17. КОРАБЛЬ, ПЛЫВУЩИЙ ПОД ФРАНЦУЗСКИМ ФЛАГОМ.

 
      / Некоторые сведения о корабле ''Корона''. Мемуары Ролана/.
      ''Корона'', флагманский корабль Бофоровой флотилии, один из лучших кораблей нашего королевства – и как военный корабль, и в художественном отношении – произведение искусства!
      Деревья, необходимые для строительства мачт флагмана, предоставил французскому флоту господин барон дю Валлон де Брасье де Пьерфон, известный также под именем Портоса. Он был владельцем одного из лучших мачтовых лесов Франции. Наибольшая длина корабля – 70 метров, длина по ватерлинии – 50,7метров, максимальная ширина – 9,3 метра, высота бортов до верхней палубы – 10,5 метров, водоизмещение – 2100 тонн.
      На трех палубах ''Короны'' установлено 72 пушки различного калибра. Высота грот-мачты от киля до клотика – 57,6 метров. Общая площадь парусов – 1000 квадратных метров. Экипаж составляет…
      …И тут я прерываю свои мемуары, потому что все эти данные я записывал где придется и когда придется, со слов капитана де Вентадорна и адъютанта его светлости. И только сейчас собрался записать все по порядку. Но сейчас адъютант его светлости, проще говоря, наш Пиратский Вожак, вместе во своими товарищами занялся чтением и переводом документов, переданных монахами марсельского Ордена Святой Троицы. Святые отцы выполняют благородную миссию, выкупая христианских пленников у пиратов Алжира, Туниса, Марокко. В руках герцога де Бофора оказались важные документы о наших соотечественниках в Алжирском Регентстве. Вот они и читают все эти бумаги, передают их из рук в руки и ужасно ругаются. Мне страшно любопытно, что там, в этих документах такое понаписано, если вызвало такую ярость у монсеньора герцога и его Штаба, но капитан отослал меня, и волей-неволей мне пришлось удалиться. Правда, я не теряю времени, и, завершив описание ''Короны'', еще раз хорошенько осмотрю весь наш парусник – не забыть бы чего! А тем временем и их совещание подойдет к концу. А все-таки мне обидно – пажу Анри де Вандома, такому же мальчишке как я, сам герцог милостливо разрешил остаться. Экая несправедливость! Господин де Бофор, капитан и наш Вожак все-таки не желают понять, каким важным делом я занят! Ведь все, что я сейчас пишу, принадлежит истории! Нет, с заглавной буквы – Истории. Так торжественнее.
      Я оставил в своих мемуарах прочерк – когда-нибудь я узнаю численность экипажа корабля. Кажется, человек шестьсот. Наш трехмачтовый корабль несется под всем парусами. На носу – синий флаг с золотыми лилиями, на фок-мачте – полосатый, красно-белый, пять белых и пять красных полос по горизонтали. Я несколько раз пересчитывал для верности и даже, чтобы не ошибиться, наводил на флаг подзорную трубу, одолженную мне Вандомом на время совещания.
      Но грот-мачте развевается белое знамя с короной и лилиями, в центре – крест из золотых лилий. Такой же золотой крест из лилий Франции на полковом знамени моего старшего брата, гвардейца Королевского полка. Элитная часть, черт побери, знай наших! Я не сомневаюсь, что Жюль де Линьет покроет себя славой в этой войне.
      Я надеюсь… тоже.
      Но вернемся к ''Короне''. На бизань-мачте – зеленый флаг с золотыми же лилиями, а на корме флаг алого цвета! Конечно, этот флаг служит фоном опять же для наших золотых лилий. Но еще алый флаг, поднятый на корме, по морским законам означает объявление войны. Итак, лилии вступают в войну! Возможно, Бофор велит и бело-синие вымпелы на мачтах заменить военными, красными с лилиями, чтобы все Средиземноморье знало, что мы вызываем пиратов на бой! С пиратами и воевать будем по-пиратски, недаром мы себя называем Пиратами Короля-Солнца! Конечно, Лилии победят, в этом я не сомневаюсь! А пока я смотрю на грот-мачту, где развевается бело-синий вымпел, и мне это напоминает нашу парадную бело-синюю форму.
