6. БУТЫЛОЧНАЯ ПОЧТА.

 
      Ролан и Анри перебежали с бака ''Короны'' на стоянку Пиратов. Там, как и предполагал барабанщик, было пусто – все разбрелись по каютам отсыпаться после ''мессы Бахуса''. Анри взялся наводить порядок, ворча: ''Вот насвинячили…'' Паж брал двумя пальчиками и кидал в плетеную корзину салфетки, кожуру от апельсинов, куриные косточки. Туда же последовали и пустые бутылки.
      – Что вы собираетесь с этим делать, Анри? – спросил помогавший пажу Ролан.
      – Что-что, за борт выкину!
      – Стойте! У меня идея!
      – Что за идея?
      – Вы знаете, что в бутылках посылают письма?
      – Нет, не знаю.
      – Очень просто. Объясняю! С корабля бросают бутылку, и, если встречный корабль ее выловит, и в письме что-то важное, ее отправляют в Морское министерство той страны, которой принадлежит корабль. Потом из Морского министерства письмо отправляют по адресу. Давайте письма напишем! Так скорее: подумайте, пока еще мы дойдем до Африки, да пока напишем, да пока отправят, да то, да се, а так, может, сразу и пойдет.
      – Ох, Ролан, дорогой ты мой Ролан, – вздохнул Вандом, – Мое письмо никак не доплывет до человека, которому я хотел бы написать.
      – Он так далеко? Кто это?
      – Мой друг, – сказал Анри, краснея, – Самый любимый… Самый лучший…
      – Даже лучше меня? – ревниво спросил бретонец.
      Анри де Вандом печально улыбнулся и опустил голову.
      – Понимаю, – грустно сказал Ролан, – Мы не так давно знакомы, Анри.
      – Ролан, не обижайся! Это из области таких чувств, которые нельзя сравнивать. Я очень люблю тебя, но сейчас ничего не могу тебе объяснить. Я очень волнуюсь за него. О нем нет никаких известий уже давно, и я боюсь, не случилось ли с ним какой беды.
      И мое письмо никак не дойдет до него.
      – А вдруг дойдет? Куда уехал ваш друг?
      – В Китай – так он сказал.
      – Ну и что? Представьте карту Мира. Очень даже может быть, что дойдет. Пишите своему другу, Анри. И я буду писать.
      – А вы кому?
      – Только не считайте меня маменькиным сыночком, но я хочу написать маме. В Нант.
      – Я не считаю. Вы должны написать маме. А разве вы еще не написали? Герцог же сразу сказал, чтобы все на случай оказии написали домой, что с нами все в порядке.
      – Нет, – смутился барабанщик, – Времени не было.
      – Да у вас совести нет, шевалье де Линьет! Как вы могли! – возмущенно сказал Вандом, – Ваша мама, наверно, волнуется! Напишите немедленно!
      – Я напишу, – сказал Ролан.
      – Он, видите ли, мемуары пишет… /Анри чуть не выпалил ''какие-то дурацкие''/, на это он время находит! А мать в Нанте, небось, совсем извелась.
      – Не мучайте меня, Вандом! Я уже взял бумагу и карандаш. И бутылка рядом.
      – Нет, – сказал вредный Вандом, – Буду мучить. Вам не пришло в голову, что вы могли передать записку для вашей матери с Шевреттой?
      – С Шевреттой?
      – Ну да, с Шевреттой, если вы из Бретани. Мне что, вам объяснять? Или вы не знаете ее девичью фамилию?
      – Кто в Бретани не знает Роганов! Знаю, конечно!… Но я… постеснялся… И разве ей до меня было?
      – Ну, вашу записку она бы передала.
      – Конечно, ведь они знакомы – моя мама и Шевретта.
      – Вот видите, какой вы бессовестный! Пишите немедленно, пока не напишете, я отказываюсь с вами разговаривать! Понятно, шевалье?
      – Понятно. Вы правы. А вы будете писать этому китаезе?
      – Китаезе? – Анри де Вандом от души расхохотался, – Это не китаец! Я никогда живых китайцев не видел! Это француз, и слишком французский француз!
