ГЛАВ А ТРЕТЬЯ

Запах свежеиспеченного хлеба заполнял всю самую большую комнату дома Вульфа. Эми задержалась в дверях, пытаясь взять себя в руки. Охотник стоял у накрытого стола. Он посмотрел на нее и застыл с поднесенным ко рту ломтем теплого, намазанного медом хлеба.

— Где Свифт? — спросил он.

— О… он идет, — ответила она дрожащим голосом. Комната была такая знакомая и уютная, но что-то

в ней неуловимо изменилось. Слева от нее стояло пианино Лоретты знаменитой Фирмы «Чикеринг». Его доставили из Бостона морем до самого Нового Орлеана, а оттуда Охотник привез его на повозке. Хорошо отполированное палисандровое дерево нестерпимо блестело в солнечных лучах. Плетеные циновки на полу, яркие и разноцветные, казалось, кружились в горячем воздухе. Жар, исходивший от печи, был нестерпимым.

— Охотник, где Лоретта? Мне надо поговорить с вами обоими.

— Она внизу, в коптильне, готовит ветчину. — Его брови сошлись вместе. — Ты выглядишь так, будто только что наткнулась на скунса в поленнице.

— Так оно и есть. — Эми постаралась сконцентрировать свое внимание на семейном портрете, висевшем над кушеткой. Он был сделан вскоре после ее приезда из Техаса фотографом по имени Бритт в Джексонвилле. Как всегда отличная работа Бритта: вся семья Лоретты и она сама были на ней как живые, какими они были восемь лет назад. В то время Эми ежедневно молилась, чтобы Свифт приехал в Орегон. И вот теперь, по иронии судьбы, Господь откликнулся на эти мольбы, когда они давно были забыты.

— Не могу поверить, что он здесь, — простонала она.

— Я знаю, что, когда ты увидела его, у тебя земля ушла из-под ног, но теперь, когда ты заговорила, я уверен, что тебе уже лучше.

Эми нервно сглотнула.

— Боюсь, что он собирается заставить меня выполнить те обещания, которые я когда-то дала ему.

— А… А ты не думаешь их выполнять? Это на тебя не похоже. Слова, которые мы говорим, мы назад не берем.

— Но ведь ты не захочешь, чтобы я стала женой этого ужасного человека?

Охотник откусил хлеб и начал жевать его со сводящей с ума медлительностью, не отрывая своих синих глаз от ее лица.

— Это Свифт-то ужасный человек? Он был моим другом так много лет, что я сбился со счета. Когда мы вместе шли в бой, я много раз вручал свою жизнь в его руки. Неужели ты забыла все, что он сделал для тебя, Эми?

— Теперь он уже не тот человек, которого ты когда-то знал. И не тот человек, которого знала я. Он убийца. И одному Господу известно, кто еще.

— И только Господу пристало судить его. — Он внимательно посмотрел на нее. — Неужели это ты — непримиримая, жестокая, не способная прощать? Можешь ли ты осуждать Свифта за то, что он сделал? Когда я посмотрел ему в глаза, я увидел не убийцу, а просто одинокого человека, проделавшего длинный путь, чтобы найти своих друзей.

— Я вовсе не собираюсь судить его. Я просто хочу быть свободной от него.

— Обещания, которые ты дала ему, — это дело твое и Свифта, и не мне…

— Он грозил объявить нас мужем и женой. И увезти меня отсюда.

Глаза Охотника сузились.

— Он сам сказал так или это твои слова? Она сделала один шаг в глубь комнаты.

— Ему не нужно было ничего говорить, Охотник. Я и сама могла прочитать его мысли.

— Будет лучше, если он найдет священника, тогда это будет свадьба по обычаям и tosi tivo, и команчей.

Эми уставилась на него, чувствуя, как ее охватывает ужас и тает доверие.

— И ты позволишь ему сделать это?

Охотник с надеждой посмотрел в окно, желая, чтобы Лоретта побыстрее присоединилась к ним. Потом откашлялся:

— Это не мне решать.

Эми медленно наступала на него, опустив руки со стиснутыми кулаками и расправив плечи. Ее била дрожь, она была взбешена.

