- Сколько до буев?
      - Три мили, сэр.
      - Проходим ноль-три-ноль, сэр, - доложил рулевой.
      - Руль - прямо! Держать на ноль-четыре-ноль. Акустик! Взять истинный пеленг в створ!
      - Один-четыре-ноль, сэр!
      Норман сделал шаг назад, за перископы.
      - Рулевой, право на борт! Держать один-четыре-ноль! Старпом, глубина?
      - Сорок фатомов, сэр.
      - Есть держать один-четыре-ноль!
      Раздавшийся на центральном посту голос акустика Пейна ударил всех как удар тока:
      - Сэр... По шумам корпуса и машин... Это - лодка! Пеленг ноль-два-ноль, дальность одиннадцать тысяч ярдов.
      - Пейн, ты уверен?
      - Сэр, я проверил по каталогу. Это "Виктор-два"! Пеленг постоянный, приближается на большой скорости.
      - Добро, - сказал командир и сам удивился тому, как спокойно звучит его голос.
      Дело было скверное. "Виктор-два" водоизмещением пять тысяч тонн была многоцелевой ударной субмариной - лучшей на советском флоте. Оснащенная могучими гидроакустическими радарами последнего поколения, вооруженная самонаводящимися торпедами, она специально предназначалась для уничтожения подводных баллистических ракетоносцев. И - как будто мало было ее одной над головой еще висел русский вертолет. Было совершенно ясно, что "Виктор" давно выслеживал их, много дней неподвижно лежал на дне, подкарауливая "Огайо", ожидая, когда она шевельнется, выйдет на связь, обнаружит себя. Норман не раз встречался с русскими лодками, выслеживал их и сам становился их дичью: они играли с русскими подводниками в войну, как дети, только игрушки у них были не детские. Но теперь все было иначе: теперь это была не компьютерная игра, которую он однажды проиграл и три раза выиграл, "потопив" три русские лодки. Но никогда еще не была она так близко, никогда не вела себя так агрессивно, да и "Огайо" не забиралась так далеко в русские воды. Лодка представляла несравненно большую опасность, чем вертолет. Что ж, сейчас, по крайней мере, надо сократить до минимума акустический силуэт - стать к русским носом.
      - Право на борт! Держать один-шесть-ноль!
      - Есть держать один-шесть-ноль.
      - Командир, русские постоянно ведут акустический поиск! И продувают цистерны!
      Ах, даже так? Ну, значит, игры в самом деле кончились. Норман почувствовал в горле комок - ни проглотить, ни выплюнуть, - но все же сумел спокойно сказать:
      - Отлично.
      Мощные направленные импульсы искателя пронизывали корпус "Огайо".
      - Наглая тварь, - пробормотал Норман. - Нащупала, да? Погоди, погоди. Он повернулся к Барру. - Они, кажется, намерены сыграть всерьез. Пожалуйста! Включить РЛС управления огнем! Первый, второй, третий и четвертый торпедные аппараты - товсь!
      Барр перекинул тумблер, и смонтированный в носу лодки гидролокатор BQS-14 пронизал воду мощными низкочастотными импульсами, пронесшимися в морской пучине, как грозный сигнал опасности. На пульте мгновенно вспыхнули линии зеленых огоньков.
      - Есть, сэр! Торпедные аппараты готовы!
      - Добро. Если "Виктор" даст залп, мы в долгу не останемся. Погружение на двести футов! Помощник, скорость десять узлов.
      Вода хлынула в цистерны, вытесняя воздух, и субмарина, взяв дифферент на нос, потрескивая и поскрипывая корпусом, скользнула в спасительную глубину.
      - Прошли сто футов, сэр, - доложил Тышкевич.
      - Добро. Держаться на двухстах.
      - Боже мой, - сказал Барр. - От нас шуму больше, чем от французского заведения с девочками в субботу вечером.
      - Это уже неважно. "Виктор" знает, где мы. Если он желает начать третью мировую, пусть начинает: мы готовы.
      Голос акустика Пейна грянул на центральном посту разрывом гранаты:
      - Слышу шум винтов! Высокая частота вращения! Торпеда, сэр! Пеленг ноль-ноль-пять, дальность восемь тысяч! Вторая, сэр!
      Долгие годы службы выработали в Нормане автоматизм, и слова команд стали срываться с его губ, будто сами собой полились, как точно отмеренная порция воды через открывшийся шлюз:
      - Пустить четыре заряда шумовых помех, торпедные аппараты один и два огонь! Самый полный вперед: лево на борт, держать один-ноль-пять.
