Рауля я буду любить еще больше, когда характер его определится, когда он проявит себя в поступках… как вы, мой дорогой.
      А. Дюма. "Виконт де Бражелон".
      Леголас, Лист Зеленый, Эльфийский герой,
      Ты весело жил, но в час роковой
      К морю синему в плен душа попадет
      И покоя в родных лесах не найдет.
      Д. Р. Р. Толкиен. ''Две твердыни''.

ЭПИЗОД 23. ПИРАТСКИЙ МЕТОД.

 

1. НА ПАЛУБЕ ''КОРОНЫ'' ПОЯВЛЯЕТСЯ МОРМАЛЬ.

 
      Несмотря на искусство корабельного доктора Себастьена Дюпона, одиозная фигура де Мормаля стала мелькать то тут, то там, внушая путешественникам чувства, весьма далекие от христианской любви к ближнему. Доктор вовремя предупредил капитана, тот – герцога, и все насторожились, сохраняя внешнюю беспечность. Герцог просил не проявлять враждебность и вести себя как обычно.
      Так и вели себя моряки и путешественники.
      Моряки были учтивы, любезны, предупредительны, но за внешней корректностью скрывалось презрение, и не было в общении с Мормалем той теплоты и доброжелательности, с которой они после шторма стали относиться к пассажирам. А Пираты начали утонченно издеваться над стукачом. Особенно в этом преуспел Оливье. Стоило де Мормалю приблизиться, Оливье начинал разглагольствовать, бахвалиться, мешая в своей речи высокопарные монархические монологи и отборнейшие ругательства в адрес предательства. Желторотые и барабанщик простодушно внимали рассказам де Невиля. Ролан, мечтавший о синем плаще, излагал воспоминания мушкетера в своих мемуарах, а прочие посмеивались, предоставляя барону право забалтывать Мормаля.
      Серж де Фуа не сказал желторотым, кто именно его предупредил о стукаче: этих мальчишек он впервые увидел на пирушке у грот-мачты. Но Бофору он сразу шепнул о предупреждении Конде и герцогини Орлеанской. А когда предупреждают сразу и командир и возлюбленная – это уже серьезно. Кроме Бофора, Серж предупредил и Бражелона. ''Я не сказал им, но тебе-то я могу сказать''. – "О чем ты, Серж?'' – '' Вернее, о ком. О стукаче. Это серьезнее, чем вы думаете. А ты, я вижу, уже забыл". – "А, вот ты о чем… Ну, можешь и мне не говорить, раз дал слово''. – ''К тебе это не относится. Что Мормаль стукач, мне сказал сам Конде''. – ''Конде? Это действительно серьезно. У Конде разведка что надо''. – ''Не всегда разведка Конде было что надо. Иначе он не дал бы так глупо захватить себя и не угодил в тюрьму… знаешь, когда''. – `'Из прошлых ошибок надо извлекать уроки, что и сделал его высочество принц Конде. Это все?'' – ''Нет, не все. Еще меня предупредила Она…'' Серж не назвал возлюбленную по имени, но Рауль сразу понял, о ком идет речь. Кто-кто, а дочь Гастона посвящена во многие заговоры и интриги.
      А Гугенот подлил масла в огонь, сообщив, что и гасконец называл ему это имя. Гугенот немного схитрил – Д'Артаньяна он не видел, капитан предупредил о Мормале значительно раньше, и не только его, а всех своих мушкетеров. Но Гугенот очень хотел, чтобы Д'Артаньян и Бофор в будущем забыли свои разногласия и стали друзьями, и старался расположить окружение герцога в пользу гасконца. Тут и Оливье припомнил, что уже слышал это имя от Д'Артаньяна. "И я слышал это имя, и тоже от Д'Артаньяна, – сказал Рауль, – Но где, когда, при каких обстоятельствах – хоть убейте, не помню''.
