Преследуемая земля (№1) - Кольцо Харона

Эта доктрина была словно специально создана для изгоев и неудачников, превращая их изгойство в непонятое глупым миром геройство. Она давала пурпуристам ощущение превосходства и уверенность в том, что понять и оценить их могут лишь такие же, как они, пурпуристы.

Именно гнев на все и вся и привлек безумного наследника сумасшедшего королевства.

Как и все новообращенные приверженцы Обнаженного Пурпура, Джаспер Красноглазый должен был завещать Движению все свои земные богатства. Так Движение Обнаженного Пурпура стало полноправным обладателем собственной территории.

К тому времени, как в Тихо поселились пурпуристы, колония, строго говоря, уже несколько десятилетий не считалась тюрьмой, но правительство Лунной республики продолжало придерживаться испытанной политики: въехать в Исправительную колонию Тихо мог каждый, но выезд оттуда был сопряжен с огромными трудностями. Даже спустя сто лет это правило действовало практически без исключений. По существу Тихо все еще была тюрьмой. Республика отнюдь не собиралась менять свою политику ради кучки психов, живущих в космическом доме.

Тем не менее пурпуристы провозгласили себя освободителями. Въехав сюда, они приняли бразды правления и официально переименовали местность в Пурпурную исправительную колонию Тихо. Новое название как в зеркале отразило противоречия, что бросались в глаза и в самом городе.

Живя бок о бок на территории прежней тюрьмы строжайшего режима, обнаженные пурпуристы и бывшие каторжники были обречены на вражду. В первый же год их совместного существования количество убийств резко подскочило, достигнув небывалой даже здесь величины. Но, к общему удивлению, чаще погибали бывшие заключенные. Пурпуристы завоевывали уважение своей живучестью и приверженностью к своим порядкам, и страсти понемногу улеглись.

Родители Марсии познакомились в Пурпурной исправительной колонии Тихо, отец — сын каторжников, мать — одна из самых воинственных руководительниц крыла пурпуристов, проповедовавших ненасильственную агрессию. Марсии пришлось бы очень сильно напрягать память, чтобы вспомнить что-либо, кроме продолжавшегося все ее детство, нередко переходящего в скандал спора между отцом и матерью, постоянно обвинявших друг друга во всех смертных грехах. У пурпуристов подобные словопрения почитались искусством, и Марсия, как любой ребенок, не видящий других примеров, считала их нормой.

В строгом соответствии с разработанной Обнаженным Пурпуром философией образования отрочество внесло в жизнь большее разнообразие. Убойные дозы любви, перераставшей в беспричинную злобу; всепоглощающее внимание, внезапно сменявшееся полным безразличием, — Обнаженный Пурпур воспитывал при помощи нервных потрясений, и вынужденная жить в этой атмосфере юная Марсия получила всего сполна.

Однажды она провела целое лето (или, вернее, тогда должно было быть лето, но инженеры-метеорологи решили, что времена года — буржуазное изобретение, и намертво заклинили терморегуляторы на 20 градусах Цельсия) под серым каменным куполом заброшенного исправительного лагеря, сея мертвые семена в бесплодную — она это точно знала — землю.

Марсия не помнила всех подробностей той смеси нигилизма и диалектики, которую должна была постичь на собственном опыте, но главное она затвердила на всю жизнь; главным же было положение о тщетности всех усилий — краеугольный камень мировоззрения Обнаженного Пурпура. Все было направлено на осознание этой тщетности. И тяжелым физическим трудом пурпуристы занимались тоже не ради результатов, а для того чтобы доказать себе, что работать бесполезно, бессмысленно.

Все, что осталось в памяти Марсии от этого лета, — сплошной серый цвет. Серый цвет и вялая, обреченная покорность судьбе. Безрадостный серый купол каменного неба. Холодный серый свет осветительных дирижаблей, висящих над головой, подобно покачивающимся в волнах дохлым медузам. Серая неудобренная лунная почва, при малейшем колебании воздуха вздымавшаяся серой пылью. Серая, удушающая жажда, которая непрестанно мучила учеников, пока они двигались вдоль прямых, как лезвия, грядок, бросая в землю мертвые семена.

