11

— Да, был конец сорок пятого, и наши раны еще не зажили, — вздохнула миссис Миллер. — Все очень желали примирения обеих сторон, конечно, но Поль смотрел на вещи… на свой манер. Именно это время он выбрал, чтобы влюбиться в одну молоденькую немку из Баварии, на двадцать лет моложе его. Но этого ему показалось мало, и он переехал к ней в Германию. Какой же это был удар для всех нас!

— Понимаю вас, миссис Миллер, — посочувствовал Питер.

— Я, как вы себе представляете, была сражена: речь-то шла о его жене и троих детях, подумать только! Сперва я даже не осмеливалась показываться в деревне, так я была опозорена собственным сыном! Но люди вошли в мое положение и поддержали меня, особенно моя невестка. По правде говоря, мы все были поражены: Поль, мой мальчик Поль, такой послушный и любящий, как он мог сыграть с нами подобную штуку? Покинуть нас, свою мать, жену, троих детей ради какой-то… Гретхен?

— Вы будто бы потеряли его…

— Да, можно сказать и так. Но к горю примешивался стыд…

— Вернемся к тем трагическим несчастным случаям, миссис Миллер. Те загадочные смерти, должно быть, были настоящей драмой для родителей…

— Еще бы, это несравнимо с моей бедой!

— Не думаете ли вы, что могла быть какая-то связь между гибелью детей и смертью миссис Гарднер?

— Ах, да! — всполошилась старушка, опять снимая очки. — Наконец-то я вспомнила, что хотела вам сказать. Видите ли, вполне вероятно, что моя соседка записала что-то в дневник. Потому-то я и заговорила о нем, когда вы меня спросили.

Огонек заинтересованности загорелся в глазах Питера.

— Она делилась с вами своими соображениями по этому поводу?

— Более или менее… К сожалению, Виолетта ничего не уточняла. Она находила странной последовательность этих смертей и… — Старушка умолкла, напряженно сдвинула брови, затем продолжила: — Да, теперь вспоминаю. Однажды она ясно дала понять, что подозревает кого-то в злом умысле.

— Кого же именно?

— Она не сказала. Хотя…

— Да?

— Нет, я и вправду больше ничего не знаю. Она никого не называла. Мне просто показалось. Кроме того, у нее были только подозрения, основанные на сопоставлении некоторых фактов.

Питер с мрачным видом потер подбородок, сказав:

— Злой умысел? Стало быть, три хладнокровных убийства невинных детей.

Чувствовалось, что старушка явно не в своей тарелке.

— Да… И я думаю, что эти гнусности могли быть совершены только неким неуравновешенным существом. Не исключено, в те времена кто-нибудь мог и свихнуться, но все это настолько не вяжется с остальным… Мне никогда не удавалось составить себе точного представления об этих несчастных случаях.

— Постойте-ка! — осенило Питера. — Ведь это мотив убийства! Раз миссис Гарднер подозревала кого-то, и этот кто-то догадался об этом, то у него были все основания как можно скорее заставить ее замолчать! Так что муж не обязательно должен быть убийцей, как считают!

— Да… при условии, если он сам не был этим маньяком.

— Вы так полагаете?

— Нет, так считают другие. А я уж и не знаю, что думать об этих трагических происшествиях… Преступления или несчастные случаи? Все мои наблюдения мне кажутся противоречивыми. Зато я более уверена в тех, которые относятся к лету пятьдесят седьмого. Мне хорошо запомнилась эта дата — родился мой шестой внук Юрген… Я никогда не видела его, но он, похоже, очаровательный… Поль оставил первой жене троих ребят и, несомненно, для равновесия, сделал еще троих своей немочке. Вообще-то он всегда был безответственным. Злые языки в деревне судачат, что я во всем виновата, потому что слишком баловала сына.

Миссис Миллер повернулась к фотографии на комоде, на которой был изображен мужчина с располагающим лицом, со светлыми вьющимися волосами. Рядом стояла другая фотография в рамочке: молодой человек, очень похожий на первого, но с более волевым лицом и в мундире офицера английской армии.

— Вы, конечно, понимаете, — когда в девятнадцать лет я стала вдовой, да еще и матерью, то оказалась в очень трудном положении, к которому добавилось горе… Этот ребенок был моей единственной опорой, смыслом моей жизни… Он плакал вместе со мною перед фотографией своего покойного отца, моего супруга.