      – Как это? – вытаращил глаза Ролан, – Что-то я не очень понимаю эту превосходную степень?!
      – Я сам не понимаю и не могу объяснить, но это так.
      – В чем же его превосходство?
      – Во всем! А сейчас отстаньте от меня, дайте сосредоточиться, я тоже буду писать письмо – в Китай!
      – Да я к вам и не пристаю, – промолвил Ролан и принялся писать:
      "Дорогая мамочка!
      У меня все нормально. Я посылаю тебе это письмо с борта самого лучшего корабля нашего королевства ''Корона'', флагмана эскадры герцога де Бофора, который оказал мне честь, назначив своим барабанщиком при Штабе. У Жюля тоже все нормально.
      Я посылаю письмо таким способом, в надежде, что оно скорее дойдет до тебя, и ты не будешь беспокоиться за меня и за Жюля. Кормят нас хорошо. Я здоров. И мы с Жюлем вернемся в Бретань, увенчанные славой, богатые, и восстановим могущество рода де Линьетов. Мы будем достойны нашего героического предка-крестоносца Жоффоруа де Линьета!
      Пожалуйста, не ругайся, что я удрал со двора Людовика XIV, куда Вы, дорогая матушка, меня пристроили благодаря протекции любезной герцогини де Шеврез. Перед герцогиней я извинился лично, теперь приношу Вам свои глубочайшие извинения. Просто служба при Дворе – не по моей натуре. Надеюсь, Вы обо мне еще услышите!
      Господин де Бофор отнесся ко мне очень благосклонно. И я уверен, что прославлю свое имя! Мне очень нравится наше путешествие, и я пишу свои мемуары. Это, на мой взгляд, уже серьезная вещь, и я надеюсь Вас с ними познакомить. И Вы удостоите мемуары своим благосклонным вниманием, как когда-то мою первую трагедию в стихах ''Тайна друидов'', которая теперь мне кажется полной ерундой по сравнению с мемуарами!
      И еще мне очень нравится окружение господина де Бофора. Герцог их называет ''мои львята'', и я надеюсь быть достойным их героического общества!
      Перечитав свое письмо, нашел важную ошибку. Но не исправляю – Вы меня ругали за исправления. Я написал неверно имя нашей покровительницы. Сейчас ее зовут графиней де Ла Фер!!! Здорово, правда?
      Припадаю к Вашим стопам и почтительно целую Ваши ручки.
      Ваш любящий сын, шевалье Ролан де Линьет.
      В Нант, Бретань. Графине де Линьет''. х х х
      ''В Китай. Дворянину, называющему себя Шевалье де Чен-Дени.
      / Исправлено на Сен-Дени /
      Мой любимый!
      Яд разлуки с тобой отравляет мою жизнь и наполняет мою исстрадавшуюся душу самой черной меланхолией, адскими муками, бесконечной болью. А мир вокруг прекрасен, но что мне этот мир, синее-синее море, яркое-яркое солнце, белые-белые паруса, когда в этом мире нет тебя, мой любимый!
      О Шевалье, я вспоминаю тебя, твои синие глаза, твои нежные уста, твой звонкий голос, твои пламенные поцелуи… Кажется, все… Нет, не все – еще твою шпагу, которая сломалась по моей вине… Надеюсь, ты уже починил ее, и она защищает тебя от всех бед и опасностей в далеком Китае. А еще тебя должны защищать мои молитвы… И твой Ангел-Хранитель…
      Мое письмо, конечно, не найдет тебя – я уверена, что не найдет… и все-таки я немного надеюсь на чудо, госпдин де Сен-Дени!
      Но, если чудо свершится, и ты будешь держать в руках этот листок – запомни – я люблю тебя и буду любить всей душой и всю жизнь. В этом, господин де Сен-Дени, я поклялась перед всем высшим обществом Парижа. Я дала торжественную клятву, что либо выйду за вас замуж, либо уйду в монастырь, если вы не сможете или не захотите жениться на мне.
