Итерации Иерихона

      А впрочем, я уже привык быть трусом. По крайней мере это для меня не ново. Можете назвать это инстинктом самосохранения - все мы, лицемеры, любим этот термин. Спросите вот у моей жены. Или у сына...
      Я огляделся, и мой взгляд упал на огромное полуразрушенное каменное здание Сент-Луисского Музея Искусств. В девяностые годы прошлого столетия его укрепили против землетрясений, и все же здание сильно пострадало. Сейчас его двери были заперты, окна забраны деревянными щитами, а все ценное давно уже вывезли в Чикаго. Над барельефом классического портика, подпертого коринфскими колоннами, были вырублены слова:
      ПОСВЯЩЕН ИСКУССТВУ И СВОБОДЕН ДЛЯ ВСЕХ
      - Не слабо! - буркнул я себе под нос. - Где бы мне подписаться?
      Переведя дыхание, я медленно поднялся на ноги и побрел, пошатываясь, по дорожке вниз с Арт-Хилла, потом на боковую аллею, по которой можно выйти на бульвар Форест-парк.
      Пора домой.
      3. СРЕДА, 21:36
      Насчет свободы? Валяйте, а я послушаю. Я, черт меня побери, готов слушать каждого, только вы уж извините, если я посреди лекции малость засну.
      Мокрый, промерзший, грязный и злой на себя, я побрел к выходу из парка на бульвар Форест-парк. Пара "Пираний" и "Хаммеров" меня обогнала, но они были слишком заняты и не стали останавливаться ради одинокого пешехода. На всякий случай я пошел через поле для гольфа у подножия Арт-Хилла, обходя блокпост при выходе на бульвар Линделл. Там стояли два "Хаммера", и мне не захотелось объясняться с солдатами на баррикаде. Конечно, я мог показать удостоверение репортера и начать объяснять, что был здесь по заданию редакции, но так я почти наверняка попал бы на стадион Буша, и уж не для игры в бейсбол. Как бы там ни было, пехтура ВЧР меня не засекла, и я вышел из парка беспрепятственно.
      Следующая проблема - попасть на Метролинк. До главных ворот входа с бульвара Форест-парк я дотащился. Станция Метролинка была отсюда в одном квартале, и на дне ее глубокой траншеи народу почти не было, но наверху у входа на лестницу стоял солдат ВЧР с резиновой дубинкой.
      Я глянул на часы. Четверть десятого. Делать нечего - не в том я был состоянии, чтобы идти пешком весь обратный путь. Стараясь придать себе вид, не наводивший на мысль о рукопашной схватке с гориллой по колено в болоте, я твердым шагом подошел к турникету, выуживая из кармана брюк проездную карту.
      Когда я вышел под свет фонаря, солдат посмотрел на меня изучающе, я ему небрежно кивнул и начал засовывать карту в сканер, как вдруг он шагнул вперед и загородил мне дорогу дубинкой.
      - Простите, сэр, - сказал он, - вы знаете, который час?
      В прошлые времена я посмотрел бы на часы, ответил "да" и пошел бы дальше, но эти ребята были знамениты отсутствием чувства юмора. У меня в уме промелькнула вереница заранее сплетенных небылиц и вариантов - от прикинуться пьяным до просто изобразить умственно недоразвитого, но ничто не объясняло, почему это я оказался здесь в непотребном виде в такое время. О том, чтобы сказать правду, и речи быть не могло: нормальные пехотинцы ВЧР любили репортеров даже меньше, чем мародеров, а первую поправку можете смазать вазелином и засунуть... вы понимаете.
      - А что, девять уже есть? - Я изобразил озадаченное удивление, задрал рукав и глянул на часы. - Черт побери, я и не думал... Простите, я...
      - У вас есть удостоверение личности?
      Под нами на платформе сидели несколько человек, наблюдавших за нами со спокойным любопытством. Несомненно, они уже эту процедуру прошли.