И серая, пульсирующая боль в плечах, последствие нескончаемых сельскохозяйственных упражнений в три погибели…

Она выросла, испытав все прелести Обнаженного Пурпура, среди которых были и правда во лжи, и умеренность в крайностях, и ненасильственный бунт… Бесконечные споры с не желавшими перестраиваться заключенными казались еще одной стороной тамошней жизни, превращавшей ее в унылую нелепость. Принудительное гедонистское обжорство и пьянство сменялись полуголодным существованием. Любой художник, которого сегодня прославляли, мог быть уверен, что завтра его начнут поносить. От полиции требовалось при случае нарушать закон, а обычным наказанием за большинство преступлений было отбывание срока в должности полицейского. Почините разбитую машину без разрешения, украдите что-нибудь у соседа, не оставив эквивалента взамен украденному, оденьтесь, как это принято в нормальном мире, и по приговору суда вы станете полицейским.

С возрастом Марсию поджидало новое испытание. Ее мучил непрерывный страх, что вот-вот снова объявят День оргий, и она молилась о продлении Месяца безбрачия.

И все же, несмотря на пережитое, Марсия Макдугал неизвестно почему прониклась уверенностью, знала, что мир подчиняется разуму.

Во многом именно потому она и полюбила Джеральда и вышла за него замуж. Она не разделяла его религиозных убеждений, но для нее было утешением, что у него вообще есть убеждения.

Но Джеральд исчез вместе с Землей. У Марсии похолодело в груди: это случилось, и от этого никуда не деться. Усилием воли она вновь попыталась отвлечься от мыслей о Джеральде и сосредоточиться на поисках выхода.

— Мы что-то упустили, — твердила себе Марсия. Она что-то упустила. Она упрямо верила, что есть какой-то ключ к разгадке, все дело в нем, и никакие доводы рассудка не могли ее переубедить. Это душа подавала сигнал надежды.

Стоп, Марсия. Сигнал. Вот именно. Сигнал на волне двадцать один сантиметр. Макджилликатти совершенно упустил, что сигнал искусственный — не случайный всплеск, а именно сигнал, послание. Марсия ошарашенно села на кровати.

Пусть Макджилликатти не обратил внимания, но неужели не нашлось кого-нибудь посообразительнее? Наверняка такие нашлись.

Но пытался ли кто-нибудь из них расшифровать это послание? Сможет ли это сделать? Знает ли как? Марсия вспомнила, как училась в аспирантуре Лунного технологического института, где встретила Джеральда. Они познакомились на лекции по ксенобиологии, курс начинался с краткой темы, посвященной теории коммуникации и возможных методов связи с пришельцами. Аспирантам надлежало быстренько покончить с ней, чтобы, не отвлекаясь больше на пустяки, перейти к анализу плесневых грибков.

Теория коммуникации. В ее основе лежит мысль о том, что существует набор первичных понятий, известных цивилизации. Формы связи, основанные на использовании этих понятий, должны быть доступны любой другой цивилизации. Марсия встала, подошла к пульту управления и запросила справочные данные.

Она знала, что перед ней безумно сложная задача. Если этот сигнал действительно чужое послание, то его язык никому не известен.

Впрочем, может случиться и так, что все это сотворила кучка обыкновенных сумасшедших, которых видимо-невидимо развелось за последнее время в Солнечной системе, дорвавшихся до какой-нибудь технической новинки. Например, Восьмитысячники пересчитали знамения, снова сложили их по восемь и обнаружили ошибку в своих вычислениях даты Судного дня. Допустим, этот день настал, и они решили помочь Страшному суду свершиться. Или какая-нибудь банда технарей придумала способ захватить Землю заложницей. Это кажется невероятным, но все случившееся еще менее вероятно. Если всему виной происки людей, то и тогда сигнал на волне двадцать один сантиметр, должно быть, очень замысловато зашифрован. Если же этот сигнал связан с пришельцами, то его шифр, по всей видимости, разгадать будет еще труднее.

Глупо вот так, без подготовки садиться за компьютер в безумной надежде решить сложнейшую задачу. Все равно, что попытаться за один день раскрыть тайну Розеттского камня.

Правда, Марсия обладает несколькими явными преимуществами перед Шампольоном[5] и другими исследователями Розеттского камня. Эти преимущества связаны с компьютерами. В ее распоряжении усовершенствованные по последнему слову техники аналитические программы распознавания образов, возможность подключения к главной компьютерной сети ВИЗОРа. Сигнал на волне двадцать один сантиметр похож на двоичный, как будто состоит из ряда нулей и единиц — такой как раз пригоден для компьютерной обработки.

