Она лежала, положив голову мне на грудь, как королева-победительница…
Голос призрака пресекся. Повисло тяжелое молчание. Арагорн вздохнул, видимо под впечатлением от рассказа вспомнив что-то свое, а Гимли с преувеличенным вниманием разглядывал свой топор.
– Уж не думаете ли вы, что я это рассказал, чтобы разжалобить? Или, быть может, я просто разыграл вас? Назгулу же соврать ничего не стоит – да и перерезать всех, пока вы тут уши развесили, лишив Гондор – короля, а Средиземье – мага? Неужели и впрямь пожалели? Спасибо, не стоит.
Все как-то подобрались, не зная, как реагировать и что предпринять.
Черный всадник встал.
– Насторожились – и правильно! – Он резко развернулся, мелькнул плащ.
– Аллор! – воскликнул Гэндальф. – Подожди, пожалуйста! Это правда, – повернулся он к спутникам, – а Кольцом он мог уже неоднократно завладеть. Но почему вы раньше не встретились с Хранителем? Еще в Шире?
Назгул обернулся через плечо:
– А не было меня – вообще не было.
Когда моя любовь заснула смертным сном, избегнув развоплощения и вечного рабства в Мордоре, Владыка приблизился ко мне:
– Ах, вот ты как? Ты пожалеешь об этом – не раз – у тебя будет время. Ты некогда, помнится, предпочел рабство – аду? Ну так теперь ты свободен – относительно, конечно, таких, как ты, ни за пределами Арды, ни в Мандосе не держат. Так что ответишь за все.
Я почувствовал, как его взгляд сжигает меня – дотла. Восемь стояли в оцепенении.
– Так поступают с еретиками-отщепенцами, ясно? – обернулся он к ним. – Прощай, герой-любовник!
– Не-на-вижу, – успел прошептать я в ответ и… Горячая боль сжала, как клещами, то, что было моим телом, – оно таяло на глазах. А потом – бесконечное падение в огненно-ледяную бездну. Я не знаю, с чем можно сравнить это – да и надо ли? Жар, холод, боль, страх, раскаяние – без возможности хоть что-то исправить, головокружение – это просто слова, ярлыки – этого не понять тем, кто там не был, – внезапно он взглянул на Гэндальфа – тот сидел, сжавшись, сцепив руки так, что побелели костяшки пальцев.
– Ты знаешь… Барлог в Мории… – и опустил глаза. Гэндальф поднял голову и взглянул на ночного гостя каким-то другим, особенным взглядом:
– Значит…
– Значит, что конец второй и почти всю третью эпоху я провел ТАМ. Платил по счетам – как сказал бы правдолюбец Гортхауэр.
Я не помнил себя от муки, все было выжжено, заморожено, растоптано – как назвать это… Наверное, только ее последние слова удержали мою душу, мое сознание от исчезновения – память. Несмотря на то что она умножала страдания, она заставляла быть, быть собой – я не мог убить ее – еще раз. Но мне грех жаловаться – со мной был еще один дар любви – надежда. Там, где созданы все условия для ее уничтожения, – у истоков отчаяния…
И вот – стоило столько столетий бороться за свою душу против всей преисподней, чтобы ее наконец вызвал – притянул Владыка и Учитель, – назгул саркастически расхохотался.
Он вернул меня и спросил:
– Ну как, подумал? – поистине, как наставник, разрешивший наконец нерадивому ученику покинуть угол.
– Да, – ответил я (это не было ложью ни в одном отношении: времени для раздумий у меня, и правда, было предостаточно, другое дело – к каким выводам я пришел).
– Ну и что надумал? – продолжал он спрашивать, а я вдруг почувствовал, что он не может читать мои мысли, – что-то случилось со мной в тех глубинах – я мог контролировать свое сознание и позволить прочесть столько, сколько сочту нужным. Он, похоже, решил, что память мне хотя бы частично отшибло, и я не стал его разочаровывать, а лишь сказал:
– Приказывай! – не заостряя внимания Господина на теме моих размышлений и сделанных на этой основе умозаключений.
