Снова свистнул меч, и повторился тот же звук, но теперь голова Салима отлетела прямо в корзину. Все с облегчением перевели дух.
      Покуда матросы укладывали обезглавленный труп на носилки, подполковник повернулся к адмиралу:
      - В последний момент он дернулся вперед.
      - Ложь! - крикнул Брент Росс.
      - Это было сделано нарочно, - сказал Мацухара.
      Окума оперся на меч, и опасно мерцающие глаза его загорелись жаждой крови.
      - Если кто-нибудь из вас посмеет...
      - Прекратить! - крикнул адмирал. - Мне надоело вас разнимать. Давайте следующего. А вы, подполковник Окума, потрудитесь отрубить ему голову с одного удара.
      Хариму втащили на помост и начали привязывать.
      - Лицом на северо-восток, - распорядился адмирал.
      - Сэр, - послышался голос Аллена, - разрешите быть свободным?
      - Не разрешаю. Вы прикомандированы к моему штабу и должны присутствовать...
      - При этом зверстве?! Я протестую!
      - Протестовать можете сколько угодно, а уходить нельзя. - Сухонький пальчик уперся в Окуму. - Давайте.
      - Господин адмирал, позвольте и мне вознести молитву, - попросил Харима.
      - Даю одну минуту, - бросил Фудзита.
      Пленный вскинул голову и, задыхаясь, стал читать буддистскую молитву:
      - О Благословенный, ниспошли душе моей мир, который дарует понимание и невредимым выведет из огня гнева, скорби и вожделения... - закрыв лицо сложенными ладонями, он еще что-то невнятно пробормотал.
      - Все! Помолился! - крикнул адмирал.
      Хариму связали. Он кричал не переставая, когда матрос затягивал узлы на веревках, и замолчал лишь в тот миг, когда холодная сталь, разрубив ему шею, рассекла голосовые связки. Окума горделиво повернулся к адмиралу, как школьник, ожидающий похвалы за удачный ответ на уроке. Останки Харимы на носилках вынесли из храма. Все взгляды обратились к Розенкранцу.
      Его побелевшее лицо было так густо покрыто ледяной испариной, что казалось выточенным из перламутра. Но челюсти были сжаты все так же плотно, и прежняя решимость сверкала в сузившихся глазах.
      - Адмирал, - твердо произнес он. - Предсмертное желание.
      - Хотите помолиться?
      - Нет. Я в Бога не верю. От этой чепухи проку мало. Пусть вот он, лейтенант Брент Росс, сделает это. Он американец. Я предпочитаю загнуться от его руки.
      Брент оцепенел, не веря своим ушам.
      - Нет, - мгновенно охрипшим голосом ответил он. - Нет. Я не... Я не буду.
      - П...а ты, а не лейтенант, - глумливо кривляясь, заговорил Розенкранц. - Чего струсил? Не тебе же башку собрались оттяпать, а мне.
      - Лейтенант Росс выполнит мой приказ, если таковой будет отдан, сказал адмирал. - В этом отношении можете быть совершенно спокойны, Розенкранц. Впрочем, этот вопрос представляет лишь академический интерес, поскольку я решил оставить вам жизнь.
      Ропот пробежал по шеренгам офицеров.
      - Спасибо, сэр, - с непривычным волнением ответил летчик.
      Фудзита улыбнулся и, показав на залитый кровью помост, сказал негромко:
      - А прежде чем я покончу с вами, вы можете помолиться за это.
      - Брент, тебе надо поменять место службы. Возвращайся в Вашингтон, в управление ВМР. Приказ об откомандировании я тебе устрою, - сказал адмирал Аллен, с размаху бросившись в кресло.
      - С какой стати, сэр? - Брент тоже сел на один из двух стульев, стоящих в адмиральской каюте.
      Когда после казни Аллен взял его под руку и почти потащил его по коридору к себе, он сразу понял, что разговор предстоит неприятный.
      - Я нужен здесь. В моем предписании сказано: "в качестве шифровальщика и для выполнения иных обязанностей по усмотрению командира авианосца "Йонага" поступает в его распоряжение".