      Маневр Нормана был прост: взвихрить воду и бросить в этот водоворот четыре звуколовушки, сделанные из небольших газовых баллонов: крутясь впереди и позади лодки в ее тепловом следе, они со страшным шумом выпускают пузыри, отвлекая на себя торпеды и давая "Огайо" возможность развить скорость и скрыться в приветливой океанской глуби.
      - Торпеды и помехи пошли, сэр!
      - Так. Скорость? Глубина?
      - Тридцать три узла, - доложил рулевой, сверившись с показаниями приборов. - Возрастает.
      - Глубина - двести футов, - отозвался Тышкевич.
      Норман видел на своем командирском дисплее тусклую широкую полоску, обозначавшую русскую лодку, и две яркие узкие черточки торпед: они двинулись вправо, потом влево, и по правому борту послышался нарастающий жалобный вой.
      - Торпеды в пятистах ярдах справа по носу, - доложил Пейн.
      Все взгляды обратились в ту сторону, словно сквозь стальную двойную обшивку корпуса можно было увидеть обтекаемое хищное тело.
      - Прошли! - воскликнул Вил.
      - Командир, вы гений! - закричал Барр. - Помехи сбили их с курса!
      Две линии на дисплее слились воедино, посередине появилась яркая вспышка, словно сгорел мотылек, и немедленно глухой рокот, подобный извержению вулкана, сотряс корпус "Огайо". Все невольно зажмурились и пригнули головы.
      - Есть! Накрыли! - закричал акустик. - Слышу шумы разрушающегося корпуса, сэр!
      - Стоп машина! - Вил схватил наушник.
      Он слышал треск распоротой стали и ломающегося рангоута, грохот устремившейся в пробоину воды, пронзительный визг. Что это? Лопаются под напором воды переборки? Может быть это кричат люди, гибнущие от того, что воздух от внезапного и резкого изменения давления сжигает им легкие? Чувствуя головокружение и дурноту, он выпустил из пальцев наушник и на подгибающихся ногах побрел к своему креслу.
      - Занесите в вахтенный журнал, - сжимая мокрыми от пота ладонями лоб, приказал он старпому.
      - Доложить в штаб флота?
      Командир, чувствуя на себе взгляды экипажей, потряс головой, словно выходя из своей одури.
      - Нет. Вполне вероятно, что над нами вьется вертолет, - незачем выходить в эфир. Можно себе представить, что только начнется, когда русские хватятся своей лодки. Мы бросим BRT-1, когда уйдем миль на восемь мористей. Передать через два часа. - Он глянул на циферблат. - То есть в шестнадцать тридцать.
      - Есть, ясно! - Барр придвинул к себе судовой журнал.
      Вил медленно повернул голову. До сих пор в ушах у него стоял грохот рушащихся переборок, звонкие хлопки лопающихся пузырей воздуха, слава Богу, смолк хоть этот истошный вопль. За всю свою жизнь он не убил ни одно живое существо - не зарезал цыпленка, не свернул шею кролику, не подстрелил белку. А вот сегодня он - его оружие и боевая выучка, его подчиненные - отправили на тот свет сразу сотню людей. Неужели это он, Норман Вил, начал войну, которой все так боялись? Он обвел тусклым взглядом центральный пост, и подводники подняли на него глаза. Ты только что прикончил сто человек, прочел он в них.
      - Они хотели убить нас, - вырвалось у него. - Вы что не понимаете? У меня не было выбора.
      - Мы понимаем, командир, - тихо произнес Барр.
      Норману вдруг остро захотелось побыть одному.
      - Старший помощник, берите управление, - сказал он, поворачиваясь, чтобы идти в свою каюту.
      Все молча проводили его глазами.
      11
      Радио из штаба командования подводными силами на Тихом океане было получено в 17:10, а в 17:30 адмирал Фудзита собрал военный совет.
      - Адмирал Аллен, - сказал он, взглянув через стол на американца. - Ваш друг Норман Вил свое дело сделал. В четырнадцать по нулям конвой в составе двух транспортов - "Эль-Хамры" и "Мабрука" - и двух эскортных эсминцев типа "Джиринг" прошел выходной буй владивостокского рейда. - В салоне загремели ликующие возгласы "банзай!", но адмирал, повысив голос, восстановил тишину. - Мы увеличим скорость до двадцати узлов. - Порывисто вскочив на ноги, он быстро засеменил к карте, ухватил указку и ткнул резиновым наконечником в южную часть Корейского пролива. - Они, делая по четырнадцать узлов, будут здесь через сорок семь часов. - Указка поползла еще дальше к югу. - Но мы перехватим их вот тут, южнее Кюсю, куда должны дойти через тридцать часов. Подполковник Мацухара, - обернулся он к Йоси. - Мы будем в непосредственной близости от Китая и Северной Кореи, в пределах досягаемости их авиации, а потому требуется постоянная бдительная разведка!