Но даже если предположение Марсии верно, на расшифровку уйдут месяцы, а возможно, и годы.

Если бы вместо того, чтобы слепо тыкаться в разные стороны, пытаясь хоть что-то сделать и подсознательно стремясь заглушить подступавшее отчаяние, Марсия трезво оценила положение, она бы это поняла и не взялась за это дело.

Смешно было даже пытаться.

Но самое смешное было в том, что спустя четверть часа после того, как Марсия села за работу, она уже разгадала смысл этого послания.

11. Люди вызывают демонов

Койот Уэстлейк проснулась на полу в углу каюты космического дома, голова у нее раскалывалась. Что же она пила вчера вечером, черт побери? Она лежала не шевелясь и напряженно вспоминала прошлую ночь. «Ах, да, — дошло до нее, — мне нечего выпить. Я уже несколько недель не пила спиртного». И по вполне понятной причине: ни в космическом доме, ни на корабле его не осталось ни капли.

Что-то определенно не так. Рефлексы опытного пьяницы научили ее всякий раз, когда она просыпалась на полу, оценивать положение, не двигаясь и не открывая глаз. В противном случае начнется ужасное головокружение, особенно если ты в невесомости. Она лежала неподвижно, с закрытыми глазами, и старалась вспомнить вчерашнее.

Если вечером она не пила, значит, это не похмелье. Она легла спать рано, трезвая как стеклышко и даже в хорошем настроении. Тогда что, черт возьми, произошло? Нет, с закрытыми глазами не разберешься.

Койот осторожно приоткрыла один глаз, потом другой, и взгляд ее с изумлением уперся в переднюю переборку — далеко от койки, в противоположном конце каюты. Койот лежала у стены лицом вниз. Она почувствовала, что нос у нее болит и лоб тоже. Наверное, она ударилась лицом о стену. Это, по крайней мере, объясняло бы ушибы, но почему ее забросило так далеко? Может, ей приснился кошмар, она резко дернулась и вылетела из постели? Но движение должно было быть слишком уж резким, чтобы она ухитрилась отлететь так далеко. Даже в невесомости.

Поворачиваясь осторожно, чтобы избежать тошноты, которой она все еще опасалась, Койот обеими руками оттолкнулась от переборки. Отдалившись от стены, она на мгновение застыла, а в следующую секунду с ужасом поняла, что падает обратно. Она успела перекувырнуться в воздухе, чтобы приземлиться, хоть и неуклюже, на собственный зад, а не шмякнуться лицом о пол. Падение в невесомости? Невесомости больше не было. Койот прикинула в уме силу тяжести, та была приблизительно в 1/20 земной нормы.

Койот сидела, в полном недоумении уставясь на повернувшуюся на девяносто градусов каюту. Кормовая стена, к которой была прикреплена койка, теперь стала потолком. Койот осмотрелась — по передней переборке, на которой она теперь сидела, были рассыпаны обломки свалившейся аппаратуры. Постель удерживали зажимы, а то она бы тоже упала. Койот подняла руку и нащупала шишку на макушке. Должно быть, ее чем-то долбануло по голове.

Она встала как можно осторожнее и задумалась. Когда она ложилась спать, космический дом был пришвартован к астероиду АС125ДН1РА45, обломку скалы, менее полукилометра в диаметре, слишком маленькому, чтобы создать хоть сколько-нибудь ощутимое поле тяготения. Самое большее, на что он способен, это одна десятитысячная земной нормы. А теперь Койот вдруг оказалась в поле тяготения в сотни раз сильнее. Что же происходит?

Дом представлял собой цилиндр около пятнадцати метров в длину. Теперь длина стала высотой. Койот стояла на дне цилиндра и смотрела вверх. В среднем отсеке помещался воздушный шлюз. Там же были два иллюминатора, один, в воздушном шлюзе, выходил на астероид, а другой, в переборке напротив, — в космос. То, что не позволяли увидеть иллюминаторы. Койот могла наблюдать при помощи наружной камеры с дистанционным управлением. Рычаги управления были вмонтированы в стену рядом с воздушным шлюзом.

Со второй или третьей попытки Койот удалось подпрыгнуть достаточно высоко, чтобы зацепиться за воздушный шлюз и привязать себя предохранительными ремнями, которыми обыкновенно крепился груз. Сперва она посмотрела в иллюминатор, выходящий на астероид, и вздохнула с облегчением. Темная глыба РА45 была на месте. Койот узнала не только суровый пейзаж, но и свое горное оборудование. Она готовилась бурить скважину в астероиде.

