Настоящая принцесса - Настоящая принцесса и Снежная Осень

Александра Егорушкина

Настоящая принцесса и Снежная Осень

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Пролог,

в котором троллейбус спит на ходу

Ранний прохожий, спешивший по одной из набережных Петроградской стороны, свернул на Тучков мост, завидел впереди троллейбусную остановку и замедлил шаг. Некоторое время он, ежась, топтался на остановке в полном одиночестве. Ни троллейбусов, ни маршруток – ничего не было видно, да и сам туман, вместо того чтобы поредеть, густел прямо на глазах, заволакивая скучное небо и круглую белесую утреннюю луну. Вот уже и противоположного берега Малой Невы не стало видно. А еще обещали теплый сентябрь, вздохнул прохожий. Он безнадежно вгляделся в молочный влажный туман и снова вздохнул.

И тут прямо из тумана на него выбежала запыхавшаяся, разрумянившаяся рыжая девочка в джинсах и курточке. Ничего странного в этой девочке не было, только вот выскочила она так неожиданно, будто только что перешла реку вброд или перепрыгнула через гранитный парапет.

– Осторожнее, – буркнул прохожий.

– Ой, извините, – девочка покраснела еще больше. И понеслась дальше. Растрепанный рыжий хвостик летел у нее за плечами. Прохожий посмотрел ей вслед и недовольно крякнул. Ну и детки в этом городе! Они не то что по улицам – по Эрмитажу галопом бегают! Да и погодка в этом городе тоже…

А троллейбус все не появлялся, да и вообще вокруг было как-то слишком тихо для восьми утра, да еще и понедельника.

Минут через двадцать за спиной у прохожего послышалось пыхтение и топот. Рыжая девочка бежала обратно к остановке, только теперь за спиной у нее подпрыгивал рюкзачок, а в руке мотался мешок со сменной обувью. И одета она была в клетчатое платье. И почему-то была уже не румяная, а бледная – с перепугу, что ли? Или в школу боится опоздать? При виде прохожего девочка замерла как вкопанная, потом приподнялась на цыпочки, вытянула шею и как будто прислушалась.

– Не видно троллейбуса, не видно, – проворчал прохожий.

– Там на Большом все сломалось, но что-то уже идет, – заявила девочка. – Со Зверинской поворачивает. Сейчас появится.

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросил прохожий.

– Я слы… – девочка осеклась и, прикусив губку, посмотрела на часы.

В тумане что-то заскрипело, застонало, заохало, и из мглы вперевалку выполз троллейбус. Он помигивал, будто у него фары спросонья слипались. Рыжая девочка взлетела на подножку, троллейбус скрипнул, тронулся, двери сомкнулись.

Глава 1,

в которой принцесса попадает в первую пятерку, а директора школы выставляют из собственного кабинета

Только в троллейбусе Лиза смогла немножко отдышаться. Уф! Сто лет так не бегала.

Остановка таяла в тумане, а вместе с ней и одинокий прохожий. Лиза приклеилась носом к мутному стеклу. И что он там такое в воде увидел? Застыл как вкопанный. Ужасно неприятный дядечка. Нос унылый, ноги как у журавля, и на Лизу вытаращился, будто она с неба свалилась. Вообще-то почти так и было – она ведь выскочила на набережную прямо с Бродячего мостика. Хорошо, что туман, – еще не хватало, чтобы всякие разные неизвестные видели дорогу в королевство Радинглен!

Троллейбус качнулся, Лиза покрепче ухватилась за твердый холодный поручень, и часики очутились прямо у нее перед носом. Без четверти девять!

«Опаздываю! – ужаснулась она. – Флаги и факелы, точно ведь опоздаю!» Лиза завертела головой, пытаясь понять, где же они едут, но туман с Бродячего мостика словно растекся по всему городу. К окнам троллейбуса как будто мокрая белая вата липла. Ну вот, теперь опять придется Малине Вареньевне объяснять, а ей разве всю правду скажешь?

А все дворцовое говорящее Зеркало! Заладило еще вчера – обновить гардероб, обновить гардероб, у настоящих принцесс должно быть не меньше дюжины платьев наготове! А лучше две дюжины и столько же пар соответствующих туфелек… А Бабушка возьми и согласись, вот Лиза весь вечер и проторчала перед Зеркалом в гардеробной, изнывая от тоски, а потом оказалось, что домой идти поздно, и ее оставили ночевать во дворце, а потом дворцовый будильник не сработал – приятное хотел сделать принцессе, а потом Мостик чуть не полчаса не откликался и не появлялся, и непонятно, чего это он вдруг раскапризничался. Вот и поди расскажи такую правду классной руководительнице Марине Валерьевне…

Лиза безудержно зевнула. Опять посмотрела на часы. Вздохнула. Вообще-то быть принцессой совсем не сахар. Особенно при такой строгой королеве-Бабушке. Бабушка всегда была строгой, даже когда они с Лизой просто жили на Петроградской и ни про какой Радинглен Лиза слыхом не слыхала. А уж теперь Бабушка развернулась по-настоящему и всласть воспитывала все королевство – от Лизы до последнего дворцового домового. Правда, время от времени она во всеуслышание ворчала, что, мол, законный повелитель, Его величество Инго Четвертый, хорошо устроился – учится себе на Магическом факультете в Амберхавене, а про королевство и думать забыл. Но Лиза-то прекрасно слышала, что ворчит Бабушка больше для виду – нравилось ей править, и еще как! Иначе бы она не ходила через Мостик каждый день, как на работу, к девяти утра. Да и на Инго Бабушка совсем не сердится – это Лиза тоже прекрасно слышала. Если у человека есть к чему-то способности – надо учиться, а неученый маг попросту опасен для общества. Лиза вот тоже учится. Музыкальной магии. У Филина, радингленского придворного волшебника.

– Проезд не забываем оплачивать… Девочка, ты билет покупать будешь или у тебя проездной?

Лиза вздрогнула и принялась лихорадочно шарить в кармане куртки. К счастью, карточку она дома не забыла. А то еще, пожалуй, пришлось бы платить за билет радингленскими монетками с дырочкой посередке – то-то бы кондуктор порадовался!

– Скажите, пожалуйста, а который час? – робко спросила Лиза. А вдруг ее часы все-таки спешат?

– Без десяти девять, – кондуктор, звякая мелочью, двинулся дальше. Троллейбус вновь шатнуло на повороте. Лиза глянула в окно и ахнула. Сквозь пелену тумана проступали какие-то неположенные улицы.

– А куда мы едем? – испугалась Лиза.

– В объезд мы едем, девочка, через Малый, – через плечо отозвался кондуктор. – На Первой линии все перекопано.

– Опять, что ли, трубы меняют? – проворчала сидевшая впереди старушка с мокрым зонтиком и авоськой. – Сколько можно! Безобразие!

– Следующая остановка – Девятая линия, кому к метро «Василеостровская», – нараспев объявил кондуктор.

«Как Девятая?» – Лиза испугалась еще больше. Теперь она вообще на пол-урока опоздает, Малина ее даже в класс не пустит! А вдруг на нее в коридоре завуч наткнется? Или тетя Маша? Она всегда шваброй замахивается! Или того похлеще – за шиворот хватает и тащит! Ой, что будет!

Лиза опоздала непростительно – почти на двадцать минут. Хорошо хоть в бескрайнем белоснежном вестибюле никого не было, кроме гипсового Пушкина. Пушкин смотрел в окно, на Филологический факультет на том берегу Невы, и томился.

Лиза запуталась в мешке со сменкой. Потом чуть не порвала ремешок босоножки. Потом помчалась через ступеньку вверх по лестнице и чуть не грохнулась на скользком мраморе. Второй этаж… Третий… «Ты куда несешься, как угорелая!» – грозно гаркнула вслед уборщица тетя Маша, перед которой робел даже сам директор. Но Лиза не остановилась.

В коридоре второго этажа она чуть не упала еще раз: в учительской кто-то на кого-то рявкнул по телефону, а Лизе показалось, что это на нее. Ничего, на нее сейчас тоже нашумят. Лиза притормозила и спохватилась: «Забыла! Надо же объяснение придумать!» Прямо над головой громко и насмешливо тикали часы на стене: «ну-что? ну-что?» Первым уроком был русский, а русичка Малина Вареньевна шуметь совсем не шумела и даже допускала опоздавших, только вот при одном условии – виновник должен был придумать какое-нибудь такое объяснение, чтобы Малине Вареньевне понравилось. Повторяться не разрешалось, а вымученные причины вроде «у трамвая шины спустили» не рассматривались. Лиза вытянула шею и прислушалась: вдалеке, у доски экал, мекал и отдувался Костя Конрад! Похоже, королевский дракончик тоже опоздал. Обычный человек ничего подобного через весь коридор и толстую дверь бы в жизни не расслышал, но Лиза слышала еще и не такое. Волшебный слух, знаете ли. В природе он встречается редко, а в жизни иногда очень помогает. Мешает, впрочем, тоже.

Под дверью кабинета литературы, на которой щедро было намалевано Лукоморье, русалка на ветвях и кот, ходящий по цепи кругом, Лиза замерла и наморщила лоб: ничего не придумывалось, хоть тресни! Ой, ну что же сказать-то?!

За спиной послышалась величавая поступь тети Маши, Лиза съежилась и робко сунулась в кабинет. Костя Конрад, угрюмо повесив кудлатую голову, брел к своей парте у окна. В классе вразнобой хихикали.

– А, Лизавета, – обрадовалась Малина Вареньевна. – Ну-ка, а ты чем порадуешь? Только не говори, что тебя марсиане похитили – нам Конрад только что про это рассказывал… Ну? Мы слушаем.

– А меня не марсиане похитили, – Лиза ринулась напролом.

– А кто же? – заинтересовалась русичка.

– Меня… меня… доппельгангер, – наобум брякнула Лиза. – Вот. Доппельгангер, который… который… превратился в крысу. Он меня похитил. А потом… потом отпустил. – На этом слова кончились. Костя Конрад мрачно уселся за парту и взора не поднимал.

В классе захихикали еще пуще. Особенно веселились три главные классные модницы – Олечка Судакова, Танечка Богомолова и Алиса Спицына.

– Боже мой, Кудрявцева, что ты читаешь на ночь? – удивилась Малина Вареньевна, поймав мел у самого пола. – Что такое доппельгангер?

– Это такое существо, которое может принимать какой угодно облик, – отбарабанила Лиза твердо, как «жи-ши и ча-ща».

– Хорошее начало. А почему он тебя отпустил?

– Да кому я нужна?! – вздохнула Лиза.

«Вот уж точно», – прошипела на ухо Спицыной Богомолова. Лиза побагровела. Иногда от волшебного слуха одни неприятности.

– Недостаточно увлекательно, – рассудила Малина Вареньевна. – Иди-ка, Кудрявцева, сразу к доске и сделай мне фонетический разбор слова «доппельгангер».

Оглядев класс, Лиза обнаружила, что многих товарищей по несчастью на месте нет – должно быть, нелады с транспортом были с утра не только у нее. Место Левушки Аствацатурова – через проход – тоже пустовало. Лиза, привстав на цыпочки и морщась от противного скрипа мела, уже выводила «…гангер», и тут в дверь настырно заскреблись.

– Мариночка Валерьевна? – сладким голосом защебетала англичанка Ульяна Сергеевна по прозвищу Саблезубая. – Извините, Мариночка Валерьевна, что мешаю вести урок…

Малина Вареньевна слегка нахмурилась, но ничего не сказала.

– …но вот я вам возвращаю Аствацатурова, а там Кудрявцеву просят… – Саблезубая подтолкнула Левушку и поманила Лизу когтистым пальцем.

Лиза втянула голову в плечи. Это что еще за новости? На улице, значит, марсиане распоясались и доппельгангеры похищают, а в школе учителя и сами горазды?

– С вещами на выход, – тихо, но внятно буркнул Левушка. Вид у него был озабоченный. Пропуская Лизу в дверях, он быстро прошептал какое-то одно слово, но Лиза не успела разобрать: то ли «малина», то ли «павлина». Какого еще павлина??! Или это он про Малину?

– Лизавета, рюкзак оставь, не навеки уходишь, – со вздохом напомнила Малина Вареньевна. – Лев, давай-ка ты нам слово «доппельгангер» и разберешь.

Лиза успела еще увидеть, как Левушка вытаращился на доску, а Костя – на Левушку, но Саблезубая уже тащила ее за собой по коридору.

– Лиза, не волнуйся, это нам для завтрашнего мероприятия, – деловито сообщила Саблезубая, цокая шпильками по пустынному коридору, как манекенщица в телевизоре. Лиза понуро плелась следом, стараясь не поскользнуться. Она только теперь заметила, что пол натерт до зеркального блеска – как будто сюда целую команду радингленских дворцовых домовых запустили. Ну какого павлина? И что за мероприятие? Одни загадки…

Пахло в коридоре унылым школьным запахом – мастикой, мелом, пылью и масляной краской. Еще тянуло остывшими пирожками из буфета. После радингленских ароматов – булочек с корицей, горячего шоколада, белых роз в покоях Бабушки – от этого запаха хотелось то ли спать, то ли плакать. А Саблезубая все нудила, нудила…

– Ты меня слушаешь, Лиза? Тебе зададут несколько вопросов и сфотографируют. Ты девочка разумная, вежливая… в общих чертах… – Саблезубая притормозила, критически обозрела Лизу и бесцеремонно поправила ей воротник, царапнув шею оранжевым ногтем. – Только почему-то ты всегда у нас такая растрепанная… Ах, ну зачем Южина в другую школу ушла! Так некстати! – почему-то прибавила она и устремилась дальше.

«Я не у вас растрепанная, я сама у себя растрепанная! Только Южиной тут и не хватало для полного счастья!» – несмотря на серьезность момента, Лиза тихонько хихикнула. Вот интересно, после всего, что этим летом было, Южина и в другой школе по-прежнему ведьму изображает?

– Мероприятие ответственное, если тебя выберут, я тебе потом на бумажке напишу, что говорить… – тарахтела Саблезубая.

Про мероприятие было непонятно, а про бумажку вообще глупость какая-то, но Лиза промолчала: у Саблезубой спрашивать – дураков нет, все знают, чем это на уроках кончается!

На втором этаже они свернули к святая святых, а у самых дверей директорского кабинета Саблезубая вообще стала красться и даже каблуками не цокала. Лизе стало не по себе – настолько, что даже волшебный слух включить не удавалось. А за дверями жужжали незнакомые голоса… или знакомые? Один – это директор… а вот еще один, женский, и он-то точно почему-то знакомый…

Саблезубая еще раз обозрела Лизу, поджала накрашенные губы и скорбно вздохнула:

– Иди, Кудрявцева. И помни, ты представляешь лицо школы!

– Ну, кто у нас следующий? – важно спросил директор Игорь Сергеевич, выглянув из кабинета. При виде Лизы он сморщился. – Ульяна Сергеевна, я же достаточно четко сказал, из младших классов не надо!

– Кудрявцева у нас уже большая, – сладко пропела Саблезубая и костяшками пальцев больно подтолкнула Лизу в спину. – Седьмой «б».

– Хм, – директор оглядел Лизу с ног до головы и расправил лихие усы. – Попробуем. Яркая девочка. О чем-то таком ведь и просили… Заходи, не бойся.

Прямо невольничий рынок какой-то! Лиза вздернула нос и шагнула вперед. Саблезубая зацокала следом и примерилась усесться в кресло для посетителей.

– Большое спасибо, Ульяна Сергеевна, – послышался низкий сладкий голос. Знакомый. – Большое спасибо. У вас, наверное, очень много дел.

Посреди директорского кабинета, рдея вишневым бархатом жакета, возвышалась герцогиня Паулина собственной персоной. Та самая!

Лиза отшатнулась.

Саблезубая вскинулась, фыркнула и уселась, а потом, к полному изумлению Лизы, поднялась обратно.

– Игорь Сергеевич, я пойду списочек первого тура по восьмым классам распечатаю, – проскрежетала она и удалилась.

– Здравствуй, детка, – пропела Паулина, когда за Саблезубой с грохотом захлопнулась дверь. – Садись сюда. Расскажи нам, как тебя зовут.

– Кудрявцева, ну что же ты? – удивился директор.

Лиза с трудом выдохнула. Паулину она первый (и последний) раз видела в Черном замке, и тогда это была злая колдунья, да еще к тому же и гарпия со стальными крыльями и здоровенными когтями. А сейчас она на вид была вполне обычная тетенька, в бусах и перстнях – ни крыльев, ни когтей, и разговаривала совсем не так, как тогда. А послушать некогда. Может, показалось?

– Кудрявцева Лиза, седьмой «б», – автоматически выдавила Лиза. Ну вот, зубы вроде не стучат, уже достижение.

– Елизавета, значит, – сочным голосом сказал восседавший в директорском кожаном кресле благообразный мужчина с холеной седой гривой, орлиным носом и пристальным взором. Лиза только сейчас его заметила. – Хорошее имя, императорское. – (Лиза вздрогнула.) – Садись, Елизавета, побеседуем, познакомимся поближе, – любезно предложил орлиный нос, поправляя шейный платок. – Меня зовут Эдуард Федорович, а это – Алина Никитична, она с телевидения. Ты, наверно, видела такую передачу – ток-шоу «Все свои»?

Лиза помотала головой. Паулина уже в телевизор устроилась! Хотя она же теперь не Паулина, а Алина, и вместо крыльев у нее вон фотоаппарат… и еще диктофон, кажется? По крайней мере, кнопку она какую-то нажала – неужели все записывать будет? Лиза кашлянула.

– Ты что, совсем телевизор не смотришь? – протяжно удивился Эдуард Федорович. – Не любишь? – Он прямо излучал благолепие, а голос у него был как бархатом выстланный и при этом такой фальшивый, что у Лизы заболели уши. И зубы.

– Расскажи, Лиза, чем ты любишь заниматься, – напряженным тенорком подсказал директор, ерзая на краешке стула для посетителей. – Извините, Алина Никитична, эта девочка у нас застенчивая. Но, как видите, серьезная.

«Это я-то серьезная?» – изумилась Лиза. Насчет застенчивости директор тоже, пожалуй, погорячился. Игорь Сергеевич был страшно далек от народа – впрочем, он и по фамилиям-то помнил только школьных хулиганов.

– Ничего-ничего, сейчас мы ее разговорим, – мило улыбнулась вишневая Алина Никитична, поудобнее устраиваясь на пухлом диване. Занимала она его целиком, от края и до края, еле место для крокодиловой сумочки оставалось. – Зато предыдущие дети были очень раскованные, особенно та, с ногами.

Это сколько же они народу за двадцать минут допросили? Длинную Нину-Резину, Левушку, еще кого-то… Прямо конвейер.

– Лиза, ты, наверно, читать любишь, да?

– Ага, – брякнула Лиза. – Очень.

Слова из горла не шли ни в какую – очень уже страшно было рядом с Паулиной, которая еще летом чуть не убила Лизу с Инго. Правда, бывшая герцогиня Лизу явно не узнавала и вообще вела себя как обычный человек – ободряюще кивала, гремела бусами, умащивалась на диване, поглядывала на мигающий огонек диктофона. Ой, да у нее же и сердце стучит, как у нормальных людей, а тогда вообще как мотор жужжало, даже когда она летала! Может, все-таки не она?

– А какие у тебя любимые книжки? – встрял Эдуард Федорович, подробно разглядывая Лизины веснушки.

– «Мио, мой Мио», – Лиза чуточку оживилась. Все-таки про книжки говорить хоть с кем можно. – Еще мне «Ходжа Насреддин» нравится, особенно «Возмутитель спокойствия» – ну, это где он придворным целителем притворялся и Гюльджан спасал.

Эдуард Федорович почему-то выпятил мужественный подбородок и пошел пятнами.