      - А? Конечно, конечно... - Я торопливыми движениями вытащил из заднего кармана бумажник, нашел водительские права и протянул ему. На именной табличке солдата было написано: Б.ДУГЛАС. Мои права он пропустил через ручной сканер, затем опустил из шлема монокль и стал ждать, пока из городских компьютеров не загрузится имеющийся на меня материал.
      У меня было время его хорошо рассмотреть. Зрелище весьма неутешительное: молодой парень, годящийся мне в младшие братья - максимум двадцать один год, - в потрепанном армейском камуфляже, высокие ботинки, шлем-сфера, как у полиции для разгона беспорядков, на левом плече куртки пришита эмблема ВЧР - "Смерч и Меч". С правого плеча свисает на ремне штурмовая винтовка, на поясе - полный баллон и газовые гранаты со слезоточкой. Твердый взгляд молодого человека, которому слишком рано дали власть, и притом слишком много; один из тех, кто считает, что тот, у кого больше артиллерии, имеет право лупить, кого захочется. В другом веке он мог бы быть членом гитлерюгенда и искать евреев для битья, либо Молодым Республиканцем и травить в университетских городках либеральную профессуру. В наше время он солдат ВЧР и волею Божией - господин этой станции легкорельсовой дороги.
      - Знаете ли вы, что находитесь в зоне действия комендантского часа, мистер Розен?
      Мои права он вытащил из сканера, но отдавать мне не спешил.
      Я прикинулся чайником:
      - Правда? Здесь, в университетском городке? Раньше тут не было.
      Он ответил мне твердым взглядом:
      - Нет, сэр, вы в Даунтауне. И комендантский час начинается здесь ровно в двадцать один ноль-ноль.
      Я небрежно пожал плечами:
      - Извините. Я не совсем ясно представлял себе ситуацию. - Я попытался изобразить извиняющуюся улыбку. - В следующий раз буду обязательно иметь в виду.
      Он вдруг сказал свысока:
      - Что-то ты, папаша, вымазался, как хрюшка. Упал, что ли?
      Папаша. Мне тридцать три, и этот Повелитель Турникета отлично это знал. Если у меня кое-где пробивалась седина, так это потому, что я многого навидался за последний год без месяца. Хотел я ему сказать, дескать, я такой старый, что еще помню времена, когда Билль о правах что-то значил, но решил приберечь сарказм до другого случая. А то этому юному Гиммлеру только дай повод, вмиг засадит под арест за нарушение комендантского часа. Полицейское досье у меня чистое, и у него ничего на меня не было, но в графе "профессия" он прочел: "журналист". У него на лице было написано, как мало снисхождения найдется для репортера "Биг мадди инкуайрер".
      - Что-то вроде этого, - бросил я небрежно, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Б.Дуглас не ответил: он ждал продолжения.
      - Я хотел перескочить водосток в нескольких кварталах отсюда, - добавил я. - Получилось не совсем. - Я пожал плечами и попытался изобразить улыбку пьяного, которому море по колено. - Не всегда все получается.
      - Угу. - Он продолжал меня изучать, и в монокле отсвечивали уличные фонари. - Где, говорите, вы были?
      - В университетском городке, - ответил я. - Ходил к приятелям. Мы там собрались... и малость, похоже, перебрали.
      Алиби было хорошее. Университетский городок был отсюда в нескольких кварталах; именно там мы, либеральные типы, обычно и сшивались, слушая старые компакт-диски "Перл Джем", покуривая травку и ностальгически вспоминая времена Билла Клинтона. Может быть, он принял меня за загнанного камнями в канаву рок-критика, впавшего в раж при виде американского флага.
      Вдали я услышал рокот приближающегося поезда - последнего на Красной линии, который останавливался на станции Форест-парк. Если обер-лейтенант Дуглас хотел найти причину меня забрать, то - теперь или никогда. В конце концов он ведь должен будет потом подать рапорт.
      Мальчик тоже это знал. Задумчиво протер край удостоверения двумя пальцами раз, другой. Протянул его мне:
      - Спокойной ночи, мистер Розен. Постарайтесь не попадать в неприятности.
      Я подавил мощный импульс стать "смирно" и щелкнуть каблуками.
