Тиунэла

Аматуни П Г
Тиунэла

      Петроний Аматуни
      Тиунэла
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ТИУНЭЛА
      ГЛАВА ПЕРВАЯ
      Освенцимская тетрадь
      1
      В "Литературной газете" я увидел портрет с интригующей подписью: "Знаете ли вы что-нибудь об этом человеке?" Ниже сообщалось, что на фотографии изображен бывший узник Освенцима, организатор побега из концлагеря. Теперь, много лет спустя, друзья пытаются отыскать его следы. Нет, я ничего не знал об этом человеке. Но я вспомнил другое... Январь 1945 года. Известие об освобождении нашими войсками фашистского концлагеря Беркенау застало меня, нештатного корреспондента газеты, в польском городе Величка. Часом позже я мчался на легковой машине в лагерь смерти. Короткая остановка в Кракове, и мы свернули на запад. Аушвиц. Здесь когда-то стояли казармы. Еще километра три - и Беркенау. Ровные ряды деревянных бараков без окон. Колючая проволока на бетонных столбах, предупредительные знаки - ток высокого напряжения. По углам ограждения уже пустующие вышки часовых. По всей территории лагеря разбросаны маленькие бетонные доты, рвы, окопы. Грязный снег хлюпает под ногами. За колючей проволокой, в квадрате из высоких штабелей дров, - огромная печь. В ней фашисты сожгли сотни тысяч узников. В служебных помещениях и арестантских бараках разбросаны списки уничтоженных, письма, документы, фотографии. Бумаг - тонны. Их собирают члены нашей правительственной комиссии. Я помогаю им. Кое-что, с разрешения комиссии, оставляю себе: возможно, пригодится, когда буду об этом писать. А сегодня, прочитав о неизвестном мне узнике Освенцима, я вспоминаю о свертке из моего архива. Сверток небольшой. Вот "паспортная книжка" № 912 на имя Яна Иосифовича Кенека, рождения 1882 года. Католика. Бывшего рядового лейб-гвардии Московского полка. Как и за что попал этот старик в Освенцим?.. Вот рукописный журнал на украинском языке, временное удостоверение личности, выданное некоей Прасковье Тресиловой, 1924 года рождения, проживавшей в Бобруйске, на Шоссейной, № 215, и "эвакуированной"... в Освенцим. Вот стихи "Писня про молодисть з жизни". "Пысала цей стишок Голуб Катя, 13/VIII 1943 року". Еще письма, открытки на разных языках, фотографии. Вот, наконец, сорок три тетрадных листочка, прочно сшитые, исписанные по-русски, неразборчиво, покрытые математическими таблицами, кинематическими схемами. Листки побывали в воде, и многие строки расплылись. Ни фамилии автора, ни адреса. Что бы это могло быть? Несколько раз мне попалось странное слово "аквалёт". Слово "плавучесть", "водоизмещение", "скорость" навели на мысль о проекте подводного судна, может быть, батискафа - и все! И тут я подумал, что мне не следует держать под спудом эту тетрадь, и отослал ее в редакцию. Вскоре я получил два письма. "Уважаемый товарищ, - писала редакция, - рукопись, присланная Вами, была восстановлена и прочитана криминалистами. Удалось разобрать и фамилию автора: Глебов Николай Иванович, инженер-подводник. В последние годы своей жизни Николай Иванович работал над проектом подводного судна нового типа. Теперь техническую идею Глебова осуществило одно конструкторское бюро, в работе которого принял участие доктор физико-математических наук Евгений Николаевич Глебов, сын изобретателя. Впрочем, Евгений Николаевич напишет Вам сам". Второе письмо - от сына Н. Глебова - у меня не сохранились. В нем Евгений Николаевич благодарил меня за ценную для него находку. Я ответил, и постепенно завязалась переписка, оказавшая большое влияние на мою судьбу. Все станет понятнее, если я приведу одно из его последующих писем, опустив начало, не имеющее отношения к делу. "...