– Очень хорошо, – похвалила Паулина. – А теперь расскажи нам про свою семью. Кто у тебя папа, кто мама…

Лиза затосковала: вот пристали, а? Лучше бы про «Мио» спрашивали, честное слово!

– Я с бабушкой живу, – кратко ответила она, а про Инго на всякий случай смолчала: в конце концов, всякие посторонние, кроме Южиной, его не видели.

Паулина и седогривый Эдуард Федорович многозначительно переглянулись.

– Лизина бабушка – председатель родительского комитета, – подобострастно сообщил директор. Алина-Паулина подняла соболиную бровь, и он запнулся на полуслове. Про родителей дальше спрашивать не стали. Или Игорь Сергеевич зачем-то все рассказал? Тактичные они, что ли?

– Ну а кроме чтения ты что любишь? Ты такая худенькая, бледненькая – спортом наверно, совсем не занимаешься, а? – допрашивал Эдуард Федорович. – Может, музыкой?

Лиза сжалась: соврать нельзя, директор все равно все знает.

– Угу, – буркнула она, глядя в пол. Хорошо хоть стихи с выражением прочитать не просят.

– Прекра-а-сно, – одобрил Эдуард Федорович. – Ну что ж, Алина Никитична, с моей стороны претензий нет. У девочки замечательная энергетика и чудесная аура. Лучшего и желать нельзя. Так, Лиза, а теперь подойди-ка вот сюда и повернись… Нет-нет, чуть-чуть левее. Прошу вас, Алина Никитична, снимайте.

Лиза мигнула от вспышки. Потом что-то зажужжало, и из Алининого фотоаппарата поползла карточка.

– Хочешь посмотреть? – милостиво предложила та. Лиза вытянула шею, увидела, как на белом квадратике проступает ее собственный понурый нос, растрепанные кудряшки и вытаращенные глаза (обошлось, не закрытые) – и вздохнула.

– Ну вот, с этой девочкой практически все ясно, – провозгласила Паулина, убирая фотографию в сумочку. – Глазки грустные… На сегодня, пожалуй, хватит. Иди, Лиза, на урок.

– А я вам еще нужен, господин Хрустицкий? – осведомился Игорь Сергеевич, робко поглядывая то на Паулину, то на Эдуарда Федоровича. – А то у меня одиннадцатиклассники контрольную пишут…

– Нет-нет, бегите-бегите, мы справимся, – успокоил его тот и вальяжно закинул длинную ногу на другую длинную ногу. Директор засеменил прочь из собственного кабинета, как послушная собачка.

– До свидания, Кудрявцева Лиза из седьмого «б», – многообещающе сказал в спину Лизе господин Хрустицкий. – До скорой встречи.

«Еще чего – до скорой! – возмутилась Лиза. – Забыть бы вас всех, как страшный сон!»

Под дверью караулила Саблезубая – подслушивала, что ли?

– Список по восьмым готов? – деловито спросил директор над головой у Лизы. – Как, еще нет? С седьмыми они уже все.

– Но как же… а Лялечка? – задохнулась Саблезубая, зашуршав красной папкой. – Они ведь вашу Марианну уже смотрели, а она вообще в пятом!

Тут оба вспомнили про Лизино существование.

– Пойдем-ка, я тебя обратно провожу, Кудрявцева, – хищно сказала Саблезубая, метнула на директора испепеляющий взор и, цепко держа Лизу за плечо, повела вверх по лестнице.

– Это ничего, что через пять минут звонок, – бормотала Саблезубая, – за пять минут много успеть можно… – она явно имела в виду не оставшийся Лизе хвостик от урока русского.

На этот раз она даже не стала стучаться в дверь – впихнула Лизу в класс и под вопросительным взглядом Малины Вареньевны официально потребовала:

– Еще мне нужна Алла Шевченко, – как будто вся школа не знала, что Лялька Саблезубина дочка!

– Пойдем, – железным голосом велела Саблезубая. Лялька побелела и медленно, словно русалка под водой, заскользила к двери.

– Ну что, Кудрявцева, обломилась? – ехидно прошипел Лизе в спину ябеда и вредина Гарик Горшков. Лиза его почти не услышала – Левушка через проход усиленно мигал, пытаясь без слов задать примерно тот же вопрос.

– Горшков, уймись, – устало сказала Малина Вареньевна. – Кстати, ко всем относится, – добавила она, потому что по классу, как осенний ветер, гуляли шепоточки и шуршали записочки. – Откройте дневники и запишите домашнее задание.

Лиза даже толком за ручку взяться не успела – грянул звонок.

– Поскольку диктанта сегодня не было по не зависящим от нас обстоятельствам, – Марина Валерьевна постучала карандашом по столу, – на следующем уроке с него и начнем. И не разбегайтесь особенно – хватит на сегодня опозданий.

С возмущенным гулом седьмой «б» повалил в коридор.

Ляльку вернули совсем скоро – не прошло и тех самых пяти минут. Надутая и красная, она набежала на Лизу, капая слезами на сияющий паркет.

– Ну как? – осторожно спросила Лиза.

– А никак! – горестно возопила Лялька. – Даже почти разговаривать не стали. И диктофон не включали! Дядька этот чего-то там спросил про хобби, и все, и не дослушал! Я ему даже про шейпинг толком ничего рассказать не успела!

Лиза похолодела: ее-то и фотографировали, и записывали, и про Бабушку пытали, и про музыку. Она огляделась по сторонам, но изнывающий от нетерпения Левушка соблюдал обычную конспирацию – на переменках он с Лизой по-прежнему старался не разговаривать. И дело было не в пресловутом «тили-тили тесто» – в конце концов, вон Вовка Миланов с Надей Приходько с самой дискотеки все переменки не разлей вода, и рюкзак он ей с первого сентября носит, и ничего. Но Левушка и с Костей Конрадом тоже в школе не особенно разговаривал. На всякий пожарный случай. А то вот в прошлом году как чуть потеряли бдительность, пронырливая Юлечка Южина тут же заинтересовалась, какие у них троих такие секреты, выследила и… до сих пор вспоминать страшно!

– Ну не расстраивайся ты так, – утешала Ляльку Лиза. – Еще никто ничего не сказал, я сама слышала. Пошли, посидим.

За выходные в коридоре неведомо откуда появились симпатичные банкетки, обитые чуть ли не бархатом. Цвет, правда, был какой-то неаппетитно-бурый, но зато, усевшись, Лиза с Лялькой сразу оценили новшество – теперь не было никакого риска, что проносящийся мимо с визгом третьеклашка врежется тебе в живот.

– Что ты слышала? – подозрительно спросила Лялька. – Чего они тебя столько мариновали?

– Они еще отбор не закончили, – на второй вопрос Лиза решила не отвечать. – Может, потом еще раз вызовут.

– Да-а, – обиженно взвыла Лялька. – Тебя-то вызовут, тебя-то, может, даже уже и во второй список включили…

– В какой второй? – насторожилась Лиза.

– Ты что, с луны свалилась? – Лялька захлопала тяжелыми от туши ресницами. – Мама говорит, они с той недели отбирают. Мама говорит, сначала по всем классам, потом вроде решили, что из первых-третьих не будут и из старших тоже.

Лиза не успела и рта раскрыть.

– А ну встать! – грянуло над ухом.

Лиза с Лялькой хором вздрогнули.

– Я кому сказала! – мощный голос тети Маши перекрыл многоголосый визг малышни. – На скамейках сидеть запрещено!

– А для чего тогда их тут поставили? – искренне удивилась Лиза и тут же раскаялась.

– По инструкции! – припечатала тетя Маша и воздела швабру. Лиза и Лялька спорхнули с банкетки легче бабочек. Вся школа знала, что от тети Маши можно и по шее схлопотать, и потом жалуйся – не жалуйся, никто не заступится.

– А ну убрал ноги! Живо! – тетя Маша двинулась дальше с шваброй наперевес и согнала со следующей банкетки разлегшегося Костю Конрада. – В школе журналисты, а он тут красоту портит!

«Сейчас Костик ее испепелит», – испугалась Лиза, но дракончик, вместо того чтобы сверкнуть глазами, лишь скорбно вздохнул и покорно поплелся прочь. Заболел, что ли?

Диктант на следующем уроке оказался, по счастью, недолгим и не очень-то сложным. Правда, мысли у Лизы все равно разбегались, да и Левушка уже просто изнемогал. Еще ведь целых три урока!

Собрав листочки с диктантом, Малина Вареньевна объявила:

– А теперь займемся литературой, – она раскрыла журнал. – Так, кто у меня должники? Ефимов, начнем с тебя.

Вечно сонный Макс Ефимов воздвигся над партой и, запинаясь, начал:

– Жуковский. Василь Андреич. Баллада. Крысы и епископ. То есть… это… Епископ и крысы.

Опять крысы! – Лиза передернулась. Вот уж не везет так не везет. Мало того, что утром в подъезде было…

– «Суд Божий над епископом», – обреченно поправила Малина Вареньевна. Должников накопилось порядочно, и, выслушав в третий раз мрачную историю о епископе, которого съели крысы, – а из всего Жуковского к сегодняшнему дню почему-то все выучили именно ее, хотя были баллады и покороче, – Лиза заерзала. Левушка забыл о конспирации и сверлил ее глазами. Малина Вареньевна под аккомпанемент очередных крыс понаблюдала за ними и сжалилась:

– Лизавета, будь добра, принеси мел из учительской. А ты, Лев, сходи-ка намочи губку.

Очутившись за дверью, Лиза беззвучно выдохнула.

– А… – начала она.

– Т-с-с! – Левушка ухватил ее за рукав. – Пошли, спрячемся и поговорим.

– Куда? – едва слышно пискнула Лиза. Школьный коридор просматривался насквозь. Больше того, в нем и свет уже горел вовсю – наверно, потому что день выдался серый.

Но гном – он и в школе гном и, если надо, найдет надежное укрытие даже в чистом поле. Левушка потащил Лизу на самую верхнюю лестничную площадку перед чердаком. Вообще-то подниматься туда было запрещено, но взрослых поблизости сейчас не наблюдалось. Принцесса и ее верный паж спрятались за баррикаду из старых стульев и стали совещаться.

– Ну и как тебе Паулина? – с места в карьер поинтересовался Левушка.

«Значит, не показалось», – подумала Лиза.

– Паулина стала ужасно странная, – осторожно прошептала она. – Добрая какая-то. А вот этот дядечка при ней…

– Я не верю в добрых Паулин, – отрезал Левушка. – Не бывает. А дядечка при ней какой-то очень уж красивый. Как фаянс раскрашенный… Лизка, чего от нас хотят?

Лиза поежилась. Не отвертишься. Хотят именно от нас. Таких совпадений не бывает…

– И учти, Лизка, весь этот отбор много… многоступенчатый – сплошная туф… туфта! – от волнения Левушка даже заикаться начал. – Выберут тебя! Ну, еще меня, может быть, но тебя – точно! А потом будет такое мероприятие, что мало не покажется! Потому что Паулина просто так не появится! Я знаю, в словаре это называется паранойя, но…

– Я сейчас как раз об этом и думаю, – ответила Лиза. Голос получился замогильный. – Это что же будет-то? Левка! Погоди! Должны были еще Конрада вызвать!

– Для ровного счета – конечно… – Левушка задумчиво надул щеки. – Но мы же не знаем, для чего все это затеяли? И потом – ты видела, он с утра не в себе. Может, с ним уже… гм… побеседовали.

Лиза вздохнула.

– Может, Малине все рассказать, а?

«Зубы о камни они навострили, грешнику в кости их жадно впустили»… – слышалось из кабинета литературы.

– Очень долго придется рассказывать. И вряд ли она поверит… Есть идея, – сказал вдруг Левушка. – Не нравятся мне эти списки. Вот что, Лизка, а давай попросим нас просто вычеркнуть. Может, мы стесняемся, заикаемся и в обморок падаем перед камерой. И вообще, скажу, что ты глухонемая, а я умственно отсталый. И посмотрим, что будет.

Лиза закивала. Хоть горшком назови, только в печку не ставь!

– Главное – разработать хороший план. Я подумаю. А теперь, – Левушка подтолкнул ее к ступенькам, – иди за мелом и возвращайся первая, а то начнется…

– Тс-с! – Лиза навострила уши и прижала палец к губам. – Там внизу кто-то. Давай переждем лучше.

Они отползли подальше за мебельную баррикаду. Левушка пихнул Лизу локтем и вопросительно задрал брови – кто, мол, там?

Лиза прислушалась: директор! Прямо сюда поднимается! И с ним завуч! А если найдут?!

– Давайте хоть здесь постоим, Ольга Владимировна, тут никто не услышит, – быстро говорил директор. – Запомните, пожалуйста, с ними надо вести себя любезнее. Еще любезнее. Это очень нужные люди.

– Я вообще ничего не понимаю, Игорь Сергеевич! – тонким плачущим голосом отозвалась завуч. – Они же ни вашу Марианночку толком не посмотрели, ни моего Кирюшу, а Шевченко от них вышла – вообще рыдала в три ручья. Вся школа гудит! Вы мне можете сказать, что они в эту Кудрявцеву вцепились?

– Знаете что, Ольга Владимировна, заказ есть заказ, – оборвал директор. – Раз им нужна Кудрявцева – будет им Кудрявцева. За такие деньги пусть хоть насовсем ее забирают!

Лиза и Левушка переглянулись. Ничего себе!

– Это фильм пойдет за рубежом! Они уже и название придумали – «Наследница Паганини»! И вообще, если мы прохлопаем такого спонсора, попечительский совет школы мне голову оторвет! – громким шепотом кричал директор.

– Это же документальное кино – какой из них спонсор? – удивилась завуч.

– Да не из них, а из него! – Директор чуть не затопал ногами от возмущения. – Вы что, не понимаете?! Это же мировая знаменитость! Он миллионер! Он же еще половину фестиваля оплачивает, и стипендии для лауреатов, и учебу им за границей, и еще я не знаю что! Нельзя его упускать – лишь бы он на этих музыкальных не распылялся и на интернаты для слабовидящих! Он обещал школе свое имя дать, так что пусть Кудрявцеву удочеряет, если ему приспичило!

– То есть как удочеряет – буквально? – завуч ахнула.

– Да хоть как! – прошипел директор. – Они позвонили, сказали, поменяли сценарий, якобы документальный, но на самом деле с сюжетом – что вот он вернулся, а в родной школе талантливая девочка-сирота, и он дарит ей скрипку Страдивари, от сердца отрывает, ну и так далее!

Левушка безмолвно схватился за голову.

Лиза сидела ни жива ни мертва. В животе у нее сделалось холодно.

– Значит, так, Ольга Владимировна, – директор взял себя в руки. – Вы пока ей ничего не говорите, завтра скажем, что идет третий тур, с утра должны прислать бумагу, что Кудрявцеву берут на этот конкурс, обещали – она пройдет в финал как самая одаренная. А послезавтра он сам приедет и все посмотрит, тогда и объявим. И запомните – что они скажут, то и делайте!

– А он действительно у нас учился? – подозрительно уточнила завуч. – Я кого ни спрошу, никто толком сказать не может, был такой мальчик или не было. Может, проверить? Или Серафиме Спиридоновне позвонить? Ей хоть и за девяносто, а она всех по именам помнит.

– Учился, не учился, какая разница! Все уже решено, – и директор несолидно, через ступеньку, помчался вниз по лестнице. Завуч, вздыхая, поспешила за ним.

– Ой-й-й, – только и сказала Лиза.

– Ну вот, что я говорил, – Левушка насупился. – Все еще гораздо хуже. Погоди реветь. Мы уже столько всего узнали, это хорошо. Значит, запоминай.

Лиза шмыгнула носом и закивала. Все-таки здорово, когда есть верный паж.

– Алгоритм такой, – шепотом провозгласил Левушка и поправил очки. – Больше никуда ни на какие собеседования ты не ходишь. И вообще не разговариваешь с незнакомыми людьми. Нигде. Ни на улице, ни в магазине. Вечером звони Филину и скажи ему про Паулину, хотя она по-твоему и добрая. Завтра придешь в школу с забинтованной головой и вся в зеленке и наврешь Малине, что на тебя на Лахтинской упал балкон…

Лиза передумала возмущаться, потому что идея с зеленкой ей понравилась. Никто не станет снимать зеленую пятнистую физиономию ни для какого кино. И можно вообще никуда не ходить, а сказать, что заболела. Ветрянкой. А про зеленку и Левушка расскажет.

Левушка что-то прикинул, покачал головой.

– И вообще хорошо бы нам с тобой пойти тихонечко домой прямо сейчас, – продолжал он. – И позвонить Филину.

– Следующий инглиш. Саблезубая, – вздохнула Лиза. – Она нас уже видела.

Левушка решительно поднялся.

– О! Вот с Саблезубой и начнем, – сказал он. – Перед инглишем подойдешь к ней и скажешь, что передумала. Просто передумала. В конце концов, имеешь ты право отказаться? Не потащат же тебя силком.

Лиза послушно поплелась в учительскую. Конечно, план у Левушки получился что надо, но… в носу все равно щипало, а к босоножкам как будто по пудовой гире привязали. Мел ей выдали мгновенно и прямо-таки с реверансами, хотя она чуть не наступила на чей-то выставленный на просушку зонтик. Прикрыв за собой дверь, Лиза расслышала, как секретарша и завуч жарко зашептались про ее, Кудрявцевой, избранность.

А Малина Вареньевна ни Лизе, ни Левушке вообще никаких вопросов не задала. А ведь двадцать минут ходить за мелом – это, наверно, не всякому удастся. Одноклассники все учуяли неладное, и на переменках Лиза отчетливо различала за спиной шепоток и смешки. Гадость какая-то!

Всю переменку перед английским Лиза в одиночестве уныло подпирала стенку в коридоре и сочиняла речь (Лялька к ней почему-то не подходила – держалась поодаль, надутая и зареванная, а потом и вообще ушла на другой конец коридора с Ниной-Резиной и о чем-то с ней зашушукалась). Мысль о том, чтобы самой искать Саблезубую, вызывала дрожь в коленках. Левушка маячил неподалеку и сверлил Лизу яростным взором из-за сверкающих очков. Часть коллег уже вернулась из столовой, дожевывая на ходу, – длинная перемена неумолимо подходила к концу. Левушка многозначительно показывал Лизе глазами на лестницу. Делать нечего!

Лиза поплелась вниз, но до учительской дойти не успела – Саблезубая, как по заказу, выплыла ей навстречу с журналом наперевес.

– Ульяна Сергеевна, – робко начала Лиза.

Несмотря на гвалт, Саблезубая ее услышала и очень удивилась:

– Что тебе, Кудрявцева?

– А можно… пожалуйста… список… Я не хочу… – заготовленная речь куда-то испарилась, как утренний туман. Одни клочки остались.

– Что-о? – Саблезубая так поразилась Лизиной дерзости, что чуть журнал не уронила. Однако смысл сказанного дошел до Саблезубой мигом, и глаза ее кровожадно блеснули.

– Все списки в сейфе у директора, с ним и разговаривай, – отрезала она. – И вообще, Кудрявцева, я не понимаю, что это ты кочевряжишься. Другие бы на твоем месте спасибо сказали, – Саблезубая не стала уточнять, какие именно другие, демонстративно посмотрела на часы и зацокала наверх.

Лиза поспешила следом – и вовремя: грянул звонок, так что с Левушкой ей не удалось даже словом перемолвиться.

