Тиунэла

Освободившись от трала, я вновь ушел под воду и взял курс на Белую долину. Это было ровное место с таким удивительно белым песком, что дневной свет, отражаясь от дна, придавал всему пейзажу необычную освещенность. С юго-запада долину ограничивают коралловые джунгли. В голубых лучах мелькают над кораллами рыбы. На скалистом возвышении, поодаль, замерли три "кубка Нептуна" - так называют стеклянные губки, - их тела словно сотканы из тончайших нитей кремнезема. У подножия подводной скалы лежат метровыми поленьями голотурии - гигантские морские огурцы. Черно-желтая змея с весловидным хвостом важно проплыла перед самым моим носом. Над правым крылом царственно повисла парашютистка-медуза... Вот ползут по дну юркие эхиурады, хищная морская звезда сильными лучами, как руками, открывает створки устриц... Вода здесь так неправдоподобно прозрачна, что кажется, все окружающее сделано из кристаллов горного хрусталя. И солнечные лучи в этом волшебном царстве превращаются в колонны из золотистого стекла. Все здесь кажется нереальным из-за отсутствия теней. Все незнакомо. Я вошел в какое-то серое пятно и только потом догадался, что это тень от облака, плывущего низко над водой. Пошли места помельче. Здесь греются на солнце сотни огромных крабов. Они лениво отрывают куски длинной стеблевидной водоросли и суют вкусные кусочки в рот, подталкивая их сильными клешнями. Мотор работает так тихо, что не заглушает писка, скрипа, кваканья. Все эти звуки мне давно знакомы. Но вот раздался какой-то необычный, металлический звук, и я нажал тормозные педали. Сперва я увидел густое бурлящее облако тины. Потом в этом месте мелькнули щупальца осьминога. А когда муть немного рассеялась, перед моим иллюминатором оказался человек в белом водолазном костюме, в прозрачном шарообразном шлеме на курчавой длинноухой голове. Я узнал Мауки! Юноша так был поглощен борьбой с молодым осьминогом, что не заметил аквалета, тем более что на зеркальной поверхности моей машины отражались рыбы и водоросли. Он могучим усилием оторвал от скалы щупальца осьминога и устремился с добычей кверху. Я не отстаю от Мауки, едва не наступаю ему на пятки. Юноша вышел на берег и потащил за собой осьминога. Хищник меняется в окраске, раздувается, как жаба, выпучивает от злости глаза, но Мауки, словно сказочный Геркулес, поднимает его над головой и с размаху бьет о камни. Затем, не давая осьминогу опомниться, засовывает руку в отверстие в нижней части брюха и рывком вытягивает наружу внутренности. Потом он еще несколько раз бьет о камни уже пустым осьминогом ( и прячет свою добычу. Эта борьба была нелегкой, и юноша устал. Скорее в воду - самую мягкую в мире постель! Он плашмя лег на гладкую поверхность океана, разбросав руки и ноги, и медленно пошел ко дну. Я по-прежнему рядом. Юноша почувствовал легкое дуновение воды и, повернув голову, увидел в зеркалите свое отражение. Нажав кнопку на приборной доске, я превратил поляризованный зеркалит в обычный, прозрачный, плексиглас. Представьте себя на месте юноши: сперва вы смотритесь в зеркало под водой, а потом перед вами возникают в пространстве просто так, из ничего, детали какой-то машины, трубки провода, приборы. Узнав меня, Мауки в ужасе отшатнулся, сделал какое-то хватательное движение на груди, тело его вытянулось, и он пулей помчался вдоль берега. За его плечами вились прозрачные водяные жгуты: водолазный костюм островитянина имел реактивный двигатель! Я немедленно увеличил обороты, стараясь догнать его, но тщетно. Развил предельную скорость, а расстояние между нами почти не уменьшилось. Мауки вдобавок располагал и большой маневренностью. За одним из бесчисленных поворотов он нырнул в подводный грот; дно в нем курчавилось тонкой взвесью ила. Я остановил машину у входа и включил фары: грот уходил вверх суживающимся рукавом. Потревоженная рыбешка металась в ярких лучах света, к своду пещеры прицепилось несколько омаров, крошечный кальмар торопливо зарывался в песок, а Мауки не было.