      Прощайте, Шевалье. Но молю Бога, чтобы мы с вами встретились… И, если всемогущий Господь надо мной сжалится, о мой любимый Шевалье де Сен-Дени, так и не захотевший открыть свое настоящее имя, мы встретимся скорее рано, чем поздно.
      Любящая вас Анжелика де Бофор''.
      – Вот, – сказал Ролан, – На горизонте показался…
      – Пиратский корабль? – ахнул Вандом, оторвавшись от своего письма и взглянув на линию горизонта, – Где?
      – Вы не туда смотрите, друг мой.
      – Я смотрю на горизонт.
      – Я имел в виду не настоящий горизонт. Я просто так сказал. Выражение такое.
      – Следите за своей речью, Ролан, вы же писатель, – сказал Анри, – Так что там, на вашем горизонте?
      – Не что, а кто, – поправил Ролан, улыбаясь, – Наш Вожак собственной персоной.
      – Ой! – пискнул Анри, – Сейчас нас прогонит, как пить дать.
      Он поспешно засунул в бутылку свое свернутое письмо и заткнул пробкой. ''Ну, это мы еще посмотрим'', – проворчал Анри.
      – Вы испугались, Анри? С чего это нас прогонять? Мы тоже имеем право здесь находиться, как все Пираты!
      – Утром он велел мне не высовывать носа из каюты! В весьма резких выражениях!
      – Мне тоже Жюль велел здесь не появляться. Но ситуация изменилась. Я забыл вам сказать, извините!
      Анри перевел дух.
      – Бросайте якорь, Вожак! – сказал паж.
      Пиратский Вожак подошел к пажу и барабанщику.
      – О, навели порядок, – заметил он, – Молодцы.
      Ролан просиял, а Анри надулся.
      – Еще бы, – буркнул паж, – Вот, – извольте взглянуть, что осталось после вашего ''шторма''. Обломки кораблекрушения, – он брезгливо взял двумя пальчиками апельсиновую кожуру и бросил в корзину, – Такое свинство развели!
      – Свинство, – согласился Рауль, – вот я и зашел посмотреть.
      А Вандом, расстроенный своим лирическим посланием, продолжал ворчать:
      – Не знаю, как вам, а мне очень стыдно за нас всех перед моряками. Львята! Поросята, а не львята!
      – Вот как? Господин де Вандом, потом не обижайтесь, что я говорю с вами каким-то не таким тоном! Да еще и герцогу жалуетесь, – последнюю фразу Рауль процедил тоном снисходтельного презрения.
      Анри вздрогнул.
      – Я?! – вскричал паж, – Я жалуюсь на вас герцогу? На вас? Вы что, с ума сошли? Вы понимаете, что вы сказали?
      Пиратский Вожак не снизошел до ответа. Он только небрежно рукой махнул. Этот жест еще больше обидел Анри.
      – Вы посмели назвать меня доносчиком! Но это клевета, понимаете, клевета! Это самая гнусная ложь! Я никогда ни на кого не ябедничал! Надо же придумать такую гнусность! Ну почему, почему вы вечно подозреваете меня во всяких гадостях?
      Рауль не хотел продолжать эту дискуссию и объяснять маленькому Вандому, что он не считает его доносчиком, если малый и нажаловался герцогу, то не из коварства и подлости, а по простоте душевной. Но объяснение с Вандомом Пиратский Вожак считал ниже своего достоинства. А от разгневанного и оскорбленного Вандома не так-то просто было отвязаться. Анри собрался добавить еще что-нибудь очень резкое, но вдруг шмыгнул носом, и по щекам его покатились слезы.
      – Ну вот, теперь еще и слезы, – вздохнул Рауль, – А скажут, что я вас довел до слез.
      "Да ты всегда меня до слез доводишь!" – подумал Анри.
      Ролан решил вмешаться.
      – Вандом действительно не может быть доносчиком, – убежденно сказал барабанщик, – Я за него ручаюсь! Я знаю его лучше, чем вы. Вы зря это, господин виконт. А если герцог что и сказал вам лично насчет Вандома, так это, наверно, потому, что он, Бофор, прекрасный человек, очень добрый и умный, и он хочет, чтобы нас – Анри и меня – тут не обижали.
