Тиунэла

- Почему геометрическое поле не шарообразное, а похожее на куб? - Необходимое материи пространство есть трехмерное, без ограничивающего геометрического центра: шары, цилиндры, спирали, кренделя и прочие виды объема заключены в нем, а не наоборот! - А что такое время? - Это главная энергия природы, которая одна только способна превращать причину в следствие; других "обязанностей" у него, у времени, нет, и потому оно необратимо. - Допускаете ли вы, что в природе есть физические миры, живущие по другому, своему эталону времени и пространства? - Больше того. Весьма вероятно, что в природе каждая космическая система живет по своим "часам". Мы полагаем, что несовместимость во времени есть один из самых общих законов природы. Само межгалактическое пространство также имеет собственные "часы". Взаимодействие космических систем с разными пространственно-временными характеристиками является важнейшим в мегамире. - Допускаете ли вы, что вблизи Гаяны может быть обнаружена одна из таких систем, так сказать, более быстрой или более медленной материи? - Да, - ответил Ри. - Но необходима третья, контрольная планета, чтобы установить эту разницу. Мы давно засылаем свои экспедиции в космос и надеемся найти такие планеты. Если наше предположение подтвердится изменится длительность полета: скажем, на Гаяне пройдет десять лет, а на другой планете, где побывают наши космонавты, - тысяча лет или наоборот... На этом прервался первый пробный сеанс ознакомления с энциклопедией гаянцев. Журналисты окружили Евгения Николаевича с просьбой об интервью. По существу, вопрос к ученому был один: возможно ли полететь на Гаяну и возвратиться домой, на Землю, в короткий срок жизни одного поколения? - Возможно! - воскликнул Глебов и поднял руки, моля избавить его от комментариев. Так окончился этот памятный день, возбудивший горячие споры во всем мире. Вопрос о длительности полета на Гаяну обсуждался и на ученом совете МИГа, но, поскольку ответить на него невозможно, решили пока к нему не возвращаться, хотя каждый хранил в себе добрую, невысказанную надежду...
      4
      Мужественные образы гаянцев заставили меня вспомнить Мауки. Ведь он был их потомком, в его жилах текла кровь Маны. Мне захотелось повидаться с юношей. Я переписывался с ним и знал, что Мауки эти годы учился и так преуспевал, что его учителя только диву давались, знал, что смелый отунуец не менял решения стать летчиком, знал, что он уже окончил теоретический курс. Но я хотел видеть его и, как всегда, недолго собираясь, отправился в путь...
      ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
      Первый самостоятельный...
      1
      По окончании теоретического курса Мауки направили в экспериментальную летную школу ДОСААФа, находившуюся в Подмосковье. Он уже свободно говорил по-русски, ориентировался даже в Москве сам и приехал в школу без провожатых. Встретил его дежурный по школе. - Общежитие вашей эскадрильи - налево, - сказал он, показывая в окно. Найдете? - Иес! Да, - заулыбался Мауки. Дневальный, с удивлением осмотрев щеголеватый серый костюм Мауки, ярко-красный чемоданчик и его самого (Мауки явно походил на иностранца), неуверенно спросил: - Вы из газеты? - Как вы сказали? - Я спрашиваю: корреспондент? - О нет, нет. Я новый курсант... Едва Мауки успел разложить свои вещи на полках тумбочки, дневальный, просунув голову в щель приоткрытой двери, протяжно, как пономарь, закричал: "Атбо-о-о-ой!.." - хотя и без того почти все спали. Мауки лег, не укрываясь одеялом, потянулся и вздохнул с таким облегчением, словно он был сам Робинзон Крузо, вернувшийся под кров отчего дома. В восемь утра началась наземная подготовка, которую курсанты ожидали с нетерпением не потому, что им хотелось, так сказать, летать на земле, а потому, что раз дело дошло до тренажной кабины, значит, скоро в воздух. Тренажная кабина представляла собой как бы часть настоящего учебного самолета в натуральную величину - фюзеляж с обрубленным хвостом, снятыми крыльями и без шасси. Она была расположена на сложной системе рычагов. В противоположном конце зала находился стереоскопический экран дневного кино, а за ним - особый кинопроекционный аппарат. Позади кабины стоял пульт управления тренажером, напоминавший стол-шкаф. Первым в тренажер сел