      И, хотя он мысленно восстанавливал в памяти все свои беседы с гасконцем, имя Мормаля выпало из этих бесед. Провал в памяти. А он еще хвастался своей памятью! Просто свинство – помнить до мельчайших подробностей то, что очень хочешь забыть, а такое важное обстоятельство вылетело из головы. Раулю казалось, что, если он сейчас вспомнит, когда Д'Артаньян назвал ему имя стукача, это даст ключ к разгадке этой невзрачной и гнусной фигуры. Но какая-то невидимая резинка, вроде той, которой Люк подправляет свои зарисовки, стерла в его памяти время, место и обстоятельства, при которых гасконец назвал ему имя Мормаля.
      И вездесущему Гримо имя Мормаля не было знакомо. Старик тщетно чесал свою лысину и пожимал плечами. "И рад бы помочь, да не припомнить. Нет, не помню, – сокрушенно говорил Молчаливый, – Мор-маль, Мор-маль… Нет, не помню, мой господин…На ''Мор'' я помню только… того… демона…'' – тут бедняга менялся в лице, даже спустя столько лет воспоминание о Мордаунте внушало ему ужас. Вот что резинка должна бы стереть в твоей стариковской памяти, мой бедный Гримо. "А знаете, сударь, они чем-то похожи!'' – ''Мормаль и Мордаунт? – спросил Рауль, – Да иди ты, ничего общего!" Он не стал конкретизировать, не желая усугублять мрачные воспоминания старика. "Похож, – упрямо повторил Гримо, – Я вам точно говорю!"
      …Рауль с досадой стукнул себя кулаком по голове. `'Какая муха тебя укусила?" – лениво спросил Оливье, сдавая карты. "Забыл, все забыл. О, почему я такой беспамятный дурак!'' – ''Брось, приятель, не мучайся, – сказал Серж, – это как с потерянной вещью: ищешь, ищешь, все перероешь, а потом находится сама". – "Потерянная вещь иногда находится с опозданием, – возразил Рауль, – Может быть, и я вспомню, когда будет уже поздно''. – "Тихо, ребята, сейчас будет потеха'', – предупредил Оливье.
      Пираты учтиво, но холодно приветствовали Мормаля. Тот явился в рыжеватом парике и костюме цвета зеленого горошка, с довольно аляповатыми украшениями. Серж любезно предоставил Мормалю играть вместо него, подталкивая потихоньку локтем Бражелона, и они вместе занялись наблюдениями.
      – Какие ставки, господа? – спросил Мормаль.
      – Разве вы не знаете, сударь, что пиратский кодекс запрещает играть в карты на деньги? – сказал де Невиль.
      – На что же вы играете? – спросил Мормаль.
      – На исполнение желаний, – ответил барон, – Мы придумываем разные глупости для потехи.
      – И проигравший должен исполнить?
      – Безусловно, если вы честный человек. Например, этот юноша,… Что ты делал, Жюль?
      – Я залез на марсовую площадку и кричал петухом, – сказал Жюль.
      – И поэтому мы считаем Жюля, виконта де Линьета, честным человеком и благородным дворянином, – сказал Серж.
      – А матросы? Смеялись?
      – Все смеялись и кричали: ''Браво!'' Но, если вы боитесь рисковать… – протянул де Невиль, пожав плечами.
      – Я не боюсь, – возразил Мормаль.
      Игра началась. Серж невольно отводил глаза – он замечал кое-какие уловки Оливье. Он знал, что Мормаль проиграет. Но Сержу была отвратительна мысль о том, что даже со стукачом можно вести нечестную игру. Рауль посматривал на стукача – не так пристально, как Люк Куртуа на свою очередную модель, как бы между прочим, но уловил в хитрых бегающих глазках Мормаля какое-то коварство и лукавство. Гримо был прав. Этот человек все-таки чем-то похож на Мордаунта. Хотя Мордаунт – высокий, светловолосый и светлоглазый, со впалыми щеками и тонкими губами. А этот скорее упитанный, раскормленный, щеки отнюдь не впалые, а пухлые, глаза темные, а под глазами мешки. Возможно, Мормаль когда-то был крепким и ловким, но уже начал разъедаться и полнеть.
