Нурия предприняла попытку завоевать камбуз, ибо, на ее вкус, стряпня Галилео Темпесты оставляла желать много лучшего. Кулинарным новинкам, приготовленным из привычных скудных продуктов, отдали должное все, от капитана до последнего юнги. Дуэнья быстро привыкла к тошнотворным запахам сыра и вяленого мяса, мутной воды и рыбы, которую Галилео Темпеста раскладывал среди корзин с галетами, чтобы вывести долгоносиков. Когда в рыбьих тушах начинали кишеть черви, их меняли на другие, зато галеты оставались в целости и сохранности. Нурия научилась доить корабельных коз. На борту были и другие животные: куры, утки и гуси в клетках, свинья с выводком в загоне, моряцкие талисманы — обезьяны и попугаи — и, конечно, коты, без которых на корабле неизбежно воцарились бы мыши. Нурия стала готовить десерты из молока и яиц. Галилео Темпеста отличался скверным характером и отчаянно сопротивлялся вторжению дуэньи на свою территорию, но та легко нашла на него управу. Когда генуэзец попытался повысить на нее голос, Нурия крепко стукнула его ложкой по лбу и как ни в чем не бывало вернулась к тушеному мясу. Спустя семь часов Темпеста сделал ей предложение. Он заявил, что лечение Амалии возымело действие, что у него отложены девяносто американских долларов, которых хватит, чтобы открыть ресторан на Кубе и зажить припеваючи. Он одиннадцать лет ждал подходящую ему женщину, и совсем не страшно, что она немного его старше. Нурия не соизволила ответить.

Моряки, помнившие первое плавание Диего, не узнавали его, пока тот не обставил их в карты. В море время течет иначе, чем на суше, годы сменяют друг друга незаметно, между ними нет линии горизонта, и матросы не могли поверить, что безбородый мальчишка, пугавший их историями о живых мертвецах, стал мужчиной. Когда успели пройти пять лет? Впрочем, изменившись и возмужав, Диего остался морякам добрым приятелем. Юноша трудился наравне с матросами, больше всего ему нравилось ставить паруса. К вечеру Диего поспешно мылся и переодевался в своей каюте, чтобы предстать перед Хулианой настоящим кабальеро. Моряки в первый же день догадались о чувствах, которые юноша испытывал к Хулиане, и, порой подшучивая над его любовными страданиями, наблюдали за ними со смесью любопытства и тоски по тому, чего у них никогда не было. Девушка казалась матросам неземным существом вроде мифической сирены. Ее безупречная кожа, огромные глаза, воздушная грация не могли принадлежать этому миру.

Подгоняемая ветрами и океанским течением, «Богородица» повернула на юг, к африканскому берегу, миновала Канарские острова, вышла к островам Зеленого Мыса, чтобы запастись водой и свежей провизией для перехода через Атлантику, который мог продлиться три недели в зависимости от ветра. Там путешественники узнали, что Наполеон Бонапарт вырвался из ссылки на острове Эльба и с триумфом вернулся во Францию, а войска, посланные задержать императора по дороге в Париж, перешли на его сторону. Наполеон без единого выстрела вернул себе трон, вынудил двор Людовика XVIII бежать и начал новый поход на Европу. На островах Зеленого Мыса путешественников принял местный губернатор, устроивший бал в честь Хулианы и Исабель, которых ему представили как дочерей капитана. Сантьяго де Леон не хотел вызывать подозрений, опасаясь, что приказ об аресте сестер де Ромеу мог дойти до этих мест. Многие местные чиновники были женаты на стройных и гордых африканских красавицах, которые блистали на балу, одетые с фантастической роскошью. Перед ними меркла даже красота Хулианы, а Исабель и вовсе казалась беспородным щенком. Все переменилось, когда Хулиана, уступив уговорам Диего, согласилась сыграть на арфе. На балу играл настоящий оркестр, но, едва девушка взяла первые аккорды, в зале воцарилась тишина. Две старинные баллады тронули сердца гостей. Остаток вечера Диего провел в очереди с другими кавалерами, жаждавшими потанцевать с Хулианой.