      На корме ''Короны'' четыре фонаря. По корпусу, выше пушечных портов идет широкая полоса синего цвета, и наши золотые лилии, цветы победителей, словно солдаты в строю, тянутся в два ряда по всей длине корпуса флагмана, составляя красивый узор. Нельзя не влюбиться в нашу красотку ''Корону''! Краше корабля, чем ''Корона'', я в жизни не видел! А в Сен-Мало очень красивые корабли заходили… Есть у нашего пловучего дома и носовая скульптура. Ни один уважающий себя корабль без этого украшения не обойдется. Наш ростр – голубь, на нем восседает рыцарь, поднявший копье. Такой вот эпический ростр! Вот как выглядит адмиральский корабль герцога де Бофора!
      Я вернусь к описанию нашего путешествия через некоторое время. Итак, курс зюйд, и полный вперед!
      Меня охватывает восторг и азарт, я предвижу героические приключения и славные победы. Когда я думаю, что вместо того, чтобы плыть на ''Короне'' в Алжир, я мог бы болтаться по Лувру, который мне уже смертельно надоел, шнырять с записками от Людовика к его фаворитке Луизе и от нее – к королю, быть посредником в тупых придворных интригах, заниматься тем, что меня совсем не интересует, я благодарю Провидение за то, что мне удалось, преодолев все препятствия, пробраться на корабль при содействии Анри де Вандома, и там, несмотря на все возражения начальства, остаться с отважными путешественниками! И я наконец – клянусь своей честью дворянина! – на своем месте!
 

 
      По распоряжению герцога у грот-мачты навели порядок, принесли письменные принадлежности и организовали нечто вроде пресс-центра – если мыслить современными категориями. Гугенот, Рауль, Вандом, де Сабле и прочие знатоки латыни собрались под тентом и принялись за работу. Ролан было предложил свои услуги, но его капитан отослал, решив до поры до времени не травмировать психику мальчика трагической информацией. Так прошло несколько часов. Герцог объявил перерыв, пока его команда работала, он покуривал свою трубку. Он забрал у ошалевших от латыни Пиратов бумаги и заявил, что на сегодня достаточно. Обеспокоенный отсутствием де Невиля Рауль отправился его искать и узнал от вездесущего Гримо о недуге несчастного барона.
      – Допился, – проворчал Рауль, – Так я и знал. Такие возлияния добром не кончатся.
      Он прихватил пакет апельсинов и пошел проведать страдальца. Зрелище было трагикомическое. Оливье лежал, скрестив руки на груди, скорее зеленый, чем бледный. Увидев Рауля, он взглянул на него с отчаянием умирающего. А Рауль еще не вполне опомнился от своей латыни. Барон, заметив, что его друг вошел с грустной миной, жалобно застонал и протянул руку навстречу вошедшему.
      – О, друг мой, – простонал де Невиль, – Видимо, я умираю. Мне так плохо, так плохо! Ваще…! – и с уст страдальца сорвалось крепкое словечко.
      – Бедняга, – сказал Рауль, искренне сочувствуя страждущему, – он-то помнил свое отвратительное самочувствие утром после первого ''шторма'', – Не горюй – наш милейший док Дюпон поставит тебя на ноги!
      – Скорее в гроб вгонит! – простонал де Невиль, – Лучше не говори об этом палаче! Если бы ты знал, что я пережил за эти часы! Нечто вроде пытки водой! Не смейся, Рауль, зря ты смеешься! Воистину я пережил эту пытку! А господину Дюпону угодно называть это ''промыванием желудка''.
      – Потерпи, мой бедный друг, это необходимо при отравлениях, – мягко сказал виконт – он пытался постигнуть хотя бы азы медицины по традициям рыцарей Госпиталя, – Я посижу с тобой и постараюсь утешить.
