Уличная красотка

Как случилось, если

Не заладилось ни сердцу, ни уму —

Лето были вместе,

Ну а в осень забрели по одному.

Помнишь, пели птицы,

Наряжая в побрякушки тишину?

Как тут не влюбиться,

Как на мысли не повесить пелену,

Как не рваться летом,

Загоняясь на попутном лихаче?

И молчать об этом,

Засыпая ранним утром на плече.

Я к другому дому

Зашагаю по заснеженной поре,

Ты споешь другому

В позолоченном нагретом сентябре.

Тихими кругами

Подрожит и успокоится вода.

Все, что было с нами,

Не вернется ни за что и никогда

Где же ты?

В далеком городе

Ветер кружит желтые листы.

След простыл —

Мы оба гордые.

Где же ты?

2009 год

Вчера

Плясал вчера на крышах города

Со снегом дождь.

И мне казалось, из-за холода

Ты не идешь.

А мне казалось, что назавтра ради нас придет

жара.

Но завтра кончилось вчера.

И звали ветки, ветром всклочены,

Тебя одну.

Орали трубы водосточные

Сквозь тишину,

Что завтра лето прошлогоднее опять придет

с утра.

Но завтра кончилось вчера.

Под танго водосточных труб

Среди двора,

Гляди, танцуют на ветру

Мое с твоим Вчера.

И никому на свете дела нет,

Где этот зной.

И почему похолодело – в снег —

Перед весной?

Наверно, завтра всем черемухам цвести опять

пора.

Но завтра кончилось вчера.

Под танго водосточных труб

Среди двора,

Гляди, танцуют на ветру

Мое с твоим Вчера.

2007 год

Гитара и шарманка

Гитара спорила до хрипоты

С невозмутимою шарманкой:

«Как можешь ты, как можешь ты

Одно и то ж до поздноты,

И в ясный день, и спозаранку?»

Терзался струнами потертый гриф,

Шарманка сонно отвечала.

Но иссякал ее мотив,

На полуслове прекратив,

И начиналось все сначала.

Я играю, я играю,

По чужим дворам шагаю,

Наша музыка – «шарман».

Жучка, шляпа вниз тульею —

Мы живем одной семьею,

Право слово, не обман.

При свечах или при звездах

Звуки легкие, как воздух,

Слух ласкают и парят.

Для глухих, немых, незрячих

Верно служит старый ящик

Много, много лет подряд.

Я играю, я играю,

Не хвалю и не ругаю,

Мой хозяин мил-хорош.

Как бы ручку ни крутил он,

Отвечаю я мотивом —

Мы поем одно и то ж.

А продаст меня другому,

Хоть плохому, хоть какому,

Как наскучившую кладь —

В ту же стойку встанет жучка,

Так же в руку ляжет ручка,

И начнется все опять.

Мой хозяин звезд не схватит,

Но зато за это платят,

И врагов не наживешь.

А вот твой – поэт ретивый —

Ищет новые мотивы —

Так и сгинет ни за грош.

Я играю, я играю,

Восемь нот перебираю.

Скажут: «Смолкни!..» – Я молчу.

А твоим певцам-страдальцам

Рубят головы и пальцы.

А я ручку, знай, кручу.

А я ручку, знай, кручу.

А я ручку, знай, кручу…

1985 год

Голубок

Мир звенел победным маршем

И цветные видел сны.

Ей хотелось быть постарше

Аж на целых две весны.

Ну а мне – как на картинке —

Перекрасить мир в свое,

И податься к той блондинке,

И с порога взять ее.

А в небе белый голубок, перышком парящий,

Ищет пару, ищет пару – ту, что быть

должна.

А над ним – бумажный змей, он не

настоящий,

Потому что змею в небе пара не нужна.

А потом под звуки ночи

От блондинки брел к другой —

Ее юбки – всех короче —

Мне маячили ногой.

Все духи в одном флаконе,

Мир окрестный беленя,

Оживали на балконе

И спадали на меня.

А в небе белый голубок, перышком парящий,

Ищет пару, ищет пару, облетает свет.

А над ним – бумажный змей, он не

настоящий,

И поэтому для змея пары в небе нет.

Летний дождь сбивает звуки

И смывает, как слеза.

Расцепились наши руки,

И упали в пол глаза.

Доиграла, как пластинка,

И оставила клише

Эта самая блондинка

Белым перышком в душе.