— Я часть вашей семьи. С того самого дня, когда вы спасли меня от команчеро, ты всегда защищал меня и был моим другом. Как же ты теперь можешь просто стоять здесь и… и есть?

Несколько секунд он внимательно изучал кусок хлеба в своей руке, потом перевел смущенный взгляд на нее.

— Я голоден.

Эми задохнулась. Она протянула руку к двери, горло ее свело судорогой, грудь тяжело вздымалась.

— Этот человек убийца. Ты знал об этом еще много месяцев назад. И ты позволишь ему забрать меня? Ты так вот и будешь стоять и позволишь ему увезти меня? Я только что сказала тебе, что он угрожал мне, а ты ведешь себя так, будто тебя это не касается!

Охотник перевел взгляд на закрытую дверь.

— Но он же не выхватил револьвер и не направил его на тебя?

Эми изумленно уставилась на него. Она узнала этот особый блеск в глазах Охотника. Ему этот ужасный поворот событий казался забавным,

— Если он нападет на тебя, я убью его, — на всякий случай добавил Охотник, откусывая еще кусок от ломтя хлеба. — Если он полезет на тебя с ножом, я убью его. — Он поднял одну бровь. — Но если все, чем он тебе угрожает, это жениться на тебе… Это дело твое и его, Эми. Не следовало давать обещаний, которые ты не намеревалась исполнить.

— Это было пятнадцать лет назад!

— О да, очень давно. Но пятнадцать ли лет, или целая жизнь — обручальные обещания остаются незыблемыми. Наверное, ты могла бы попросить Свифта дать тебе свободу…

Эми положила руку на грудь, пытаясь успокоить бешеное биение сердца. Она все никак не могла поверить в происходящее.

— Он никогда не пойдет на это. Ты и сам это знаешь.

— Ты уже спрашивала?

— Не теми словами, но он должен был почувствовать, что я хочу.

Охотник не мог сдержать улыбки.

— Мне кажется, что ты слишком много говоришь за Свифта, вместо того чтобы дать ему возможность сказать самому. Откуда ты знаешь, что он откажет тебе, если ты пойдешь к нему и спокойно попросишь освободить тебя от прошлого обещания?

— Ты хочешь, чтобы я умоляла его?

— Ну, если ты так стремишься добиться своего, почему бы и нет?

Эми прошла мимо него к задней двери.

— Теперь я вижу, на чьей стороне твои симпатии. Хорошо, посмотрим, как ты будешь чувствовать себя, после того как я поговорю с Лореттой. Всегда считалось, что это дом, где равны обычаи команчей и този. Но мне почему-то кажется, что ты тянешь одеяло на свою сторону.

Лоретта как раз выходила из коптильни. Золотистые локоны выбились из ее прически. Закрывая дверь на щеколду, Лоретта увидела Эми, ее пылающие щеки и нахмурилась.

— Эми, дорогая, не может быть, чтобы все было так уж плохо.

Эми прижала руки к горлу, пытаясь унять поднимающуюся внутри нее панику. Она может рассчитывать на Лоретту. Нужно просто объяснить ей, что происходит, и кузина немедленно пойдет в дом, отругает Охотника и быстренько уладит все. Но Эми никак не могла собрать свои мысли и обратить их в нужные слова.

— Эми, дорогая моя, не надо так расстраиваться. Я знаю, что сейчас тебе все это кажется ужасным. Но не слишком ли ты перегибаешь палку? Может быть, все-таки дашь Свифту шанс? Кому от этого будет хуже?

— Кому от этого будет хуже? Он собирается заставить меня выполнить мое обручальное обещание. Если бы ты видела его глаза. Ты же знаешь этот взгляд у мужчин, когда они твердо намерены чего-нибудь добиться.

Голубые глаза Лоретты наполнились сочувствием.

— А ты уверена, что правильно истолковала его взгляд? Свифт всегда так любил тебя. Я не могу даже представить себе, чтобы он грубо обошелся с тобой. Может быть, ты захватила его врасплох. Может быть, ему нужно время, чтобы все хорошенько обдумать.