      Он присел на постель де Невиля.
      – Не утешай меня, дружище, я умираю, я знаю это, – Оливье закатил глаза и, когда Рауль осторожно коснулся его плеча, устремил на него взор великомученика, – Я понял это по твоему расстроенному лицу. Ты смотрел на меня как на умирающего. Наверно, скоро уж агония начнется…
      Рауль улыбнулся – на этот раз искренне.
      – Вовсе нет!
      – Как же нет – ты вошел с похоронным видом. О, Рауль, я без пяти минут покойник! И ведь до чего обидно – не суждено моим бренным останкам даже в фамильном склепе упокоиться, рядом с предками. Зашьют в мешок и выкинут за борт, так ведь в море с покойниками поступают.
      – Вздор! Ты совсем не так плох! Тебе еще жить да жить.
      – Не утаивай от меня правду. Я-то тебя хорошо знаю – у тебя всегда все на лице написано. Я все понял… У них и мешок, наверно, уже для меня припасен… О, я, несчастный!
      – Ничего ты не понял. Твоя болезнь тут не при чем. Бофор собрал нас…
      – А… вам досталось от Бофора? Тогда мне и правда лучше отлежаться.
      На перепуганную физиономию барона невозможно было смотреть без смеха. Предательская улыбка друга обидела несчастного пациента.
      – Смеешься? Вот уж не думал, что ты можешь хихикать, когда я на смертном одре. О, Боже, как же мне плохо! – стонал Оливье, – Всего вывернуло наизнанку. Таких мучений не испытывали, наверно, жертвы Медичи и Борджиа.
      – Бедняга, – опять сказал Рауль, – Пить хочешь? Налить тебе?
      Он взял стакан.
      – Нет! – взвизгнул Оливье, – Только не это! Это ужасное лекарство, горькое как полынь, адское снадобье. Я после него блюю, как беременная женщина! Налей мне из того графина – там, по словам нашего эскулапа, не то успокоительное, не то укрепительное.
      Рауль налил лекарство и напоил де Невиля. Оливье откинулся на подушки.
      – Сушняк, – простонал он, – Все время пить хочется.
      – Еще? – предложил Рауль.
      Де Невиль печально покачал головой.
      – Думай о хорошем, – посоветовал Рауль, – Пройдет день-другой, и ты забудешь все свои… мучения.
      – Да я не протяну день-другой… Хорошо тебе говорить! Хорошо тебе советовать! У тебя-то ничего не болит! А я не могу думать о хорошем, как ты советуешь, умный ты наш! Я думаю… о мешке…
      – Да это становится идеей-фикс, – прошептал Рауль, – Утешься, страдалец! – провозгласил он патетически, – Мешка не будет! Мы тебя похороним как викинга! Бренные останки – в шлюпку! И подожжем! И проводим тебя в Вальхалу с воинскими почестями! Мушкетными залпами! Барабанной дробью! Круто, правда? Полегчало?
      – Так ты уже примирился с мыслью о том, что я помираю? – огорченно сказал Оливье.
      – Я пошутил.
      Оливье хотел сказать, что грешно шутить над мучеником, но вовремя вспомнил любимого автора.
      – ''Над шрамом шутит тот, кто не был ранен''*, – трагически продекламировал он.
      …. * Шекспир. ''Ромео и Джульетта''. Слова Ромео.
      …
      Рауль уже подумывал о бегстве. Ему повезло – в каюту вошел де Сабле.
      – Господин барон, – промолвил помощник капитана, – Я слышал, вы не совсем здоровы. Я зашел осведомиться о вашем самочувствии.
      – Увы! Увы! Увы… господин де Сабле!
      На этот раз барон не стал называть молодого офицера ни юношей, ни мальчиком – находясь в столь плачевном состоянии, Оливье воспылал любовью к оставляемому им человечеству и преисполнился желанием помириться со всеми и простить всех. И этих двоих он прощает в свой смертный час. Он прощает помощнику капитана его грубые слова. Он прощает Раулю дурацкий смех.
