Перед королем встали три женские фигуры. Грациллоний узнал под покрывалами Форсквилис, Виндилис и Малдунилис - и не смог подавить дрожь.
      - Привет тебе, повелитель, - произнесла Форсквилис. - Мы пришли позаботиться о тебе.
      Грациллоний попытался смочить губы, но и язык оказался сухим.
      - Благодарю... однако я не искал... вашего общества.
      На сухом лице Виндилис вспыхнули глаза.
      - Не искал, - признала она. Не презрение ли прозвучало в ее голосе? Из всех Девятерых ты меньше всего хотел бы видеть здесь нас троих.
      Форсквилис подняла ладонь.
      - Мир, - серые глаза Афины перехватили взгляд Грациллония и не отпускали его. - Да, - сказала она. - Именно мы удерживали здесь Колконора, пока не настал час его рока. Это было неизбежное зло. Пришло время оправдать его.
      Малдунилис подобралась поближе и потянула мужчину за рукав.
      - Тебе с нами будет хорошо, милый, очень хорошо, - и хихикнула.
      Ярко сверкнула молния, ударил гром, гулом отозвался щит. Будто с порывом ветра на Грациллония налетел обжигающий гнев.
      - Слушайте, вы, - рявкнул он. - Я верю, что у вас добрые намерения, и, возможно, я пренебрег своими обязанностями, но я предпочел бы спокойно и разумно уладить все в свое время.
      - А мы - нет, - отвечала Форсквилис. Она говорила спокойно, но при этом отпустила складки своего плаща, и он взметнулся у нее за плечами, как огромные крылья. - Мы делаем, что должно, дабы поток времени не покинул доброе русло невозвратно. Я посылала свой дух. Он не достиг богов, это не в моих силах, но приблизился так, что расслышал Их шепот. Следуй за мной, она шагнула к дому.
      Грациллоний молча повиновался. По бокам его шли Виндилис и Малдунилис.
      Дверь в Дом зияла как ход в пещеру. Слуги зажгли факелы, но их мрачный свет лишь углублял колеблющиеся тени. Колонны, истертые знамена давних сражений, казалось, шевелятся в полумраке. Дым раздражал ноздри, мешал видеть. Завывающий снаружи ветер почти заглушал потрескивание горящего дерева.
      - Уходите, - приказала Форсквилис собравшимся слугам. - Идите в город, да поторопитесь, чтобы вас не застал ливень. Не возвращайтесь, пока луна не пойдет на убыль.
      Грациллоний сухим кивком подтвердил ее слова. А что еще ему оставалось?
      - Мы позаботимся о тебе, - шепнула ему в ухо Малдунилис. - Отлично позаботимся. - От ее прикосновения у него по коже побежали мурашки.
      Оставшись с ним наедине, все трое сбросили плащи. Под ними оказались королевские одеяния. Королевы выстроились перед ним в ряд.
      - Король, мой повелитель, - серьезно сказала Форсквилис. - В нас - в тебе и в твоих королевах - земной облик богов. Мы - почва и семя, вода и воздух, круговорот времен года и морских приливов, движение звезд и веков. Мы оплодотворяем, мы даем рождение, мы питаем, засыпаем, и умираем, и снова возрождаемся в детях каждой весны, и снова умираем с каждой осенней жатвой. Если мы не исполним свой долг, Ис погибнет, ибо мы - это Ис. А потому пусть то, что было содеяно в ненависти, повторится ныне с любовью. Пусть откроются лона, что были замкнуты. Таранис, приди к Белисаме!
      Ослепительная вспышка, и сразу - могучий удар грома. Град ударил по крыше, земля побелела, щит отозвался раскатистым звоном - и потоком хлынул дождь.
      Грациллоний словно со стороны видел, как мужчина оказался в объятиях Форсквилис. Не стало ни мужчины, ни женщины, а было то, что было, и более ничего.
      ...Свет лампы озарял спальню, глаза Форсквилис в этом свете светились желтым, как глаза коршуна, лицо стало ликом Медузы, локоны змеями расползлись по подушке, она цепко обхватила его тело руками и ногами и встречала каждое движение приглушенным криком.