      Карточных фокусов друга Рауль не замечал, размышляя о стукаче. Что-то сказал бы о нем наш художник? Как это у него получается на его замечательных портретах – сразу прямое попадание. Но не стоит отвлекать нашего живописца от работы. Сами справимся. Почему это люди, внешне совершенно непохожие, кажутся так похожи? Может, Люк объяснил бы этот феномен. Как когда-то прелестная Франсуаза Д'Обинье, теперь уже Франсуаза Скаррон, напомнила Луизу… ''Стоп, – сказал он себе, – возьмем "резинку". Это мы стираем". А игра закончилась победой Оливье.
      – Ну, – сказал барон, – Теперь исполняйте мое желание.
      – Надеюсь, не что-то непристойное? – спросил Мормаль.
      – Отнюдь, – ухмыльнулся Оливье, – Вы, милостивый государь, поскачете на одной ножке, разыщете капитана, объяснитесь ему в любви и поцелуете в уста. Если вы считаете себя честным человеком и благородным дворянином.
      – Но это глупо и смешно, – сказал Мормаль.
      – Я так хочу! – твердо сказал Оливье.
      – Смешно? Тем лучше, – фыркнул Серж, – Мы, видите ли, ребята веселые.
      – Это ребячество, – сказал Мормаль.
      – Знаете, мы все здесь немножко дети, – проговорил Серж, – Не надо было с нами связываться.
      – Я же залез на марс! – заявил де Линьет.
      – Да! Этот парень залез бы и на настоящий Марс, то есть на звезду по имени Марс ради своей чести! – высокопарно сказал Оливье, – А вы не хотите выполнить такой пустяк.
      – Но капитан может подумать про меня…
      – У вас остается право объяснить, что вы выполняли условия игры, – адвокатским тоном заявил Рауль, – Тогда ваше признание в любви и поцелуй капитан примет не как приставание, а как шутку.
      Если бы это происшествие отбило у Мормаля охоту тереться возле Пиратов! Ничуть не бывало. Он опять появился уже в другом парике и другом кафтане. Оливье снова полез на провокацию. Он взял Мормаля за пуговицу / чего воспитанные люди никогда себе не позволяют/, и принялся крутить пуговицу, рассказывая очередную историю из его жизни при Дворе: ''Вы знаете, сударь, что значит быть всадником Королевского Эскорта?'' – и так далее. Разговор перешел на то, что стукачей господа мушкетеры никогда не принимали в свою компанию. Такой живности среди них не водилось. С этими словами Оливье сжал пальцы и вырвал пуговицу "с мясом" – вернее, с куском ткани.
      – О, ради Бога, простите, сударь, – стал извиняться Оливье, – Я так увлекся, меня просто ярость охватила, я человек увлекающийся, эмоциональный. Надеюсь, вы не приняли мои слова на свой счет. Я не вас имел в виду… А вот слушайте, я вам расскажу еще одну байку…
      Де Мормаль принял извинения де Невиля.
      – Кстати, о стукачах. По пиратскому кодексу стукачам отрезали нос и уши, а затем высаживали на необитаемый остров, – Рауль назвал только что придуманную статью пиратского кодекса и постарался говорить зловещим голосом, что его шайку весьма насмешило, – Нос! И уши! Представляете, какой ужас! Но к вам это никоим образом не может относиться, сударь. Это я просто… к слову. Я не имею оснований сомневаться в вашей порядочности после нежного поцелуя, которым вы наградили нашего храброго капитана.
      – А у нас, когда я учился в коллеже, – заметил Шарль-Анри, – Стукачей лупили по ночам в дортуаре. Раз один малый сорвал нам одну классную… шалость, выдав нашу компанию учителю. Но потом он в этом горько раскаялся! Это я тоже… к слову. Я не сомневаюсь, сударь, в вашем благородстве, ибо видел, как вы пыхтели, прыгая на одной ножке и честно выполнили свой долг.