Мауки. Действовал он точно, уверенно: вот залиты цилиндры мотора горючим, вот подана команда: "От винта!" Вот он уже услышал в наушниках шлемофона ответное; "Есть от винта!" Нажал кнопку на левой стороне приборной доски, и вдруг экран озарился ярким светом - впереди раскинулось зеленое летное поле, а вдали, на бетонной полосе, легкий ветерок закручивал пыль... В наушниках появился отчетливый звук мотора, а в довершение всего небольшой гребной винт, находящийся впереди тренажной кабины, стал гнать воздух в лицо Мауки, как будто он и вправду сидел в настоящем учебном самолете. Мауки улыбнулся от удовольствия. Он хотел что-то сказать товарищам, сидевшим рядом у стены, но тут в наушниках раздался голос инструктора: - Увеличьте обороты и прогрейте мотор. Юноша послушно нажал на сектор газа, и "мотор" загудел, зарычал. "Прогрев" окончен. - Проверьте показания приборов, - приказал инструктор. Мауки глянул на приборную доску: стрелки приборов стояли на тех цифрах, которые соответствовали режиму работы мотора. - Проверьте мотор на полных оборотах. Мауки дал полный газ (прибор показал две тысячи оборотов в минуту!) - и грохот мотора в наушниках шлемофона покрыл все звуки. - Достаточно. Сбавьте газ. Дайте команду убрать колодки. Мауки знал, что в таких случаях надо поднять обе руки и махнуть ими в стороны, но так как ни колодок под колесами (ни самих колес!), ни механика самолета не было на самом деле, продолжал сидеть, не подавая сигнала. В ту же секунду живая фотография на экране замерла. - Дайте команду убрать колодки, - настаивал голос. На этот раз Мауки повиновался - на экране снова все пришло в движение, и на мгновение сбоку появилась фигура механика, "убиравшего колодки". Мауки дал газ и... земля, горизонт на экране поползли навстречу, а бетонная полоса для взлета стала приближаться. Иллюзия движения была настолько полной, что Мауки даже выглянул за борт. Голос инструктора вернул его к действительности. - Сейчас, когда вы получили общее представление о тренажере, - услышал Мауки, - мы приступим с вами к первому упражнению - полету по прямой. Мы уже в воздухе, высота триста метров. На экране перед кабиной появился новый пейзаж - вид земли в полете по кругу. - Прямую сперва будете выдерживать вон по той горе, в середине экрана; направляйте все время нос самолета на нее... А крены проверяйте по нижнему обрезу экрана: если кабина накренится влево, то и изображение на экране получится с косиной. Вначале все шло нормально. Мауки легко выдерживал прямую по островерхой горе; если нос "самолета" уходил вправо, он, нажимая на левую педаль руля поворота, возвращал его на прежнее место, и наоборот. Но вдруг гора исчезла! Мауки с беспокойством стал нажимать то на одну педаль, то на другую, поворачивая свой "самолет" вправо и влево, в поисках утерянного ориентира, но тщетно. - Ориентира больше нет, - опять спасительный голос. - Теперь выдерживайте прямую по приборам: добивайтесь, чтобы нолик на гирополукомпасэ всегда стоял против черты. Не торопитесь! У вас левый крен. Исправляйте. Вот так. А направление? Уберите правый крен. Половина всего внимания - силуэтику на авиагоризонте!.. Так. Теряете высоту... Скорость! Подберите ручку на себя. Крен! Направление! Проклятая кабина стала вдруг такой подвижной, что с ней не было сладу: она крутилась, как на льду. - Повторим! - решил инструктор. Что-то щелкнуло, на экране все быстро пронеслось в "обратном направлении. Казалось, будто, повинуясь всесильному волшебнику, самолет совершил длинный прыжок назад и послушно занял исходное положение. Но дело опять не ладилось. Снова и снова повторялось упражнение, а Мауки продвигался к заветной цели как улитка. - Плохо, - сказал инструктор. Мауки сидел в кабине тренажера ни жив ни мертв. - Хотите летать? - вдруг спросил инструктор. - Очень! - Боитесь... - Нет-нет, товарищ инструктор. - Вы не поняли меня, Мауки. Я хотел сказать: боитесь, что вас исключат? - Иес, иес! Да, этого боюсь... Очень! - Не думайте так больше, - просто сказал инструктор и дружески улыбнулся: - Мы все тоже хотим сделать вас отличным летчиком. Придет время - станете и космонавтом... - О, спасибо, много спасибо! - Ну, слетаем еще разок. Начали... Всего несколько минут отдыха, несколько так необходимых Мауки фраз, а как много это значило!