      - Спасибо вам, - пробормотал я. Он наклонил голову и отступил в сторону. Отсвет головных огней поезда уже мелькнул на рельсах, когда я, выдернув проездную карту из сканера, толкнул турникет и побежал к платформе по цементным ступеням.
      Поезд затормозил, от контактного рельса полетели искры. Пара моих будущих спутников поднялись со скамеек и с интересом на меня глянули. Одна из них - пожилая чернокожая дама в мокром матерчатом пальто с пластиковым пакетом супермаркета "Диллард", где явно хранилось все ее имущество, спросила:
      - Почему он вас остановил?
      В это время двери вагонов разъехались, и мы вошли внутрь. Я секунду подумал и ответил:
      - Ему не понравился мой вид.
      Ответ был честным. Она медленно наклонила голову:
      - Аналогично. Теперь вы знаете, как это бывает.
      Мы сели и стали ждать, когда поезд отправится дальше.
      Я ехал по Красной линии к центру города. На Центральном Вест-Энде много народу вошло и вышло, большинство - в больницу "Барнс" или оттуда. Мой вагон был наполовину пуст. Пассажиры почти все в промокшей одежде. Поезд был наполнен кашлем и чиханьем, и компьютерный голос, объявлявший станции, еле пробивался сквозь этот фон. Весь поезд похож на передвижное отделение простудных заболеваний; несмотря на то что около больницы поезд останавливался, пассажиры как-то проскочили мимо всех бесплатных прививок, которые были нам гарантированы от щедрот ВЧР. Но это, в общем, неудивительно: вся прочая обещанная федеральная помощь тоже как-то ухитрялась проезжать мимо нас.
      В окнах поезда мелькали пустыри, где когда-то стояли дома из неусиленного кирпича и цементного раствора, улицы, перекрытые рогатками, потому что их середина провалилась в древние водостоки или выбранные глиняные разработки, лачуги, слепленные из обломков гофрированной стали и ломаной фанеры. Из машин на улицах - только броневики, но там и сям попадались люди, притаившиеся в дверях обреченных домов. Ночью сюда приходили мусорщики - подростки со стальными прутьями, кравшиеся вдоль разрушенных складов и разгромленных магазинов в поисках чего-нибудь, что можно толкнуть на черном рынке.
      Поезд выехал из зоны разрушений и грохотал в кварталах между Даунтауном и спальными районами. Около станции "Юнион" он остановился, но платформу "Аудитория" проехал не тормозя, потому что такой платформы больше не было. Сама аудитория "Кайел" выстояла землетрясение, но на месте бывшего "Сити-Холла" и городской тюрьмы теперь пустыри - ничего кроме битого кирпича, обломков бетонных блоков с торчащими трубами и осколков стекла. Огромные кучи мусора, ждущие вывоза.
      Вот уже показались небоскребы Даунтауна со светящимися окнами, арка шлюза над шпилем купола старого здания суда штата - электрической радугой горели в ней отражения городских огней. Какую-то минуту или две разрушений не было видно. Как будто не случилось в городе никакого землетрясения и все мирно и спокойно.
      Поезд взвыл на повороте к стадиону Буша, и иллюзия исчезла. В вагоне стало тихо - все замолчали и старательно отвернулись от левого крыла стадиона. Сам стадион все еще стоял, из его чаши выплескивались отблески света, и можно было поклясться, что там идет очередной бейсбольный матч. Но поезд въехал на станцию "Стадион", и ряды колючей проволоки над бетонными блоками, преграждающими вход на нижний ярус, говорили о другом.
      На скамейках платформы подземки расселась группа солдат ВЧР. Кто-то из них посмотрел на наш подъезжающий поезд, и пассажиры поспешно отвели глаза в сторону. Двери открылись, но никто не вошел и никто не посмел выйти. Поезд пошел дальше, и только когда он вошел в туннель и стадион скрылся из виду, раздался общий вздох облегчения.
      Стадион Буша был сейчас не таким местом, куда хочется прийти. Конечно, люди туда ходили, но редко по своей воле. Ходили слухи, что попадавшие туда люди часто не выходили обратно.