      - ...Напрасно я прогнала тебя, - тихо шептала в темноте Виндилис. - Дай мне новую дочь, новое дитя, которое я могла бы полюбить.
      - Но ты сказала, что тебе неприятно...!
      - Я должна была научить тебя, как сделать, чтобы было приятно. Хоэль не мог понять, но Бодилис и Дахилис уверяют, что ты готов слушать.
      - Готов. Потому что мне нужна ты, а не просто покорное тело...
      - Попробуем, может быть... Позволь мне направлять твою руку.
      ...Сонное полуденное солнце согревало пышные формы Малдунилис.
      - Мы, знаешь ли, собираемся выдоить тебя досуха, - засмеялась она, и это не прозвучало кощунством - боги тоже понимают шутки; и в любви, и в смерти есть место смеху, приносящему свежесть душе. Рядом резвились Виндилис и Форсквилис, и Грациллоний видел, что Малдунилис в самом деле желает его. В нем вспыхнул жар...
      ...Бык был в нем. И он был быком среди своих коров, а иногда, в мгновенных проблесках озарения, сознавал себя самцом тюленя на горбатых рифах Сена.
      ...Последняя ночь была на исходе. Заходящая луна побледнела в лучах рассвета. Все четверо устали так, что едва сумели подняться на ноги. Но все же Грациллоний и Виндилис - да, Виндилис - вышли на росистую траву на опушке.
      - Теперь веришь? - тихо спросила она.
      - Стараюсь, - ответил он.
      В ее черных волосах воинским султаном блестела белая прядь.
      - Мы были - боги. Едва ли такое может повториться. Плоть выгорит дотла. Нет, мы снова станем, кем были, может, чуть мудрее, немного сильнее, чем прежде, но смертными. И все же мы были богами!
      Поднялось солнце, возвещая славу Митры Непобедимого. Грациллоний задохнулся.
      Он молча позволил Оратору и жрецам проводить его и королев обратно в Ис. Дахилис встретила его во дворце, поцеловала, нежно пошутила, заметив, что он заслужил хороший отдых, проводила в покои с занавешенными окнами и оставила одного.
      Сквозь шторы пробился луч света. Грациллоний подошел к окну, отворил его и подставил лоб и ладони солнцу.
      - Нет, не понимаю! - воскликнул он. - Что это было? Что на меня нашло? - он осекся, осознав, что кричит на языке Иса, и перешел на латынь. Tene, Mithra, etiam miles, fidos nostris votis nos!
      Глава двадцатая
      I
      Админий стал новым наместником Грациллония. Если кому и казалось, что ставить командиром этого тощего щербатого выпивоху неразумно, то он быстро разубедил сомневавшихся, твердо взяв в руки оставшийся отряд из двадцати трех легионеров. Он держал парней в постоянной готовности, наладил взаимодействие с исанскими военными и пользовался любовью гражданского населения.
      Городской театр располагался на форуме в течение четырех летних месяцев, когда дневного света хватало на все представление. Ставили представления, выступали музыканты и декламаторы; танцы, гимнастика и спортивные состязания проводились в амфитеатре за городской чертой. Месяц после празднества Середины Лета Грациллоний гонял своих людей, укрепляя оборону и отрабатывая совместные маневры с моряками.
      Наконец Админий объявил, что предстоит свободный день, который будет отдан посещению театра.
      - Отправляемся строем, хотя и в гражданской одежде. Ведем себя прилично, смотрим представление. Да не пугайтесь, это "Двойники", забавная штука, есть и грязные шутки, хотя не знаю, дойдет ли до вас. Я видел это зрелище еще сопляком, в Лондинии. А потом пообедаем в "Зеленом Ките". Кто бывал, знает, какая там кухня! А платит за все город - вроде как награда за помощь в последней переделке. Так что вечером можете спускать свое жалованье в любых притонах - но чтобы к рассвету все были в казарме и готовы к службе, слышите?
      Так что все были страшно разочарованы, когда оратор объявил, что сегодня театр с гордостью представляет "Агамемнона" Эсхила, в переводе на исанский, сделанном светлой королевой Бодилис.