      – Виконту просто напекло голову, – зло сказал Анри.
      – А вы не ревите, Анри, – сказал барабанщик, – Тошно смотреть! Было бы из-за чего плакать!
      – Было бы из-за кого плакать, – прошипел Анри.
      Причиной грусти Анри де Вандома был не столько упрек Пиратского Вожака, сколько печальное письмо в Китай. Сочиняя свое послание, Бофорочка чуть не плакала от нежности к оставившему ее Шевалье, тревоги за него и безвыходности ситуации. Ей было до слез жаль и его и себя, и, стоило с уст Рауля сорваться одному неосторожному слову – она дала волю своим чувствам. Но об этом не подозревали ни Ролан, ни Рауль.
      – Вот что я вам скажу, господин виконт, – Анри смахнул слезы и постарался придать себе как можно более задорный и бравый вид, – Я не намерен в дальнейшем выслушивать ваши оскорбления. Хоть вы и важная персона, VIP, как говорят англичане, клянусь честью, доберемся до суши, и вы ответите за свои слова как дворянин, если еще когда-нибудь позволите себе нечто в этом роде! К вашим услугам! – и паж поклонился.
      – Может, мне и напекло голову, как вы выразились, но не настолько, чтобы связываться с таким салагой, – насмешливо сказал Рауль.
      – Да перестаньте вы ругаться! – сказал Ролан, – Вы лучше скажите, господин виконт, есть ведь такой морской обычай – бросать в море бутылки с письмами?
      – Да.
      – И, если наши бутылки выловят, их передадут по адресу?
      – Смотря, кто выловит. Если наши или союзники… возможно. А вы хотите написать письма?
      – Мы уже написали. Закиньте мою бутылку подальше, пожалуйста, – попросил Ролан, – Я, конечно, и сам могу, но у вас сил побольше и еще у вас рука счастливая. Как вы думаете, может мое письмо дойти до Нанта?
      – До Нанта?
      – Да, до Нанта. Там мама живет.
      – Я знаю… Должно дойти… Дойдет, вероятно. Но… есть одно обстоятельство… Вы позволите?
      – Конечно! – доверчиво сказал Ролан, – У меня нет секретов от вас! Читайте! Только как бы вынуть из бутылки? А! Знаю! Где наши пистолеты?
      Ролан достал из какого-то ящика пистолет, поставил свою бутылку на бочку, попросил Рауля проверить, все ли в порядке с его оружием, и, отойдя от бочки с мишенью на расстояние, показавшееся Вандому весьма значительным, прицелился в бутылку.
      – Подойдите поближе, – сказал Вандом.
      Ролан затряс головой.
      – Помочь прицелиться? – спросил Рауль.
      – Я сам! Я верно держу руку?
      – Все правильно, малек.
      – Промажет, – проворчал Анри.
      – Попадет, – сказал Рауль.
      – Скомандуйте, пожалуйста, – попросил Ролан.
      – Огонь! – скомандовал Рауль.
      Ролан выстрелил. Попал! Удачный выстрел Ролана отстрелил горлышко сосуда.
      – Вот, – сказал Ролан, опуская еще дымящийся пистолет, – Выстрел моей карронады сбил грот-мачту мусульманской галеры!
      – Ты хороший стрелок, малек.
      – Еще бы, – сказал Ролан, – Школа Д'Артаньяна.
      Барабанщик достал письмо и подал Раулю. Анри принялся убирать осколки – стрельба стрельбой, а люди могут порезаться. Рауль просмотрел послание барабанщика и растроганно улыбнулся.
      – Ну, как? – спросил Ролан с любопытством.
      – Просто шедевр эпистолярного жанра! – сказал Рауль без своей обычной насмешливости, – Ты вывел формулу письма домой, пиратский историограф!
      – Ну, шедевр – это слишком, – смущенно заметил барабанщик, – Но, как вы думаете, когда мама получит мое письмо, она не будет за меня бояться? Я хотел найти такие слова, чтобы успокоить ее. А это труднее даже, чем писать мемуары!
