Глава 21

Все обошлось: похоже, Творец в гневе временно отвратил лик Свой от бессовестной неблагодарной твари – или тварей.

Прилетев в чертог, Валар устроились в кабинете Манвэ. Майар, несмотря на сопротивление, были отправлены в соседний зал – прибывающих с минуты на минуту гостей должен был кто-то встретить. И что Манвэ, что Мелькору было почти несносно ловить на себе тревожно-сочувствующие взгляды.

Владыка вытянулся на ложе, Варда и Мелькор уселись рядом, пытаясь просчитать следующие шаги.

– Похоже, Отец от тебя не отстанет: слишком большую власть передал Он в твои руки, – обратился Мелькор к брату.

– Еще бы. И вообще, Он же только с ним все время беседовал, все остальные привыкли считать, что Воля Единого и Воля Манвэ – одно и то же, – пожала плечами Варда. – Кто же с тобой, милый, связываться будет: Эру далеко, а ты – вот, рядышком… – Королева усмехнулась.

– Ну да, выходит, что даже если ты с Эру повздорил, то сам разберешься, и нечего в это встревать, – развел руками Черный Вала.

– Ага, а то вот помирюсь, а тем, кто в сторону ушел или против выступил, все припомню, – фыркнул Манвэ.

– Похоже, Он и впрямь после нашей приятной беседы не стал следить за остальными, – раздумчиво проговорил Мелькор, – а то много интересного бы узнал…

– Честно говоря, я даже не ожидал от них… – Манвэ опустил глаза.

– А ты думал, что тебя все ненавидят и боятся и только и ждут, когда ты оступишься? Вообще-то я сама смутилась, – покачала головой Варда.

Она встала и выглянула в окно:

– Вон они идут.

Вдруг в какой-то неуловимый миг ее лицо изменилось, застыв, она словно вслушивалась во что-то внутри себя. Голос. Как давно она не слышала его…

– Приветствую тебя, дочь Моя.

– Приветствую тебя, Илуватар. – Она сразу узнала Его и напряглась, пытаясь понять, что захочет сказать ей Единый. Может, удастся уговорить Его – она же всегда была с Ним заодно, оберегая сошедших на Арду Айнур от опасного для них знания, она была Его глазами…

– Варда, Я очень огорчен, Меня беспокоит состояние твоего супруга, Я боюсь за него.

– Что внушает Тебе беспокойство, Отец?

– Его неожиданное упрямство. Он отдалился от Меня, перестал доверять Мне, и это болью наполняет Мое сердце. Ведь Я всегда благоволил к нему более, чем к остальным сотворенным Мной Айнур, и Владыкой поставил над теми, кто по велению сердца связал себя с Ардой.

Варда с тщательно собранным почтением внимала вступлению. Сейчас, видимо, Единый перейдет к сути дела…

– Почему он поступает наперекор Моей Воле, руша то, что с таким трудом и такими жертвами было достигнуто? Зачем упорствует в своей ошибке?

– Но, Отец, все было по правилам. Когда он извлек Мелькора из-за Грани, беспокойство о судьбах Арды руководило им, желание убедиться, что Мятежник не затеял ничего опасного для этого, мира…

– Ну и отправил бы его обратно – Мне, что ли, учить вас, как это делается? Но он даже не попробовал – напротив, примирился со злейшим врагом всех Айнур.

– Он все же его брат, о Единый.

– Братом ему был мятежник в мыслях Моих, пока через упрямство и гордыню не низвергся он во Тьму и не предался злу. Но любовь к творениям Моим оставила его, и никого не любит он, кроме себя, и утратил право называться братом того, кого Я нарек благословенным, ибо зла и Тьмы нет в нем. Но даже в его чистое сердце ныне проникла отрава Тьмы и лжи, измысленной Отступником, – а ведь воля его была тверже алмаза. Долгое время он непростительно мягко обращался с мятежником – но Я щадил его чувства, все же надеясь, что и Мелькор осознает это и не будет более упорствовать в заблуждениях своих…