В конце 1940 года отец взялся за разработку оригинальной идеи аквалета, - писал мне Евгений Николаевич. - Это как бы подводный самолет с водометным движителем, то есть гидрореактивный. Напомню Вам, что привилегию на способ движения судов посредством перекачки воды (раздувательными мехами!) взяли англичане Тугуд и Хейес еще триста лет назад. Первую же попытку построить пароход с гидрореактивным движителем предпринял американец Джемс Рамзай в 1797 году. В 1831 - 1835 годах в России проект подобного судна с поршневым насосом разработал в сибирской ссылке декабрист М. Бестужев. Брались за это дело и А. Саблуков (1838), С. Бурачек (1840), а капитан дальнего плавания И. Костович впервые выступил в 1878 году с проектом подводной лодки с водометным движителем. Можно привести по меньшей мере три десятка имен их последователей, но упомяну лишь А. Пермякова, испытавшего в 1909 году на Москве-реке свой водометный пароход, и М. Хренникова. Как и мой отец, он в 1940 году начал разрабатывать водометный движитель для сибирских рек. За триста лет человечество не очень-то продвинулось в осуществлении столь заманчивой идеи. Мой отец прекрасно понимал все трудности, но с тем большей страстностью отдался своему проекту. К сожалению, многие из своих расчетов и чертежей отец взял с собой на фронт, надеясь, очевидно, закончить проект в свободное время. Вы случайно подобрали в Освенциме листки с расчетами самого движителя, весьма оригинального даже для наших дней, и кинематической схемой. Все это ускорило завершение проекта. Если у Вас появится желание подробнее поговорить об аквалете - милости прошу, Вы будете желанным гостем.
      Ваш Е. Глебов"
      2
      Настало время представиться читателю, хотя мне и трудно рассказать о себе, потому что я увлекался решительно всем, но не достиг совершенства ни в чем. Вот если бы я смог снова начать свою жизнь, сохранив при этом приобретенный опыт, то... Гм! Боюсь, что, как некогда в Ереване, я стал бы вождем краснокожих, Черной Пантерой; трижды бежал к берегам Амазонки и трижды был бы доставлен домой работниками милиции; затем стал бы "гипнотизером" и усыплял собак и кошек Векиловской улицы; писал бы фантастические поэмы, снимался в массовых сценах армянского фильма "Первые лучи", строил бы летающие модели самолетов. Потом я переехал бы из Еревана в Кисловодск и готовился стать жонглером. Несколько лет спустя умчался бы в Москву и стал инструктором в областной школе летчиков-планеристов на станции Планерная. Научился бы летать на У-2 и буксироваться на планерах за самолетом. Не отказался бы и от поездки в Орджоникидзе, чтобы полететь на планере с вершины Столовой горы и выполнить первый в Северной Осетии прыжок с парашютом. Обязательно сделался бы военным летчиком-истребителем и накрутил тысячи петель, бочек и иммельманов1. А потом пошел бы в Аэрофлот, чтобы стать командиром корабля и налетать с десяток тысяч часов. Однако хватит о себе...
      ГЛАВА ВТОРАЯ
      Аквалет
      1
      Евгений Николаевич моложе меня лет на пять. Мы с ним одного роста, но в плечах он уже, худощав и оттого кажется хрупким. Лицо этого потомственного россиянина, скорее, грузинское. Черные-черные волнистые волосы, смуглая кожа, резко очерченные брови и голубые умные глаза. Родился он под Москвой, в деревне Филино, той, что находится в двух километрах от Сходни. Когда-то там была Московская областная планерная школа, и многие филинские ребята по традиции стремились в авиацию. Но юный Глебов избрал себе другой путь. Он стал астрономом и к моменту нашего знакомства уже имел ученую степень доктора физико-математических наук. Его эрудиция и память не имели границ - позже мне довелось в этом удостовериться. Временами он казался рассеянным, но вскоре я понял, что это признак глубокой сосредоточенности. В разговоре он не позволял себе отвлекаться, не прерывал собеседника и обнаруживал редкостный талант внимательного слушателя. Тридцатиградусная московская жара действовала угнетающе. Евгений Николаевич по моей просьбе извлек из холодильника нарзан и кефир и теперь наблюдал, как я с величайшей осторожностью дозировал то и другое. - Чудо! - воскликнул он, попробовав шипучей белой смеси. - Никогда не подозревал, какое богатство у меня в холодильнике... Ваше изобретение? - Нет, - признался я. - Как-то много лет назад в пионерском лагере, в Дарачичаге, я познакомился с древним стариком, чабаном. Возле лагеря, в лесу, бил родник минеральной воды - Тути джур. Старик, армянин, и научил меня смешивать эту воду с кислым молоком - армянский коктейль. Говорил, что напиток этот жизнь человеку продлевает. - Замечательно! Не знал я, какой вы мастер. - Можно подумать, что вы хоть что-нибудь обо мне знаете. - Ну-с... Мне известна ваша любовь к аквалангам... - Гм! - ...