Эми прижала ладони к горящим щекам, пытаясь успокоиться,

— Я знаю его, говорю тебе. Теперь, когда он нашел меня, он захочет на мне жениться. Я уверена в этом. А Охотник сказал, что это не его дело. Ты должна мне помочь.

— Что ты предлагаешь?

Эми махнула рукой по направлению к дому.

— Пойди туда и скажи Охотнику, что… — Ее голос упал. Ее вдруг вновь поразило чувство нереальности происходящего. Она никак не могла сосредоточиться и понять, как обычный день оказался таким скверным. Справа от себя она слышала журчанье ручейка. Делай-ка, их корова, не торопясь подошла к забору и замычала, распугав вертевшихся там цыплят. — Наверняка ты сможешь уговорить его.

Тоненькие морщинки у глаз Лоретты стали заметнее.

— Первое, что Охотник сказал мне, войдя в дом, что это не наше дело. И он от своего не отступится. Ах, Эми, ты хоть понимаешь, о чем просишь? — Она подошла к забору и сняла с гвоздя полотняный мешочек с творогом, который повесила утром, чтобы с него стекла сыворотка. — Охотник и я прожили вместе всю жизнь, уважая обычаи и порядки друг друга. Как я могу просить вмешаться в дело, которое противоречит обычаям его племени?

— А как насчет наших обычаев, обычаев белых людей? Лоретта встряхнула мешочек, чтобы удалить с него последние капли сыворотки внизу.

— А тебе не кажется, что ты потеряла право обращаться к этим обычаям, с тех пор как приняла обряд обручения команчей? Все было бы совсем по-другому, обручись ты по нашим обычаям. Тогда ты могла бы просто сказать: «Забудь об этом». Но, Эми, ты поклялась перед богами Свифта, перед его народом. И ты знала, что это навечно, когда давала свое обещание.

— Я была ребенком, порывистым ребенком.

— Да. И если помнишь, я вовсе не пришла в восторг, узнав, что ты натворила. Но я узнала об этом, когда ты была уже обручена с ним. Я ничего не могла поделать тогда, чтобы как-то исправить положение, и ничего не могу сделать сейчас.

— Но этот человек убийца, команчеро. Да вы что, на пару с Охотником сошли с ума? То, что он появился здесь, это какой-то кошмар!

Лоретта побледнела.

— Я знаю, что ты чувствуешь, правда знаю. Мне и самой не совсем по душе появление Свифта здесь. Может быть, гораздо больше, чем ты думаешь. У меня в доме дети, и, если он таков, как пишут о нем газеты, ему нельзя доверять.

— Тогда как же ты можешь…

— А как мне не мочь? — Лоретта окинула Эми чуть раздраженным взглядом. — Охотник — мой муж. Свифт — его лучший друг. Охотник мыслит совсем по-другому, чем мы, ты же знаешь. Он всегда смотрит вперед, никогда не оглядываясь назад. Неважно, что там делал Свифт в прошлом. Для Охотника имеет значение, что он будет делать впредь. Что же мне, пойти в дом и сказать ему, что я не желаю видеть его друга за моим столом? Но ведь это и стол Охотника, Эми. И еду на него добывает он.

— Что такое ты говоришь, Лоретта? Значит, ты мне не поможешь?

— Я говорю, что не могу этого сделать… по крайней мере до тех пор, пока Свифт не совершит чего-нибудь такого, что могло бы послужить поводом для вмешательства.

Поднялся ветерок, закрутив юбки Эми вокруг ног. Она вздрогнула и обхватила себя руками.

— Говорят, что он убил больше ста человек, прости его Господи.

— Если он убьет кого-нибудь здесь, в Селении Вульфа, тогда мы сможем начать считать, — мягко ответила Лоретта. — Эми, дорогая, почему бы тебе не попробовать поговорить со Свифтом? Рассказать ему как ты себя чувствуешь? Насколько я его помню, Свифт обязательно должен выслушать тебя. Я уверена, что он вовсе не собирался превращать твою жизнь в кошмар, направляясь сюда.

Эми, откинув голову, посмотрела на верхушку высоченной сосны и зажмурила глаза от яркого солнца.