      - Что за сатана! - Сидевший на правом фланге римлян Админий обратился к соседу, важному и богатому суффету. - Простите, почтенный. Разве сегодня дают не Плавта?
      - Нет, Плавт завтра, - снисходительно улыбнулся аристократ. - Вероятно, вас сбил с толку наш обычай считать дни вперед, а не отсчитывать назад от Ид или Нун, как римляне.
      - О, кровь Христова! - Админий перешел на латынь, обращаясь к своим: Простите, ребята. Я перепутал дни. Сегодня мы увидим... м-м-м... старинную греческую трагедию.
      Легионеры недовольно заворчали. Кинан, сидевший рядом с командиром, поднялся.
      - Ну, пошли, - сказал он. - Не смотреть же...
      Админий сгреб его за руку.
      - Сидим. Это культурная страна, а легионеры обязаны произвести на местных хорошее впечатление. Вот сидите и набирайтесь культуры, не то я вам носы к перилам поприбиваю!
      Легионеры загрустили, но привычка к дисциплине взяла верх. Хорошо, хоть говорить будут по-исански - можно разобрать, о чем речь. По-гречески не понимал ни один.
      Театр был возведен по римскому образцу - полукруг скамей перед сценой под открытым небом, однако в дождливую погоду над местами для зрителей устанавливали навесы. Были и отличия: верхнюю галерею поддерживали стройные колонны с капителями в виде гребней волн, наверху располагалась пустая ложа - места, отведенные богам. Женские роли исполняли женщины, и не проститутки, а уважаемые в обществе артистки. Оркестр из духовых и струнных инструментов располагался ниже сцены. Он исполнял тихую грустную мелодию, когда же златотканый занавес опустился - смолк. Прозвучал одинокий голос трубы.
      Сцена представляла огромный дворец с алтарем на первом плане. Задник изображал ночь, которая постепенно светлела, по мере того как раздвигались тонкие слои темной кисеи. Посреди сцены стоял актер-часовой в старинных доспехах, с копьем и щитом. Шлем закрывал лицо, заменяя маску. Выдержав паузу, он начал:
      - О боги, вот опять ночная вахта! Как пес цепной стою на этом месте, и отдыха мне нет. Всего и радость, что локтем опереться об ограду дворца Атридов. Мне давно знакомы все звезды ночи...
      Кинан разинул рот.
      - Клянусь Митрой, - шепнул он, - все точь-в-точь так и есть!
      - Т-с-с! - цыкнул на него Админий. Но и сам суровый командир радостно вскрикнул, когда загорелся вдали огонь, возвестивший возвращение короля.
      Солдаты сидели, не сводя глаз со сцены, разве что изредка взволнованно вздыхали да колотили друг друга по коленям.
      Когда же, наконец, Клитемнестра, презрев упреки хора, объявила Эгисту, что им предстоит править вдвоем, когда смолкли трубы и зрители аплодисментами приветствовали актеров, Админий коротко вымолвил:
      - Вот это да!
      - Какие женщины, несчастные, храбрые женщины! - Будик не скрывал слез.
      - А дальше что было? - волновался Кинан. - Они говорили о каком-то Оресте. Он так и не появился. Есть еще пьесы?
      - Я слыхал, что у греков все пьесы составлены по три, - пояснил Верика. - Может, королева Бодилис переведет и остальные.
      - Ну, с этой она здорово справилась, - заявил Маклавий. - А еще женщина! Но написать такое мог только мужчина, солдат!
      - Он не только в военном деле понимал, вот что я тебе скажу, - с заносчивостью юности перебил Будик.
      - Пожалуй, к лучшему, что командир спутал дату, - заметил кто-то с общего одобрения.
      Админий рассмеялся.
      - Отлично! Нам еще не раз предстоит здесь побывать.
      II
      На земле царило лето. Телята, ягнята, жеребята и ребята росли как на дрожжах. Ветки в садах клонились под тяжестью слив, вишен и яблок. Пахло свежим сеном, над многоцветьем лугов гудели пчелы. Ребятишки бегали исцарапанные, с перемазанными ртами - созрела ежевика. Над головами, готовясь к долгому пути на юг, хлопали крыльями молодые аисты, гуси и утки. В ясные ночи высоко стояли созвездия Лебедя, Орла и Лиры.