Саблезубая, видно, здорово разозлилась, что Ляльку не включили в список, – весь урок свирепствовала, устроила Лизе показательную расправу и вкатила тройку, а потом пообещала на завтра контрольную по неправильным глаголам. Смотреть в сторону Левушки под испепеляющим взором Саблезубой Лиза побоялась, но на перемене взяла себя в руки и пошла к директору. Кабинет был заперт, и возле него толпились и несмело радовались одиннадцатиклассники – очередной урок Игорь Сергеевич отменил и куда-то уехал. А списки у него в сейфе…

Дальше школьный день пошел ничуть не лучше. Историк Иван Васильевич (по прозвищу, разумеется, Грозный) долго и занудно талдычил, что в прошлый раз половина класса писала проверочную про Крестовые походы новомодными гелевыми ручками, а надо шариковыми, и что у всех почерк как курица лапой, особенно у Конрада, и что Конрад его огорчил и расстроил, потому что он, Грозный, уже хотел Конрада выдвинуть на городскую олимпиаду по истории, а теперь еще подумает, не задвинуть ли обратно.

Костя Конрад только молча сверкнул на Грозного глазами, потом отвернулся и стал смотреть в окно, на физкультурные брусья под мокрыми деревьями. Дракончик не заинтересовался, даже когда Грозный стал рассказывать дальше про Крестовые походы, хотя в последнее время на уроках истории он обычно оживлялся и бомбардировал Грозного вопросами, ответы на которые знал явно только папа Конрад, в свои восемьсот лет помнивший Средневековье как нельзя подробнее.

Лиза про Крестовые походы слушала вполуха – голова была занята совсем другим, да и трясло ее так, что записывать все равно не получалось. Кто такой этот миллионер? И почему журналисты в нее, в Лизу, вцепились мертвой хваткой? И что за дурацкий сценарий про бедную сиротку и доброго дядечку?!

Историк что-то вещал насчет Крестовых походов как массового явления, потом съехал на Крестовый поход детей – был, оказывается, и такой, но про него слушать было ужасно тоскливо, потому что кончилось там все плохо, и вообще в Средние века жилось несладко. Потому что детство кончалось очень рано. Практически сразу.

– Конрад! – воззвал вдруг Иван Васильевич, прервавшись на полуслове. – Может, соизволишь послушать все-таки?

Костя с трудом оторвал мрачный взор от окна.

– Итак, дети вашего возраста считались вполне взрослыми, – продолжал историк, расхаживая по классу. – В тринадцать лет… ну-ка, скажи мне, Олейникова, какие обязанности возлагались на детей в этом возрасте?

– Замуж могли выдать, – томно протянула длинная Олейникова, она же Нина-Резина, прозванная так за тугодумие и непрерывное жевание резинки. – И женить.

– Масштабнее надо мыслить, Олейникова, – покачал головой историк. – Могли воевать отправить. И на трон возвести. Так что это был серьезный возраст. Это вам легко живется – вон, даже проверочные задней левой ногой пишете.

– А сейчас в нашем возрасте тоже все серьезно, – неожиданно подала голос Спицына. – В кино уже можно сниматься. И в телесериалах, – она кокетливо поправила заколку с блестками.

– С ума вы все посходили с вашим кино, – проворчал историк. – Объясняю: в Средние века тринадцатилетний – уже взрослый человек, даже имущественно, у него свой дом, скот, семья, слуги. В прошлом году у нас с вами шла речь про войско Александра Невского? – он обозрел класс.

– Ну, – неуверенно промямлил кто-то.

– Баранки гну. Сколько лет было большинству латников?

– А что, тринадцать, что ли? – недоверчивым басом усомнился с последней парты здоровенный троечник Мишка Агалаков.

– Про битву Челубея и Пересвета слышали? Так вот, и им было столько же. А еще в вашем возрасте детей могли отправить заселять новые земли. Вот возьмем хотя бы подлинную историю Гаммельнского Крысолова…

«Да что у нас, день крыс сегодня? – Лиза втянула голову в плечи, хотя вообще-то про легенду о Крысолове ей всегда было интересно. – Как будто одной Паулины для полного счастья не хватает!»

– В легенде говорится, что Крысолову, мол, бургомистр не заплатил за истребление крыс, вот он отомстил, увел маленьких детишек, только их и видели – то ли в горы, то ли в реку Везер. А на самом деле… Конрад, ты тоже послушай, может, еще одумаешься, блеснешь на олимпиаде! – рявкнул Иван Васильевич и постучал указкой по первой парте. – Оболгали крысолова. Недавно немецкие ученые выяснили, что когда-то в тринадцатом веке ходили по Пруссии королевские вербовщики, набирали отряды добровольцев, заселять новые края, – там, где сейчас Польша. – Историк развернулся к карте и потыкал указкой в желтенькую Польшу. – Один такой пришел в город Гаммельн двадцать шестого июня тысяча двести восемьдесят четвертого года, – Грозный, как обычно, со смаком отчеканил точную дату – мол, где уж вам запомнить! – а потом с отрядом погрузился на корабль, да и попал на Балтийском море в бурю, и потонул. – Указка назидательно переползла на синеву моря. – А в отряде по тогдашним временам были вполне взрослые люди – ну, не тринадцать, так четырнадцать-пятнадцать лет им было точно.

– А чего они из дому ушли? – вдруг спросил доселе безучастный Костя.

– Это уж тебя надо спросить, Конрад, – съязвил историк. – Чего вашему брату дома не сидится – на приключения тянет?

Конрад шумно вздохнул и опять демонстративно уставился в окно.

Вот уж чего-чего, а приключений нам и так хватает, – мрачно подумала Лиза. Выше крыши. Может, поспорить с Левушкой, что и на биологии про крыс будет?

Но биология началась вообще не с млекопитающих, а с разгула стихии. Новая биологиня Елена Павловна была молода и полна нерастраченных сил, и за сентябрь оказалось, что она еще посвирепее Полины Петровны и гораздо вреднее, так что ее прозвали Евглена Зеленая. В начале урока Евглена самумом пронеслась по классу и проверила у всех девочек уши на предмет сережек и пальцы на предмет колечек.

– Вдруг журналисты придут, а тут такое безобразие! – разорялась она. Лиза лишний раз порадовалась, что мамино сапфировое колечко из радингленской Сокровищницы осталось дома, в шкатулке.

– Болотина, я кому сказала, снять все украшения и убрать в пенал! Что у тебя там на шее? – командовала Евглена Зеленая, с которой, надо сказать, украшений-то свисало немало. – Шевченко, иди умойся, смотреть на тебя страшно! Журналисты придут, решат, что у нас тут не школа, а дискотека или что похуже!

Лялька вздохнула и побрела смывать с ресниц водостойкую французскую тушь, выкраденную у маменьки.

– А это что такое? Отвечай, я тебя спрашиваю! – биологиня зависла над съежившейся Алисой Спицыной и тыкала пальцем в парту, будто гадюку увидела. Все, разумеется, стали оборачиваться и даже повскакали с мест.

Гадюки на парте не было – перед Спицыной лежала толстая тетрадка, а во всю обложку целовалась парочка из какого-то модного кино. У Спицыной все тетрадки были с парочками.

– К твоему сведению, Спицына, существуют специальные тетрадки по различным дисциплинам, – провозгласила биологиня, тряхнув модной пегой стрижкой. – И на тетрадке по биологии должна быть биология, а не… не этика семейной жизни! Передай это своим родителям! – Биологиня двумя брезгливыми пальцами приподняла злосчастную обложку и вдруг – хвать! – оторвала, скомкала и швырнула в мусорную корзину. – Пусть подумают, кого они воспитывают такими тетрадками!

Спицына жалобно захныкала.

Предчувствие Лизу не обмануло – выставив рыдающую Спицыну за дверь, Евглена включила видик и поставила какой-то фильм про муравьев и пчел, которые оказались общественными насекомыми и все время что-то добывали и строили, как заведенные. Сначала было ничего, интересно, хотя Лиза в полутьме все время клевала носом – несмотря на страх, спать хотелось с самого утра. Но потом фильм все-таки съехал на крыс! Ведущий вдруг ни с того ни с сего стал рассказывать, какие они умные, любознательные и выносливые – никакого сравнения с людьми. Лиза немедленно проснулась и утешения в этом не нашла ну ни малейшего. Потом видик вообще распоясался и принялся подробно показывать крысиную жизнь – под аккомпанемент веселых рассказов про средневековую чуму в Европе и про то, что крысы запросто прогрызают стальной лист в палец толщиной и наверняка выживут после ядерной войны.

– Щас меня стошнит, – отчетливо прошептала Лялька Лизе на ухо.

На экране бегало и попискивало, мелькали серые морды и голые хвосты.

– Существует также любопытное явление, называемое «крысиным королем», – задушевно повествовал ведущий. – Когда крысы собираются всемером…

Лиза зажмурилась и постаралась не слушать. Зато она сразу услышала, как нервно ерзает Левушка – стул так и скрипит. Потом Лиза различила шуршание карандаша по бумаге – Левушка в темноте на ощупь строчил записку. Значит, чем-то его осенило. Это хорошо.

Тут крысиные истории как раз кончились – стало ясно, что людям такой конкуренции не выдержать и можно даже не стараться. Евглена Зеленая включила свет, и тут Костя Конрад как раз умудрился уронить послание. Видно, тоже сам не свой. Еще и нагнулся за бумажкой, чучело!

– Что это у тебя там, Конрад? – тоном сыщика из детектива произнесла Евглена. – Ах, за-пи-соч-ка? А кто мне потом контрольную по пчелам на кол напишет? – она повертела листочек. – Ах, это у нас Аствацатуров такой общительный! Узнаю твой почерк – сплошные иероглифы… С Кудрявцевой объясняешься? Нет, я понимаю, любви все возрасты покорны… Но на уроке!

Одноклассничкам, конечно, после того, что было на литературе, много не надо – тут же захихикали на все лады. Левушка окаменел – как он умудрился не покраснеть, Лизе осталось неясным, но уши были белые. От ярости. Евглена развернула записку, уткнулась в нее острым носом, пробежала, но оглашать не стала – и на том спасибо.

В общем, день был ужасный. После биологии Левушка, махнув рукой на все, забрал у Лизы рюкзак и понес в вестибюль. Ну ее, конспирацию, к зеленой бабушке, когда такое творится.

В вестибюле было холодно, как зимой. Левушка оглядел Лизину легкую курточку, хмыкнул и полез в рюкзак.

– Жизнь тебя ничему не учит, – констатировал он, извлекая пестрый, как кукушкино яйцо, свитер. – На. Завтра вернешь.

Перекрывая гвалт, хлопнула парадная дверь. Высунувшись из ворота, Лиза увидела, как через вестибюль несется на всех парах Игорь Сергеевич. Вернулся, значит. Завидев Лизу, он затормозил, и его занесло на мраморном полу.

– Кудрявцева, поздравляю, – сообщил, запыхавшись, директор. – Ты у нас в первой пятерке… По секрету могу сказать, что маэстро, должно быть, остановится именно на твоей кандидатуре…

Ничего себе по секрету! Директор громыхал на все четыре этажа, а эхо за ним повторяло: «кандидатуре… туре… уре…»! Лизе показалось, что весь город его слышит.

– Молодец, Кудрявцева! – директор похлопал Лизу по плечу. – Ну, в общем, телефон твой у меня есть, жди, тебе позвонят… Будь, пожалуйста, дома вечером, готовься представлять лицо школы!!!

Лиза застыла. Все обернулись и посмотрели на нее. Танечку и Олечку чуть в узел не связало от зависти. Нина-Резина, старательно надувавшая устрашающий пузырь жвачки, замерла и забыла про свою резинку. Лялькины глазищи заволокло слезами, и Лизе тоже сразу захотелось плакать. У Левушки с лицом, наверно, тоже произошло что-то несусветное, потому что пробегавший мимо Горшков притормозил и вякнул:

– А тебя, Аствацатуров, не возьмут! Я уже все выяснил! – Горшкова прямо распирало от новостей, он облизывался от удовольствия. – Потому что туда только русских берут! А ты не русский и Конрад тоже не русский, вот и обломитесь!

– Ого, – поразился Левушка и мигом вышел из транса. – Горшков, надо бы намекнуть кому следует, чтобы взяли тебя, дружок, – ты ведь у нас такой чистокровный и породистый, как бультерьер… – И Левушка так глянул на Горшкова поверх очков, что чистокровный Гарик счел за лучшее испариться.

И вот тогда-то Левушка и развернулся к Лизе. Был он страшен.

– Ты чего стояла, как дерево? Ты чего ему сразу не сказала, чтобы из списков тебя вычеркнули? А ну беги его догоняй! – От гранитного гномского взгляда Лиза задергалась, но с места не сдвинулась. – А, ладно, сам схожу! – Левушка помчался вверх по беломраморной лестнице вслед директору и возникшей рядом с ним Саблезубой с красной папкой под мышкой.

Директор, заметив Левушку, аж вздрогнул, а Саблезубая отнеслась к нему неожиданно мирно, даже попыталась приобнять за плечи – Левушка отстранился и с достоинством поправил рюкзак на плече – и повела наверх. Лиза присела на скамейку, уткнувшись носом в воротник и засунув озябшие пальцы в рукава. Одноклассницы косились на нее так, будто убить были готовы – и за «лицо школы», и за загадочное хождение за мелом, и за Левушкин свитер, и вообще за все хорошее. На душе было гнусно.

– В Голливуд поедешь, – с завистью протянула Лялька, плюхаясь рядом. Сменила гнев на милость. – Везет…

– Лялька, а давай тебя вместо меня впишем? – Лиза ухватилась за соломинку. Ей вдруг ужасно захотелось, чтобы все эти загадки разрешились как-нибудь попроще и чтобы Ляльку взяли в кино.

– Ни фига, – пробасила Лялька, завязывая шнурок. – Там маленькая была нужна и рыжая. С самого начала.

– Откуда ты знаешь?

– Я слышала, мама говорила… – уныло сообщила Лялька. – Точно, и еще обязательно девочка – мальчишек сразу всех повычеркивали. Им с этого… с «Ленфильма» звонили. Ваще, даже Лукьянова из десятого «в» не взяли! А он же уже в прошлом году в «Ералаше» снимался! Брр, холодина! Лизка, ты чего?

– Нет, ничего, – с трудом выговорила Лиза. Ее знобило, но уже не от холода. Хоть бы Левушка поскорее вернулся, даже сердитый, – с ним не так страшно.

Лялька воровато огляделась, не видать ли Саблезубой, и принялась быстро-быстро мазать губы темно-сизой, как баклажан, помадой. Рассекреченную Евгленой тушь она уже восстановила.

– Ну, пока, – сквозь зубы выдавила она и многозначительно добавила: – Тебя не приглашаю, за тобой персональный лимузин пришлют.

Лиза проводила Лялькину сердитую спину растерянным взглядом.

Прошло минут десять, прозвенел звонок на шестой урок, а Левушка все не возвращался. Вестибюль опустел. В окно лупил дождь. Где-то вдалеке тетя Маша гремела ведром и фальшиво пела про какую-то погоду в доме. Охранник у дверей поговорил с рацией и принялся запирать парадный вход.

Через вестибюль, чеканя шаг, прошел злющий на весь мир Костя Конрад – Лизу он в упор не заметил.

– Куда? – окликнул его охранник. – Через черный давай, не видишь, закрываю.

Костя вскинул голову и, едва охранник повернулся к нему спиной, ловко вылез в приоткрытое окно первого этажа. До черного хода было рукой подать, но драконский дух противоречия взял свое.

«Совсем Конрад с катушек слетел», – Лиза даже обиделась. Потом натянула куртку поверх Левушкиного свитера, а поверх куртки замотала шарф – из окна тянуло холодом и брызгало дождем. Охранник защелкнул задвижку и наконец увидел Лизу.

– А ты чего сидишь? Ждешь кого-то? – спросил он. – Иди тоже через черный. Здесь закрыто будет до завтра, все будут мыть, чтоб блестело. Телевизионщики приедут.

«И так все уже как зеркало», – печально подумала Лиза и понуро побрела к черному ходу – может, Левушка там ее ждет…

Ветер был такой сильный, что Лиза едва сумела открыть дверь – с третьей попытки. Левушки у черного хода не было, зато у открытого подвального окна восседали две жирных крысы, ужасно похожих на ту, утреннюю. Обе пронзительно попискивали, как будто разговаривали, но, завидев Лизу, замолкли и уставились на нее. Лиза поежилась, топнула на крыс ногой, и те неторопливо и величественно, как тетя Маша, удалились в подвал, где тускло отблескивала черная вода. На небо наползала набрякшая туча. Почему-то было уже темно, как вечером. «Домой, – решила Лиза. – Левка по дороге догонит. Или мы разошлись. Позвоню». Она перепрыгнула гостеприимно раскинувшуюся под крыльцом лужу и побежала к Дворцовой площади, на троллейбус. Домой хотелось ужасно – и как можно скорее.

Глава 2,

в которой одной жабе не дают поспать, а дракон покидает стаю

Лужа перед школьным крыльцом оказалась далеко не последней. Погода портилась на глазах, дождь уже лил как из ведра, и лужи теперь попадались на каждом шагу, и все, как на подбор, глубокие и широкие. Лиза попыталась было обходить их одну за другой, но не тут-то было. С серой, вздувшейся Невы налетал ледяной ветер, рвал с шеи шарф, грубо толкал в грудь, как будто у него были сотни здоровенных невидимых локтей. «Эх, надо было с Костиком идти, он хоть что-то весит вместе с ботинками. Не то что я!» – Лиза изгибалась и петляла восьмерками, и ей казалось, что вот еще немножко – и ее просто унесет. Вон как тот красный зонтик, который кувыркается по мостовой – никто его не подбирает.

Зонтик перелетел на набережную, потом за гранитный парапет – только его и видели.

Лиза посмотрела ему вслед и тут же наступила в холодную лужу.

Оба постамента перед Адмиралтейством пустовали. А ведь еще утром львы были на месте! Лиза точно помнила – она даже когда опаздывала, все равно успевала хоть секундочку на них посмотреть. Или сегодня их не было? Ну да, туман, в таком тумане ничего не видно.

Забыв о промокших ногах, Лиза вытянула шею и уже собиралась перебежать на набережную.

– Девочка, ты что тут одна делаешь? – строго спросила над ухом какая-то женщина с прилипшими ко лбу волосами. – Нашла время гулять! Ну-ка беги домой – не видишь, вода поднимается?

Лиза, стуча зубами, заторопилась к остановке. Может, Леонардо и Леандро забрали на реставрацию? Странно как-то все, одно к одному…

Она вытянула шею, высматривая троллейбус, но вместо этого увидела странную картину: на остановке у Адмиралтейства Нина-Резина нависала над Лялькой и что-то настойчиво ей вдалбливала, для пущей убедительности размахивая леопардовым зонтиком, а потом и вовсе потянула покорную Ляльку за собой. На Невский они, что ли, собрались? В такую погоду?! Лизе все это почему-то страшно не понравилось. Она крадучись двинулась за Лялькой с Ниной – те уже скрылись из виду. Лиза перешла на бег и тут же увидела их: они свернули за угол, в проезд вдоль Александровского сада, отчаянно мотавшего ветками на ветру. Нина дергала Ляльку за рукав и что-то внушала, но из-за шума деревьев ни слова было не разобрать.

«Что-то тут нечисто! – сообразила Лиза. – Ну, ничего не поделаешь!» – и она включила волшебный слух.

– Я не поняла, где ты с ним познакомилась? – уныло спрашивала Лялька.

– Не, ну ты ваще тормозная! – Нина-Резина хохотнула, покосилась на припаркованный неподалеку серебристый блестящий автомобиль и отставила в сторону длинную, как макаронина, ногу на высоченном каблуке, будто фотографу позировала. – Я ж тебе говорю: я та-а-акая стою, он та-а-акой подходит, ну, и, типа, девушка, внешность у вас нужная, стал на кастинг приглашать. Реально, они портфолио бесплатно снимают. Ну, ты идешь или нет?

– Не знаю… – Лялька колебалась и беспокойно озиралась.