— Ты правда считаешь, что он станет слушать меня?

— Я считаю, что ты должна попробовать.

Свифт оглаживал скребницей круп своего жеребца, а все мысли его в это время были сосредоточены на Эми и на том жестком разговоре, что состоялся между ними. Когда свет в конюшне внезапно померк, он понял, что кто-то стоит в дверном проеме позади него. Шестое чувство подсказало ему, кто это. Делая вид, что ничего не замечает, он тихо заговорил с лошадью, продолжая чистить ее, но при этом напрягся всем телом в ожидании ее первых слов.

— Свифт?

Голос ее звучал, как у испуганного ребенка. На него нахлынули воспоминания, унося в то далекое лето, в те первые недели, после того как команчерос выкрали ее из дома. Он вспоминал, как она боялась оставаться с ним наедине. Совсем недавно, в школе, он снова увидел то же паническое выражение в ее глазах, как у пойманного в капкан зверька. Ему это не понравилось.

Выпрямившись, Свифт обернулся, чтобы взглянуть на нее. Лучи заходящего солнца падали прямо в проем за ее спиной и золотом высвечивали корону волос на голове. Эми стояла против солнца, и ему трудно было увидеть выражение ее лица, но по напряжению, которое он ощущал, он понял, каких трудов ей стоило прийти к нему в одиночку сюда, в конюшню.

— Какой чудесный конь. Давно он у тебя?

Он очень сомневался, что ее и вправду интересовала его лошадь. Но если ей надо было походить вокруг да около, прежде чем перейти к интересующей теме, он не имел ничего против.

— Я вырастил его с жеребенка. И он совсем не так страшен, как кажется с виду. Если хочешь, можешь погладить его, он довольно терпимо относится к женщинам.

— Может быть, попозже. А сейчас я бы хотела… м-м-м… поговорить с тобой.

Звеня шпорами, он подошел к стене, чтобы повесить скребок на место.

— Я слушаю, — тихо сказал он.

Она удивила его, сделав еще шаг внутрь конюшни. Теперь, не на солнце, он мог разглядеть ее лицо, такое прекраснее и любимое, что сердце у него чуть не остановилось. Нервно вытерев вспотевшие руки о свою голубую юбку, она с беспокойством огляделась вокруг, будто боялась, что из темных углов на нее накинутся призраки. Свифт указал на кипу соломы, сложенную у стойла, но она отрицательно покачала головой. Нервно сплетя пальцы так, что побелели костяшки, она наконец взглянула ему в лицо.

— Я… м-м-м… прежде всего… хотела бы извиниться. Не слишком-то тепло я встретила тебя. Приятно увидеться вновь.

Свифт горько улыбнулся в ответ. Эми никогда не умела врать.

— Может быть, мы приступим, а? — Он не сводил с нее глаз, не зная, как помочь ей унять страх. — Здравствуй, Эми.

Она облизала губы.

— Когда-то ты звал меня Эймии. Он усмехнулся.

— Что звучало вроде бы как «больная овечка». У тебя чудесное имя, если произносить его правильно.

— А ты преуспел в английском, — немного вызывающе сказала она.

— У меня не было выбора. Против меня и так было столько обвинений, что не хватало только еще и разговаривать на каком-то странном языке. Если постараться, можно достичь чего угодно.

Эта перемена опечалила Эми. Неумение Свифта правильно выражать свои мысли на английском языке тогда казалось ей трогательным. Куда бы ты ни повернула свое лицо, Эми, твои глаза видят горизонт, и ты — завтра, никогда не вчера. Печаль в твоем сердце — это во вчера, которого ты больше не увидишь, так что оставь ее позади и всегда иди вперед.

На лоб ему упала прядь черных волос. Она вспомнила, как гладила эти волосы много лет назад, тянула его за косы, по-своему вставляя перья в его прическу Взгляд ее перебежал с его темного лица на изукрашенный серебром пояс, туго стягивающий узкие бедра. Сыромятные ремешки притягивали к ним кобуры его револьверов. Несмотря на кажущуюся свободу его позы, она чувствовала его настороженность и готовность отреагировать на любой звук. Черная одежда придавала ему еще более зловещий вид. Эми подумала, что не случайно он выбрал этот цвет, пугающий людей.