Немного позже, когда «Богородица» развернула паруса и оставила острова позади, в офицерском салоне появились двое моряков и вручили Хулиане подарок капитана Сантьяго де Леона, завернутый в парусину. «Чтобы усмирять ветер и волны», — произнес капитан, галантным жестом снимая покров. Под ним была итальянская арфа в форме лебедя. Отныне по вечерам арфу выносили на палубу и чудесные мелодии бередили сердца команды. У Хулианы был прекрасный слух, и она могла сыграть любую песню, которую требовали моряки. Вскоре матросы достали свои гитары, губные гармошки, флейты и бубны и стали аккомпанировать девушке. Капитан, хранивший у себя в каюте скрипку и прибегавший к ней как к последнему средству долгими ночами, когда лауданум не мог успокоить боль в ноге, присоединился к ансамблю, и корабль наполнился музыкой.

Во время одного из таких концертов морской бриз принес невыносимый смрад. Через несколько минут вдалеке появился силуэт корабля. Капитан приник к подзорной трубе, чтобы убедиться в том, что и так прекрасно знал: это был невольничий корабль. В те времена у работорговцев существовало два способа перевозить товар: слабая связка и крепкая связка. Во втором случае узники плыли в трюме, среди собственных экскрементов и рвоты, словно бревна, в беспорядке скованные цепями, здоровые с больными, умирающими и трупами. Половина умирала в открытом море, остальных доставляли в порт, чтобы покрыть потери выгодной торговлей: выживали лишь самые выносливые рабы, которых можно было продать подороже. Торговцы, предпочитавшие слабую связку, держали рабов в более-менее человеческих условиях, чтобы сохранить в целости большую часть товара.

— Они используют крепкую связку, отсюда и вонь, — заметил капитан.

— Мы должны освободить этих несчастных, капитан! — воскликнул потрясенный Диего.

— Боюсь, друг мой, в этом случае Общество справедливости бессильно.

— Нас сорок человек, мы вооружены, можно напасть на судно и освободить людей.

— Это контрабандисты, они везут рабов нелегально. Как только мы приблизимся, скованных рабов столкнут в воду, и они тут же утонут. И даже если бы мы освободили этих несчастных, деваться им некуда. Их поймали в родном краю, и сделали это африканские работорговцы. Негры продают негров, разве вы не знали?

В море Диего возобновил попытки завоевания Хулианы после вынужденной разлуки во время путешествия с цыганами. На корабле молодые люди жили в разных каютах, однако они могли вместе смотреть на закат и гулять по палубе, любуясь морем, как поступали влюбленные во все времена. Теперь осмелевший Диего нередко обнимал красавицу за плечи или за талию, очень бережно, чтобы не отпугнуть ее. Он полюбил читать возлюбленной стихи знаменитых поэтов, ведь его собственные были столь ужасны, что молодой человек и сам стыдился их. К счастью, Диего догадался запастись книгами перед отплытием из Ла-Коруньи, и теперь они сослужили ему добрую службу. Очарованная изысканными метафорами, Хулиана все чаще протягивала юноше ручку и позволяла долго держать ее в своих руках. И ничего больше, как это ни печально. О поцелуях не приходилось и мечтать, и не потому, что Диего был слишком робок, а лишь по той причине, что влюбленная пара все время была на виду у Исабель, Нурии, капитана и всей команды. Девушка решительно уклонялась от свиданий наедине, поскольку не была до конца уверена в своих чувствах, хотя провела бок о бок с Диего несколько месяцев, а других поклонников на горизонте не наблюдалось. Так она сказала сестре во время одного из откровенных ночных разговоров. Исабель не стала возражать, хотя ее слова могли бы склонить чашу весов в пользу Диего. Однако этого девушке совсем не хотелось. В глубине души Исабель сама была влюблена в Диего с одиннадцати лет, хотя он, само собой, об этом не догадывался. Для него она оставалась лохматой девчонкой с острыми локтями, хотя ей уже исполнилось пятнадцать и за эти годы она определенно похорошела.