и ваше намерение написать книгу очерков о подводных экскурсиях. - Как вы могли узнать? - От нашего общего знакомого, Андрея Ивановича... - Шелеста? - Так точно. Вы давно виделись с ним? - Около года. Он первым в нашем подразделении перешел в группу космонавтов. С тех пор мы и не виделись. - А я назначен штурманом в его экипаж, - как бы между прочим заметил Евгений Николаевич, и его голубые, всегда улыбающиеся глаза построжали. А сейчас об аквалете. У меня к вам предложение, даже просьба. - Слушаю вас. - Аквалет готов. Шелест настоятельно рекомендует вас в качестве испытателя. Да что тут разговаривать! - Евгений Николаевич взял с письменного стола альбом с чертежами и фотографиями аквалета и подал мне. Едва я взглянул на них, как мой извечный противник - шайтан, - всегда живущий в моей груди и закрывающий пути к спокойной жизни, засуетился и стал нашептывать: "Это именно то, чего тебе не хватало до сих пор!" "Но я же не водолаз", - мысленно возразил я. "Глупец! - разозлился шайтан. - А твой акваланг?" "Может быть, за испытание этой штуки разумнее взяться другому?" - мягко сопротивлялся я. "И отказаться самому проникнуть поглубже в подводный мир?!" - усмехнулся шайтан. "Разве я сказал, что отказываюсь?" "Я бы стал вращаться от удивления, как этот вентилятор! Чего ты еще раздумываешь? Решили, что ли? Вперед!" "Только вперед!" "Давно бы так. А теперь давай рассмотрим, что это за штука. Я ведь большой любитель технических новинок! Закури. Портсигар у тебя в левом кармане, а это папиросы хозяина - имей совесть!" Я отдернул руку, но Евгений Николаевич любезно пододвинул ко мне папиросы и пепельницу: - Пожалуйста, не стесняйтесь. Так вы не возражаете? - Расскажите лучше... - деловым тоном начал я. - ...как вам согласовать все с вашим командованием? Это я беру на себя. ...Через три дня мы вылетели с Евгением Николаевичем в Симферополь, там пересели на вертолет и приземлились в небольшом селении на берегу моря.
      2
      Вот он, мой красавец - крылатый подводный самолет! Представьте себе небольшую пузатую авиетку без колес и воздушного винта. Корпус планера сделан из зеркалита - фторопластической массы, и потому поверхность его внешне напоминает зеркало, а изнутри - обычное стекло. Стенки корпуса двойные, с отсеками. В отсеках - несколько плоских портативных аккумуляторов. В средней части корпуса, в круглом тоннеле, мощный насос: передние элементы его Должны всасывать воду, а задние выталкивать. При этом будет возникать сильная, как у гидромонитора, реактивная струя. На конце утолщенного фюзеляжа - самолетный хвост с рулями направления и глубины (ведь не зря же в авиации рули высоты долгое время назывались рулями глубины!). Крылья прозрачные, профиль утолщенный, симметричный. Внутри крыльев резервуары, при погружении они заполняются водой. А вот и главный "фокус": крыло перевернутого профиля расположено под таким углом к продольной оси аквалета, что общая слагаемая гидродинамических сил, возникающая при движении, направлена не вверх, как у самолета, а вниз! В общем, самолет наоборот: вместо подъемной возникает сила, увлекающая машину вниз. Конечно, аквалет рассчитан на небольшие глубины, до тысячи метров, но я знал - ни одно подводное средство передвижения не обладает такой быстротой погружения и маневренностью. Наконец сама кабина - удлиненное большое яйцо из зеркалита. Она просто вставляется в фюзеляж и крепится к его трем узлам. Внутри узлов имеются пиропатроны для катапультирования кабины, если аквалет застрянет в подводных скалах. И вот я в кабине. Здесь, в носовой части, - телевизионный передатчик и приборная доска. Под сиденьем аквапилота (вот уже и наименование моей новой специальности) - аппаратура для различных видов подводной съемки. В управлении аквалета много знакомого. Впрочем, вот и новое - тормозные педальки, расположенные над педалями руля поворота. Не удивляйтесь! Я не оговорился: это педали заднего хода, они заставляют насос реверсивного типа гнать воду в обратном направлении. Если нажать на тормозные педали во время движения аквалета, то скорость подводного самолета начнет быстро падать. А если продолжать нажимать педали, машина даже может медленно пойти назад.
