На короткой волне

— В Москву? Завтра… Счастливая!

— Расскажи о себе, Надя.

— В конце прошлого года я с группой разведчиков готовилась на задание, — начала она, когда мы присели в сторонке. — Сначала нас было шесть человек, потом пришел еще один: с виду такой рыжий и одет в стеганые брюки, телогрейку, а на голове почему-то шляпа. Я поинтересовалась, что это за странная форма, а он ответил: «Потерял шапку при переходе границы, и кто-то из венгров дал эту шляпу».

Я отдала ему свою шапку и повязалась платочком. Но полковник, провожая нас до передовой, увидел меня в платочке и говорит:

«Негоже солдату в таком легкомысленном уборе ходить», — снял свою шапку и надел на меня.

Нашу группу сопровождали несколько разведчиков. В первый день получилось неудачно: мы вышли к пулеметной точке. Пришлось пострелять и отойти.

На второй день двинулись уже с наступлением темноты. Дошли до какой-то лощины. Я пригляделась и вижу: справа стоит сарай. Мы добежали до него и залегли — нас начали обстреливать. Нужно идти вверх. Начали мы группами ползти на гору. Помню, подползла к дереву, спрятала голову у самых корней и лежу не дышу. Несколько пуль попало в дерево. Кто-то из разведчиков перебрался ко мне и помог. Все благополучно достигли вершины.

Шли долго. Несколько сопровождающих нас разведчиков ушли вперед. Мы сделали привал. Наконец они вернулись, объяснили нам обстановку, уточнили местонахождение и сказали: «Идите смело, кругом тихо».

Молча пожали друг другу руки, и никто не сказал «до свиданья». Ты ведь сама знаешь, у разведчиков не принято прощаться…

Наша группа пошла вперед, в глубь вражеской территории. Перебежали через шоссе, по которому проехало несколько автомашин. Подошли к реке. Нашли место, где мало воды, но очень вязкое дно. Несколько ребят перешли, а я завязла. Кто-то бросает мне палки, поднялся шум, и вдруг слышим: «Хальт! Хальт!» Началась беспорядочная стрельба, а небо взлетела осветительная ракета. Мы замерли… Потом все стихло. Меня вытащили всю в грязи.

Впереди показались строения — дома, сараи. Слышно — немцы кругом. Свернули вправо, попали на старое кукурузное поле. Рассвет уже начинается. За полем кустарник и лес. А среди немцев началось какое-то движение. Мы спрятались в глубокой яме. Я развернула рацию и сообщила о том, что линию фронта прошли благополучно и стараемся быстрее удалиться от нее.

С наступлением темноты мы двинулись дальше. И началась наша работа разведчиков.

Ну, а дальше… Нет, серьезно, ничего особенного не было… Вели разведку, я передавала сведения. Правда, иногда мерзли, голодали, но сейчас это уже не важно.

А зато сколько интересных людей встретили мы там! Однажды вечером мы зашли на хутор и решили в нем переночевать. Заглянули в сарай, а там венгры, румыны, немцы и даже один француз…

А когда мы возвращались к своим, с нами шла группа венгров.

Как-то, сидя у костра, я сняла шапку с головы, волосы упали мне на плечи, и тут же я услышала, как многие из венгров сказали одно слово: «девушка». Оказывается, они принимали меня за молоденького солдата.

Ну, а ты как? Что знаешь о других девочках?

Сходные и несходные оказались у нас судьбы. И сколько выстрадано! И сколько радости, что живы, что справились с нелегким делом!

Поезд в сторону Москвы уходил утром. Мы встали рано. Быстро собрались. Сели за стол, чтобы последний раз побыть всей нашей дружной семьей. Я чувствовала себя немного виноватой перед товарищами, что раньше всех уезжаю домой. Это походило на измену, на предательство. Еще шла война. Их дальнейшие пути вели к боям, к последним решительным боям с врагом.

Николай, как самый старший, поднял рюмку с вином и сказал:

— Ася, ты знаешь, что нам, конечно, жалко расставаться с тобой… Желаем вам счастья! — И они втроем — Николай, Василий и Антон — выразительно посмотрели на майора, потом на меня.

— Спасибо… — ответил смущенный майор.

Почему-то в груди у меня стало пусто-пусто… и тихо. И тут впервые за последние дни вдруг пришло успокоение, как будто и нужно было непонятную тревогу назвать простыми словами: «Я не люблю майора…»

«Я не люблю майора», — хотела я сказать своим друзьям, но это было бы второе предательство. И я промолчала. Да… У каждой любви своя песня…

Майор и Николай провожали меня на вокзал.

— Ну, прощай, Ася! — с повлажневшими глазами сказал майор. — Скоро приеду. Расскажи там обо мне… все, что знаешь…

Он нагнулся, поцеловал меня и выбежал из вагона. Поезд уже тронулся. Они стояли с Николаем на платформе, глядя вслед поезду.