– Но Мелькор больше не упорствует и не хочет войны, пребывание за Гранью, в Пустоте сломило его и лишило сил…

– Однако он по-прежнему подстрекает к бунту. А что касается его стремления к миру, то вспомни, какие клятвы и заверения давал он, стоя в Круге Четырнадцати, обещая всеми силами помочь исправить зло и исцелить раны, нанесенные Арде его деяниями. И притворство его обмануло многих, и Манвэ в том числе, а он, выждав момент, смерть и разрушение принес в Блаженные земли и сбежал в Средиземье, дабы там продолжать сеять ложь и зло.

– Но в конце Первой эпохи он был наказан и низвергнут за Грань.

– Именно, причем навечно – таков был приговор Мой, изреченный через Манвэ. Если бы он там искренне раскаялся, Я бы, возможно, взял его к себе в Чертог, дабы окончательно исцелить, но смирения и осознания пагубности своих дел не было в нем. А теперь супруг твой освободил его, даже не потребовав покаяния, без каких-либо условий, словно не зная, на что тот употребит обретенную свободу.

– Мне кажется, он не желает более мстить и нарушать покой Арды…

– И тебя растлевает его ложь – впрочем, конечно, твоя душа, наверное, до сих пор поражена гибельным дыханием Ничто… Но тебе же дано Видеть – неужели ты не понимаешь, что даже благодарности не может испытать Враг к освободившему его и дружба его лжива?

«Но я же Видящая, я же чувствую, что он искренне помирился с Манвэ…» – хотела воскликнуть Варда, но ощутила, что это бесполезно: ей сейчас объяснят, что от нее требуется, а ее мнение Всеотца мало интересует.

– Укрепи сердце твое, дочь Моя, и не прельщайся ложью. Супруг твой разгневал Меня, но ты можешь спасти его от кары Моей – тебе он верит, и любовь к тебе еще теплится в его сердце – возможно, хоть тебя он послушает.

– Что же сказать ему, о Единый? Что сделать, чтобы не страдать ему от Твоего гнева?

– Он должен делать лишь то, что Я приказываю ему делать, и должен раскаяться в своем своеволии. Должно ему вернуться к прежнему и смирить гордыню свою…

– Стать, каким он был все эти последние столетия? Но он измучен ответственностью за судьбы Арды, и власть источила его душу…

– Разве ты не способна уже исцелить его сердце, и развеселить его, и порадовать его любовью своей?

– Слишком глубоки раны, нанесенные душе его войной и приговорами.

– А Лориэн для чего? В Садах Грез найдет он исцеление, хотя и непонятно мне, что ранит его, когда вершит он праведный суд.

– Слишком строго судит он в первую очередь себя и не может, да и не хочет закрыться от боли, причиняемой даже врагам…

– Это его беда, что до сих пор не может он отличить добро от зла и не понимает необходимости достойной кары мятежникам!

Варда почувствовала, что терпение ее на исходе.

– Супруг мой не глуп и не слеп, и справедливость ведома ему – Ты сам благословил его на царство.

– Я лучше знаю, что справедливо, а что – нет, и всего Замысла не понять ни тебе, ни ему, ибо вы лишь инструменты в созданной Мной музыке и знаете лишь то, что Я открыл вам.

– Возможно, мы не в силах постичь глубину мыслей Твоих, но то, что происходит здесь, не только и не столько благо. Много жестокостей совершено нами, и этого не забыть…

– Неблагодарная! Не вы ли были осыпаны милостями Моими, не ваш ли престол вознесен над всеми живущими на Арде?! Я дал вам безграничную власть – и, видимо, зря, ибо Манвэ запугал всех настолько, что боятся они ослушаться его, даже если он творит беззаконие, – и все блага Арды у ног ваших и к услугам вашим, и радостью и благоговением должны бы преисполниться сердца ваши, и благодарностью к Тому, Кто все это вам дал, а ты жалобами оскорбляешь благоволение Мое!