А в небе белый голубок, перышком парящий,

Ищет пару, ищет пару на лихой петле.

А над ним – бумажный змей, он не

настоящий,

Потому что настоящий тот, что на земле.

2003 год

Городской роман

Мы играем в городской роман

С белокудрой лахудрой.

У нее скрипмя скрипит диван,

И будильник душу режет утром.

Бросить бы – не больно-то роман заманчив,

Но что-то есть в них, в этих кукольных

кудрях.

Шаркает, пиликает под ребрами шарманщик.

Сладко так пиликает внутрях.

Врет пластинка, перепачкана в вине,

Нерв последний надрывая.

И пальто мое, распятое в стене,

Ищет вешалка другая.

Голосом прокуренным погода ропщет,

Но хлопнуть дверью не поднимется рука.

Брось ее!.. Но жизнь ее растопчет.

Или в рог согнет наверняка.

Мы играем в городской роман

Так азартно и несладко.

И шарманщиков под ребрами шалман

Голосит, хрипит, вопит на все повадки.

Милая, орет будильник, уходить бы нужно.

Но миг побудь еще глуха, раздета и слепа…

Да выгонят тебя с постылой службы.

Сквозь очередь не даст шмыгнуть толпа.

1990 год

Горожанка

Аэропорт переполнен,

И, в суете бесполезной слепа,

Очередь ходит, как волны,

И нас разделяет друг с другом толпа.

А женщина просто красива,

Просто кого-то пришла провожать.

К ней так и тянет нечистая сила,

Но мне уезжать. Мне уезжать.

Она улыбается в такт.

А мне так жалко,

Что снова колеса мои завертятся.

Красивая, просто так, горожанка

С глазами из синего зеркальца.

Что толку в прощании длинном,

Раз поцелуй не слетает с руки.

Взвоют по-бабьи турбины,

И промахнутся амуры-стрелки.

И все же на профиле этом

Взгляд невозможно не удержать.

Но я невольник, невольник билета.

И мне уезжать. Мне уезжать.

Она улыбается в такт.

А мне так жалко,

Что снова колеса мои завертятся.

Красивая, просто так, горожанка

С глазами из синего зеркальца.

В раз первый, и он же последний,

Состроим смешные улыбки легко.

Ни слухов вокруг нет, ни сплетни,

И нет удивленья, конечно, ни в ком.

Но зеркальцем синим освечен,

Я стану в дороге себя ублажать.

А больше прикаяться нечем.

И мне уезжать. Мне уезжать.

Она улыбается в такт.

А мне так жалко,

Что снова колеса мои завертятся.

Красивая, просто так, горожанка

С глазами из синего зеркальца.

1999 год

Два «прощай»

Состав вздохнет и тихо тронет,

Устало визгнут тормоза,

И на задымленном перроне

Твоя останется слеза.

А впрочем – капля непогоды,

Из глаз слетевшая мельком,

Где два «прощай» – слова-уроды

Согнули шеи под гудком.

И через миг слоны-подошвы

Ее растопчут по пыли.

Ну вот и все. Хандра о прошлом

Уже не встанет из земли.

Но память, ты одна по крохам

Готова все перетряхнуть.

Я знаю: фразам-скоморохам

Уже проделываешь путь.

И вслед готова хоть по шпалам,

Не озираясь на флажки.

Но слишком вялы, слишком малы

Ее наивные шажки.

И, стыкам в такт мигая пьяно,

Фонарь – полуночный синяк,

Под рев фальшивого баяна

Вдруг плюнет светом в товарняк.

И дым ушедшего, клубами

В зрачки пролившись, невесом,

«Прощай» с «прощай» ударит лбами

И зло швырнет под колесо.

1986 год

Девочка из лета

Грянет ночь глухим дуплетом

Над погашенным двором,

А бумага вспомнит лето

Под блуждающим пером.

Ветер листья в злые клочья

Растерзает во хмелю.

Вот теперь я знаю точно:

Я опять тебя люблю.

Вспомнил я про это,

Остальное показалось – суета.

Девочка из лета.

Девочка из лета-та-та-та-та…

Все как снилось, увлекая,

Так чего же надо мне?

Ты, красивая такая,

Танцевала при луне.

Под свирели, под басы ли,

Там, где нынче тишина,

И следы твои босые

Смыла теплая волна.

Вспомнил я про это,

Остальное показалось – суета.