      3
      Для первого погружения мы выбрали яркий полдень. Небо было ясное, и тучи не поглощали света - обстоятельство, весьма желательное для подводных плаваний. Привязавшись к сиденью ремнями, я кивнул Евгению Николаевичу и закрыл герметическую дверцу кабины. Кислородное оборудование исправно, включаю аккумуляторы и нажимаю на рычаг погружения. Над моей головой сомкнулись воды Черного моря. Глубина пять метров, десять... Слышу цоканье копыт, скрежет, лязг металла, чьи-то тяжелые вздохи - голоса подводного мира. Справа от меня в синеватый полумрак опускаются губчатые скалы, покрытые полосами водорослей. Прямо передо мной замер морской конек. Он изумленно рассматривает свое отражение в зеркалите, затем, слегка шевельнув хвостом и не меняя вертикальной позы, направляется навстречу "собрату". Я приостановил погружение. Потом, чуть двинув аквалет вперед, стукнул чудака по носу - конек завертел хвостом, точно винтом, и исчез. Огромный окунь с широкими красными полосами и белым брюхом натолкнулся на прозрачное крыло, стал на голову и широко открыл рот перед непонятным ему препятствием. Колючая скорпена, лежа на выступе скалы, укоризненно смотрела на глупого окуня. Молодые ставриды покусывали сзади тонкое ребро крыла, вероятно, приняв его за медузу. Крохотные барабульки стремительно пронеслись надо мной. Погрузившись метров на тридцать, я включил насос. За спиной знакомые звуки: так у меня дома работает холодильник "Днепр"... Скалы медленно двинулись назад. Я увеличил скорость до двадцати, сорока, пятидесяти, ста километров в час. Аквалет стремительно летел вдоль берега, распугивая рыбу. Я знал карту района наших испытаний, одного из самых глубоководных у южного побережья, был уверен, что здесь мне не угрожают ни рифы, ни подводные вершины, и потому чувствовал себя, как в ясном небе, вдалеке от трасс Аэрофлота и военных аэродромов. Левый крен - я развернулся и ушел в открытое море. Скорость сто пятьдесят километров! Чувство необыкновенной свободы и легкости охватило меня. Отжав ручку управления, я устремился вниз, в зеленоватый полумрак, затем, увеличивая мощность мотора, плавно потянул ручку на себя. Еще и еще... Горизонта, такого привычного и обязательного в воздухе, здесь не было, серебристо-свинцовая поверхность моря очутилась у меня под ногами и стала уходить куда-то назад. Я уже пикирую... Петля Нестерова - первая петля в Черном море! Теперь я полностью уверовал в аквалет. Несколько глубоких виражей - и, выйдя на прямую, я, осторожно работая рулями, положил аквалет на спину и сделал бочку; еще одну - вправо. Влево, вправо, влево... Прибавив скорость, иду на петлю, но в верхней точке фигуры переворачиваю машину через правое крыло из положения вниз головой в обычное - получается настоящий иммельман. И все же я не чувствую скорости. Так бывает на самолете в облаках. Вот если бы в поле зрения попало что-нибудь... Но берег далеко, дна не видно, а небо - блестящая поверхность моря надо мной, напоминающая крышу оранжереи, - очень однообразно. Я отворачивал и вправо, и влево, кружил на месте, пока не выпросил у своей снисходительной фортуны лакомый кусочек приключения... Вдалеке я увидел огромную рыбину и устремился к ней. Она то летела стрелой вперед, то, мгновенно меняя направление, взмывала вверх или уходила вниз, но я прочно "сел ей на хвост". Аквалет слушался малейшего движения рулей и охотно выполнял развороты с большими кренами, чуть не на месте. Бедной рыбине временами