- А если роды начнутся на острове? - не унимался он. - Я не затем отправился с тобой, чтобы стоять в стороне, когда нужна моя помощь. Дахилис, я не оставлю тебя одну! Пусть боги делают потом со мной, что хотят.
      - Т-с-с! - сердито шепнула она. - Ты... ты не должен думать о Них дурно, милый. Матерь любит нас, я знаю! И мой срок еще не подошел. Но если уж такое случится, мне можно перебраться в твою палатку. Мы с Сестрами говорили об этом прошлой ночью. Это Бдение - не наказание. Просто мы должны исправить то, что случилось, чтобы вернуть Ису благоволение богов.
      Грациллоний откашлялся.
      - Хм... я не хотел никого оскорбить, конечно... Но ведь в Доме было бы теплее!
      Она отчаянно замотала головой.
      - Нельзя! Мужчина осквернит его. Придется снова повторять обряды очищения, а тем временем бедные мертвые останутся ждать в Сумраке, - Дахилис прерывисто вздохнула. - Рабочие вошли туда с согласия богов... а если ты явишься незваным... даже подумать страшно, какую кару назначат тебе боги! Пожалуйста, пожалуйста, милый, обещай, что ты этого не сделаешь!
      - Ладно, ты ведь сама сказала, что, скорее всего, все обойдется, уклончиво ответил он и поспешил перевести разговор на другое: - Что там с мертвыми? Я отлично помню, что за время работ на Сене похоронная баржа отчаливала два раза.
      Шепот ее был еле слышен за грохотом бури:
      - Это только тела. А души Перевозчики потом отвозят на Сен, где их ждет суд. В такие ночи галликена не спит всю ночь, молясь за них.
      - И ты молилась? - он сразу пожалел о своем вопросе. В полутемной каюте не разглядеть было, сильно ли она побледнела, но огромные блестящие глаза слепо уставились в темноту.
      Дахилис кивнула:
      - Конечно. На закате чувствуешь, что сегодня явятся... и что-то шепчет имена, и... торопишься зажечь светильник на алтаре, и радуешься свету... это тайна...
      - Прости, - виновато пробормотал он. - Ни за что на свете не хотел тебя пугать.
      В ответ Дахилис нежно обняла его. Она не думала сердиться и скоро совсем успокоилась. И Грациллоний тоже - более или менее.
      II
      Баржа причаливала. Грациллоний вышел на палубу полюбоваться искусством капитана и команды. Точно уловив момент, капитан подал сигнал, рулевой всем телом налег на кормило, весла правого борта погрузились в воду и согнулись в мощном усилии, и судно на гребне волны влетело в крошечную бухту, прижалось к острову. Двое матросов мгновенно оказались на берегу, поймали и прочно закрепили концы. Через борт перекинули сходни, и капитан почтительно отсалютовал королеве.
      - Благодарю Лера, донесшего нас сюда, и Белисаму, пославшую нам тебя, о моя королева, - произнес он освященную веками формулу.
      Дахилис наклонила головку.
      - Благодарю и тебя, от лица галликен и города, - ответила она так же церемонно и добавила со смешком: - Отличное представление! - впрочем, она сразу согнала с лица улыбку. - Становится поздно, а сегодня рано стемнеет. Мне пора. Прощайте.
      Грациллоний помог ей сойти на берег. Какой маленькой и одинокой казалась она на пустынном берегу среди серых валунов и засохших зарослей тростника! Шерстяной плащ не спасал от пронизывающего ветра. Она чуть задержалась, обратив к нему взгляд.
      - Всего хорошего тебе! - сказала она. - Всегда-всегда!
      Повернулась и пошла по короткой тропинке к дому богини. На левом плече у нее висела скатка с постелью, на правом - мешок с вещами, но она шла танцующей походкой, словно беременность ничуть не тяготила ее. Она часто повторяла, что рожать будет легко и что дочка наверняка будет красивой и здоровой. "Ну-ка, Грациллоний, положи сюда руку, послушай, как лягается. Торопится наружу. О, она заставит мир говорить о себе!" - вспомнились ему ее слова.