Терпение Королевы подошло к концу: объяснять что-то Единому – как головой об стену биться. Манвэ прав – сколько можно?

– Благоволение… Видимо, так оно велико и ослепительно, что уже три эпохи он не может летать, полагая себя недостойным, и уже две эпохи не слышно его песен в Блаженных землях, ибо как петь, когда погибла твоя песня?.. – Горечь душила Варду – неужели Он ничего не способен понять? Или не желает? Она вспомнила последние события, полупрозрачное лицо Манвэ, искаженное болью, пурпурно-ленивую струйку, стекающую из прокушенной губы под золотое колье… Острая жалость и возмущение накатили горячей волной, тяжело стало дышать…

– Так и ты сомневаешься в справедливости и величии Замысла и не желаешь вразумить своего повредившегося разумом супруга?!

– Пощади его, Эру! – собрав остатки надежды, взмолилась Варда. – Если полагаешь его безумным, за что караешь так?

– Безумцу место в Садах Лориэиа, а буйному безумцу вроде его братца – в Залах Мандоса! Если не вразумляют его увещания Мои – да будет оп заключен туда, и кара, постигшая в свое время Отступника, да постигнет его. Ты же, если в тебе еще горит сияние Извечного Пламени, стань орудием возмездия в руке Моей и отрекись от гибельных дел его, дабы не поглотила тебя Тьма вместе с мятежниками! И пребудешь Королевой Мира, свободного от зла, величием и славой превзойдя нерадивого супруга твоего, – Я разрешу тебя от брачных уз, да не омрачится больше душа твоя…

У Варды перехватило дыхание от негодования – ей отречься от любимого, без которого самое ее существование теряет смысл? «Я не буду сопротивляться любому приговору, который тебе придется вынести, – в Валиноре будет Королева…» – Воистину, ее супруг хорошо понимал Эру… Неважно, как Единый представляет себе исполнение подобного, – при том, что сказали Ульмо, Тулкас и Ирмо, – дело не в этом. Предлагать такое – ей? Все время молчавшей о том, что видела, объявившей Мелькора лжецом, только бы супруг ее не сошел с данного Единым пути и остался цел и невредим?! Она отреклась от себя ради любви, но… дальше-то – куда?

Ровно и спокойно она ответила:

– Я не собираюсь отрекаться от Манвэ – я его люблю таким, какой он есть, но свободным – еще больше. Я лгала ради него, я предала Мелькора – ради спокойствия его совести, и эти жертвы оказались напрасными. Больше так не будет.

Ее ослепила вспышка яркого света, и ярость была в обращенном к ней голосе:

– Одумайся! Ты ведешь себя, как смертная женщина, чьи чувства затмевают разум. Ты готова разрушить все в угоду своим капризам – и приведешь Арду к гибели.

– Арду к гибели приведет ложь.

– То есть? Ты что, отказываешься выполнить Мое повеление?

– Я отказываюсь отрекаться от Манвэ и не собираюсь больше объявлять Мелькора лжецом – и тогда никто не назовет решение Манвэ несправедливым.

– Ты посмеешь подтвердить вражеские измышления?!

– Если об этом зайдет речь, я расскажу, как все было, и расскажу то, что видела.

– Предательница! Ты посмеешь рассказать? Что же, расскажи! – и будешь презираема всеми как лгунья, и в первую очередь – твоим драгоценным супругом – ты ведь знаешь, он не любит ложь, хотя сам изолгался до предела. Посмотрим, что он тебе скажет, когда ты ему сообщишь в безумии своем, что Мелькор говорил правду, – а то, что он все же лжет, ты уже неспособна понять, видя перед глазами те же мороки… Манвэ отвернется от тебя, но ни его, ни тебя это уже не спасет от гибели! Знай же, какая кара ждет упорствующих в заблуждениях!

Яростный смерч обрушился на Валиэ, оглушив и пригнув к полу. Боль, отголосок которой она ощутила в кошмаре, увиденном в садах Лориэна, впилась в голову, словно раскалывая ее изнутри.