удавалось ускользнуть от меня, но я без труда догонял ее на прямой, и бой на виражах и вертикалях начинался заново. Дважды она попадала в струю от насоса и, оглушенная ударами воды, кувырком отлетала прочь. Рыбина была не менее трех метров длиной, и ей приходилось затрачивать много сил, а у меня за спиной весело работал мотор, не знавший усталости. Ей все труднее ускользать от меня, движения ее стали неуклюжими, точно она надела на себя тяжелые рыцарские доспехи. В какой-то момент наши взгляды встретились, и мне показалось, что в ее злых глазах мелькнуло отчаяние. Наконец, напуганная, обессилевшая, она вяло расправила плавники и повернулась огромным белым брюхом кверху, как бы выбрасывая флаг капитуляции. Я вынырнул и ре увидел берега. Включил радиокомпас, настроился на приводную радиостанцию ближайшего аэродрома и, определив направление, пошел к берегу. - Дорогой мой, - стараясь казаться сердитым, говорил Евгений Николаевич, пожимая мне руку, - разве можно так! Я уже думал, не врезались ли вы в скалы... - А что же, и мог бы, - подхватил я. - Надо установить локатор, даже два-три... - Обязательно! А теперь скажите, одним словом... Я же жду! - Нормально!
      4
      С этого дня началась окончательная доводка этой замечательной машины. В аквалете появились ультразвуковые локаторы, аппаратура для наводной и подводной связи. На больших глубинах было холодно, и я промерзал, что называется, до костей. Поэтому Евгений Николаевич оборудовал установку для электрообогрева кабины. Под полом он установил портативную аппаратуру для магнитной и гравиметрической съемок. - А это зачем? - удивился я. - Дорогой мой, - ответил Евгений Николаевич, - я хочу поделиться с вами важной новостью: наш аквалет примет участие в экспедиции профессора Егорина... - Егорин? Ростовчанин, мой земляк? - Он самый. - Я читал о нем, но там не было ни слова об аквалете. - Неудивительно: аквалет "родился", по существу, только сейчас. - А кто будет... аквапилотом? - ревниво спросил я. - Найдут кого-нибудь... Евгений Николаевич отвернулся, ища портсигар и спички. - Ах, вон как! Ну, что ж... удачи, - разочарованно сказал я. - Куда вы? - Домой! - Успеете. Профессор Егорин будет ждать вас. Я засмеялся и хлопнул хитреца по плечу.
      5
      Помню, в те дни в журнале "Техника - молодежи" опубликовали очерк о новой работе Глебова. Речь шла о некоторых особенностях жизни Вещества. За бойкостью изложения скрывалось нечто такое, что ускользнуло от меня. Я пожаловался Евгению Николаевичу. - Не огорчайтесь, - сказал он. - В науке много такого, что трудно поддается популяризации. Скажем, мы разбираемся в понятиях о продолжительности жизни любого объекта природы, будь то человек или растение, пылинка или галактика. Мы знаем: неизменного нет - и верим этому. Жизнь учит, убеждает нас: сколько ни существуй, а конец будет. Нельзя наращивать время существования бесконечно, хотя математика и воображение позволяют нам мысленно представить себе сколь угодно большое число миллионолетий. - Верно, - согласился я, - если это бесконечно большое время не связывать с конкретными объектами природы. - Ну а если мы начнем, так сказать, уменьшать время и пространство? спросил Евгений Николаевич. - Вероятно, то же. Хотя... - Вот видите, в этом случае труднее. Давайте совершим с вами небольшую экскурсию в глубины материи. С помощью волшебницы-мысли мы стали быстро уменьшаться в размерах и вскоре очутились у полосатого пограничного столба