      – Увы, господин де Сабле, – прошептал Оливье,- Я прощаю вас. Вы не имели, конечно, намерения оскорбить меня.
      – Нет! Конечно, нет! Милостивый государь! Барон… вот яблоки… покушайте, может, вам станет лучше…
      – Оставьте, дорогой господин де Сабле… сам же я… прошу меня простить, если я невольно чем-то обидел вас. Я назвал вас юношей, господин де Сабле, и вы обиделись… Увы! Не считайте это оскорблением, молодость – это счастье. Я начинаю понимать это, находясь у порога смерти. Вы еще станете мужчиной, потом стариком, когда-нибудь ваши волосы поседеют, лицо покроется морщинами. А я… никогда не буду стариком… Видите, мои дорогие юные друзья, я умираю, не дотянув до тридцатилетия нескольких лет.
      У доверчивого де Сабле на глаза навернулись слезы.
      – Барон, – испуганно сказал Рауль, – Съешь апельсин. Я очищу? Ты, похоже, так ослабел, что и апельсин очистить не можешь.
      Он взял свой пакет, с которым пришел к другу.
      – Не надо, – простонал барон, – Мой бедный желудок не принимает даже такую нежную пищу как апельсины.
      Рауль переглянулся с помощником капитана.
      – Ну, хоть одну дольку, – настойчиво сказал Рауль, – За наше Пиратское Братство, Оливье! Не обижай друзей!
      Он скормил страдальцу дольку апельсина. Оливье, умяв дольку, тяжело вздохнул и пролепетал слабое ''спасибо''.
      – Еще, за Победу! – сказал помощник капитана.
      Оливье покачал головой.
      – Как, ты не хочешь, чтобы мы победили?
      – О, я столько пил, чтобы мы победили, вот теперь и мучаюсь. Будто Победа как-то связана с этим апельсином!
      – Как знать, – пробормотал Рауль, – Мы немного суеверны, так что лучше съешь.
      Оливье раскрыл рот и слопал вторую дольку.
      – За маму! – сказал помощник капитана.
      Оливье подчинился.
      – За папу! – сказал Рауль.
      Оливье проглотил четвертую дольку – за папу.
      – Не мучайте меня больше… – жалобно сказал барон.
      – За твою маркизу, и мы от тебя отстанем, – пообещал Рауль, – Остальное тебе на ужин.
      То, что им удалось скормить бедняге пол-апельсина, внушало надежду. Барон далеко не так плох – его запугал грозный док. Дюпон перестарался – несчастный Оливье уже шутки понимать перестал. А вот сюсюканье неумелых нянек подействовало. И Рауль заговорил с бароном де Невилем как заботливая нянюшка с несмышленым младенцем:
      – Вот и умничка, лежи в своей постельке и выздоравливай. Бедняжка!
      ''Сейчас он разозлится и пошлет меня к чертовой бабушке… или…еще… подальше''. Но Оливье не обиделся на ''бедняжку'' и кротко вымолвил:
      – Спасибо, милый Рауль, я знал, что ты добрый юноша.
      ''Добрый юноша'' разинул рот. Такой реакции он не ожидал! Не ожидал таких слов и помощник капитана. А, поскольку де Сабле тоже был добрым юношей, у него опять навернулись слезы на глаза.
      – Не плачьте, – сказал Рауль моряку, – Он выкарабкается. Барон де Невиль живучий как кошка. Барон! Вспомни фрондерские войны!
      – Вот то-то и обидно, – стонал Оливье, – Умереть не в бою, как положено рыцарю, воину, дворянину, а в… постельке… от жалких пилюль и отвратительных клистиров. Что ты там вещал о викингских похоронах? Не видеть мне Вальхалы, попаду с моим отравлением в царство богини Хель.
      – Он бредит? – спросил де Сабле.
      – Он шутит, – сказал Рауль, – Друг мой, Вальхала – это шутка. Мы с тобой христиане как-никак.