      - Я знаю, Брент. Я же эту бумагу и писал. Не забудь - твой отец был моим лучшим другом, мы вместе учились в академии, вместе воевали, вместе служили в оккупационных войсках в Японии. Я был шафером у него на свадьбе, я радовался вместе с ним, когда ты появился на свет, и я же... - он отвернулся. - И я же закрыл глаза и ему, и твоей матери. Так что ты не просто мой помощник и подчиненный.
      - Я знаю, сэр, и глубоко ценю это. Но почему я должен покидать "Йонагу"?
      - Я тысячу раз объяснял тебе почему.
      - По-вашему, я изменился?
      - Да. И меня это пугает.
      - Но все мы меняемся - это в природе человека.
      - Верно. Беда в том, что ты становишься похож на них, - он показал на самурайский меч у бедра Брента. - Я видел, как ты убивал людей. Одного араба ты измолотил до смерти, другому выбил оба глаза, а лицо третьего превратил в кровавое месиво. Ты всадил Кэтрин Судзуки пулю меж глаз, когда она беспомощно валялась на земле.
      Брент почувствовал, как поднимается в нем волна ярости:
      - Кэтрин Судзуки была террористка, собиравшаяся взорвать судно. Она повинна в гибели шести человек! У нее было двенадцать тонн пластиковой взрывчатки!
      - Все так. Но она была ранена и обезоружена. Ты мог арестовать ее.
      - Бешеных собак не арестовывают, сэр.
      Адмирал в сердцах стукнул себя по колену кулаком:
      - Тоже верно. И все же драться, спасая свою жизнь, и убивать безоружных, беспомощных людей - разные вещи!
      - Вы имеете в виду Хиросиму и Нагасаки?
      - Это низко с твоей стороны, Брент. Низко!
      - Может быть. Но это правда.
      - Да, теперь я вижу, ты и впрямь стал одним из них.
      - Почему же? Потому что я не вижу смысла в этой бойне?
      - Нет. Потому что ты превратился в самурая. Ты с тем же точно пренебрежением относишься к жизни. И смерть свою найдешь так же, как они, и вместе с ними и обретешь их вшивое блаженство!
      - С тех пор как существует человечество, существуют войны и люди, которые на этих войнах сражаются.
      - Брент! Мне кажется, передо мной Фудзита! Выдержанный марочный Фудзита!
      - Что же в этом плохого? - спросил Брент и добавил, прежде чем адмирал успел ответить: - Мы ведь воюем не с японцами, а с арабами.
      Аллен вздохнул.
      - Да, конечно. Но интересы нашей страны тоже нельзя сбрасывать со счетов.
      - Каддафи нужно остановить, сэр.
      - Я знаю. Знаю! Но в Пентагоне ты можешь принести больше пользы...
      Уголки губ молодого лейтенанта дрогнули в едва заметной улыбке:
      - С вашего позволения, сэр. Адмирал Фудзита уверяет, что из всего экипажа "Йонаги" у меня самое острое зрение, и говорит, что я не человек, а радар. По одному этому он не...
      - Понимаю. По одному этому он откажется подписать приказ об откомандировании. Но если ты сам подашь рапорт?
      - Опять же с вашего позволения, сэр. Я не был бы сыном Теда Росса, если бы покинул "Йонагу", когда судну предстоят "бой и поход".
      - Тебе бы политиком быть, - смиряясь с неизбежностью, сказал старый адмирал. - Здорово у тебя язык подвешен.
      Брент положил руку на эфес меча и встал.
      - Сэр, мы договорились с подполковником Йоси Мацухарой.
      - Увольнение?
      - Да. Но если вы... В общем, он подождет.
      - Да нет, ступай, я уже сказал тебе все, что хотел. Веселись, лейтенант, погуляй на берегу. Подполковник Мацухара, кажется, жениться собрался? - добавил он.
      Брент улыбнулся:
      - Да. На Кимио Урсядзава.
      - Прелестная женщина, - кивнул Аллен. - Нас как-то знакомили. Вдова, не так ли?
      - Вдова. Ее муж, Киетака Урсядзава, плавал старшим помощником на "Маеда Мару". Полковник Каддафи приказал удавить его.