      Прежде чем скрыться в темном проеме дверей, она, как обещала, оглянулась и махнула рукой. Рваные лохмотья облаков проносились над мрачным Домом, цепляя верхушку башни. Западная половина неба казалась провалом в черную пропасть.
      Кто-то деликатно тронул Грациллония за плечо.
      - Прости, повелитель, - к нему обращался молодой моряк, которого, как помнил Грациллоний, звали Херун. - Надо торопиться с палаткой.
      - О... в самом деле, - Грациллоний очнулся. - Вам надо возвращаться. В темноте в такую погоду не уцелеть.
      - Это правда, мой король. И так-то ворота скорее всего уже закрыты, но при дневном свете мы сможем причалить в Призрачной бухте.
      Без Грациллония морякам, не имевшим опыта в устройстве военного лагеря, было не обойтись. На галечной полосе не сразу встала обычная римская солдатская палатка, растянутая на шестах и укрепленная тяжелыми камнями, - в такую погоду установка ее оказалась собачьей работой: кожаный полог бил по лицу, веревки хлестали бичами, под ногами скользили мокрые камни. Люди не смели богохульствовать, но других слов произнесено было немало. Когда с разбивкой наконец справились, Грациллоний сообразил, что Дахилис давно уже покинула дом и ушла в глубь острова. Он не увидел ее прощального взмаха.
      Грациллоний поторопился отпустить команду и, забравшись в палатку, занялся разборкой вещей. Здесь была войлочная подстилка и постель, холодный паек, вода и вино, полотенце, умывальный тазик, расческа и зубной порошок... он тщательно составлял список, не забыв даже о средствах борьбы со скукой. Книги взять не решился, опасаясь испортить, а музыкального дара он был лишен начисто, но прихватил восковые таблички и стило на случай, если в голову придет стоящая мысль. А главное, Грациллоний взял несколько брусков дерева и резцы. Он собирался смастерить игрушки для своих падчериц. А почему бы и не для родной дочери? На первое время ей хватит и тряпичной куклы, но когда подрастет, то наверняка обрадуется, скажем, крошечной лошадке с повозкой... Грациллоний улыбнулся про себя и потянулся за точильным камнем. Резцы должны быть острыми, а слугам не объяснишь, под каким углом делать заточку для тонкой отделки.
      Ветер рвал и метал, дергал полотнища палатки, влетал под откинутый ради света полог. Настроение портилось с каждой минутой. Грациллоний механически обстругивал чурку, но в мыслях была только Дахилис, наедине со своими богами и зимней бурей.
      III
      Грациллоний ее не заметил, сражался с палаткой. Дахилис вздохнула, но не посмела дожидаться, пока он обернется в ее сторону. Она и так уже запаздывала с первым обрядом. Короткий день перевалил за половину, а нависшие тучи совсем затмили неяркое солнце. Да и ветер завывал все яростней. Надо успеть вернуться, пока совсем не стемнело, и разжечь огонь в очаге для себя, в светильниках - для себя и богини.
      - Белисама, Мать и Королева, сбереги его, - прошептала она, уходя.
      Тропа шла вдоль берега, среди выброшенных морем водорослей, ракушек и обломков кораблекрушений, нередких в этих суровых водах. Волны прибоя нависали над берегом черными горами, испещренными узорами пены, рокотали огромным барабаном под воинственный вой ветра. За полосой прибоя держались тюлени. Звери то и дело поворачивали головы к острову - к ней? Потом тропинка свернула, и Дахилис потеряла их из виду. А жаль! Легче на душе, когда за тобой следят глаза Милосердных. А еще лучше бы не терять из виду Грациллония.
      Дахилис ахнула и споткнулась. Боль ударила снизу, свела спазмом живот. Похоже на схватки. Она стиснула зубы, чтобы не закричать. О Исида, неужели роды?
      Отпустило... Она постояла, дрожа всем телом. Лучше бы вернуться, развести огонь, подождать. Если это повторится, пойти к Грациллонию.
      Нет. Ведь мертвая Бреннилис устами Форсквилис предупреждала, что испытание будет тяжелым. Нельзя сдаваться. Может, это ложные схватки. А если даже роды, она еще много часов сможет держаться на ногах. Она выдержит, она заслужит прощение своему мужу.
