А писать все по порядку лень. Писать, как мы ругались в каюте виконта, мне противно. Я могу проникнуться отнюдь не христианскими чувствами, если начну вспоминать, как со мной обращался виконт. Черт возьми! Если негры или реисы, а также хевдинги или папуасы будут читать это, они могут подумать о нас… ой! не о нас, я уже дошла до того, что пишу ''мы''! О нем – Бог знает что. Эй, вы!
      ПУСТЬ БУДЕТ СТЫДНО ТОМУ, КТО ПОДУМАЕТ ОБ ЭТОМ ДУРНО. Вот, съели? Все-таки, справедливости ради, чтобы у индейцев, шаманов, хевдингов и т.д. не сложилось превратное впечатление о французах, / а что с дикарей взять, мало ли что могут подумать туземцы?/ сразу скажу, что виконт меня и пальцем не тронул. Просто он довольно бесцеремонно схватил меня как какого-то котенка за шиворот и пихнул на сундук, злосчастный, роковой сундук, ставший причиной всех этих бедствий! Вот и все. Это я для того, чтобы установить истину. Но мной овладевает дремота, и перо падает из моих рук, посплю немножко, потом допишу…
      Два часа спустя. Вот – выспалась, сразу голова лучше работать стала! Я не исправляю написанное – бумаги жалко, но рассказ о Первом Дне Путешествия начну с банкета, который по приказу моего отца организовали в кают-компании ''Короны''. Надо бы написать, что мы ели, но мне лень. Надо бы описать сервировку стола, цветы, всю эту роскошь – это очень хорошо, что ''Корона'' – такой комфортабельный корабль, здесь чувствуешь себя как дома. Но описывать всю эту посуду и интерьер кают-компании мне тоже лень,… Да и не стоит у меня над душой аббатисса, заставляющая упражняться в описаниях пейзажа, интерьера, букета цветов. Хватит! Да здравствует свобода! Буду писать о чем хочу и как хочу!
      Я не помню сейчас все тосты, которые следовали один за другим, все остроумные реплики, которыми обменивалось общество, собравшееся в кают-компании – но мы перезнакомились очень быстро, и вскоре я уже знала не наглядно, а по именам моряков ''Короны" – самого капитана де Вентадорна и его первого помощника, господина де Сабле. Конечно, они, как и весь наш Штаб, рассыпались в любезностях перед герцогиней де Шеврез /. Теперь уже можно писать ее нас- тоящее имя – графиней де Ла Фер, исправляю ошибку – привычка! /
      Графиня любезничала с ними, но если не считать виконта, сидящего по правую руку от нее, чаще чем к другим, обращалась ко мне и поглядывала на меня с ласковой снисходительностью. Еще бы!
      Столько раз за эти годы я с ней встречалась. Надеюсь, она не выдаст мою тайну. Банкет шел своим чередом, когда помощник капитана, господин де Сабле / была его очередь говорить тост / поднялся с бокалом и сказал:
      – Господа! Мы забыли один тост, самый важный: ''За Короля!''
      Моряки дружно загомонили: ''За короля!'' Наши – папин Штаб – тоже. А Шевретта тревожно взглянула на виконта, который не дотронулся до своего бокала. Все чокаются и пьют за короля, а виконт и не думает. Это был если не открытый вызов, то все-таки протест. Наши-то все понимали, потому, видно, никто из наших и не предложил этот тост. Но моряки, возможно, не знали об интригах Молодого Двора, и господин де Сабле предложил тост ''За Короля'' от чистого сердца.
      И тут я отважилась! Я как бы нечаянно смахнула со стола бокал виконта. Бокал упал и разбился. Вино разлилось. Я извинилась. Удивительно, откуда на парусном корабле хрустальные бокалы? Видно, капитан их хранил для особо торжественных случаев в специальной упаковке.
      – Посуда бьется к счастью, – заметил де Невиль.
      – Минутку, вам заменят бокал, – засуетился де Сабле.
      Но тост уже прошел, и помощник капитана сказал мне с досадой:
      – А вы, паж, похоже, уже выпили лишнего.