Питеру потребовалось немало такта, чтобы вернуть разговор в нужное русло.

— Итак, лето пятьдесят седьмого… — задумчиво повторила миссис Миллер. — Над деревней пронесся ураган, пострадали крыши многих домов… Кстати, не мешало бы сейчас целиком перекрыть мою… Молодой Томми, подручный кровельщика, пришел чинить крышу церкви. Он очень гордился ответственным поручением, которое, к сожалению, ему не удалось выполнить. Он даже не долез до края колокольни.

Длинная лестница, которую паренек приставил к стене, неожиданно потеряла опору внизу и заскользила, когда он взбирался по ней. Он упал с высоты нескольких метров, разбил голову и умер. Ножки лестницы были обмотаны большой веревкой. Помощник Томми видел, что она странно дергалась как раз перед падением, а сам он находился чуть дальше. Так как его не было в тот момент у основания лестницы, чтобы удерживать ее, все предположили, что он все это выдумал для оправдания.

Второй несчастный случай произошел несколько недель спустя. Сын фермера, мальчуган шести или семи лет, упал в яму с навозной жижей за домом и захлебнулся: под ним подломилась трухлявая доска. Должно быть, он играл со скакалкой, — она валялась рядом со сломанной доской.

В антикварной гостиной миссис Миллер воцарилась тишина. Питер задумался. Потом нерешительно спросил:

— Почему вы думаете, что второй случай мог быть убийством?

— Скакалка. Мальчишка не любил с ней играть… За несколько дней до драмы я видела, как один человек учил его прыгать через нее.

— Боже, теперь понятно… Тогда это — отвратительное, подлое убийство! А здесь не могло быть случайности?

— Я тоже спрашивала себя об этом, вообразите. Потом стала наблюдать за тем человеком, и мне показалось, что он немножко не в своем уме. Но как убедиться в этом? Сомневаясь, я предпочла держать язык за зубами… надеюсь, правильно поступила.

— Во всяком случае, это кое-что доказывает, — запальчиво произнес Питер. — Если эти происшествия и были похожи на убийства, то виновен никак не Ян Гарднер, поскольку в пятьдесят седьмом его не было в деревне, он уже давно покинул ее!

— Вы правы, но не совсем. Эти плачевные события не обязательно могут быть убийствами, а если даже это и так, здесь действовала не одна и та же преступная рука.

— Удивительно было бы, если бы в такой деревеньке, как Марфорд, оказалось два схожих маньяка, даже с разрывом в несколько лет!

Миссис Миллер печально покачала головой:

— Вы правы, мистер Сатклиф. Однако в жизни много удивительного, это я вам точно говорю. Мой сыночек Поль, который был таким милым мальчиком…

Вернувшись домой, Дебра и Питер устроились на кухне, чтобы выпить чаю. Пчелка, влетевшая в открытое окно, кружила вокруг тостов и блюдечка с апельсиновым мармеладом. Они отвлеченно следили за ее маневрами; каждый, казалось, углубился в свои мысли.

— Теперь кое-что прояснилось, — нарушил молчание Питер.

— Вот как? А что именно? Мне, наоборот, кажется, что все запуталось!

— Я имею в виду призрак Виолетты, смысл его появления. Дневник, который нам описала миссис Миллер, исключает малейшие сомнения, Дебра. Тебе не могла присниться такая точная деталь, понимаешь? Все дело в том, что несчастная Виолетта пытается оставить нам послание, сообщить имя убийцы, а для этого…

— Мы должны найти ее дневник!

— Верно. Именно этого она и желает. Она показалась тебе, провела в свою комнату, подождала тебя, затем достала дневник и стала писать. Послание содержится в дневнике Виолетты! В нем указаны приметы убийцы! Кстати, старушка Миллер думает так же. Нам остается лишь разыскать этот дневник!

— Если только он все еще существует…

Питер сжал кулак и раздраженно произнес:

— Он там, я в этом уверен! Иначе дух Виолетты не проявил бы себя! Дневник должен находиться в одной из двух комнат, вероятнее всего, в той, где она любила писать. Не стоит медлить!

— Ты хочешь начать сейчас же, Питер? А я собиралась после обеда заняться цветами…

— Ладно, это не к спеху. — Примирительные слова Питера противоречили его напряженному тону. — Но вечером я непременно займусь этим.