Девочка из лета.

Девочка из лета-та-та-та-та…

И в руке, как нож холодный,

Я сжимал ее билет,

И змеюкой подколодной

Выползал прощальный бред,

И держала, как злой заступ,

Пыльный поручень рука

Милой девочки глазастой

До последнего гудка.

Вспомнил я про это,

Остальное показалось – суета.

Девочка из лета.

Девочка из лета-та-та-та-та…

Двор безмолвный, мне бы впору

Заблажить по всей ночи:

– Где украсть, какому вору,

От души ее ключи?

Под аккорды, под куплеты

Чей забор перемахнуть,

Чтобы девочку из лета

Хоть на миг опять вернуть?

Вспомнил я про это,

Остальное показалось – суета.

Девочка из лета.

Девочка из лета-та-та-та-та…

2001 год

Девочка под дождем

В городе дождь.

В городе сон.

Ветер сырую листву волочит.

Фары, как нож

Мокрый картон,

Режут мой город на части в ночи.

Жаль, что художником быть я не рожден.

Вот и картина – творенье божественных рук:

Девочка под дождем.

Девочка под дождем.

И никого вокруг.

Лужи без дна.

Небо без дна.

Я – посреди, оборвав якоря.

Это она.

И не она.

В этом дожде я такую же потерял.

– Жаль расставаться, давай переждем.

– Жаль, – отвечала, – но дождь промочил

глаза…

Девочка под дождем.

Девочка под дождем.

Так много лет назад.

Локти содрав и посбив каблуки.

А ночь все быстрей

Льет акварель

И размывает глаза ее – васильки.

Там, где я маюсь в ночи, осажден.

Там, где натурщица мокнет навзрыд, чуть

дыша…

Девочка под дождем.

Девочка под дождем.

А имя ее – Душа.

2000 год

Девочка-иголка

Чего тебе от жизни не хватает?

На чем тебя поймала наркота?

Душа парит, а тело пропадает —

Лишь год прошел, а ты уже не та.

Есть прозвище тебе – любовно и надолго:

В компании своей ты – «девочка-иголка».

Уколется по вене,

Заботает по фене

Золотая молодежь.

Покорно и без толка,

Девочка-иголка,

Зачем ты вновь сюда идешь?

Твой крепок сон, а рядом спит безбожник.

И кажется хоромами нора,

Где каждый вечер дьявольский художник

Отравленные краски подбирал.

И ангелы, что вслед кружили белой стаей,

Синими, зелеными на небе стали.

Уколется по вене,

Заботает по фене

Золотая молодежь.

Покорно и без толка,

Девочка-иголка,

Зачем ты вновь сюда идешь?

1995 год

День рожденья

Вам завтра 25. И званый люд,

Я верю, изойдет на комплименты.

Я верю, треснет стол от вин и блюд,

Собранных соответственно моменту.

Охапкам роз не хватит в доме ваз.

Не хватит слов воздать хвалу фасону.

Меня здесь нет. Но поздравляю вас

Гудком автомобильного клаксона.

Я знаю, грянут вилки и ножи

Почище, чем на поле Куликовом.

И голос из колонок заблажит

О том, что кто-то где-то цепью скован.

И в час, когда затеют перепляс,

Со стенки если грохнется гитара,

Считайте, это я поздравил вас,

Тепло и громко, в самый миг разгара.

Квартирный пес ваш выкупан ко дню,

Надушен, нацелован и – по кругу.

К тому же он участвует в меню —

Он умный, он во всем заменит друга.

Но если он на шею прямиком,

Сорвался, ощетинился, залаял,

И если вам в губу вцепился он,

Считайте тоже – это я поздравил!

Я верю, все хлебнут на брудершафт.

Друг друга за грудки никто не схватит.

Никто «ерша» не халкнет, оплошав,

И ни один не ляжет спать в салате.

И вы, блеснув собой (само собой!),

В кругу гостей – большой бриллиант

в оправе…

Но если драка, если мордобой,

Вы скажете: «Нас Новиков поздравил!»

Вам завтра 25. Я верю, грусть

Берет, когда пирог в свечах, как ежик.

Я к вам навряд ли в гости соберусь,

Да и навряд ли мне ваш муж предложит.

Но если вы на несколько минут

Сбежите вниз (для вас почти нет правил),

И если вас до завтра не найдут,

Пусть знают: это я пришел, поздравил!