      Впрочем, сам я об этом только слышал.
      Через несколько минут поезд выкатился на угол Восьмой и Пайн-стрит узловую подземную станцию Метролинка. Здесь я вышел и по эскалатору перешел с Красной линии на Желтую. На станции было холодно, ветер отдувал в сторону пластиковое полотнище, закрывавшее брешь в потолке, и гулял по перрону. Два парня из ВЧР курили сигаретки, прислонясь к строительным лесам, и оглядывали проходящих. Я постарался не встречаться с ними взглядом, но они уже и без того занялись от скуки случайным бродягой, вздумавшим покемарить на цементной скамейке.
      Я успел вскочить на собиравшийся отходить поезд Желтой линии. Это сегодня был последний поезд в южном направлении, и если бы я его упустил, пришлось бы мне объясняться с патрулями, пробираясь домой под дождем через Даунтаун. В такие минуты я вспоминал свой старый автомобиль, но при разводе семейные колеса достались Марианне. Вместе с домом, сберегательным счетом и приличной частью моего чувства собственного достоинства.
      Поезд был почти пуст, что неудивительно. Большинство районов южной стороны попадали под комендантский час с девяти вечера до шести утра, и потому все умные люди сидели по домам - у кого дом остался, конечно. Через пролет от меня сидела девочка лет четырнадцати в поношенной яркой штормовке. Она свернулась на сиденье, обхватив колени руками, и вроде бы говорила сама с собой, но я не слышал о чем. На переднем сиденье вагона дремал какой-то черный парень в надвинутой на глаза шерстяной кепке. Голова у него моталась с боку набок в такт движениям поезда; он открывал глаза, обводил взглядом вагон и засыпал снова. Бородатый краснорожий патриот читал потрепанный триллер в бумажной обложке и слегка шевелил губами, вникая в смысл. Истощенный старый чудак, глядевший на меня в упор, пока я не отвел глаза. Толстая дама с дешевым серебряным распятием на шее и жуткой улыбочкой. Обычный набор типов поздних пассажиров.
      На моем сиденье больше никого не было. Поезд вышел из туннеля, еще раз показался город. На минуту я, глядя сквозь затуманенные дождем стекла, почувствовал рядом чье-то присутствие.
      Мне было страшно повернуться и увидеть то, что не могло отразиться в стекле: маленький мальчик в красной нейлоновой куртке "Кардиналов", старательно заполняющий турнирную таблицу и собирающийся с духом, чтобы спросить, можно ли будет ему играть в Детской Лиге в следующем сезоне, которого он не увидит.
      - _А можно мне будет играть за Детскую Лигу в следующем году?_
      Черт бы побрал этот поезд.
      - Потом, Джейми, - шепнул я в окно. - Только не сейчас, ладно? Я очень устал.
      Призрак исчез, будто его и не было, оставив меня с воспоминаниями о счастливых днях до 17 мая 2012 года.
      Вспомним еще раз Иерихон.
      Предупреждений, что однажды на Среднем Западе случится большое землетрясение, хватало. Геологи годами не уставали повторять, что разлом под Нью-Мадридом - не миф, что это - заряженное ружье со взведенным бойком. Их мрачные пророчества подтверждались сведениями из истории. В 1811 году землетрясение в 8,2 балла по не существовавшей тогда шкале Рихтера опустошило долину реки Миссисипи, сметя поселения пионеров от Иллинойса до Канзаса. Легенды говорят, что сама Миссисипи во время землетрясения потекла вспять. Толчки отмечались от Нью-Йорка до Филадельфии, а в Чарльстоне в Южной Каролине звонили сами по себе колокола.
      Много было еще предвестников катастрофы, малых и больших землетрясений от 5 до 6,2 балла по шкале Рихтера между 1838 и 1976 годами, и все они были вызваны сейсмическим разломом длиной в двести километров между Арканзасом и Миссури, с центром в небольшом городе Нью-Мадрид в Миссури. Иногда землетрясения рождались в "каблуке" Миссури, как землетрясение 1909 года на реке Уобаш между Иллинойсом и Индианой, но большинство толчков случалось в районе слияния рек Миссури и Огайо, и даже во время самых малых землетрясений дрожали каминные трубы, падали крыши и иногда погибали люди.