      – Очень, очень сожалею, – сказал де Невиль, – До чего же я неловкий! Хотите, я пришлю к вам моего слугу, Педро-цыгана? Он пришьет вам пуговицу.
      – Оставьте, это пустяки.
      – Нет-нет, это я виноват. Педро придет к вам сию минуту.
      Педро-цыган был отправлен к Мормалю, пуговица была пришита, но цыган, зорким взглядом опытного плута окинув пристанище Мормаля, ничего подозрительного не обнаружил. "Если он стукач, рано или поздно он себя выдаст'', – решили Пираты и занялись своими обычными делами, а дел у них особенных не было, и они просто-напросто бездельничали на своей стоянке у грот-мачты.
      Только Гугенот торопливо переписывал в свою объемистую тетрадь арабский разговорник капитана и изучал экспедицию Педро Хименеса, время от времени вещая об испано-мусульманских конфликтах своим друзьям. Те уже в шутку называли Гугенота шейхом, и Оливье выспрашивал у Гугенота разные непристойности, чего Гугенот знать не мог, ибо в разговорнике капитана эта тема не была отражена.
      – Как же я буду объясняться с гуриями? – досадовал Оливье, – Неужели в капитанском разговорнике нет даже выражения ''будь моей''?
      – Будешь объясняться жестами, как мой Гримо, – посоветовал Рауль.
      – Так, что ли?
      Жесты Оливье рассмешили Пиратов.
      – Э-нет, это не то… А скажи-ка, Гугенот, умный ты наш Гугенот, как по-арабски будет… / он перешел на шепот./
      – Да ну тебя! – засмеялся Гугенот, – Очень мне нужно знать твои глупости… Я сказал тебе, что тут написано: ''Сдавайтесь, сволочи!''
      – Можно и без "сволочей", – заметил Серж, – мы люди цивилизованные…
      – ''Сдавайтесь, господа!'' – так, что ли? – спросил Рауль насмешливо.
      – Господа? Какие это к черту ''господа''! Но, кроме повелительной формы глагола ''сдавайтесь'' применительно к противнику, я ничего не нахожу.
      – В смысле, тут нет слов: ''Пощады, я сдаюсь!'' И не ищи, не найдешь. Капитану эти слова не нужны. Нам тоже.
      – Я и не ищу. Лилии никогда не сдадутся Полумесяцу, – заявил Гугенот.
      – Хорошо сказано. Как это по-арабски?
      – Откуда я знаю, Рауль! У капитана таких фраз нет. У него лексика попроще.
      – Надо будет добыть носителя языка, – заметил Рауль.
      – Лучше носительницу, – уточнил де Невиль, – У тебя тут одна теория, а я практик.
      Гугенот усмехнулся и уткнулся в свои тетради. Появился Гримо и сделал знак тревоги, подзывая своего господина. Этот знак Гримо делал в очень важных случаях. Рауль, словно подброшенный пружиной, вскочил и подбежал к Гримо.
      – Авария? Мусульмане?
      Это первое, что приходило в голову путешественникам.
      Гримо покачал головой.
      – Что случилось?
      Гримо постучал по дереву, точнее, по рангоуту.
      – Что ты хочешь сказать?
      Гримо выразительно посмотрел на Рауля и повторил свое движение.
      – Стукач? – догадался Рауль.
      – Дошло, – проворчал старик, – Можете убедиться сами.
      – Итак, я могу застать стукача при исполнении ''служебных обязанностей''? – прошептал Рауль.
      Гримо кивнул.
      – Отлично! Дракон вылез из своей пещеры. Змея выползла из норы. К бою, рыцарь! Где он, этот змей?
      Гримо показал по направлению к баку.
      – Он и сейчас там? Он тебя видел?