1988 год

Дом под снос

Как просто, тихо, без речей,

Решился будничный вопрос:

Мой дом, теперь уже ничей,

Приговорен – идет под снос.

Еще денек – и крыша с плеч,

Сползется гусеничный лязг.

На пустыре, где стенам слечь,

Устроят бревна перепляс.

Где белый голубь на шесте,

Где в мае яблоня в фате,

Где звоном битого стекла —

Гляди – стрижи из-за угла,

Где по натянутой струне

Танцуют тени на стене,

И чертит детская рука

Границы мира с чердака.

Не дом – корабль кверху дном.

Один – и ты уже не флот.

Большим растерзанным окном

Кричал его беззубый рот:

«Здесь больше некому стеречь

В горошек ситцевую ночь!..

И на траву, как было, лечь,

И полететь куда-то прочь».

Где белый голубь на шесте,

Где в мае яблоня в фате,

Где звоном битого стекла —

Гляди – стрижи из-за угла,

Где по натянутой струне

Танцуют тени на стене,

И манит пальцем на крыльцо

Кавказской пленницы лицо.

Что здесь задумано потом —

Благословенным трижды будь!

Конечно, дом, конечно, дом

Построят здесь когда-нибудь.

Каркас, затянутый в бетон,

Глаза окон – во все концы.

«А где же тот?.. А где же он?..» —

Весной замечутся скворцы.

Где белый голубь на шесте.

Где в мае яблоня в фате.

Где звоном битого стекла —

Гляди – стрижи из-за угла.

Где по натянутой струне

Танцуют тени на стене.

И тихо лестница-клюка

Живет под мышкой чердака.

1985 год

Дурман

В темном лесе есть поляна.

На поляне есть цветок —

Испытаешь вкус дурмана,

Если хватишь хоть глоток.

Тот цветок порос бурьяном.

Дни и ночи напролет

Алкашам и наркоманам

Он покоя не дает.

Он любую тварь стреножит,

Будь ты – сдуру, или – пьян.

Кто к себе его приложит —

Превращается в бурьян.

Тот бурьян встает вдоль просек,

Блещет черною росой,

И его вприпрыжку косит

Тетка черная с косой.

Сказка ложь, да вся с намеком

Для любого дурака.

Шел я боком, боком, боком

Мимо черного цветка.

Шел размашисто и быстро,

Не касался, не вдыхал,

Но молил, от божьей искры

Чтоб тот лес заполыхал.

Ядовит он очень ведь,

очень ведь.

Но стоит у леса очередь,

очередь.

2007 год

Екатеринблюз

Оркестр ночного города…

В нем звуки живут в тесноте.

Разбрасывается гордо

Осколками дискотек.

Включайте же все на полную

Немедленно и сейчас!

Я музыкой город наполню.

А музыка вся про нас.

И к церковке на подходе я

Притихну, остепенюсь.

Здесь бог мне послал мелодию —

Екатеринблюз…

Он знает, что все мы спятили,

Оглохли в один присест.

И в память нам всем распятием

Сутулится сирый крест.

И я на него юродиво

До драных колен молюсь.

Молитвою мне мелодия —

Екатеринблюз…

Прозрачный он и упрямый —

Не впишут его в листы.

Я девочке лучшей самой

В него заверну цветы.

Грозятся уйти, уходят ли —

Я все равно остаюсь.

Как нота из той мелодии —

Екатеринблюз…

1999 год

«Есть на свете истина одна лишь…»

Есть на свете истина одна лишь,

Но узнать ее нам не дано.

Всей на свете правды не узнаешь —

Мир бездонный. Зря мы ищем дно.

Зря мы ищем дальний купол неба,

Увлекаясь мыслями в полет.

Даже бог наш в этом своде не был,

Потому и нам быть не дает.

Даже если к господу предстанем:

«Дай нам правду, мы же – человек!..»

Все равно всей правды не узнаем

И уйдем искать ее навек.

2009 год

Жена

Эта женщина седая

Мне не мать и не сестра.

И глазами молодая,

И душою не стара.

Их, сединок этих частых,

Не берет басма и хна,

Не гадайте понапрасну:

Эта женщина – жена.

Из ее сединок тихо

Каждый день не с той руки

Жизнь кроила, как портниха,

Да вязала узелки.

Клок фаты на свадьбе майской

Распустился в нитку-прядь…

Век теперь со мною майся —

На кого теперь пенять!