      Хотя Грациллоний по-прежнему был сильно занят, без устали изобретая для себя новые дела, у него появились и свободные часы. Исанцы привыкли относиться к нему как к обычному человеку, когда он был свободен от исполнения священных обязанностей. Он мог спокойно бродить по городу, вступать в разговоры, слушать россказни стариков и сам рассказывать сказки малышам, пока готовился обед в доме, где его принимали как гостя. Мог свистнуть свою команду и выйти в море на королевской яхте - верткой маленькой галере; мог ускакать далеко от города на коне, под предлогом охоты или просто гуляя. Мог допоздна засидеться над кубком вина, ведя ученую беседу в Симпозиуме. Мог участвовать в состязаниях, ходить в театр, зарываться в книги или просто лежать на поляне, глядя на переменчивые образы облаков, пока на него не нападала дремота. Мог и работать в своей мастерской.
      Этим последним занятием он особенно дорожил, потому что вернулся к нему после долгого перерыва. Еще мальчишкой полюбив мастерить, в легионе он охотно брался за устройство или ремонт всяких хитрых приспособлений. Но у инженеров своя гордость, и молодому солдату не часто доставалась подобная работа. Теперь же он устроил себе мастерскую за конюшнями и наполнил ее инструментами самого разного рода. Ему неплохо удавалась домашняя мебель, утварь, садовые орудия. Каждый в городе был рад получить из рук короля такой подарок.
      Вскоре после кельтского праздника Луга Грациллоний провозился весь день в мастерской. Когда свечерело, он разложил все по местам и, довольный, вышел на воздух. Солнце уже село, и сгущались сумерки. Ласточки мелькали тенями на лиловом бархате неба. Сладко пахли поздние цветы и листва деревьев. Впереди были ужин вдвоем с Дахилис и вся ночь.
      Половину ночей он теперь делил между пятью галликенами, готовыми принять супруга: Бодилис, Форсквилис, Виндилис, Малдунилис и Ланарвилис. С ними ему было легко, а часто и приятно, и они, по-видимому, не возражали, если он отдавал остальное время Дахилис. Располневший стан делал ее лишь милее в глазах Грациллония.
      Он вошел в заднюю дверь. Улыбкой ответил на приветствия слуги и через освещенный свечами вестибюль прошел в спальню, рядом с которой находилась умывальная, чтобы принять ванну и переодеться в свежую одежду, поярче, в честь хорошего настроения.
      В спальне он нашел Дахилис, одетую для выхода, а рядом с ней сидела Иннилис в шелковом платье, расшитом цветами. Низкий вырез открывал грудь, позволяя увидеть Знак богини. В свете лампы блестели пышные каштановые волосы и зубы между чуть приоткрытыми губами.
      - Э, привет, - выговорил застигнутый врасплох Грациллоний.
      Дахилис приблизилась к нему.
      - Милый, эту ночь я проведу у себя, - сказала она. - Сестра принесла мне сегодня радостную весть, что готова наконец стать воистину твоей королевой.
      Грациллоний через плечо Дахилис кинул взгляд на Сестру.
      - Какая неожиданность! - он сам не заметил, как Дахилис очутилась в его объятиях. - Но мне совсем не хочется никого... принуждать.
      - Я знаю, - Иннилис крепко сцепила пальцы. - Ты был так добр, дав мне время... отыскать богиню в себе.
      - Ей нелегко далось это решение, - шепнула Дахилис. - Помоги ей. Завтра я зайду, но мы, Девятеро, решили, что Иннилис надо дать время - не одну ночь - побыть с тобой. Не обижай мою маленькую Сестру. Но я уверена, ты будешь добрым.
      Странно, - мелькнуло в голове у Грациллония, - странно, что Дахилис зовет ее маленькой, ведь Иннилис старше лет на десять и уже выносила дитя... но она и в самом деле кажется такой хрупкой и уязвимой. Нет, больше того, ей уже нанесли рану, и рана эта до сих пор не зажила. Он был уверен в этом, хотя и не знал, в чем дело.