      Теперь меня оскорбил де Сабле! Еще не хватало, чтобы меня сочли пьяницей! А графиня все поняла. Я знаю, что она все поняла, потому что она меня поблагодарила. Взглядом. А ведь ситуация была очень непростая. Подумать только, до чего может доиграться в будущем господин де Бражелон!
      Сейчас мы выпутались, но если он и дальше будет продолжать в том же духе?! А ведь это не последний тост ''За Короля'' в течение путешествия! Надо заметить, что и его матушка и мой отец выпили ''За Короля'' как ни в чем ни бывало. И я тоже.
      Но виконт скорее бы стал пить за турецкого султана или за алжирского дея – так вроде их властелин называется. Нет, за таких уродов никто бы пить не стал! Это я к тому, что, несмотря на все огорчения, что мне пришлось испытать из-за него, / ужасные подозрения, взял за шиворот и т.д. / я его очень уважаю за этот вызов.
      А бокалы вновь были наполнены, и хитроумная матушка г-на виконта заявила:
      – Его Величеству Людовику, да хранит его Господь, за чье здоровье мы только что подняли тост, приписывают слова: ''Государство – это я!'' За Короля мы выпили, выпьем же за Государство!
      Ну, а кто откажется пить за Францию? Так хитрая графиня выручила своего сына. А если бы я не опрокинула бокал, возможно, она сама бы это сделала. Но она уже, наверно, на пути в Париж, и я боюсь, что виконт когда-нибудь уже открыто откажется пить за здоровье Короля.
      А ведь когда-то мы в Вандомском дворце пили за нашего Короля так же искренне и радостно, как сегодня за Францию! / Я тогда пила, разумеется, не вино, а морс, но со взрослыми! / Но оставим короля, Бог с ним, важная мысль сейчас пришла мне в голову. Во время банкета мне показалось, что после тоста ''За Короля'', который виконт пропустил, перед тостом ''За Францию'', который виконт не пропустил, он, предлагая мне какое-то кушанье, прошептал: ''Благодарю вас…'' но так тихо, что мне, быть может, показалось, а переспросить я постеснялась, оробела вдруг почему-то… А что он мне предлагал, как я это слопала, уже не помню, я ела как во сне. Потому что меня поразило одно совпадение.
      Мой дорогой Шевалье, вы, наверно, будете смеяться надо мной, но мне показалось, что это тихое ''Благодарю вас'' прозвучало почти так же, как ваше: ''Не спрашивайте'', когда мы прощались ночью, вернее, на рассвете 2 апреля.
      И еще мне казалось – я участвовала в общей беседе и не прислушивалась к разговору виконта с его матушкой, но во время банкета какие-то обрывки фраз до меня долетали, так вот, мне его голос временами очень напоминал ваш, дорогой Шевалье. Но со мной в каюте он говорил совсем другим голосом! Да и я-то, я, совсем на себя не похожа! А что думать, будь что будет!
      Надо закончить описание банкета и переходить к дальнейшим событиям. Но больше ничего примечательного не было на этом банкете. Все было очень вкусно. Если каждый день мы будем так питаться, то нам крупно повезло!
      А я слышала о всяких лишениях: о сухарях, солонине, о цинге – это ужасная болезнь, когда люди до того доголодались, что у них уже зубы выпадать начинают. Да сохранит Господь Всемогущий наши зубы, головы, руки и ноги в целости! Представить, что мы будем рады засохшей корушке, несмотря на то, что, по словам аббатиссы, у меня богатое воображение, я никак не могу!
      Теперь надо бы описать нашу экскурсию по ''Короне'', организованную капитаном де Вентадорном по окончании банкета. Но на меня опять напала лень. И вообще по ''Короне'' – по трем ее палубам, по галерее, идущей вдоль кают-компании, по лесенкам, ведущим с палубы на палубу и к надстройкам на баке – носе и юте – корме, по всему этому дворцу под парусами лучше бегать с Роланом, чем описывать в дневнике. Вот, вспомнила, кстати, о Ролане! О нем надо написать – мальчик того стоит. И, кроме того, барабанщик – мой единственный друг. Не считая герцога де Бофора. Но это само собой разумеется.