      2
      Я приехал в летную школу в день, когда, окончив наземную подготовку, курсанты вышли на полеты. Инструктор Мауки, мой давнишний приятель Василий Беляев, повел меня в учебный корпус. - Разве мы не пойдем на аэродром? - удивился я. - А, так ты не в курсе наших новостей. У нас уже и гаянская техника есть. Беляев привел меня в комнату, похожую на телестудию. В центре ее я увидел кабину самолета, точь-в-точь напоминавшую тренажер, и два больших экрана на стенах. Он сел в кабину, включил аппаратуру и взялся за управление. Прямо передо мной на экране вращался винт, а с левого экрана смотрел на меня Мауки. - Перед тобой два изображения, - пояснил Беляев. - Мы видим лицо Мауки и то, что он видит сам из своей кабины. А самолет имеет две системы управления: обычную - для Мауки и телерадиоуправление - для меня. Первоначальное обучение мы проводим на поршневых самолетах. - Курсант Мауки к полету готов, товарищ инструктор! - услышал я голос из динамика над левым экраном. - Хорошо. Мягко держитесь за управление. Сейчас я выполню показной полет. Извини, старина, - повернулся он ко мне, - ты покури, а я слетаю... Как бы ни было, а все же полет! Василий дал газ - и самолет там, на экране, в самом деле начал разбег, поднял нос и... оторвался от земли! Потом летал Мауки, а Беляев помогал ему. После третьего полета Вася сказал: - Теперь полетайте, Мауки, сами, - и вышел из кабины. - Что ты делаешь? - вскрикнул я. - А если парень убьется?! - Этого не случится, - успокоил меня Беляев. - Я включил кибернетику, и, если нужно, автопилот поможет Мауки вместо меня. Больше того, автоматы точно определят его основные ошибки, проанализируют их и дадут мне, его инструктору, необходимые рекомендации для дальнейшего обучения курсанта. - А пока? - Я слетаю на другом самолете с курсантом Королевым. Я могу работать с тремя машинами, на одном или нескольких аэродромах. Во-первых, экономия в инструкторах, да и психологически лучше: курсант сразу учится летать сам, на одноместном самолете. Но это только малая часть той абсолютно безотказной службы безопасности полетов, которую придумали гаянцы. Ты видел когда-нибудь автоматическую телефонную станцию? - Да. Многоэтажное здание со сложным техническим устройством. - А не думал ли ты, что все это громоздко? - Но зато сам телефонный аппарат очень удобен, - возразил я. - О! Что и требуется доказать, - удовлетворенно сказал Беляев. - Так вот у гаянцев тоже имеются своеобразные автоматические станции по корректировке техники пилотирования. Ясно? - Еще не очень, Вася... - Так слушай. Имеется, значит, у них несколько больших зданий, разбросанных по всей планете. Назовем их АДС, то есть автоматические диспетчерские станции. Каждая из них имеет определенный район действия. - А в самолете? - спросил я, уже начиная догадываться, в чем дело. - Соображаешь! - чисто по-летному одобрил Беляев. - Во-первых, авиация на Гаяне разделяется на две группы: есть самолеты личного пользования, то есть спортивные, и есть линейные - пассажирские и грузовые, как у нас в Аэрофлоте. Военной авиации нет... - Понятно. - Так вот каждый спортивный самолет оборудован ограничительным автопилотом, вроде того, с которым летает Мауки. Человек летит сам, но автомат исправляет его ошибки, оберегает его. - Что ж, это удобно. - Надо полагать. А вот самолеты линейные, на двести - триста пассажиров, у гаянцев беспилотные и летают по маршрутам сами, управляемые из АДС на расстоянии. Тут вдобавок к аппаратуре пилотирования имеется автоматическая служба движения самолетов, кибернетические диспетчерские машины. - А в пилотской кабине пусто? Совсем никого?! - невольно поежился я. - Нет, есть один инженер-пилот, контролирующий работу материальной части. Если надо, он