      - Моя королева оказывает мне честь, - вслух произнес он.
      Дахилис притянула к себе и расцеловала обоих.
      - Доброй ночи, - сказала она, смеясь сквозь слезы, и вышла.
      - Э-э... гм... - Грациллоний растерянно пытался найти подобающие случаю слова. Иннилис подняла потупленный взгляд.
      - Представь себе, что на моем месте - Дахилис, - просто сказала она.
      - Ну, тогда...
      Бык воспрянул. О Венера, она прекрасна!
      - Тогда, - повторил Грациллоний, - давай выпьем вина, а потом ты, может быть, не откажешься разделить со мной ванну, а затем мы поужинаем и побеседуем...
      ...Несколько часов спустя - он как мог сдерживал свое нетерпение, пока она тоже не разгорелась страстью, - Иннилис шепнула в темноту:
      - Я так боялась. Но теперь я и тебя люблю!
      - И меня? - переспросил он.
      - О! - она вздрогнула. - Разве у каждого из нас нет других... любимых?
      - Да-да, - он скользнул рукой по ее бедру и забыл убрать ладонь. - Я не стану выспрашивать, если тебе не хочется отвечать.
      - О, милый Граллон, - она легко коснулась губами его губ. В этом поцелуе была и усталость и счастье. Уже засыпая, она отчетливо проговорила: - Я больше не боюсь. И не стану прибегать к травам... Хочу от тебя дитя!
      Глава двадцать первая
      I
      Лето напоследок решило порадовать землю теплом. На пожелтевших полях блестели серпы, волы тянули нагруженные повозки. В Озисмии земледельцы, связав последний сноп, нарекали ему имя, воздавали почести, устраивали вокруг него праздник, а на следующий день сжигали и хоронили пепел, чтобы никакой злой колдун не мог наслать через него злые чары и чтобы бог возродился с весной. Уже расцвели последним отчаянным цветом астры, начали желтеть березы, исчезли аисты, а остальные птицы собирались в стаи и с криком кружили над холмами.
      В городе не так заметна была смена времен года, но и здесь чувствовалось наступление осени. Кипел шумный Гусиный рынок и ярмарка зерна, куда привозили съестные припасы из Озисмии. Наполнилась народом площадь Эпоны, где торговали конями, без устали трудились мельники, пивовары и пекари, а Шкиперский рынок опустел - давно уже не приставали в гавани торговые суда. Рыбаки вытащили лодки на берег, конопатили, смолили и красили; многие уходили в город в поисках дополнительного заработка. Женщины до блеска начищали светильники и пополняли запасы масла, а кому были не по карману масляные лампы, замачивали фитили в жиру. Мужья укладывали дрова, привезенные дровосеками. Суффеты - те, что могли похвастать богатством, пользуясь окончанием летних работ, находили все больше времени для обмена визитами, а бедняки ждали от богачей и храмовой казны пособия, чтобы протянуть холодные месяцы. Храмы же готовились к проведению обрядов, сохранившихся с незапамятных времен.
      Полнолуние наступило вскоре после осеннего равноденствия. В ту ночь Форсквилис в одиночестве покинула город, ведомая посланным ей видением.
      Она вышла через южные ворота. Часовые на башнях не остановили женщину: во время мира ворота стояли открытыми, к тому же они сразу узнали в лунном свете точеные черты лица королевы и вскинули копья в молчаливом приветствии.
      Ветер гнал по небу клочья разорванных туч, и луна, казалось, летела среди этих бесформенных обрывков, превращая их края в голубой лед. В узком протоке меж городской стеной и утесом ревела вода. Гравий на дороге тихо похрустывал под ногами. Форсквилис шла на запад вдоль берега, к открытому морю. Огонь маяка на мысу Рах колебался и мигал, как пламя свечи. Дальше шумел океан, простиравшийся за остров Сен к неведомым берегам.