— Вечером, не забудь, мы приглашены на кофе к миссис Маршал!

Квартира миссис Маршал располагалась на втором этаже, над магазинчиком в центре деревни. Обставлена она была со вкусом, вполне соответствующим внешности хозяйки, стройной красивой брюнетки, с изяществом носившей свои сорок лет. Глаза у нее были голубые, довольно широко расставленные. Зрение у Дорин Маршал было плохое — она носила очки с толстыми линзами, к тому же дама немного косила. Однако, как подумал Питер, это обстоятельство не только не умаляло ее красоты, но даже придавало ей некоторый шарм.

Зато глаза ее дочери были само совершенство. Кэтлин унаследовала красоту своей матери, усиленную блеском молодости. У нее были чудесные каштановые волосы, мягкие и блестящие, которые прекрасно гармонировали с такими же блестящими глазами. Дебру раздражал упорный взгляд, постоянно устремленный на Питера. С беззаботностью, которую можно было извинить только ее непосредственностью, девушка буквально пожирала Сатклифа глазами, впитывая в себя каждое его слово, а когда тот пустился в воспоминания о воздушных боях, засыпала его вопросами, откровенно восхищаясь отвагой и пренебрежением к смерти бывшего летчика.

От миссис Маршал не укрылось явное кокетство дочери, и она попросила девушку удалиться, чтобы не мешать взрослым разговаривать. Кэтлин послушно вышла, но на прощание дала понять мистеру Сатклифу, что была бы при случае счастлива послушать продолжение повествований о его подвигах.

— Кэтлин несколько взбалмошна, да и возбуждена, — заметила мать, когда дочь ушла. — Ей всего семнадцать…

— Семнадцать? — переспросил Питер. — Значит, она родилась в сорок девятом, когда случилась та драма в «Могиле Адониса»?

— Да, — подтвердила хозяйка дома. — Она родилась в тот год после отъезда Яна.

— Яна Гарднера, полагаю?

— Да, Яна Гарднера. Он мог бы быть ее отцом…

Дебра и Питер переглянулись. Миссис Маршал, заметив их изумление, весело добавила:

— Я сказала «мог бы быть», потому что Ян был моим другом детства, и, признаюсь, я была неравнодушна к нему.

— Надо же, мы и не знали, — засмеялся Питер.

— Вообще-то мы были влюблены друг в друга до того дня, когда он познакомился с Виолеттой. И сразу бросил меня, как рваный носок! Сегодня, конечно, мне смешно: время-то прошло. Но как же я тогда злилась на него! И еще имел наглость поселиться в деревне с молодой женой! Это меня так оскорбило, что я, желая досадить ему, стала крутить любовь с одним из его бывших соперников. Вот он-то и стал отцом Кэтлин. Он погиб во время одного из налетов немецкой авиации… А Ян не видел никого и ничего, кроме Виолетты.

— По-вашему, он был сильно влюблен в нее?

— Вначале да. Я даже думала — она его околдовала! Молоденькая тогда была и наивная. Почти как Кэтлин. Ее порывы тоже трудно сдерживать…

— А потом эта страсть постепенно угасла, превратившись в ненависть.

— Какая ненависть? — удивилась Дорин Маршал. — Бог мой, уж и не знаю…

— Но он же убил ее.

— Басни. Ян и мухи не был способен обидеть. Я знаю, что говорю, потому что хорошо знала его.

— Ну что ж, в таком случае вы одна из немногих, кто верит в его невиновность!

Миссис Маршал пристально взглянула на Питера.

— Может быть… — неуверенно сказала она. — Трудно сказать. Ни в чем нельзя быть уверенным, когда случаются трагедии на почве ревности.

— Убийство из ревности? — не скрыл своего удивления Питер. — Никогда бы не подумал…

На губах миссис Маршал мелькнула улыбка Джоконды.

— Предпочитаю помалкивать. Не люблю говорить плохо об усопших. Порасспрашивайте лучше профессора Симпсона или Фреда Аверила.

12

Пробило полночь. Дебра прочитала написанное, привела стол в порядок. Она чувствовала себя усталой. Погасив свет в гостиной, Дебра вышла. Коридор скупо освещала лампа, горевшая на втором этаже. Края ступенек лестницы поблескивали в полумраке, как и длинные перила, казалось, стремились к источнику света. По дому разносились шорохи и другие звуки: Питер занимался поисками в комнате Виолетты Гарднер.