Саурон почему-то удовлетворился столь внешней демонстрацией покорности и поручил мне искать Хранителя.
Вернул-то он меня без особой охоты, увидев, как мои коллеги неоднократно дали хоббитам уйти – от Шира до Заветери. Так что встреча у Бруиненского брода была моим дебютом после «освобождения».
Все притихли и как-то совсем по-другому смотрели на кольценосца. Тот оглядел их и сказал:
– Думаю, никому не пришло в голову, что я стал человечней, благородней или сентиментальней, – во мне не осталось ничего, кроме ненависти и усталости да еще памяти, поддерживающей злость и напоминающей о единственно дорогом – любви и надежде.
Не здесь – здесь ее нет для таких, как я, не являющихся светом по определению, но уставших от тьмы – и от такой «жизни».
Есть, похоже, только один способ разорвать эту цепочку…
Так что цель у нас общая – если мы правильно поняли друг друга.
Вас удивляет, что я не попытался-отобрать Его у Хранителя и поступить с Ним, как сочту нужным? Смешно. Не позволит Оно мне себя уничтожить – я и подобные мне более всех подчинены – и зависим от Кольца Всевластья. Даже не хочу думать о том, во ЧТО я превращусь, владея Им.
Я не собираюсь становиться еще одним Темным Властелином – право, смешно рваться управлять этим миром, пребывая в другом почти полностью. Так что в любом случае я могу лишь использовать кого-то. А если Хранитель не выдержит… Я уже не умею создавать – лишь разрушать, – но это делаю неплохо. Найти же его для меня не составит труда.
– Но если Кольцо будет уничтожено, вы…
– Да. – В голосе кольценосца прозвучала нечеловеческая тоска. – И так будет лучше для всех.
– Ты много берешь на себя.
– А что можно от такого ожидать? При дворе Владыки меня называют Вольнодумцем, в легендах – Еретиком. Что же, у Саурона будет еще одно основание для нелюбви к моей особе, а восемь – думаю, они поймут. Хотя бы потом – когда обретут утраченную возможность выбора – Дар. Свобода – это почти счастье, а счастливых в Минас-Моргуле нет.
Они были не последними из детей Илуватара – какими бы они ни были сейчас, – цельные, сильные натуры – не то, что я – холодный эстет, для которого не осталось ничего святого, за всю свою блестящую, но никчемную жизнь не испытавший подлинно глубоких чувств. Изнеженный потомок владык Нуменора и Андуниэ… Гэндальф чуть подался вперед: – Род нуменорских королей? Тот самый Еретик? Да, кто осмелился бы направить клинок к горлу Саурона, – пробормотал он про себя, – родич Исилдура, потомок Эльвинг, Берена и Лутиэнь, Мелиан… Да-а – кровь Майар, Элдар и Людей.
Арагорн приподнялся в волнении («Ну и родственник!» – подумал он), а назгул горько усмехнулся:
– Я как-то мало думал о столь далеких предках – уже в мое время это казалось легендами. Учителю не откажешь в своеобразном остроумии – потомка светлой майа превратить в не-свет и сделать ужасом для Арды.
– А… какого цвета были ваши глаза? Простите, – заметив, как дернулось лицо призрака, тихо спросил Гэндальф.
– Синие, синие, – усмехнулся, овладев собой, Аллор. – Похоже, я понимаю, почему вы задали этот вопрос.
– Завеса Мелиан! Мысли не прочесть, волю не подчинить, и зрение… – Гэндальф в волнении встал и ходил взад-вперед. – Удивительно! Попытаться выжечь и вытравить все человеческое и получить третью составляющую – неуничтожимую сущность майа. Тот редкий случай, когда кровь Мелиан проявилась так сильно. Такие данные себе на службу заполучить – умно со стороны Саурона. Но – непредсказуемо ведет себя древняя кровь… Потерять сердце – чтобы научиться любить, потерять душу – чтобы обрести ее…
– Да, это занятно, – прервал разговор Гэндальфа с самим собой кольценосец, – но это уже не имеет значения – я чужд свету и отравлен тьмой, мои руки по локоть в крови. Может, за пределами произойдет что-то? Пусть судят – когда я смогу покинуть этот мир – сам.