      И Сестрам, и Ису, конечно же.
      Дахилис шагнула вперед. Ветер бил теперь прямо в лицо, рвал с плеч плащ, раздувал его за спиной. Платье он прижимал к телу, с хохотом задирал подол, шарил за пазухой. Небо нависало над головой свинцовой крышей. Над камнями торчали голые ветви кустов. Ветер свистел и завывал все злее.
      Но вот и менгиры, перед которыми она помогала вызвать Грациллония, а позже - призывала бурю, чтобы помочь ему осилить морских разбойников... опять схватки. Надо переждать.
      Пошатываясь, приблизилась Дахилис к Птице и Зверю, произнесла положенные слова, протанцевала посолонь, причастилась солью, уронила каплю крови и, пожелав Древним покоя, попросила позволения удалиться. Ей показалось добрым предзнаменованием то, что новые схватки последовали, только когда ритуал был завершен.
      Потом она потеряла им счет. Приходилось останавливаться на каждом шагу. Должно быть, из-за ветра, думала она. Толкает, сбивает с ног, леденит кровь, словно сам Лер не желает принять ее молитвы. Глаза от него слезились, так что Дахилис едва видела, куда идет, к тому же быстро темнело. Соленые брызги засыхали горечью на губах. По лицу хлестнула снежная крупа. Небо и море слились в одну тусклую полосу.
      - Лер, - воззвала Дахилис, - Лер, неужто в самом деле Ты гневаешься за то, что он похоронил своего друга во имя их бога, над Твоим морем? Ты сам капитан и рулевой. Ты должен понять мужчину.
      Но ничего человеческого нет в Лере. Он - буря, разбивающая корабли, Он - темные глубины, поглощающие людей, Он - волны, выбрасывающие на камни тела, чтобы чайки склевали то, что не доели миноги. Совершает Он и благо, вскармливая китов и дельфинов, резвящихся вокруг корабля, и тюленей, что заботятся о моряках, посылая ветры, несущие домой суда. Но Он - океан, дитя Хаоса, и Ис живет как Его заложник, вечно под угрозой Его гнева.
      Сколько ни моли... она упала на колени, на четвереньки, не сдержав крика. Иногда роды приходят внезапно. У нее это первые, и еще слишком рано, но...
      - Матерь Белисама, помоги мне!
      Дахилис медленно поднялась на ноги. Вокруг нее успело намести белый сугроб. Но впереди наконец завиднелась оконечность острова. Грохот прибоя отдавался во всем теле, за ударом о берег следовало протяжное рычание отступающей волны. Но ей не надо спускаться к морю. Только спуститься со скального гребня к отметке верхнего прилива. Там алтарь, каменная глыба, с коей волны и ветер почти стерли древние руны. Там она воздаст Ему почести, а потом - под кров, в Дом Богини.
      Дахилис, помогая себе руками, спускалась по мокрым уступам. Ревел ветер, бросая в лицо горсти снега и соленые брызги. Она шла согнувшись, пытаясь прикрывать чрево. Пятка вдруг поехала по скользкому камню, и Дахилис беспомощно опрокинулась навзничь. Долго-долго ей казалось, что она смотрит на себя откуда-то со стороны. И боль, и страх отошли, отодвинулись куда-то...
      ...терпеливо дожидаясь, пока она вернется обратно к жизни. Но сознание то и дело почти покидало ее. Родовые схватки и боль в подвернутой лодыжке приводили в себя. В какой-то миг она очнулась окончательно, и ветер, стонавший над головой, стал вдруг помощником и другом. Не умолкай, просила она, держи меня, не давай уснуть... мне нельзя.
      Она нашарила застывшими пальцами лодыжку, нащупала торчащую кость. Перелом. Не танцевать ей больше, во всяком случае, не скоро еще случится... Сколько же она пролежала без сознания? Недолго, и хорошо, головой не ушиблась, может быть, уберегло размотавшееся покрывало. Но одежда промокла насквозь, тяжело обвисла, когда она приподнялась на руках. Впереди блеснула полоса воды - прилив поднимался быстро. Ветер нагоняет волну, и вода дойдет до самого алтаря, утопит или убьет холодом ее и ребенка.