с буквой "h". - Это не что иное, - сказал Евгений Николаевич, - как символ "постоянной Планка", очень важной в современной физике. - И обозначает она? - Количество действия. Шагайте смелее: по ту сторону столба находится Микромир! Вот так... А сейчас - за работу. По знаку, поданному Евгением Николаевичем, мы с ожесточением принялись дробить Пространство и Время на мельчайшие доли. Когда я уже выбился из сил и стал подумывать, что этой работе не видно конца, мой друг нанес крохотной частице последний удар, расколол ее надвое и, тяжело дыша, поднял руку. - Хватит, - сказал он. - Мы уже дошли с вами до точки. - Что вы имеете в виду? - Смотрите: это мельчайшая точка Пространства и Времени, в пределах которой еще может что-то существовать, произойти; мельчайшая с точки зрения нынешних знаний. - Я сейчас так стукну по ней, что из нее искры посыпятся! - Пожалуйста. Но делайте это мысленно, отвлеченно от природы вообще, считая, что Пространство и Время могут быть всегда независимыми от материи. - Ну, на это я не согласен! Ведь Пространство и Время - это формы существования материи. - Тогда обратимся к самой точке. Вы видите, она очень мала, но все же не равна нулю. Это означает, что овеществленная материя развивается в Пространстве и Времени, имеющих измеримые величины. Получив в свое распоряжение эти величины и поделив первое на второе, мы получим скорость, которую я назвал скоростью мирового хода времени. Это понятие является одной из важнейших характеристик природы. Грубо говоря, это как бы скорость жизни Вещества, спидометр Мироздания... И тут мне пришла в голову мысль: является ли эта скорость постоянной? - Думаю, что больше оснований допустить это, нежели то, что материя развивается неритмично - то скорее, то медленнее. - Я о другом: возможно ли, что эта скорость мирового хода времени постоянна лишь для нашей Галактики или Метагалактики. Допустимо ли существование таких материальных систем, где все развивается в сто, нет, в тысячу раз быстрее или медленнее? - Да, возможно. - А если в нашей Галактике есть места с иной, большей скоростью развития материи? - не унимался я. - На Земле проходит год, а там - сто лет! Да еще если и космическое пространство, разделяющее нас, хотя бы на некотором протяжении обладает такими же особенностями... Тогда можно бы слетать на какую-нибудь "быструю" планету, пожить там и вернуться назад всего через пятнадцать - двадцать лет. - В пределах нашей Галактики это менее возможно. - Это еще как сказать, - разошелся я. - Возможно, спиральная структура нашей и многих других галактик тем и объясняется, что в них есть как бы два потока материи, и более быстрый поток, обгоняя своего соседа, отжимает его внутрь... - Вы уже не спрашиваете Меня, а сами выдвигаете гипотезы, - засмеялся Глебов. Я с уважением посмотрел на маленькую стойкую частицу Пространства и Времени, не подозревая, какую значительную роль она могла бы сыграть и в моей, такой огромной в сравнении с ней жизни. Закурив, я сделал глубокую затяжку и вдруг увидел, что мы вновь сидим на берегу Черного моря, под ласковым крымским солнцем, окруженные привычным голубым пространством. Экскурсия в недра материи окончилась... - То, что я вам рассказал, - предупредил Евгений Николаевич, - пока еще лишь философская основа моей новой работы. Нужны долгие размышления, поиски доказательств, наконец, сами доказательства. Одним словом, я изучаю сейчас конструкцию замка, а потом уже буду искать к нему ключ...