 

 

/ Из дневника Анжелики де Бофор/.

      Итак, Ролан. О Ролане де Линьете-младшем я слышала с давних пор от подруги моего детства, Жюльетты де Линьет, еще, когда наш барабанщик был совсем крошкой. Жюльетта, возвращаясь в монастырь к началу занятий, привозила запретные плоды – романы, ноты и даже игральные кости, которые для нее Бог весть, где раздобывал ее братец, де Линьет-старший. Ролана в семье все просто обожали, он был малыш, общий любимец, крохотулечка, душечка, ангелочек, очаровашечка. Судьба свела меня с душечкой, крохотулечкой, ангелочком и очаровашечкой в тулонских скалах. Сначала я испугалась, а потом разобралась в ситуации. Ролан хотел любой ценой попасть на корабль, а его не пускали.
      Меня осенила гениальная идея – гениальная! – не побоюсь этого слова, скажу без ложной скромности. Я вспомнила, как Д'Артаньян переправил генерала Монка Карлу Второму, и решила тем же способом доставить Ролана на борт корабля. Увы! Мы опоздали. Главная фигура этой эпопеи – герцог де Бофор, мой отец, и его багаж был уже отправлен на корабль. Но не могла же я ему предложить свой багаж! Ролану было бы, конечно, удобно среди моих платьев, но содержимое моего сундука сразу выдало бы меня Ролану. С какой стати паж Бофора везет платье цвета колосящейся пшеницы, или то, другое, нежно-бирюзовое, или красное, расшитое золотыми розами, или цвета морской волны с морскими узорами – их так интересно придумывать, узоры для моих платьев! Но о платьях я могу писать и писать – это тема весьма приятная для меня. Не такая приятная, как вы, дорогой Шевалье, но и не такая неприятная, как этот колючий, вредный г-н де Бражелон. Скажу только, что каждое платье мне доставалось с боем, и отец ругался, зачем я столько тряпок набираю. Но мужчины ничего не понимают в женских нарядах! Как можно оставить дома мое сиреневое платье с итальянскими кружевами? А с розочками вокруг воротника? Да я была бы просто дурой, если бы его оставила дома! И как это мой герцог представляет, я, его дочь, что ли, так и буду ходить в курточке, штанах и сапожках, когда мы победим мусульман? В день победы я надену свое лучшее платье, хотя выбрать его трудно – в одном бесподобная вышивка, другое сшито из прекрасного шелка, третье отделано очаровательными жемчужинами, и к нему очень подходят серьги и ожерелье из жемчуга, словом, прелесть! И все же о платьях я пишу слишком много, а, если начну о своих украшениях, то еще одну страницу начинать придется. Надо покороче.
      Нам неожиданно повезло. Бражелону взбрело на ум достать из своего сундука какой-то пакет. Что он и сделал и переложил пакет в дорожную сумку. Теперь-то я знаю, что было в том пакете, но всему свое время. Итак, я затаилась с Роланом возле какой-то повозки и выжидала момент, чтобы спрятать де Линьета-младшего в сундуке. А в пакете, решила я, скорее всего, какая-нибудь еда – это то, что путешественники стараются держать под рукой, поближе. Колбаса какая-нибудь, или курятина, булочки, пирожки, вареные яйца, фрукты – вспоминала я свое дорожное меню. Ну, может, любимая книга.
      Я представляла, что я держу поближе в своих путешествиях, правда, до сих пор сухопутных. Еду и книгу. Но путешествовать со старенькой монахиней из отцовского замка в монастырь – а без сопровождающей монахини меня не выпускали за стены монастыря – это тоже ужасно. И читать не всегда удавалось. Помню, в прошлый раз за мной прислали сестру Урсулу, а читала я, вернее, перечитывала взятый наугад том ''Кира Великого''. А Урсула ворчала, что карету трясет, читать вредно, и я порчу себе зрение. Нет, морские путешествия все же интереснее! Урсула! Вот кто внушает мне больший ужас, чем целая шайка, полк, дивизия янычаров. Как хорошо, что ужасная Урсула осталась в Бретани. Пусть там грызет других воспитанниц нашей аббатиссы. Я теперь свободна!