      Док В-2 находился в северной части Йокосуки. Сойдя по трапу на берег, Брент оглянулся на корабль, хотя охватить "Йонагу" взглядом было так же невозможно, как измерить вселенную. В Нью-Йорке Брент, стоя у подножия небоскребов Центра мировой торговли, задирал, бывало, голову, скользя глазами по бесконечным этажам, уходившим вверх на четверть мили. Но здесь, рассматривая стоящий в сухом доке авианосец, он испытывал головокружение при виде этого чудовищного левиафана, простиравшегося на необозримое расстояние не только в высоту, но и в длину. Противоторпедные наделки и броневой пояс были скрыты от взгляда, а о том, что это боевой корабль, свидетельствовали выпуклые обводы носа и гладкопалубный корпус. Как у всех японских кораблей, дымовая труба авианосца была скошена на три градуса. Надстройка была загромождена радарными установками, аппаратурой поиска и слежения, щетинилась антеннами РЭП и контр-РЭП [системы радиоэлектронного противодействия и радиоэлектронного подавления]. По всему борту виднелись резервуары с водой для охлаждения стволов зенитных пулеметов и частым лесом торчали стволы орудий.
      Йоси, словно прочитав мысли Брента, сказал:
      - Трудно поверить, что такой махиной может командовать один человек, а?
      - Дело тут не в махине, а в человеке.
      - Да?
      - Да. В адмирале Фудзите.
      - Я думаю, что со временем все капитаны как бы "прирастают" к своим судам, становятся их частью.
      - Нет, Йоси-сан, тут скорее наоборот. - Брент кивнул на исполинскую тушу "Йонаги". - У него есть личность и... и, пожалуй, даже душа. Душа адмирала Фудзиты.
      - Верно, - согласился японец и с улыбкой добавил: - Знаешь, Брент-сан, ты становишься философом.
      - Ну, раз так, - рассмеялся тот, - давай пофилософствуем о той красотке, с которой ты собираешься меня сегодня познакомить.
      - Это племянница Кимио, студентка Токийского женского университета.
      Док В-2 входил в судостроительный и судоремонтный комплекс заводов Йокосуки, растянувшийся по берегу почти на целую милю гофрированными железными рядами цехов, мастерских, пакгаузов, над которыми, подобно доисторическим птеродактилям, нависали портальные краны. В целях безопасности вся площадка была обнесена двенадцатифутовой сеткой из толстой проволоки, и войти на территорию можно было только через одни ворота. Адмирал Фудзита, которого удовлетворить было трудно, поставил, кроме того, и охрану. В пятидесяти ярдах от авианосца и на расстоянии двухсот ярдов друг от друга были устроены четыре пулеметных гнезда с перекрывающимися секторами обстрела: из-за мешков с песком выглядывали стволы пулеметов "Намбу" калибром 7,7 мм. У пулеметов прохлаждались и покуривали матросы с авианосца, постоянно посматривая, однако, на ограду и новую деревянную будку у ворот - старую протаранила грузовиком Кэтрин Судзуки, когда вместе со своим напарником Абдул эль Кадзаримом ринулась на "Йонагу" с двенадцатью тоннами взрывчатки в кузове. Только быстрая реакция Брента Росса и отличная выучка его пулеметной команды спасли тогда судно от гибели.
      У ворот Брент и Мацухара прошли через ряды бетонных блоков, перекрывавших въезд машин на территорию. По этой причине офицерам "Йонаги" приходилось ставить свои автомобили на стоянке за воротами. Брент и Йоси миновали еще два блокпоста и ответили на приветствие четко взявшего под козырек начальника караула - коренастого седого главстаршины Хиранумы, плававшего на "Йонаге" со дня его спуска на воду.
      Выйдя за ворота, друзья успели пройти не больше пятидесяти футов, когда послышались крики и нестройное пение. Из-за угла пакгауза вывернулись, загородив офицерам дорогу, десятка два грязных, оборванных и обросших бородачей и неопрятных женщин в обтрепанных мешковатых платьях и соломенных сандалиях. Слова, которые они выкрикивали, были под стать их виду.