      Форсквилис остановилась, не дойдя до маяка. Дорога шла через древний некрополь. Надгробия покосились, их затянуло травой, имена и даты смыли дожди столетий. Темнели провалы могил, поднимались мрачные мавзолеи, похожие на крошечные римские храмы, рядом выступали из мрака дольмены и длинные курганы Древнего Народа. Все было разрушено, все поросло лишайниками и безжизненно серело в неверном бледном свете.
      Форсквилис бродила, спотыкаясь о могильные камни, пока не нашла надгробие, которое искала: мавзолей с греческими колоннами у входа и стершейся резьбой на фризе.
      Королева остановилась и воздела руки к небу. Плащ трепетал у нее за плечами, словно стремясь улететь.
      - О Бреннилис, спящая здесь, - воскликнула провидица. - Прости потревожившую твой покой. Тихий голос богов привел меня к тебе в эту ночь. Знаки неясны и пророчества невнятны, но все говорит о том, что Ис стоит на пороге новой эпохи. Старое умирает, Время корчится в муках, рождая Новое, и мы боимся взглянуть в его лицо. Ради Иса, Бреннилис, Иса, спасенного тобой, когда ты еще ходила под солнцем, забытым тобою ныне, - ради Иса я, Форсквилис, принявшая твое бремя, молю дать мне постель среди твоего праха, дабы сон сказал мне, как поступать, чтобы Ис жил и тогда, когда и я навек скроюсь от солнечного света. Бреннилис, прими Сестру!
      И она вошла в мавзолей. Если дверь и запиралась прежде, замок давно изъела ржавчина. Бронза рассыпалась под пальцами. Дверь отворилась с протяжным стоном - за ней ждала тьма, скрывшая королеву.
      II
      Хлестал дождь. Ни неба, ни моря! Шум воды и серые струи заливали город. Вода струилась по стеклам окон, барабанила по крышам, потоками неслась по улицам. Огню очагов не под силу было прогнать промозглую сырость, сочившуюся сквозь стены и пробиравшую до костей.
      В храме, посвященном когда-то Марсу, умирал старый Эвкерий. Он лежал на соломенном тюфяке в своей келье, рядом слабо светилась лампа, но комната была слишком велика, и в ее пространстве собирались вокруг темные тени. Свет касался глаз, падал на переносицу, освещал косматую щетину на подбородке. Под впалыми скулами темнели провалы. Рыба, символ Христа, начерченная углем на стене в изножье, терялась в полумраке. Да и нацарапана она была коряво священник не обладал талантом художника.
      Он перебирал пальцами одеяло. В легких клокотала густая мокрота, на губах вздувались розовые пузыри. Бодилис пришлось нагнуться пониже, чтобы разобрать еле слышные слова.
      - Моя королева... - он замолчал, хватая ртом воздух. - Ты мудра... снова мучительный вздох. - Ты язычница, но мудра и добродетельна, - он закашлялся, задыхаясь. - Аристотель, Вергилий... ты не знаешь?.. столько говорят... о духах... правда, что душа на пути... на суд... может задержаться?.. хоть ненадолго?
      Она вытерла ему губы и погладила по седым волосам.
      - Не знаю, - королева тоже говорила на латыни. - Кому дано знать? Но у нас в Исе говорят, что галликены могут возродиться в образе тюленя, чтобы у берегов Сена ожидать своих любимых. Дать тебе еще воды?
      Он покачал головой.
      - Нет, спасибо... я словно тону... но мне нельзя... жаловаться, кашель сотряс хрупкое тело. - Грациллоний... ты видел... многие умирали... тяжелее... - следующий приступ кашля прервал его надолго. - Если я... жалок, скажи... я постараюсь... держаться достойней.
      - Нет-нет, - центурион сжал руку священника - очень осторожно, опасаясь сломать хрупкие кости. - Ты мужчина, Эвкерий.