А вот и солнце – как тяжело на него смотреть… Прощайте, а может, до встречи. – Назгул чуть отступил и издал резкий жуткий крик, заставивший всех вздрогнуть. Послышалось хлопанье крыльев, и огромный ящер приземлился неподалеку. Аллор стремительно вскочил на спину чудовища, что-то сказал ему – черная тень взмыла в воздух и понеслась па восток.
Гэндальф сидел, обхватив руками голову, Арагорн мрачно чертил мечом на песке какие-то знаки.
Пора было трогаться в путь. Вслед за магом они спустились к реке и вышли на опушку.
ПЕЛЕНОРСКАЯ РАВНИНА
Близился вечер. Спустившись со стены, Гэндальф бросил усталый взгляд на поле, где еще утром кипела жестокая схватка.
Внезапно ему показалось, что он слышит негромкое пение. Прислушался и двинулся туда, откуда, как казалось, шел звук. Вскоре он услышал его явственней: глуховатый, впрочем, хорошо поставленный голос напевал заунывную, грустную мелодию. Вслушавшись повнимательней, маг разобрал слова погребальной песни, исполнявшейся на квениа.
– Намариэ, кормакаллиндор, намариэ… – прозвучало над полем, и пение стихло.
Присмотревшись, Гэндальф увидел невдалеке темный силуэт. Знакомый страх заполз было в сердце, но, приглядевшись, он узнал кольценосца, бывшего некогда его собеседником, и решил подойти поближе.
Реакция призрака была мгновенной – маг не успел опомниться, как острие меча замерло у горла. В другой руке назгул сжимал заклятый клинок – ничего не оставалось, кроме как поднять руки.
– А, это ты, Митрандир, за твою голову мне бы Господин Учитель даже спасибо сказал, – усмехнулся Аллор, опуская меч. – Впрочем, я не убью тебя, если будешь вести себя подобающе.
– Я не подниму оружие против того, кто хоть однажды помог нам, – ответил Гэндальф. – Но что ты делаешь здесь? По ком поешь погребальную песнь?
– По Ангмарцу, разумеется, сегодня он оставил мир, и где его душа – Эру ведомо. Но воин достоин того, чтобы его отпели и погребли как подобает. Жаль, я неважно помню обряды…
– Ты владеешь высоким наречием?
– Свободно.
– Но в твое время оно было запрещено…
– Я всегда трепетно относился к запрещенному. К моим услугам были лучшие библиотеки Нуменора и друзья из Перворожденных. Вот и пригодилось – в кои-то веки… Ступай, Митрандир, у тебя, кажется, были какие-то планы?
– Может, помочь чем-то? – смущенно спросил маг.
– Что ж, если погребение призрака-кольценосца не противоречит твоим убеждениям… – Назгул достал меч и принялся рыхлить выжженную землю.
Опустив глаза, Гэндальф увидел разложенный на земле плащ, распоротый посередине, а на нем – кольчугу, палицу, меч и корону. Внутри ее стального обруча тускло поблескивало кольцо.
Гэндальф поднял валявшийся неподалеку шлем и начал выгребать землю на края будущей могилы. Работали молча. Вскоре неглубокая яма была готова. Назгул бережно сложил края плаща и перенес в нее то, что осталось от грозного Короля-Чародея. Потом, видимо, что-то решив, осторожно взял кольцо и положил в кошелек, висевший па поясе.
– С такими вещами надо обращаться осторожно, еще попадется кому-нибудь.
Потом черный всадник взял горсть земли – смешанная с кровью и пеплом, она медленно струилась сквозь пальцы – и высыпал в свежую могилу. Помедлив, то же сделал и Гэндальф.
– Прощай, Аргор, – сказал Аллор.
Вскоре яма была засыпана. Недалеко нашелся подходящий камень, и острием небольшого кинжала назгул выцарапал рунами на кертар:
ЗДЕСЬ ОКОНЧАТЕЛЬНО
РАСПРОЩАЛСЯ С ПЛОТЬЮ
ХЕЛКАР, ОН ЖЕ АРГОР,
ВЕРХОВНЫЙ НАЗГУЛ, КОРОЛЬ-ЧАРОДЕЙ.