Иногда вдали появлялись другие суда, но капитан предусмотрительно избегал встречи с ними, потому что в открытом море его корабль могли подстерегать слишком много врагов, от корсаров до быстроходных американских бригантин, которые охотились за судами с грузом оружия на борту. У американцев, опасавшихся нападения англичан, каждая винтовка была на счету. Сантьяго де Леон не придавал большого значения развевавшимся на мачтах флагам, которые далеко не всегда соответствовали действительности, но не упускал из вида другие опознавательные знаки; он знал все суда, которые можно было повстречать в тамошних водах.

Зимние бури, не раз сотрясавшие «Богородицу», не могли застать команду врасплох, потому что капитан чувствовал их приближение задолго до показаний барометра. Следовали распоряжения убрать паруса, привязать все ценное и запереть животных. Команда выполняла их за несколько минут, и, когда налетал ветер и море начинало волноваться, судно было готово противостоять непогоде. Женщины запирались в каюте, чтобы не намокнуть и не пораниться. Высокие волны перехлестывали борт корабля и сбивали людей с ног; ничего не стоило потерять равновесие и закончить свои дни на дне Атлантики. Когда буря стихала, корабль оставался чистым, свежим и пах деревом, в небе сияло солнце, а линия горизонта превращалась в серебряную полоску. На поверхность поднималось множество рыб, и кое-какие из них попадали на сковородку к Нурии и Галилео. Капитан исправлял курс, матросы устраняли причиненные бурей поломки, и воцарялась ежедневная рутина. Дождевая вода была неслыханной роскошью, ее собирали на расстеленной парусине и сливали в бочонки, чтобы помыться с мылом.

Судно наконец достигло Карибского моря. За бортом проплывали огромные черепахи, меч-рыбы, светящиеся медузы с гигантскими чашами и длинными щупальцами. Стояли чудесные дни, но капитан нервничал. Его больная нога давала знать о перемене погоды. Диего и женщины привыкли к коротким штормам, но не имели понятия о том, что такое настоящая буря. Судно как раз поворачивало на Пуэрто-Рико и Ямайку, когда капитан сообщил, что надвигается страшное бедствие. На небе не было ни облачка, море казалось совершенно спокойным, однако через полчаса все переменилось: свинцовые тучи закрыли солнце, воздух стал вязким и хлынул дождь. Вскоре мглу прорезали первые молнии, а на море поднялись высокие волны, увенчанные пеной. Деревянные борта корабля трещали, казалось, что мачты вот-вот переломятся надвое. Матросы едва успели убрать паруса. Капитан и двое рулевых из последних сил старались удержать судно. Один из рулевых, могучий негр из Санто-Доминго, держал штурвал, не переставая жевать табак, и не обращал никакого внимания на брызги, обдававшие его с головы до ног. Корабль то балансировал на гребне огромной волны, то срывался в бездну. От резкого удара распахнулись ворота загона, и одна коза взлетела, подхваченная порывом ветра, и пропала во мгле. Команда изо всех сил пыталась вести судно, любой промах означал верную гибель. Женщины заперлись в своих каютах, еле живые от страха и качки. Стошнило даже Диего, обладавшего железным желудком; впрочем, он был не единственным, с некоторыми матросами приключилась та же напасть. Юноша думал о гордыне человека, осмелившегося противостоять стихиям; для взбесившегося моря «Богородица» была всего лишь ореховой скорлупкой и в любую минуту могла пойти ко дну. Капитан приказал получше укрепить груз, потеря которого привела бы к неизбежному банкротству. Буря бушевала два дня напролет, и, когда стало казаться, что шторм стихает, в фок-мачту ударила молния. Корабль сотряс страшный удар. Пораженная в самую середину, мачта раскачивалась на ветру несколько мгновений, показавшихся испуганным морякам вечностью, и наконец рухнула в море вместе со всеми парусами, обрывая канаты, и утащила за собой двух не успевших отскочить матросов. От резкого броска судно накренилось, легло на борт и едва не перевернулось. Пробежал капитан, выкрикивая приказания. Тут же несколько человек бросились рубить оставшиеся канаты, которые соединяли рухнувшую мачту с кораблем: задача почти непосильная, когда палуба уходит из-под ног, по лицу хлещет ветер и вокруг беснуются волны. Ценой невероятных усилий матросам все же удалось освободить мачту, и она поплыла прочь, а корабль, переваливаясь с боку на бок, начал восстанавливать равновесие. На спасение упавших за борт людей не было никакой надежды — их поглотили черные воды.