      Нужно найти укрытие, пока холод не добрался до младенца. Она уже чувствовала, как немеет тело. Попыталась двигаться, опираясь на колено и на здоровую ногу, но ступня зацепилась за что-то, и яркая вспышка перед глазами снова погрузила ее в темноту.
      Когда она пришла в себя, в мире было немногим светлее. Еще одна схватка... она ощущалась острее, чем боль в сломанной ноге.
      - Постой, - бормотала Дахилис. - Потерпи. Мы пойдем к нему... - имя затерялось в памяти. Длинное, чужеземное, неуклюжее. Язык сам вспомнил исанское: - Граллон, о Граллон...
      Дахилис поползла. Она перевалила через каменный гребень - но тропы не было. Камни и земля скрылись под белой пеленой. Спустившаяся ночь несла снежные вихри. Позади грохотало море. Уйти от моря. К Граллону, к Белисаме...
      - Не спеши, - сказала она дочке. - Подожди, он нам поможет.
      И поползла дальше.
      IV
      Сумерки сгущались, и Грациллоний не находил себе места. Он сидел перед открытым входом палатки, не обращая внимания на холод. Дом стоял прямо перед ним. Ее не видно, не видно. Ад всех богов, ей пора уже вернуться! Или рано? Остров невелик. За час пройдешь из конца в конец. Предположим, столько же на обратную дорогу. Конечно, еще обряды, но они не должны ведь занимать много времени. С неба посыпался снег, сухие хлопья понеслись над землей. В метель в двух шагах ничего не увидишь. Как бы не пропустить!..
      Он ждал, забыв про свои поделки. В голове теснились смутные мысли, воспоминания: мать, отец, родное поместье, военный лагерь, девушки, которых давно забыл, Вал Адриана, Парнезий, схватка... зачем все это? Где Дахилис? Максим, с его жаждой власти, поход к Ису, Дахилис, Дахилис, ее Сестры куда, во имя Аримана, могла она подеваться? - и как ему сбежать из Иса, когда в Арморике все наладится, но только не от Дахилис, нет, надо убедить ее перебраться в Империю, но где же она, куда подевалась? Снег стал гуще.
      Наконец он понял, что надо развести огонь, пока еще хоть что-то видно, а значит, закрыть полог, чтобы не задувало. В темной палатке, второпях, он не сразу справился даже с этим простым делом - высечь искру, раздуть трут и поднести его к фитилю свечи. Потом повозился с фонарем - надежным, бронзовым, со стеклянными окошками. Разжечь его было нелегко, но необходимо, потому что открытый огонь задуло бы при откинутом пологе. Наконец справился. Снаружи еще не совсем стемнело, но пришлось подождать, пока глаза привыкнут к сумеркам. Ветер обжигал лицо. Прибрежная полоска дрожала под ударами невидимых волн. Зрение возвращалось медленней черепахи. Дом чудился теперь черным провалом в бездну. Если Дахилис вернулась, пока он возился внутри, она, должно быть, уже уснула.
      Его пронзило, словно мечом.
      Уснула? Не может быть! Она говорила о вечерней молитве; наверняка при огне. И очаг бы разожгла. А там ни проблеска...
      Он спорил сам с собой, задыхаясь от напряжения. Он пропустил ее приход. Все ставни и дверь накрепко закрыты. Если он войдет в Дом, она перепугается до смерти. Если что-нибудь случилось, она должна прийти к нему сама. Держись, Грациллоний, не покидай свой пост.
      Шуршал снег. Тьма стала непроглядной. Грациллоний протянул руки к небу.
      - Митра, Господь Закона, что мне делать?
      Тихий голос ответил:
      - Посмотри на дым...
      Сердце пропустило удар. Дым жертвоприношения, дым очага... как бы мгновенно ни уносил его ветер, отблеск огня виден над дымоходом... но света нет. Ни проблеска.
      Грациллоний вдруг успокоился. Словно перед битвой. Некогда размышлять, молиться, надеяться. Только обнажить меч...
      Он вынес фонарь, держа его за дужку как можно ниже, чтобы отыскать начало тропы. Ветер, снег, ночь - все это отошло куда-то, гром прибоя доносился словно из бесконечного далека... На двери Дома - молоток в форме трезубца. Он ударил что было силы.