      3
      У Василия Ивановича Гириса таинственно исчез фотоаппарат... Строго выполняя приказание руководителя экспедиции, биолог выходил на берег только в самой пустынной части острова. С аквалангом за спиной он ползал по скалам шельфа, собирал водоросли, морских животных. Вот и тогда, собрав несколько интересных ракушек, Гирис облюбовал крошечную скалистую бухту с ровным дном, естественным песочным пляжем и решил искупаться. Он хорошо помнил, как снял снаряжение и повесил фотоаппарат на ближайший куст. Побарахтавшись в воде, биолог лег на горячий песок отдохнуть. - Я думаю, что не спал совсем, - предположил ученый, рассказывая нам о своих приключениях, - а когда стал готовиться в обратный путь, то не нашел фотоаппарата. Пропал фотоаппарат. Это известие, словно острый нож, разделило наш маленький коллектив на две части, неравные по количеству и темпераменту. Инженер Баскин внес предложение отправиться на Отунуи. - Пресечем зло в самом его начале! - угрожающе поднял он мизинец. - А если Василий Иванович просто потерял фотоаппарат? - спросил рассудительный кок. - На острове? - усмехнулся Филипп Петрович. - Разве вещи теряют только на Невском проспекте? - возразил профессор Егорин. - Да, не нравится мне эта история, - резко сказал Венев. - Надо идти к островитянам! - Или поискать, - предложил я. - Хорошо, поищем, - подвел черту Александр Иванович. Добраться до берега на легкой надувной лодке было делом нетрудным. Кок правил, я сидел за моториста, профессор осматривал местность в бинокль, а биолог тер переносицу, стараясь припомнить, спал он на пляже или бодрствовал. - Курс правильный, Василий Иванович? - спросил кок. - Что? Ах да, да... разумеется. Впрочем, если вы подвернете влево градусов на сорок... Вероятно, так. Попробуем. Александр Иванович недовольно глянул на коллегу, но промолчал. - Здесь? - спросил Саша, разворачивая лодку бортом к берегу. - Да-да, благодарю вас. А скажите, можно проехать вон туда, метров сто двести? - Проехать - нет, а проплыть можно, - все еще сохраняя спокойствие, кивнул Саша. Через полкилометра Василий Иванович протер пенсне кусочком замши и стал уже тревожнее всматриваться к очертаниям берега. - А что бы вы сказали, милейший кок, если бы я попросил вас проехать... нет, пройти, виноват, проплыть от нашей исходной, так сказать, точки А метров сто - двести в другую сторону? - Пока я не дошел еще до своей точки, - с холодной любезностью ответил Перстенек, - вы можете приказывать, как вам угодно! Профессор демонстративно молчал, а я, не желая сеять раздор, сделал вид, что меня это не касается, и стал замерять линейкой, сколько осталось горючего в маленьком, как дамская сумочка, бачке. Нам попадалось, по крайней мере, с десяток укромных бухточек, но Василий Иванович смущенно смотрел то на скалы то на нас, то на облака. - Уж не вверху ли вы отсыпались? - сердито спросил Александр Иванович, перехватив его взгляд. - Во-первых, я не уверен, что мне удалось вздремнуть, - совсем смутился Василий Иванович. - Во-вторых, мне показалось, что вы немного раздражены. Между тем как только уравновешенность... - Ну хорошо, - согласился Егорин, - допустим. Хотя я убежден, что совершенно спокоен! Но, скажите на милость: сколько мы еще будем здесь челночить? У меня уже в глазах рябит. - Но я, ей-богу, не виноват, - пытался разрядить обстановку Гирис. Errare humanum est3. - Охотно принимаю вину на себя, - уже едко продолжал Егорин. - Охотно! Вы убедили меня, что наблюдательность - ваша стихия. - Ур-р-ра! - закричал вдруг Перстенек. - Вижу! Мы все повернулись к берегу: в расщелине скалы на кусте висел фотоаппарат.