– Не, ну ты ваще даешь! – Нина-Резина перекатила жвачку за щекой и нетерпеливо тряхнула мокрым зонтиком. – Им возраст по барабану, лишь бы внешность была! Ну чо ты тормозишь! Они же денег дадут за просто так! Может, нас по телику покажут! Круто же!

Этого еще не хватало! Сначала Костя спятил, теперь Лялька глупостей наделает. Лиза чуть за голову не схватилась. Ветер швырял ей в лицо пригоршни желтых листьев. Мокрых и грязных.

– Ну давай уже, решай! – изнемогала Нина. – Он щас подъедет! Ну ты идешь или как?.

Лялька, приоткрыв рот, посмотрела на Нину, как кролик на удава, и кивнула.

– Пошли! – скомандовала Нина-Резина. Ветер рвал у нее из рук леопардовый зонтик.

Лиза бросилась вперед.

– Куда это ты собралась, Лялька? – длинноногих одноклассниц она нагнала, совсем запыхавшись.

– Куда надо, туда и собралась, – отрезала Нина, поправляя безнадежно растрепанные локоны, утыканные добрым десятком ядовито-розовых заколочек. – Не твое дело, Кудрявцева. Иди-иди, тебя в Голливуде заждались. А у нас свои дела, да, Ляльк?

– Ага, – прогудела Лялька, но и без волшебного слуха было яснее ясного – трусит она ужасно.

Лиза набрала в грудь воздуху и отчеканила с Бабушкиными интонациями:

– Если ты, Олейникова, в гарем к турецкому султану собралась или еще куда поближе, это твое личное дело. А Ляльку оставь, пожалуйста, в покое, – Лиза прекрасно умела говорить Бабушкиным голосом, и обычно на противника это действовало ошеломляюще. Вот и сейчас с Нины-Резины слетела вся важность. Но сдаваться так просто она не собиралась:

– Ну и пжалста. – Верблюд Арнольд бы обзавидовался, глядя на такое фырканье. – Детский садик. Без вас обойдусь. Вон, он уже на месте. Ой, Лялька, глянь, какая тачка крута-а-ая…

Лялька нерешительно завертела головой.

– А тебе, Лялька, скажу по большому секрету – там твоя мама идет, – добавила Лиза для верности. – Она меня у гардероба поймала, спрашивала, ты домой пошла или нет и почему без меня?

У Ляльки в глазах замерцал панический ужас, как у затравленной лани. Она выдернула руку из цепкой хватки Нины-Резины и со всех ног припустила в сторону Дворцового моста.

Лиза, не обернувшись, помчалась за ней, но едва Лялька в три длинных прыжка пересекла Невский, как зеленый на светофоре сменился красным. Нина-Резина что-то крикнула им вслед, но разбирать было решительно неинтересно. Лялька ввинтилась в подкативший троллейбус, а Лиза осталась на другой стороне. Промчавшаяся маршрутка чуть не окатила ее грязной водой из лужи – принцесса Радингленская еле успела отскочить.

«Ну вот, наврала с три короба, – печально подумала она. – Лялька на меня обидится на всю оставшуюся жизнь. Она и так из-за этого несчастного конкурса целый день дулась!» От мысли про конкурс Лизе сделалось еще холоднее. Ветер злорадно бил ей в лицо, так что на глазах даже слезы выступали. Следующий троллейбус подошел не сразу, и Лиза хоть и забилась под навес, все равно совсем замерзла. Втиснувшись в переполненный троллейбус, она уставилась в забрызганное стекло. Ветер яростно гнал по Дворцовой площади какие-то сорванные куски полиэтилена, опрокинутую полосатую палатку, сломанные ветки. Потом троллейбус, кряхтя и стеная, пополз по Дворцовому мосту, и Лиза увидела, что вода и впрямь поднялась – вон даже ступенек там, где раньше были львы, и то не видно – только свинцовые волны набегают. От пустых постаментов Лизе сделалось не по себе. Все-таки со львами она дружила, однажды даже каталась на них в полнолуние – правда, всего один раз, больше Филин не разрешал. Да, честно говоря, и того одного раза с избытком хватило. Интересно, может, и сфинксов у Академии художеств тоже убрали? И грифонов? Лиза изо всех сил вгляделась в набережную, но тут троллейбус свернул на Стрелку и все заслонила чья-то просторная спина в пальто.

По Васильевскому острову троллейбус опять потащился вкруговую, по перерытым улицам, огороженным красными флажками и заборами. Пассажиры ворчали и приглушенно переговаривались. Лизе опять померещилось слово «крысы» – захотелось срочно заткнуть уши. «Послышалось, наверно», – с надеждой подумала она. На заборах то и дело попадалась какая-то одна и та же афиша, совсем свежая и такого яркого желто-оранжевого цвета, что на общем сером фоне ее было видно за километр. Только вот сквозь исполосованное дождем стекло было не разобрать, что там написано. И кто в такую жуткую погоду афиши придумал клеить?

Уже на Петроградской над крышей троллейбуса что-то вжикнуло, он качнулся и встал так резко, что все чуть друг на друга не попадали, а Лизе кто-то больно наступил на ногу тяжелым грязным ботинком размера так сорок пятого.

– Троллейбус дальше не пойдет, просьба освободить салон, – угрюмо оповестил водитель. – Обрыв проводов. – И совсем неофициально добавил: – Эх, жизнь-жестянка…

Лиза обреченно выбралась в грязь вслед за ворчащими и причитающими пассажирами. «Ничего, пешком как-нибудь доберусь или, может, трамвай подойдет», – утешала она себя.

Почему-то здесь ветер был еще сильнее, чем на набережной – или, может, на набережной уже вообще шторм? Лиза медленно пробиралась по лужам вдоль домов по проспекту Добролюбова, а ветер злобно швырял ей в лицо холодный дождь и все старался сбить с ног.

Над головой что-то гулко гремело. Но какая может быть гроза в сентябре? Лиза задрала голову: это ветер мчался по крышам.

Впереди замаячила оранжевым пятном все та же афиша. А еще шагах в двадцати впереди под проливным дождем стоял расклейщик в капюшоне и с отсутствующим видом, как автомат, разглаживал на мокром строительном заборе следующую такую же афишу. Лиза отплюнулась от дождя, заливавшегося уже и за шиворот, и присмотрелась. Какой-то детский музыкальный фестиваль «Петербургская осень», ерунда… Или не ерунда? Стоп-стоп-стоп, ведь директор-то в школе говорил, что позвонят с фестиваля. И что Лиза займет первое место. Хотя она там даже не участвует. Это как же понимать?

За спиной у Лизы грохнуло железом. Она подпрыгнула. Тяжеленная крышка люка начала подниматься, как будто снизу лезло поспевшее тесто.

На асфальт широким потоком хлынула бурая вода.

– Эй, детка, ты чо зависла? Не видишь, люки вскрываются? – возле нее затормозил огромный черный джип, а из него высунулся кто-то краснолицый и щекастый. – Садись давай, подвезу! Ты где живешь?

Вместо ответа Лиза, забыв про хлюпанье воды в ботинках, помчалась напролом, через лужи, подальше от подозрительной машины. Ни трамваев, ни троллейбусов ни впереди, ни сзади не было, люди шли пешком по залитым тротуарам и мостовым, не разбирая дороги. Кое-где попадались открытые люки, а из них торчали прутики с красными лоскутками. На трамвайной остановке Лиза замедлила было шаг, и зря – сердобольные взрослые тут же обратили на нее внимание:

– Девочка, ты что, потерялась?

– Да она же мокрая, как мышь!

– Тебя в милицию отвести?

– Лучше домой ее отведите кто-нибудь! А то еще в люк провалится!

Лиза подхватила рюкзак и помчалась дальше.

– Ну, совсем ненормальная! Вон как носятся! – звучало ей вслед. – Вот так бесятся-бесятся, а потом из дому бегут. А знаете, Марь Иванна, у Кукушкиных-то младший сбежал, три дня искали, чердаки-подвалы все облазили, еле вернули!

– Куда бегут-то в такую непогодь? Говорят, на Приморской деревья уже падают и крыши срывает!

– Слышали, штормовое предупреждение утром по радио объявили?

– А крыс-то, крыс-то! Все из подвалов повылазили!

С проспекта Лиза трусцой свернула в маленький переулок, который вел мимо собора на Большую Пушкарскую. Ничего, до дома уже рукой подать, а дома есть горячий чай с лимоном и сухие носки, и еще Бабушка совсем скоро из Радинглена вернется…

Фонари, конечно, не горели – кому в голову придет их зажигать в три часа дня, – и на Лизиной улице стояла темень, как в лесной чаще, и в довершение сходства под ногами влажно шуршали листья – будто кто-то мокрый зонтик встряхивал. Только у самого подъезда было посветлее – сквозь побитый витраж просачивался свет тусклой лампочки. Лиза нырнула в дверь.

– Девочка, – окликнул ее сахарный голос, – пожалуйста, скажи, где в этом доме квартира номер тринадцать?

– З-здесь нет тринадцатой квартиры, – не без труда ответила Лиза. Она готова была дать честное слово, что полной дамы, которая танком вдвинулась за ней вслед в парадную, на улице еще не было. Точно, она вместе с темными очками, выставленным вперед, как дуло, букетом траурных георгинов и черным шоколадным тортом только что возникла на пороге из ниоткуда. Хотя что разглядишь в такую темень…

– Не-ет? – протяжно удивилась дама и сверилась с какой-то бумажкой. – А номер двадцать?

«Сама не знает, куда ей надо, что ли?» – удивилась Лиза.

– Двадцатая на пятом этаже, – как могла учтиво сообщила Лиза и прибавила шагу.

– Я вызвала лифт, – ласково сказала полная дама и улыбнулась в полумраке. Лизе показалось, что у нее многовато зубов, а передние как-то странно выпирают. – Куда же ты? На каком этаже живет такой славный рыжик?

«Съест», – коротко подумала Лиза и помчалась вверх, перепрыгивая через ступеньки.

– Пешком полезно для фигуры, – дрожащим голосом заявила она и огорчилась – сказала бестактность. Ух, ведь шестьдесят три ступеньки наверх…

Миновав первый пролет, Лиза обернулась. Было тихо, лифт никуда не ехал, а на кафельном затоптанном полу сидела и нагло, не отводя взгляда, смотрела ей вслед толстая утренняя крыса с голым длинным хвостом.

Оставшуюся лестницу Лиза пробежала в несколько скачков. На площадке она принялась рыться по карманам, – опять ключ куда-то засунула… Или в рюкзаке?

Бац!

Дзыньк!

– Ну, лампочка взорвалась, – вслух сказала Лиза через секунду и осторожно, бочком, захрупала по осколкам к двери. – Ну и что. Бывает. А вот ключ, конечно, я вниз уронила, я же иначе не могу…

Внизу послышались какие-то незнакомые шаги, гулко загалдели грубые голоса. Лиза кубарем скатилась на площадку этажом ниже, подхватила упавший ключ – и поскорее захлопнула за собой дверь квартиры, пока незнакомые люди с зубами не спросили еще о чем-нибудь.

Дома было очень хорошо и очень-очень тихо.

Слышно было только эхо дождя во дворе-колодце, бульканье воды в батареях да неспешный рост кактуса.

Лиза первым делом позвонила Левушке – никто не брал трубку, наверно, еще до дому не дошел. Потом она порылась в холодильнике, включила радио, но там бубнили про наводнение и штормовое предупреждение, западный ветер и длинную волну, так что пришлось выключить. Еще раз позвонила Левушке – с прежним результатом – и села делать английский на завтра.

Если задернуть шторы и включить все лампы, все будет хорошо. Подумаешь, дождь.

* * *

Из промозглой темноты протянулась невидимая рука и двумя холодными пальцами аккуратно сняла с Левушки очки.

Потом где-то на полу захрустели стекла. Раздавил!

Этот человек притворил за собой протяжно скрежетнувшую дверь и теперь мягко расхаживал взад-вперед по комнате. Больше Лева ничего не видел. Хорошо Лизке с ее волшебным слухом, она бы про этого, который ходит, сразу определила: кто, откуда и зачем. Да и Костя Конрад своим драконьим зрением в темноте бы его преспокойно разглядел. Хотя кто перед ним такой, Лева уже и сам догадался. А мог бы и раньше догадаться, между прочим, – еще когда увидел в кабинете директора общительную и приветливую Паулину без крыльев и когтей, но с диктофоном, фотоаппаратом и в придачу с новой свитой из одного человека, который что-то там говорил про ауру и энергетику.

– Насколько я помню, ты плохо видишь, – сказал из темноты довольный голос, – а так наверняка не увидишь ничего вообще. Всем будет спокойнее – и тебе, и мне.

Лева постарался не шевелиться, хотя стул, на который его посадили, был жесткий и неудобный. Откуда-то тянуло влажным сквозняком.

– Итак, прежде всего запомни: сам по себе ты мне совершенно не нужен, – невидимый человек остановился. – Я могу в любую минуту раздавить тебя, как комара. Понял?

– Да, – коротко буркнул Лева. А что тут еще скажешь? Если бы он, Лев Аствацатуров, был очень нужен Мутабору, или как его теперь там зовут, – не притащили бы его сюда, как тюк с тряпьем. Кстати, кто тащил? На этом месте в голове у Левы как будто стирательная резинка прогулялась: он помнил только, как необычайно сговорчивая Саблезубая согласилась вычеркнуть их с Лизкой из списка, а потом почему-то решила проводить Леву до черного хода, и на этом все обрывалось – словно мешок на голову набросили.

– Ты у меня будешь наживкой, мальчик, – продолжал невидимый собеседник. – Приманкой. Жив-цом. На тебя клюнет дичь покрупнее. Клюнет обязательно, не волнуйся. Она меня больше интересует, чем вы все вместе взятые.

«Еще чего не хватало! – возмутился Лева. – Лизку ему подавай. Нет, так дело не пойдет».

– Но всему свое время. Я тебя приберегу напоследок. А пока побудешь в заложниках.

Лева промолчал. Что-то он ведь где-то читал про то, как надо вести себя, если взяли в заложники. Главное – тихо надо себя вести. Не выступать и никого не раздражать. И вопросов не задавать. Ух, насчет вопросов жалко…

– Будешь сидеть тихо как мышь и делать, что скажу, – тогда жив останешься, – наставительно сказали из темноты.

Тихо как мышь… Лева передернулся. Вспомнил! Крысы это были! Саблезубая его через черный ход вывела, а потом по ступенькам к подвалу столкнула, а над ступеньками железная крыша была, и с нее сеть упала, он запутался и грохнулся, а потом кто-то на него сверху и впрямь мешок натянул – неужели сама Саблезубая? А потом, вспомнил Лева, огромная стая крыс с визгом и писком тащила его по каким-то вонючим коридорам – сами коридоры он не видел, только слышал, как что-то плескалось под крысиными лапками, стучавшими по сырым камням, и как что-то лилось сверху… Никогда не думал, что крысы такие сильные. И что они там такое пищали? Лизка бы наверняка поняла. Только хорошо бы она таких крыс и близко не видела. Никогда вообще!

Лева потянул носом: от промокшей одежды пахло гнилой гадостью. Наверно, под землей тащили, через канализацию. И в ботинках теперь хлюпало. Очень трудно сохранять достоинство в темноте, без очков, да еще когда в ботинках хлюпает. И непонятно, он-то меня видит или нет?

Мягкие шаги опять заходили взад-вперед. Пол, кажется, каменный. И сыростью пахнет. Подвал, что ли?

– Просто удивительно, насколько все стремятся мне помочь, – человек в темноте глумливо фыркнул. – Поразительно. И тебе огромное спасибо, – то, что ты сам вернулся с порога и пришел в учительскую, сэкономило мне некоторое количество усилий. А за тобой и другие придут. Как миленькие.

«Другие – это кто? – напрягся Лева. – Да кто бы они ни были! К этому! Сюда! Лизка точно побежит, и никто ее не остановит. Нет, так не годится. Надо думать. Шел бы он отсюда, а то сосредоточиться не дает! Или нет, пусть говорит, мало ли, про что-нибудь полезное проболтается?»

Тот, в темноте, будто мысли читал:

– …девчонка первая прибежит, а как только я получу девчонку, то получу и мальчишку, – спокойствия в голосе как не бывало, теперь человек в темноте лихорадочно бормотал, будто разговаривал сам с собой, забыв о присутствии Левы. – Да, да, конечно, он наверняка носит это с собой – он же не дурак, да и никто это так просто из рук не выпустит… Отлично, отлично, все как по заказу, до Амберхавена-то мне не дотянуться…

Лева вздрогнул от неожиданности – стул под ним скрипнул. Человек в темноте осекся и умолк, а когда снова заговорил, то голос у него опять был ровный и даже вкрадчивый:

– Главное, дружок, – меня слушаться, тогда будешь цел и невредим. Все честно, ты – мне, я – тебе, – пообещал он. – Кстати, ты имей в виду – я всегда играю по-честному. Да и не изверг я – детей убивать, они мне для другого нужны…

«Для чего это для другого? – Лева навострил уши. – Отлично, давайте, подкиньте мне еще информации к размышлению!» – он хотел машинально поправить очки, но на носу было пусто. Тьфу ты!

– Мне нравится твое молчание, – снисходительно одобрил голос. – Похоже, ты намерен вести себя разумно. Видишь, я с тобой откровенен. Или теперь уже не видишь? А? – он отрывисто засмеялся и вроде бы подошел поближе.

Лева попробовал отодвинуться. Находиться рядом с этим человеком было просто невозможно – в голове начинало мутиться, как будто температура сразу подскакивала.

– Вот так-то лучше. – Голос и шаги удалялись. – Отдыхай, дружок.

Дверь со скрипом приоткрылась, но светлее не стало. А потом захлопнулась.

* * *

Возвращаясь домой, Филин зашел в аптеку и набил карманы промокшей серой куртки всякими пакетиками, содержимое которых щедро сулило мгновенно избавить от любой простуды. Или, по крайней мере, отодвинуть болезнь на шесть часов. Когда живешь один, болеть нельзя, а кто же знал, что на улице вдруг станет около нуля и внезапно грянет дождь со снегом? Вчера еще было плюс пятнадцать и даже солнышко… А термометр за окном разбился еще летом, когда Филин, возвращаясь с ночной прогулки, задел его крылом. В общем, сам виноват.

Фокстерьер Монморанси, которого Филин привязал снаружи у аптеки, тоже озяб и дрожал крупной дрожью. Правда, это не мешало ему грозно рычать и изо всех сил натягивать поводок, стараясь добраться до разбитого подвального окошка. Крысы там, что ли?

При виде хозяина песик радостно тявкнул и устремился к парадной, рассекая засыпанные листьями лужи, как катер. Первый пролет он преодолел одним прыжком, а потом вдруг кинулся назад и, скуля, прижался к ногам Филина.

– Что такое, Ранс? – Филин поморщился: горло изрядно саднило. То ли еще будет.

– Здрасьте, – послышался с площадки хрипловатый мальчишеский голос. – А я тут вас жду.

Монморанси позорно поджал хвост и даже глаза закрыл от ужаса. Дугокрылых огнедышащих он боялся в любом виде.

– Привет, Константин, – удивился Филин. – Заходи, гостем будешь. Не замерз? Ранс, спокойно, свои, не узнал, что ли?

Красивый темноволосый мальчик с готовностью соскочил с подоконника и потянулся, не выпуская изо рта сигареты.

– Я не знал, что ты куришь, – осторожно сказал Филин и закашлялся.

– Это, – буркнул младший Конрад, – и вы туда же.

Филин зажег свет в прихожей. Дождь за окном лил стеной. Крыши и карнизы гремели, как жестяной барабан.

– Я… В общем, домой я не пойду, – сообщил Костя и неумело затянулся. С волос у него текло – значит, ждал недолго.

