернулось желание играть. Одним словом, депрессия вскоре исчезла так же внезапно, как и появилась. Зато возникла дружба.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.