 

 
      Госпожа де Линьет все равно будет бояться за своего младшего сына, до тех пор, пока он не вернется домой, в далекий город Нант, что в Бретани. Это Рауль понимал, но барабанщику сказал то, что хотел услышать от него мальчик.
      – Она, конечно, успокоится. Письмо твое действительно очень милое, радостное и утешительное. Впрочем, графине де Линьет, наверно, уже передали, что с тобой все в порядке.
      – Спасибо, – просиял Ролан, – Вот, Вандом, а вы меня ругали!
      Говоря это, он запихивал свое послание в новую бутылку.
      – Давай твою бутылку, – улыбнулся Рауль.
      Для надежности Ролан по совету Вожака залил горлышко бутылки воском. Рауль размахнулся и зашвырнул роланову бутылку в море, как можно дальше от корабля. Какое-то время наши герои следили за бутылкой, покачивающейся на волнах. Хотя Вандом несколько минут назад назвал Пиратского Вожака ''очень важной персоной'', ''важная персона'' все же сочла нужным объяснить свои действия барабанщику.
      – Ты, может, считаешь бестактной мою просьбу…
      – Дать вам прочесть письмо? Но я же сказал: я вам полностью доверяю.
      – Ты слушай и вникай. Есть такое понятие – "Военная цензура". В твоем письме могли быть сведения, которые, попади оно в руки противника, могли бы повредить нам.
      – Но я не такой дурак!
      – Я не сказал, что ты дурак! Ты, к счастью, не написал ничего лишнего. Но ты так дотошно расспрашивал всех о ''Короне'', что мог в частном письме проболтаться. Флаг на корме показывает, что мы уже не в нейтральных водах.
      – Мусульманам больше делать нечего, как вылавливать наши бутылки! – сказал Вандом, – Я же говорю, вы перегрелись! Мусульмане охотятся за более крупной добычей.
      – Все возможно. Но подстраховаться не мешает.
      – Господин виконт, это очень хорошо, что вы меня предупредили, а то я действительно могу увлечься и ненароком такого понаписать! Впредь буду умнее! А скажите, на суше тоже все наши письма читать будут?
      – Не думаю. Просто… бутылочная почта – слишком нетрадиционный способ отправки корреспонденции.
      – Чужие письма читать вообще нельзя! – убежденно сказал Вандом.
      – Я тоже так считал, – сказал Ролан, – Но если шпион какой-нибудь написал, тогда как?
      – Мусульманский? – ехидно сказал Вандом, – У вас разыгралось воображение, шевалье де Линьет. Можно подумать, наш корабль битком набит ассасинами.
      – Плохо вы знаете историю, – ухмыльнулся Бражелон,- Ассасины действовали в одиночку. ''Битком набита'' такой публикой была только их цитадель в Аламуте со Старцем Гор.
      – Что-то вы не в духе, дорогой Вандом, – заметил Ролан добродушно.
      – Зато вы в духе, стрелок по бутылкам! – сказал Анри.
      Ролан рассмеялся.
      – Спасибо за комплимент! – поклонился барабанщик.
      – Комплимент? – пожал плечами паж.
      – Да! Господин виконт! Это ведь правда, что Атос, ваш достопочтенный отец, когда-то лучше всех отбивал горлышки у бутылок?
      – И ножки у рюмок. И это ты тоже выведал у гасконца? – спросил Рауль, – Хотя… сейчас это похоже на миф…
      – Это развлечение помогло пажам Его Величества скрасить наше довольно-таки скучное существование в Фонтенбло, – заметил Ролан.
      – Как это так? – спросил Анри.
      – Мы устроили штаб. Ну, конечно, не там, где Золотые Ворота Жиля Ле Бретона в южном корпусе королевских покоев. Умные люди и в Фонтенбло найдут укромные уголки. За кухнями и постройками, где хранятся ломаные кареты и всякий хлам, мы из бочек и ящиков соорудили наше убежище, натаскали бутылок и пуляли по ним.
      – И Д'Артаньян туда наведывался? – недоверчиво спросил Анри, – Сам капитан мушкетеров посещал ваше пристанище?