      - Американские ублюдки, убирайтесь домой! - закричал один из пикетчиков, поднимая над головой плакат "Йонагу" - на полюс!".
      На других плакатах можно было прочесть: "Убийцы невинных!", "Свободу народам мира!", "Йонага" - виновник катастрофы на Гинзе". Среди прочих красовалось и неизменное, набившее оскомину "Yankee go home!".
      Йоси выпятил подбородок, Брент стиснул зубы, и оба плечом к плечу стали проталкиваться через демонстрантов. Те раздвинулись, очищая проход, но внезапно один из них - рослый мужчина с европейскими чертами лица, с перебитым приплюснутым носом и черной дырой на месте передних зубов схватил Брента за руку.
      - Ах ты, гнида империалистическая! - выкрикнул он по-английски без намека на акцент. - Иди лизать задницу жидам! Насосался, сволочь, нашей японской крови?! Погоди, мы тебя с твоим "Кадиллаком" разжуем и выплюнем!
      В груди у Брента, как всегда в подобных ситуациях, стало горячо, сердце заколотилось. Он круто остановился и сказал негромко:
      - Отпусти-ка меня.
      Вокруг все замолкли, уставясь на противников. Человек вдруг отхаркнулся и через дырку в зубах смачно плюнул Бренту в лицо, забрызгав его слюной и густой желтой мокротой. Знакомый туман заволок сознание, вытеснив все доводы рассудка и остатки самообладания. Брент стоял неудобно, перенеся центр тяжести на выставленную назад ногу, а потому не сумел вложить в прямой удар правой вес всего тела. Но все же его массивный кулак врезался в лицо противника, накрыв нос и правую скулу. Брент не услышал знакомого хруста хрящей - нос был сломан в стольких местах, что просто вдавился внутрь, - и сейчас же ударил левой в зубы, почувствовав, как что-то заскрипело, словно гравий под ногой, и пикетчик, подброшенный в воздух двумя сотнями фунтов ненависти, отлетел и грузно рухнул на мостовую, выплевывая осколки выбитых зубов.
      - Теперь моему автомобилю ничто не грозит: можешь его жевать, пока не сдохнешь.
      Пикетчики, держась на почтительном расстоянии, стали тем не менее туже стягивать кольцо вокруг двоих офицеров, которые стали спина к спине.
      Но тут раздался топот матросских ботинок, и в толпу врезалось полдесятка моряков с авианосца во главе со старшиной Хиранумой. Замелькали приклады карабинов. Пикетчики, продолжая выкрикивать угрозы и оскорбления, отхлынули, а потом, подхватив валявшегося на мостовой белого, бросились наутек.
      - Какого черта вы их подпустили к самым воротам? - крикнул Брент.
      Старшина вытянулся.
      - Виноват, господин лейтенант! Япония - демократическая страна. Мы действовали согласно приказу: демонстрации не препятствовать.
      - Но они же набросились на нас! - воскликнул Йоси.
      - Полагаю, господин подполковник, тут замешана "Ренго Секигун", без нее не обошлось.
      - Что? "Японская Красная Армия"?
      - Так точно, господин подполковник! Но подобную выходку они себе позволили впервые. - Он показал подбородком на Брента. - Не обижайтесь, мистер Росс, но они американцев... как бы это сказать?.. - он замялся.
      - Что? Ненавидят? На дух не переносят, да?
      Старшина, кусая губы, кивнул:
      - Именно, мистер Росс, именно так.
      - Просто трусливый коммунистический сброд, подголоски Каддафи, - с горечью сплюнул Мацухара. - Американцы своей кровью заплатили за их благополучие и их поганые "Тойоты". - Он тронул лейтенанта за руку. Пойдем, Брент-сан.
      - Виноват, господа офицеры, - вдруг сказал Хиранума. - Не сочтите за навязчивость, но... Вы... при оружии?
      Мацухара и Росс улыбнулись, и Брент похлопал себя по чуть оттопыривающемуся слева борту кителя.
      - Автоматический "Оцу", старшина, - сказал он. - Калибр шесть и пять.
      - Замечательно, мистер Росс, - улыбнулся тот в ответ. "Намбу-малютка", знаю! Чудная машинка! С ее помощью можно образумить за девять секунд девятерых террористов.