Варде показалось, что все ее существо растворяется, сгорает в жгучем жидком огне, зрение гасло…

Мелькор и Манвэ, с тревогой вглядывавшиеся в ее сосредоточенное лицо, кинулись к ней.

Последним усилием, безнадежной вспышкой умирающей сущности она воззвала – к тому, от чего так долго отрекалась, слова словно ледяными осколками сполохов возникли в мозгу: «ЭА! К тебе взываю! К тебе иду – прими – ЭА!!!»

Она упала на пол, скорчившись, стиснув голову руками. Манвэ подхватил ее, сжав в объятиях, – дыхания не было, голова безвольно откинулась, звездные глаза померкли.

– Нет!!! – Острое, пронзительное отчаяние затопило Манвэ, ярость, безумная, сметающая подобия мыслей, вытеснила все, словно и не было ничего, ни воли, ни разума, ни чувств – лишь холодная, бешеная, как ледяной заклятый клинок, злоба, способная разрушить мир. Ставшая почти привычной боль, обвив тело, как огненная плеть, соскользнула, растворившись в клокочущем диком неистовстве.

Мощной волной Мелькора отбросило к стене, на мгновение оглушив, а в следующий же миг, открыв глаза, он увидел синий в черноту смерч, взвившийся над обликом Манвэ.

Всепожирающая черная воронка, метнувшись в замкнутом пространстве, рванулась наружу – затрещали ставни, и окно вместе с куском стены вылетело с грохотом, подняв облако каменно-стеклянной крошки.

Стихия, вырвавшаяся из узды… Штормовые ветра, грозившие гибелью кораблям, показались бы мягким бризом рядом с неукротимым ураганом, обрушившимся с оглушительным воем на Блаженные земли. С сотворения своего, вскипавшего вулканами и вздыбленного рождающимися горами, не видела Арда подобного. Воздушная волна захлестнула побережье, сметая все на своем пути…

Ревущий смерч завис над океаном, словно изготовившись к прыжку, втянул в себя бездну воды и рванулся вверх, в высшие слои воздуха. В свирепых, мощных, отливающих вороненой сталью росчерках метались, змеясь подобно трещинам, молнии и смутно мерцали, будто готовые сорваться с небосвода, звезды.

Ульмо и Ирмо вместе с майар ворвались в комнату, с каким-то благоговейным страхом взирая на выбитое окно и в клочья разнесенную обстановку. Мелькор, держась за уцелевшую стену, стряхнул с себя осколки стекла и, шатаясь, подошел к неподвижным обликам, скрученным судорогой. Эонвэ и Златоокий ринулись к ним и в ужасе отшатнулись – тела были безжизненны, как мраморные статуи. Златоокий закрыл лицо руками, Эонвэ обнял его за плечи, широко раскрытыми глазами глядя в почерневшее небо.

Рев бури стихал, удаляясь, ураган словно выпил большую часть воздуха и большинство звуков вместе с ним. Гроза растекалась в небе Валинора, черным плащом затянув небо.

Валар растерянно переглянулись. Стихия, лишенная управления, ничем и никем не сдерживаемая, внушала страх. И что в ней могло оставаться от Повелителя Арды?

– Надо что-то сделать, – сдавленно прошептал Ирмо.

– Как-то дозваться, вернуть, – пробормотал Ульмо. – Это же гибель…

– Ярость вплоть до нежелания быть, – проговорил Мелькор. – Его сейчас ничто не удержит. Я знаю, как это…

– Надо помочь им вернуться! – срывающимся голосом воскликнул Ирмо.

– Можно попытаться – но это его битва. Вот это, наверное, и называется – выйти из себя, – невесело усмехнулся Черный Вала.

Ульмо развел руками:

– А я вот почти все время пребываю в стихийном облике – и никаких бурь…

– Накопилось, – мрачно заявил Ирмо, – сорвался… Надо все же дотянуться до них.

Мастер Грез коснулся холодной, как лед, руки Манвэ, Мелькор положил голову Варды к себе на колени, Ульмо присоединился к ним. Майар столпились в дверях, готовые помочь – если смогут.