      – Фрондерские войны, – простонал Оливье, – Вот, юноша, взгляните, – с этими словами Оливье достал пулю на шнурке, что висела на его груди и показал помощнику капитана.
      – Видите, – сказал Оливье слабым голосом, – Эта пуля пробила мою грудь, когда мне и девятнадцати не было.
      – А не плечо, ты не ошибся? – спросил Рауль осторожно.
      – Грудь! – заявил Оливье.
      – Ну, грудь так грудь, – миролюбиво сказал Рауль, – Тебе виднее.
      – Я умирал в монастыре, истекая кровью, в голове взрывались миллионы бомб. Такие адские муки я испытывал, когда из моего многострадального тела извлекали эту долбаную пулю, эту вот суку-пулю, эту вот пулю-дуру. Вот она, взгляните, юноша… Я хочу сказать… господин де Сабле! Но эта мука – ничто по сравнению с теперешней. И боль от раны – а рана была тяжелая, скажи, милый мой Рауль? /Рауль кивком подтвердил слова барона/. Боль от раны не то, что мои нынешние мучения.
      Молодой де Сабле восхищенно смотрел на ''сувенир'' де Невиля. Рауль был в курсе фрондерских приключений барона. Он знал, что рана была далеко не такой тяжелой и мучительной, как Оливье хвастался перед моряком, а еще раньше, в Париже – перед молодыми мушкетерами. Но, конечно, не собирался опровергать барона.
      – Барон, – осторожно сказал помощник капитана, – Если вы излечились после такого тяжелого огнестрельного ранения, то теперь-то вы и подавно поправитесь.
      Де Невиль ответил жалобным вздохом.
      – Ох, – прошептал он, – Он приближается.
      – Кто? – в один голос спросили Рауль и де Сабле.
      – Мой мучитель, Главный Клистироносец… Я его шаги уже узнаю…
      Оливье с отчаянием взглянул на дверь. Рауль и де Сабле повернули головы и увидели доктора Дюпона в сопровождении неизменного помощника.
      – Ну, как мы себя чувствуем? – спросил Дюпон.
      – Плохо, доктор, очень плохо, – простонал Оливье,- Я прошу только, чтобы меня оставили в покое.
      – Конечно, молодой человек. Покой вам просто необходим. Никто вас не будет беспокоить. Но вы должны пройти курс лечения.
      Барон взвизгнул. Рауль сосчитал в уме до трех и отважился.
      – Доктор, – сказал Рауль решительно, – Можно вас на пару слов?
      – К вашим услугам, господин виконт, – любезно сказал Дюпон, и они вышли из каюты. х х х
      – Виконт, – произнес Дюпон улыбаясь, – Я рад видеть вас в добром здравии! Сегодня вас не узнать.
      – Спасибо на добром слове, господин Дюпон, но не обо мне речь, а о бароне де Невиле. Что с ним? Бедняга так мучается.
      – Пусть мучается, – усмехнулся Дюпон, – Это ему хороший урок. В другой раз не будет так напиваться.
      – Вы его замучили своими процедурами.
      – Не без этого, милый виконт, не без этого. После моих промываний, клистиров и слабительного барон призадумается, прежде чем устроить новый дебош…
      – Я понимаю, он вел себя по-идиотски… Перепил… Буянил… Надоел всему экипажу… Но будьте снисходительны – ему и так плохо. Проявите милосердие!
      – Жизни вашего друга, господин де Бражелон, ничего не угрожает. Он вне опасности. Вы и сами это отлично понимаете.
      – Что же вы его мучаете? Вы, представитель самой гуманной профессии?
      – Ба! Клистир он заслужил в воспитательных целях.
      – Еще бы! Вы шантажируете беднягу – когда человек находится перед выбором – клистир или смерть, конечно, он выберет первое. Но ведь это неправда. И больной-то мнимый.
      – Вы совершенно правы, виконт. Мнимый больной. Не волнуйтесь за него. Вы же доверяете мне как профессионалу?