      Но город, несмотря на геологические и исторические свидетельства, продолжал жить под не приведенным в исполнение приговором, и большинство горожан Сент-Луиса старались не вспоминать, что живут чуть севернее яблочка мишени.
      В августе 1990 года один шарлатан из Мехико-Сити по имени Айбен Браунинг вызвал панику, заявив, что большое землетрясение состоится с шансами пятьдесят на пятьдесят между первым и пятым декабря. Его предостережения, основанные на шатком фундаменте общих рассуждений с учетом солнечных пятен и движения Луны; были высказаны во время выступления перед группой бизнесменов Сент-Луиса, а голодная до сенсаций местная пресса раззвонила на весь город. Вышло так, что за предсказанием Браунинга последовало в сентябре небольшое землетрясение с эпицентром в Кейп-Жирадо. Разрушений было мало, но население, и без того взволнованное войной на Ближнем Востоке и шаткостью национальной экономики, вошло в раж.
      В течение трех месяцев идиотизма Сент-Луис готовился к катастрофе. Пик паники пришелся на среду, когда были закрыты школы, отмобилизованы пожарные, а толпы горожан повалили за город, взяв отпуска. Когда же предсказание не оправдалось - как и должно было случиться, поскольку прогнозы землетрясений по ненадежности могут сравниться только с прогнозами экстрасенсов, - Сент-Луис невесело над собой посмеялся и тут же постарался забыть все, что узнал о том, как готовиться к землетрясению.
      Айбен Браунинг вскоре умер, не успев даже прокомментировать свое апокалиптическое предсказание. От этого город еще больше преисполнился самоуверенности. Гражданские учения по поведению во время землетрясения больше не проводились - все помнили панику девяностого года, и жители Сент-Луиса еще раз утвердились в спокойном, надежном восприятии мира и в том, что В Нашем Городе Никогда Ничего Не Меняется. Даже лос-анджелесское землетрясение девяносто четвертого года не смогло вывести город из благодушной иллюзии безопасности.
      И так оно и шло следующие двадцать лет. И наши местные высоколобые замечали, часто с удовольствием, что Сент-Луис отстает от времени лет на пять. И все же город, как он ни брыкался и ни вопил, перетащили за шиворот в двадцать первое столетие. Построили новые здания, старые снесли, и Даунтаун мог по яркости уличных огней поспорить с Чикаго. Строительный кодекс пересмотрели в свете стандартов готовности к землетрясениям, составленных в Калифорнии, но тысячи старых домов и частных владений остались, разумеется, как были. Старых бензиновых хрюшек заменили электромобили, поскольку новый федеральный закон запрещал использовать в автомобилях двигатели внутреннего сгорания. Автобусные линии сменились новыми легкорельсовыми дорогами. Местная авиационная промышленность постепенно перешла на изготовление комплектующих космических кораблей вместо выпуска боевых самолетов. Юбки становились то длиннее, то короче, около двухтысячного года исчезли было совсем, за чем последовало такое моральное возрождение, что лишь через несколько лет женщины рискнули не носить жарким летом шерстяные платья от шеи до пола. Экстрофия, интеллектуальные таблетки, изометрия, минималистическое образование и еще полдюжины социологических теорий пришли, ушли и не оставили следа. Город пережил два экономических спада и выжил, но последний заставил правительства графства и города после столетия свар и перебранок снова объединиться; в результате этого брака по расчету родился Метро Сент-Луис - седьмой по величине город Соединенных Штатов.
      Два маленьких землетрясения все же случились; которое посильнее - в 2006 году силой 5,2 балла по Рихтеру. Оно сэкономило городу пару долларов, разрушив кое-какие из предназначенных к сносу зданий в центральных кварталах западной части. Ничего серьезного.
      Но боек был по-прежнему взведен, и однажды, когда никто не ждал, он ударил.