      – Д'Артаньян разрешил мне присутствовать на тренировках его мушкетеров, а иногда и сам со мной занимался. А я, в свою очередь, применял на практике уроки господина Д'Артаньяна.
      – Но почему вам такая привиллегия? – спросил Анри.
      – За удачную стрельбу! Но мишенями были уже не бутылки.
      – Неужели вы стреляли по людям? – воскликнул Анри.
      – По плохим людям, – уточнил Ролан, – И не из пистолета, а из рогатки. Желудями. С королевского дуба, всем известного. Я начитался баллад о Робин Гуде и решил, что королевский дуб сгодится для этой цели. Не Шервудский лес, но все-таки дуб, и дуб здоровенный. Мой приятель Поль де Шатильон подставил спину – и я уже на дереве. Набив карманы желудями, я сидел верхом на ветке и заметил в аллее генерала де Фуа…
      Тут Робин меткую стрелу
      Опер на тетиву.
      И вот шериф, как куль с мукой,
      Свалился на траву.
      ''Поездил вволю ты, шериф,
      Попридержи-ка прыть.
      Довольно грабить бедняков,
      Калечить и казнить!''
      Желудь угодил генералу как раз между лопаток. Он так и не догадался, откуда последовал ''выстрел''. С "шерифом" мы разобрались, но надо было еще свести счеты с "Гаем Гисборном".
      Мы затаились в кустах. В аллее появился де Вард – чем не Гай Гисборн, такой же негодяй!
      Воззвал к Марии Робин Гуд
      И вновь исполнен сил,
      И, сзади нанеся удар,
      Он Гая уложил.
      Схватил он голову врага.
      Воткнул на длинный лук:
      ''Ты был изменником всю жизнь,
      И кончил быть им вдруг''.
      Второй мой выстрел был более удачный – расстояние меньше, а желудь больше.
      – Тоже в спину? – спросил Вандом.
      – Хуже, – сказал Ролан, – Для де Варда хуже. Мой желудь угодил ему в…, извините, Вандом,…задницу! Де Вард так и подпрыгнул! А Поль: "Дай, дай стрельнуть хоть разок по этому козлу!" Мог ли я отказать молодому маркизу де Шатильону в такой пустячной просьбе? Поль де Шатильон стрельнул – и попал! Де Вард тупо озирался. За этим занятием де Варда и застали вы, господин виконт и господин Д'Артаньян. Хотя вы вроде посочувствовали де Варду, мне и Полю ваше сочувствие показалось неискренним. Но мы-то уже знали, что де Вард уезжает с Бекингемом, когда еще такой случай представится! Остальное вам известно, господин виконт. Д'Артаньян решил узнать, кто ''покушался'' на де Варда. Вы выразили согласие. Велев Полю затаиться в кустах, я решил отвлечь ваше внимание и пополз на пузе к ограде, с тем, чтобы пролезть между прутьями, а тем временем и Поль скроется. Но я переоценил свои силы, и вскоре вы меня обнаружили в зарослях лопухов и крапивы. И представили гасконцу. Вот, Анри, почему меня так ценит Д'Артаньян!
      – Лучше всех прошлое лето в Фонтенбло провел Ролан де Линьет, – заметил Рауль, – А кстати, где ваша почта, шевалье де Вандом?
      Рауль задал этот вопрос с самыми добрыми намерениями. Он собирался поступить со второй бутылкой так же как с первой – зашвырнуть подальше в море, куда слабосильный паж не докинет. Хотя он и считал все это ребячеством, затея пажа и барабанщика его немного развлекла. Даже читать письмо Вандома он не собирался. Умный и любопытный Ролан мог случайно в частном письме выдать лишнюю информацию. Что же до плаксы и неженки Вандома, этот малый наверняка писал какую-нибудь слащавую тошнотворную чушь, которая не стоила внимания.