      Но оставим виконта и его таинственный пакет, перехожу к его сундуку, где очень уютно устроился бывший паж короля, Ролан де Линьет. Во время банкета о Ролане забыли. А я думала о своем дружке, куда он подевался, где прячется. Я решила, как только наша гостья вернется на ''Викторию'', можно будет открыть отцу, что де Линьет-младший тайком пробрался на корабль. В открытом море с ним ничего не сделают, и цель Ролана будет достигнута. Поставим адмирала перед фактом. Но мои планы нарушил наш злой гений – виконт!
      Вот как это случилось. Мы все были на носу ''Короны''. Нос – это то же, что и бак, между прочим, целый день запоминаю! Капитан де Вентадорн показывал, где у них ростр, носовое украшение. А ростр был в виде фантастической птицы, вроде огромного деревянного голубя, и на этой птице сидит человечек с копьем. Прелестный ростр! Показал капитан и бушприт – это такая длинная палка, точнее, балка, к которой приделана другая палка, типа шеста, а на этом шесте приделан наш белый флаг с золотыми лилиями.
      Очень красиво развевался флаг на фоне синего неба, дух захватывало! А между этим бушпритом и ростром – надутый парус, он "блинд" называется, единственный парус, название которого застряло в моей голове, и то потому, что капитан объяснил, что ''блиндом'' – ''слепым'' передний парус называли потому, что он закрывал рулевому обзор и делал его зависимым от впередсмотрящего. А еще один четырехугольный парус – бом-блинд, тот поменьше, на маленькой мачте, поставленной на бушприте. Мне пока никак не запомнить парусное вооружение ''Короны''. Но надеюсь, к концу путешествия буду знать все эти паруса как Отче Наш и таблицу умножения. /А ведь тоже когда-то не выучить было./
      Капитан де Вентадорн еще долго что-то вещал, я устала его слушать и смотрела на флаг – то он на фоне облака, тогда облако светлее, а то облако проносится, и тогда флаг светлее синего неба.
      Красота! Шевретта спросила, не задерживает ли она капитана, ибо весь караван по примеру флагмана еле полз. На это капитан ответил, что они еще наверстают, и все стали просить ее, чтобы она побыла с нами еще ''хотя бы часик''. Капитан де Вентадорн говорил так уверенно, что я подумала: вот здорово будет, когда ''Корона'' прибавит ходу! Но сейчас паруса были убраны, и корабль как-то развернули, это уж не мои дела, им виднее. А прелестная двухмачтовая яхта ''Виктория'' следовала за нами ''в кабельтове'' – кажется, /так ли я написала?/как собачонка за хозяином.
      Тогда Шевретта показала виконту "Викторию" и заметила:
      – Это твоя яхта, мой дорогой, ты теперь судовладелец.
      Виконт улыбнулся, а его приятели захлопали в ладоши и завопили: "Ура-а-а!"
      – От души поздравляю, – сказал капитан и похвалил яхту. Яхта и правда была как игрушечка, чудо, что за яхта! А капитан поведал о другой ''Виктории'', флагманском корабле адмирала Фернандо Магеллана.
      Попробую хоть вкратце изложить его захватывающий и будоражащий воображение рассказ.
      В сентябре 1522 года изрядно потрепанная каррака вошла в гавань Сан Лукар и встала на якорь в устье Гвадалквивира. За кормой судна-инвалида остались тяжелейшие испытания. Бизань на одну треть обломана, а две остальные мачты связаны из отдельных кусков. Протертые паруса заштопаны во многих местах. Палубные доски прогнили.
      Люди с ''Виктории'', оборванные, изможденные, изголодавшиеся, обросшие, c длинными бородами, держа в руках горящие свечи, направились в город к ближайшей церкви. Большинство из них были молоды, но нечеловеческие лишения превратили их в стариков. Их осталось тридцать из двух сотен с лишним.