сядет в пилотское кресло, выключит автоматику и поведет самолет сам. - Ну, это еще куда ни шло, - успокоился я. - Итак, во-первых, каждый самолет, подобно телефону, подключен к наземной автоматике пилотирования, и, во-вторых, особая диспетчерская сеть автоматов направляет и контролирует его движение по трассе. - Надо бы и у нас, на Земле, завести такую систему, Вася. - Так вот начинаем... И без гаянцев у нас уже наметился этот путь в Аэрофлоте: необходимость заставила инженеров искать новые средства автоматического управления движением машин по трассам. Гаянцы просто помогли нам ускорить эту работу. - А как Мауки? - напомнил я. - Спроси у автоматов - они всю правду скажут. Но и я не ошибусь: летчиком Мауки станет хорошим. К концу дня автоматы вызвали Беляева и приступили к подробному "докладу". И вот здесь мы с Василием крепко призадумались, впервые в жизни столкнувшись с неожиданным и необычным явлением... Почему неожиданным? Сейчас поясню. Все мы: и летчики, и люди других профессий - устроены одинаково. Природа, создавая нас, не заботилась о том, чтобы согласовать свою "творческую" работу с практическими требованиями той или иной профессии. И если кто-то пожелал стать, скажем, летчиком, то ему приходилось длительной тренировкой совершенствовать свои органы чувств самому: вырабатывать в себе глубинное зрение, обострять чувство равновесия, развивать умение ориентироваться в положении своего тела и самолета в пространстве и многое другое, чего сама природа не предусмотрела. Но одной тренировки недостаточно, и поэтому в самолете появились пилотажные приборы. У любого человека, попавшего в пилотскую кабину, - у летчиков тоже! - есть одна общая особенность: если он видит горизонт, землю и козырек кабины, он отчетливо представляет себе положение самолета в воздухе. Но вот мы с вами входим в облака и... начинаем чувствовать себя слепыми котятами. То нам кажется, что у машины левый крен, а его нет вовсе или, наоборот, крен правый; иными словами, мы не сможем без приборов продолжать полет. Это происходит оттого, что наш орган равновесия - вестибулярный аппарат, расположенный во внутреннем ухе, - привык работать в паре со зрением. У Мауки же кибернетические машины подметили способность мгновенно определять положение самолета. "Заинтересовавшись" этим, хитрые автоматы стали поочередно выключать тот или иной пилотажный прибор - юноше это не мешало. Тогда автоматы закрыли окна пилотской кабины плотными шторками и отключили все пилотажные приборы разом - Мауки продолжал лететь правильно! Не удовлетворившись этим, автоматы стали сбивать с толку Мауки заведомо неверными показаниями приборов, но юноша летел как ни в чем не бывало... - Вот это номер! - озадаченно воскликнул Беляев. - Не верить кибернетике нет основания, а как объяснить - не знаю. - Мне думается, - сказал я, - что ответ следует поискать в его родословной... - То есть? - Мауки - потомок гаянцев, - напомнил я. - Да, да, да! - обрадовался Беляев. - Возможно, что у гаянцев иначе устроены органы равновесия и восприятия ускорения... - А возможно, и другое. Беляев вопросительно посмотрел на меня. - Ведь у гаянцев не только техника выше нашей, но она развивалась у них намного раньше, чем у нас. - Так что ты хочешь сказать? - Я только допускаю, что природа, идя, так сказать, навстречу гаянцам, постепенно изменяла их организм и даже закрепила новые качества, ставшие необходимыми для жизни в высокоразвитом техническом мире. - Верно, старина! Это и есть влияние среды на организм и наследственность, о чем говорил Павлов. - Да, Вася, скорей всего это так. - Поживи у нас еще: Мауки должен вылететь самостоятельно не только раньше других, но и в рекордно короткие сроки. - Хорошо, Вася, поживу и увижу...