Бешеный ураган, в котором почти угасли остатки того, что было – Айну Манвэ, Повелителем Ветров, с диким упорством сверлил небо – единственная мысль была словом – «Варда», и она не давала сознанию окончательно раствориться в безумном полете. Он звал ее, пытаясь уловить хоть тень присутствия, яростно взрывая воздушные слои, надеясь уловить хотя бы след. Небо расползалось рваными клочьями, вокруг сгущалась мгла, а черно-синяя стальная стрела смерча неслась вперед. Ничто обступило, как мутно-тяжелые стены, – сжимая, толкая обратно, но это лишь прибавило злости, бездумная, дикая стихия рвалась дальше, и лишь в сердце клокочущей бури бился, как нить пульса, призыв: «Варда!»

Еще один свирепый, беспощадный к себе и к окружающему пространству рывок – и словно лопнула клейкая, прочная паутина, разлезлась, как гнилая ветошь, повеяло неясной прохладой, и из клочьев удушливо-серой мглы проступила Тьма. Безграничная Тьма, тихая, как лесное озеро, и в ней был свет, не смешивающийся с ней и не изгоняющий ее, – бесчисленные искры сверкали, маня. Он был ослеплен и оглушен, буря, которой он стал, стихала, и сквозь вой ветра начали проступать контуры музыки – удивительно гармоничной, глубокой и – знакомой. Влекущей и мощной, нежной и сильной, – ему показалось, что она наполняет его, он сам превращается в эту музыку, и надо сделать лишь шаг. Эти россыпи неведомых звезд – что это? Звезды… небо… Варда! Неужели он чуть не забыл?! Растерянно озираясь, смятенный и подавленный самодостаточной, гордой красотой, он звал, пытаясь дотянуться, услышать, найти.

– Варда! Звездочка моя… – Показалось, что не найти ее среди бесчисленных светил, что стала она одним из них, ибо это ей пристало. И какая из искр носит имя Элберет, и помнит ли она время, когда была Королевой Амана…

«Неужели так – уходят? Она смогла? Оставила… Что ей наговорил Эру?! – Бессильная злость перехватила горло. – Все разнесу, но ее найду. А когда до Тебя, Единый, доберусь!!!..»

– Варда! – В этот отчаянный зов он вложил весь остаток сил, осколки яростной мощи смерча.

– Манвэ? – еле слышно, как шелест тонких серебряных пластин, донесся до него отклик. Или ему лишь чудится – здесь, где не смешиваются Свет и Тьма, наверное, может быть все…

– Манвэ? – Слабый, почти невнятный шепот – даже слух Айну еле различал его в перезвоне звездных вихрей. – Манвэ, где ты? – Теперь ему ясно слышались растерянность и тревога, и голос был – ее, он не мог ошибиться.

– Варда! Где ты?

– Не знаю… Я почти ничего не вижу. Мне страшно… Пусто…

– Я найду, только не уходи, не умолкай. И не бойся ничего.

Он смутно уловил ее присутствие – где-то на грани бездонной светотьмы и клубящегося Ничто. Двигаться было трудно, его покидали последние силы. Хотелось сказать ей что-то очень нежное, ласковое, успокоить, но слова стыли в горле, бархатная вечность смотрела бессчетными глазами, проникая в глубь заплутавшей, потрясенной души, и все в нем замирало под этим отрешенным и ясным взглядом…

– Манвэ… Я чувствую твое присутствие, просто – нет сил дотянуться до тебя…

В это мгновение он скорее ощутил, чем увидел ее – легкий мерцающий клочок тумана, и в нем – смутные очертания, скорее отблеск жеста или движения.

– Манвэ… – тихо-тихо, – не оставляй меня, пожалуйста…

– Что ты! Что с тобой, я же пришел, ты видишь меня?

– Вихрь, отблески молний – это ты? Это ты, я знаю… – Туман качнулся в его сторону.