      ГЛАВА ТРЕТЬЯ
      "Когда человеку хорошо - это опасно"
      1
      Боб Хоутон опять сидел в приемной редактора. Здесь четыре года назад он напряженно ожидал, когда его вызовут к шефу и решится вопрос о приеме на работу. Год назад в эту же комнату с диванами, пальмами в кадках и старинными английскими часами размером с голландскую печь его вышвырнули из редакторского кабинета, как бейсбольный мяч. А утром следующего дня Боб пересекал ее в обратном направлении, и, хотя его шаги были не совсем тверды из-за выпитого мартеля, он шел как победитель. Он пробыл тогда у шефа не менее двух часов, и, когда вновь появился в приемной, его ожидали собратья по перу, прожженные газетчики, первыми прилетающие к месту сенсации, как бабочки на свет, едва перст судьбы прикоснется к белой кнопке Включателя Новостей. Они завидовали Бобу, отправляющемуся в дальний путь на Пито-Као. Пито-Као... Нелегким оказалось для Хоутона пребывание на этом острове. Он жил там, как стрекоза в сачке натуралиста. Но ему все же здорово повезло: он ускользнул от Бергоффа и Дорта. Несколько месяцев прожили они с Паолой на Отунуи - соседнем острове, у соплеменников Мауки. Каждый час они ожидали появления Курца, а то и самого Бергоффа и скрывались даже днем. Неделю спустя после того как на Пито-Као вспыхнула эпидемия арпела, к Отунуи пристал катер. На берег высадилось человек двадцать, одетых в белые халаты. Мауки отправился на разведку, а Боб и Паола бежали на противоположный край острова, туда, где высилась замшелая гора Ратануи - давно потухший вулкан. Паола изнемогала от страха. Каждое дуновение ветра, крик чайки казались ей предвестниками беды. - Ах, Боб, - без конца повторяла она, - когда человеку хорошо - это опасно? Пришел Мауки. По его словам выходило, что люди в белых халатах вовсе не помощники Дорта. Они прилетели сюда с Большой земли, чтобы уберечь оставшихся в живых. Мауки сам слышал, как начальник Белых Халатов, по имени Гровер, говорил об этом жителям Отунуи. - И теперь всем делают уколы, всем до единого, - закончил Мауки. - Как зовут начальника Белых Халатов? - взволнованно переспросил Боб. - Гровер, - повторил Мауки. - Паола, - возбужденно сказал Боб, - в словах этого парня мне чудится надежда. Я пойду туда. - Не надо! - воскликнула итальянка. - Я боюсь... - Я не стану показываться им на глаза, - заверил Хоутон. - Я только гляну издали, одним глазком, и если это тот Гровер, с которым я учился в школе... - То? - Не волнуйся за меня. Но ведь ты знаешь, каких ужасных микробов выпустил Дорт на волю. Не дай бог тебе заболеть! С такими вещами шутить нельзя. Я скоро вернусь. Да, это был Роберт Гровер, старый школьный товарищ. Хоутон написал записку, и Мауки незаметно вручил ее Гроверу. Друзья встретились в небольшом скалистом ущелье. - Боб?! - поразился Роберт. - Дружище, я уже и не верил, что увижу тебя! - Здравствуй, парень, здравствуй! Ты мне так нужен сейчас. Они закурили. - Выкладывай, - сказал Гровер. - Меня ищут? - Нет. После того как нашли на рифах остатки моторной лодки, решили, что ты погиб. - Хорошо! - облегченно вздохнул Боб. - Я нарочно загнал ее туда...
      2
      Прошло полгода. Карантин с Пито-Као и Отунуи был снят. Самолеты стали вывозить людей на материк. Гровер оказался верным товарищем: он не только не сказал никому о Бобе и Паоле, но и помог им тайно улететь с острова. Настал день, когда Боб снова появился в приемной редактора и как ни в чем не бывало кивнул хорошенькой стенографистке Мод, секретарю редактора. Красивое личико Мод побелело, настолько побелело, что пунцовая губная помада на ее маленьких пухлых губах стала казаться фиолетовой. - Здравствуйте, Мод - улыбнулся Хоутон. - Рад видеть вас целёхонькой и на том же боевом посту - у вигвама нашего шефа. Не удивляйтесь: я прибыл с того света! Мод взвизгнула. На ее крик вбежали секретарь редакции Мейфгоу и сам шеф. Но через две-три секунды в приемной не оказалось ни души. Это первый случай за последний десяток лет, когда