      Три года назад из этой гавани вышло пять парусников, а вернулся только один. Покидая гавань, хромой адмирал маленькой эскадры обратился к своим товарищам с коротенькой речью, которую закончил пламенным призывом: ''Да увидит каждый из вас вновь свою родину!'' Сам адмирал Фернандо Магеллан не вернулся. Не вернулись и большинство его людей.
      Но они совершили величайший подвиг в истории мореплавания: они обошли вокруг света! Хотя очень дорога была цена победы, с которой ''Виктория'' Фернандо Магеллана вернулась в родимую гавань.
      – Но мне очень хочется, господа, – продолжал капитан, – Здесь и сейчас повторить слова великого Магеллана и выразить надежду, что будет так:
 

 
      Все опять зааплодировали и стали расспрашивать капитана о подробностях магелланова путешествия. Капитан рассказал много интересного. Все я, конечно, не запомнила, но кое-что записываю.
      …Подавив мятеж, вспыхнувший у патагонских берегов, Магеллан провел свою флотилию между южной оконечностью Американского субконтинета и Огненной Землей. А затем около четырех месяцев люди видели одну воду и только,… Но штормов не было, и огромный океан Магеллан назвал
      ''Mare Pasifico"…Cам адмирал погиб в перестрелке с туземцами на Филиппинах, пытаясь обратить аборигенов в христианство силой… На родину шли через Индийский Океан, вокруг мыса Доброй Надежды. Флагман ''Виктория'' выдержал это плаванье, будучи самым прочным. И то, чтобы его починить, пришлось пожертвовать вторым парусником, уже не пригодным к плаванью… Это все, что мне запомнилось из рассказа капитана де Вентадорна.
      А потом виконт что-то спросил у капитана, и тот пошел сыпать терминами, его уже было не остановить. Я ничегошеньки не понимала, они как на иностранном языке говорили. Капитан, правда, время от времени спрашивал виконта: ''Вам понятно?'', а тот кивал и снова задавал какой-то заумный вопрос. Но мне ничего не было понятно.
      – Надеюсь, – сказала виконту его матушка, – с таким учителем, как наш замечательный капитан, ты сможешь управлять ''Викторией'', мой дорогой!
      – О, сейчас я салага, – ответил он.
      – А кто-то говорил, что знает море, – сказал отец.
      – Не так хорошо, как уважаемый капитан, – ответил виконт.
      Может, я и ошиблась насчет расстояния, в котором шла за ''Короной'' "Виктория", признаюсь честно – слово понравилось – "кабельтов". Потом Шевретта сказала, что это подарок на день рождения. А виконт поцеловал ее руку и сказал, что будь его воля, он переименовал бы яхту. Вот какой тип, подумала я, и тут не может без фокусов. А он вот что выдал: ''Бьюсь об заклад, вы все думаете, что я назвал бы мою яхту ''Луиза''? Как бы не так! Яхта ''Мари Мишон'', как вам моя идея, мама?" Я не успела подумать, что Мари Мишон – какая-нибудь тулонская кокетка, но тут Шевретта его расцеловала и объяснила всем, что это ее псевдоним. А народ заорал: ''Да здравствует Мари Мишон!''
      Правда, яхту пока решили не переименовывать. Вот как я разболталась, ''Виктория ''Магеллана, ''Виктория ''Шевретты, а ведь собиралась о Ролане рассказывать.
      Ну и смотрел бы на яхту, продолжал бы свою высокоученую беседу с капитаном, любовался бы напоследок своим движимым по волнам имуществом. Так ведь нет! Этот вредина вдруг вспомнил / а я-то надеялась, что в суматохе он забудет! / о существовании незаконно проникшего на корабль Ролана де Линьета. И вот что сделал этот злодей! Он сказал герцогу и капитану, что на борту флагмана находится ребенок, тайком проникший на корабль, и его нужно срочно найти, пока графиня не покинула ''Корону''.
      От такого бесстыдства я чуть не лишилась дара речи! Но я представить не могла, куда спрятался Ролан и думала, как бы стащить из кают-компании какой-нибудь еды для Ролана, как, бывало, в монастыре я припрятывала еду для нищих. Ну и – последовала морская команда графа де Вентадорна: ''Свистать всех наверх!'' – кажется, он так сказал. Экипаж получил приказ – обшарить всю ''Корону'' в поисках спрятавшегося ребенка.