Я ехала домой!.. Мелькали за окном поселки, леса, перелески… И небо было синее-синее…

Эх, если бы голос мне! Как бы я спела сейчас! «До-мой, до-мой», — стучали колеса. Я смотрела в окно и тихо смеялась. Поезд вез меня к новой жизни.

В Москву я приехала через девять дней. Вспомнилось: ровно два года назад, 8 апреля 1943 года, меня провожала мать в Горький. Кого-то застану я сейчас дома?

Город только еще просыпался. Площадь перед Киевским вокзалом пуста. Несколько такси разобрали у меня на глазах. А я растерялась, и пришлось долго ждать на трамвайной остановке. Потом я смотрела в окно трамвая и то узнавала, то не узнавала свой старый, родной город. Всего два года прошло, а сколько перемен! И самое главное — на больших зданиях и площадях нет уже маскировочных сеток.

Чуть не бегом от трамвайной остановки направляюсь к дому.

Над площадью розовеет небо. Из репродукторов несется: «Широка страна моя родная!..» Я стою на углу пустынной еще площади и сквозь слезы улыбаюсь этому утру, этому самому лучшему в мире городу. Вот они, мои новые позывные:

«Ши-ро-ка стра-на мо-я род-на-я!»

«Говорит Москва!..»

В подъезде дома сразу окружило меня все близкое, знакомое: полутемная лестница, старенькие перила с выломанными железными прутьями. Через две ступеньки взбегаю на третий этаж. Потемневшая от времени бронзовая вертушка звонка. Незабываемый, особый скрип нашей двери и знакомое шарканье тапочек по коридору.

— Кто там?..

ЭПИЛОГ

Первое время по возвращении в Москву я жила как в тумане. Неотступно были со мной Эльза и Василий, Милька, Юрек и все остальные. Синела в московском небе шапкой лесов Чантория, а по радио, казалось, вот-вот запоют:

Гуралю, чи ти не жаль?

Гуралю, врацай до галь!..

Не проходило беспокойство: как-то там наши польские друзья после ухода группы из Бренны?

И даже приезд майора не мог вывести меня из оцепенения.

Сложно и трудно складывались наши отношения с майором. Я надеялась, что сердце пойдет на компромисс: я стала женой майора, чтобы сдержать свое слово, свое обещание…

Несколько лет тому назад уехал из Москвы в Удмуртскую республику майор и работает начальником участка в леспромхозе…

Все попытки разыскать Молчанова закончились неудачей. Прощаясь со мной в Ченстохове, Шатров сказал, что Аня Шамаева погибла. Я написала ее родным. Ко мне приехала ее сестра Маша. Я рассказала ей все, что могла. А через несколько дней в развевающемся широком пальто, в модной шляпке ко мне в комнату влетела сама Аня Шамаева. Мы ушли с ней на улицу, в маленький скверик перед Домом Красной Армии, где у входа стоят две пушки. И говорили, говорили… Много тяжелых минут пришлось пережить моей подруге. Через день после высадки группы в тылу у немцев она попала в гестапо. Ее спасло только то, что рацию и шифр она успела спрятать. Но в тюрьме ее продержали до прихода советских войск.

Жизнь шла своим чередом. Я работала на заводе. Были трудные годы — страна восстанавливала разрушенное войной хозяйство.

Но работа и хлопоты по дому не заслоняли собой воспоминаний о пережитом, о польских друзьях. И вот в сентябре 1956 года короткие волны радиосвязи помогли мне услышать голоса моих бывших товарищей из Верхней Силезии, а вскоре я получила и письма.

«Дорогая Ася!

Посылаю тебе сердечный привет! Почти двенадцать лет прошло с тех пор, как мы перешли немецкий фронт в Явоже-Ясенице, около Бельско. Тогда майор сказал мне перед уходом через фронт: «Янко, бери под свою защиту Асю. Если мы все погибнем, то она должна жить. Ты должен перевести ее, как бы трудно это ни было».

Да, это было и трудно и страшно — тот последний переход по обледенелой пропасти, где мы шли по льду около пятидесяти метров вниз…

После освобождения я был председателем районного союза борьбы молодых в Силезии. Позже был заместителем коменданта милиции. Наверное, меня не узнаешь, потому что я за последние годы очень изменился.

Ян Завада. Устронь».

«Дорогая Ася!

С милыми пожеланиями к вам и вашей семье пишу эти несколько слов. Сердечно благодарю за письмо и за добрую память после стольких лет.

Дорогая Ася! Было тяжелое время, и мы, которые его пережили, до смерти не забудем.

Я пока здоров. Живу в Бренне, там, где мы партизанили, но в доме являюсь гостем, потому что работаю за сто километров в стороне.