      4
      - Теперь вы должны убедиться, Александр Иванович, что я был прав. А вы пытались меня... - Уважаемый Василий Иванович, если я и пытался, то лишь взять вину на себя из уважения к вам. И если вы сомневаетесь в моем... - Драгоценнейший Александр Иванович, я никогда, осмелюсь вам заявить, никогда не сомневался, ибо сам отвечал вам тем же. - Я тоже полагаю, что всегда вижу в вашем лице подлинного друга. - Нет ничего утомительнее вежливости, - шепнул мне Саша и обратился к ученым: - А не сходить ли мне, товарищи, в этот лесок за дичью? - Приветствую такое решение, - оживился биолог, - и прошу взять меня в компаньоны. - Возьмите, возьмите, - поддержал Егорин, - Василий Иванович много лет занимается классификацией фауны и будет недурным помощником. - Неплохо бы и стрелять метко, - замялся Саша. - Вы изволите сомневаться во мне?! - воскликнул Гирис. Тут из леса вылетела большая серая птица и направилась в нашу сторону. Она летела как-то странно: не махала крыльями, а быстро-быстро покачивала ими из стороны в сторону. - Берите ружье, - тихо сказал Саша. - Вон видите? Докажите на деле. Да быстрее же! Странная птица, подлетев к нам, сделала крутой поворот и уже намеревалась вернуться в лес, но Василий Иванович мгновенно поймал ее на мушку, грохнул выстрел - и дичь упала на землю в каких-нибудь двадцати шагах от нас. По тому, как Василий Иванович ловко вскинул ружье и приклад сразу удобно лег в плечо, мы поняли, что трофей биолога - не случайная удача. - Отлично! - одобрил Саша и побежал за дичью. - Василий Иванович, - позвал он из-за камня, - вот теперь сами определите, что вы убили. Мы подошли к коку и склонились над добычей. - Простите, - пробормотал биолог и протер пенсне замшей. - Ведь это, как видите, не птица, а бумеранг! Мы притихли. "Дичь" переходила из рук в руки. Да, это был алюминиевый бумеранг длиной около метра и толщиной в палец. Его красиво изогнутые лопасти изрешетила картечь. На изгибе виднелось круглое стеклянное окошечко. На короткой лопасти я прочел: "Made in...", а дальше - рваное отверстие. - Удивительно, - прошептал Егорин, - кому надо нас фотографировать? Ведь это стеклышко на изгибе - объектив фото- или киноаппарата. Прячась за скалами, мы пробежали к лодке, запустили мотор и поплыли к вертолету - благо, что он находился влево от нас и нам не нужно было показываться тем, кто сейчас прятался в лесу.
      5
      Узкую длинную пленку, извлеченную из бумеранга (профессор оказался прав: там был спрятан миниатюрный фотоаппарат), проявлял Баскин, а Гирис занялся своим фотоаппаратом. - Ну-с, - наконец услышали мы голос Алексея Алексеевича, - полюбуйтесь. Это местность на пути к вам. Это вы сами стоите, задрав головы. Момент выстрела Василия Ивановича. А это нечто более серьезное... Надо полагать, что мистеры, метнувшие бумеранг, сперва проверили свою аппаратуру контрольным включением и на пленке остался вот этот красавец. Мы увидели на снимке незнакомца с приплюснутой головой, разительно напоминающей в профиль молодой, растущий полумесяц. В это время в кают-компанию вошел Василий Иванович Гирис. - Мой фотоаппарат пуст! - растерянно сказал он.
      ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
      Робот опускается на дно. Шторм
      - Сегодня начнем бурить, - объявил профессор Егорин. И хотя он старался всем своим видом подчеркнуть, что ничего особенного в этом нет, голос его звучал взволнованно. На борту "Ильи Муромца" у пульта управления разгрузочно-монтажными механизмами остался один Венев. А мы во главе с Егориным, надев акваланги с маленькими радиостанциями, спустились под воду. - Начали, - сказал Баскин. - Открываю, - послышался в наушниках голос Венева. В днище вертолета раздвинулись широкие, как ворота, шторки. Механические руки осторожно выдвинули веретенообразное тело батискафа, и оно повисло над зеленовато-черной бездной. - Платформу! - скомандовал Баскин. Из трюма показался толстый диск диаметром в несколько метров с отверстием в центре. Мы начали присоединять эту массивную платформу к днищу батискафа. Позже, когда батискаф опустится вниз, платформа ляжет на дно и плотно присосется к грунту, а небольшое отверстие в ее центре станет устьем скважины. Это будет робот-бурильщик. - Теперь я помогу вам, Алексей Алексеевич, - сказал профессор Егорин и, ловко оттолкнувшись ластами, подплыл к батискафу. Вдвоем с Баскиным они извлекли из корпуса робота полутораметровый ультразвуковой бур и, просунув его в отверстие платформы, укрепили особым замком. - Полдела сделано, братцы, - пыхтя объявил Баскин. - Дружней, дружней. Хозяин поднесет нам по чарочке! - А трубу не сломаем? - забеспокоился Перстенек. - Ну и всезнайка! - засмеялся Баскин. - Ведь наш бур соединен с прочным гибким шлангом, намотанным на барабане. Это вам, кок, не котлеты жарить! А барабан в батискафе. Работа кончена. Осмотрели крепления - и наверх, а я сел в аквалет, приготовив к съемке киноаппарат. Батискаф плавно опустился метров на двадцать и направился к Белой долине. Александр Иванович управлял им на расстоянии, стоя у телевизионного экрана в своей кабине. Батискаф лег на песчаное дно, и круглая платформа почти полностью всосалась в грунт. Я представил себе, как из платформы выдвигается бур и входит своей ультразвуковой коронкой в дно Тихого океана. Вслед за буром потянулся шланг. Ультразвуковые частоты, излучаемые им, не позволяют сжать его с боков. Мощный насос вытягивает из-под земли размельченную в порошок породу, собирающуюся снаружи шланга, а внутри бура остается керн - нетронутый столбик грунта. Батискаф уже окутался темным облачком. А скоро вода замутилась совсем. Я выключил киноаппарат и доложил профессору. - Хорошо, возвращайтесь, - сказал он. - Погода портится, похоже на шторм. - Я только загляну в ту пещеру, куда скрылся Мауки, - попросил я. - Но не увлекайтесь! На предельной скорости промчался я над Белой долиной и сразу нашел знакомый мне вход в подводную пещеру. .. По-видимому, небо основательно затянуло облаками: даже на глубине двадцати метров почти ничего не различаю перед собою. Пора возвращаться, но что-то неудержимо влечет меня вперед, и я решаю пройти немного вдоль берега, в сторону пролива между Отунуи и Пито-Као. Приблизился к поверхности океана и хотел уже всплыть, как попал в сильную болтанку; будто вошел над горами в кучевые облака. Машину швыряло, словно щепку, и, если бы я не привязался ремнями, худо пришлось бы. - Налетел шторм, - услышал я голос профессора. - Мы взлетаем. Ожидайте нас в районе Белой долины. - Голос Егорина звучал все тише, вероятно, "Илья Муромец" уже отделился от воды. - Не уходите далеко. Я перестал слышать Егорина: связь прекратилась, а выбрасывать сейчас, в такую погоду, плавучую радиоантенну было рискованно. Да и к чему? Шторм как быстро поднялся, так же быстро и стихнет... А я могу воспользоваться вынужденным "отпуском" и совершить наконец давно задуманную подводную прогулку вокруг острова. Плыву вокруг Отунуи, зорко всматриваясь в экраны локаторов. Иногда справа появляются голые подводные склоны острова, но я нажимаю на педаль руля поворота, и скалы послушно отходят. В какое-то мгновение ощущение одиночества оставляет меня. Я еще не уверен, что увидел кого-то, но уже чувствую, что я не один, и уже встревожен. Потом поворачиваюсь влево и вижу как совсем рядом, то поднимаясь, то опускаясь, плывут два человека в водолазных костюмах. Весь точно собираюсь в комок, но сразу же успокаиваюсь. Ведь всегда пугает неизвестное а я теперь вижу, что один из плывущих - Мауки, и он в том же самом водолазном костюме с прозрачным шлемом, в котором был при нашей первой встрече в Белой долине. Едва меня заметили мои невольные спутники, как тот, второй, ухватился за ноги Мауки, и они стали от меня уходить. Теперь я окончательно убедился, что в водолазном костюме Мауки портативный двигатель. Но сейчас Мауки тащит на буксире своего партнера, и скорость его не так велика. Пытаюсь догнать. Некоторое время спустя мы все трое вплываем в темную пещеру. Включаю фары. Метров двести или даже триста мы плывем в огромной пещере, потом купол ее как бы обрывается, и вот над головой у меня темно-фиолетовое небо. Вдруг в каких-нибудь ста метрах перед собой я вижу узкую палубу подводной лодки. Встреча с ее хозяевами не сулит, конечно, ничего хорошего, и я устремляюсь к выходу. Но плыву медленно: шторм, перемешивая верхние слои воды, так начинил ее пузырьками воздуха, что местами она напоминала густой рисовый суп. В такой среде звук проходит плохо и дальность действия локаторов уменьшается приходится быть осторожным, как в тумане. В глубину уйти тоже нельзя: рельеф дна здесь мне неизвестен. И все же удалось скрыться.
      ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
      "Золотые слова, Роберт!"
      1
      Палату, в которой лежал парализованный профессор Кобрен, скорее можно назвать физической лабораторией - так много здесь приборов и аппаратов. - Как видите, мы делаем все возможное, чтобы вернуть профессору здоровье, - участливо сказал Стоутмен. - Старик работал с такой нагрузкой... Не мудрено, что надорвался. Роберт посмотрел на больного. Три года Роберт Гровер работал со знаменитым Кобреном, лучшим невропатологом и радиологом страны. Пожалуй, это время - самое светлое в жизни молодого ученого. Идеи и проекты учителя целиком завладели им. Ему и сейчас едва ли больше тридцати, но его имя известно в медицинском мире и многим кибернетикам. Больше всего на свете Гровер дорожил временем. "Время следует превращать не в деньги, а в знания!" - эти его любимые слова проникли даже в печать. Сам он никогда не отступал от своего правила, и, когда поиски и эксперименты требовали бессонных ночей, Гровер совсем лишал себя досуга: он научился отдыхать, размышляя. Однажды он побоялся прыгнуть с парашютной вышки, но его проекты и опыты отличались такой смелостью, что у многих его коллег старшего поколения захватывало дух. Они познакомились с Кобреном на международной научной конференции, посвященной проблемам изучения мозга. В просторном фойе Московского университета было шумно и людно. Роберт стоял у входа в актовый зал, когда к нему подошел коренастый невысокий человек с крупной головой и седой старомодной гривой длинных волос. Мохнатые седые брови нависали смешными козырьками над живыми черными глазами. Толстый большой нос с черными крапинками выглядел как-то грозно. Чувственный рот наводил на мысль о чревоугодии. В общем же его лицо казалось добродушным. Это и был знаменитый профессор Кобрен, талантливый ученый, богач и старый, уже неисправимый холостяк. - Я хочу пожать вам руку, коллега, - пробасил Кобрен. - Читал ваш доклад и позволил себе расспросить о вас. Жалею, что не знал вас раньше, и радуюсь, что есть такой город Москва, где толковые люди непременно встречаются, рано или поздно. Как вы заметили, себя я также отношу к таковым... - Благодарю вас, профессор, - поклонился Гровер. - До сих пор я смотрел на вас только в телескоп. - Мой юный друг, у меня есть деловое предложение: переходите ко мне в клинику. Я вас обеспечу самыми увлекательными в мире идеями. Подумайте... - Я готов это сделать хоть сейчас, - поспешно ответил Роберт. - Рад, - коротко произнес Кобрен, точно ударил молотом по наковальне. Три года длилось их совместное увлекательное путешествие в мир человеческого сознания, в святая святых мышления, три года они изучали мозг человека, этот, по словам В. И. Ленина, особенно сложный кусок материи. Таинственность неизведанного подзадоривала их, а непредвиденные трудности закаляли волю. День за днем неустанно работали они в своей клинике, окруженные лишь несколькими преданными сотрудниками. Ключом, которым они надеялись открыть самый замысловатый в мире ларчик, были биотоки. Но, по всей вероятности, когда речь идет о самом происхождении жизни, о мышлении человека, биотоки многого не объясняют. Они лишь помогают в исследованиях, экспериментах. Можно предположить, что существуют особые виды или даже один вид энергии, нам еще неизвестный, и тогда понятны станут величайшие трудности, стоящие перед наукой. - Если есть особые лучи жизни, неизвестная нам форма полевого движения материи, обеспечивающая мышление, - сказал Кобрен, - то наше дело дрянь. Так это или нет, но им не везло в главном - ведь Кобрен хотел создать принципиально новый тип компьютера. Идея заключала в себе что-то дерзкое, необычное. Вся программа состояла из двух разделов. Вот первый. Мы знаем, как длителен пока процесс оформления задания в специальных устройствах современных счетно-решающих машин. Нужен перевод с языка человека, на язык машин, подготовка перфорированных карт. Не говоря уже о дополнительных штатах кодировщиков, такая система ограничивает производительность кибернетики: теряется немало времени. Кобрен задался целью устранить это промежуточное звено и добиться, чтобы машина сразу воспринимала мысленное задание человека и, выполнив его, излучала бы в мозг полученный результат.