      – Да. Но на вашем месте, господин Дюпон, я был бы помилосерднее…
      – Вы себя, кажется, Пиратом величать изволите? Пират просит врача о милосердии?! Истина наизнанку в духе Вийона.
      – Мне его очень жаль.
      – Переживет, – сказал врач.
      – Эх, – вздохнул Рауль, – ''Недуг желанней исцеленья'', так, что ли?
      Дюпон посмеиваясь, продолжил ''Балладу истин наизнанку''.
      – Браво, доктор!
      – А! Вы думаете, я только рецепты писать умею?
      – Вы пишете… стихи?! Вы?
      – Было дело – в вашем счастливом возрасте. Видите, я не такой страшный. А то у вас такие испуганные глаза – с луидор величиной! А вы, виконт, не пугайте больше так своего бедного Гримо! Старика чуть удар не хватил – на нервной почве.
      – Вижу, доктор, с вами связываться опасно, – смеясь, сказал Рауль, – И моему бедному другу остается только покориться.
      – Вы хотели еще о чем-то спросить меня? И не решаетесь?
      – Да, но…
      – Но не мямлите, смелее!
      У Гримо все в порядке с головой? Иногда он ведет себя… неадекватно. Смеется без причины… Разные странности. Это, надеюсь, не старческий маразм?
      Дюпон расхохотался.
      – Ваш Гримо – чудак, но очень славный и умный. К его чудачествам уже все привыкли. Нет, это, право, сюжет для пьесы Мольера! ''Два психа''… или лучше – ''Психи поневоле''.
      – А второй псих – я?
      – И вы, сударь мой, в здравом рассудке. Но ваш эксперимент с бедным Гримо вызвал у старика большую тревогу.
      – Черт возьми! Гримо решил, что я рехнулся?
      Дюпон улыбнулся.
      – И вот мой сюжет для господина Мольера. Слуга и господин в какой-то ситуации ведут себя… неадекватно, как вы изволили выразиться. Слуга считает хозяина помешанным, а господин решил, что слуга не в своем уме. И вот завязка интриги.
      – А между тем оба ''мыслят здраво'', как вийоновкий влюбленный из цитируемой вами баллады. Забавный сюжет. Подскажите его господину Мольеру, когда вернетесь. Вы ведь с ним знакомы. А знаете, господин Дюпон, я предложил бы господину Мольеру другой сюжет. Мнимые психи – смешно, конечно. Но мнимый больной – еще смешнее. Человек вовсе не болен, а хитрый доктор для пользы дела сочиняет ужасики и держит беднягу в постели.
      – О! – сказал Дюпон, – Поздравляю, мой юный друг, за вами осталось последнее слово! Ваша взяла. Вот и подскажете этот сюжет сами.
      – Я не знаком с Мольером.
      – Зато Д'Артаньян его отлично знает. И все-таки, я подредактировал бы ваш сюжет. Я сделал бы врача шарлатаном.
      – Я так и подумал было, но не хотел вас обижать. Но вы были бы первым консультантом Мольера по вопросам, связанным с медициной.
      – А вы – по военным вопросам.
      – Тут я – пас. Ведь есть сам Д'Артаньян!
      – Извините – по вопросам, свзязанным с Востоком.
      – Может, и появятся свежие идеи, – сказал Рауль задумчиво. И вздохнул, вспомнив о том, что Мольеровской труппе покровительствовал брат короля, от которого лучше бы держаться подальше при любом раскладе.
      ''Магомета господина, я просить за Джиурдина, его сделать паладина, дать ему алебардина и отправить Палестина на галера бригантина и со всеми сарацина воевать христианина. Магомета господина, я просить за Джиурдина!''*
      … *''Турецкое рондо'' из комедии Мольера ''Мещанин во дворянстве''.
      Премьера комедии состоялась 14 октября 1670 г. в замке Шамбор, находящемся неподалеку от родового имения нашего героя.