      Его вызвала Бодилис, которую дьякон оповестил, что пресвитер лежит без сознания и на груди у него запеклась кровь. Он не знал, долго ли пролежал так Эвкерий. Бодилис омыла старика, сменила на нем одежду и уложила в постель. Он вскоре пришел в сознание и вежливо отклонил предложение прибегнуть к целительному прикосновению Иннилис. Впрочем, в таких безнадежных случаях сила ее редко помогала. Горячий отвар на время вернул ему силы. Курьера в Аудиарну послали, но Грациллоний не верил, что пресвитер доживет до его возвращения и дождется христианского последнего обряда. Измученного старика-дьякона отправили в постель, и Грациллоний с Бодилис остались вдвоем у ложа умирающего.
      Эвкерий слабо улыбнулся.
      - Ты тоже добр... Мне хотелось бы... снова повидать Неаполис... мне снился голубой залив... дом матери... кривые улочки... сад, где я... с Клавдией... но да будет на все воля Божья.
      Конечно, божья, - подумал Грациллоний. - Чья же еще? Миром правит Ахура-Мазда, а над ним - неумолимое Время. Что ж, умирающие часто сами не знают, что говорят.
      - Позаботься о моих бедняках, - попросил Эвкерий. - Отправьте Пруденция домой... в Редонию... пусть умрет среди родных... и во Христе.
      - Хорошо, хорошо, - обещала Бодилис, стараясь скрыть слезы.
      Старик уцепился за ее руку.
      - Моя паства... те, кто жаждут Слова... кто теперь утешит их?
      Грациллоний вспомнил, как молилась мать. Воспоминание обожгло сердце.
      - Я добуду нового пастыря для твоих верующих - как только сумею, услышал он собственный голос.
      Эвкерий приподнял голову от подушки.
      - Ты обещаешь?
      - Да. Перед лицом Митры. - Что еще мог сказать Грациллоний, на которого обратился глубокий взгляд Бодилис.
      - Хорошо, хорошо... и для тебя тоже... и не только для спасения души, сын мой, - выговорил Эвкерий. - Разве мог бы... полностью языческий Ис... надеяться на прочный союз... с Римом.
      Он вовсе не бредит! - подумал ошеломленный Грациллоний.
      Эвкерий снова откинулся назад.
      - Можно мне... помолиться за вас двоих... как я молюсь... за весь Ис?
      Бодилис упала на колени у постели и обняла старика. В его голосе вдруг появилась прежняя звучность:
      - Отец наш небесный...
      Кашель прервал молитву, сотрясая бессильное тело. Изо рта толчками выплескивалась кровь. Бодилис крепко прижимала его к груди.
      Тело старого священника обмякло, восковые веки опустились на глаза. Он не отзывался на зов и, казалось, почти не дышал, кожа на ощупь стала холодной и влажной. Бодилис как могла обмыла его тело. Они с Грациллонием остались сидеть у ложа. Эвкерий умер незадолго до появления исповедника из Аудиарны.
      III
      "Сезон военных действий заканчивается. Зимняя кампания, конечно, возможна, как мы знаем из истории, но едва ли желательна, как для меня, так и для Феодосия. Зачем рисковать армией при неблагоприятной погоде, неизбежных трудностях в снабжении и болезнях? Итак, по взаимному соглашению, мы отступаем на зимние квартиры, управляя каждый завоеванными территориями в ожидании весны. В игре на такой приз, как империя, никто не желает торопиться.
      Я почти сожалею, что Грациан не пал в сражении. Феодосия соображения престижа волнуют более, чем месть за павшего соправителя. Так или иначе, он вручил титул Августа, на который я претендую, своему старшему сыну, Аркадию. Увидим, как отнесется к этому Бог.
      Он помогает тем, кто сам себе помогает. Упаси меня Христос от грешной гордыни, но я не могу не чувствовать, что в отношении судьбы Рима Господь на нашей стороне. Хотя в военных действиях наступает вынужденный перерыв, нам не следует ослаблять усилий, направленных на укрепление всех возможных фронтов. Это было бы святотатством.
      Твои успехи впечатляющи, Гай Валерий Грациллоний. Я уже принял это во внимание и не забуду впредь. Однако, будучи солдатом, ты знаешь, что служба не окончена, пока враг не покорился.
      Я полагал, что поручаю тебе маловажное дело на периферии. Я ошибался. Ты сам доказал ее важность. Теперь я в значительной степени рассчитываю на тебя.