      Гримо состроил обиженную мину. С появлением Мормаля Гримо перешел на язык жестов и вновь стал почти бессловесным.
      – Так. Поймаем стукача на месте преступления. Застукаем стукача.
      Гримо сделал предостерегающий жест.
      – Не бойся за меня, – сказал Рауль, – Драться я с ним не буду. В смысле – дуэли не будут как таковой. Я же помню приказ. Веди меня!
      Гримо, пробираясь между коробок, мешков, бочек и ящиков, привел своего господина к месту на баке, откуда они могли видет Мормаля, сами оставаясь незамеченными. Старик ориентировался на ''Короне'' не хуже моряков, что вызывало восхищение всех обитателей корабля. Мормаль сидел среди бочек и коробок. Велев Гримо не высовываться, Рауль вышел из своего укрытия. Он заметил, что Мормаль торопливо спрятал свою писанину под камзол. После обмена приветствиями и разговора о погоде Рауль спросил стукача:
      – Вы позволите присесть рядом с вами, Мормаль?
      – Садитесь, виконт, места достаточно, – сказал Мормаль, – Становится холодно, вы не находите, господин де Бражелон?
      И он застегнул несколько пуговиц на своем камзоле. Ясно: стукач хотел спрятать свою кляузу.
      – Не нахожу. Становится жарко, господин де Мормаль. Не так жарко, как в Африке, но все же достаточно… жарковато. Самое время загорать. А вы кутаетесь. О! Хотите анекдот? Встретились как-то еврей, француз и англичанин и давай спорить, чьи женщины…
      Мормаль не очень-то слушал анекдот и принужденно рассмеялся. Как бы завладеть его кляузой, думал между тем Рауль, продолжая трепаться.
      – Я и не думал, что вы такой балагур, виконт, – пробормотал Морамаль.
      – О! Вы меня еще не знаете! А теперь ваша очередь. Жду анекдота! – потребовал Рауль. Мормаль рассказал бородатый анекдот, а Рауль прикинулся простачком и пристал к стукачу с просьбой объяснить, в чем соль рассказанного им анекдота. Мормаль принялся объяснять.
      – А-а-а! Теперь понял! – и он расхохотался.
      – Красивый у вас платок, виконт, – похвалил Мормаль.
      – Бандана называется, – заметил Рауль, – ручная работа. Старинный шелк, еще со времен Генриха Четвертого.
      – Что вы говорите? – шелк времен Генриха Четвертого вызвал у Мормаля более живой интерес, чем анекдот о еврее, французе и англичанине.
      – Где же вы раздобыли такой раритет?
      ''Он, кажется, ищет компромат даже во временах Генриха Четвертого'', – подумал Рауль и надвинул пониже на лоб свою бандану. Но, не желая откровенничать со стукачом, он сообщил ему минимальные сведения о шелке, из которого были пошиты синие банданы с золотыми лилиями ручной работы.
      – Этот шелк был некогда шторой в покоях доброго короля Генриха Четвертого. В нее король велел завернуть мраморную статую.
      – Какую статую?
      – Античную. Статую Психеи. Вернее, статую итальянского скульптора по мотивам античного мифа об Амуре и Психее. Статуя Психеи была предназначена в подарок.
      – По какому случаю?
      – На свадьбу. Полагаю, сударь, ваше любопытство удовлетворено.
      Он не хотел больше ничего говорить этому человеку ни о Короле-Повесе, ни о статуе Психеи, хотя его друзья уже знали историю о свадебном подарке Генриха IV.
      – Вот откуда этот шелк, – сказал Рауль, улыбаясь, – Ни Лувр, ни Сен-Жермен я не грабил. Можете пощупать: тонкий, но твердый на ощупь. Отличное качество.
      Он наклонил голову. Мормаль коснулся пальцами хвостиков под узлом банданы.
      – Отличное качество, – угодливо повторил Мормаль, – Сейчас так не делают.