Так и было. Ждали лета

В тридцать первый майский день.

На четыре части света

Мир дурманила сирень.

Мне тогда подумать можно ль,

Что взамен ее любви

Путь сибирский, путь острожный

Втиснут под ноги мои?

А беда-то вся до точки

И известна, и стара:

За мои куплеты-строчки

Непродажного пера.

Где от боли и от пота

Я душой на части рвусь,

Где хрипит надрывной нотой

Измордованная Русь.

Где сквозь слезы – смех до колик,

Да облава – пес на псе,

И куда ни ступишь, Новик,

Ты – в запретной полосе!

За полшага до крушенья —

Здесь охотник глуп и слеп —

По певцам, как по мишеням,

Лупит сверху, влет и вслед.

Увильнуть от мушки-злючки —

Не стерпеть душе стыда.

Мать-Россия – круг в колючке,

Значит, верно, мне – сюда!

Где земле огромной горло

Давит «малая земля»,

И заздравят звуки горна

Власть брякушек и рубля.

Мне туда, где Честь и Веру

Раздавил плакатный щит,

Где в загонах и вольерах

Совесть наша верещит.

Где гуляет нынче плетка,

Пряник завтрего сулит.

Посбиваю ли подметки

Иль с подметок буду сбит?

Я не свят. И жизнь вторая

Мне в кармане не дана.

Но на эту я сыграю,

Коль играется она.

Коль целы и невредимы,

И красивы до сих пор

Этой женщины седины —

Струн серебряных аккорд.

1984 год

Женщина ушла

За женщиной тянулся шлейф —

Синявый дым табачный

До первого угла.

Сорвалось с губ моих о ней

Два слова неудачных,

И женщина ушла.

Висел вопрос в ее прищуре узком.

Продать она себя хотела и могла

На языке любом. Но я сказал на русском.

И женщина ушла.

А я пошел, мурлыча в тон

По городу, где Альпы

Над крышами – горбом.

Где танцовщицы за стеклом

То белы, то асфальтны,

То просто в голубом.

И в кабаке, в дыму, в проходе узком

Мне пела у стола взахлеб и догола.

И даже позвала. Но я сказал на русском.

И женщина ушла.

И был я нем. И был я зол.

И ухарем бездомным

Из потного стекла

Чужое пойло, как рассол,

Хлебал в дыму бездонном.

И выстыл, как зола.

И в руки мне ломилась грудью блузка.

Кривлялась и врала. Метала и рвала.

И на углу ждала. Но я сказал на русском.

И женщина ушла.

1995 год

За морем синим

Табак выгорает так сладко,

И бродит вино в голове,

На сцене танцует мулатка,

И вечер необыкновен.

Горланят безмозглые чайки,

Вцепляются в гриву волне.

Встречайте, встречайте —

Я русский блатной шансонье!

Я вырвался за море сине

И в шляпе из пальмовых крон

Хлещу и грущу по России,

И мне не хватает ворон.

Что снег на погостах глотают,

Что воду лакают из луж.

А так же вон той не хватает,

Что за море выпустил муж.

Здесь воздух в цикадовой фальши,

И тесно уже на столе.

Я с каждым стаканом все дальше

К родной улетаю земле.

Мечтаю, как сяду в кутузке

И как из нее убегу.

Я русский. Я русский…

А значит, здесь жить не смогу.

Ах, как здесь тепло,

да не хватает дрожи.

Ах, как здесь темно

в свете фонарей.

Ах, так здесь вино —

папуасов дрожжи.

Ах, как мне хмельно,

А родина хмельней.

2001 год

Золотая рыба

В заведенье, где на вывеске горит огрызок

слова,

Где ни воду пить не стал бы, ни вино…

Но за окнами гроза, и я сажусь за стойку

снова,

И прохожих, как ворон, могу считать через

окно.

А она красивой рыбой за стеклом, хвостом

виляя,

По дождю плывет – как жаль, что не

сюда! —

Машет каждому такси и не такси, как

в баттерфляе,

Но пустого не найти и не уехать никуда.

Городская рыба золотая,

Ночь тебя размоет и вода.

Ночь бывает, дождь бывает, все бывает,

Но у нас с тобой не будет никогда.

Я пускаю дым в слезливое окно. Я вслед

не брошусь,

Золотая моя давняя пора.