Потом Койот заглянула в другой иллюминатор, и ее кольнуло предчувствие беды. Чего-то тут недоставало. Чего? И вдруг она чуть не закричала от охватившего ее ужаса. Ее корабль! «Девушки из Вегаса» не было на месте. Она оставила «Девушку из Вегаса» на орбите, точно соответствующей орбите РА45. За время сна корабль не могло отнести так далеко, что он исчез из виду.

Неужели она проспала черт-те сколько? Койот посмотрела на часы и сверила их с хронометром космического дома. Она даже посмотрела, какое сегодня число, чтобы удостовериться, что не проспала целые сутки. Нет, всего несколько часов. Где же ее корабль? Она до рези в глазах напрягла зрение и только после этого сумела различить огни «Девушки»; расстояние до нее было более чем приличным.

Койот сняла с подставки радиолокационное ружье и через направленный в космос иллюминатор нацелила его на эти огни. Это был маломощный переносной прибор, не рассчитанный на большую дальность. Обычно Койот пользовалась им, чтобы установить расстояние до астероида и его скорость. Она поймала мигающий импульс и нажала на спусковой крючок.

Ружье дважды весело просвистело, дав знать, что оно засекло расстояние до цели и скорость. Койот взглянула на экран дисплея и открыла рот, ничего не понимая. «Девушка из Вегаса» находилась от астероида более чем в ста километрах и продолжала удаляться со скоростью триста метров в секунду.

Но стоп. С чего-это она взяла, что движется именно ее корабль? Следящее устройство показывает лишь относительную скорость, а не ту, с которой движется предмет. Койот опять выглянула в иллюминатор и нашла в пространстве трехламповый маяк, который оставила на астероиде РА46, где вела предыдущие разработки. Койот выругалась про себя — РА46 находился не там, где раньше. Она послала в сторону астероида импульс радиолокатора и получила, в сущности, ту же скорость. По отношению к РА46 «Девушка» оставалась на месте. Значит, двигался не корабль, а эта чертова скала. Она перемещалась со скоростью около тысячи двухсот километров в час относительно корабля! Но как, черт возьми…

Она попала вовсе не в поле тяготения, это просто ускорение в 1/20 «g». Койот знала, что скорость может нарастать бешеными темпами даже при умеренном ускорении. Пусть так, но когда Койот обдумала этот вопрос, ее поразили результаты. Если принять цифру 1/20 «g», значит, астероид ускоряется всего-то десять или одиннадцать минут. Больше всего Койот пугали цифры.

Каким же, черт побери, образом мертвая скала может так быстро ускоряться? Как она вообще может ускоряться? Если бы ее разгонял какой-нибудь корабль, Койот наверняка обнаружила бы его. Потребовались бы ядерные двигатели в два раза мощнее, чем ее космического дома, она бы наверняка почувствовала вибрацию грохочущего РА45. Но и самые лучшие горняки, которые иногда перебрасывали свои астероиды на более удобные орбиты, никогда не поднимали ускорение выше одной-двух сотых g. Чуть больше — и вибрация становится такой сильной, что грозит расколоть тяжелый астероид на мелкие куски.

И тем не менее РА45 мчался сейчас со скоростью, в три раза большей, чем предельно допустимая, и даже не подрагивал. Койот висела в воздухе, прикрепленная предохранительными ремнями, и, совершенно сбитая с толку, пялилась на крошечный пульт управления радиолокационного ружья.

Ее охватывал страх. Она арендовала казенный космический дом. Здесь не было достаточно мощного радиопередатчика, чтобы позвать на помощь, здесь не было даже аварийного отсека. А корабль свой она, похоже, потеряла безвозвратно. Теперь она намертво привязана к проклятому астероиду, и без чужой помощи ей отсюда уже не выбраться.

К каким же чертям собачьим движется эта скала?

И кто тянет ее за собой?

Ларри сидел один в Четвертой диспетчерской, уставившись в пустоту.

Сообщение с Луны не допускало разночтений: Земля вернулась в виде черной дыры.

Черная дыра. Удар следовал за ударом, один тяжелее другого.

Ларри вспомнил Поллианну[6], которая отказывалась верить в дурные вести. Он спрашивал, как Земля могла исчезнуть, не оставив обломков? Пожалуйста, вот ответ. Очень просто. Достаточно, чтобы планету затянуло в черную дыру. И каким-то невероятным образом его треклятая волна это сделала.