      Раздел второй.
      Начну издалека. Мир богат выдающимися людьми, чье творчество имеет важнейшее значение и оставляет неизгладимый след в истории культуры. Аристотель и Ломоносов, Лобачевский и Эйнштейн - примеров много. Кроме печатных трудов, потомкам остаются жизнеописания таких людей, их портреты, скульптуры, фотографии и киноленты, воспоминания современников. Но глубокий внутренний мир таких людей, секреты их творчества, их мышление навсегда ускользают - ведь невозможно получить фотографию того, что происходит в глубине нашего "я". Кобрен решил сделать это невозможное. - Настанет время, - убежденно говорил он Гроверу, - и наши машины, работая с гениальными учеными, не только изучат особенности их мышления, но и запишут в своих запоминающих устройствах все ходы их рассуждений, логику, проникнут в лабораторию открытий... Интеллект крупного ученого будет "записан" и - даже после его смерти - останется на вооружении потомков. - Вы имеете в виду особую кибернетическую библиотеку, учитель, - спросил Роберт, - в которой будущие студенты смогут ознакомиться с интеллектом великих предшественников, учиться у них мастерству исследований? - Для начала - да. Но когда эти студенты станут учеными, они получат возможность проверять, как бы решил новую трудную задачу тот или иной гений прошлого, и даже решать такие задачи. Каждый истинно гениальный человек, Роберт, - не просто игра природы, он обязан и всей культуре современного общества. И разве плохо, если методика исследований выдающихся ученых и после их смерти будет продолжать "участвовать" в завоевании природы? - Вы можете рассчитывать на меня, учитель, до конца моих дней! - пылко ответил Роберт и вслух повторил мысли Кобрена. - Как это заманчиво! Когда-то потомкам доставались одни легенды о выдающихся людях прошлого. Затем - скульптуры и портреты. Еще шаг - и мы научились записывать голоса и движения их на киноленте. Мы должны сделать следующий шаг. - Несколько шагов, Роберт! - Пусть так, мы добьемся, учитель! Но добиться было трудно. Большую часть своего состояния Кобрен израсходовал на эксперименты, и безуспешно. - Машине чужда живая природа мозга, - вздыхал Роберт. - Мы просто еще мало знаем, что такое мозг человека, - не сдавался Кобрен. - Павлов доказал, что организм и среда, его окружающая, - одно целое. Это же должно относиться и к части организма, например, к мозгу. А в наших клинических и лабораторных исканиях... - Но великий Павлов не запретил нам создавать искусственную среду, эквивалентную естественной. - Не потому ли, что ему не приходила в голову такая постановка вопроса? - Во-первых, такая постановка вопроса есть в его трудах: возможность влиять на организм через среду. Что же касается мыслей, "не пришедших в голову", как ты говоришь, то поверь мне: в эту группу входят и все будущие открытия. Если что-то верное и нужное еще "не пришло" к нам, виноваты в этом мы сами, а не те мысли, которых нам не хватает. Когда мир облетела весть о находке на острове Пито-Као, Кобрен пришел в чрезвычайное возбуждение. - Роберт, ты подумай, какие чудеса будет творить наша земная наука, обогащенная знаниями гаянцев, - говорил он. - Будущее протягивает нам руку! Это