      - Слушаю, господин адмирал! В каждом квадранте будут наши самолеты. Как быть с возможными нарушениями воздушного пространства?
      - Плевать мне на эти нарушения! Вы - наши глаза!
      - Понял, господин адмирал. С вашего разрешения, мы начнем патрулирование завтра в пять ноль-ноль.
      - Прекрасно. Какими силами?
      - Две тройки "Зеро", господин адмирал.
      - Когда пересечем сто двадцать восьмой меридиан, добавьте еще две.
      - Есть, господин адмирал!
      - А что же, представителя ЦРУ, Джейсона Кинга, нет на борту? обратился Фудзита к Аллену.
      - Нет. Он так и не вернулся из американского посольства. Есть основания предполагать, что арабы что-то затевают...
      - Основания?
      - Да, адмирал, и веские основания. У нас собрался вот такой толщины том радиоперехватов, а за всю последнюю неделю РУ ВМС не удалось засечь ни одного выхода в эфир с арабских АВ [авианосцев], крейсеров или эсминцев. Ни единого перехвата!
      - Да? А самолеты?
      - Ничего, адмирал. Не то что с землей - даже друг с другом хранят полнейшее радиомолчание, хотя обычно арабские летчики болтают в эфире без умолку. - Аллен постучал пальцем по стопке документов, лежавших на столе. - Вот это и дает веские основания предполагать, что оба АВ противника - в море.
      - Я так и знал. - Фудзита искоса глянул в свою записную книжку в коричневом кожаном переплете. - У Каддафи - АВ класса "Маджестик" и новый испанский авианосец, переделанный для... как его?.. СВВП, не меньше двух крейсеров с орудиями 5,25 и 4,5 дюйма. И, по крайней мере, дюжина миноносцев типа "Джиринг".
      Аллен сверился со своими собственными записями.
      - Все верно, сэр. Думаю, все они вышли в море, и боюсь, пока мы будем перехватывать конвой, ударят нам в спину. Поглядите сами: они отрежут нас от наших баз.
      - И это мне известно, - кратко ответил Фудзита и задумчиво произнес: А что... этот ваш "Трепанг" все еще в Южно-Китайском море?
      - Разумеется, сэр. "Трепанг" или однотипная с ним лодка.
      - Стало быть... - указка Фудзиты, обогнув Индонезию, прочертила линию между Суматрой и Малайзией. - Стало быть, в Малакский пролив незамеченным не проберется никто?
      - Виноват, господин адмирал, - вмешался подполковник Тасиро Окума. Они могут двинуться в обход Южной Америки...
      - Через весь Тихий океан? - спросил Фудзита и наставительно продолжил: - Топливо, подполковник! Такой рейд потребует трех-четырех дозаправок в море. Нет. Если они сунутся - только через Малаккский пролив, благо, Индонезия, - он саркастически фыркнул, - даст им топлива столько, сколько потребуется для последующего броска на север, в Южно-Китайское море.
      - Господин адмирал, - сказал Брент Росс. - Нас упорно убеждают, что пойдут именно так?
      - Меня, например, уже убедили, - ко всеобщему удивлению ответил адмирал.
      - То есть вы понимаете, что вам подстраивают ловушку и все-таки лезете в нее? - недоверчиво спросил Аллен.
      Фудзита свел выпирающие косточки обоих сухоньких кулачков:
      - Они могут появиться только с юга, адмирал Аллен. На западе - Азия, на севере и востоке - Япония, на юго-востоке - Тихий океан. Им один путь - на север, через узкий фарватер. Смотрите, - он повел указкой по карте: - Он ограничен Борнео, Малайзией, Филиппинами, Формозой. Так что еще вопрос, кому быть человеком, а кому - форелью. У нас, у японцев, есть поговорка: "Лиса и во сне цыпленка из зубов не выпустит". Мы откроем пасть, но и глаза тоже, и смотреть будем в оба. - Офицеры прервали его одобрительным смехом и криком "банзай!". Адмирал вновь навел черные щелочки глаз на Аллена. - Я понимаю, нет никакой гарантии, что именно "Мабрук" и "Эль-Хамра" повезут арабских летчиков. Они могут быть на их тайных авиабазах здесь, здесь, здесь, - указка ткнула в Китай, Корею, Вьетнам. Но прошу каждого из вас запомнить - крепко запомнить! - мы больше не будем ждать в Токийском заливе, пока враг нападет! "Йонага" - оружие первого удара, и использовать его мы будем по прямому назначению!