      Расчет виконта был – спровадить Ролана на `'Виктории''. Мне было бы жаль, если бы Ролана выпроводили с нашего флагмана. Дай Бог, чтобы Ролана не нашли, молилась я. Но Ролана нашли.
      Обнаружили моего дружка на камбузе / это кухня по-морскому /,где он прятался в большом котле, как грешник в аду. В сопровождении матросов, обнаруживших его, уже не милашка и очаровашка, а и правда похожий на грешника в аду, ибо перемазался о закопченный котел, Ролан был немедленно доставлен на бак и предстал перед герцогом, капитаном, графиней, виконтом и прочей высокопоставленной компанией. Отец дал морякам десять пистолей за то, что нашли Ролана. Я заметила, он обычно по сто пистолей раздает, а тут что-то пожадничал. А мне давал по сто пистолей на ленточки и сладости, когда ''вручал'' вручал меня Урсуле, провожая из дома.
      Судьба Ролана решалась.
      Ой, я еще вот что забыла! Когда искали Ролана, я не выдержала и стала ругаться с виконтом.
      – Как это подло, сударь, стучать, ябедничать, доносить! Зачем вы выдали Ролана герцогу?
      Бражелон даже не обиделся, он посмотрел на меня сверху вниз, мне показалось, презрительно, но скорее насмешливо.
      Он процедил:
      – Я сделал то, что должен.
      – Вы должны делать то, что скажет герцог, а не вылавливать зайцев! Кто вас просил? Видите, какой переплох вы устроили.
      – Не я – ваш дружок, этот войнолюбивый Ролан.
      – Он не войнолюбивый, он вольнолюбивый! А вы что, хотите опять его отдать в рабство Людовику?
      Ну, разве я была не права? Конечно, права! Но разве можно было что-то объяснить этому ужасному типу! Когда я стала перессказывать то, что Ролан говорил о войне, и я абсолютно разделяю его точку зрения, виконт заявил, что ему противно слушать такой бред, хочется, мол, уши заткнуть. Я завозмущалась, какой же бред, если Ролан мечтает о блистательных подвигах, хочет покрыть свое имя неувядаемой славой, быть не мальчиком на побегушках у Людовика и его тупых фавориток, а доблестным рыцарем – и эти ролановы мечты виконт смеет называть бредом?! А виконт прошипел – именно прошипел, этак сквозь зубы и отмахнулся от меня: "Отстаньте!" Вот когда я пишу про это, вспоминаю презрительное "Отстаньте", я проникаюсь ненавистью. Но я опять заболталась. Речь шла о Ролане.
      Ролан все-таки добился своего. Когда Бофор, капитан и графиня стали отчитывать незваного пассажира, Ролан улучил мгновение, и, нырнув под рукой герцога, побежал на самый нос корабля. Ролан добрался до ростра и там, цепляясь за хвост деревянного голубя-ростра, заорал, что он бросится в море и потонет, если его не оставят на флагмане. Капитан и герцог решили оставить Ролана внештатным барабанщиком при Штабе. Наш искатель приключений очень понравился и обнаружившим его матросам. И Шевретта сказала, что знает Ролана с самого рождения и просит капитана де Вентадорна и моряков приглядеть за ним. Все были, конечно, рады, кроме виконта, он, похоже, был недоволен, что Ролан остался с нами. А герцог крикнул пажу:
      – Выбирайтесь оттуда, шевалье де Линьет! Никто вас не гонит!
      – Это вы сейчас так говорите, – возразил Ролан, – А потом цап-царап – и погрузите как кулек на ту белую яхту!
      – Лезь назад, черт побери! – закричал капитан.
      – Дайте слово дворянина, черт побери, тогда полезу! – ответил Ролан.
      Капитан и отец расхохотались. Впрочем, все засмеялись, включая виконта.
      – Слово дворянина! – крикнул Бофор. И Ролан оказался с нами на баке – уже не на птичьих правах.