      3
      Долгожданный момент, о котором Мауки столько мечтал, наступил: он сидит в кабине обычного, не управляемого по радио самолета! Беляев стоит неподалеку от стартера и с равнодушным видом, будто и не его курсант сейчас полетит самостоятельно, закуривает папиросу. У столика руководителя полетов сидит командир эскадрильи; он только что проверил Мауки и дал ему разрешение на два самостоятельных полета по кругу. Лицо его тоже если не равнодушно, то спокойно, будто ничего особенного, значительного сейчас не происходит. А Мауки сидел точно в тумане: все смешалось в его голове. "Проверь приборы, - мысленно наставлял он себя, - и действуй, действуй! Надо же взлетать..." Командир эскадрильи повернулся к нему и кивнул. Мауки осторожно прибавил обороты мотора и вырулил на взлетную полосу. Тут он внимательно осмотрелся, закрыл фонарь кабины, секунду помедлил, чтобы унять волнение, нажал кнопку на секторе газа, включающую передатчик, и запросил по радио: - "Эмблема-2"! Я - "Сокол-24". Прошу разрешения на взлет... В наушниках послышалось жужжание, а затем голос комэска: - "Сокол-24"! Я - "Эмблема-2". Взлет разрешаю. Мотор загудел, винт как бы растворился в воздухе, и плиты бетонки побежали навстречу. С каждой секундой самолет становился все "Легче"... Вот он повис в воздухе и стал медленно отходить от земли. Чувство восторга и гордости охватило Мауки. Все пело в нем: "Ты летишь сам! Ты летчик!". Мауки даже не замечал, как он разговаривал сам с собой, произнося за инструктора привычные фразы: - Высота пять метров. А шасси?.. Эй, отунуец, надо не зевать!.. Мауки поднял ручку крана уборки шасси до упора. Послышались свист и шипение сжатого воздуха, зеленые лампочки на приборной доске погасли, шасси, убираясь в крыло, мягко стукнуло о свои гнезда, и одновременно загорелись красные лампочки, сигнализирующие о том, что "ноги" колес встали на замки. В кабине приятно запахло отработанным газом. Быстро проходит время в полете по кругу, особенно в первом самостоятельном полете. А дел по горло: различных движений надо сделать около сотни, все за шесть-семь минут полета и рулежки по земле. Где же тут размечтаться?! Не успел освоиться с новым, очень сильным чувством, как смотришь половина полета уже за плечами... Нет, что ни говорите, а некогда отдыхать в полете по кругу! Едва подошла левая консоль крыла к посадочному "Т", еле видневшемуся на зеленом поле аэродрома, у бетонки, как появились новые заботы: надо было выпускать шасси. Выполнив это, Мауки заметил, что уже недалек и третий разворот. Только закончил его, а уже пора начинать расчет на посадку убирать газ. Вот уже окончен четвертый разворот, Мауки выпустил щитки и стал готовиться к главному - к посадке... ...Беляев, не торопясь, вдавил в землю каблуком сапога докуренную папиросу и тут же закурил новую: курсант Мауки начинает посадку! Как сядет? Куда сядет? Оценив опытным взглядом расчет, Беляев уверенно ответил себе на второй вопрос: "Сядет точно у знаков". Но как?.. Конечно, Беляев был уверен в том, что ни поломки, ни аварии не будет (сам же учил летать!), а вот как он сядет; плохо или хорошо - вопрос. До земли семь метров... Самолет выходит из угла планирования и все плавнее и осторожнее приближается к посадочной полосе. Шесть метров... три... метр... Самолет несется параллельно земле. Скорость гаснет. Чем меньше расстояние до земли, тем выше приподнимается со скамьи комэск, тем ниже пригибается Беляев у микрофона. Тихо, только кузнечик трещит в траве. ...Осталось пятьдесят сантиметров... сорок, десять... Земля! И сразу снова все пришло в движение, все заговорили громко и весело, а стрекотание кузнечика потонуло в шуме аэродромной жизни. Ведь как это хорошо, что одним летчиком стало больше в дружной семье смелых!
      ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
      В созвездие Ориона!..
      1
      Человечество избаловано успехами науки и техники. Стали привычными скоростное строительство молодых городов и гигантских энергетических узлов, массовое внедрение в промышленность автоматики, открытия астрономии и достижения космонавтики. Но освоение гаянской энциклопедии явилось важным пунктом в развитии мировой науки, техники и промышленности Земли; у гаянцев было много нового для нас. Вопрос о дальнем космическом полете давно перестал вызывать сомнения, и когда ученый совет Международного института Гаяны заявил, что ближайшей целью ставит ответный визит на Гаяну, слова эти не имели остроты сенсации. Сотни научно-исследовательских учреждений Советского Союза приняли участие в проектировании межзвездного корабля. Даже городские и районные газеты обсуждали детали проекта. Миллионы рационализаторов вносили предложения, многие из которых безоговорочно приняли члены космического конструкторского бюро. За выполнение заказов взялись тысячи наших предприятий. Размах и масштабность этого строительства сами по себе не вызывали удивления. Я, вероятно, не очень ошибусь, если предположу, что каждый час в Советском Союзе дает столько высокопроизводительного труда, сколько достаточно для создания нескольких пирамид Хеопса. Буквально на глазах в Подмосковье вырос автоматический завод-комбинат "Циолковск" для серийного выпуска тяжелых космических кораблей. Сверху он напоминал авиационный посадочный знак "Т". В западном крыле его изготавливался металл для корпуса ракеты (он же составная часть горючего), а в восточном - вырабатывались необходимые пластические массы. В центре находился корпус завода защитных устройств, которые должны охранять людей от вредных излучений. Огромные прессы, мощные вакуумные и холодильные установки были автоматизированы, даже плавка и штамповка металла и пластмасс велись автоматически. Готовые изделия подавались транспортерами на автоматическую линию сборочного цеха. Этот цех по существу был контрольным и управляющим. Здесь группа инженеров следила за точностью технологического процесса. В испытательном цехе автоматы-лаборатории подвергали тщательному анализу на сопротивляемость узлы и корпуса всех ступеней межзвездного корабля. Правда, деталей не ломали: испытание на прочность проводили математические машины. Следующий цех - приборный. Внутреннее оснащение кабин и отсеков приборами, агрегатами, радиосредствами производилось уже со значительной долей ручного труда. Последний цех - выпускной. Тут шла окончательная доводка мелочей. Именно в этом цехе после всенародного обсуждения художники вывели на золотистом корпусе первой ступени ракеты ее название: "Юрий Гагарин". Ближе к носовой части - белый круг, и в нем - светло-синее поле; по которому разбросано созвездие Ориона, эмблема корабля, ставшая известной всему миру. Наконец многотонная туша ракеты перешла в транспортировочный канал и медленно двинулась на стартовую площадку. Здесь ракету приняли члены экипажа: командир межзвездного корабля Андрей Иванович Шелест и штурман-астроном Евгений Николаевич Глебов. Собственно, принимать корабль они начали давно, с середины сентября, и даже участвовали в строительстве. Именно в это время меня вызвали в Верховный Совет... В просторном кабинете собрались члены правительства и руководители МИГа. Я увидел там и Мауки. - Мы долго обсуждали кандидатуры членов экспедиции на Гаяну, - сказали мне, - и пришли к выводу, что право на участие в космическом полете имеют прежде всего те, кто первый нашел и обследовал "Тиунэлу", - Мауки и мистер Хоутон, и тот, кто нашел ее вторично... Хоутон уже ответил согласием. Что скажет Мауки? Юноша взволнованно оглядел присутствующих, встал и, тщательно подбирая слова, ответил: - Я очень благодарю... Очень! Но я не могу... не должен сейчас... Я первый из отунуйцев, кто получил знания. Я хочу полететь на свой остров... Я обещал, меня ждут... ждет мой народ. Мауки сказал правду. Мауки сказал все! Затем предложили лететь мне. Конечно же, я ответил согласием.