Филин, стягивая отяжелевшую от воды куртку, посмотрел на него вопросительно. Где-то в затылке проклюнулось и пошло в рост зерно головной боли.

– Ладно, можно, – уронил он.

– Что – можно? – удивился Костя.

– Курить здесь можно.

– Издеваетесь! – Дракончик весь ощетинился и погасил сигарету о косяк, а окурок воровато сунул в карман.

– Напротив, – сказал волшебник, глядя на некрасивую подпалину на дереве.

– Что – напротив?

– Ванная напротив. Душ горячий прими, а то простынешь. А я, с твоего позволения, переоденусь.

Пока в ванной шумела вода, Филин успел еще и градусник в аптечке отыскать – надо же узнать о себе всю правду.

– В общем, – повторил Костя, получив чашку горячего чая и бутерброд, – не пойду я домой. Чего они как эти?

Монморанси скулил в прихожей – боялся. Филин поднял повыше воротник самого теплого свитера и вынул градусник из-под мышки. Ничего себе. Только температуры не хватало…

– Ты поссорился с родителями? – Филин грел ладони о горячую голубую кружку, над которой вился парок. В кружке плавало прозрачное колесико лимона.

– Маме вообще слова не скажи – на все орет, что сестренку не жалею! – взорвался Костя и чуть кружку не опрокинул. – А сестренка эта даже не родилась еще! А папа туда же – не кури, не ругайся, здесь не стой, того нельзя! А сам как паровоз дымит!

– На лестнице, – вполголоса напомнил Филин и отхлебнул обжигающего чаю.

– И вообще все время говорит про то, как подросшие драконы стадо покидают! – Костя прогудел последние слова так похоже на папеньку, что Филин усмехнулся. – Им новый драконеныш, – он тряхнул взлохмаченной подсыхающей головой, – старого дороже!

– Охохонюшки-хохо, – вздохнул Филин. – Что же мы с тобой теперь делать будем?

– Не пойду домой! – набычился звероящер.

– Ну, по крайности, надо позвонить и сказать, что ты жив, – заметил Филин. – Хочешь, я сам позвоню?

Костя посмотрел на него недоверчиво, откусил полбутерброда сразу и кивнул.

– Хорошо, поживи пока у меня, – предложил Филин. – Живи сколько надо. – Он разболтал в стакане содержимое яркого пакетика – вода вспенилась и заволоклась оранжевым – и залпом выпил шипучку. Тоже мне апельсиновый вкус.

Костя оторопел и чуть не подавился бутербродом. Ожидал он совсем другого.

– В школу тоже не пойду, – предупредил он на всякий случай.

– Дело твое, – покорно согласился Филин. Лечь бы…

– Работать буду, не думайте, – усовестился дракон. – Каскадером.

– Идея хорошая, но, боюсь, тебя не возьмут, годами не вышел и паспорта нет. Впрочем, проверим… Когда сестренка-то родится?

– Ну, через неделю. Может, вообще завтра.

– Понимаешь, родится сестренка, а папа твой все время на работе, – задумчиво сказал Филин. – Я, знаешь ли, наблюдал вблизи маленьких детей – трудно с ними. Так что же, маме все одной? Иногда ведь даже за хлебом некогда выйти…

Костя заерзал.

– Ты, конечно, можешь иногда и отсюда к родителям заходить помочь, – продолжал Филин. – В общем, решим. А теперь прости, что-то я себя неважно чувствую. Холодильник к твоим услугам. Захочешь спать – устраивайся на диване в библиотеке. Белье сейчас дам, – Филин поднялся и сделал пробный шаг вверх по крутой деревянной лесенке, которая вела из кухни в его комнату на башенке, – ничего, идется, только температура, кажется, лезет… Ох, некстати… Не подействовал порошочек, а все Мелиссины снадобья остались в Радинглене…

Стемнело в тот вечер стремительно, как в театре, когда люстры гаснут. А дождь все не унимался.

Из филинского окна площадь Льва Толстого казалась одной огромной бездонной лужей. В ней отражалось мокрое черное небо. Машин на площади не было.

* * *

Когда во всей квартире с громким щелчком погас свет, был уже вечер. Лиза, решив не бояться, зажгла на кухне свечку, пристроив ее в розетку для варенья, потом разумно и хозяйственно проверила пробки – все было в порядке. Вдохнув поглубже, она отважилась позвонить в аварийную – как-никак она дома за старшую и надо проявлять самостоятельность. И тут оказалось, что телефон тоже не работает – даже гудка не было. Никакого вообще.

Лизе стало не по себе. Она сразу вспомнила, что так и не дозвонилась Левушке, что Бабушка в Радинглене и почему-то до сих пор не вернулась и что наводнение и крысы. И дождь и ветер за окном стали очень громкие, а окна не горели во всем дворе, и только кое-где ходили со свечками – было видно, как в чужих окнах тени качаются. И сколько Лиза ни ругала себя, сколько ни вспоминала действительно неприятные истории, в которые ей случалось попадать в последнее время, – становилось только хуже.

– Подумаешь, света нет! – строго и вслух сказала себе Лиза. – Ну и не надо. Ну и пожалуйста. Ночью свет не нужен. Все равно никто не позвонит, можно смело чистить зубы и ложиться спать, – она посмотрела в Бабушкино большое трюмо и на всякий случай показала себе язык – для бодрости.

Но отражение, слабенько озаренное свечкой, в ответ состроило кислую гримасу. За спиной у него качалась и кланялась высокая тень.

– Но-но-но! – дрожащим голосом погрозила ему Лиза. – Кто спать-то весь день хотел? Вот иди и спи, Твое высочество. А завтра мы все вместе посмеемся над этой дурацкой историей.

Телефон зазвонил.

– Андрей Петрович! – обрадовалась Лиза и в следующий момент испугалась. – Ой, а что у вас с голосом?!

– Простыл немного, – кратко ответил Филин, но Лиза ясно слышала, что вовсе не немного. – Лизавета, бабушка просила передать, что останется сегодня в Радинглене. Так что не волнуйся.

– Не буду, – горячо пообещала Лиза и прикусила губу. Андрею Петровичу и так там плохо, еще не хватало носом в телефон хлюпать. Она все-таки надеялась, что Бабушка сегодня вернется.

– Хочешь, прилечу? – неожиданно предложил Филин. – Нехорошо, что ты дома одна…

– Еще чего! – Лиза гордо задрала нос. – Мне совершенно не страшно, я совсем не волнуюсь и сейчас пойду спать, а вы тоже идите лягте и болейте как положено, – велела она Бабушкиным голосом. От Бабушкиного голоса ей стало совсем спокойно.

– Я, собственно, уже лежу и сейчас пойду лягу обратно, – послушно согласился Филин. – Спокойной ночи, Лизавета. Если что – звони. И просто так тоже звони.

Но позвонить «если что» и «просто так» оказалось невозможно – телефон, как выяснилось, работал теперь только в одну сторону – Лиза проверила сразу, как только Филин повесил трубку. А спать совсем не хотелось.

Лиза пошла в кухню, залезла в отключившийся безмолвный холодильник и начала при свечке выставлять на стол все, что там нашлось – сыр, варенье, винегрет, колбасу, сок, холодные блинчики…

* * *

В заведении «Жабы и Богданович» было пустовато, хотя в Амберхавене обычно в одиннадцать вечера жизнь еще только начиналась. За развесистым цветущим кактусом у окна пан Лисовски полушепотом обсуждал какие-то бумажки с робеющей дипломанткой. А в закутке у самой стойки за столиком на одну персону рыжий первокурсник в белом свитере сосредоточенно стучал по клавиатуре ноутбука – только пальцы мелькали. Время от времени рыжий шуршал объемистой книгой с маятником на обложке.

Хозяин заведения Богданович, напевая себе под нос, предавался извечному барменскому занятию – протирал бокалы – и прислушивался к разговору рыжего с компьютером. Телевизор у него за спиной беззвучно мельтешил новостями. Тихо пылилась на полочках по стенам подобравшаяся за несколько веков коллекция разнообразных жаб – от хрустальных до плюшевых. Главная жаба Джабба, налакомившись улитками до полной невменяемости, дремала в террариуме.

– Вот это сохрани, – говорил рыжий, – а потом новый документ создай мне, пожалуйста, и табличку в нем сделай в пять столбцов.

– А поужинать? – у машинки был трескучий капризный голосок – будто кузнечик стрекотал. – Сам небось третью чашку кофе пьешь!

– Прости, Мэри-Энн, заработался, – виновато улыбнулся рыжий и вытащил из кармана пакетик орехов. Сбоку компьютера мгновенно выдвинулся небольшой перламутровый ящичек.

– Фисташки? – Мэри-Энн. – Хррр-шо…

Ящичек с чмоканьем втянулся. В ноутбуке удовлетворенно захрустело.

В новостях безмолвно пошел новый сюжет. Богданович поставил бокал на стойку, обернулся и уставился в экран. Бесчисленные брелки на кожаной жилетке звякнули, как кольчуга. Телевизор под пристальным взглядом длинного бармена мигнул и послушно забубнил – сначала тихонько, а потом погромче. Рыжий книгочей резко поднял голову от книжки.

– …зима. Несмотря на беспрецедентное похолодание, городу в ближайшие часы грозит наводнение…

Рыжий бесшумно поднялся и тоже уставился в телевизор.

– …коммуникации и электроэнергия. Аэропорт «Пулково» закрыт… Железнодорожное сообщение…

– Нет, ты видел?! – пробормотал Богданович. – Это что, их за сегодня так скрутило? За один день?! Куда храни… куда все смотрели?!

– «Пулково» закрыли и поезда не ходят, – очень тихо отозвался рыжий студент. – Туда ж не попасть теперь…

– Фробениус умеет, – лаконично сообщил бармен. – Скоро зайдет.

Пан Лисовски за кактусом повертел в руках листок с какой-то сложной схемой и с усмешечкой показал его дипломантке вверх ногами. Та ахнула и застрочила в блокноте, то и дело кивая. Лисовски удовлетворенно усмехнулся, отчего крошки на скатерти тут же сложились в длинную формулу. Дипломантка покрылась испариной, склонилась над столом и стала списывать. Уши у нее заалели.

– …музыкальный фестиваль. Всемирно известный музыкант, композитор и меценат, который родился и вырос в этом городе… – гнул свое телевизор. Бармен поднял бровь. Телевизор покорно показал крупный план – элегантного господина в темных очках. На губах у него играла сдержанная, корректная улыбка человека, привыкшего к вниманию журналистов.

– Богданович, – рыжий студент забарабанил по стойке, как по клавиатуре. – Это он.

Бармен вгляделся в экран и скривился.

– А я его тоже знаю, – заключил он, прищурив желтые ягуарьи глаза. – Это же Алоис Притценау. Только ему сейчас должно быть лет на сто больше. Ну-ка, ну-ка…

За спиной господина в темных очках по экрану проплыли купола и шпили над серой рекой. Телевизор затарахтел взахлеб:

– …связан не только с проведением фестиваля молодых исполнителей, но и с предстоящей маэстро серьезной операцией по коррекции зрения.

– А, так вот почему очки. Ловко придумано, не подкопаешься, – Богданович посмотрел очередной бокал на свет, исходивший от экрана, подышал на стекло, протер… – Очень, очень интере-есно…

– Вам интересно, а мне… – Инго выключил сердито скрипнувший ноутбук, запихнул в сумку и, подумав, сунул было Богдановичу. Но в последний момент спохватился, хлопнул себя по лбу, вытащил из сумки какую-то книжку в белоснежной обложке и осторожно переложил в карман куртки. – Я позвоню, ладно?

Король застегнул карман на молнию, придвинул к себе старинный черный с бронзой телефон и стал накручивать диск. Пару раз он сбился. Малахитовая Джабба приоткрыла один круглый меланхоличный глаз и задремала снова. Шумят двуногие…

Инго пережидал длинные гудки, прикусив губу и невидяще глядя на стену.

– Уф, лисенок, – с облегчением вздохнул он. – Слава богу…

– Инго! – заверещал на другом конце провода взволнованный девчоночий голос. – Ты где?

– Я-то в Амберхавене, а у вас что делается? Где Бабушка?

– На службе, – обиженно ответил девчоночий голос. – А у нас наводнение и света нет, вот! А я думала, ты приехал!

– Лизкин, ты меня послушай, – вполголоса сказал Инго. – Ты можешь пока дома посидеть и никуда не выходить?

– Инго, ты чего? Тут вообще на улицу не выйти, тут наводнение…

– Вот и хорошо, что не выйти, вот и славно. Так надежнее, а то знаю я тебя, пролезантка.

– Бузюзю! – не очень уверенно ответил девчоночий голос.

– Что Филин про это все говорит?

– Ничего не говорит, – на том конце провода явно надули губы и захлюпали носом. – Он спит, потому что более-е-е-ет, температу-у-ура у него со-о-орок.

– Ч-черт, как некстати… Дома тепло?

– Ну, так… Еда еще есть.

– Лисеночек, тебе что, там страшно?

– Нет, – помедлив, твердо сказала Лиза, задергивая занавеску, чтобы не глядеть в окно. Там было все то же самое – проливной дождь лупил в стекло, и в темных окнах блуждали тусклые огни – кто-то ходил со свечками. «Не буду про Левушку говорить, – решительно сказала себе Лиза, – и про Паулину тоже. Что человека волновать, все равно он далеко и сделать ничего не может. И вообще у него только в этом году нормальная жизнь началась, так что пусть сидит себе в Амберхавене!»

– Лизкин, все образуется. Ты только не ходи никуда и… знаешь что еще… окна не открывай. Спокойной ночи. – Инго повесил трубку и задумчиво уставился на дремлющую Джаббу. – Богданович, что же наши-то этим не занялись, а?

– Почему же, занялись, – сказал рядом очень спокойный голос. У стойки возник маленький кудрявый человек. Он близоруко оглядел зальчик, по-птичьи склонив голову набок. – Думаю, не сегодня завтра пространственники отправят кого-нибудь разобраться… Полагаю, Грифонетти поедет или Герш-Иоффе. Или даже Бубендорф. А что вы так волнуетесь, Инго, – у вас кто-нибудь в Петербурге? Вы же из Радинглена или я опять все перепутал?

При виде близорукого король Радингленский облегченно вздохнул. В Амберхавене его никто «величеством» не называл – на одном только Магическом факультете училось несколько принцев, парочка королей и эрцгерцог Месмерийский. И все они яростно противились титулованию: дома хватило.

– Вы ничего не перепутали, мейстер Фробениус, – ответил он, через силу улыбнувшись. – У меня в Петербурге все.

– Так-так-так, сейчас разъясним… Вы пока собирайтесь, минут через пять-десять я вас отправлю, – Фробениус повертел кудрявой головой, махнул рукой спускавшейся с лестницы веселой компании и устремился к ней, чуть прихрамывая. От компании откатился симпатичный толстяк в тирольской шляпе с легкомысленным зеленым перышком, и они с Фробениусом подсели к пану Лисовски, оттеснив зардевшуюся дипломантку.

– Постой, – вполголоса велел Богданович и вытащил из большой стеклянной чаши на стойке два сцепленных брелочка-бубенчика. – Вот тебе, – он расцепил брелочки и один бросил Инго, а второй прикрепил к своей кожаной жилетке. – Если что – сигналь.

Фробениус уже о чем-то уговорился с Лисовски и толстяком и спешил к стойке.

– Ну что, все-таки поедете, Инго? – спросил он. – Я бы вас кратчайшим путем через Радинглен переправил, но, боюсь, его от Питера тоже отрезало. А вообще – смотрите, там ведь и без вас разберутся, дело опасное…

– Мне бы поскорее, – с мольбой сказал Инго.

– Поскорее так поскорее, – Фробениус успокаивающе закивал. – Вот сейчас Тамакацура-сан подбежит, и мы вчетвером вас за милую душу… Простите, я забыл, вы кофе без сахара пьете?

– Да, – удивился Инго. – Только мне уже больше некуда.

– Один глоточек придется. Богданович, нам, пожалуйста, пять эспрессо, один вон в ту чашку, – попросил Фробениус.

Богданович, не оглядываясь, протянул руку к полке, на которой выстроилось в ряд десятка два сувенирных кружек: Прага, Зурбаган, Иерусалим, Синдбадия, Иллирия, Эмпирей, Гаммельн, Оксенфорд, Нью-Йорк, Катманду…

– Нет-нет, левее, – Фробениус привстал на цыпочки и сощурился. – Этак ведь в Венецию угодить можно. Что совершенно излишне.

Богданович плеснул немного горячего кофе в кружку с изображением Медного Всадника и вручил Инго. Фробениусу, Лисовски, толстяку и подоспевшему Тамакацуре бармен невозмутимо раздал фирменные зеленые чашечки.

– Готовы? Куда именно вам надо, точно решили? – Фробениус ласково посмотрел на Инго снизу вверх. – Тогда пейте. До свидания, Инго. Удачи вам.

Инго заглянул в кружку, пожал плечами и глотнул кофе.

От радужной вспышки Джабба проснулась и недовольно вздохнула всем брюшком. Суета сует…

Прочая публика в баре даже не оглянулась – здесь и не такое видывали. Фробениус взобрался на освободившийся табурет у стойки.

– Который час? – поинтересовался он у бармена.

– Одиннадцать пятнадцать, – Богданович вытащил из жилетного кармана серебряные часы на цепочке. – А в Петербурге уже четверть второго. – Он еще раз сверился с часами, потом что-то прикинул, зажег белую овальную, как яйцо, свечку в старинном подсвечнике в виде гнездышка, пылившуюся рядом с кружками, и стал бережно заводить часы.

– Давайте-ка мы с вами, Фробениус, объясним друг другу, почему это мы так легко согласились отправить мальчика в это пекло… – бармен говорил так тихо, что его не услышала даже жаба в террариуме. – Как это он нам так головы-то заморочил, а? Ведь он вроде бы ничего такого и не говорил…

– Стыд и позор нам, – печально отозвался Фробениус, глядя в пустую зеленую чашечку с черным кругом на дне. – Ведь поняли же уже, что способный словесник, – так надо было ухо востро держать. Мне в его возрасте для этаких фокусов пришлось бы сочинять заклинание с «Одиссею» размером… И все бы заметили и на смех подняли…

– А он просто попросил, и мы как миленькие…

– Да.

– Вот талантище… Вернуть никак?

– Смеетесь?!

– Пропадет же!

Фробениус опустил глаза и повозил чашку по стойке.

– Не пропадет. Во-первых, в Петербурге сейчас Глаукс, а они в паре очень неплохо работают. Во-вторых, талантище. В-третьих, Богданович, этот мальчик так решил…

– В-четвертых, судьба, – замогильным голосом отозвался бармен и театрально закатил желтые глаза. – Фатальный рок.

– В-пятых, пространственники туда кого-то отправят, – веско отозвался Фробениус и слез с табуретки.

– В-шестых и в-седьмых… – пробормотал Богданович. Это прозвучало как крепкое ругательство. – Шляпы мы с тобой, Джабба, – тихо сказал он, повернувшись к аквариуму. Жаба вздохнула, не открывая глаз. – Думать надо было. А ведь не стоило его туда отпускать. Не стоило. Одна надежда – там Глаукс…

* * *

Над Радингленом моросил дождь. Он так мерно и убаюкивающе постукивал по крыше караульной будки, что стражник начал потихоньку клевать носом. Да и тусклый огонек фонаря, покачивавшегося снаружи на кованом крюке, тоже как будто засыпал – мигал и гаснул, вскидывался и опять мигал. На пустынном перекрестке Трилистника послышались легкие шаги. Стражник сонно заморгал и вытянул шею: по блестящему булыжнику легко и стремительно скользила женщина в длинном плаще с капюшоном. Плащ серебрился от дождя и даже как будто светился изнутри.