      – С этим можно поспорить, г-н Мормаль. Вы не очень-то сведущи в экономике, как я погляжу.
      Болтая еще что-то о шелке и его производстве / будь поблизости Анри, речь непременно бы зашла о Китае и шелковичных червях/, Рауль вспомнил кое-какие выходки Д'Артаньяна. Прежде Рауль, возможно, и не отважился бы на такую наглость, но, мысленно призвав на помощь гасконца, он ловко выхватил из-за камзола де Мормаля его блокнот.
      – Что вы себе позволяете, виконтик?
      – Полно, не стоит обижаться на глупую выходку одуревшего от жары пирата, – сказал Рауль, – Что это тут у вас? Мемуары, небось? У нас уже есть один мемуарист. Зачем барабанщику конкурент! Нас вполне устраивает трактовка Ролана.
      – Виконт! Отдайте сейчас же! Это личное!
      – Если действительно личное – отдам. Меня ни в коей мере не интересуют ваши личные дела.
      `'Ваше Величество, спешу Вам доложить, что интересующий Вас господин де Монваллан, командир разведчиков герцога де Бофора, проводит свой досуг в изучении арабского языка и почти не принимает участия в развлечениях пассажиров. Это наводит на мысль о том, что вышеупомянутый господин де Монваллан имеет преступное намерение перейти на сторону противника. Его зовут в компании Гугенот, что уже говорит о том, что этот молодой человек еретик и вольнодумец.
      Что же касается ''Первого'', я пока не заметил ничего, что могло бы вызвать подозрения у Вашего Величества. Памятуя о Ваших указаниях, я с него глаз не спущу и буду регулярно сообщать Вашему Величеству сведения о ''Первом'', а также то, что…''
      На этом запись заканчивалась.
      – Личные записи? – презрительно сказал Рауль, – Кляузу на Гугенота королю вы называете личными записями? В таком случае я очень заинтересовался вашей личной жизнью!
      – Отдайте немедленно! – крикнул Мормаль, – Не имеете права отбирать!
      – Кто это – "Первый"? Бофор? Молчишь? А на Бофора стучишь! Бофор, я понял!
      Если бы Мормаль сказал правду, Рауль не поверил бы ему. "Первым" агенты короля зашифровали его самого, виконта де Бражелона. Людовику XIV важнее было иметь сведения о своем сопернике, чем знать убеждения адмирала и главнокомандующего. Мормаль, казалось, готов был упасть на колени, чтобы вернуть блокнот, но Рауль перехватил его, вырвал из блокнота запись о Гугеноте, заметил красноречивый жест свидетеля этой сцены – Гримо /!/ и со смехом сказал:
      – Извольте слопать, господин доносчик!
      – Вы сошли с ума, сударь! – возмутился Мормаль.
      Гримо тихо посмеивался и кивал головой из-за мешков и ящиков. Теперь старик считал, что его молодой хозяин очень похож на своего отца! Рауль протянул стукачу бумажный комок:
      – Ешь, тебе говорят!
      – Вы все тут тронутые, – сказал Мормаль, – А я-то считал вас самым разумным из этой компании безумцев.
      – Я? Да я-то самый главный псих, и разумным только притворяюсь. Но об этом ты, сволочь, не напишешь. Лопай свою кляузу, урод!
      – Да как вы смеете! Виконт! Это переходит все границы!
      – Запивать не дам. Сожрешь всухомятку.
      Гримо улыбался во весь рот. Мормаль взял бумажный комок и стал нехотя, с отвращением жевать.
      – Давай-давай. Не торопись, пережевывай хорошенько.
      Мормаль поперхнулся. Рауль похлопал его по спине.
      – Слопал? Отлично! Молодец! Если королю и придет гениальная мысль, распороть тебе брюхо, никто ничего не узнает. А харакири ты себе не сделаешь. Ты ж не самурай, о бусидо представления не имеешь.
      – Псих! – со слезами на глазах заорал Мормаль, – Идиот! В Шарантоне тебя надо держать на цепи!