сам редактор был, что называется, сражен воистину сногсшибательной новостью и, как любила говорить Мод, выбит из седла! Ротационные машины в типографии успели отпечатать не менее полумиллиона экземпляров газет, пока в редакции воцарился порядок. Мод убедилась, что Боб - это Боб и нечистая сила здесь ни при чем. - Вы поверите, мистер Хоутон, - уверяла Мод, - я едва не растерялась, когда вы вошли вот в эту дверь. Все получилось так неожиданно! Ведь патрон несколько месяцев назад диктовал мне некролог. Мы считали вас погибшим... Я не смогла тогда удержаться от слез. - У вас добрая душа, Мод, - прочувствованно произнес Боб. - Я не сомневаюсь, что мы и впредь останемся друзьями. Вы похорошели! Не оттого ли, что вышли замуж? - Что вы, мистер Хоутон, - смутилась девушка. - Я ведь могу тогда потерять работу: патрон считает, что для личной секретарши замужество большой минус. - Хорошо-хорошо, - прервал редактор, появляясь в приемной. - Идем ко мне, мой мальчик. Нам предстоит мужской разговор. Мод, раздобудьте нам две порции виски с содовой. - Слушаюсь, патрон. - В этом нет необходимости, - запротестовал Боб. - Я пью только на Новый год. - Ого! - воскликнул шеф. - Ты продолжаешь делать успехи, мой мальчик. Действуйте, Мод, действуйте: возвращение мистера Хоутона - вполне новогоднее событие. Бобу продолжало чертовски везти. Шеф опять взял его на работу и в два-три дня "сделал его приличным человеком". - Ну вот что, мой мальчик, - сказал он в заключение, выслушав правдивую одиссею Боба, - надо немедленно действовать, иначе Бергофф, как только оправится, съест тебя. - Как поживает мой верный друг? - Паршиво. Он отошел от дел и, как уверяет, навсегда... "Миллионер на пенсии!" Но, разумеется, никто зтому не верит: скорее всего он нащупал что-то еще, но держится в тени, пока его подмоченная репутация сохнет на солнышке. Ты же знаешь, как у нас: делай что угодно, лишь бы об этом не подозревали те, кому не положено. - Знаю, - усмехнулся Боб. - А Бергофф все же был замешан в скандале с Дортом. - Не слишком ли это мягко, шеф? - Нет. Истинное положение вещей знают немногие. Но давай сменим грязную сорочку. Есть недурной бизнес, Боб: ты пишешь разоблачительную статью, а я берусь... - Опубликовать? - поразился Хоутон. - При красном светофоре? - поморщился шеф. - Я сделаю иначе: дам копию твоей статьи прочитать Бергоффу и скажу, что ты предлагаешь свое молчание за кругленькую сумму. Ну-с, немного заработаю и я. Боб задумался. Он понимал, что просто уйти от мести Бергоффа у него мало шансов. Сделать бизнес? Пожалуй, так будет безопаснее. Гм... "Сменим грязную сорочку..." Он кивнул редактору - шеф уже бойко набирал номер и знаком предложил Хоутону взять трубку параллельного телефона: игра шла в открытую. - Мистер Бергофф? Здравствуйте. Да, я. Дальнейший разговор Боб слышал слово в слово. - Чем обязан такой чести, мистер редактор? - Доволен, что могу поделиться с вами приятной вестью: наш корреспондент Хоутон жив и благополучно возвратился домой... С минуту телефонная трубка рычала и изрыгала проклятия. - Я так и думал, что это порадует вас, мистер Бергофф, - наивно произнес редактор. - Ч... черти бы взяли всех ваших журналистов! Э... э... этот пр-р-роходимец еще жив? - Вот именно, мистер Бергофф, вот именно. И это так кстати: его появление сразу отметает подозрение в том, будто вы пристукнули его на Пито-Као. Вы же помните, какое впечатление произвели на публику прозрачные высказывания "Таймс"? Я не считаю эту газету солидной, но все же такая версия была пущена в ход. - И, как всегда, стоила мне уйму денег! - Теперь ваше доброе имя легче будет восстановить, мистер Бергофф. - Вы думаете? - Убежден! Предоставьте все мне. - Но шею этому негодяю я сверну сам! - Ни в коем случае, мистер Бергофф, ни в коем случае, - забеспокоился редактор. - Теперь - понимаете, теперь - это исключено... Не забывайте, что мы не на острове. Да и к чему? Всякое бывает в нашем сложном мире деловых отношений, мистер Бергофф.