В конце концов волны и ветер немного улеглись, но гроза продолжалась всю ночь. Утром, когда вновь выглянуло солнце, команда смогла оценить причиненный бурей ущерб. Кроме двух погибших матросов было еще несколько контуженых и раненых. Галилео Темпеста сломал руку, но, поскольку кости не прорвали кожу, капитан решил обойтись без ампутации. Он выдал пострадавшему двойную порцию рома, а потом при помощи Нурии вправил ему кости и наложил на руку шину. Матросы откачали из трюма воду и перенесли груз в сухое место, а капитан принял решение пришвартоваться у мыса, чтобы как следует осмотреть судно. Корабль пострадал так сильно, что починить его в открытом море не представлялось возможным. Из-за бури команда сбилась с курса, повернув к северу от Пуэрто-Рико, и капитан решил, что с двумя мачтами и оставшимися парусами они смогут добраться до Кубы.

Без фок-мачты приходилось идти медленно, постоянно откачивая из трюма воду. Бравые моряки не теряли присутствия духа и в худших переделках, но стоило кому-то заметить, что это женщины навлекли бурю, и тут же поползли слухи. Проповедь капитана помогла избежать мятежа, но не смогла сгладить всеобщее недовольство. Матросы больше не желали слушать арфу, отказывались есть стряпню Нурии, а столкнувшись на палубе с пассажирками, отводили глаза. Окрестные воды были опасны, и по ночам судно сильно замедляло ход. Вскоре появились акулы, голубые дельфины и гигантские черепахи, а еще ласточки и пеликаны, на палубу вываливались целые горы летучих рыб, чтобы попасть на сковородку Галилео Темпесты. Теплый бриз и едва ощутимый аромат свежих фруктов напоминали о близости земли.

На рассвете Диего вышел на палубу подышать воздухом. Небо на востоке разгоралось багрянцем, очертания предметов терялись в прозрачной дымке, легкой, словно вуаль. Фонари тускло светили сквозь туман. Корабль проходил между двух островков, поросших мангровым лесом. Судно слегка покачивалось на волнах, и утреннюю тишину нарушал лишь скрип старого дерева. Диего потянулся, вдохнул полной грудью прохладный утренний воздух, чтобы окончательно проснуться, и помахал рулевому, направлявшемуся на вахту. Наступило время традиционной утренней пробежки, чтобы размять затекшие мускулы. Койка была слишком коротка для юноши, и ему приходилось спать в неудобной позе; несколько кругов по палубе были отличным средством, чтобы разогреть мышцы и разогнать тревожные мысли. Закончив пробежку, Диего приступил к ритуалу, который педантично совершал каждое утро: залезть на корабельный нос. Вглядываясь в туман, юноша заметил впереди какие-то неясные очертания. Диего показалось, что это парусник, но точно сказать было невозможно. На всякий случай он решил предупредить капитана. Через минуту Сантьяго де Леон выскочил на палубу, на ходу застегивая одежду и раздвигая подзорную трубу. Ему хватило несколько мгновений, чтобы понять, что происходит, и поднять тревогу, но было слишком поздно: на борт «Богородицы» уже карабкались пираты.