      - Дахилис, Дахилис, ты здесь? - голос сорвался. - Грех на мне, - сказал он, больше ради нее, и открыл дверь.
      По единственной комнате Дома заметались тени. Наверх в башню вела лестница. Но там, наверху, всего лишь убежище на случай бури. Жилье же очаг, печь, стол, стулья - внизу... Коврик на мозаичном полу, лампа и огарки свечей на полке, занавеси, скрывающие пустоту каменных стен... в дальнем конце, кажется, алтарь... ближе простая кровать, и на ней знакомый сверток с постелью.
      - Дахилис! - насмешкой отозвалось эхо.
      Так, - подумал он.
      Тепло понадобится, но неизвестно, сколько времени займут поиски. Он приготовил в очаге растопку, плеснул на нее масла из кувшина. Масло впитается, и огонь разгорится мгновенно.
      Огонь... Искать, возможно, придется долго. Он прихватил с полки несколько сальных свечей для фонаря, сунул в кошель на поясе вместе с кремнем, огнивом и трутом - на всякий случай, хотя чтобы воспользоваться всем этим, придется искать укрытие от ветра. Перебросил через левое плечо теплое шерстяное одеяло, а в правой твердо сжал дужку фонаря - и вышел из Дома.
      - Дахилис! - крикнул он. - Дахилис!
      Голос затерялся в свисте ветра и грохоте прибоя. Выходя, он заметил на галечной полосе тюленя. Тюлень провожал Грациллония взглядом, пока тот не скрылся из виду.
      Центурион совершенно не представлял себе проклятый остров. Где-то должна быть тропа, но где? Под снегом не разглядишь. Во всяком случае, не там, где топорщатся сухие кусты и кочки с пожухлой травой.
      Нет смысла с воплями носиться по округе, как потерявшемуся щенку. Лучше зигзагом прочесывать остров поперек, ориентируясь по шуму моря на юге и на севере. До рассвета еще далеко... - Дахилис, Дахилис!
      ...Он наткнулся на пару менгиров. Камни возвышались над ним, на одном виднелся выступ вроде клюва, другой расширялся к вершине. Должно быть, те самые Камни. Ему приходилось слышать, как о них шепчутся в городе. Он обшарил землю вокруг. Не здесь. Грациллоний уже сорвал голос.
      ...Снегопад кончился.
      ...Голос уже походил на воронье карканье.
      ...Руки так дрожали, что заменяя свечу в фонаре, он едва не выронил ее.
      ...Ветер стих, но стало заметно холоднее. В небе - ни просвета. С запада начал доноситься шум прибоя.
      ...Грациллоний нашел ее. Заметил в очередной раз что-то темное на снегу, подошел ближе, всматриваясь, спотыкаясь о камни, - и это оказалась она. Промокшая одежда заледенела ломкой коркой. Дахилис лежала, свернувшись, защищая младенца в животе. Лицо было чистым и спокойным. Глаза - закрыты. Грациллоний заметил сломанную лодыжку. О Митра! Белисама! Куда же вы глядели?
      Он опустился на колени, припал ухом к ноздрям, прижал ладонь к груди... Жива. Холод еще не убил ее. И под сердцем что-то толкнулось. Дочь рвется на свет?
      Придется тебе подождать своей очереди, детка.
      Силы не вернулись к Грациллонию, просто он перестал ощущать усталость. Обернуть Дахилис одеялом, обхватить руками, подцепить фонарь указательным и большим пальцем... Он поднялся и пошел. В голове сам собой составлялся план. Необходимо заранее продумать каждое движение, чтобы не терять драгоценное время. Отец, когда брал его в плавание, рассказывал, как люди умирают от переохлаждения и что нужно делать, чтобы спасти, если не появились еще роковые признаки. И армейский хирург тоже наставлял молодых офицеров-южан, не знавших до тех пор зимы. Дахилис ушла далеко...
      Белисама, Белисама, помоги ей. Ведь ты тоже любишь ее?
      Не сова ли пролетела над ним? Почудилось...