Он сделал еще одно движение, и сине-стальные штрихи сплелись с мерцающими нитями. На мгновение им показалось, что ничего вокруг нет и их самих нет – только серебряная игла пронзившего насквозь болезненного счастья…

Сколько прошло времени, они не знали, – да и было ли там время? Ненужный вопрос. Они очнулись вновь – и молчали. Им показалось, что даже музыка смолкла – только звенящая тишина.

– Манвэ… – прошептала Варда. – Ты видишь?

– Варда. – Голос не повиновался ему. – Это – Эа? Он выговорил это слово, бывшее музыкой и цветом, прикосновением и полетом, и замолчал, не в силах добавить еще хоть что-то. Как он жил, не зная… ничего не зная, – как он был слеп… Все, что он помнил, и видел, и знал – Чертоги Творца и Арда, – было крошечной бусинкой в безбрежном пространстве, и он всю жизнь провел в ее сияющей скорлупе… Как больно…

– Милый, любимый, прости, прости, пожалуйста, я лишь хотела… – Горячий, срывающийся шепот донесся до него словно издалека. – Нет, не говори ничего, я знаю, ты не простишь, я лгала тебе – всю жизнь, еще до Песни, ты верил мне, а я не могла сказать, я боялась… Прости, прошу тебя, я не могу без тебя… – Голос ее сорвался, задрожав.

– Ты – видела? И это то, о чем говорил Мелькор? «Я не хочу для тебя украшений Мелькора. Это мой дом и…» – вспомнился их полугодичной давности разговор.

– Как я мог не видеть этого? – растерянно прошептал Манвэ. – За что Он ослепил меня?

«Слишком много ты видишь… Да не увидишь ничего, кроме Тьмы…» – Зрячие окровавленные глазницы, в которых еще мгновение назад светились звезды… Какая боль – и какая жалкая игрушка по сравнению с ней клятый обруч…

– Прости… Умоляю – я не хотела! Я тоже верила, что это иллюзия, наваждения, что отсюда идет лишь зло, я же верила Ему, верила, тогда – верила… – Варда безудержно разрыдалась. – Я не хотела, чтобы ты сомневался – раз нельзя это видеть… Я не могла себе представить, что можно пойти против Эру… Я… хотела уберечь тебя, Он сказал, что ты погибнешь… А теперь… Любимый, прости, умоляю, можешь презирать меня…

Манвэ молчал, оглушенный, раздавленный обрушившимся на него знанием, в горле встал ком, липкий и холодный.

– Не простишь? Я ненавистна тебе? – Она попыталась отстраниться, даже облик стал чуть отчетливей.

– Нет, что ты, о чем ты? – Он удержал ее, но слова давались с трудом. – Я же люблю тебя… Я понимаю, я должен был слепо вершить Его волю… Без сомнений… Зачем инструменту видеть что-то лишнее? – горько добавил он. – Да меня и сотворили-то только потому, что Мелькор видел слишком много и не то, что следует… А я почти такой же, как и он, только правильный. Послушный, понимающий… – Его голос задрожал от ярости, превратившись.в свистящий шепот. – Только не пойму, почему ты предпочла копию – оригиналу? Неужели… нет, прости, скажи, что это не так…

– Нет, клянусь, это не из страха, я всегда любила тебя, сколько себя помню, Мелькор еще и не ссорился с Единым, ты – это ты, всегда… Зачем ты о себе так говоришь? Поверь мне, прошу тебя, у меня никого ближе нет и не было…

Манвэ прильнул к ней, попытался обнять.

– Я верю тебе, успокойся. Наверное, просто мы очень устали… Послушай, может, мы сможем уйти – как люди? И Звездные пути не разлучат нас. Только ты и я – и Эа…

– Ты, я и Эа, – повторила вслед за ним Варда. – Я тоже устала. Если ты простил меня, я пойду за тобой куда угодно. Но сможем ли мы уйти? Ведь мы связаны с Ардой…

– Может, нам найдут замену? Нет, откуда… Неужели не уйти и никогда не увидеть, что там, в этих бесконечных полях…

– А если попробовать? – Она потянулась вперед, им показалось, музыка зазвучала ярче и отчетливей, темно-звездная даль манила и притягивала…

Он сделал движение и ощутил, как отчаянно натянулась, пульсируя, нить, проходящая сквозь него. Ему показалось, что она сейчас такая хрупкая, непрочная – еще шаг – и порвется. Значит, удалось – и ничто, никто не сможет их остановить, и пусть злится Эру в Своем чертоге, пусть попробует удержать – а впрочем, зачем ему сломанные инструменты?