Диего сразу заметил железные крюки, которыми пользовались нападавшие, но рубить канаты все равно не было времени. Юноша метнулся на корму, крикнул женщинам, чтобы они не выходили на палубу, и приготовился защищать их с подаренной Пелайо шпагой в руках. Пираты с ножами в зубах уже прыгали на палубу «Богородицы». Отовсюду бежали вооруженные кто чем матросы, капитан выкрикивал совершенно бесполезные приказы, которых никто не слушал. Вскоре Диего с капитаном пришлось плечом к плечу встретить атаку полдюжины пиратов, отвратительных бестий, заросших волосами, покрытых шрамами и до зубов вооруженных пистолетами и кривыми саблями. Нападавшие сражались храбро, изрыгая проклятия и рыча, словно тигры, но в технике боя они значительно уступали защитникам корабля. Ни один из пиратов не смог бы справиться с Диего один на один, но вчетвером они сумели окружить его. Ранив одного из них, юноша вырвался из тисков, перекувырнулся в воздухе, ухватился за бизань, дотянулся до каната, повис на нем, раскачался и перелетел палубу, не упуская из вида кормы. Хрупкие двери кают, в которых прятались женщины, легко можно было выбить одним ударом ноги. Оставалось лишь надеяться, что у девушек хватит благоразумия не высовываться на палубу. Диего сгруппировался, отпустил канат и, сделав головокружительное сальто, приземлился прямо перед пиратом, который спокойно ожидал его с саблей в руках.

В отличие от остальных головорезов этот человек выглядел настоящим франтом, он был одет в черный камзол с кружевным жабо и манжетами, кушак из желтого шелка, высокие сапоги с золотыми пряжками, на груди у него висела массивная золотая цепь, а пальцы были унизаны кольцами. Это был настоящий красавец, гладко выбритый, с длинными блестящими кудрями, выразительными темными глазами, изящным ртом и насмешливой улыбкой, обнажавшей ровные белые зубы. Окинув его беглым взглядом, Диего решил, что имеет дело с капитаном пиратского корабля. Поприветствовав юношу по-французски, пират сделал смертоносный выпад, но Диего чудом сумел его парировать. Клинки скрестились вновь, и через несколько минут противники поняли, что стоят друг друга. Оба они были великолепными фехтовальщиками. Несмотря на обстоятельства, каждый испытывал удовольствие от схватки с равным по силе соперником, и оба, не сговариваясь, решили, что это будет честная схватка, даже если ей суждено стать смертельной. Их поединок был незабываемым зрелищем, он привел бы в восторг самого Мануэля Эскаланте.

На палубе «Богородицы» кипело сражение. Оглядевшись, Сантьяго де Леон постарался оценить свое положение. Пиратов было вдвое, если не втрое, больше, они были прекрасно вооружены, неплохо сражались и застали команду врасплох. Его люди были обыкновенными моряками с торгового судна, многие из которых поседели на службе и уже подумывали о том, чтобы осесть на берегу и завести семью, и было бы несправедливо, если бы они сложили головы, защищая чужое добро. С чудовищным усилием отшвырнув своих противников, капитан сумел дотянуться до корабельного колокола и подать сигнал к отступлению. Команда подчинилась и побросала оружие под торжествующие крики пиратов. Только Диего и щеголь в черном камзоле продолжали драться, пока юноше не удалось обезоружить противника боковым ударом. Однако Диего недолго наслаждался победой: через мгновение в него уже упирались со всех сторон вражеские сабли.

— Оставьте его, но не спускайте с него глаз. Он мне нужен живым, — приказал пират и тут же обратился к Сантьяго де Леону на безупречном испанском: — Жан Лафит, к вашим услугам, капитан.

— Этого я и боялся. Пират Лафит собственной персоной, — пробормотал де Леон, вытирая со лба пот.

— Я не пират, капитан. При мне корсарский патент Колумбийской Картахены.

— В данном случае это не важно. Что с нами будет?