Ларри стиснул подлокотники кресла. Он обязан был знать, каков будет исход, должен был его предсказать. Вместо этого, когда Сондра заговорила о черной дыре, они с Уэблинг на нее зашикали. Просто они не решились посмотреть правде в глаза.

Теперь следует говорить не о пропаже Земли, а о ее разрушении, как это ни горько. Нечего хвататься за соломинку в надежде, что планета загадочным способом сдвинулась с места.

Но его доводы казались такими логичными, его рассуждения такими разумными.

Теперь это не имеет значения. Хороши ли, плохи ли его теории, они не соответствуют действительности, они ошибочны. Гравитационный луч вызвал катастрофу, Земля превратилась в черную дыру, точка. Родная планета уничтожена. Подробности еще не ясны, но в смысле события сомневаться не приходится.

Кто на станции способен адекватно воспринять эту новость? Как можно ее воспринять? Ларри оцепенел, потрясение будто пригвоздило его к креслу. Ну а как реагировать? Ничего тут успокоительного не придумать. И ничего уже не вернуть.

Волей-неволей Ларри думал и о своем положении. Оно немного отличалось от положения Сондры или доктора Уэблинг. Это он держал палец на кнопке. Это он задумал эксперимент и осуществил его. И основная ответственность за это преступление (а как еще назвать то, что он сделал?) лежит на нем одном. Намеренным или случайным был его поступок, неважно. Этот поступок обрек Землю на смерть, превратил ее в бездонную гравитационную яму, сжал до размеров горошины.

Но, черт возьми, каким образом? Ларри чувствовал, как в глубине его души все восстает против самой этой мысли. Разве гравитационный луч способен учинить такое? Он закрыл глаза и представил себе структуру гравитационного луча, провел его мысленно через схему Кольца Харона, вспомнил и тщательно проанализировал каждый шаг трагического эксперимента. Нет, это невозможно. В природе луча не было ничего загадочного, ничего необъяснимого, не было никаких причин для такого гравитационного возмущения, в результате которого могла бы образоваться черная дыра.

А другие космические тела — как они избежали подобной участи, когда луч коснулся их? Как мог этот луч сокрушить Землю, а Венеру оставить невредимой?

Куда делось поле притяжения Земли на те восемь часов, которые прошли между ее исчезновением и падением Люцифера? Гравитация — производное массы, это просто и ясно. Земля, черная дыра или швейцарский сыр с массой Земли создадут одинаковое гравитационное поле. Оно не должно исчезать, а раз оно исчезло, значит, в течение этих восьми часов на месте Земли ничего не было — ни черной дыры, ни швейцарского сыра.

И почему до сих пор идут гравитационные волны с Луны, да еще визжит этот чертов радиоисточник на волне двадцать один сантиметр? Что это такое?

А как могла Земля за восемь часов отсутствия гравитационного поля набрать пять процентов дополнительной массы? Ларри побился бы об заклад, что черная дыра с массой Земли не способна так быстро поглощать материю. Такая масса не втянется в дыру сразу. Она сначала вытянется в диск, а затем будет с постепенным ускорением втягиваться внутрь. Обломки Люцифера перед его гибелью начали вытягиваться в такой диск. Ларри проверил данные. Никаких сомнений: черная дыра поглощала обломки Люцифера довольно равномерно, в сто раз медленнее, чем нужно было, чтобы прибавить пять процентов массы за восемь часов.

И что это за синие вспышки, во время которых как будто бы из ничего появляются крупные тела? Такое впечатление, что они появляются из черной дыры, но это невозможно. Ничто не может вырваться из черной дыры, в том числе свет, потому-то она и называется черной. Тогда что это за вспышки?

Ларри встал и вышел из комнаты.

Ну, конечно. Возможно лишь единственное объяснение — вспышки сигнализируют о периодически открывающемся отверстии червоточины.

Но начинать все-таки нужно с Луны, с этих таинственных гравитационных волн. И тут может очень пригодиться мощь и универсальность Кольца Харона.

Кольцо Харона не просто ускоритель. Теоретически оно может служить устройством для получения гравитационных изображений, гравитационным телескопом с очень высокой чувствительностью. Такой телескоп способен не только собирать гравитационные волны, он может формировать их образы. Никто никогда не пытался применить его в этом качестве. Ларри решил, что пришло время проверить теорию.