— Свифт… У меня к тебе просьба.

Он взглянул на ее руки с побелевшими костяшками, так судорожно сжатые, что, казалось, пальцы вот-вот переломятся.

— И в чем же она заключается?

— Ты обещаешь мне тщательно обдумать ее, прежде чем давать ответ?

— Если это что-то, что я посчитаю заслуживающим обдумывания. — Свифт ждал, засунув большие пальцы рук за ремень, и уже наперед знал, о чем она хочет просить.

— Я… Может быть, ты… — Она оборвала себя на полуслове, взглянула на него, и вся душа отразилась в ее глазах. — Я хотела бы получить свободу от того обручального обязательства, которое когда-то дала тебе.

Он повернулся к своей лошади и ловко расстегнул уздечку.

— Ты обещал подумать.

— Правильно ли я понял? Значит, Охотник все еще уважает обычаи нашего народа?

— Ты прекрасно знаешь, что это так. Свифт улыбнулся.

— И он посоветовал тебе попросить меня дать тебе свободу? Как быстро он забывает…

— Что ты имеешь в виду?

— А ты не помнишь, как он женился на Лоретте? — Он бросил уздечку на солому и повернулся к ней. — Он тогда чуть ли не силой потащил ее к священнику.

— У них все было по-другому. — В возбуждении она подошла на несколько шагов к нему, оказавшись так близко, что Свифт мог дотронуться до нее. — А потом… Ты говоришь о прошлом. Ты же сам учил меня смотреть только в будущее. Я уже не та девочка, которую ты когда-то знал.

Его пальцы коснулись ее подбородка. Прикосновение мозолистой руки согрело изнутри, как глоток доброго виски. Эми отступила назад, но его рука последовала за ней. Он легонько провел костяшками пальцев по ее горлу, не сводя взгляда с лица.

— Разве ты не та же самая девочка? — спросил он хрипловатым от волнения голосом.

— Как я могу ею быть? Ты же не глуп. Зачем тебе жениться на женщине, которая этого не хочет, когда можно найти какую-нибудь другую?

— Ты не хочешь или просто боишься? — Он криво усмехнулся и шагнул к ней, преодолевая разделявшее их расстояние. — Тебе когда-нибудь приходилось сталкиваться со змеей и думать, что это гремучка? Первая мысль, которая тебе приходит в голову — тебя могут укусить! И это пугает настолько, что ни о чем другом ты думать уже не в состоянии. Ты не можешь даже внимательно посмотреть, правда ли это гремучая змея. Если у тебя в руках есть что-нибудь, чем можно убить ее, ты пускаешь свое оружие в ход, даже не задумываясь.

Видно было, что в плечах он был не меньше метра. От него шел запах кожи, лошадей и пороха, такой мужской запах, странно круживший ей голову в спертом воздухе конюшни. Взяв за подбородок, он поднял ей голову.

— Я не гремучая змея, Эми, и я не намерен никого жалить. Дай мне время смыть с себя дорожную пыль и выпить чашку кофе.

— Значит, мне не о чем беспокоиться? — Ее голос дрожал. — Я неправильно поняла тебя? Ведь ты хочешь именно это сказать? Что ты не намерен принуждать меня к выполнению обещаний, данных пятнадцать лет назад?

— Мне бы хотелось обсудить все это позже — вот что я хотел сказать. Тебе нужно какое-то время, чтобы привыкнуть ко мне. А мне нужно время, чтобы освоиться с мыслью, что ты оказалась жива. Я не собираюсь объявлять о нашей свадьбе прямо сегодня, так что можешь успокоиться на этот счет. — Он повернул ее лицо к себе, чтобы лучше рассмотреть его. — А что до того, что ты не та девочка, которую я когда-то знал… Ты выглядишь как она, говоришь как она… пахнешь как она… — Он медленно склонил голову к ней. — Попроси меня отрубить за тебя свою правую руку, и я сделаю это. Попроси меня положить за тебя свою жизнь, и я сделаю это. Но, пожалуйста, не проси меня отказываться от тебя сейчас, когда я только что вновь обрел тебя. Не проси меня об этом, Эми.