      – Будешь тут психом. Псих тот, кто написал грязную клевету не честного, умного и верного королю парня.
      – Если я ошибался, вы могли это сказать в более учтивой форме!
      Это же насилие! Это оскорбление!
      – Вы считаете себя оскорбленным, Мормаль?
      – Нет-нет, виконт. Я был неправ. Я погорячился. Я не ищу с вами ссоры.
      – И я не ищу. Драться мы не будем. Вы недостойны дуэли со мной. И веревка на ноке рея меня не прельщает.
      – Я хотел сказать вам… вы не знаете, что я уполномочен Его Величеством королем…
      – Шпионить за нами? Знаю.
      – Нет. Я должен передать вам, лично вам от имени короля…как посредник…
      – Мне не нужен посредник. Никогда – вы слышите – никогда! – я не буду прибегать к посредникам для разговора с королем! Вам ясно?
      – Вы даже не хотите прочесть письмо короля? Вы не хотите знать, что вам пишет Людовик Четырнадцатый?
      – Посыльный не внушает доверия. Что пишет Людовик? Привет и пожелания удачи, – развязно сказал Рауль, – Что же мне еще может сказать Людовик Четырнадцатый? Я недостаточно ясно выразился? Вы меня не поняли?
      – Много о себе понимаете, виконтик, – прошипел Мормаль, – Посредник ему, видите ли, не нужен! Да меня король послал вдогонку за вами, чтобы вы,… чтобы я…
      – Это меня не интересует. Что король захочет, скажет сам. Вот он, я. Я не бегаю ни от кого, в том числе и от короля. Понял? Король скажет сам, мне, лично, без всяких посредников.
      – Как жестоко в вас ошибается Его Величество король, – сказал Мормаль.
      – Ну что ж, мы квиты – я тоже жестоко ошибался в Его Величестве короле.
      – Я к тому, что вы совсем не похожи на несчастного влюбленного с разбитым сердцем, – продолжал Мормаль.
      Гримо прошептал свое ''О-хо-хонюшки''. Будь это в Париже, дуэли не миновать. После таких слов мой господин бросился бы на любого со шпагой. Неужели этот негодяй сказал правду?
      А Рауль? А Рауль расхохотался и дернул Мормаля за парик:
      – Старо, милейший, старо! Не повторяйте старые сплетни, вас поднимут на смех мои товарищи! Вы жестоко ошиблись во мне, Мормаль. Я не мальчик из Фонтенбло, а пират!
      Гримо просиял. Видели бы это мушкетеры!
      – Тогда, виконт, пропустите меня! Вы ведете себя как дикарь! Как грубиян!
      – Приношу вам свои извинения. К этим грубым мерам меня вынудили чрезвычайные обстоятельства. Будь ваши записки личного характера или частное письмо – одной строчки достаточно, чтобы понять, что представляет собой ваша писанина. Но я еще не закончил беседу с вами, господин кляузник.
      – Что вам еще от меня надо? Дайте мне пройти!
      – Поклянитесь спасением души, что вы прекратите заниматься этими гнусными доносами!
      Мормаль молчал.
      – Тогда, – сказал Рауль, – Я поучу тебя уму-разуму.
      – Вы хотите драться? Вы знаете, чем это грозит?
      – Вы видите – я без оружия. Но в морду я тебе все-таки дам, Мормаль!
      От затрещины Мормаль бухнулся на мешки.
      – Это за Гугенота. И за ''Первого''. Может, теперь господин осведомитель даст клятву?
      – Бастилия по тебе плачет, каналья!
      – За то, что дал вам затрещину? На этот раз я скажу вам, что вы много о себе понимаете. Итак, я жду.
      – Не дождетесь. У меня важные полномочия.