Ему необходим последовательный ряд изображений Луны и окололунного пространства. Приборы на Венере, Ганимеде и Титане воспринимают идущие с Луны гравитационные волны, но не обладают силой и чувствительностью, достаточными для преобразования данных в ясную картину. Гравитационные датчики на Луне, разумеется, совершенно подавлены таинственным излучением. Короче говоря, ни одна из крупных научных станций не может получить нужный образ.

К тому же на этих станциях не работает Ларри Чао (Ларри усмехнулся). Он не был тщеславен, вернее, был не очень тщеславен, но знал себе цену.

Что-то должно генерировать эти мощные гравитационные волны, идущие с Луны. Ларри обязан обнаружить их источник, исследовать его подробно и изучить гравитационные поля вокруг проклятой черной дыры. Еще лучше, если он получит все числовые характеристики дыры. Вооруженный этими данными, он сумеет доказать, что дыра не может быть Землей.

Уже известно, что у дыры не та масса. Этот факт плюс интуиция подсказывали Ларри, что между черной дырой и Землей нет ничего общего. Но это не доказательство, и ему никто не поверит на слово. Он должен с цифрами в руках показать, что характеристики дыры не совпадают с характеристиками Земли, превратись она в черную дыру. Вот тогда все убедятся, что эта дыра вовсе не Земля, точнее, не ее останки.

Ларри засел за переделку Кольца. Два-три часа он доводил модель до ума, и его мысль подтвердилась: преобразование возможно. Это был тяжелый труд, сложные уравнения включали десятки переменных величин. Ларри был неприятно поражен, обнаружив, что работа доставляет ему удовольствие.

В такое-то время. Но что поделаешь, ему всегда нравилось решать мудреные задачки.

И тут ему пришло в голову, что он снова начинает необычную работу без формального разрешения начальства. Правда, директор отдал в их распоряжение все оборудование Станции, и все же… Ларри нажал на кнопку связи с директорским кабинетом.

Из громкоговорителя загремел голос Рафаэля:

— Рафаэль слушает.

— Сэр, это Ларри Чао, я в Четвертой диспетчерской. Я хотел бы поработать с Кольцом в режиме гравитационного детектора и посмотреть, что получится. Кажется, сейчас все равно больше никто не проводит эксперименты…

— Делайте, что хотите, Чао. Бога ради, что хотите, то и делайте. Впрочем, я не понимаю, что можно этим изменить.

Линия отключилась: Рафаэль прервал связь. Услышав в голосе старика безнадежность, Ларри поежился. Рафаэль сдался, смирился с тем, что Земля уничтожена, и впал в отчаяние. А может, старик просто трезво мыслит? Какой смысл что-то делать, к чему-то стремиться?

Но нет, Ларри не таков. Даже если это безумие, надо пытаться что-то сделать. Лучше прослыть сумасшедшим, но бороться, чем сидеть сложа руки, заранее согласившись на проигрыш.

Он начал вычислять нужную ориентацию Кольца.

Автократ Цереры сидел в своем очень скромном кресле, стоящем в очень скромном помещении, и с сожалением рассматривал двух очень встревоженных людей. Он собирался отдать приказ об их казни.

— Боюсь, что у меня нет выбора, — говорил он. — Каждый из вас должен был доказать, почему мне не следует предавать его смерти. И вы не сумели переубедить меня. Передо мной два человека, которые позволили мелкой ссоре из-за прав на разработку астероидов перерасти в еще одну бессмысленную войну. В данном случае права на разработку ни при чем: не они, а ваше самолюбие мешает торжеству справедливости. А Закон Автократа повелевает мне устранять все преграды на пути к торжеству справедливости. Дело закрыто.

Автократ кивнул судебным исполнителям, и те шагнули вперед.

Истец закричал, ответчик упал в обморок. Но судебные исполнители знали свое дело. Через несколько секунд обоих претендентов на разработку астероидов уже тащили в очень скромный, но очень знаменитый шлюз смертников, куда впускали без скафандров. Здесь «преграды», мешающие торжеству справедливости, устранялись в буквальном смысле.