— Но… именно об этом я и прошу тебя, Свифт. — Она откинула голову назад, когда он подошел еще ближе. — Я умоляю тебя об этом. Если ты и правда любишь меня, не разрушай мою жизнь.

Свифт крепче сжал ее подбородок и наклонился, чтобы поцеловать. В самый последний момент она изловчилась и отвернулась. Со сдавленным рыданием она вывернулась из его рук и выбежала из конюшни. Свифт долгим взглядом смотрел ей вслед, все еще держа руку поднятой.

Через секунду он вышел на порог конюшни и увидел, как она сломя голову бежит по улице. Она миновала дом Охотника и Лоретты и устремилась к маленькой деревянной хижине, спрятавшейся среди высоких сосен на другом конце городка.

Не разрушай мою жизнь. Эти слова все еще звучали в ушах Свифта, разбивая его сердце.

Проведя остаток дня и начало вечера в воспоминаниях о старых, добрых временах с Лореттой и ближе познакомившись с ее детьми, к ночи Свифт с Охотником отправились в его вигвам, чтобы спокойно поговорить наедине. Охотник положил в костер сосновый кряж и, скрестив ноги, уселся на землю, глядя на Свифта сквозь пламя. Под ночным ветром вибрировали туго натянутые кожаные стенки вигвама, издавая глухой, мягкий, как бы барабанный звук, переносивший Свифта на годы назад. В свете костра морщины, которыми годы изрезали лицо Охотника, стали почти невидимыми. Одетый в штаны из оленьей кожи, с длинными волосами, он выглядел сейчас точно таким, каким его запомнил Свифт — высоким, гибким воином с пронзительными синими глазами.

— Даже не верится, что все эти годы ты сохранял свой вигвам, Охотник. У тебя такой прекрасный дом. Зачем он тебе?

Охотник огляделся.

— Здесь я возвращаюсь к себе. Я живу в одном мире, но моя душа временами тянется к другому.

Голосом, неожиданно осевшим от волнения, Свифт ответил:

— Этого другого мира больше не существует. Как можно мягче, тщательно подбирая слова, он рассказал Охотнику о гибели всех его родственников. Глаза Охотника наполнились слезами. Но Свифт продолжал свой рассказ, зная, что об этом все равно придется говорить и что Охотник для этого и привел его в свой вигвам.

— По крайней мере они умерли свободными и гордыми, мой друг, — осторожно закончил Свифт. — Теперь их мира больше не существует, и, может быть, для них лучше, что они перешли в другой, лучший мир.

Охотник провел рукой по стенке вигвама.

— Но это-то существует, и пока живы мои дети, будет существовать, потому что я пою им песни моего народа и учу их обычаям наших предков. — Он постучал кулаком в грудь. — Мой народ здесь, навеки, пока я не превращусь в пыль на ветру. Ведь это была последняя просьба брата ко мне, да? И я исполнил ее. Такова была мечта моей матери, и я осуществил ее. — Он прерывисто вздохнул. — Я уже давно знаю, что они ушли в мир иной. Дух моего брата постоянно приходит ко мне. Я ощущаю трепет материнской любви. Когда я прислушиваюсь, то слышу их шепот, и в нем звучит одобрение.

Годы закалили Свифта, приучили его не поддаваться чувствам, но сейчас слова Охотника острым ножом раскрыли его душу нараспашку.

— Для меня, команча, жизнь здесь иногда бывала безлюдной тропинкой, но где-то в моей душе есть заветное место, куда люди моего племени все еще приезжают на своих лошадях свободными и где они охотятся на бизонов. Когда я прихожу в этот вигвам, я вслушиваюсь в шепчущие голоса ушедших и пусть и ненадолго, но радость поселяется в моей душе, и я улыбаюсь.

Грудь Свифта стиснула резкая боль.

— А я больше не могу слышать их шепота, — глухо признался он. — Иногда, когда моего лица коснется ветер, воспоминания приходят ко мне, причем такие ясные, что я чуть не плачу. Но то место в моей душе, где обитал команч, исчезло, умерло.