необычайно, величественно, волшебно. Возраст - на твоей стороне. Поезжай! Гровер согласился: он мечтал о счастье хотя бы прикоснуться к подарку жителей далекой планеты. Гровер опоздал Конец его многотрудного путешествия оказался печальным. Официальная версия утверждала, что Боб Хоутон в погоне за сенсацией придумал всю эту историю с кораблем гаянцев и их энциклопедией. Ведь следов их пребывания на острове не осталось, а мир требовал вещественных доказательств. А тут еще скандал со взрывом микробиологической лаборатории Дорта и эпидемия, вспыхнувшая на Пито-Као. Люди стали верить, будто Боб Хоутон создал газетную дымовую завесу и здорово заработал на этом. Встреча с самим Хоутоном на Отунуи несколько окрылила Гровера. Он начал расспрашивать друга о гаянцах. - Корабль был на острове, - устало твердил Боб. - Но Бергофф и Курц уничтожили его. - Вместе с сейфом? - Да, конечно. И может быть, это к лучшему. Всякая газетная сенсация живет недолго и порой чем с большим шумом рождается, тем тише и незаметнее умирает. Так произошло и с историей пребывания гаянцев на Пито-Као. Люди стали забывать "дело Бергоффа": новые события заслонили вчерашние махинации миллионера. Гровер вернулся утомленный и злой. Выслушав его рассказ, старый романтик Кобрен глубоко задумался. - Что ж, - сказал он, - мы и без того должны были работать. Опять искания, неудачи и находки. И вдруг профессор Кобрен собрал сотрудников клиники и объявил о своем решении перейти в фирму "Дискавери". Руководителем клиники он назначил Гровера. Чудачество? Так вначале готов был думать и Гровер, пока профессор не позвал его к себе для беседы с глазу на глаз. - Друг мой, - доверительно сказал он ему, - под вывеской "Дискавери", должно быть, скрывается сонм гениев! Да-да, поверь мне. Я убедился, что фирма располагает научными материалами небывалой ценности. Откуда они? Мне на это наплевать. Мы служим науке, и для нас нет ничего более святого. Я должен овладеть этими знаниями. - Но ваши идеи? - Я не изменяю им. Мне предложили отдел космической медицины, и я предчувствую, что получу кое-что новое, возможно, самое недостающее для нас с тобой! - Поразительно. - Но факты убедительны. Меня только беспокоит та излишняя, на мой взгляд, таинственность, которой окружена Деятельность фирмы. Смущают меня и некоторые пункты контракта. Одним словом, я испытываю беспокойство, Роберт. Я стар, и заботы о семье не тяготят меня. Но есть наше общее дело! - Вы полагаете, что в вашем решении... - ...имеется доля риска. Я рассчитываю на тебя, Роберт. Если я позову тебя сам, приходи без опасения. Но если к тебе обратятся другие, даже от моего имени, будь осторожен: это значит, что я попал в беду, тогда постарайся выручить меня. - Но отчего так мрачно, профессор? - Имя одного из руководителей фирмы уже снискало себе сомнительную репутацию в весьма скандальном деле, Роберт. Так они расстались, чтобы встретиться вот здесь, в этой палате-лаборатории. Не помешала ли профессору болезнь лично обратиться к нему, Гроверу? Или он попал в беду? Здравый смысл подсказывал Гроверу, что благодушие - одна из форм тупости. Правда, излишняя осторожность неприятна. Но основания для раздумий уже есть, а когда думаешь, то видишь вещи с разных сторон.