Карел погиб в последние дни, когда гитлеровские войска убегали из наших мест. Это было 30 апреля 1945 года. Вместе с ним погибли еще несколько наших товарищей и трое советских солдат. Потому что мы последнее время воевали вместе с советскими солдатами. Дети Карела все живы. Двое старших уже поженились, остальные живут у меня.

Я после войны работал два месяца в милиции, позднее уволился по болезни, потому что здоровье мое после партизанской жизни стало очень плохим.

Весна в этом году ранняя и красивая, деревья распускаются, в полях уже все посеяно, тепло, и птицы поют — просто радостно смотреть на свет…

С сердечными пожеланиями к вам всем

Юрек. Бренна».

«Дорогая пани Ася!

…Как сейчас, помню последний день и вечер вашего пребывания в нашем доме.

После вашего отъезда наступило у нас уныние, не знали мы ничего, как вы перешли линию фронта. Вскоре потом немцы соорудили линию обороны.

Когда кончилась война, началась для нас новая жизнь. Я окончил среднюю школу и в 1949 году поступил в Краковский университет. Много раз за это время вспоминал вас. Перемены, которые у нас произошли, между прочим и то, что я мог учиться, — все тесно связано с такими людьми, как пани, майор, Василий, Николай.

Я надеюсь, что если вы приедете, то захотите и нас навестить. Сердечно вместе с женой приглашаем вас. Возьмем на то время отпуск и, если будет можно, съездим вместе с вами в некоторые места, особенно в наш старинный город Краков.

Я живу хорошо. Работаю до трех часов. В свободное время читаю и занимаюсь — хочу хорошо изучить русский язык. Выполняю также общественную работу — являюсь депутатом местного совета…

Ожидаю с большим нетерпением ответного письма.

Густик Олекса. Прудник».

«Любимая Асенька!

…Когда пишу тебе, то мне кажется, что ты здесь, что разговариваем мы, как и раньше; все воспоминания ожили заново. Прошло уже двенадцать лет, а кажется, что все это было вчера. Все эти годы вспоминала тебя, иногда казалось, что тебя уже нет в живых. Пиши мне, Асенька, а лучше бы ты приехала сюда — как бы ты обрадовала! Как хотелось бы поговорить с тобой — мы ведь раньше хорошо понимали друг друга.

Живем мы там же, где и раньше, только в новом доме, имеем электричество и радио.

У меня растут четверо детей — два сына и две дочки. Я вышла замуж в 1947 году. Мужа моего ты не знаешь — он не был партизаном.

Мама живет у меня, помогает по хозяйству. Марыся в прошлом году вышла замуж, живет недалеко от нас. Ганичка очень счастлива со своим мужем. Она работает учительницей — преподает русский язык.

Ты спрашиваешь о многих людях. Не о всех могу написать тебе сейчас.

О Завадах знаю очень мало, потому что они живут в городе и я с ними не встречаюсь.

Яничка умерла после войны. Родные ее живы.

Карел погиб, когда у нас фронт проходил: сделали небольшую вылазку на немецкие окопы, и трех наших убили.

В этом месяце часто о тебе думаю, потому что вот в такие же солнечные дни вы у нас появились. Помню, как сейчас, тот чудесный августовский звездный вечер, когда мы с Густиком шли к нашему дому в горах. Мы услышали рокот моторов над нашими головами. Самолет кружил над нами. Я сказала брату: «Увидишь, они нам что-то пошлют». И действительно, увидели мы на другой стороне горного потока белое полотно парашюта, опускающегося на землю. Это был парашют Василия. А через три дня Василий пришел к нам…

Моя мама посылает тебе свои лучшие пожелания. Она тебя очень любила и часто вспоминает.

Асенька, какой же сейчас человек счастливый, что может дышать вольным воздухом, никто его не преследует. Окончилась черная гроза гитлеризма. Это самое главное.

Будь здорова. Целую тебя.

Любящая тебя, твоя подруга

Эльза Олекса-Москала. Бренна».

И с тех пор я снова в курсе всех событий их жизни — мирной, спокойной, полной новых забот и трудов.

В Москве на узкой улочке Домниковке живет семья Шатрова. Я люблю бывать у них. Может быть, потому, что там всегда весело; может быть, потому, что с Шатровым связан один из труднейших периодов в моей жизни. Сам Шатров работает председателем колхоза в Смоленской области.

В Краснодаре преподает в сельскохозяйственном институте Евгений Борисович Величко — кандидат сельскохозяйственных наук. В Тульской области живет Рая Чеботаева — растит детей, занимается большой общественной работой. Аня Шамаева учится в институте. Мы редко встречаемся с ней, но наши встречи по-прежнему радостны и задушевны.

Я и сейчас не знаю, где люди, с которыми вместе пережито так много, люди, которые по-прежнему близки и дороги мне, — лейтенант Молчанов, Василий, Николай и Павел. Но мысленно я всегда с вами, мои друзья! Всегда с вами!