      Необходимо поддерживать нейтралитет Арморики, защищая территорию от вторжения варваров. Я не стану отзывать гарнизоны из этой местности, но и не могу допустить, чтобы это удалось противнику. Более того, ввиду твоих успешных действий против скоттов, я хотел бы просить тебя распространить свои усилия по обороне на юг, вплоть до долины Лигера. Ты, возможно, и сам не знаешь, что благодаря проведенным тобой переговорам и демонстрациям силы, на побережье уже возникли основы оборонительной системы. Я настаиваю на превращении ее в реальную структуру.
      Мы достигли согласия по этому вопросу с правителем Арморики. Полномочия для тебя прилагаются к этому посланию. Его согласие получено неохотно и под нажимом. Ты сам понимаешь, что деятели подобного ранга без радости принимают вмешательство непредсказуемых сил, каковую ты в настоящее время представляешь. Подозреваю также, что он не испытывает энтузиазма по поводу притязаний Магна Максима. Однако он достаточно умен, чтобы понимать, какие возможности это открывает для Рима. Его силы сосредоточены на востоке вдали от побережья, и он не намерен изменять существующее положение. Как ни ужасны опустошения, причиняемые пиратами, вторжение германцев кажется более серьезной опасностью. Поэтому он пренебрегал обороной побережий. Теперь Бог, наконец, предоставил нам возможность что-то сделать в этой области. Удачно справившись с этим поручением, ты будешь заме..."
      Грациллоний отложил письмо. Он уже помнил его почти наизусть, однако решил, что Сорену Картаги желательно услышать его дословно, а не в пересказе.
      - Я мог бы продолжать, - сказал он, - но далее идут некоторые конфиденциальные подробности, а общее представление ты уже получил.
      Оратор своего Бога, а в частной жизни - глава Дома плотников тяжело кивнул. За окнами дворца небо немного прояснилось, но ветер завывал по-прежнему.
      - Я понял, - заметил Сорен. - Тебе желательно покинуть Ис.
      - Приходится, - ответил Грациллоний. - Нужно лично посетить со своими солдатами Кондат Редонум и другие места, передать предписания и связать воедино все силы.
      - Раньше ты обходился курьерами.
      - Этого недостаточно. Римляне в гарнизонах деморализованы. На мои предложения они ответили согласием, но реальные действия предпринимаются вяло и неохотно. Если дойдет до выбора, на какой стороне воевать... в империи должен править один император - и это должен быть способный человек. Разве ты сам не понимаешь?
      Сорен погладил густую бороду.
      - Понимаю. Ис должен служить амбициям твоего командира.
      - Ради общего блага... - Грациллоний поднялся из кресла и заходил по комнате, потом обернулся и уперся взглядом в Сорена. - Слушай, - сказал он. - Я пригласил тебя для беседы не только из-за положения, которое ты занимаешь в моем храме. Ты влиятелен среди суффетов. Они прислушиваются к твоему голосу. Помоги мне, и мы вместе сослужим Ису службу, какую сослужил когда-то Юлий Цезарь.
      - Не уверен, велика ли была эта служба, - пробормотал Сорен и выпрямился в кресле. - В любом случае - это дело давнее. А сейчас ты, король Иса, предполагаешь ради Рима на два или три месяца забросить свои священные обязанности, разъезжая по округе. Такого никогда не бывало прежде!
      Грациллоний ответил ему жесткой улыбкой.
      - Не только предполагаю, но так и сделаю. Я надеялся на твою поддержку, рассчитывал, что ты объяснишь суффетам и народу, что это делается для общего блага.
      - А если ты не получишь моей поддержки?
      Грациллоний пожал плечами.
      - Обойдусь без нее. Или ты думаешь меня остановить? Не стоит раздирать государство надвое.
      Сорен гневно смотрел на него.
      - Берегись, мой повелитель. Говорю тебе, берегись! И прежде случалось, что король Иса заносился слишком высоко. И тогда в лес являлись поединщики, один за другим, сменяя друг друга, пока кто-то не сражал короля, - он поднял руку. - Пойми меня правильно: это не угроза - предостережение.