– Уйти? – Они оба ощутили, как гаснут, дрожа, звезды на знакомом небосклоне, как несется, лениво круша все вокруг, ничей ветер – и стихает; как жухнет, съеживаясь, небо…

– А сотворенные? – Иглой впилось: как они будут – одни?

– Выжил же Гортхауэр – без Мелькора.

– Мелькор не порвал связь с Ардой…

– Жалко их… И уйти – так хочется. Забыть все – кажется, на Путях забывают…

– Думаешь – сможем забыть? А надо ли? – задумчиво протянул Манвэ.

– Не знаю, милый… Видимо, стоит ступить на звездную дорогу – и забываешь… но это, наверное, люди…

– А мы – не забудем ничего… И будем помнить – тех, кто был с нами… Вечно помнить.

– Возможно, нам удастся вернуться – Мелькор же возвращался…

– В Чертоги. А сейчас мне почему-то кажется, что назад пути не будет. И что Мелькор там делать будет – в одиночку с Эру беседовать? А остальные, они же остались с нами, не бросили…

– Может, забудут. Им же спокойней будет, не придется выбирать…

– И опять будут жить – «от и до», ходить по струнке? Варда вздохнула:

– Наверное, нам нельзя уйти…

– Сейчас – нельзя. А потом – потом, если захотим – уйдем. И никто не встанет у нас на пути.

– Надо возвращаться, – прошептала Варда. – Только давай еще немного побудем здесь, а?

– Разумеется – еще чуть-чуть… – Манвэ впился взглядом в пестрое мерцание, словно стараясь увидеть как можно больше и сохранить это в себе.

В это время до них донеслись слабые голоса – из недр серой мглы за спиной они звали, и в них была тревога и проскальзывало всплесками отчаяние.

– Манвэ, Варда, где вы? Вернитесь… Вернитесь… Мгла искажала звуки, голоса было не узнать, но вот они стали отчетливей, Манвэ и Варда различили голос Мелькора, потом – тихий заговор Ирмо. Вглядевшись в сумрак, они смутно увидели подобие мерцающих точек, тонких лучиков, словно тянущихся к ним…

– Ну вот, нам и вернуться помогут, – нервно рассмеялась Варда.

– Как вы? Ответьте, пожалуйста! – отчаянный шепот-заклинание Ирмо.

– Мы ждем вас, мы здесь, ответьте, что с вами? – тревожно звенел призыв Мелькора.

– Мы идем, – хватило сил ответить – и беспамятство поглотило королевскую чету.

Смутно чувствовали они, как несутся по неясных очертаний коридору вниз, неприятный шум проник в слух, заглушая призывы ожидающих. Последнее, что они ощутили, было похоже на удар, и сознание померкло.

Мелькор почувствовал, как жизнь вернулась в покинутые оболочки. Чуть расслабились сведенные судорогой тела, слегка смягчились смертно заострившиеся черты.

Что же они сделали с собой? Ему послышалось или Варда воззвала к силе Эа? И что сказал ей Эру? Судя по всему, Ему и с Вардой не удалось договориться. Что же дальше будет? А главное, хотя формально он, Мелькор, и является причиной раздора между Творцом и приближенными к нему Валар, дело уже не в нем. Просто и Манвэ, и Варде все предельно надоело. Даже если во имя мира он уйдет в заточение – это ничего не изменит. Манвэ не повернет вспять – теперь это ясно окончательно – после такого урагана отчаяния и ненависти. Манвэ из тех, кто идет до конца, да и Варде не занимать твердости. Теперь только бы очнулись – кто знает, как изменило их такое испытание. Вернулись – и то удивительно. Вместе. Где он встретил ее, куда вынес его беспощадный вихрь, куда затянула Варду сила Эа – если она и впрямь смогла призвать ее?