      – Вы могли бы и не требовать с адмирала клятвы, – не удержалась я, – Бофор – честнейший человек Франции, разве вам не известно?
      – Это мне известно! – важно сказал Ролан, теперь уже барабанщик при Штабе адмирала, включенный в состав нашей экспедиции.
      – Спасибо вам, дорогой шевалье де Вандом.
      И Ролан пожал мне руку, хотя я привыкла, чтобы мне руку целовали и не без труда перестраиваюсь на другое обращение.
      – Если бы не вы…
      – Оставьте, – сказала я, – Не стоит благодарности…
      – Думал ли я, когда прятался под повозкой, что наш дерзкий замысел увенчается успехом! – продолжал Ролан восторженно.
      Вот о чем я забыла рассказать! Там, под повозкой, Ролан прятался не только от Рауля и Сержа де Фуа / А с какой это радости я вдруг начала называть виконта по имени? – но так писать легче, как-то живее получается /. Ролана уже, оказывается, многие знали: например, владелец повозки, простецкого вида парень, доставивший вино моему отцу. Ролан прятался и от него, и от сержанта Гастона, и от каких-то вчерашних пажей, нынешних гвардейцев, и от старшего брата Жюля, словом, от всего света. Кроме меня!
      Там у повозки стоял здоровущий мужик, живая натура художника Люка, рыжий такой великан с бородой в виде косички. Он дул вино из горлышка бутылки, предложенной возницей. Его товарищи бренчали монетами и вместе с рыжим пили вино тем же варварским способом, чокаясь бутылками. А подле них ошивался виконтов слуга, презабавный и предобрый старикан Гримо, наш с отцом старый приятель. Без бутылки. Старик подошел к рыжему и его товарищам в самое время, а то он все сидел на сундуке, и Ролану никак не забраться туда было. Оно понятно, ноги-то старые, посидеть хочется, не то, что мы с Роланом. Так вот, о рыжем. Мы шептались с Роланом, и не слушали, о чем рыжий говорил со своими людьми и Гримо. До нас донесся только громкий бас рыжего: ''Дети Одина!'', звяканье бутылок и хохот этой удалой компании. Рыжий – это ведь тот самый солдат, которого Люк-живописец нарисовал с натуры для плаката по поручению моего отца. Надо отдать должное Люку, парень получился похоже, один в один. Но о Люке потом, до него я еще дойду в свое время.
      Ролан, о нем раз уж начала, надо все дописать о моем новом товарище. Шевретта заметила, что ''ребенка'', то есть Ролана надо накормить и умыть. На это господин де Сабле отвечал, что он сам этим займется. ''И я знаю, с кем поселю Ролана'', – сказал он. Я испугалась. Если нас поселят вместе, Ролан узнает мою тайну! А Ролан мог попроситься в мою каюту. Но Ролан ничего не просил – он был рад-радехонек, что его оставили на флагмане, полагаю, он и на палубе перебился бы, если бы мест не нашлось. Но место нашлось в кормовой каюте, у доктора Себастьена Дюпона, кажется, так, всех сразу не запомнить!
      Так Ролан, дикий путешественник, получил место в отличной каюте, барабан и заверил, что будет достоин оказанной ему чести. После приключения с Роланом народ как-то сник, и продолжать экскурсию уже никто не хотел. И у капитана де Вентадорна пропала охота вести все общество в те места, где помещаются пушки. Мне, честно говоря, не очень-то интересно было идти смотреть все эти пушки. Нашей гостье, по всей видимости, тоже. Кто-то выразил желание вернуться в кают-компанию, раз уж госпожа так любезно согласилась побыть с нами еще часик.
      – Лучше бы вы взяли Ролана с собой, матушка, – сказал виконт.
      – Присмотри за мальчиком, – ответила Шевретта, – Сейчас, на корабле, я за него спокойна, но в будущем – когда вы высадитесь на берег. Я очень тебя прошу.