— Мои люди не причинят вам зла. Мы не разбойники, а деловые люди и никого не убиваем, если в этом нет необходимости. Надеюсь, мы с вами, как два кабальеро, поймем друг друга. Как ваше имя, капитан?

— Сантьяго де Леон, торговый флот.

— Меня интересует только ваш груз, капитан де Леон, оружие и боеприпасы, если я не ошибаюсь.

— Что будет с моей командой?

— Они могут воспользоваться шлюпками. Если повезет с ветром, через пару дней они доберутся до Багам или до Кубы. Кроме оружия на борту есть еще что-нибудь, что может меня заинтересовать?

— Книги и карты… — пожал плечами Сантьяго де Леон.

В этот момент на палубе появилась Исабель, в ночной рубашке и босая, с отцовским пистолетом в руках. Во время схватки с пиратами девушка сидела в каюте, как велел Диего, но, когда выстрелы и звон клинков стихли, она не выдержала и вышла посмотреть, чем закончилась битва.

— Pardieu! Какая красавица… — воскликнул Лафит, увидев девушку.

Исабель вздрогнула и опустила пистолет: еще никто не называл ее красавицей. Лафит подошел к девушке, с учтивым поклоном протянул руку, и она послушно отдала ему оружие.

— Это в корне меняет дело… Сколько пассажиров на борту? — спросил Лафит капитана.

— Две сеньориты и дуэнья, они путешествуют в сопровождении сеньора Диего де ла Веги.

— Очень интересно.

Капитаны уединились, чтобы обсудить условия капитуляции, а пираты, оставив двоих вооруженных пистолетами молодчиков стеречь Диего, отправились осматривать корабль. Заставив поверженных матросов лечь ничком, они обошли палубы и трюмы в поисках добычи, оделили раненых ромом, а трупы бросили за борт. Брать пленных было для корсаров слишком обременительно. Своих раненых они бережно перенесли в абордажные шлюпки и перевезли на пиратский корабль. Тем временем Диего раздумывал, как спастись самому и освободить сестер де Ромеу. Даже если бы ему удалось добраться до девушек, бежать с корабля было практически невозможно. На судне хозяйничала свора пиратов, и Диего задыхался от ярости, представляя, как они прикасаются к девушкам своими мерзкими лапами. В такой ситуации от уроков фехтования было мало толку, требовались хладнокровие, хитрость и удача.

Как водится в таких случаях, Сантьяго де Леон, его помощники и оставшиеся в живых члены команды купили свободу за четверть своего годового жалованья. Матросам предложили присоединиться к корсарам, и кое-кто согласился. Лафит пообещал выплатить долг де Леона: это было дело чести, и того, кто отказался платить, окружали презрением даже самые близкие друзья. Это было честное соглашение. Пассажиры переходили в распоряжение корсара, который надеялся получить за них выкуп. Капитан попытался объяснить, что его пассажирки — нищие сироты, но Лафит заявил, что все равно заберет их: в борделях Нового Орлеана не хватало белых женщин. Капитан умолял отпустить невинных девушек, на долю которых и так выпало достаточно страданий, однако Лафит не пожелал терять свою выгоду, к тому же он считал, что женщинам нравится развлекать мужчин. Капитан с тяжелым сердцем принял условия пирата. Потеря груза ничуть его не огорчила, в глубине души он был даже рад от него избавиться, однако мысль о том, что сестры де Ромеу, к которым де Леон успел привязаться, окажутся в публичном доме, приводила его в отчаяние. Капитан сообщил пленникам об уготованной им участи, добавив, что шанс вернуть свободу есть только у Диего, за которого, несомненно, заплатят выкуп.

— Мой отец заплатит за Хулиану, Исабель и Нурию, если вы пообещаете не причинять им зла. Мы прямо сейчас отправим письмо в Калифорнию, — заверил Диего Лафита, хотя сердце его сжималось от горького предчувствия.