      Но никто не рассмеялся.
      Поскольку Йоси Мацухара и за рулем мирного автомобиля оставался боевым летчиком-истребителем, Брент заявил, что либо сам поведет машину, либо не сядет в нее вообще. Мацухара со смехом уступил ему, и штабной "Мицубиси" без номеров покатил по широкой автостраде в сторону Токио, до которого было 30 км.
      - Знаешь, Йоси-сан, Мицубиси причинил Америке куда больший ущерб своими автомобилями, магнитофонами и прочей электроникой, чем истребителями "Зеро", - весело сказал Брент и осекся, понимая, что допустил неловкость.
      Но Мацухара улыбкой дал ему понять, что не обиделся.
      - Ты имеешь виду экономический ущерб, Брент?
      - Ну, разумеется. Ты знаешь, что в Америке не производится ни одного видеомагнитофона? Что большая часть телевизоров и двадцать процентов машин сделаны в Японии?
      - Но все наши триумфы были бы невозможны без нефти. Нефть, нефть, все упирается в нефть, - задумчиво проговорил Йоси.
      - Верно, - согласился Брент и сейчас же перевел разговор на другую тему, давно не дававшую ему покоя. - Я хотел тебе сказать, Йоси-сан, когда капитан Таку Исикава ворвался позавчера на заседание штаба, он... он был явно не в себе. Дураку ясно, что если закрылки на соплях болтаются, а элерона вовсе нет, надо выходить из боя! Черт возьми, закрылок держался на одном штифте! Ты и сел-то просто чудом. Я думал, выпрыгнешь с парашютом, он обошел грузовик, медленно ползший по правой полосе.
      - Да уж, машину будто якорем держало. Но дело не в этом.
      - А в чем же?
      - А в том, что Таку уверен, будто я специально бросил его в беде.
      - Да что за чепуха! Он был ранен, в жару, себя не помнил... Ну, и потом... он тебя терпеть не может. У вас с ним, кажется, давние нелады.
      - Давние. С тридцать девятого года. Я его не переношу, как и он меня, но не в воздухе же, когда от тебя зависят жизнь и смерть человека, сводить с ним счеты?! Честь дороже. - Он откинулся на сиденье и задумчиво сказал: - Подполковник Окума, однако, был не в жару и не в бреду.
      - Ну, этот просто метит на твое место, все это знают.
      Мацухара тихо, словно размышляя вслух, сказал:
      - Он залез в мою машину и считал оставшийся боезапас. Сорвал пломбы и... В голове не укладывается... Ну ничего, придет день, когда мы с ним разочтемся сполна.
      - И когда же это будет?
      - Когда я собью "клетчатого".
      - Полковника Фрисснера? Вряд ли это получится. Его эскадрилья эвакуируется из Маньчжурии, ты же знаешь.
      - Я знаю, что этот мясник расстрелял моих ведомых, когда они беспомощно болтались на стропах между небом и землей. Я знаю, что ненавижу его и убью. Вот и все.
      Они замолчали. Брент повернул налево и въехал на Гайен-Хигаси-Дори, деловой центр Токио, застроенный стеклянно-стальными башнями небоскребов, очертания которых угадывались в тумане. По крышам самых высоких зданий бежали, сверкали и переливались ослепительные неоновые огни реклам "Хитачи", "Кока-Кола", "Санио", "Мазда", "Хонда", "Кенвуд-Стерео".
      - Продажные твари, - пробормотал Мацухара. Потом он перевел взгляд на запад, и лицо его омрачилось. - Симбаси, - низким рокочущим голосом произнес он. - В этом квартале жила моя семья. Здесь она и погибла при авианалете в сорок пятом. Жена и двое сыновей.
      Брент закусил губу.
      - Йоси-сан, поверь, мне очень...
      Мацухара выпрямился, взглянул на него.
      - Нет, это ты меня извини, зря я затронул эту тему при тебе. Ты рисковал жизнью ради меня и сражался в лучших традициях бусидо. - Он хлопнул по колену, словно подводя черту под неприятным разговором, и с вымученной непринужденностью сказал, показывая на северо-запад: - Кимио живет в квартале Сибуя на Сакурада-Дори, чуть южнее парка Йойоги.