      Виконт состроил кислую мину. Видно, ему очень не нравилось поручение, но он сдержался и даже не пикнул. Эх, если бы со мной он был такой же, как с красавицей-графиней! Но тем временем все общество засобиралось в кают-компанию, виконт подал руку матери, что, скажу откровенно, было не только великосветской учтивостью, а просто необходимостью, потому что корабль немного качало, а ступеньки на местах переходов были довольно крутые. Тогда я очень позавидовала графине де Ла Фер, ибо мне пришлось самой топать по ступенькам, вас-то со мной не было, чтобы предложить мне руку по всем правилам этикета, мой таинственный Шевалье.
      Ролан де Линьет, умытый и причесанный, вместе с доктором Себастьеном Дюпоном и художником Люком уже находился в кают-компании. Ролан уписывал обед за обе щеки и не сразу заметил меня – все эти яства больше привлекали внимание штабного барабанщика. Капитан, желая оживить разговор, рассказал, как они для развлечения, а матросы, те иногда и за работой, поют морские песни и играют в фанты на отдыхе.
      – В фанты? Отлично! Давайте и мы сыграем! Научите нас! – потребовала Шевретта, – Спойте ваши морские песни, мы их с удовольствием послушаем. А Бофор заявил, что его Штаб от экипажа не отстанет, и они тоже присоединяются к игре в фанты. Ведущим назначили господина де Сабле. Вытаскивать фанты игроков из шляпы помощника капитана должен был самый юный участник Девятого Крестового Похода, шевалье Ролан де Линьет.
 

12. ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ПУТЕШЕСТВИЯ. БАНДАНЫ С ЛИЛИЯМИ.

 

/ Из дневника Анжелики де Бофор/.

      Вот тут я и узнала тайну пакета виконта. Не колбаса и не рыцарский роман находились в пакете. Там были синие платки с золотыми лилиями – ''банданы''. Оказывается, у него была договоренность с де
      Невилем, такая пиратская униформа, что ли.
      – И мне! – закричали Гугенот и Серж де Фуа.
      – Берите, – сказал Рауль, /Опять я называю его по имени, нарушая всякие приличия, вот аббатисса взъелась бы на меня! О, как она строго предупреждала нас, чтобы мы не смели так обращаться к молодым людям. Но я же не к нему обращаюсь, я просто рассказываю о нем. А обратиться по имени к виконту – ой, лучше прыгнуть с ростра в воду, никогда я не позволю себе такой бесцеремонности!/
      Итак, Рауль сказал:
      – Берите, всем хватит.
      И вся эта компания, повязав банданы с лилиями, приобрела какой-то лихой пиратский вид. Де Сабле смотрел на них восхищенно, а капитан де Вентадорн молча усмехался и ничего не говорил.
      Игра началась! Господин де Сабле собрал в шляпу все фанты. Я не помню, кто какой фант дал, мне, скромному пажу, пришлось дать в качестве фанта мой талисман – игрушечного ангела, купленного на ярмарке в Тулоне. Фант, конечно, ребяческий, но больше у меня ничего не было.
      К счастью, Ролан так и не вытащил мой фант. Я не хотела петь – мне было страшно. А виконт отцепил брошку с сапфиром и бросил в шляпу г-на де Сабле. Надо сказать, что синяя бандана с золотыми лилиями и золотая брошка с сапфиром очень красиво сочетаются с его синими глазами! Зря я восхищаюсь синими глазами виконта. Я лучше буду думать о синеве ваших глаз, Шевалье. Они очень похожи…
      Фанты, которые Ролан доставал из шляпы г-на де Сабле, принадлежали морякам. Они, как и обещали, пропели какие-то свои морские песни.
      Но песня капитана была так перегружена морскими терминами, что я ничего не поняла в ней, а спросить постеснялась. Или я тупая какая-то? А Штабу песня очень понравилась. Припев они даже стали подпевать вместе с моряками. Другие моряки тоже что-то пели свое. Один спел какую-то грустную балладу про красавицу, оставшуюся на берегу, такая грустная песенка, что я даже прослезилась. Потому что ее моряк не вернется, корабль затонул, а девушка все ждет и ждет…
      Жаль мне стало эту девушку и ее моряка.