      …
      Рауль вернулся в каюту страдальца, успокоил де Невиля как мог и увел с собой де Сабле.
      – Кстати, – сказал он помощнику капитана, – Я хочу показать вам один боевой прием. Документы, которые мы переводим, такого содержания, что мы должны быть готовы ко всему. Против таких врагов можно и даже нужно применять приемы самообороны, от которых любой из нас воздержался бы по отношению к равному себе. Итак, схватите меня за жабо, как тогда вас де Невиль.
      – Я порву ваши кружева, господин виконт.
      – Это неважно. Хватайте крепче. А вы в ответ ударяете противника в сгиб руки и коленкой… понимаете куда? И, когда противник сгибается, довершаете ударом локтя по затылку. Попробуем? Но не вздумайте бить меня по-настоящему, – усмехнулся он, – Я хочу, чтобы вы запомнили этот прием и применили его при необходимости.
      Де Сабле оказался понятливым учеником и быстро усвоил прием самообороны.
      – Потом еще покажу, – пообещал Рауль, – Это самый простой.
      Они вернулись под тент и, поджидая своих товарищей, тихо беседовали.
      – Как хорошо, как спокойно, – сказал помощник капитана, – Хоть пять минут посидеть в тишине, и то счастье. Сумасшедшее плаванье какое-то! Знаете, господин де Бражелон, первое мое плаванье было совсем другое. Все шло тихо, мирно, рабочим порядком, без всяких происшествий.
      – Потому что у вас не было таких сумасшедших пассажиров?
      – Раз на раз не приходится, – вздохнул де Сабле, – Потом, если живы будем, вспомним наши приключения с удовольствием. Но сейчас так не хватает тишины и покоя! А вам?
      – Мне тоже. Вы устали?
      – Не то чтобы физически… Морально. Каждый день так и ждешь, что-то будет! Как просыпаешься, так и думаешь, какие чрезвычайные происшествия произойдут сегодня. И надо быть готовым ко всему.
      – Вот-вот. И я жду, что еще отчебучат мои Пираты.
      – Эта цепь происшествий мне представляется бесконечной. Как пошло с приказа капитана, а еще раньше откачивали страдающих от морской болезни новобранцев, потом шторм, потом конфликт с де Невилем, да еще этот паж, ваш героический поступок тоже заставил поволноваться… И в заключение – все эти сведения, от которых можно сна лишиться…
      ''Он забыл о своем тосте, -подумал Рауль, – И не упомянул стукача, может, никто ничего и не знает?''
      Но де Сабле не забыл о своем неудачном тосте. Он в первый же день, выпив на брудершафт с Гугенотом, узнал всю подоплеку. Помощник капитана и хотел извиниться перед Раулем за свой несвоевременный тост и не знал, с какими словами обратиться к Пиратскому Вожаку. Он так и не нашел нужных слов.
      – Не принимайте всерьез недуг нашего барона, – сказал Рауль, – По словам дока, у него ничего серьезного. Вы так близко приняли к сердцу его болезнь, даже заплакали. Это в воспитательных целях, как я понял.
      – Я признаюсь вам, виконт, рискуя показаться салагой и молокососом, но я не употреблял столь крепких напитков и не напивался до такой степени. Не имея вакхического опыта, я и решил, что барон серьезно болен.
      – Я рад за вас, – сказал Рауль, – А я, имея хоть и не богатый, но кое-какой негативный вакхический опыт, уверяю вас, что завтра этот господин будет здоров.
      – Я понял,- улыбнулся де Сабле, – Вы же на прощанье сказали ему, можно сказать, волшебное слово – Слово дворянина. И он вам поверил.
      – Еще бы! Он меня знает.
      – Только не думайте, что я сдал вашего друга капитану. Я сказал, как и обещал вам – происшествий не было.
      – А капитан?
      – А капитан переспросил, и я повторил, что вахта прошла нормально. Но, наверно, он откуда-то сам узнал обо всем. Он всегда все знает – что происходит на ''Короне''. И – знаю, что вы хотите спросить. Да. Знает. Про ваш ''задушевный'' разговор с Мормалем – знает.