ДА УСПОКОИТСЯ ЕГО ДУША -
ГДЕ БЫ ТО НИ БЫЛО…
Он прочертил в воздухе знак охраны. Затем встал, откинув капюшон, – в свете гаснущего солнца его голова была полупрозрачна, багровый свет проходил сквозь нее, холодный ветер шевелил бесцветные волосы, рассыпавшиеся по плечам.
Минута прошла в молчании.
– Спасибо за помощь, Митрандир, – мне пора.
– Да не за что, прости, если помешал.
Внезапно боковым зрением Гэндальф увидел какую-то тень. Подумал было, что показалось, но его собеседнику, видимо, померещилось схожее, так как он запустил камнем в том же направлении.
Раздался крик, удаляющийся шорох…
Гэндальф огляделся. Назгул лениво оттирал землю с меча краем плаща.
– Уж не за тобой ли это шпионят?
Аллор равнодушно пожал плечами:
– А что с меня возьмешь? Ни для кого не секрет, что у меня бывают более чем своеобразные знакомства.
– Репутация, не иначе, еще с нуменорских времен?
– Пожалуй. При дворе на мои причуды смотрели сквозь пальцы – до времени. Друзья влиятельные были – министр безопасности часто пересылал мне доносы, моей скромной персоне посвященные, вроде «…распевал "Легион" в компании эльфов, верных и пары ханнатцев с особым цинизмом…». У меня ими кабинет был завален.
– Не боялся?
– Трудно сказать. Какая-то беспечность во всем – слишком, наверное, жизнь любил – не верилось, что быстро с ней расстанусь. Немудро, конечно, – думалось, что так и провеселюсь, наблюдая всю эту комедию со стороны, – уж больно все скучно и банально, чтобы самому всерьез участвовать: ни тьмы, ни света – серое все.
– Обычно все же приходится выбирать…
– Разумеется, но до души как-то не доходило. Еще Элендил как-то ко мне зашел и говорит: мол, тень над Нуменором сгустилась, Валар гневаются и скоро тут камня на камне не останется, – присоединяйся к нам, Верные тебе доверяют, хоть ты и сам по себе.
– Спасибо, – говорю, – только сбегать никуда не хочется: Нуменор – это состояние ума.
– Но ты же… – начал что-то про светлых объяснять, кстати, про майарскую наследственность упомянул, не говоря уже о Андуниэ. Потом кольцо увидел: – Как? Зачем?
– Ну, во-первых, – говорю, – в работе помогает, во-вторых – подарок все же. И вообще – среди моего круга и светлые, и темные попадаются, убеждения – еще не повод, чтобы я с кем-то общался или воздержался от этого.
Гэндальф тем временем набил трубку и закурил. Потом машинально передал ее назгулу.
– Спасибо, но я не курю, – с непередаваемой иронией покачал головой тот.
– Извини. Просто, общаясь с тобой, я все время забываю, что ты – призрак.
– Ну и зря. Хотя забавно… Так не живешь себе, не живешь, а потом раз – и умер – так или иначе.
– Вы дружили с Ангмарцем?
– Дружба? Это что-то из жизни. Но когда много столетий никого ближе нет по определению – ведь для всего мира мы призраки-убийцы, черный ужас (и так оно и есть, что характерно). А еще если общая родина и если эта родина – Нуменор – проклятый и благородный, извращенный и прекрасный, презираемый и – навсегда – любимый…
Так что какими бы натянутыми ни бывали порой мои отношения с Первым, – что-то ушло. Он не боялся брать все на себя – трудное, страшное, жестокое, – и вот – рядом не оказалось никого. Привычка держать дистанцию, полагаться только на себя и – бесконечное одиночество…
Ладно, что это я, в самом деле… Мне пора.
– Подожди… А как… Хранитель? Ты видел его?
– Пока жив. Они движутся в сердце Мордора, как кончик заклятого клинка. Правда, в какой-то момент я упустил их из виду – непростительная оплошность, но, кажется, все обошлось. Последний раз я видел их, когда они миновали Стражей. Вот вернусь – и прослежу, чтобы доблестные хоббиты доставили колечко по адресу.