– Не иначе привидение Бессонной Дамы. Бедная, несчастная… – невнятно пробормотал стражник и вновь задремал под песенку дождя.

А дама поспешила дальше, ни на миг не теряя царственной осанки. На шаг впереди нее черной тенью стлался кот.

– Разгильдяи, – сердито, но все-таки не повышая голоса, сказала дама, миновав спящего стражника. – Караул называется…

Ее величество Таль, королева-бабушка, огляделась и щелкнула кнопкой электрического фонарика. В экстренных случаях цивилизация бывает очень кстати. Над крыльцом, отражая свет, покачивалась и позванивала от дождя вырезанная из тонких медных листов раскрытая книга.

Дверь распахнулась прежде, чем королева взялась за дверной молоток.

В глубине комнаты замигала от ворвавшегося ветра свеча, и по темным стенам закачались тени.

– Ваше величество! – удивленно сказал хозяин лавки, срывая с головы фланелевый ночной колпак с кисточкой. – Среди ночи… Я полагал, утренняя аудиенция… Простите мне мой вид…

– Что стряслось, Гарамонд? – без околичностей спросила Бабушка и откинула капюшон. – Говорите сразу. Неужели вы думаете, что, выслушав такие вести, я стану мирно спать до утренней аудиенции?

Гарамонд плотно прикрыл дверь и усадил Бабушку в кресло.

– Вот… – Он снял с шеи какой-то ключик на шелковом шнурке, щелкнул хитроумным замочком и поднял резную крышку деревянной шкатулки. Королева Таль наклонилась поближе. В шкатулке стеклянно поблескивало и переливалось. – Вы ведь знаете, как действует схема?

Больше всего содержимое шкатулки было похоже на сверкающую гроздь крупных мыльных пузырей. Которые чуть-чуть светились. Приглядевшись, Бабушка заметила, что в одном из них как будто вставлена маленькая картинка с зеленоватым морем и городом-островом, черепичные крыши которого поблескивают от ночного дождя. Только картинка эта была объемная и живая. Соседние шарики были прозрачны, и только в одном из них… Бабушка сощурилась.

Некоторое время слышалось только потрескивание фитильков. Наконец Бабушка выпрямилась. Лицо у нее было усталое, как после экзамена или большого дворцового приема.

– Вот, Ваше величество, – показал Гарамонд. – Видите – один из шариков светлее прочих. Кристаллы показывают тот мир, в котором мы сейчас находимся. Это Радинглен. В соседнем кристалле, то есть шарике, должен быть Петербург. И все время был.

– Что-нибудь сломалось? – уточнила Бабушка не предвещавшим ничего хорошего тоном. Студенты обычно от такого тона покрывались мурашками. – Да не молчите же, Гарамонд!

– Схема в порядке, – тихо сказал Гарамонд. – Она лишь отражает происходящее.

Динь-дилинь. Шур-шур-шур.

– Что такое? – Бабушка насторожилась и вновь вгляделась в кристаллы. В стеклянной грозди совсем рядом с Радингленом что-то темнело. Внутри шкатулки шебуршалось и позванивало, как будто вместо схемы миров туда посадили десяток хрустальных мышей. Шуршащий звон стал еще громче, и к нему добавилось странное побулькивание – будто что-то кипело на огне. И Бабушка заметила, что темное пятнышко медленно, неуклонно чернеет и растет.

– Петербурга больше не видно, – тщательно подбирая слова, проговорил Гарамонд, словно не решался или не имел права сказать все сразу. – Он… он исчез… или его отгородило в отдельный мир. Вместо него теперь вот это. Видите, Ваше величество, там сгусток темноты.

– Что – это? – голос у Бабушки все еще был суровый, но сама она стремительно побледнела. – Что-то мне это очень напоминает, – пробормотала она. – Когда за тобой приходит кот, жди вестей…

– Мрмяу! – Мурремурр взъерошил шерсть. – Но не всегда же дурных, Ваше величество!

– Прости, Мурремурр, – Бабушка провела рукой по его пушистой шкурке, и из-под руки полетели искры. – Я не хотела тебя обидеть. Видно, жизнь у нас такая веселая, что хороших вестей тебе приносить не выпадает… – Она рассеянно отвела со лба выбившуюся из прически седую прядь. – Что же нам делать? Вот что. Сначала я пойду и проверю, отзовется ли Мостик. Или нет, лучше связаться с Филином, он-то наверняка знает, в чем дело… – Она что-то поискала в бархатном кошельке у пояса и досадливо поморщилась, – ну вот, конечно, оставила бубенчик во Дворце!

Гарамонд плотнее запахнул шлафрок, будто ему стало холодно. Но сказать он ничего не успел: дверь распахнулась настежь, и из мокрой ночи, как кит из океанской пучины, вплыла огромная фигура.

– Господин Гарамонд! – сипло провозгласила фигура. – Что стряслось-то, а? Дайте-ка глянуть! Где что не так, плетен батон?!

– Добрый вечер, мастер Амальгамссен, – отчетливо сказала Бабушка.

Великий Радингленский маг-механик поспешно отвесил поклон, причем, как всегда, в карманах у него разнообразно забрякало. Потом мастер заметил Мурремурра, приветственно выгнувшего спину, и озабоченно спросил:

– Ну как, господин кот, получилось у вас через Мостик-то пройти аль нет?

Мурремурр прижал уши. Бабушка с Гарамондом переглянулись: они впервые видели доблестного кошачьего рыцаря сконфуженным. Еще бы: чтобы кот да куда-то не пробрался – это почти такой же кошачий позор, как свалиться с забора!

– Так, по порядку. Мостик, значит, опять пропал. Гарамонд, ваши кристаллы это и отражают? – Бабушка взяла инициативу в свои руки, но никакого порядка не получилось, потому что кот, маг-механик и радингленский летописец заговорили наперебой:

– Не муррпропал, Ваше величествоу…

– Господин кот сам ко мне пожаловали…

– …Если ход из Радинглена в Петербург отрезан…

– говорят – гляньте, мастер, дело неладно…

– …извольте мурррпроверить…

– …а сами от щепок-опилок отряхаются и шипят и шерсть у них дыбом…

На слове «щепки» Бабушка решительно встала и накинула капюшон:

– Идемте.

Гарамонд аккуратно запер шкатулку на ключик, а ключик повесил на шею.

Снаружи по-прежнему сеялся дождь, качались на ветру вывески и блестели на мостовой лужи. Мурремурр брезгливо поднимал лапы и подергивал спиной. Гарамонд раскрыл над Ее величеством внушительный черный зонтик. Все четверо прошли по Флейтовой улице, на которой и располагалась Гарамондова лавка, свернули на Хрустальную, с нее – в проулок Трех Удодов и очутились на берегу Оборонного рва. Неподалеку, шагах в двадцати, горбился Птичий мост, но Бабушка в ту сторону даже и не глянула. Она тихонечко позвала Бродячий мостик.

Канал подернулся знакомым туманом. Мурремурр навострил уши, мастер Амальгамссен просипел: «Ну, елки гнутые! Ну же!», Гарамонд приложил палец к губам, и механик затаил дыхание.

Туман сгущался, но теперь он больше походил на дым. Мурремурр настороженно принюхался, а Гарамонд кашлянул. Да, пахло дымом – горьковато, как будто горела бумага. Бабушка глубоко вдохнула и шагнула вперед.

Доски Мостика, которые обычно дружелюбно поскрипывали, вдруг зловеще затрещали.

Амальгамссен не выдержал:

– Ах ты, песий хвост! – заорал он и ринулся в туман, за королевой и Гарамондом.

Летописец и Бабушка, хором кашляя от тумана, больше похожего на дым, и крепко держась за перила, стояли на середине Мостика, который опасно покачивался и проседал под ногами. И немудрено – теперь это была никакая не середина, а конец: Мостик упирался в глухую стену из неизвестного радингленским жителям материала. Бабушка, впрочем, сразу признала в нем тупой бетон, грубо покрашенный масляной краской в два цвета: снизу, где-то в рост принцессы Лиллибет, тюремно-зеленым, а остальное – больнично-белым.

Гарамонд выпростал из-под плаща руку, бесстрашно колупнул пальцем стену и, скривившись, сказал:

– Цвет выбран неудачно.

Чувствовалось, что сказать радингленскому летописцу хочется и много других слов тоже.

– Что ж это такое деется-то? – Мастер трясущимися ручищами ощупывал покореженные перила Мостика и размозженные в щепки доски. – Это как же понимать-то прикажете? – Амальгамссен выпрямился. – Вы вот что, Ваше величество, отойдите-ка, а то уж больно опасно тут.

Бабушка слепо водила рукой по влажной твердой стене.

– Что ж, надеюсь, у Ее высочества хотя бы достанет благоразумия не выходить из дому, – полушепотом произнесла она.

Амальгамссен шумно вздохнул, как голодный сенбернар, и многозначительно покосился на Гарамонда. Тот потупился, сохраняя каменное лицо. В благоразумие Ее высочества Гарамонду не верилось.

Глава 3,

в которой бронзовые львы не тонут, а телевизор говорит очень много слов

Лиза уныло побродила по квартире. Свет все не включали. Свечка в зеленой розетке истекала восковыми слезами и оплывала на глазах, а есть ли еще запасная – неизвестно. Дождь настырно барабанил в окно. Еды на столе и в холодильнике изрядно поубавилось, но спокойнее от этого не стало. И спать не хотелось решительно, а читать при свечке… читать и вовсе не хотелось. Лиза попыталась включить радио, но радио на этот раз упорно молчало. В нем только что-то мерно и гулко тикало, будто вода капала из крана с большой высоты. «Метроном», – догадалась Лиза, и на душе у нее стало совсем тошно. На всякий случай она щелкнула кнопкой телевизора.

Экран засветился. Чудеса в решете – электричества-то нет! Впрочем, телевизор ничего толком и не показывал – на экране только шуршало и мельтешило, как будто внутри шел густой мокрый снегопад. Лиза надавила одну кнопку на пульте, другую, третью – экран знай мерцал да мелькал.

В Бабушкиной комнате, выходившей окнами на улицу, что-то стукнуло – раз, и еще, и еще. Лиза вздрогнула, потом закусила губы, взяла свечку и пошла проверять.

Это была форточка – ее распахнул ветер, который теперь метался по комнате, дергал занавеску и шуршал Бабушкиными бумагами на столе. Лиза поднялась на цыпочки, но не тут-то было – ветер тут же наотмашь ударил ее в лицо мокрой ладонью. Пламя свечки шатнулось и чуть не погасло, а сама Лиза запуталась в занавеске. Наконец форточку удалось закрыть. К стеклу прилип желтый лист, а по карнизу что-то дробно стучало, будто горох сыпали. Похоже, там уже не просто дождь, но и град. Еще новости!

– …сделаю все от меня зависящее, чтобы город как можно скорее зажил нормальной жизнью, – заговорил где-то совсем рядом спокойный мужской голос.

Лиза подпрыгнула, будто ее оса ужалила, и опрометью метнулась в кухню, потеряв тапочек.

В телевизоре мелькнули было какие-то знакомые лица, но тотчас пропали, и на экран выползла яркая заставка. Лиза ойкнула. На фотографии нарядная Паулина – утренняя Алина Никитична – сидела за изобильным столом и с милой улыбкой наливала чай из самовара, а поперек змеилась надпись: «Все свои».

Вот это да! Лиза ощупью, не сводя глаз с телевизора, подтянула к себе табуретку и чуть не села мимо. Заставка исчезла, а вместо нее на экране появилась настоящая Паулина и ласково заговорила:

– Мы рады, что в этот непогожий вечер вы с нами, дорогие телезрители, – она уютно завернулась в малиновую шаль поперек туловища. – Напомню, сегодня мы работаем в прямом эфире, и, как всегда, у меня в гостях за самоваром собрались все свои. Внеочередной выпуск нашей передачи посвящен чрезвычайной ситуации, сложившейся в нашем любимом городе. Как вам, полагаю, известно, был принято решение о создании группы эзотерической поддержки…

Камера проехалась по ряду кресел, в которых солидно, но непринужденно сидели очень серьезные дамы и господа, ничуть не похожие ни на каких колдунов и ведьм.

– …Магистр тайного ордена Прозорливых Николай Степанков, – представляла между тем гостей радушная Паулина, – почетный член Гейдельбергского общества парапсихологов Марианна Караулова…

Камера показала сначала неприметного толстячка с орлиным, однако же, взором, а затем светловолосую красавицу средних лет, немного похожую на секретаршу директора в Лизиной школе.

– И наконец, руководитель группы, – ворковала Паулина, – знаменитый целитель-эсктрасенс, признанный эксперт в области паранормальных явлений, академик Академии Тонких Уровней Эдуард Хрустицкий…

Ух ты! Телевизор проворно продемонстрировал замершего в мягком кресле седогривого Хрустицкого, который был совсем не такой напыженный, как в школе. Ах вот он, значит, кто такой!

– А на почетном месте во главе нашего чайного стола – блистательный заокеанский гость, Виктор Изморин.

Камера наплыла на элегантного человека в черных очках. Гость мирно взял со стола кофейную чашечку и ласково улыбнулся в экран. От него веяло спокойствием. Лиза уселась поудобнее. И пальцы, которые вцепились в бахрому скатерти, разжались сами собой. Бывают люди, рядом с которыми исключены наводнения, землетрясения и войны. Их сразу видно. И к ним хочется держаться поближе.

– Слово вам, Виктор Александрович, – пригласила Паулина. – Напомню телезрителям, мы остановились на проблеме отмены фестиваля.

– Помилуйте, как можно! – горячо возразил гость. Он изящно оставил чашечку. – Мне странно это слышать. Ни о какой отмене абсолютно не может идти и речи, если только о непродолжительной задержке. Я превосходно понимаю, что молодым гостям фестиваля это может быть трудно…

Как-то он странно разговаривает, этот Изморин, мелькнуло в голове у Лизы. Но слушать и думать одновременно не получалось. А не слушать было никак нельзя.

– Я и сам не могу быть спокоен, пока жизнь не встанет на свои места, вещи не пойдут своим чередом… – Изморин замешкался. – Прошу прощения. Когда я волнуюсь, я могу делать ошибки. Меня давно не было здесь, я немного забыл русский. Но вспомню, – он снова улыбнулся, на сей раз застенчиво и смущенно. – Потом, у меня в этом городе много старинных друзей, я знаю, они сейчас нас смотрят…

«Каких еще друзей?» – удивилась Лиза.

– Ну что вы… – утешила его Паулина. – Главное, что вы никогда не ошибаетесь в нотах! Насколько я понимаю, именно на это у нас теперь вся надежда. Вот вы только сейчас сказали, что сделаете все от вас зависящее…

– Я постараюсь, – серьезно ответил Изморин. – За этим я, собственно, и приехал.

– Вы нас так интригуете! – Паулина подалась вперед, будто хотела склевать гостя.

– Более того, – веско продолжал гость, остановив ее легким движением узкой ладони, – я совершенно точно убежден, что мои коллеги в Амберхавене очень удивятся, если я сдамся и отступлю. У нас это не принято, особенно когда мы работаем со стихийными бедствиями.

– Как интересно! – Паулина что-то еще рассказывала, но Лизе было не до того. Надкусанный бутерброд шлепнулся на стол.

Значит, Изморин из Амберхавена! Ух ты, как они быстро своего мага прислали! Ну да, наверно, Инго просто еще не знал…

– …да-да, вы не ошиблись, именно с помощью музыки, – говорил Изморин. – Ведь сейчас город может спасти только чудо. Знаете, – он вздохнул, – есть у меня старый знакомый, один учитель музыки… то есть все убеждены в том, что он просто учитель музыки… так вот он на сей счет говаривал, что многие музыканты были волшебниками. Судите сами – Моцарт, Лист… А Паганини? Вот уж кто точно был сущий кудесник!

Эту фразу Лиза слышала от Филина! Так, может, они с Измориным знакомы? Ничего себе!

Хрустицкий кивал, как завороженный, а Паулина посылала амберхавенскому магу чарующие улыбки.

«Вот обсели! – сердито подумала Лиза. – А он ведь, наверно, даже не знает, какие они! А вдруг это Паулина все устроила, а теперь радуется?! Наверно, она как была гарпия, так и осталась на самом деле, а человеком просто прикидывается. Надо его как-нибудь предупредить, а то мало ли что…» – она беспокойно заерзала на табуретке.

– Напомню нашим телезрителям – в эфире ток-шоу «Все свои», – Паулина вклинилась во вдохновенную речь Изморина. – Ну а поскольку у нас собрались все свои, то настало время прямых вопросов и откровенных ответов.

Хрустицкий почему-то втянул голову в плечи, но Паулина обращалась вовсе не к нему:

– Скажите, Виктор Александрович, а как вы планируете совместить проведение фестиваля с вашими личными планами? – бодро спросила она. – Я имею в виду операцию на глаза, которая вам предстоит.

Ого, да у тетеньки просто воспаление бестактности! Лизе даже неловко стало. А Изморин слушал Паулину терпеливо и внимательно.

– Насколько нам известно, ваш визит был очень плотно распланирован, – как ни в чем не бывало наседала Паулина. – Но, учитывая чрезвычайную ситуацию, сложившуюся в городе, каковы ваши приоритеты? Усмирение стихий или восстановление зрения?

Так вот почему он в темных очках, сообразила Лиза. Надо же, а так с виду и не скажешь, что почти слепой. Или просто света не выносит? Непонятно…

– Для меня большая честь взять на себя нелегкую задачу спасения города, – выслушав Паулину, отвечал Изморин совершенно без всякого выражения – словно отделаться хотел от назойливых журналистов. – Это важнее всего.

– О, теперь нам срочно нужен комментарий эксперта! – Паулина повысила голос. – Господин Хрустицкий?

Целитель и академик дернулся и чуть не расплескал чай.

– Итак, вопрос к вам, Эдуард Федорович, – Паулина уставилась на него в упор. – Что и говорить, решение выступить с такими экзотическими средствами против разгулявшейся стихии – это смелая идея. Как вы оцениваете ситуацию?

Изморин чуть усмехнулся – уголком рта – и сцепил пальцы, изготовясь слушать. Камера, конечно, усмешку не упустила, наехала крупным планом, а потом сместилась на академика. Да уж, поняла Лиза, никакой группы эзотерической поддержки Изморину не нужно. Хрустицкий откашлялся. Глаза у него почему-то бегали. Ага, Изморина боится! И правильно делает!

– Я бы не назвал эти средства экзотическими, – плавно, как по писаному, повел речь целитель. – Мы живем в очень необычном, поистине волшебном городе, не правда ли? У него такая незаурядная аура и своеобразная энергетика, в нем так много необъяснимого… – он покосился на Изморина, – и поэтому кому как не господину Изморину, чья музыка, как давно установил я и мои коллеги, оказывает целительное воздействие, утихомирить взбунтовавшуюся природу, остановить катаклизм?

Дальше слово взяла суровая Марианна Караулова и понесла что-то длинное, запутанное и наукообразное про катаклизмы и катастрофы, и что все это от особенных вибраций, и наводнения, и землетрясения в том числе, и что грызуны тоже как-то там реагируют на вибрации, и что музыка – это тоже вибрации, узыка, ации, трофы, измы, жу-жу-жу, тра-та-та… У Лизы зажужжало в ушах, но тут Паулина опять встряла:

– В таком случае, Виктор Александрович, почему бы тогда вам и другим специалистам по катаклизмам не предотвращать все подобные неприятности? Ведь этим летом Прага и Германия как раз пострадали от наводнений…

– Один момент! – Изморин поднял указательный палец. – Мне, к несчастью, не должно раскрывать все профессиональные секреты, но и в Праге, и в Германии мы сделали все, что могли. Поверьте, в противном случае потери были бы куда большие.