      Впереди темным пятном появился Дом. Он открыл дверь, поддерживая Дахилис на колене. Горбатые тени расползлись по стенам. Скинул с кровати сверток и уложил ее на матрас. Ветер ворвался в открытую дверь следом за ними. С плаща и волос Дахилис текло. Пришлось поставить фонарь на пол. Некогда тратить даже минуту на очаг. Ей нужно тепло. Немедленно. Грациллоний проворно сорвал одежду с Дахилис, потом с себя. Постель не шире гроба, но это и хорошо: нужно прижаться потесней, согреть ее теплом живого тела. Он сгреб пару сухих одеял, накинул сверху. Приходилось цепляться за край, чтобы не свалиться, рама врезалась в бедро, но это ничего, ничего...
      Он коснулся губами ее щеки - словно лед. Что-то неуловимо изменилось в ней: тело стало влажным, еле слышное дыхание - прерывистым и слабым, слабым, бесконечно далеким. Грациллоний подавил вопивший в нем ужас и прижал палец к жилке под челюстью. Челюсть отвисла. Звуки и запах - все это было ему знакомо.
      Уже не борьба со смертью - поражение. (Белисама, да будет воля Твоя.) Грациллоний скатился с постели, поднялся на ноги, наклонился над нею. Поискал пульс на шее - и не нашел. Из-под век выглядывали полоски белков. Он положил ладонь на грудь и уловил слабое движение. Она еще дышала.
      Ладонь скользнула ниже, к вздымавшемуся животу. Удары, будто кто-то стучится в дверь. Он не врач... Но он видел заколотых животных и убитых варварок. Сам Цезарь возвел в ранг закона то, что издавна делалось по обычаю: в таких случаях надо попытаться спасти ребенка.
      Может быть, она не пожелала бы этого, зная, как ему будет тяжело. Но ее уже не спросишь.
      Время истекало с каждым мигом. Дитя быстро уходит из жизни вслед за матерью. Он слышал, что, бывало, младенец выживал, но рос ущербным, как бедняжка Одрис. Можно бороться за жизнь Дахилис до конца - но надежды на победу не оставалось. Или попытаться спасти ее дитя, наследницу. Она уходит, решать надо немедля.
      Он снова взял фонарь и вышел на берег, к своей палатке. Нагое тело уже не чувствовало ледяного ветра.
      Вернувшись, он зажег свечи от фонаря и развел огонь в очаге, то и дело прерываясь, чтобы подойти к Дахилис. Она не отзывалась на его заботу. Он уже не слышал дыхания и откопал в ее свертке бронзовое зеркальце. Конечно, у нее, как у всякой женщины, которая хочет нравиться своему мужчине, зеркальце всегда было с собой. Сперва оно затуманивалось, но так слабо, что приходилось держать его у самых губ. Когда блестящая поверхность очистилась, Грациллоний с яростью зашвырнул в угол бесполезный кусок металла.
      Он поцеловал бы ее на прощание, но это была уже не Дахилис. На лицо Грациллоний набросил полотенце. А остальное - не надо думать об этом. Он надеялся, что сможет не думать. Надеялся на свое умение обращаться со скотом и резцами. Надеялся на свои скудные знания анатомии. Человек может только пытаться и надеяться.
      Сколько у него времени? Три минуты, четыре, пять? Не больше. На столе, который он подтащил к кровати, лежали остро заточенные резцы.
      V
      Волны вздымались по-прежнему высоко, но ветер стих, и небо прояснилось. Едва забрезжил рассвет, на тропе, спускавшейся в Призрачную бухту, появилась Форсквилис со спутницей - молодой женщиной, плотно закутанной в теплый плащ. Она прошла через Пристань Скоттов к дому Маэлоха и ударила в дверь посохом, на набалдашнике которого была фигурка бронзовой совы. Удары эхом разнеслись в затихших скалах.
      Дверь распахнулась. Рыбак не успел одеться спросонья, но держал наготове грозный боевой топор.
      - Какого... - он осекся, узнав жрицу. - О, моя королева! - и, перевернул топор, пытаясь широким лезвием прикрыть срам. - Я думал... Призыва ведь не было... пираты? Королева Форсквилис!