      Анри де Вандом, сжав горлышко бутылки, обдумывал свои дальнейшие действия. Если сейчас поставить бутылку на бочку, взять пистолет и повторить действие Ролана… ''Мне не попасть с такого расстояния. Я так давно не стреляла из пистолета… Деградация полная, как говорит Оливье. Но я могу подойти поближе. И, если Ролан отказался от помощи Рауля, я-то не откажусь! Пусть сам направит мою руку! А он и не предложит помощь, после отказа барабанщика. А сама я просить не буду. И вообще… Стрелять по бутылкам – уже не оригинально. Ролану принадлежит первенство. И то, Ролан взял идею у Атоса. А свое что-то не придумывается. Не хочется повторяться. А, может, все-таки попробовать стрельнуть по бутылке? С близкого расстояния и с помощью Пирата?''
      – Маленький Вандом во "мгле колебаний", – дурашливо сказал Рауль.
      Ролан расхохотался. Анри, уже двинувшийся к бочке, замер на месте.
      – Ну, вы сказанули, сударь! ''Мгла колебаний'' – это надо же такое придумать! Бьюсь об заклад, только ваша голова могла родить такое хитрозагадочное выражение!
      – А вот и нет, не моя! Цитата, маленький Вандом, всего лишь цитата! – засмеялся Пиратский Вожак.
      – Автор – Вийон! Я угадал? – спросил Ролан, называя любимого поэта Пиратов.
      – Холодно, малек, холодно. Автор – некая образованная, обходительная и милая девица… / Он хотел добавить ''и добродетельная'', но прикусил язычок. Сейчас Рауль не мог дословно припомнить длинную книжную фразу, с которой обратилась к нему Луиза на их последнем свидании, но ''мгла колебаний'' прочно засела в его сознании. И он удивлялся самому себе, то, что вспоминалось с болью и отчаянием, теперь казалось смешным /.
      Злополучная мгла колебаний развеяла сомнения Анри де Вандома. Подобных навороченных выражений в письме Анжелики де Бофор не было. Она выражала свои чувства простыми словами, хотя, наверно, преувеличила ''черную меланхолию''. Прочтет письмо, только посмеется… Или… поможет отыскать Шевалье? Но как же она могла забыть о своем зароке? О том, что письмо подписано ее настоящим именем!
      Рауль протянул руку. Анри вообразил, что Рауль требует от него письмо, прыгнул на канаты, с которых де Невиль собирался забираться на ванты, размахнулся – и швырнул в море свое послание.
      – Вот, – торжествующе сказал Вандом, – Ныряйте сами, если хотите!
      – Я не такой дурак.
      – А вдруг я выдал важную военную тайну?
      – Вы? – усмехнулся Бражелон, – В письме смазливой гризетке – важная военная тайна?! Полноте, маленький Вандом, не смешите меня!
      – Гризетке?! – завопил Вандом, – Вы за кого меня принимаете!!!
      – Ну, фрейлине, один черт. Вообще это не мое дело.
      – Вообще это не ваше дело! Ф-ф-фрейлине?! Сентиментальные письма ф-ф-ф-р-р-р-ейлинам – это скорей по вашей части, сударь!
      – Может, я и перегрелся на солнце, но не настолько, чтобы писать сентиментальные письма фрейлинам.
      – Анри! – упрекнул друга Ролан, – Помолчал бы ты, а?
      Спору нет, второе письмо было более важным для наших героев. И, стоило Раулю проявить настойчивость и завладеть письмом мнимого пажа, инкогнито герцогини де Бофор было бы раскрыто. Но он не проявил никакого любопытства к корреспонденции Анри де Вандома, считая пажа личностью слишком незначительной, чтобы знать что-то важное. И вторая бутылка, покачивалась на волнах, уносимая все дальше от корабля с большими белыми парусами, то есть, иначе говоря, письмо удалялось от своего адресата. А Рауль, убедившись, что все в порядке, отправился по своим делам, насвистывая фрондерскую песенку, хотя последняя фраза вредного пажа его порядком взбесила.
 

 
      – Вы меня удивляете и даже возмущаете, господин де Вандом! – заявил барабанщик.
      – Чем это? – печально спросил Анри.
      – Зачем это вы говорили такие гадости?
      – Какие гадости?
      – Э… о фрейлинах. Я удивляюсь, как вас виконт не убил на месте!