– Все же у меня как-то до сих пор в голове не укладывается такое стремление к самоуничтожению…
– Тебя послушать, так можно подумать, что твоя цель – отговорить меня. Не стоит. Наверное, впервые я слишком хорошо знаю, чего хочу.
К тому же поистине в Средиземье наступает иная, новая Эпоха – серости, как мне кажется. Эльфы уходят в Валинор, вы, маги, уйдете следом. А нам здесь делать нечего уже давно. Розы выращивать прикажете или баллады сочинять? Смешно и поздно. Прощай, Митрандир, приятно было пообщаться.
– Взаимно. Прощай, Аллор! Или, может, до свидания?
– Неисповедимы пути Эру.
Ящер со свистом взмыл в воздух и понесся навстречу тьме.
«До чего же все сложно и грустно», – подумал маг.
РАЗГОВОР ПО ДУШАМ
Воинство Запада стояло у ворот Мораннона, и назгулы созерцали его с высоты ящериного полета. После гибели предводителя настроение было прескверное. Внезапно Девятый почувствовал приказ явиться – не первый уже, но пару раз удалось проигнорировать. Кажется, обошлось – мало ли. Ясно было, что он доиграется, но время следовало потянуть. Как знать, не удастся ли все же Владыке пробить охраняющую сознание пресловутую завесу, и тогда… Так что Светлые у границ Мордора были весьма кстати. Последний раз он видел Хранителей на подступах к Ородруину – добраться до цели было делом пары часов.
– Что же, не будем больше заставлять Господина ждать, да и невежливо так вот уйти, не попрощавшись…
Он повернул на восток. Грустно не сказать ни слова товарищам по не-жизни – они ничего не узнают – до последней минуты.
Крылатый ящер стремительно приближался к Барад-Дуру – властный призыв шел, разумеется, оттуда. Вот и башни, вгрызшиеся в вечно темное небо, и площадка у их подножия.
Может, стоило опять попытаться проигнорировать приказ – улететь подальше, лучше к морю, еще раз взглянуть на волны и звезды над ними – что же, видимо, не успеть уже…
Аллор спрыгнул на землю и скользнул к воротам Черной твердыни – помедлил мгновение у входа – и вошел внутрь.
Лестница, казалось, уходила в бесконечность. Наконец показалась дверь в тронный зал Темного Владыки: высокие своды, поддерживаемые изящными колоннами черного гранита, стрельчатые оконные пролеты, факелы, горящие бледно-зеленым, ничего особо не освещающим светом, – мрачно, но по-своему красиво.
На высоком троне из черного дерева, инкрустированного мифрилом, восседал Темный Властелин – темная фигура причудливых изменчивых очертаний, огромная и грозная.
В памяти кольценосца промелькнуло «возвращение» – стремительный подъем из огненной бездны и – толчок, подобный пробуждению ото сна, а над ним – невыразимая сущность, казалось, поглощающая всякий свет, парализующая страхом и непреклонной, недоброй волей.
– Вот ты и появился – долго же пришлось ждать, – раздался леденящий голос.
– Слушаю, Господин.
– Это я хотел бы тебя послушать. Как успехи? Где Хранитель? Ты нашел его наконец?
– Разумеется…
– Ну?!! Снова упустили? Ты упустил!
– А кто виноват, что глупые лошади понесли, а убиенный некогда Глорфиндейл опять объявился, и в столь неподходящий момент?
– Это я и без тебя давно знаю. А вот потом? Зачем вам драконов дали? Для праздных путешествий? Гондорцев пугать?
– Похоже, что так. Разглядеть кого-то сверху, да еще если он не надевает Кольцо…
– Значит, пешком ходите!
– Но ведь вы сами приказали наступать на Гондор – кто я, чтобы нарушать приказ?
– Я тебя не для того возвращал, чтобы в войну играть, – да это, насколько я помню, и не твое амплуа, – а чтоб ты искал этого пресловутого кольценосителя!