      - Знаю. Я как-то раз подвозил тебя туда, - Брент свернул с магистрали и был вынужден сейчас же остановиться - вся улица была перекрыта шествием.
      Йоси усмехнулся, когда Брент с досадой выключил зажигание и машина замерла в длинной веренице других.
      - Все-таки кое-где еще можно встретить прежнюю Японию, - снова оживляясь, сказал летчик.
      Они смотрели, как мимо под барабанный бой и пение флейт, перезвон колокольчиков, звуки сямисэнов и цимбал движется пестрая и красочная толпа. Не меньше двадцати групп, состоящих из юношей в струящихся желтых одеждах и с белыми повязками на лбу, несли огромные деревянные модели пагод, освещенных изнутри электрическими лампочками и украшенных бумажными и матерчатыми цветами. Другие юноши несли длинные шесты, увенчанные тяжелыми гирляндами цветов и длинными свисающими кисточками.
      - Это шествие в честь Святого Нитирена - называется "Оесики", - пояснил оживившийся Мацухара. - Он был мятежным буддистским монахом и жил в тринадцатом веке. Видишь, на стенках пагод изображены сцены из его жизни? По преданию, он умер зимой, но в час его смерти зацвели покрытые снегом вишневые деревья. - Он показал на покачивающиеся фонарики и бумажные цветы на шестах, которые расширялись вверху как купола зонтиков. - Они называются "мандо" и должны напоминать об этом великом чуде.
      Мимо прошли новые группы женщин и детей с горящими ароматическими палочками. Участники шествия постепенно впадали в экстаз и хором выкрикивали что-то, но Брент не разбирал слов.
      - Они славят Книгу Лотоса Чудесного Закона, - пояснил Йоси.
      - По-моему, там есть пьяные, - заметив, как несколько человек шли шатаясь, а один упал, - сказал Брент.
      - Что ты, Брент?! Кто же пьет на буддистской церемонии, это они от воодушевления.
      - Наверно, ты доволен, Йоси? - повернулся к нему Брент. - Живы традиции старины, жива прежняя Япония.
      - Вздор! - ответил летчик.
      - Почему вздор?
      - Потому что все эти почитатели культа Нитирена ненавидят дзэн-буддистов, самураев, а все их ритуалы и кодексы находят отвратительными.
      - То есть у вас тоже есть свои католики и протестанты, консерваторы и либералы?
      - Удачное сравнение. В старину такие вот шествия часто приводили к кровопролитию.
      - Значит, и у вас были Варфоломеевские ночи?
      Оба с облегчением вздохнули, когда последний участник парада мускулистый парень в набедренной повязке фундоси, - как опытный цирковой эквилибрист удерживая на голове длинный шест-мандо, прошел мимо. Путь был свободен. Брент завел мотор, включил первую передачу и влился в оживленный поток машин.
      - Опаздываем, - заметил он.
      - Ничего, друг мой, Кимио нас извинит.
      4
      Для Брента этот квартал и дом Кимио были чудом сохранившимися островками старины, осколками далекого прошлого. Войдя, офицеры прошли через террасу, тянувшуюся по всей ширине дома, и оказались в окруженном низкой бамбуковой изгородью маленьком саду, где росли карликовые японские сосны, папоротник и клены. По традиции, дом, выстроенный из сосновых досок и покрытый серой черепицей, стоял на трехфутовых сваях.
      Заслышав их тяжелые шаги по дощатому полу, в дверях появилась хозяйка, показавшаяся Бренту еще красивей, чем при первой встрече. Несмотря на то, что у нее было двое взрослых детей - сын, учившийся в университете Фукуоко, и замужняя дочь, недавно подарившая ей внука, - Кимио сохранила свежесть и очарование юности. Брент знал, что она стала часто носить традиционную японскую одежду, чтобы сделать приятное Мацухаре, и на этот раз ее черные блестящие волосы, собранные с помощью серебряных булавок и украшенных драгоценными камнями гребней в сложную и замысловатую прическу, красиво оттеняли затканное золотыми ирисами пурпурное кимоно из тонкого шелка, перехваченное в тонкой талии, плавно расширявшейся к бедрам, красно-серебряным поясом - оби. Черты живого и умного лица были удивительно тонки и правильны.