      2
      Роберт подвинул стул ближе к кровати и взглянул на больного. Перед ним лежал разбитый параличом старик, похожий на труп. Роберт долго не мог оторвать взгляда от лица Кобрена. Нет, слава богу, он еще жив. Правда, в полуоткрытых глазах нет и намека на мысль. - Давно это случилось? - Более трех недель, - вежливо наклонясь, ответил Стоутмен. Роберт прикоснулся к безжизненной кисти профессора, как бы нащупывая пульс, и посмотрел на циферблат своих часов. Тонкая, как паутина, секундная стрелка, до того колебавшаяся возле цифры "З", метнулась и замерла неподвижно у цифры "7". Гровер с трудом удержался от возгласа. В его ручные часы был вмонтирован крохотный индикатор биотоков, изобретенный им и профессором. Опытным путем они установили, что длительное облучение такой силы, какая отклоняет стрелку за цифру "10" на циферблате часов, опасно для человека. Теперь не оставалось сомнения, что профессор подвергался облучению и его паралич искусственный. Овладев собой, Роберт медленно встал, внимательно посмотрел в бегающие глаза Стоутмена и как можно более естествен но произнес: - Да, старику не повезло. Что поделаешь. Будем откровенны? - Не понимаю вас, мистер Гровер, - удивился Стоутмен. - Зачем вы облучаете его? Стоутмен издал нечто нечленораздельное. - Я обязан знать, - настаивал Роберт. - Видите ли... Я не медик, и мне трудно разъяснить вам. Наши врачи применяют новый метод лечения. - Гм... Как вам угодно. - Роберт тщательно подбирал слова, стараясь сыграть роль нагловатого беспринципного бизнесмена. - Но всякая новизна оплачивается в повышенном размере. Как бы вам не пришлось увеличить мне гонорар. Что вы скажете, дорогой мистер Стоутмен? - Я уверен, мы станем друзьями, мистер Гровер! - расхохотался Стоутмен и хлопнул по плечу молодого ученого. - Вы бестия! - Но не белокурая, - серьезно ответил Роберт. - Идемте. Я люблю решать деловые вопросы в деловой обстановке. Роберт выходил первым и выглядел почти веселым: атака удалась, и он уже знал, что его может ожидать здесь, кто будет окружать.
      3
      Бергоффу исполнилось сорок два - возраст не всегда гарантирующий от мальчишеских поступков, но располагающий расчетливо строить свою дальнейшую жизнь. Основное - расчетливо. Ведь Бергофф был миллионером, деловым человеком, чьи эмоции зависели от состояния счета в банке и масштаба финансовых операций. На рыбном рынке Бергофф все еще слыл королем, но конкуренты уже чувствовали его слабость и теснили со всех сторон, одна из которых, как опасался Бергофф, оставалась незащищенной навсегда: имелся в виду его отход от руководства компанией. А как известно, не только рыба гниет с головы, но и рыбное дело вообще... И все же Бергофф оставался крепким, жизнерадостным дельцом, уверенным в завтрашнем дне, выстоявшим в недавних испытаниях, вызванных скандалом на Пито-Као. "Умный человек приобретает даже теряя", - сказал он себе и взялся за новое дело засучив рукава, хотя этика и прочая чепуха потребовали бы в данном случае надеть перчатки. Мало кто знал, что создание фирмы "Дискавери" - почти целиком его личная заслуга. На этот раз фортуна вновь улыбнулась Бергоффу: он организовал грандиозное дело, не вложив в него буквально ни цента. "Удача в бизнесе - великая вещь, и никогда не угадаешь, на чем можно заработать", - размышлял Бергофф, не удивляясь, что вместо рыбы ему теперь пришлось иметь дело с виднейшими учеными, талантливыми и многообещающими умами своей страны. Он покупал молодых и старых ученых и инженеров, так же бойко прикидывая на взгляд их стоимость, как умел это делать, стоя у трюма с живым, трепещущим серебром. Его правой рукой стал тот самый генерал в отставке, богач Стоутмен, что когда-то приезжал на Пито-Као с Джексоном и за спиной Бергоффа заигрывал с Дортом. Теперь они легко нашли общий язык, а связи Стоутмена с военным министерством весьма пригодились фирме "Дискавери". Но, кроме этих связей, Стоутмен обладал живым практическим умом и деловой смелостью. Стоутмен "откопал" и профессора Кобрена, а когда последний заартачился, то привлек к делу его талантливого ученика.