– Ангмарец тоже мог мне приказывать…
– Ангмарца больше нет, ты давно расстался с ним!
– Сначала его еще надо было похоронить.
– О Мелькор всемогущий, какая щепетильность у Еретика! Скопище добродетелей! Ты лучше расскажи, о чем вы беседовали с Гэндальфом Белым на Пеленорской равнине?
– Обсуждали последнюю премьеру Гондорского Большого театра.
– Ну и как нашел ее бывший арбитр изящества?
– Несколько эклектичной – все же конец эпохи, декаданс…
– О, конечно, двум интеллектуалам и ценителям было о чем поговорить. Опять издеваешься?! – не выдержал Саурон. – Какой театр?! О чем вы договорились? Что он тебе наобещал? Лучше сразу скажи.
– А что я могу сказать? Вы же можете почитать мои мысли, Господин…
– Спасибо, подсказал, а то я бы ни за что не догадался. Впрочем, слишком много придется возиться, чтобы из того мусора, которым забито твое сознание, извлечь что-нибудь путное! Ты уж поведай сам, по-хорошему…
– Боюсь наскучить вам, Господин. – В голосе назгула уже явственно проглядывала ирония.
– Ах ты… дошло-таки! Майарский ублюдок! Думал, я тебе за красивые глазки кольцо давал, восхищенный твоими салонными подвигами?! Вот уж действительно, овчинка выделки не стоила! Что ты там еще задумал? Опять бунтовать? Тебе кажется, что я это так оставлю?
– Призраки не способны галлюцинировать. И что еще ты можешь со мной сделать?
– Не беспокойся, на то, чтобы с тобой управиться, сил хватит! Но… – Голос Темного Владыки как-то надломился. – Зачем ты это все? Ведь мы же были друзьями. Сколько ночей провели в беседах, сколько вина вместе выпито… А как насмехались над маразматиком Ар-Фаразоном! Я так устал сейчас… Мне, что ли, легко? Облик вон дивный – и тот утратил. А ты меня еще добиваешь, предаешь… Это не оскорбляет твое чувство прекрасного? Все против меня, и ты заодно? А казалось, ты способен мыслить самостоятельно, чем и гордишься. А о товарищах подумал?
– Это касается лишь нас самих. Но я тронут таким уважением к моей скромной персоне, позволяющим тебе наносить удары ниже пояса; впрочем, если ты полагаешь, что я ненавижу тебя, то глубоко заблуждаешься, – мне действительно так казалось раньше, но сейчас осталось только сожаление. Зачем тебе кольцо, Гортхауэр? Что ты с ним будешь делать? Средиземье завоюешь? А дальше – что?
– Я смогу все! Я… я смогу вернуть тебе жизнь, отпущу на свободу. – («Дался ты мне, в конце концов», – сказал Саурон про себя) – Ты же помнишь, какой я был – я всегда понимал тебя, уважал твою независимость – я помогу тебе. Ты будешь моим заместителем, моей правой рукой (или левой, как тебе будет угодно).
– Благодарю за оказанную честь. Но жизни мне не надо – я лишился самого дорогого – мне нечего терять.
– Ты не простил мне – этого. Но я постараюсь загладить свою вину – у тебя будет новая жизнь, придет новая любовь. Ты же знаешь, что такое смерть – видел ее. Ты готов на это еще раз? Но на этот раз никто оттуда тебя не вытащит.
– Это уже мое личное дело. Спасибо за заботу, Господин Учитель, – показал, научил. А так… я прекрасно помню, каким ты был, и вижу, каким – стал. И мне жаль тебя.
– Меня – жалеть?!! – рассвирепел было Владыка, и вдруг… Они оба почувствовали Единое. Совсем рядом. Страшное озарение пришло к Саурону. – Так вот оно что?!
И полетели мысленные приказы к семи оставшимся:
– Задержать! Перехватить! Отобрать!
– Они далеко, им не успеть.
– А ты куда собрался? Стой, где стоишь!
– Мне показалось, что наша беседа окончена.
– Так ли? – Мощный волевой поток, как черная река, устремился навстречу назгулу – и остановился, словно натолкнувшись на невидимую преграду, разбиваясь на два рукава, огибающих ее.