Золотыми пусть останутся слова: «Прощай,

хороший…»,

И пусть случайный подвезет и не отпустит

до утра.

Городская рыба золотая,

Ночь тебя размоет и вода.

Ночь бывает, дождь бывает, все бывает,

Но у нас с тобой не будет никогда.

1995 год

Золотая Це-Це

Было тяжело и душно,

А наутро выпал снег.

И была ее подушка

Все еще во сне.

Где замки, полы и стенки

Вышвырнуты вон,

Где она была туземкой

Голой среди волн.

И глядела то и дело

В ласковую синь.

А его корабль белый

Был простым такси.

Замер, не захлопнув дверцу,

На чужом крыльце.

И ее во сне кусала в сердце

Золотая Це-Це.

И ресницы были – крылья

Полуночных сов.

И душа дышала пылью

Белых парусов.

А у той, другой, подушка

Со свинцом в лице.

И у ней считалась просто мушкой

Золотая Це-Це.

Через ночь вела крутая

Лестница-змея.

Тот, в ночи блудил, плутая —

Был, конечно, я.

И по мне во сне жужжала

Как о подлеце,

И туземке в сердце била жалом

Золотая Це-Це.

2000 год

Катька

У соседки малолетки Катьки-Катеньки

На зашторенном окне лампочка – цветок.

Полночь звякнула, и ей – спать да спатеньки,

Но перо вдоль по бумаге скачет со всех ног.

У соседки малолетки Катьки-Катеньки

Ноги – шпаги,

руки – сети

и спиной дельфиньей – бровь.

Катька в юбке. И на воле. А я в ватнике.

Катька пишет письма мне про любовь.

Губы пухлые – конфетки, красно-сладкие,

Да кривятся, да еще в кровь кусаются.

В спину Катьки-малолетки слухи гадкие:

«Что нашла ты в нем, окстись! Ты ж

красавица!»

У соседки малолетки Катьки-Катеньки

Глазки – слезы.

Сны – занозы.

С кляксой ручка нервная.

А мне в погонах почтальон аккуратненький

Письма носит. И читаю их не первый я.

И душа, как рыба в сетке, бьется-мается,

И глаза, как снегири по зиме, – огнем.

Кудри Катьки-малолетки в сон провалятся

И запутаются в пальцы мне живьем.

У соседки малолетки Катьки-Катеньки

Пепел в прядках.

Жизнь в закладках.

Ах, мне к ней нескоро так…

И танцуют на мозгах буквы-акробатики:

Кать-кать-кать-кать-кать-кать-кать-кать…

Катька-Катенька.

1998 год

Каштановая прядь

Милая улыбчивая женщина,

Две строки твои мне – сладкий яд.

Штемпелем-печатью не отмечены —

Только клякса – родинка твоя.

Чтобы там, где точка,

Взгляд мой как прирос —

Завитушка-росчерк,

Будто прядь волос.

Каштановая прядь накручена на ветер.

Ушла, и ничего не поменять.

Как в воздухе вопрос,

Как росчерк на портрете.

Каштановая прядь…

Каштановая прядь.

1996 год

Когда мне было 20 лет

А продолжения не будет.

И мы расстанемся вот-вот.

Мне осень голову остудит,

Повесив звезды в небосвод.

И ты останешься случайной,

Мне поцелуй в ладонь зажав,

На самом ветреном причале,

Где все прощаются, дрожа.

А продолженьем был бы вечер,

Где ты – моя. А не его.

Где все в руках у первой встречи,

А у последней – ничего.

Где все застыло, как на фото,

Где ночь хотела быть длинней…

Для продолжения, всего-то,

Так не хватило пары дней.

Не укорят и не оженят.

И новый шанс не упадет.

Не надо горьких продолжений —

Пусть эта капля будет – мед.

Пусть все закончится в начале

С улыбкой милой на лице.

На самом ветреном причале…

Без продолжения в конце.

Я эту девочку в фонтане искупаю.

Я на асфальте напишу ее портрет.

И что мне ночью делать с ней —

я тоже знаю.

Я думал так, когда мне было 20 лет.

1995 год

«Когда от ветра станут тусклыми…»

Когда от ветра станут тусклыми

Прически кленов и рябин,

Моргает день глазами грустными

В немом предчувствии седин.

Таранит слух природы жалоба,

И, дрожь отчаявшись унять,

У неба просит только малого:

На иней золото сменять.