— Все еще не закончил, — вздохнула Дебра, поднимая глаза.

Она прошла мимо херувима с луком, ступила на лестницу, прищурила глаза. Свет ослепил ее, вышедшую из полутьмы. Он играл на мельчайшей отражающей поверхности, на отполированном дереве перил. Она чувствовала, что вот-вот вновь появятся желтые круги, а вместе с ними нахлынут воспоминания, однако усилием воли отогнала от себя непрошеные ощущения и мысли. Рой Жордан больше не существовал для нее. Сама фамилия Жордан стала чужой. А сама она — Сатклиф, миссис Сатклиф, и в полной безопасности со своим мужем Питером. Никому не удастся найти ее и поймать здесь, в Марфорде, в «Могиле Адониса»… Ни Рою Жордану, ни его желтым кругам.

Дебра не спеша поднималась по лестнице, прислушиваясь к поскрипыванию ступеней под ногами. Свет становился все ярче — словно свечу подносили к глазам, потом она увидела яркий луч, выбивавшийся из открытой двери. Шум усилился. Питер искал дневник уже второй день.

— Ничего, ничего, ничего! — ворчал он, прерывисто дыша.

Дебра вошла в комнату. Он даже не взглянул на нее, целиком поглощенный разгрузкой большого плетеного сундука; рядом кое-как громоздились извлеченные оттуда книги.

— Черт побери, где же эта тетрадь? Готов спорить, что где-то здесь. Дьявольщина! Но если она в другой комнате, придется повозиться… Там барахла еще больше!

Лоб Питера вспотел, пошел складками. От света настенного бра резче обозначились черты его лица, сильнее обычного блестел шрам на щеке. Дебра молча смотрела на него. И тут до нее дошло то, чего она раньше не замечала. Обычно, когда Питер говорил, двигался или улыбался, черты его лица казались достаточно правильными. Но сейчас, всматриваясь в него в разных положениях, она видела как бы два разных профиля. Именно в момент, когда бывший летчик взбешенно смотрел на содержимое сундука, Дебре показалось, что лицо его разделилось на две половинки. Она, разумеется, понимала, что все зависит от освещения, однако по простой ассоциации ей подумалось о двух личностях, соединившихся в нем.

— Питер, а не пора ли спать?

— Я хочу найти этот дневник!

— Мы найдем его, милый, я уверена.

Он быстро выпрямился, посмотрел на нее:

— Не понимаю я тебя, Дебра! Где-то здесь, рядом, лежит главная улика, а тебя это совсем не волнует. Пока я тут глотаю пыль, ты гуляешь в саду, читаешь…

— Но я была с тобой все утро, Питер!

— Конечно, но ты же видишь, я не продвинулся ни на шаг. Взгляни только! А еще другая комната! Нет, я и вправду не понимаю тебя!

— А я не понимаю тебя, Питер. Чем дальше, тем ты нетерпеливее, тем больше ты подпадаешь под власть этой тайны.

— Мы же здесь всего десять дней!

— Да, поэтому-то я и спрашиваю себя: что будет с тобой через месяц, если мы не разрешим эту загадку?

Питер глубоко вздохнул, провел рукой по блестящему от пота лбу, улыбнулся ей. Потом повернулся и направился к комоду с портретом Виолетты в обрамлении ирисов, поставленных по обе стороны рамки. Дебра всегда аккуратно стирала пыль с комода, но после поисковых работ Питера на нем опять осел тонкий серый слой. Однако возбужденный хозяин дома не замечал этого.

— Взгляни, — сказал он, показывая на портрет. — Эта женщина погибла от руки того, у кого на совести несколько смертей. Что, она случайно явила себя тебе в тот вечер?

Дебра смущенно качнула головой:

— Нет.

— А то, что мы встретились с тобой после этого необъяснимого появления, было случайностью?

— Нет, Питер, — взволнованно произнесла она.

— Так не считаешь ли ты, что разгадать эту тайну — наш долг? Что мы должны во что бы то ни стало найти того негодяя, убившего в прекрасный летний день эту бедняжку, так радовавшуюся жизни, по словам всех? Наш долг — реабилитировать ее мужа, судя по всему, напрасно обвиненного в этом преступлении.