      2
      - Мир вашему дому! - воскликнул Боб на чистейшем русском языке, входя ко мне. - Здравствуйте, Боб! Вы так отлично произнесли эту фразу... - Да-да, - прервал Хоутон. - Я не терял времени: освоил русский. - Ваша любознательность неистощима, Боб! - Еще бы! Времена искателей копей царя Соломона и кладов острова Кокос ушли! Скоро не золото и не "Фея Амазонки" станут мерилом богатства. Энергия - вот что будет кумиром наших потомков, что они будут искать и отвоевывать, но не Друг у друга, а у природы. - Верно! Присаживайтесь, я одну минуту... - А может быть, позже? - спросил Боб, поняв меня. - Я, если угодно, не столько сейчас к вам, сколько за вами: нас вызывают на совещание к командиру "Юрия Гагарина". Машина внизу. Андрей Шелест ждет нас... - Едем, Боб. Читатель, возможно, и вправе посетовать на меня: вот уже сколько позади, а имя Шелеста лишь изредка упоминается - он слишком долго "действует" за пределами наших страниц. Но сами понимаете: до сих пор Андрей Шелест непосредственного участия в делах второй части романа не принимал. А сегодня.... Сегодня я уже могу несколько подробнее рассказать о нем и Нине Константиновне Шелест. Да, она уже давно не Тверская... Нынешней весной вышел в свет первый том ее фундаментального труда "О географии болезней", посвященный памяти ее талантливого деда, начавшего разрабатывать основы этого учения еще в конце прошлого века. Андрей Иванович Шелест мало изменился за эти годы. Поседели виски, и еще серьезнее стало лицо: жизнь в авиации и космические полеты неизбежно оставляют свои следы. Шелест и теперь оставался человеком дела. По-прежнему жизнерадостный и веселый, он охотно поддерживал за столом разговор на любую тему. Но, когда речь заходила об авиации или космических полетах, равных ему не было. Тогда уже беседа переносилась в рабочий кабинет Шелеста, где звон бокалов порой заменяло стрекотание счетной машины.
      3
      Совещание у командира корабля короткое, деловое: программа окончательной подготовки к вылету и предполетного отдыха, личные вопросы. - Советую сейчас решить, что вы возьмете из своих вещей, - сказал Андрей Иванович. - Например, сувениры, фотографии, письма, может быть, любимую книгу. Учитывайте, что мы везем с собой энциклопедию землян - науку, литературу, искусство; микропленок уйма, так что не повторяйтесь. К тому же каждый грамм в космосе стоит дорого. Отобранное надо сдать завтра для стерилизации... Наступила тишина. По привычке опускаю руку в карман за портсигаром, но вспоминаю, что уже третий месяц никто из нас не курит. Беру карандаш и сам у себя спрашиваю совета: что взять? Оказалось, трудно ответить. Пишу и безжалостно вычеркиваю, оставляя в списке лишь то, что в космосе и на Гаяне поможет воскрешать живую связь с родной планетой. После долгих размышлений решаю: семейные фотографии - раз, серию авиационных снимков - два (там моя юношеская пора, фотографии моих самолетов, портреты наших летчиков-ростовчан). Затем решаю не снимать с руки штурманские часы, верно служившие мне в полетах много лет. Что же касается книг, то я давно знал, что возьму с собой томик Александра Грина. Списки составлены и переданы командиру. Прочитав (обсуждать и критиковать в данном случае не полагалось), Шелест кладет их в папку. - Ну вот, - просто говорит он, - наше последнее совещание на Земле подходит к концу. На повестке дня... - Андрей улыбается, не торопясь произносит эти, еще с пионерских сборов известные нам слова, и вдруг мы улавливаем в них дотоле скрытую от нас служебной суетой теплоту. Мне становится смешно, а потом грустно-грустно. - О наших обязанностях... продолжает Шелест. - Евгений Николаевич Глебов - второй пилот, штурман и мой заместитель. Вы оба, - он посмотрел на Хоутона и меня, - будете вести научные наблюдения по известной вам программе. Кроме того, товарищ Хоутон возьмет на себя обязанности преподавателя гаянского языка. Сейчас у нас на корабле основной язык русский, но позже, в космосе, будет и гаянский. Все. Едем на ракетодром.