      - Но не безрассудно, - вдруг сказал адмирал Аллен.
      Брент ожидал взрыва, но его не последовало. Фудзита, если и был возмущен дерзкой репликой, лишний раз продемонстрировал, как он владеет собой.
      - К безрассудным поступкам я, адмирал, не склонен, но решения своего не переменю. Итак, господа, помните: они осмелились похитить наследника престола, средь бела дня атаковать стоящий на якоре корабль. Помните и то, что самолет одного из них был сбит в нескольких метрах от императорского дворца. Более терпеть такое мы не можем и не будем. Это прямая угроза самому существованию династии. Мы поступим так, как подобает самураям, нападем на врага первыми и отомстим. Адмирал Аллен, - сказал он, швырнув указку на стол. - Вы помните, как погиб "Ямато" - корабль одного с нами типа?
      - Разумеется. Я командовал тогда палубной авиацией "Банкер Хилла", мы атаковали авианосец южнее Кюсю.
      - И я помню, господин адмирал, - сказал старший офицер Митаке Араи. - Я служил на одном из миноносцев. - Повинуясь знаку Фудзиты, он поднялся и устремил взгляд через головы присутствующих в какую-то дальнюю даль. "Ямато" погиб славной смертью. Это было начало апреля сорок пятого. Авиация противника бесчинствовала над всей Японией как хотела. Мы не могли допустить, чтобы "Ямато" трусливо прятался в Японском море или был потоплен на якорях без сопротивления. - Влажные черные глаза прошлись по лицам офицеров. Аллен, выпрямившись, откинулся на спинку стула. Брент не знал, куда деваться от неловкости. - Враги высадились на Окинаве. "Ямато" заправили горючим с таким расчетом, чтобы он мог только-только дойти до Окинавы - о возвращении речь не шла. Ему предстояло выброситься на мель и огнем своих орудий главного калибра смести захватчиков с острова.
      - Ему это не удалось, - сказал Марк Аллен.
      Глаза Араи гневно вспыхнули.
      - Нет, не удалось! На нас набросились сотни самолетов. "Ямато" пошел ко дну - и мы вместе с ним. Там погибло три тысячи моряков.
      - Все они, без сомнения, обрели вечное бессмертие в храме Ясукуни, прыжком вскочив на ноги и сорвав с носа пенсне, сказал Даизо Сайки.
      - Банзай! Банзай! - разнеслось по рубке.
      Подполковник Окума, перегнувшись через стол, размахивал кулаком перед самым носом у Брента, и лейтенант сердито отпихнул его руку:
      - Нельзя ли поосторожней?!
      В глазах летчика ярче вспыхнули зловещие огоньки. Он подался вперед еще больше и прошипел вне себя от злобы:
      - Лейтенант, когда-нибудь мы выясним отношения до конца.
      - За мной дело не станет, - ответил Брент, не отводя глаз.
      Бас Марка Аллена заглушил все голоса:
      - Сэр, правильно ли я понял: вы намерены пожертвовать "Йонагой"?
      Наступила напряженная тишина. Все взгляды обратились к адмиралу Фудзите, а тот, вскинувшись, издал то, что именуется "криком души".
      - Нет! Неправильно! Я никогда не пойду на это! - а потом, с заметным усилием взяв себя в руки, произнес: - Но если "Йонаге" суждено погибнуть, он погибнет с честью, в открытом бою, в открытом море, разя врага, а не потонет в гнилой тихой заводи под камуфляжной сетью! - Шагнув к столу, он положил руку на переплет "Хага-куре": - Почуяв близость смерти, не старайся отсрочить ее, а наоборот - ускорь ее приход.
      Терпеливо переждав восторженные крики своих офицеров, он повернулся к Бернштейну:
      - Что новенького вы нам расскажете, полковник, об арабских десантных операциях?
      - Пока ничего, адмирал. "Зулусы" и два транспорта в сопровождении четырех миноносцев охранения тринадцать дней назад вышли из Триполи и Бенгази. Наша агентура уже давно не видит ни одного офицера из Пятого специального саперного батальона и Седьмой парашютно-десантной бригады в их излюбленных борделях. Ливийские газеты твердят о маневрах в Индийском океане.
      - Лжецы, - промолвил адмирал Фудзита, большим и указательным пальцами дергая себя за седой волос на подбородке.
      - Арабы, сэр, - просто ответил Бернштейн.
      - Отрезать нас авианосцами с тыла, а с фронта прижать транспортами и высадить десант где-нибудь на западном побережье Тихого океана - там, откуда их новым дальним бомбардировщикам хватит горючего для налетов на японские города, - задумчиво глядя на карту, проговорил адмирал. - Вот чего они хотят. И это вполне возможно. Чтобы предвидеть, надо представить. Все свободны, господа.