      - Добро пожаловать, Йоси-сан, - сказала она, протягивая руку летчику.
      - Вы сегодня прекрасней, чем когда-либо, Кимио-сан, это кимоно вам очень к лицу.
      - Благодарю вас, Йоси-сан, вы очень любезны. - Затем она подала руку лейтенанту, и тому показалось, что он прикоснулся к теплому бархату. Здравствуйте, Брент-сан, рада вас видеть в своем скромном жилище.
      - Спасибо, Кимио-сан.
      Офицеры, сняв башмаки, надели домашние туфли и вошли в гостиную или, как называли ее японцы, "комнату на пятнадцать циновок", отделанную панелями из кипариса и кедра, пригнанными без единого гвоздя и блестевших от многолетней усердной полировки. Там стоял низкий стол, четыре табурета - забутона, а пол был устлан татами, сплетенными из светлой отборной соломы. В нише помещался маленький столик вишневого дерева, а на нем в старинной вазе стояли искусно подобранные жасмины и хризантемы. На стене висели рисунок тушью - пейзаж работы старого мастера Сессю - и свиток с иероглифами. Брент огляделся по сторонам в поисках четвертого сотрапезника.
      - Маюми в саду, срезает цветы, - улыбнувшись нетерпению американца, сказала хозяйка и повела их к двери в задней части комнаты.
      Отодвинув бумажную дверь-перегородку, она втроем вышли в сад. Брент не видел его в прошлый раз и теперь был поражен его сказочной красотой. Стояло полное безветрие, уже опускался вечер, и свет лился в сад, не давая теней и подчеркивая яркость цвета. Бренту казалось, что он оказался на прелестной опушке дремучего леса, где деревья и камни колдовским образом соединены и одухотворены. Изящный каменный мостик с каменными светильниками был перекинут через гладь маленького пруда, искусно вписанного в гряду поросших кустарником валунов.
      За мостом мелькнуло какое-то яркое пятно, и Брент увидел девушку. У него перехватило дыхание, когда Маюми, держа в руках полдюжины золотых хризантем, стала приближаться к ним. Она ослепила его. На девушке было нарядное голубое кимоно с вышитыми на нем птицами. Ее спускавшиеся на плечи волосы казались шапочкой из блестящего черного шелка, сверкавшего как отполированный агат, и отражали зажегшиеся на небе звезды. Восточная кровь придавала нежно золотящейся коже оттенок старинной слоновой кости, и окраска хризантем казалась рядом с ним банальной и грубой. Голова венчала длинную стройную шею, а густые брови над широко раскрытыми глазами пленительно противоречили изящным чертам чуть кукольного личика, свидетельствуя о сильном характере. А таких губ, как у нее, Бренту еще не доводилось видеть - они напомнили ему лепестки орхидеи перед первым весенним дождем. Он понял, что это существо в своей девической невинности пока даже не подозревает, какая сокрушительная сила таится в ее красоте. Ласточка, подумал он, ласточка, готовящаяся вспорхнуть.
      - Познакомьтесь, Брент-сан: моя племянница Маюми, она из Каназавы, сказала Кимио. - Учится в Токийском университете.
      Эти обыденные слова обрели для Брента совсем особый смысл, когда он увидел, как, подобно черным бриллиантам, сверкнули глаза Маюми. Она склонилась перед ним в традиционном поклоне, в котором, однако, кроме приветливости и уважения, не чувствовалось столь обычного для японок выражения смиренной покорности. Когда же она выпрямилась, протянула ему руку и сказала: "Очень рада видеть вас, лейтенант", в мягком голосе ее прозвучала затаенная и готовая пробиться на поверхность жизнерадостность. И глаза глядели на него в упор, а не опускались долу, как требовали того неписаные правила японского этикета. Она застенчива и ранима, но с характером, подумал Брент, на лишнюю долю секунды задерживая в своей ладони ее мягкую и теплую ручку. Совсем не пугливая голубка.