— Почта идет медленно, так что вам придется погостить у меня несколько недель, а то и месяцев, пока я не получу выкуп. В любом случае женщин никто не обидит. Для всех будет лучше, если ваш отец не заставит себя упрашивать, — проговорил корсар, не отрывая взгляда от Хулианы.

Женщины, едва успевшие накинуть одежду, испуганно жались друг к другу при виде вооруженных головорезов, раненых и множества пятен крови вокруг. Хулиана, впрочем, дрожала не только от страха, но и от волнения, которое вселял в нее пристальный взгляд Жана Лафита.

Наведя дощатые мостки между двумя кораблями, пираты начали грузить на свою бригантину все, что смогли найти на захваченном судне, включая скотину, бочонки пива и запасы окорока. Можно было особенно не спешить, ведь «Богородица» теперь была собственностью Лафита. И все же пираты торопились, потому что торговое судно на глазах погружалось в пучину. Капитан де Леон демонстрировал редкое самообладание, однако на сердце у него скребли кошки: капитан любил свой корабль, как невесту. На мачте вражеского судна рядом с колумбийским флагом реял еще один, под названием Веселый Роджер, означавший, что корсары забирают только груз и не трогают команду. Это служило капитану слабым утешением: по крайней мере он знал, что его людям ничто не угрожает. Черный флаг с черепом и костями означал решимость драться до последнего человека, никого не оставляя в живых. Как только погрузка закончилась, Лафит сдержал слово и отпустил команду, позволив побежденным захватить с собой запас воды и провизии и разрешив Сантьяго де Леону оставить себе навигационные инструменты. Тут Галилео Темпеста, который не стал участвовать в сражении, сославшись на больную руку, и все это время прятался у себя на камбузе, выбрался на палубу и в числе первых занял место в шлюпке. На прощание капитан крепко пожал Диего и девушкам руки и заверил их, что они непременно встретятся снова. Пожелав молодым людям удачи, капитан прыгнул в шлюпку и больше не оглядывался назад. Он не желал смотреть, как пираты хозяйничают на его корабле.

На пиратском судне, заваленном грузом до самого «вороньего гнезда», негде было развернуться. Лафит никогда не выходил в открытое море больше чем на два дня и потому мог позволить себе команду из ста пятидесяти человек, в то время как другие капитаны обходились тридцатью. Лагерь Лафита располагался на Гранд-Иль, небольшом островке поблизости от Нового Орлеана, в болотистой местности, именуемой Баратарией. Сюда поступали донесения от шпионов корсара, которые докладывали ему о приближении потенциальных жертв. Лафит предпочитал охотиться на рассвете или по ночам, когда торговые суда замедляли ход и становились легкой добычей. Главным козырем пирата была внезапность. Вместо того чтобы топить чужие корабли, Лафит предпочитал отбирать их у запуганной команды и пополнять ими свой собственный флот, состоявший из тридцати бригантин, шхун, яхт и фелук.

Братья Жан и Пьер Лафиты были самыми отважными корсарами своего времени, а на суше могли бы стать толковыми купцами. Губернатор Нового Орлеана, решив раз и навсегда покончить с контрабандой, нелегальной работорговлей и другими преступлениями, которыми не брезговали Лафиты, оценил голову каждого из них в пятьсот долларов. В ответ Жан предложил тысячу пятьсот за голову губернатора. Братьям пришлось дорого заплатить за свою дерзость. Жану удалось бежать, а Пьер попал в тюрьму на много месяцев, к тому же люди губернатора разорили Гранд-Иль и разрушили сеть нелегальной торговли. Однако вскоре братья вернули расположение фортуны, оказав услугу американской армии. В то время генерал Джексон привел в Новый Орлеан свое оборванное, пораженное малярией войско, которому предстояло защищать от англичан бескрайние просторы Луизианы. Отказаться от помощи пиратов было бы непозволительной роскошью. Этой банде, чудовищной орде белых, негров и мулатов, было суждено сыграть в предстоящей баталии ключевую роль. Джексон встретился с врагом на поле боя восьмого января 1815 года, за три месяца до того, как наши герои поневоле оказались в тех краях. Война между Англией и ее бывшей колонией закончилась за две недели до битвы, но в Луизиане об этом не знали. Разношерстная горстка смельчаков, говоривших на разных языках, наголову разбила двадцать тысяч дисциплинированных и хорошо вооруженных британских солдат. Пока мужчины убивали друг друга на поле боя при Шальмете, женщины и дети укрывались в монастыре урсулинок. Когда подсчитали количество жертв, оказалось, что англичане потеряли две тысячи человек, а Джексон всего тринадцать. Самыми храбрыми и свирепыми воинами оказались креолы — и пираты. В честь победы устроили грандиозное торжество, на котором девушки в белых одеждах, представлявшие разные штаты, увенчали генерала Джексона лавровым венком. В его свиту входили и братья Лафиты со своими пиратами, которые в один миг превратились из изгоев в героев.