      Тогда я и остался без сына.
      Я очнулся от воспоминаний, когда поезд уже затормозил у следующей станции. Тощий негр, странная толстая дама и еще несколько пассажиров толклись у открывающейся двери, собираясь выйти. Никто не вошел. Я остался один, если не считать девицы-подростка, старого чудака, глядевшего на меня с печальным презрением, и человека с книгой.
      Поезд отправился, и тут старый чудак поднялся с места и пошел в мою сторону. Немедленно с потолка к нему обратился приятный женский голос, который звучал в том же ритме, что и раскачивания чудака в такт вагонной тряске:
      - Поезд находится в движении. Будьте добры немедленно вернуться на свое место. Благодарю вас.
      Он не обращал внимания, пока не нашел место возле меня и не устроился рядом. Еще минуту он продолжал на меня смотреть, потом наклонился через пролет и вцепился потрескавшимися руками в край моего кресла.
      - Покайся в грехах своих! - прошипел он. - Иисус грядет!
      - Я знаю, - очень мягко произнес я. - Я и есть Иисус.
      Несколько, конечно, богохульно, но я здорово устал и озлобился. И Вообще я еврей, и Иисус был евреем, и потому у нас с ним гораздо более тесное родство, чем у сумасшедшего старого сукиного сына, готового заживо съесть любого, не разделяющего его веру ненависти. Как бы там ни было, а это помогло: глаза у него полезли на лоб, челюсть отвисла в невыразимой злобе. Он глянул на меня еще раз и без единого слова пошел к голове поезда, явно стараясь оставить между мной и собой как можно больше пространства.
      Отличный способ.
      - Идите же, плодитесь и размножайтесь, - добавил я ему вслед, хотя не уверен, что он понял этот юмор в стиле Вуди Аллена. Я же, оставшись один, стал вспоминать разговор с негритянкой на ступенях Муни.
      Имелось в виду, что я передам Джону указание встретиться с ней завтра в восемь вечера у Клэнси - то есть в забегаловке "Бар и гриль Клэнси" через улицу от района офисов. Себя она не стала называть, значит, Джон ее знает... но явно не в лицо, поскольку она нас с ним перепутала.
      Итак, как Джон должен был ее узнать? И вообще, почему она не позвонила ему сама, а понадеялась на почти полностью незнакомого человека?
      "Скажите ему: пусть не верит никаким сообщениям". Очевидно, она имела в виду е-мейл или СИ.
      Я припомнил, как она испугалась, когда узнала, что посланное ей сообщение - фальшивка. И что она сказала.
      "О Господи, началось..."
      Что началось?
      Ключом могли быть только слова, которые она мне сказала, убегая от солдат ВЧР. "Рубиновая Ось", - повторил я про себя. Звучало как кодовая фраза, но могло быть и названием стирального порошка, и новым коктейлем. Новая, улучшенная "Рубиновая Ось" с гексахлоридом. Верно, бармен, "рубиновую ось" с каплей лимона. Двойную сделайте, что-то совсем собачий выдался сегодня день...
      Вытащив из кармана Джокера, я положил его на колени и открыл экран величиной с игральную карту и миниатюрную клавиатуру. Переключившись в режим видео, я набрал на клавиатуре: "Вход, данные, поиск, прошу".
      "Ради Бога, Джерри, - ответил Джокер. - Что ты ищешь?"
      "Режим поиска 314: рубиновая ось", - ответил я.
      Сразу же на экране появились песочные часы. Через секунду они сменились изображением Джокера из комиксов с Бэтменом. Фигурка металась по экрану, бешено разбрасывая газовые бомбы во всех направлениях. Я улыбнулся. Это сын Бейли, Крейг - он теперь проходил фазу игры в "Растафарию" и настаивал, чтобы его называли Джах - недавно свистнул мой ПТ, когда я выходил обедать, и перепрограммировал его так, чтобы во время внутренних операций компьютера на экране был этот скринсейвер. Одно время он даже заставил мой компьютер обращаться ко мне голосом Джека Николсона, пока я не потребовал убрать эти звуковые прибамбасы, хотя разрешил ему оставить Бэтмена-мстителя. Могло быть хуже: ПТ Тьернана, Дингбэт, долго разговаривал с хозяином голосом Люси Болл, пока Джон не обещал свернуть Джаху шею.