      – Он первый заговорил о фрейлинах! Да плевать я хотел на этих шлюх! Еще обвинения будут?
      – Будут! Вы паж или кто? Вы как себя ведете с начальством? То есть… с Вожаком!
      ''Или кто, – усмехнулся Анри, – Вот именно ''или кто''. О Роланчик, Роланчик, если бы ты знал, как ты близок к истине, и как трудно гордой избалованной принцессе играть роль беззащитного пажа''. Но меньше всего мнимый паж хотел поссориться с барабанщиком, единственным обитателем столь густонаселенного объекта как ''Корона'', с которым в силу обстоятельств могла общаться юная герцогиня. Анжелика де Бофор чувствовала себя самым несчастным, одиноким и заброшенным существом на корабле. Герцог де Бофор был в центре внимания и мельком перемигивался с ней, а так большую часть проводил со своими на полуюте или в капитанском салоне. Разгул Пиратов приводил девушку в ужас. Все оказалось не так просто, как представлялось раньше Бофорочке, обожающей приключения, переодевания и розыгрыши. Она не будет своим парнем в этой пиратской шайке.
      Наивная Анжелика прежде идеализировала подобную публику. Галантные и очаровательные дворяне, какими были прежде ее знакомые в обществе милых дам, превратились в настоящих разбойников! Могла ли она раньше подумать о том, что Оливье, красавец, рыцарь, изящный кавалер, дойдет до такой жизни? Предоставленные сами себе Пираты ругались, пили, играли в карты и рассказывали непристойные истории. Шайка повес внушала ей ужас, и она не могла на равных по правилам игры пить с ними ни по-тамплиерски, ни по-мушкетерски.
      А Ролан чувствовал себя как рыба в воде в обществе Пиратов. Когда эти ужасные господа горланили свои дикие песни, Ролан отбивал ритм на своем барабане. С лютней и гитарой это уже был целый оркестр! Но песни были подстать певцам. А она привыкла к нежным балладам. И музыкальное сопровождение не уступало содержанию – резкие, отрывистые гитарные аккорды и нервный, тревожный ритм роланова барабана. Правда, порой они и Ролана выпроваживали. Пока сия публика спала или когда месса Бахуса была в разгаре, барабанщик писал свои мемуары или беседовал со своим новым другом Вандомом. А именно барабанщик был единственным, кому она / кроме Бофора / могла бы довериться в чрезвычайных обстоятельствах. Но Бофорочка не считала нужным даже Ролана посвятить в свою тайну. Но, если бы все-таки пришлось, она доверилась бы только барабанщику. Разочаровавшись в молодых дворянах, герцогиня де Бофор, до которой долетали обрывки чудовищных Пиратских историй, в которых было больше похвальбы, чем правды, перешла к другой крайности. Ей стало страшно за себя, и теперь она вообразила, что любой из компании, собирающейся на шканцах, узнав, что она – женщина, вернее, девушка – начнет к ней приставать, и даже – что казалось ей хуже смерти! – применит силу, домогаясь ее любви…Об этом она и подумать боялась. В любом случае от такой опасной публики надо было держаться подальше.
      Все это усугубляло грусть печальной и одинокой Бофорочки. Все были заняты, все в компании, но она-то, дочь Бофора – тоже важная персона, не знала, куда себя деть, где приклонить голову.
      Счастливый мечтатель Ролан этого не понимал! Вот и сейчас он набросился на мнимого пажа с упреками, защищая своего кумира. Скорее невольно, чем сознательно, но де Бражелон отнимал у бедного пажа его единственного друга. И Анри ревновал на этот раз своего дружка-барабанщика к виконту. Во время путешествия Анри привязался к мальчику и полюбил как своего младшего брата. Ролан был слишком молод, чтобы на равных участвовать в оргиях этих разбойников. Это недолго, Ролан подрастет и будет таким же головорезом и повесой как все они. У будущего мушкетера многообещающие задатки. Ролановы развлечения в Фонтенбло говорят сами за себя. Но пока он был единственным обществом, достойным переодетой герцогини.