      - Мы не встречались, - размеренно проговорила она, - но ты знаешь меня в лицо, а мне говорили, что ты славишься среди рыбаков искусством и смелостью. Тебе предстоит плаванье, от которого зависит судьба Иса.
      - Что? - Косматая борода дрогнула. - Повелительница, это невозможно. Взгляни сама! - он протянул руку к бушующим водам.
      Глаза провидицы не отрывались от его лица. Только сейчас рыбак заметил, как она осунулась - словно после бессонной ночи.
      - Надо плыть, Маэлох, - просто сказала она. - Прежде ты доставлял на Сен мертвых, но сегодня...
      Маэлох замялся.
      - Я слышал, что вчера королева Дахилис отправилась нести Бдение, какого прежде не бывало, и с ней - сам король. Надо привезти их обратно?
      - Можно сказать и так.
      - Тогда... чего там, если маленькой королеве Дахилис нужна помощь, я согласен. Но не знаю, решатся ли остальные.
      - Разве они не Перевозчики Мертвых?
      Маэлох покосился на спутницу Форсквилис, скромно стоявшую позади с фонарем в руке.
      - Это Брига, моя служанка, - объяснила королева. - Она поедет со мной.
      Маэлох с удивлением разглядывал женщину. Крепкая светловолосая девушка, явно из Озисмии. Немало таких приходило в город, чтобы за несколько лет заработать себе на приданое. Случалось, они выходили замуж за исанца или находили себе любовника. Брига свободной рукой прижимала к груди сверток с новорожденным младенцем. Лицо выражало страх и нерассуждающую покорность своей госпоже-колдунье.
      - Поспеши! - подхлестнула рыбака Форсквилис. Маэлох виновато пробормотал что-то и попятился в дом - одеваться. Через минуту он появился уже одетый и бросился колотить в соседние двери, поднимая свою команду. При виде королевы ругань застревала у мужчин в горле, хотя женщина стояла неподвижно и невозмутимо, как изваяние. Привычные к ночным Призывам, моряки быстро собрались на "Оспрее". Большинство матросов жили в городе, но Перевозчикам случалось обходиться и меньшим числом.
      Судно, по зимнему времени стоявшее на песке под навесом, столкнули на воду. Когда первые лучи солнца коснулись волн, все было уже готово к плаванию. Путь по бурным волнам оказался легче, чем опасались моряки. Помог прилив, а когда вышли из-за мыса, то и попутный ветер. Маэлох рискнул даже поднять парус в помощь гребцам. В хрустальном небе танцевали отблески волн. Рифы видны были отчетливо, и рулевой легко обходил буруны.
      Брига скорчилась у борта, бледная от морской болезни. Она то склонялась над ребенком, то бросалась к борту в приступах тошноты. Рядом сидела бесстрастная Форсквилис. Никто не осмеливался заговорить с жрицей. Один из матросов настолько забыл о ее присутствии, что пристроился рядом облегчиться за борт. Ритуальная просьба к Леру о прощении заставила его опомниться.
      - Ой, королева! Прости!
      Она слабо улыбнулась.
      - Ты принимаешь меня за весталку?
      Моряк смущенно потер обветренные лапы.
      - Надо было приготовить поганое ведро, но в такой суматохе... Мы ведь сразу вернемся, верно, королева?
      Форсквилис кивнула.
      - Я останусь, а остальным незачем задерживаться.
      - Ты... - парень не знал, куда девать глаза. С ним говорит сама королева! - Но ведь празднества...
      Взгляд провидицы был устремлен за горизонт.
      - Я должна увидеть знак, начать обряд... Через день-другой за мной сможет прийти баржа.
      Догадавшись, что жрица хочет остаться одна, моряк неловко отдал честь и вернулся к работе.
      ...Наверно, только Маэлох мог подойти к коварным камням Сена при таком волнении. Когда судно наконец встало у причала, люди в изнеможении попадали на палубу.
      Форсквилис поднялась.
      - Отдохните пока. Возвращаться будет легче. Ждите.
      Она, не дожидаясь сходней, спрыгнула на берег и быстро направилась к Дому Богини. Голубой плащ развевался за спиной. В потоках соленого ветра кружились галдящие чайки. В прибое чуть дальше по берегу виднелись головы тюленей.