      Через некоторое время Джокер стал меня развлекать вертящимися на экране колесами. Однако я знал, что за кадром идет серьезное дело. Именно это и значило "режим поиска 314": Джокер обращался ко всем открытым базам данных, доступных по коду региона 314, и искал любое упоминание слов "рубиновая ось".
      Объем работы был неимоверный, и я не удивился, когда стрелка таймера перевалила на тридцать секунд.
      Очень повезло, что Джокер в кутерьме этого вечера не пострадал. Если бы эта маленькая "тошиба" сломалась, Перл у меня бы печень вынул и с колечками лука поджарил. Джокер был не каким-нибудь полуотставным текстовым процессором: он был устроен по принципу нейронной сети и умел отвечать на вопросы, заданные на простом английском языке. А со своим сотовым модемом он мог обращаться к любой глобальной сети - это если бы я согласился оплачивать раздутые телефонные счета за междугороднюю связь.
      Поезд стал снова замедлять ход, подъезжая к моей станции. Внезапно с экрана исчез Король Преступников, и на связь вышел Джокер.
      "Ссылок на фразу "рубиновая ось" не обнаружено. Хочешь, я еще поищу?"
      Трам-тарарам. Это была стрельба по площадям, но я рассчитывал, что Джокер что-нибудь найдет. Завизжали тормоза поезда, я выглянул в окно и увидел приближающиеся огни Пятьдесят пятой улицы. Моя остановка.
      "Нет, спасибо, - набрал я. - Прекрати поиск. Отключаюсь".
      "Отключаюсь. Спокойной ночи, Джерри".
      Я отключил ПТ, сунул его в чехол и положил в карман; поезд тем временем уже въезжал на станцию "Стадион Буша". Долгий оказался вечер, и я уже хотел поскорее попасть в то место, которое называл домом. Встав с сиденья, я пошел к выходу, не обращая внимания на спикер под потолком, требовавший, чтобы я оставался на месте до полной остановки поезда.
      - Покайся, грешник! - прошипел мне старик, когда я с ним поравнялся по дороге к открывающейся двери. Я слишком выдохся, чтобы еще как-то выпендриваться.
      И уж если было в чем покаяться, то прежде всего - перед призраком маленького мальчишки, все еще едущего в этом бесконечном поезде.
      4. СРЕДА, 22:45
      Несмотря на поздний час, мой обычный рейс домой ждал меня на станции. Трехколесник сидел верхом в седле своей трехколесной велорикши на стоянке такси под платформой и читал последний выпуск "Биг мадди инкуайрер". Он едва взглянул, когда я забрался на заднее сиденье.
      - Ты эту видел? - спросил он.
      - Которую? - Я не спрашивал, что он имеет в виду: каждую среду, когда выходил очередной номер "Биг мадди инкуайрер", вопрос бывал один и тот же. Его интересовал только один раздел газеты.
      - Блондинка, - прочитал он громко, - голубоглазая, около двадцати пяти лет, пять футов восемь дюймов, с хорошим характером, ищет компаньона для танцев, чтения стихов, путешествий по ВР [виртуальной реальности] и уик-эндов в Озарке. Некурящий, возраст безразличен. Наркоманов, краснорожих и госчиновников просят не беспокоиться. - Он пожал плечами. Кажется, я подошел бы, коль скоро не проговорюсь о Секретной Службе.
      Трехколесник был тот еще тип: хиппи пятидесяти пяти лет от роду, огромная рыжая бородища, вегетарианская диета и налепленная на задник велорикши переводная картинка "Благодарность мертвых". Казалось, его интересует только спать каждую неделю с новой бабой и сплетать о себе неимоверные небылицы. В разные времена он оказывался то агентом Секретной Службы, то отставным астронавтом из НАСА, то бронзовым призером Олимпийских игр, а то наследником Чарльза А.Линдберга. Я так и не знал его настоящего имени, хотя ездил на его самодельной рикше с тех пор, как восемь месяцев назад переехал в деловую часть города. И никто не знал. В Суларде каждый называл его просто Трехколесник или Трайк.