      – Не превращайте меня в берсерка, Мормаль. Я добрый малый, мирный путешественник. Я хочу только лежать как колода, загорать под горячими лучами южного солнца и не хочу становиться демоном битвы. А ведь придется, ей же ей, придется. Вы меня вынудите. В моей жизни такое уже было дважды: когда в мирное время, уже после всех войн – я не о сражениях веду речь – я на какое-то время становился таким берсерком. И тогда я внушал ужас, – сказал он зловеще, стараясь нагнать на стукача страх и не рассмеяться при этом, – Вы меня поняли?
      Но, несмотря на угрозу, звучащую в этих словах, наш герой произнес последнюю фразу небрежно, играючи, и Мормаль, созерцая "пирата" в синей бандане, в белой рубашке с кружевами, не мог представить этого щеголя в роли демона битвы. Мормаль опустил голову, посмотрел на светлые мягкие сапожки с нарядными отворотами.
      – Мне говорили, – сказал Мормаль, – Что вы швырнули через забор господина де Варда и выкинули из окна какого-то бандита во время беспорядков на Гревской площади в День Повешенных.
      – Совершенно верно – на Гревской площади, которая тоже по мне проливает горючие слезы, не так ли, господин Мормаль? Вижу, господин осведомитель наслышан о моих приключениях. Я становлюсь известным. А вы говорите, что я много о себе понимаю. Я, Мормаль, себя вообще не понимаю, но вам этого не понять!
      – Я решил, что слухи эти весьма преувеличены.
      – Не судите опрометчиво, – кротко сказал Рауль, – Вы-то меня не видели в деле.
      – Разойдемся с миром, виконтик. Вы слишком изящный и утонченный, чтобы я мог предположить, что вы можете стать берсерком.
      – Так вы не хотите дать клятву, что не будете писать доносы?
      – Клясться спасением души? Вам? Мальчишке?
      – Что ж, придется все же стать на время берсерком. Видит Бог, я не хотел этого. Теперь…
      Он погладил деревянную фок-мачту.
      "Сосна из лесов Портоса, дай мне часть Силы твоего прежнего владельца. Один за всех, все за одного''.
      – А-а-а! – заорал Мормаль, – Что вы делаете?
      – Клянись, урод! Или пойдешь кормить рыб!
      Мормаль барахтался в воздухе, болтая ногами. Рауль держал его за шиворот и за пояс, подняв над бортом корабля.
      – Никто ничего не узнает. Несчастный случай. Вы случайно свалились в море. Хотите к сиренам, ундинам, русалочкам?
      – Смотрите! Вы утопили письмо короля!
      – Значит, судьба такая. Мормаль, у меня тоже силы не беспредельные. Я отнюдь не геракл… придется принести вас в жертву Нептуну, за которого мы пьем каждый день. Клянитесь, или я разжимаю руки. Считаю до трех. Один… два…
      – Нет! Не надо! Пощадите! Я клянусь! Клянусь души спасеньем!
      Рауль швырнул Мормаля на мешки. Мормаль плакал от злости, страха и ненависти. Не мешке Бог весть с чем расползалось темное пятно. Штаны Мормаля из светло-зеленых стали значительно темнее. ''Вот слабак'', – презрительно подумал Рауль, но сделал вид, что не заметил, какая неприятность произошла с поверженным стукачом.
      – Пошли, Гримо, – сказал он старику, – Дело сделано.
      – Ловко вы его, господин Рауль. Но будьте осторожны. Теперь этот человек стал вашим врагом. Он подстроит вам какую-нибудь ловушку.
      – Этот рохля? – усмехнулся Рауль, – То, что случилось с Мормалем на мешках… я не позволял себе с тех пор, как перестал сосать мою толстушку-кормилицу, известную тебе Катрин.
      Гримо улыбнулся, а потом вздохнул.
      – А все-таки… – заикнулся Гримо.
      – Успокойся, – остановил его Рауль, – Отдыхай. Все под контролем.
      Гримо опять вздохнул.
      – Жаль, – сказал Гримо, – Если в мешках, которые осквернил Мормаль, была мука.