— Несомненно, Питер. Но разве у нас нет времени? И… есть кое-что другое, более срочное…

— А именно?

— Надо подумать и о себе.

С этими словами Дебра кинулась в объятия Питера. Он почувствовал, что она дрожит всем телом.

— Дебра, милая, что с тобой?

— Ничего, Питер, просто мне страшно…

— Чего ты боишься?

— Потерять тебя… уехать отсюда не по своей воле… вернуться…

Голос ее прервался. Она уткнулась в плечо Питера и зарыдала. Тот пилот успокаивающе гладил ее русые волосы, потом голосом теплым и хрипловатым проговорил:

— Видишь ли, Дебра, ничего не зная о тебе, о твоей прошлой жизни, я не смогу по-настоящему тебе помочь.

— Знаю… сама виновата. Но ты обещал мне, не забудь.

— Я на все согласен, если это тебя успокоит.

— Я боюсь, Питер, боюсь опять увидеть эти «желтые круги». Я боюсь, что мы не сможем пожениться. Рано или поздно, но что-то помешает нам…

— Ты хорошо знаешь, что я всегда готов связать свою судьбу с твоей. Я был готов уже тогда, когда увидел тебя спящей на веранде.

— О, Питер, ты сыплешь соль на мою рану! Я тоже… Я желала этого с первой минуты, но…

— Но ты не можешь по причинам, которые, как мне кажется, очень серьезны…

Дебра зарыдала сильнее, потом со всхлипыванием прошептала ему на ухо:

— И все же есть решение… Я тебе еще не рассказывала, потому что хотела все позабыть… А теперь, думаю, это необходимо и для меня очень важно.

Чуть успокоившись, Дебра поведала ему о своей подруге, на которую была так похожа, о том, что та покончила с собой в момент сильной депрессии. Однако умолчала о своем муже и больнице, ограничившись простым изложением необычных обстоятельств того самоубийства и сказав о неожиданно представившемся случае выдать себя за свою подругу.

— Раз уж никто до сих пор не хватился ее, — вслух размышлял Питер, — то мне это кажется осуществимым. Ты сказала, ее звали Дебора Джеймс? Это упрощает дело, так как легко можно объяснить тот факт, что ты предпочла называть себя Деброй, а не Деборой.

— Знаю. Полагаю, именно сходство наших имен и подало мне идею.

— Признаюсь, мне не по душе подобные махинации. Но кажется, дело того стоит. Как давно ты не показывалась в ее квартире?

— Две или три недели. Я заглянула туда незадолго до того, как покинула… как встретила тебя.

— Хорошо бы не мешкая вернуться туда.

— Я тоже так думаю.

— Только… Дебра, мне тоже хотелось бы там побывать.

— Не вижу препятствий… Место я тебе назвала…

— Хорошо. Тогда, раз уж все не так плохо, мы могли бы…

— Что?

— Пожениться, милая. Я готов взвалить на себя это бремя, а тебе… хуже не будет.

Вновь Дебра, зарыдав, прильнула к Питеру, но на этот раз со слезами счастья. Она нежно шепнула ему:

— О, милый, я тебя обожаю!

— Церемонии, само собой разумеется, не будет, поскольку все здесь считают нас мужем и женой. Но если кто и заподозрит неладное, это уже не имеет значения, потому что мы не будем тянуть с легализацией нашего статуса.

— Все это слишком прекрасно, Питер! Даже не верится!

— Партия еще не выиграна, моя девочка! Сперва надо съездить в Торквей и во всем разобраться.

— Когда?

— Завтра, если хочешь.

Поцелуй после этих слов был долгим и нежным. Затем Питер подошел к комоду и углубился в созерцание портрета Виолетты, окруженного цветами. Дебра нежно держала его под руку.

— Спасибо тебе, Питер, — сказала она. — Наше счастье ты поставил превыше всего.

— А ты могла сомневаться, милая? Скажи-ка, чувствуешь этот изумительный аромат?

— Конечно. Я сама сорвала вечером эти ирисы на «Могиле Адониса».

— Но сюда примешивается и запах фиалок. Странно, я всегда ощущаю его, почувствовал даже тогда, когда мы впервые вошли в эту комнату. Может, мне кажется, но это напоминает аромат духов, настолько устойчивый, что выдержал испытание временем в течение почти двух десятилетий. А ты как думаешь?