      Кимио предложила чаю, и Мацухара с Брентом сели к низкому столу: подполковник, как самый старший по возрасту гость, - на почетном месте, спиной к нише, где стояла ваза с хризантемами.
      Пока женщины на кухне готовили все необходимое для чаепития, Йоси сказал:
      - Знаешь, Брент, для нас чайная церемония - почти священнодействие, один из буддийских ритуалов.
      - Вот как?
      - Да. А для самурая... - он с улыбкой поправился: - Для самураев она особо важна.
      - Почитатели Нитирена, наверно, не одобрили бы ее.
      - Да уж! - рассмеялся Йоси. - Последователи дзэн ищут просветления - мы называем его словом "сатори", - пытаясь постичь свою собственную природу, ухватить самую ее суть, а для этого тело и дух должны быть едины.
      - Хочешь сказать, что чай способствует этому единению?
      Йоси снова расхохотался:
      - Боюсь, что нет. Ни чай и ничто иное, кроме медитации. Но еще в древности буддийские монахи обнаружили, что чай проясняет разум, помогает сосредоточиться и обостряет ощущения.
      Послышались легкие шаги по дубовому полу, и Кимио сказала:
      - Не забудьте, Брент-сан, что учение Будды гласит: путь к просветлению состоит из бесконечной череды "теперь", и каждое "теперь" не менее важно, чем конечная цель пути.
      - А теперь настало время для чайного "теперь"! - воскликнул Йоси, и хозяйки учтиво улыбнулись его шутке.
      - "Хага-куре" тоже учит этому, - глубокомысленно заметил Брент, пока Кимио и Маюми ставили ярко расписанные керамические чашки и черную лакированную коробку.
      - Вы мудры не по годам, - заметила хозяйка.
      - Школа адмирала Фудзиты, - со смехом объяснил ей Йоси.
      Медленными плавными движениями Кимио открыла лакированную коробочку и маленькой бамбуковой ложечкой насыпала в каждую чашку зеленый чай. Затем Маюми наполнила их кипятком и размешала.
      - Жидкий янтарь, - сказала она вполголоса, подавая Бренту его чашку.
      Брент кивнул и, как требуют правила японского хорошего тона, повернул чашку рисунком к ней.
      - Вы слышали, - взволнованно сказала Кимио, - два сбитых самолета упали прямо на жилые дома в квартале Гинзы... Множество жертв.
      - Слышали, - ответил Йоси. - Еще бы мне не слышать, если одного я сам и сбил.
      - И по этому поводу были демонстрации протеста.
      - И это мы знаем, - летчик показал на Брента. - Одному из демонстрантов наш лейтенант сломал челюсть.
      - Какой ужас... - проговорила Маюми.
      Тщетно стараясь сдержать вскипевшее негодование, Брент сказал ей:
      - У меня не было ни выбора, ни выхода. Он первым полез ко мне. Прошу вас не думать, будто я только и делаю, что крушу челюсти направо и налево.
      - Поверьте, лейтенант, я вовсе не хотела вас задеть... - вспыхнула Маюми: она и вправду оказалась очень ранима.
      Брент попытался заглянуть ей в глаза, но она закрыла лицо руками. В эту минуту она показалась ему птицей-подранком.
      Он едва сумел подавить в себе внезапное желание отвести ее ладони от горящих щек, обнять ее и утешить. Но он сказал всего лишь:
      - Не сомневаюсь, Маюми.
      - Говорят, эти пикеты организовала "Японская Красная Армия", - пояснил Мацухара.
      - Смутьяны, - гневно произнесла Кимио. - Сегодня они устраивают беспорядки, а завтра пойдут убивать.
      - Но ведь конституция дает право на митинги и шествия, - с еще неостывшей обидой сказала Маюми.
      - Мирные. Мирные шествия, - подчеркнул Брент.
      - Япония с вами, император с вами, не обращайте внимания на этих гороцуки... - Спохватившись, Кимио повернулась к американцу: - Простите, Брент, я хотела сказать: не судите о нас по выходкам этого сброда. Он крайне немногочислен.
      Йоси и Брент наклонили головы в знак согласия.