Мелькор склонился над Вардой, прислушался, склонив голову ей на грудь, и услышал слабое биение – как же они все проросли Ардой, как вросли в облик – живая кровь, живое сердце… И как это – вырваться из облика – почти потерять себя… Должно быть, тяжело им будет вернуться. Там, за Гранью, он чуть не ушел, душа уже было покинула тело, но он ощутил, как дрожит, кровоточа, нить, связавшая с Ардой, как вот-вот вырвутся на волю вулканы и двинутся с гор ледники… И они – так же? И возвращаются – поэтому?.. Черный Вала вдруг особенно остро ощутил, как дороги стали ему вчерашние враги. А ведь могли бы быть друзьями… С самого начала.

Манвэ пошевелился, и Мелькор осторожно, не отпуская Варду, придвинулся к нему. Ирмо провел рукой по лбу Валы еще раз, и Манвэ открыл глаза – они горели бешеным синим огнем, безжалостным, самым жарким пламенем – такое не может согреть – лишь уничтожить. Постепенно оно угасло, он встретился взглядом с Черным Валой – такой боли Мелькору в глазах Короля видеть еще не приходилось, и на обруч это было не похоже…

– Я видел… – прошептал Манвэ, – звезды, Эа… Как же я был слеп! Прости… пожалуйста! Ты-то видел… слишком много! – выдохнул Вала, зажмурившись…

Ирмо беспомощно посмотрел на Мелькора, тот покачал головой – значит, вот куда вырвался готовый к небытию дух…

Манвэ приоткрыл глаза, смятенно глядя на Черного Валу. Мелькор улыбнулся:

– Ты вернулся – спасибо. Я боялся потерять тебя.

– Я должен был вернуться – хотя бы для того, чтобы просить у тебя прощения. Ты говорил правду, а я…

– Не казни себя. О том, чтобы ты был слеп, позаботились с особым тщанием – ты верил Сотворившему – что тут удивительного?

– Но как я мог… – Манвэ был не в силах заставить себя договорить.

Мелькор коснулся его руки:

– Хватит ворошить былое. Чувствую, даже если я и простил, ты себе ничего не прощаешь, – знаю, сам такой же. Просто поверь, что мне действительно стало страшно, что тебя – такого – я больше не увижу. Что уйдешь – навсегда, – прошептал он внезапно севшим голосом.

Манвэ грустно кивнул и тут же резко подался вперед, в глазах вновь появился безумный огонек:

– Варда! Где она? Что с ней? – Оторвав взгляд от лица Мелькора, Манвэ вгляделся в лицо лежащей на коленях брата Варды. Осторожно прижал ее к себе:

– Варда, девочка моя, искорка, вернись, где ты? Чудовищная усталость, опутавшая Валиэ, словно липкая паутина, гасила желание быть… Хотелось уснуть и не просыпаться – но звенящий от отчаяния голос, не узнать который она не могла, настойчиво звал ее, разрывая уютно сгустившийся мрак. Бросить – его? Да как она могла о таком подумать! Стыд какой! Взяв себя в руки, она потянулась к взывающему…

Приоткрылись мерцающие звездным светом глаза; Королева пошевелилась, взгляд обрел осмысленность и остановился на лице Манвэ. Его глаза потеплели, и неуверенная улыбка согрела острые, словно заледеневшие черты.

Приподняв руку, она коснулась его лица, провела по волосам. Вздрогнула:

– У тебя глаза другие… И в волосах… Как же это? – горько выдохнула Королева, стиснув пальцы супруга.

Мелькор понял, что показалось ему непривычным в облике Манвэ – серебристые сполохи падающих звезд в глазах и серебристые нити, заструившиеся в темно-золотой волне волос…