Путь до Гранд-Иль занял сорок часов, и все это время связанного Диего держали на палубе, а женщин заперли в тесной каморке рядом с капитанской каютой. Пьер Лафит, во время нападения на «Богородицу» управлявший пиратским кораблем, совсем не походил на брата: он был белобрысый, кряжистый и грубый, с неподвижной половиной лица, парализованной от апоплексического удара. Пьер был пьяницей и обжорой и не пропускал ни одной юбки, однако брат строго-настрого запретил ему приближаться к Исабель и Хулиане, заметив, что коммерческая выгода куда важнее плотских удовольствий. За девиц можно было выручить немалую сумму.

Происхождение Жана Лафита оставалось тайной, было известно лишь, что ему тридцать пять лет. Корсар обладал изысканными манерами, говорил на разных языках, в том числе на испанском, английском и французском, любил музыку и жертвовал огромные деньги оперному театру в Новом Орлеане. Он пользовался успехом у женщин, но никогда не хвалился легкими победами, как Пьер, предпочитая долгие, церемонные ухаживания; Жан отличался остроумием и галантностью, прекрасно танцевал и замечательно рассказывал анекдоты, большинство которых выдумывал на ходу. Преданность Лафита американской революции давно стала притчей во языцех, его капитаны твердо знали: «Кто потопит американцев, умрет». Под началом Жана находились три тысячи человек, которые почтительно именовали его боссом. Он отправлял караваны баркасов и пирог по извилистым каналам в дельте Миссисипи и ворочал миллионами. Никто не знал Луизианы лучше, чем Лафит и его люди, и власти, сколько ни старались, не могли до них добраться. Жан развернул торговлю награбленным в нескольких лье от Нового Орлеана, на развалинах древнего индейского храма, именуемого Святилищем. Землевладельцы, богатые креолы и креолы победнее, даже родственники губернатора — все с удовольствием посещали это место, чтобы по разумной цене приобрести необлагаемый налогами товар и повеселиться на ярмарке. Неподалеку развернулся невольничий рынок, где тайком и втридорога продавали по дешевке купленных на Кубе рабов: в американских штатах сохранялось рабство, но работорговлю отчего-то запретили. По всему городу висели яркие афиши: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА ЯРМАРКУ И НЕВОЛЬНИЧИЙ РЫНОК ЖАНА ЛАФИТА В СВЯТИЛИЩЕ! ПЛАТЬЕ, УКРАШЕНИЯ, МЕБЕЛЬ И ДРУГИЕ ДАРЫ СЕМИ МОРЕЙ!».

Жан не раз приглашал заложниц прогуляться по палубе, но они наотрез отказались покидать каюту. Тогда он велел отнести женщинам холодные закуски, сыр и бутылку превосходного испанского вина, захваченного на борту «Богородицы». Хулиана все не могла выбросить корсара из головы и умирала от желания увидеть его снова, но почла за благо не выходить на палубу.

Диего провел сорок часов связанный по рукам и ногам, без пищи, лишь изредка получая глоток воды, чтобы не умереть от жажды, или затрещину, чтобы не слишком трепыхался.