      4
      На бетонной стартовой площадке, над глубокой ямой, высится исполинский корпус ракеты. Если подойти к краю ямы, можно увидеть несколько радиальных тоннелей для отвода газов в момент отделения ракеты от земли. Одна из ступеней, с химическим топливом (не обладающим радиоактивностью!), - стартовая. Ее задача - поднять нас на высоту всего сто километров. Далее вступит в действие ступень с атомными двигателями, которые разгонят ракету до одной трети крейсерской скорости. Ионные двигатели доведут скорость до крейсерской. К корпусу ракеты приставлен наземный лифт - он подсобный, и перед стартом его откатят в сторону. А сейчас мы поднялись по нему в жилой отсек и вошли в компенсационную камеру с двумя системами герметичных дверей. Потом, в космосе, мы будем отсюда выходить в пространство, одетые в скафандры... Кабина управления - комната с телевизионными и радиолокационными экранами, радиостанциями, группой астрофизических и метеорологических приборов, астрономическими картами. - Здесь довольно просторно, компьютеры - под нашими: ногами, в бронированных контейнерах. А еще ниже - шеер, наш крылатый разведчик. Им мы воспользуемся перед посадкой на Гаяну. За стенами - склады и автоматы системы питания. Самое интересное на нашем корабле - его штурманское снаряжение, те средства космической навигации, которыми располагал наш штурман Евгений Николаевич. На любом порядочном корабле должна быть карта. И у нас они имелись, географические карты Земли и Гаяны, звездные карты Галактики и небесный глобус, но была и основная, путевая, или, как говорят летчики, маршрутная карта. Ее столетиями готовили гаянцы с корабля "Тиунэла", летевшие к нам, причем они учли свои блуждания в космосе и рассчитали для себя (а следовательно, и для нас!) кратчайший путь на свою родину. Без этой огромной работы нам пришлось бы туго. Наша маршрутная карта не была нарисована на бумаге. Она представляла собой комплекс высокочувствительной аппаратуры, расположенной в разных частях корабля, счетно-решающие машины и, главное, запоминающее устройство, "заряженное" теми маршрутными данными, что вычислили гаянцы. Какой же принцип положен в основу нашей карты? Вспомним, что межзвездный корабль в пути будет находиться не в пустом пространстве, а в мешанине межзвездного газа, гравитационных влияний (то есть сил притяжения) окрестных небесных тел и в зоне действия различных видов лучистой энергии. Понятно, что в точке А параметры напряжения и другие характеристики гравитационных полей будут отличаться от параметров точки Б. Это записано на нашей карте. Другой способ - угломерный. Скажем, космические лучи распространяются по гравитационным траекториям, а, допустим, иные лучи могут образовывать угол с направлением гравитационным. Особые приборы измерят эти углы и сличат с заданными, то есть записанными на нашей карте ранее гаянцами. Другие механизмы измерят разницу, если таковая будет, и передадут в аналитические машины, а последние внесут коррективы, в управление кораблем. В действительности все это много сложнее, но я рассказываю только о принципе.