Лиза попыталась вспомнить про Прагу – был там какой-то Изморин, не было Изморина, – а утонувшего в зоопарке слона было ужасно жалко… Она сидела как на иголках.

– То есть вы обещаете, что в ближайшее время все войдет в колею? И вода вернется в берега? – сыпала вопросами Паулина. – И погода исправится? И фестиваль состоится?

– Конечно, – Изморин пожал плечами и снова взял чашечку. – Иначе и быть не может. А то, что в городе сейчас собралось столько талантливых детишек, очень вдохновляет. Я знаю, что среди них наверняка есть немало тех, кто в будущем – или, как знать? – в самом ближайшем будущем станут моими помощниками.

Лиза впилась глазами в экран. Ей начинало казаться, что от участия в пресловутом мероприятии она сегодня в школе отбрыкивалась зря.

– Знаете, мне ведь уже случалось прибегать к поддержке ребятишек, – по-прежнему спокойно сказал Изморин. – И мы вместе сыграли ту самую, как метко сформулировал господин Хрустицкий, энергетически умиротворяющую музыку. И как сыграли! Вы не поверите, какой это был эффект! – Изморин взмахнул руками, будто невидимым оркестром дирижировал. – Ведь именно дети обладают поистине волшебной способностью чувствовать и понимать музыку. Дети и есть подлинные волшебники – вы ведь согласны со мной? – Он чуть повернул голову и сквозь темные очки взглянул в камеру. Прямо Лизе в глаза. – Когда я думаю о детях, когда представляю себе эти талантливые юные лица, то понимаю, что вместе мы одолеем любое стихийное бедствие. Так и вижу, к примеру, маленькую рыжую девочку со скрипкой, которая способна творить настоящие чудеса!

Лиза чуть с табуретки не упала. Жалко, Филину не позвонишь!

А впрочем, зачем вообще звонить Филину?

Лиза вскочила. Ну конечно, все яснее ясного! Все сходится как по нотам: Инго говорил, что кого-то пришлют, – так вот, наверно, уже и прислали. Этого кого-то зовут Изморин, и ему нужны дети-музыканты. Он даже очень прозрачно намекнул на нее, Лизу! Тут, правда, вмешался Лизин внутренний голос: он ехидно спросил, откуда этот человек знает Лизу и не подозрительно ли это.

– Ну мало ли, – растерялась поначалу Лиза. – Может, ему Филин про меня говорил! Да и вообще, – вспомнила она, – я же принцесса, а принцессы – люди известные!

Все вопросы благополучно разрешились, и Лиза принялась лихорадочно собираться: натянула джинсы – холодно все-таки – и Левушкин свитер – на счастье, потуже затянула хвостик и открыла окно. Инго, правда, внятно велел окон не открывать, но ситуация чрезвычайная. И вообще, я ему потом все объясню. Открыть окно удалось, но не сразу: злющий холодный ветер, метавшийся снаружи, швырялся дождем и снегом, норовил разбить стекло и отпихнуть Лизу, но в конце концов она высунулась наружу, в непроглядную темень двора-колодца, и заверещала, перекрывая ненастье:

– Леонардо! Леандро! Вы где?

Львы объявились тут же, как будто ждали под окнами.

– Скорррей! Быстррее! – зарокотало внизу, гулко отскакивая от стен двора. Удивительно, но из окон на этот рык ни одна живая душа не выглянула.

Лиза облегченно выдохнула. Еще повезло, что полнолуние, а то неизвестно как до этого Изморина пешком добираться в такую непогоду. И кстати, как его искать – тоже непонятно, спохватилась Лиза.

Она кубарем скатилась по лестнице, не успев испугаться темноты и невидимых крыс. Выскочила из подъезда, на ходу застегивая куртку. Что-то колючее жалило лицо – не то мокрый снег, не то мелкий град. На улице не было ни души и вовсе не горели ни окна, ни фонари, ни вывески. Из-за несущихся рваных облаков показалась полная луна, и стало видно, как львы хлещут себя хвостами по бокам и подгарцовывают, словно кони в упряжке. А еще стало видно, что по мостовой ровным потоком течет темная вода и выплескивается на тротуар.

– Мне надо к этому… к Изморину, – прокричала Лиза сквозь вой ветра и грохот дождя, тщетно пытаясь удержать на голове капюшон. – Ой! Только я не знаю, куда! – И вдруг она сообразила: откуда львам вообще знать, кто такой Изморин?

– Он говоррил! Он ждет с нетерррпением! – восторженно отозвались бронзовые звери.

Вот это да! – удивилась Лиза. Знают! Неужели принцессы и вправду такие известные? Или Изморин уже успел с Филином связаться?

Леонардо придвинулся к самому краю тротуара и чуть присел:

– Мы знаем! Мы отвезем! Дерржитесь, Лиллибет! – проурчал он. – В «Пальмиррру»!

Только на углу Лиза сообразила, что впопыхах забыла футляр с Виви. Это же надо – так разволноваться… Может, это и ничего, подумала она, сначала ведь надо договориться, все обсудить, а скрипку в такую непогоду лучше по улицам не таскать… или в самом деле он мне настоящего Страдивари привез? Да ну, быть такого не может! Интересно, а где у нас «Пальмира»? Где-то около Исаакия, кажется. Или нет?

– Эй, а откуда он про меня знает? – спросила Лиза, одновременно подумав, что надо бы еще спросить, откуда они его знают.

– Знает! Знает! – хором откликнулись звери.

– Чего? Не поняла! – крикнула Лиза сквозь шум ветра, решив, что львы ее не расслышали.

– Он знает все! – опять хором сказали львы.

– И кто это натворил, тоже знает? – она надеялась, что львы скажут про Паулину и тогда хоть что-нибудь станет понятно.

Но львы почему-то не ответили и побежали быстрее, точнее, понеслись по лужам Большого проспекта длинными плавными прыжками. От них валил пар, и Лиза, отплевываясь от мокрого снега, вдруг поняла, что спина у Леонардо не просто теплая, но на ощупь вполне живая и шерстяная, и грива, за которую она держится, тоже. А на вид львы по-прежнему бронзовые – странно! Но подумать об этом не получалось – слишком жутко оказалось вокруг.

Лизе уже один раз случалось кататься на львах в полнолуние, но тогда все было иначе. Грифоны, птицы, драконы, кошки резвились по всему городу, и постукивали по асфальту когти, и таинственно шуршали крылья, и мелькали в лунном свете диковинные силуэты, но от всего этого было весело, а не страшно. И вообще, Лиза тогда ужасно пожалела, что не получилось с ними со всеми познакомиться, только со львами и с верблюдом Арнольдом из Александровского сада. А теперь то и дело что-то глухо просвистывало над головой у Лизы – то ли сильный порыв ветра, то ли каменные крылья, и в переулках эхом отзывался глухой топот, рокот, гул, но сами звери почему-то не показывались. Лизе отчего-то померещилось, будто все они, как один, спешат в ту же сторону, что и львы – к Неве.

И еще ей все время казалось, что за ней пристально следит множество настороженных враждебных глаз. Она покрепче ухватилась за гриву Леонардо, задрала голову и ахнула – фасады домов опустели. С них исчезли не только звери, но и люди! Лиза столько раз гуляла по Петроградской, что точно помнила, на каких домах есть кариатиды, а на каких – просто маски. Куда же они подевались? Может, ей показалось? Ничего, вот сейчас луна опять из туч выползет, и увижу.

Но всмотреться не получалось – ветер со снегом бил в лицо, так что глаза слезились. Лиза поспешно натянула слетевший капюшон и теперь видела только, что мимо мелькают темные дома и жмущиеся к тротуару, настороженно подобравшиеся машины. Вода поднялась так, что до половины закрывала им колеса. Было темно, как в лесу, – Лизе еще никогда не приходилось видеть в городе такой темноты.

Львы то и дело погружались в воду по самое брюхо; Лиза только успевала поджимать ноги. «Вот пошла бы я пешком и что?» – она изо всех сил старалась не думать о том, что под водой полно вскрывшихся люков. Вот ужас-то! Наверно, все подвалы затопило. А в подвалах…

Вдруг львы замедлили бег. Впереди был очередной перекресток. Лиза вгляделась и ойкнула – кажется, там вода поднялась еще выше и волнами перехлестывала через тротуар, через капоты машин, низкие подоконники первых этажей, ручейками текла в подворотни. Как же мы дальше-то проберемся? Львы же бронзовые, плыть у них не получится – потонут. И почему она такая грязная, эта вода? Пена какая-то серая…

Львы подбежали к самому перекрестку, и Лиза поджала ноги и чуть не завизжала. Это была не вода, а крысы. Они стекались на перекресток со всех улиц плотным серым потоком, бок о бок, почему-то очень ровными рядами. Это сколько же их? Сотни? Тысячи? А если вообще миллионы? И почему они так странно бегут – будто в колонны построились?

– Дорррогу! – глухо рыкнул Леонардо. Крысы ответили злобным многоголосым писком, но через миг из-за туч выскользнула луна, осветила львов и Лизу – и крысиная армия резко затормозила на тротуаре. Как пешеходы на красный свет, промелькнуло в голове у Лизы, и тотчас до нее дошло, что возглавляющие колонну крысы стоят на задних лапках, а в передних что-то держат, какие-то палочки, провода, что-то еще…

Леонардо в один прыжок перенесся через перекресток, а за ним и Леандро. Львы помчались дальше, к реке. Лиза озиралась – в боковых улицах деловито семенили крысы, и, несмотря на вой ветра и грохот дождя по крышам, ей все время казалось, что в пронзительном попискивании серой армии различаются какие-то отдельные слова – но разбирать, какие именно, совсем не хотелось. Вот, наконец, мелькнули мимо купола собора, отчаянно качающиеся деревья, а на Биржевом мосту ветер ударил Лизе в лицо с такой силой, что она зажмурилась и осмелилась открыть глаза, когда львы уже миновали Стрелку, Дворцовый мост и свои собственные пустые постаменты. Темная вода давно поглотила гранитные ступени Дворцовой пристани – теперь свинцовые волны вздымались все выше и жадно лизали подножие постаментов.

«Понятно, почему никого нету, – Лиза стиснула стучавшие зубы. – Все по домам сидят».

На этом берегу крыс попадалось меньше, зато мокрую ночную темноту то и дело вспарывал шум чьих-то крыльев, а асфальт просто дрожал от тяжелых шагов множества статуй. Когда перед Лизой открылась черная шахматная доска Дворцовой, в разрыве облаков вновь мелькнула луна, и в зыбком свете стало видно, что вся площадь заполнена полчищами высоких черных фигур. Иные из них были огромны – массивные, важные, они гулко и медленно шагали по брусчатке.

«Ой, так ведь это не звери! – поняла Лиза. – Это же статуи! Ну точно! Вон Атланты! И ангелы… один, другой… и кариатиды… А вон вообще кто-то на коне и в шлеме! Ой, сколько их! Со всего города собрались! Какие они, оказывается, страшные, когда на землю спускаются… Да, такого даже Паулина в одиночку бы не наворотила! Кто-то ей помогает! Но кто?»

Львы побежали еще быстрее – наверно, тоже побаиваются статуй.

– Йиииииии! – пронзительно взвыло над ухом у Лизы. Она чуть не грохнулась с львиной спины. Что-то твердое и жесткое больно чиркнуло ее по плечу. Леонардо глухо, угрожающе зарычал, не замедляя бега, а Леандро досадливо мотнул косматой гривой.

– Что это? – испуганно пискнула Лиза, но львы то ли опять ее не услышали, то ли не хотели отвечать.

– Йииии! Не пропустиииим! – то, непонятное, вновь спикировало на Лизу. Это была оскаленная каменная маска Медузы Горгоны, змеи развевались вокруг ее головы и злобно шипели, а рядом с ней летела еще одна, с мужским лицом, застывшим в коварной многообещающей улыбке.

– Неееет! Ийиии! Йииииграааа! – на разные голоса визжало слева, справа, сверху, сбоку. Львы и Лиза оказались в самой гуще каменного роя – маски голосили, кружились, свистели, жужжали, взмахивали крылышками, которые у некоторых из них росли прямо на висках. От этой жуткой какофонии голова у Лизы просто раскалывалась. Она старалась не думать, сколько килограммов камня и металла сейчас парит у нее над головой и что будет, если они все посыплются вниз.

– Пр-р-ропустите! Мы тор-р-ропимся! – львы попробовали вырваться из каменной тучи, но маски и слушать не желали – хоровод закружился быстрее.

Тогда Леандро скакнул вперед, оскалив пасть с внушительными зубами, потом привстал на задние лапы, а передними стал отмахиваться от стаи масок, как рассерженный кот.

– Тыиииии! Тыииии из ниииих! Из дышащииииих! – одна из крылатых масок зависла прямо перед лицом у Лизы и била крыльями. – Осмелилась выыйтиииии! А здесь мыиииии! Повелителииии! Мы правииииим!

Лиза съежилась на спине у льва и уткнулась лицом в гриву. И вдруг над головой у нее послышался разгневанный клекот и зашумели тяжелые крылья, а откуда-то сбоку раздался не менее разгневанный рык.

– Пр-р-рочь!

Летучие маски с визгом и шипением шарахнулись в разные стороны, пропуская огромных золотых грифонов с Банковского мостика. А за спиной у Леонардо с Леандро возникли величественные золотые львы – в два раза выше их ростом.

– Он спр-р-рашивал, где вы пр-ропали! – прогремел один из них. – Потор-ропитесь! Мы их р-разгоним!

– Благодар-р-рим! – И Леонардо первым помчался в сторону Александровского сада. Лиза решила не оборачиваться. По счастью, каменный рой за ними не погнался. «Значит, они к тому же все перессорились, – мелькнуло у нее в голове. – Или они всегда враждовали? Или статуям вообще не полагается разгуливать, вот они и взбунтовались? Ой-ой-ой, как же мы со всем этим справимся? Ну ничего». Ей даже стало жаль Изморина: столько всего на одного человека. «Хотя почему на одного? – Лиза попыталась расправить плечи под промокшей насквозь курткой. – А я на что? Скорее бы до него добраться! А вдруг и Филин уже там? Может, они придумали, как быть… Хорошо бы».

Лужи становились все просторней и глубже, Лизу то и дело обдавало брызгами, Леонардо несколько раз поскальзывался. А когда лев в конце концов поплыл, недовольно пофыркивая, Лиза поняла, что темные улицы кругом похожи на реки в глухих ущельях. Вокруг высились дома, заросшие строительными лесами и укутанные в черный полиэтилен, как в кокон. Свирепый ветер рвал шуршащие полотнища, и Лизе казалось, что какие-то грозные великаны размахивают у нее над головой рукавами.

…Чем ближе львы с Лизой подбирались к площади, тем тише и пустыннее было вокруг. И еще – почему-то резко похолодало: дождь кончился, будто его выключили, и кое-где неглубокие лужи затянуло льдом. Стаи говорящих крыс и каменных птиц, грифоны и львы, маски и кариатиды – все остались позади, как будто не решались ступить на площадь перед гостиницей и кружили по близлежащим улицам. Наверно, боятся этого Изморина, решила Лиза. Значит, он и вправду ого-го какой маг. Леонардо и Леандро, всегда такие разговорчивые, молча трусили вперед – в неподвижном морозном воздухе далеко разносился стук когтей по мостовой да плеск луж под тяжелыми львиными лапами.

Надо же, как тихо стало, удивилась Лиза. Будто мы под купол въехали – ни дождя со снегом, ни ветра, ни – она задрала голову, – ни даже облаков. Тяжелые тучи разбежались, и в огромном пустом небе висел белый бугристый шар луны. Бр-р-р, зуб на зуб не попадает – это не купол, а холодильник какой-то! Куртка на плечах и на спине обледенела и похрустывала.

Сама площадь была пуста. Тускло поблескивала в лунном свете гранитная колоннада собора, резкая черная тень от покинутого каким-то памятником постамента ложилась на асфальт. А посреди площади неподвижно стояла огромная лужа, подернутая ледком, и в ней отражалась равнодушная луна.

В зашторенных окнах гостиницы не было видно ни огонька. Лизу зазнобило. Через площадь, высоко поднимая лапы, как брезгливый кот, прошествовал сфинкс с набережной у Академии Художеств – только лед в луже затрещал. Лиза перевела дыхание – по счастью, сфинкс ни ее, ни львов не заметил. Он глядел вверх, на луну, немигающими пустыми глазами.

Львы пересекли площадь и замерли у самых дверей гостиницы.

– Пр-рошу, – негромко проурчал Леонардо. – Двер-ри не запер-рты.

А Леандро даже попятился, скрежетнув когтями по камню. Было ясно, что дальше львы не двинутся.

Лиза спрыгнула наземь. Ей ужасно не хотелось входить одной в темный вестибюль. Но настоящим принцессам довольно часто приходится делать то, что ужасно не хочется. По спине у Лизы побежали мурашки – снизу вверх, так, что волосы чуть дыбом не встали. Лиза оглянулась на львов, глубоко вдохнула – и нырнула в темный вестибюль. Как в омут с обрыва.

Лиза стиснула зубы, чтобы не стучали, и на ощупь двинулась вперед, едва не налетела на какое-то дерево в кадке. Зашуршали жесткие листья – кажется, ненастоящие. Сначала идти было мягко, потом под ногами глухо отозвались мраморные плиты пола – значит, с ковра она уже свернула. Куда же теперь идти?

Лиза остановилась.

Так, – вдруг отчетливо подумалось ей. – Это кому же я поверила? Это что же теперь будет?!

Лиза повернулась и кинулась к дверям. Каждый шаг грохотал по плитам, как чугунная гиря, а двери не то что скрипели, не то что визжали – они выли, как волки! Лиза выскочила на улицу, перевела дух и…

И поняла, что никуда она не вышла, а по-прежнему стоит в темном вестибюле. И что ноги у нее онемели.

И тут в воздухе прямо перед Лизиным носом соткались ровные светящиеся буквы:

«Сюда, Лиллибет».

Лиза сделала шаг. Еще шаг. Надпись медленно плыла перед ней. Вот и лестница, и даже лифт, только он, конечно, не работает. Лиза вцепилась в холодные мраморные перила, пытаясь остановиться, но не тут-то было. Пальцы пришлось разжать. Буквы заколебались, как будто их ветер пошевелил, и сложились в новую надпись.

«Смелее, вперед».

Первый этаж, второй, третий… В гулких пролетах взлетало эхо и шевелились сквозняки. Не горела ни одна лампочка. В темноте проступали какие-то драпировки, вазы, высокие позолоченные двери. На четвертом этаже Лиза очутилась в какой-то бескрайней гостиной. Посреди, как айсберг, белел концертный рояль. От него, кажется, и впрямь тянуло холодом. Или это где-то окно открыто? Лиза поежилась.

«Поднимайся на последний этаж. Я тебя жду», – поманили буквы. Лиза осторожно обогнула рояль и оказалась на ступенях другой лестницы, винтовой, но довольно широкой. Как же этот Изморин тут ходит, если он почти слепой?

Ноги шли, как заведенные, Лиза чуть не упала, с трудом удержав равновесие. А потом заболела голова. А потом все остальное – как будто мгновенно поднялась температура. Хотелось сесть прямо на ступеньки, уткнуть голову в коленки и заплакать. И никуда не ходить. Да что же это такое?

Вот и последний поворот лестницы. Буквы в воздухе сложились в слово «Входи». В их слабом свете Лиза увидела прямо перед собой неплотно прикрытую дверь. Из-за двери, сквозь стены, шел низкий, невыносимый гул. Лиза чувствовала его всем телом, до самых кончиков пальцев, но не слышала – вокруг по-прежнему царила мертвая тишина, и в этом-то и заключался главный ужас.

По спине у Лизы поползли мурашки. Это все уже было! Она точно помнит – это было совсем недавно.