Две воли столкнулись в тронном зале тьмы: древняя, державшая в трепете Средиземье не одну эпоху, и недавно проснувшаяся, обретенная и закалившаяся в пламени преисподней.
«Какого цвета были ваши глаза? – Синие, синие»…
Черная волна явно теряла силу – и сошла на нет. (Кольцо, сила моя, власть моя… в порошок бы стер наглеца!)
– Вот так… Прощай, Гортхауэр. – Аллор достал моргульский клинок и переломил о колено, бросив обломки под ноги Саурону. – Я прощаю тебя, – и, развернувшись, направился к выходу.
– Будь проклят ты, Еретик! – громом прозвучало под темными сводами, и багровая молния устремилась вслед уходящему.
Увернувшись едва уловимым движением, улайири бросил через плечо:
– Зря вы так. Надо уметь проигрывать. – И вышел, слившись с тьмой дверного проема.
* * *
Теперь – к Ородруину. А может, к морю – и пусть разбираются сами. Или просто присесть на широкие ступени Барад-Дурской башни – ждать… Что будет со мной… с нами? Освобожденные Арагорном мертвые… Мы – такие же – почти… Откуда-то пришла неуверенность, затем – страх. Небо нависло над головой, словно крышка гроба, обитая тусклыми, ржавыми гвоздями звезд.
– Пока существуют твои душа и память, у нас есть надежда, – сказала когда-то полюбившая тебя милая девчонка. Могла ли она знать, о чем говорит? Так ли это? Или и впрямь посетило ее пророческое предсмертное озарение?
Что-то коснулось плеча – это ящер ткнулся в него, то ли сочувствуя по-своему, то ли требуя ласки. Назгул провел рукой по чешуйчатой шее летучей твари.
– Время, на посиделки отпущенное, у тебя истекло, – сказал он себе – и полетел к Роковой горе. Это не отняло много времени, и вскоре, спрыгнув со спины ящера, Аллор вступил в освещенный багровыми сполохами проход, именуемый Роковой щелью. Свет становился все ярче, и тут ему показалось, что воздух в тоннеле сгустился, образовав невидимую преграду. С трудом продолжал он двигаться дальше, словно преодолевая бешеный напор встречного ветра.
Еще поворот – и перед его взглядом предстала длинная, похожая на зал пещера, рассеченная недалеко от входа глубокой трещиной, из недр которой то и дело выстреливали языки пламени.
Сэма назгул разглядел нечетко, скорее угадав в сером комочке слугу Фродо.
А вот Хранителя, в отличие от него, видно было прекрасно, и Кольцо сияло на его пальце.
– Что ты делаешь?! Брось его!
– Ну нет – я слишком долго хранил Его, чтобы ни с того ни с сего расстаться с Ним. Уж не ты ли попытаешься отобрать Его у меня, раб?! – Кольцо блеснуло – его мощь скрутила кольценосца – словно тысячи невидимых веревок опутали, лишив возможности двигаться.
– Ах ты… – прошипел Аллор, утратив свойственную ему иронично-интеллигентную манеру изъясняться, и прибавил пару выражений на темном наречии, смутивших бы матерого орка.
– Так-то. Можешь ругаться, сколько влезет.
– Ты сошел с ума. – Назгул скрипнул зубами в бессильной злости. – Одумайся, во имя Эру! – взмолился он наконец…
В это мгновение мимо него к Фродо метнулась тень – это был Горлум, вступивший теперь в яростную схватку с Хранителем. В безмолвии боролись они, катаясь по полу и рискуя ежесекундно свалиться в пропасть.
Почувствовав, что снова может двигаться, Аллор попытался приблизиться. Тут Горлум подпрыгнул, лязгнул челюстями, и Фродо, держась за окровавленную руку, упал на колени на краю пропасти, утратив для зрения улайири четкость очертаний, ибо Кольцо сверкало теперь нестерпимым светом в руке у Горлума, оставаясь надетым на откушенный им палец Фродо.