      – Так и должно быть, если хороший капитан. А граф де Вентадорн – не просто хороший капитан! Вам крупно повезло с таким замечательным капитаном.
      Де Сабле радостно вздохнул. Он между прочим рассказал Раулю о том, что его мать когда-то была придворной дамой Анны Австрийской. Рауль вспомнил, что имя госпожи де Сабле он встречал в ''Записках Заговорщицы''.
      – Конечно, – сказал помощник капитана, – Матушка моя не была такой близкой подругой королевы, как ваша, но она обожала Ее Величество королеву, а герцогиня де Шеврез, прелестная, отважная, умная, была для нее идеалом. Правда, она никогда не выказывала своих чувств ни королеве, ни герцогине де Шеврез. Но когда мне матушка рассказывала истории с сарабандой или Алмазными Полдвесками, я считал все это сказками, когда… пешком под стол ходил. И все-таки мне очень хочется, чтобы ваша матушка когда-нибудь узнала, как ей восхищалась в юности госпожа де Сабле.
      – Она узнает, и очень скоро, – сказал Рауль, – Обещаю вам, господин де Сабле.
      – Но была еще одна ''сказка'', которую мне рассказывала матушка. Было событие, которое повлияло на то, что госпожа де Сабле оставила двор и поселилась в родовом имении. И, когда я появился на свет, матушка поклялась, что ее сын не будет придворным. И я выбрал море! А сказка эта – о Малыше Шевретты и гвардейцах кардинала. Правда, матушка считала, что кардинал все-таки похитил Малыша Шевретты.
      – Малыш Шевретты перед вами, – сказал Рауль, грустно улыбаясь, – Но я столько лет не имел права произнести эти слова!
      – Я понимаю, – проговорил де Сабле, шмыгая носом, – и все, посвященные в эту историю, сочувствовали ее участникам.
      – Не все, – саркастически заметил Рауль, – У гвардейцев кардинала тоже были дети. И мне пришлось скрестить шпагу с сыном самого яростного преследователя мятежной герцогини.
      – Забудьте об этом, – сказал де Сабле, – Мы все видели вашу встречу. Уж если Бофор и капитан не сдержали слез, поверьте, что все очень близко к сердцу приняли вашу историю.
      – А я и не заметил тогда, – улыбнулся Рауль.
      – Еще бы вы заметили! – сказал де Сабле. Они понимающе переглянулись.
      – Знаете, виконт, а мне даже жаль, что путешествие подходит к концу. Мне будет не хватать таких беспокойных пассажиров.
      Де Сабле подумал, что ему очень хотелось бы назвать виконта, смельчака и умницу, своим другом. Но он не решился сказать об этом, боясь показаться навязчивым. И Рауль решил не давать волю чувствам – такому славному малому как де Сабле его собственная почти неминуемая гибель в грядущей войне принесет меньше огорчений, если он будет держать дистанцию. Поэтому и Рауль и помощник капитана сдержали свои чувства. Но Рауль не мог не сказать:
      – И мне, поверьте, будет не хватать ''Короны''!
      – А вы не передумали – насчет ''Короны''? – заикнулся де Сабле.
      Рауль покачал головой. Они замолчали. А через некоторое время подтянулись все Пираты, и в ''пресс-центре'' герцога вновь закипела работа по переводу документов Отцов Святой Троицы – Пираты Короля-Солнца решили подсуетиться и побыстрее разобраться с бумагами. Впоследствии все эти свидетельства, тщательно переписанные каллиграфическим почерком ''маленького Вандома'', будут вручены герцогу. Герцог заверит своей подписью обращение к сильным мира сего. Над составлением обращения ломали головы самые умные офицеры герцога, стараясь найти слова возвышенные и горькие, пламенные и скорбные, чтобы убедить королей и рыцарские организации подняться на защиту своих единоверцев. Но история не донесла до нас эти интереснейшие документы.