Правосудие, как и многое другое в Поясе астероидов, оставляло желать лучшего; если его и можно было добиться, оно было не высшего качества, чересчур грубое, чересчур суровое и чересчур поспешное. Педантам из Внутренней системы, время от времени посещавшим Пояс астероидов, Закон Автократа казался варварским, жестоким и неправедным. Но для местных жителей, не имевших понятия о другой справедливости. Закон Автократа олицетворял цивилизованность. Во всем обширном, диком, неуправляемом пространстве Пояса астероидов существовало лишь одно место, одно имя, один закон, которым можно было доверять. Пусть он был строг и категоричен, но зато справедлив.

Ибо местные жители знали, насколько огромен Пояс. Закона без принуждения не существует, а там, где плотность населения составляет меньше одного дурака-мизантропа на миллион кубических километров, принудить кого-нибудь к чему-нибудь очень трудно, почти невозможно. На таком громадном пространстве мог затеряться не только закон, но и что угодно.

Здравомыслие, порядок, ответственность, чувство меры — это все хорошо, но откуда им взяться? Легко заболеть манией величия, когда любой может завладеть целой, хотя и маленькой, планетой, надо только до нее добраться. А если у тебя есть собственная планета, почему бы не установить на ней собственный закон и не создать собственную империю? Почему бы не присвоить себе божественное право королей и не начать расширять свою территорию, завоевывая земли соседей?

В Поясе происходили сотни войн между независимыми государствами-астероидами, населением каждого из которых был единственный хозяин-горняк, без лишних раздумий стреляющий в своего собрата. Если умалишенные стремились истребить друг друга, это считалось их личным делом, но здесь возникала куда более серьезная проблема. В войну часто вовлекались посторонние люди — сами того не желая, они просто попадали под перекрестный огонь. Уничтожая зачинщиков этой бессмысленной бойни. Автократ, вероятно, спасал десятки жизней.

Но несмотря на ясность дела. Автократ помедлил, прежде чем вынести решение. Автократ Цереры был очень осторожным человеком. Осторожность вообще была главным качеством обладателей этого места, других на него и не назначали.

От влиятельности Автократа зависели порядок, дисциплина и налаженность жизни не только на Церере, а и во всем Сообществе Пояса астероидов, но на Церере и ближайших спутниках и станциях — особенно. Церера плыла в океане анархии, но даже самые отчаянные анархисты в Поясе астероидов нуждались в том, чтобы на Церере сохранялось стабильное, спокойное и предсказуемое положение, и купцы могли безопасно вести торговлю.

Пусть где-то правила меняются каждый день, но на Церере закон должен быть неизменен. Требования, заверенные в канцелярии Автократа, выполнялись повсеместно, ибо за ними стояли не только Закон Автократа и Правосудие, но и Отмщение.

На Церере заключались лишь честные сделки. И назначались лишь честные цены. Никто даже не пытался ловчить и обманывать другого, потому что Автократ сам рассматривал все дела.

Закон предписывал, чтобы Автократ в каждом случае, идет ли речь о неразрешенных азартных играх, о захвате чужого участка или об убийстве, прежде всего искал причину, которая не позволила бы ему вынести смертный приговор одной или обеим сторонам. Если Автократ не мог или не хотел найти такую причину, осужденные умирали.

У Закона Автократа были длинные руки. Многим обвиняемым выносили приговор заочно, ибо они бежали в страхе предстать перед судом. Но местная поговорка гласила: если Автократ признает тебя виновным, то не скроешься от него и на дне морском (где его взять — море-то?). Охотники за вознаграждение находили виновных повсюду. Нигде не отваживались не подчиниться выписанному Автократом ордеру на арест, и каждый человек, не потерявший головы, понимал — бежать некуда.

Страх перед судом Автократа приводил к тому, что лишь самые достойные истцы дерзали искать у него справедливости, из остальных же лишь ослепленные жаждой наживы, несмотря ни на что, осмеливались искушать свою судьбу. Жалобы подавались редко, их было мало, ибо меч был скор и обоюдоостр.

Но сегодня творилось что-то необычное — Автократа одолевали просьбами. Отовсюду шли радиосигналы о нарушении прав. Опознавательные маяки передвигались с места на место, некоторые исчезали вовсе. Астероиды, помеченные как законная собственность с начатыми разработками, перемещались без ведома владельцев. Решив последнее на сегодня дело. Автократ вышел из судебной палаты и поспешил в личные апартаменты.

Кое-кто из его предшественников в подобной ситуации уже давно пришел бы в ярость от такого массового покушения на законные права. Возможно, они бы уже вызвали судебных исполнителей и отдали приказ о поимке нарушителей, суля за это немалое вознаграждение.