– Сокровище! Прелес-сть моя! – плясал счастливый обладатель всевластья, освещенный огнем, рвущимся из расщелины.
Внезапно он осекся, заметив назгула, сделавшего движение в его сторону, невольно отступил на шаг и, оступившись, беспомощно взмахнув руками, полетел вниз, в пламя…
– Сокровище! – донесся из глубины жалобный вопль.
На мгновение воцарилась тишина. Аллор склонился над пропастью, вглядываясь в бушующее море огня.
Из жерла Ородруина взвился огромный язык пламени. Раздался ужасный грохот, переходящий в непрерывный рев.
Сэм оттащил Фродо в сторону, пытаясь уберечь от жара.
Назгул пошатнулся и упал на колени. С видимым усилием поднял голову.
– Вот и все, Простите… – прошептал он, обращаясь неизвестно к кому.
Новый взрыв сотряс гору, черный плащ кольценосца, окутывавший его фигуру, внезапно утратив очертания, мягко упал наземь, звякнул о камни меч, а кольцо, блеснув в огненном зареве, скатилось в пропасть.
Не успели хоббиты опомниться, как нечто, подобное белому туману, поднялось над тем, что осталось от назгула. Мгновение – и из него соткалась изящная фигура в изысканном нуменорском одеянии. Длинные волосы, перехваченные узким обручем, обрамляли лицо с тонкими нервными чертами, на котором светились синим светом глаза. Улыбнувшись, видение начало таять, устремляясь ввысь, к кратеру Роковой горы.
Ородруин содрогнулся вновь, и хоббитам стало не до созерцания. Сэм вынес Фродо наружу – их глазам предстала картина крушения Мордора: рушащиеся стены и башни, проваливающиеся в бездну подземелья, навстречу обломкам которых рвались столбы огня и пара. С неба, исполосованного молниями, не умолкая, гремел гром и низвергался жуткий черный ливень.
В гущу этой грозы над головами хоббитов пронеслись назгулы, растворяясь на ходу в беспощадном вихре.
– Ну вот и конец, Сэм, – произнес Фродо.
ЭПИЛОГ
– Гэндальф, что с миром стало? – спросил Сэм.
– Великий мрак исчез, – ответил Гэндальф и засмеялся.
Потом вдруг замолчал, словно что-то вспомнив.
– А… Аллор? Девятый назгул – вы видели его?
Сэм и Фродо рассказали как умели о событиях, свидетелями и участниками которых они оказались. Не умолчал Фродо и о своей слабости, едва не ставшей роковой, и о гибели Горлума, и о светлом видении.
– Я верю, что он обрел то, к чему стремился, – прошептал маг.
– А остальные? – задумчиво спросил Фродо.
– Похоже, эта мысль мучила его постоянно. Но иного выхода быть не могло – ни для кого из них. Неисповедимы пути Эру… Грустно как-то – право, нам было бы о чем побеседовать за чашей доброго вина. Не быть светлым – со светлыми, не стать тьмой – во тьме… Остаться собой под властью Кольца и решиться… Да успокоит Илуватар эту гордую, неприкаянную душу.
Гэндальф склонил голову, хоббиты последовали его примеру.
– А теперь пойдем, король Гондора и Западных стран ждет вас. – Маг вынул трубку и нервно закурил.
– «Ты был ТАМ: ты знаешь…» – многого я не знаю и не узнаю. Например, путей Странников, загадочных младших детей Илуватара. Прощай, Вольнодумец, впрочем, вдруг приведет Всевышний встретиться где-то… Нам не дано понять все до конца – пока. Пока мы здесь. А корабль уже ждет…
* * *
P.S. Жерло Ородруина было подобно длинному коридору – право же, гора не могла быть столь высока, а конца все не было, хотя, по ощущению, он несся с бешеной скоростью. Монотонный гул, уже смутно напоминавший рев потревоженных горных недр, нарастал, истязая слух, а где-то в неимоверной дали, к которой вел бесконечный путь, лучился свет…
ПЕСТРАЯ КНИГА АРДЫ
Глава 1
Взрыв потряс Ородруин, зашатались казавшиеся незыблемыми степы Барад-Дура.