      Я покопался в памяти, стараясь припомнить всех женщин, заходивших на прошлой неделе в стол частных объявлений.
      - Ага, - сказал я. - Что-то вроде этого я видел.
      У Трехколесника загорелись глаза, и я добавил:
      - У нее здоровенный кадык.
      Он снова помрачнел:
      - Черт возьми. Мог бы и сам догадаться. - Он швырнул газету на пассажирское сиденье рядом со мной и нахлобучил капюшон ярко-красного пончо.
      - Тебя в офис отвезти или домой?
      Я пожал плечами:
      - Давай домой.
      Разницы не было - место было одно и то же, и Трайк это знал. Он заржал, встал на педали и заработал мускулистыми ногами, выводя рикшу из-под платформы на Арсенал-стрит в сторону Суларда.
      Когда мы проезжали перекресток Пятьдесят пятой улицы, низко над нами прогрохотал "Апач" ВЧР, следуя за движением выводящей на запад федеральной дороги. Еще один вертолет. Мой город подвергся вторжению чужаков из космоса, а вместо летающих блюдец они раскатывают на вертолетах. Трайк проводил вертушку взглядом.
      - Вроде сегодня в парке были беспорядки, - сказал он. - Многим башку расколотили. Слыхал что-нибудь?
      - Кое-что, - ответил я. - Знаю, что это правда.
      Я не удивился, что Трайк знает о налете вертолетов на Муни: по улице слова разносятся быстро, особенно если в деле замешаны федералы, но я не хотел добавлять свой кусок в котел сплетен. И вообще о беспорядках в Муни будет в моей колонке на следующей неделе, а хороший репортер не обсуждает незаконченную работу.
      Трайк бросил на меня взгляд через плечо:
      - Ты что-то сегодня не очень говорлив.
      - Устал как собака. - Я откинулся назад, позволив моросящему дождю скатываться по козырьку кепки. - Чего я сейчас хочу - это горячий душ и холодное пиво.
      - О'кей. - Он свернул на Тринадцатую. - Будешь дома через десять минут.
      Мы миновали фасад пивоварни Анхьюзера-Буша - конгломерат зданий, все в лесах, как и большинство уцелевших в городе домов. Даже в это время на кирпичном тротуаре стояла длинная цепочка людей, мужчин и женщин, ждущих, несмотря на погоду и комендантский час, с вечера, в надежде с утра пройти собеседование и чудом получить работу. Пивоварня всего пару месяцев как открылась вновь, восстановленная после Нью-Мадрида. Через железную решетку мне были видны на автостоянке отремонтированные фигуры, украшавшие карниз главного здания до землетрясения: каменный человечек с глиняной пивной кружкой в руках, спокойно сидящий в ожидании, пока подъемный кран водрузит его на место. Его дерзкая ухмылка отмечала единственное веселое лицо, остальные выглядели жалкими и промокшими. Как оно и было.
      Нажимая на педали, Трайк протянул руку к середине руля и включил радио. Он был настроен на КМОКС-АМ, местный филиал Си-би-эс. После бессмысленных коммерсов, рекламирующих то, что все равно никому не по карману, начались часовые новости.
      "Войска армии США продолжают прибывать по воздуху на границу Северной Калифорнии после сделанного на прошлой неделе заявления правительств штатов Вашингтон и Орегон об отделении от Соединенных Штатов. Представитель созданного правительства Каскадии, размещенного в Сиэтле, заявляет, что войска бывшей Национальной Гвардии перекрыли все основные магистрали, ведущие в Вашингтон и Орегон. Пока не сообщается о враждебных действиях ни одной из сторон, но представитель Белого дома по связи с прессой Эстер Бутройд информировала, что президент Джорджио не намеревается признавать претензии Каскадии на независимость".