      ...Дверь стояла нараспашку, ставни отворены, в светлой комнате все чисто и прибрано, пол отскоблен до блеска. На кровати лежало прикрытое одеялом тело. Грациллоний сидел в кресле рядом, баюкая на руках новорожденную девочку. Малышка пронзительно кричала.
      Тень Форсквилис упала в комнату, и Грациллоний поднял глаза. Бледное осунувшееся лицо выражало одну лишь усталость.
      - Я привезла для нее кормилицу, - сказала Форсквилис. - Корабль ждет тебя. Здесь я все сделаю.
      Глава двадцать шестая
      I
      Грациллонию показалось, что его будит Дахилис. Его наполнило ощущение солнечного счастья. Сердце птицей забилось в груди. О, любимая!
      Он открыл глаза. Над ним стояла Бодилис. Тогда он вспомнил...
      В окна заглядывал сумрачный день. Бодилис отступила от постели. На ней было простое белое платье без украшений.
      - Прости, - тихо сказала галликена. - Но тебе пора вставать. Солнце обошло почти полный круг, а ты все спишь.
      Грациллоний смутно припомнил, что когда он добрался до дворца, Фенналис дала ему выпить какой-то отвар. Перед тем моряки унесли тело на носилках к Дому Странников. Еще перед тем - море, качка... в памяти зияли провалы, клубился туман... Душа рвалась прочь: домой, на войну, куда угодно, лишь бы подальше. Но он - король. Он - префект Рима и центурион Второго легиона.
      Бодилис провела его в комнату, где ждали горячая ванна, хлеб и вино. Есть не хотелось, но он заставил себя, и силы вернулись. Крепкий слуга размял одеревеневшее тело. Бодилис стояла рядом, ожидая, пока он облачится в алое королевское одеяние.
      - Куда теперь? - спросил он, одевшись.
      - В храм Белисамы, - ответила она. - Решили провести оба обряда одновременно, учитывая, что мать отошла, а ты будешь занят.
      - Оба?
      - В первую очередь наречение имени и освящение младенца.
      Грациллоний кивнул. Дахилис и Иннилис рассказывали ему.
      - Я должен заменить мать?
      - Таков обычай, когда королева умирает в родах.
      Грациллоний припомнил все, что передумал ночью в Доме Богини.
      - Хорошо.
      Они вышли из дворца под серое тусклое небо. Шеренга легионеров приветствовала его салютом. Админий шагнул навстречу.
      - Господи, командир, мне так жаль, - у него дергались губы. - Мы все...
      - Благодарю вас, - сказал Грациллоний и прошел дальше.
      - Кру-гом! - выкрикнул Админий. - Шагом марш!
      Подкованные подошвы ударили в мостовую.
      Люди на улицах расступались, останавливались, провожали его взглядами. Никто не решился подойти или хотя бы выкрикнуть приветствие. Грациллоний и Бодилис шли сквозь молчаливую толпу.
      - Мы почти ничего не знаем, - говорила королева. - Только со слов моряков и Бриги и... других, здесь, в городе... и мы догадываемся... ты не хочешь рассказать?
      Он с удивлением заметил, что рассказ не причинял боли. Простая обязанность. Он сам не понял еще, что это значит - никогда не увидеть больше Дахилис. А то, что он видел в последний раз...
      - Она не вернулась до наступления ночи, и я пошел искать. Искал несколько часов. Она сломала ногу, и роды начались. Лежала без сознания, почти замерзшая. Я принес ее обратно, но не смог... вернуть. Как только она умерла, я сделал все возможное, чтобы спасти ребенка. Если я совершил грех, святотатство - они на мне, и только на мне. Она ни в чем не виновата.
      Бодилис сжала его ладонь.
      - Нам придется заново очистить и освятить остров. Что до твоего поступка, я смею надеяться - мы, Сестры, решили, что смеем надеяться, справедливость богов восстановлена. Они испытали твой дух. А жертвой стала... Дахилис. Не та жертва, о которой думали Девятеро, и, быть может, не та, которой желали сами боги, но едва ли можно найти дар драгоценнее.