И дверь тоже была, только серая, железная…

Черный замок.

И облако клубящейся мглы, и фигура какого-то человека… Так вот оно что!

– Вот мы и встретились, Лиллибет.

Она с трудом открыла глаза.

Глава 4,

в которой Король Радингленский загадывает Сфинксу загадки, а волшебника Филина больше нет

Можно было и не открывать – в номере висела чернильная мгла.

– Заходи, заходи, – гостеприимно сказал ровный знакомый голос. – Извини, Лизавета, темновато тут. Сориентируешься?

– Ага, – с трудом выдавила Лиза. Ей хотелось тихонько шагнуть назад, в коридор, и выбежать на улицу, под снег, град, дождь, под колючий ветер – куда угодно. Ноги словно примерзли к полу.

По щеке у Лизы холодком пролетел сквозняк – кто-то совершенно беззвучно прошел мимо нее к окну. Звякнула защелка.

– Нет, это никуда не годится, – в голосе прозвучала приветливая улыбка. – Темно, страшно и меня не видно… Ничего, потерплю, – шаги удалились, зашуршала тяжелая ткань. Лиза увидела сизый прямоугольник окна и на его фоне – очертания высокого стройного человека. Изморин. Да.

– Кажется, похолодало, – великий маг и музыкант глянул на площадь. Там, далеко внизу, чернели лужи и качались на ветру погашенные фонари. – Как ты добралась – все в порядке?

Лиза кивнула, потом спохватилась и сказала:

– Да-да.

– Ничего-ничего, когда ты киваешь, я тоже вижу, – Изморин рассмеялся неизвестно чему. Смех был приглушенный, но гул в ушах у Лизы не прекращался. Сейчас он повернется и посмотрит мне в лицо, поняла она и вся съежилась. И никакой он не слепой! И вообще он все врал! А я попалась, как дурочка. Что же теперь делать? Это ведь самый настоящий черный маг, да еще и доппельгангер.

Изморин повернулся.

На белом, как творог, лице, черными дырами темнели очки.

– Сейчас станет светлее, – ровным тоном сказало лицо.

Сквозь облака начало пробиваться белесое сияние.

– Солнечный свет мне совсем нельзя, – продолжал Изморин. Огорченно. – Но лунный ничего. Хоть он и отраженный солнечный. – За окном очистился клочок неба, и Лиза зажмурилась от неожиданно яркого серебряного света. – К сожалению, за все приходится платить, в том числе и за магическое могущество. Тут уж ничего не поделаешь. Садись, Лиза.

Лиза на негнущихся ногах добралась до ближайшего кресла и опустилась на краешек. Вот уж влипла так влипла. Теперь понятно, что не Паулина тут главная, она так, на побегушках. И кто все это натворил, тоже яснее ясного.

– Я очень рад, что ты пришла, – мягко начал Изморин и сел напротив. – Честно говоря, вся надежда теперь только на тебя, именно на тебя и ни на кого другого. Ты же видела, что в городе творится? Одному мне со всем этим не справиться. Правда же. Но это строго между нами, договорились? – он побарабанил белыми пальцами по журнальному столику. – Ну что ты молчишь? А, понятно…

«Как же быть? – лихорадочно соображала Лиза. – Убежать никак. Перебивать страшно. Тогда, в Замке, Инго рядом был и вообще…» Ей очень хотелось отвести от Изморина глаза – и никак не получалось, шея одеревенела. В волосах его сверкали лунные искры. Как в снегу.

– Я вижу, ты меня узнала. Что ж, так лучше для всех нас. Ты всегда была умной девочкой, сколько я тебя знаю. Да, я именно Мутабор. Точнее…

Лиза было дернулась, но Изморин остановил ее движением узкой ладони.

– Точнее, я был Мутабором – тогда, на коронации. Но ты оказалась весьма достойным противником. Я был побежден. Я и сейчас признаю твою победу, – он шутливо поднял руки вверх – сдаюсь, мол, – и вновь шелестяще рассмеялся. – Тогда-то ты мне и понравилась. Ведь все они – ты понимаешь, о ком я говорю, верно? – без тебя бы вообще ничего не смогли со мной сделать. А теперь послушай меня внимательно и, если не трудно, не перебивай.

Какое там перебивать!

– Мутабор, – усмехнулся вдруг Изморин. – Слово-то какое смешное… Будто и не про меня.

Музыкант прошелся по комнате, потом присел на подоконник и снял очки. Лиза беззвучно ойкнула.

– Посмотри-ка на меня повнимательнее, Лиллибет, – радушно пригласил он. – Прости, свет я все-таки зажечь не могу, но ты ведь и так видишь, да?

Лучше бы она ничего не видела!

Изморин на вид казался совсем как человек – умное, серьезное, немного усталое лицо, и глаза совершенно нормальные, вполне зрячие, и не красные, и в темноте не светятся, разве что очень-очень светлые. Только почему-то смотреть на него больно – такое с Лизой однажды было, когда она в первом классе решила примерить Бабушкины очки. И еще он был какой-то слишком отчетливый, как глянцевитая фотография в журнале – до мельчайших подробностей. От аккуратного, волосок к волоску, пробора, до посверкивающих запонок.

– Видишь? Теперь я уже вовсе не Мутабор. Побыл доппельгангером, и хватит. Чего не сделаешь, чтобы удовлетворить собственное ненасытное любопытство, – Изморин сверкнул улыбкой. Улыбка была обаятельная, даже теплая, не придерешься, но Лиза сидела ни жива ни мертва – от музыканта шел гудящий холод Черного замка.

– Кстати, имей это в виду, ты ведь девочка талантливая, – с любопытством надо поосторожнее. Впрочем, если будешь меня слушаться, все будет хорошо. Ах да, – спохватился он. – Может, ты замерзла? Может, хочешь чаю?

Это было уже слишком. Лиза отрицательно кашлянула.

– Не хочешь? Смотри, воля твоя. Давай поговорим как два взрослых разумных человека.

Изморин снова поднялся.

– А ведь я знал, что трудно будет разговаривать… – он хрустнул сплетенными пальцами. – Могу себе представить, что тебе про меня наговорили. Могу себе представить, – Изморин помедлил. – Скажи пожалуйста, при тебе ведь можно курить?

– А? – Лиза чуть не подскочила от неожиданности. Оно еще и курит!!!

– Да, все как у людей. Привык мгновенно.

Он со стуком переставил на столике что-то поблескивающее.

– Собственно, – он доверительно понизил голос, – я и раньше курил. Успел соскучиться – как по десяткам других ощущений. Доппельгангеры ведь всего этого лишены. – Он зажал длинную сигарету в зубах, а потом сделал очень странный жест – прикрыл глаза ладонью, как щитком, а другой рукой поднес к сигарете зажигалку. Язычок пламени мелькнул и пропал.

«Живого огня видеть не может», – отчетливо подумала Лиза.

– Так, – продолжал Изморин. – Давай по порядку. Что тебе, собственно, говорили наверняка? И кто говорил? Это ведь тоже важно.

Лиза на всякий случай промолчала. Впрочем, Изморин ответа и не ждал.

– Тебе наговорили, что я будто бы убил твоих родителей. Но как может человек, которого при этом и близко-то не было, доподлинно знать правду? – он недовольно пожал плечами. – А на самом деле все было иначе.

«Ага, щас, как же!» – подумала Лиза с ехидной интонацией Костика Конрада.

– Запомни, Лилли, Уну и Инго убили те четверо, которых я потом заточил в кристалл – Паулина, Коракс, Штамм и Ангст, – мерно чеканил Изморин. – Ты с ними дело имела, так что помнишь, что это за нелюдь была. А я, наоборот, пытался помешать – и не успел, не смог. Господи, там была такая неразбериха! – он раздраженно стряхнул пепел, передвинув стеклянную пепельницу поближе к себе. – Когда используются магические кристаллы, при свертывании пространства происходит спонтанный выброс энергии. Колоссальный. Впрочем, я, наверно, непонятно объясняю, это же третий семестр квантовой магомеханики как минимум.

Лиза изо всех сил старалась не отводить взгляда от мерцающего огонька сигареты. Так было спокойнее.

– Одним словом, там был просто столб огня до небес. Скалы плавились, лед испарялся и птицы на лету горели. Я сам еле выжил. Не будь я тогда доппельгангером, не выжил бы вообще, – он помолчал и скорбно вздохнул. – А тебе, значит, расписали, что я гнусный убийца, да? И ты вот уже год живешь с этой мыслью? Бедная девочка, – он снова вздохнул. – Прежде чем рассказывать такое впечатлительному ребенку, двадцать раз подумать надо!.. Ладно, я что-то отвлекся.

«Это он под Филина подкапывается, – поняла Лиза. – Так я и поверила! Он вообще все врет! Вон на этих, из шарика, нелюдью ругается, а сам с Паулиной вовсю сработался». Слушать все равно было ужасно трудно. И страшно. Хотя уже не так страшно, как вначале – по крайней мере, думать хоть что-то получалось.

– Ты, наверно, хочешь знать, как же вышло, что теперь я с одним из этих убийц… м-м-м… как бы сотрудничаю? – вкрадчиво спросил Изморин. – Что ж, ты вправе задать такой вопрос.

«Мысли читает, что ли? – обожгло Лизу. – Этого еще не хватало! Надо как-нибудь… потише думать».

– Видишь ли, Лиллибет, я – человек широких взглядов и готов заключать союз с бывшими противниками, особенно с достойными. Вот, например, с тобой, да? – Изморин заулыбался. – Но ты-то мне более чем симпатична. Однако иногда, во имя высших целей, – каких именно, я тебе объясню позже, – приходится иметь дело с не самыми приятными людьми. Или не совсем с людьми. Паулина, которую ты, несомненно, уже видела, как раз из таких. Только погоди винить меня в неразборчивости, хорошо?

Как у него все складно получается, разозлилась Лиза. Еще и высшие цели приплел. Сейчас вообще начнет мне мозги пудрить и весь этот морок на кого-нибудь свалит.

– Что ты, собственно, видела, Лилли? – спросил Изморин. – Точнее – кого? Силы у Паулины сейчас уже не те. Я лично держу ее под контролем, чтобы она не навредила городу больше, чем успела, а заодно… как бы это назвать… использую остатки ее сил всем нам на благо. И, кстати, ты имей в виду, она – только оружие.

Ну точно, подумала Лиза. Мутабор весь в белом, а мы сейчас узнаем, кто тут главный виноватый.

– Чье… оружие? – шепотом спросила она.

– Черного замка, конечно, – как само собой разумеющееся ответил Изморин, но лицо у него дернулось, будто от боли. – Моего давнего врага. Ведь когда-то я был его пленником. Это Паулина навела Черный замок на мой след – ты, наверно, знаешь, что он перемещается из мира в мир по собственной воле? Вместе со всеми своими пленниками, одним из которых, наряду с твоим братом, когда-то был и я.

Лиза закивала, как примерная ученица. Ага, и в Радинглен Черный замок приполз, как черепаха на солнышко, погреться – так, случайно.

– По счастью, я успел перехватить ее на полпути и уничтожить меня Замок не успел. Хотя пытается. Все время. Поэтому и тело, которое я себе создал, испытывает боль, – он потер грудь. – А сейчас Паулина напустила Замок на город. Теперь ты понимаешь, девочка моя, нам с тобой есть за что сражаться. Кстати, – он поднял палец, – даже мне, при всех моих возможностях, подчеркиваю, немалых, навряд ли удалось бы справиться с Паулиной, если бы твой брат и мой достойный ученик ее тогда не обезвредил. Правда, лишь временно и лишь частично, но этого мне хватило. Мы с тобой при этом были и все помним. Верно? – Изморин сделал эффектную паузу. – Каков мальчик, а?

Даже не волшебный слух, а здравый смысл подсказывал Лизе, что вся эта речь, с паузами и улыбками, заранее отрепетирована – может, даже и перед зеркалом.

Лиза стиснула зубы. «Надо что-то срочно с лицом делать. Срочно! – пронеслось у нее в голове. – Улыбаться ему, что ли, всю дорогу? Так ведь щеки заболят. А ведь даже интересно, как он будет отвираться…»

– Так вот что касается твоего брата, – заговорил Изморин. – Ты видишь, что получилось из Инго? И как быстро! Какова работа, а? – с нажимом спросил он. – Вундеркинд! Шедевр! А как он сопротивлялся, строптивец! А теперь слышала бы ты, как этого потрясающего словесника хвалят мои амберхавенские друзья…

«Имена амберхавенских друзей, пожалуйста», – холодно уронил Лизин внутренний голос. Лиза даже подивилась, сколько от него пользы.

– Так что он просто до сих пор не понял собственного блага, – с огорчением в голосе сказал Изморин. – И везения. Ему ведь крупно повезло, что мы оказались в Черном замке одновременно, товарищами по несчастью. Повзрослеет – поймет. – Изморин сделал паузу, чтобы до Лизы все хорошенько дошло. – Согласись, Лиллибет, я имею полное право гордиться таким учеником. И горжусь. Правда, может показаться, что сейчас в учителях у него совсем другой человек… Впрочем, я не ревнив. Хотя когда этот Глаукс был моим студентом… Как, ты не знаешь?

Лиза вспомнила приемчики бывшей одноклассницы Юлечки Южиной – прилежно разинула рот и с видом крайнего изумления распахнула глаза пошире. Получилось как фальшивая нота, но Изморин ласково улыбнулся в ответ. «Не заметил! Да он же вообще ничего не понимает! – едва не ахнула Лиза. – Он же про настоящих людей все забыл! Если вообще знал!»

– Он тебе, наверно, мало что рассказывал про Амберхавен, – успокаивающе, как маленькому ребенку, объяснил Изморин. – Потому что скрывал правду. Видишь, что получается – все это время тебя со всех сторон окружал обман, Лилли! Так вот, там, в Университете, он познакомился с твоей бабушкой, с Таль. Я помню, они были очень красивой парой. Думаешь, почему Филин теперь так с тобой носится? – Изморин подался вперед. – Сложись обстоятельства иначе, ты ведь могла бы быть его внучкой. Да-да!

«Не хочу ничего слушать! Не хочу ничего знать!» – Лиза еле удержалась, чтобы не заткнуть уши. Наоборот, вытянула шею, изображая внимание.

– Правда, тогда ты бы точно не была принцессой, а это ведь обидно, правда? Быть обычной девочкой – скучно, ты согласна? Словом, я считаю, что все сложилось к лучшему. Королевская кровь нам пригодится.

«Это в каком же смысле?!» – Лиза прикусила язык.

– Я понимаю, тебе нелегко все это осмыслить, сразу столько всего навалилось, – сочувственно произнес Изморин. – Но ты уже совсем взрослая и должна подумать о своем будущем. У тебя дар, ты отмечена особым талантом, его нельзя зарывать в землю. Да, конечно, Филин очень способный волшебник – он был одним из лучших моих студентов. Но эта его странная система запретов – одно нельзя, другое нехорошо, третье нарушает равновесие… – Изморин пренебрежительно пожал плечом. – Согласись, если так осторожничать, далеко не уйдешь. Не спорю, он был тебе хорошим учителем – до определенного момента. Правда? – он подался вперед.

Лиза на всякий случай сделала глупые глаза. Пусть думает, что она соглашается.

– Ну вот, ты же сама все прекрасно понимаешь, – удовлетворенно кивнул Изморин. – Умница. Пойдем дальше. Ну чему он тебя успел научить, этот Филин? Все эти загорающиеся по свисту фонарики и послушные коты – как-то мелковато, право слово. Но больше он ничего тебе дать не в силах. А все, что ты сделала на коронации, – ты сделала абсолютно самостоятельно. Ты теперь многое можешь – я в этом убедился на своей шкуре, – он усмехнулся. – Филин тебе просто руки связывает. Тебе нужен размах, масштаб, смелость. А значит, и новый, настоящий учитель. Обо всем этом я позабочусь.

Изморин погасил сигарету, поднялся и заходил по комнате.

– Самые сильные должны держаться вместе, верно? – воодушевленно продолжал Изморин. – Правда, у нас с тобой сейчас очень мало времени на учебу.

– Почему? – надо же было что-нибудь спросить и вообще изобразить интерес.

– Ты же видишь, что творится, – Изморин махнул рукой на темный затопленный город за окном. – Нужно спасать Питер. Думаю, сил у нас должно хватить. А уж потом…

– А без меня никак? – пересохшими губами спросила Лиза.

– А ты что, не хочешь спасти свой город? – поразился Изморин, хромая взад-вперед по комнате. – Ну же, возьми себя в руки, девочка моя! Я понимаю, тебе страшно, и вообще это все так неожиданно. Но ты должна набраться мужества, Лиллибет. Мы с тобой два самых сильных мага на весь город. Поверь, если бы Филин был способен хоть чем-то нам помочь, я бы и его пригласил. Но сейчас он со своей осторожностью, с этими разговорами про равновесие может нам только помешать. Нельзя терять время! Надо отвоевать город, уничтожить зло – любыми способами!

– К-к-какое зло? – выдавила Лиза. Неужели есть еще что-то хуже этого улыбчивого манекена с белыми волосами?

– Как какое! Черный замок, конечно. Не я же все это устроил, – Изморин опять кивнул на окно. – Мне нужна твоя помощь, Лиллибет.

Лиза окаменела. Ну все, теперь-то ей точно не отвертеться!

…В квартире на Петроградской было темно и пусто. В стекла яростно молотил дождь.

Потом где-то в глубине квартиры скрипнул паркет.

Инго вытянул вперед руку и нащупал книжные полки. Ага, он очутился на пороге Бабушкиной комнаты. Король что-то тихонько сказал себе под нос и потер ладони. В левой тут же затеплился огонек – неяркий, как у старого фонарика, – и с ним Инго быстро прошелся по квартире. Никого. Посреди прихожей валялся клетчатый Лизин тапочек.

Об второй Инго споткнулся в кухне. Посреди стола стояла чашка. Инго потрогал чашкин бок – еще теплая. И чая вон почти половина не допита. Как всегда. В сахарнице торчала ложка. На блюдце сиротливо засыхал бутерброд с сыром – надкусанный. Рядом в розетке печально кренился на бок огарок свечки.

Инго поднес к свечке ладонь, и огонек радостно перепрыгнул на фитиль, как канарейка на жердочку. Инго упал на стул и стал думать. Огарок мигнул раз, другой и принялся медленно гаснуть. По квартире гуляли сквозняки, король поежился и машинально сунул руки в карманы куртки. Правый был застегнут на молнию. Инго отдернул руку и вполголоса сказал: «Ну конечно, так я про тебя и забыл». Потом он выложил на кухонный стол Белую Книгу.

По стенам темной кухни поплыли зыбкие световые пятна, словно солнечные зайчики от воды в погожий день. Книга засияла всей обложкой – над ней даже воздух задрожал, как над костром. Огарок смущенно погас. Инго некоторое время смотрел на Книгу, причем лицо у короля было такое, будто и она на него смотрит. В упор. В озаренной кухне раздался тихий вкрадчивый шелест. Переплет вопросительно дернулся – что, мол, не открываешь?

– Ку-да? Нет-нет, спасибо, – Инго мотнул головой и поднялся. – Не нужно. Ты мне просто фонариком поработай и хватит с тебя.

Потом он стряхнул с блюдца бутерброд и быстро обежал взглядом кухню. Подошел к буфету и стал распахивать все дверцы и выдвигать все ящики подряд, пока наконец не отыскал на дне шкафчика одинокую маленькую луковку. Инго бережно положил находку на блюдце и, пригнувшись над столом, зашептал:

– Серебряное блюдечко и наливное яблочко, милые вы мои, покажите-ка мне принцессу Лиллибет…

Польщенная луковка принялась кататься по блюдечку, – сначала медленно, потом быстрее и быстрее. Блюдечко тихонько засветилось.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.