— Трудно сказать, Питер. Но у меня тоже такое же чувство. Виолетта так много ставила сюда цветов, что их запахом, должно быть, пропитались стены.

— А она красива, не правда ли?

— Да, очень красива, — вздохнула Дебра. — Мне хотелось бы походить на нее.

— Ну вот еще, выдумала! — засмеялся Питер. — Ты нужна мне, какая есть, я люблю тебя!

— Я в этом сомневаюсь… иногда…

Питер посчитал нужным еще раз подтвердить свои слова поцелуем.

— А знаешь, — сказал он потом, — меня поражает ее улыбка. Такая меланхоличная… В ее глазах скрыта какая-то печаль! Создается впечатление, что Виолетта пытается что-то высказать, а может быть, это даже зов о помощи, сигнал бедствия… тебе не кажется?

— Да. Я всегда так думала.

Карие глаза Питера загорелись решимостью.

— Мы проникнем в тайну, Дебра. Верь мне. Мы разоблачим чудовище, ее убийцу.

13

Рой Жордан плохо переносил летнюю жару. Большую часть времени он предпочитал проводить в своем кабинете с вентилятором и уж никак не погружаться в пекло кабины своей новой машины. А ведь продавец обратил его внимание на черный цвет этой выставочной модели, на котором прекрасно смотрелись хромированные детали, но которая отличалась и тем, что прекрасно поглощала жар солнечных лучей. Психиатру так не терпелось заиметь машину, чтобы начать поиски, что он пропустил это замечание мимо ушей.

Начал он с того, что вдоль и поперек изъездил окрестности Дартмура, не имея четкого плана, действуя так скорее всего потому, что очень уж нравилось ему это необозримое пространство с восхитительными пейзажами, этот край, пропитанный легендами и тайнами. Где-то в подсознании он страстно желал увидеть силуэт Дебры, возникший за поворотом дороги, среди луга, или даже на фоне клокочущей пены одной из бурных речек.

После этих, чисто инстинктивных, первых блужданий он направился к Принстону, к месту, где два мерзавца пытались изнасиловать его жену. В выбоине на краю дорожки, упиравшейся в кучу камней, перед которой нашли сломанный автомобиль, ему посчастливилось наткнуться на темные очки Дебры, с досады выброшенные ею после аварии. Он был горд своей находкой — главным образом потому, что она не попала в руки полицейских. Вместе с тем Рой вынужден был признать, что она не помогла ему продвинуться ни на шаг. Однако это несколько приободрило его, показалось ему добрым знаком.

Инспектор предупредил его, что затруднительно будет устроить беседу с Уильямом Кримом — тот был под арестом. Жордану и не хотелось с ним встречаться. Он сомневался, что эта скотина окажется чем-нибудь полезной, и не испытывал никакого желания знакомиться с насильником. Он лишь желал, чтобы тот не очутился ненароком в его лечебном учреждении, потому что трудно было бы устоять от намерения прописать ему сеансы шоковой терапии, применявшейся в особо серьезных случаях, — сеансы, после которых редко кто выходил невредимым.

На следующий день он отправился в Бондлай. Последнее место, где была замечена Дебра. Рой внимательно осмотрел могилу ее отца, но не обнаружил никаких следов. В полиции ему дали адрес старика, но нашел он того не дома, а в трактире при гостинице «Два ключа», куда ему в любом случае нужно было заглянуть. Старик оказался болтливым, однако не сказал ничего нового. Его, похоже, совсем не удивила встреча с Деброй на кладбище. А вот Рой Жордан был уверен, что та приходила поклониться могиле своего отца. Впрочем, расспросы укрепили его в этой догадке: молодая женщина выглядела усталой, потерянной, беспокойной. От хозяйки заведения он узнал не больше.

Убедился он и в том, что Дебра не заходила в свой бывший дом: в этом его заверили его новые владельцы. Остаток дня Жордан колесил по деревне, вокруг нее, не пропуская лесных опушек и полей, тщетно пытаясь угадать направление, в котором она исчезла. На север, к Оксфорду? На восток, к Лондону? На юг, к Брайтону? Или повернула назад, к западу? Из Бондлая он уехал ни с чем, однако укрепленный в своей решимости разыскать Дебру. Для него это был вопрос жизни. Он не мог себе представить, как будет жить без нее.