      Офицеры разом поднялись. Брент в дверях взял Мацухару за локоть:
      - На два слова, Йоси-сан, - сказал он.
      Летчик молча кивнул в сторону своей каюты.
      - Ты все еще ищешь смерти, Йоси? - спросил Брент, взглянув на Мацухару, устроившегося за столом.
      - Я виноват в смерти Кимио, и бремя вины гнетет меня невыносимо.
      - Меня тоже.
      - Ты опять заговорил как истинный самурай, Брент-сан, - мрачно усмехнулся летчик.
      - Ты должен жить...
      - Да? А для чего мне жить? - поднял брови Мацухара. - Семья моя погибла, Кимио была для меня всем на свете... Теперь и ее нет.
      - В засаду мы попали по моей вине. Раскаиваться и искупать вину нужно мне, а не тебе.
      - Дело тут не в раскаянии...
      - Но ты сказал, что бремя вины скоро переломит тебе хребет.
      - Сказал, Брент-сан. Но я прежде всего должен решить для себя самого, в силах ли я вынести свое существование.
      - Ты служил Сыну Неба как должно. Твоя карма сильна, и вечное блаженство тебе обеспечено. - Отведя подпиравший голову кулак, он беспокойно постучал костяшками пальцев по столу. - Жить - значит страдать.
      - Знаю. Я помню эти слова Будды.
      - Но если у воина на одном плече - верность и почитание родителей, а на другом - отвага и сострадание, и он несет эту ношу двадцать четыре часа в сутки, он станет настоящим самураем.
      - "Хага-куре", - мрачно улыбнулся летчик. - Иногда мне кажется, что японец не я, а ты.
      - Но ты согласен, что самурай может нести бремя, от которого переломится хребет у всякого другого, и только закаляется от ниспосланных ему страданий?
      Мацухара вздохнул:
      - Зря ты пошел служить на флот, Брент. Тебе прямая дорога в адвокаты в наши японские юристы.
      - Значит, я тебя убедил?
      - Каждый из нас следует своим путем. Быть может, мне не удастся умереть, обратясь лицом на север...
      - Как Будда...
      - Да. Но я сам выберу время и место своей смерти, и, поверь, это не будет просто одна строчка в "списке потерь личного состава". Нет, Брент! Это будет акт очищения.
      - Огнем?
      - Может быть.
      - Я буду с тобой, Йоси.
      Летчик безнадежно уронил руки на стол.
      - Не надо так говорить, Брент-сан.
      - Что тут такого? Запятнана была и моя честь.
      Мацухара стиснул челюсти, стянул губы в жесткую прямую линию.
      - Ты рассуждаешь неправильно... - начал он, глядя в суровые синие глаза.
      В дверь каюты постучали. Мацухара открыл ее. В коридоре стоял Таку Исикава. Подполковник посторонился, указал на стул. Исикава сел, напряженно выпрямившись, не зная, куда девать руки. Потом заговорил подчеркнуто официальным тоном:
      - Истребители готовы, подполковник. Однако среди них много необстрелянных новичков, которых нужно еще долго учить и школить.
      Ясно было, что Исикава пришел вовсе не для того, чтобы еще раз сообщить то, что знала вся "Йонага". Но Мацухара ответил в тон ему:
      - Да, разумеется. Мы будем использовать любую возможность повысить их летное и огневое мастерство. Боюсь, однако, что в наставники им судьба даст оберста Фрисснера и его людей.
      Исикава покачал головой:
      - Это значит обречь их на смерть.
      - Знаю. У нас нет выбора.
      Исикава перевел взгляд на Брента. Сейчас он скажет то, зачем пришел, подумал американец и не ошибся.
      - До сих пор у меня не было случая поговорить с вами о той истории... в лазарете.
      - Вы имеете в виду Кеннета Розенкранца?
      - Именно. Вы, наверно, ждете от меня слов благодарности?
      - Я ничего не жду.
      - Это я вызвал его на поединок, я должен был с ним драться - победить или проиграть. Я! Я, а не вы!
      - Не спорю. Я вовсе не хотел как-то затронуть вашу честь. Но вспомните - у меня были с Кеннетом свои счеты и свои причины драться.
      Исикава повернулся к подполковнику. Глаза его налились кровью, на скулах заходили желваки, и Брент знал, что у слов, готовых сорваться с его губ, будет горький вкус.
      - Подполковник, когда на совете я признался, что поторопился осудить вас за ваше поведение в бою над Токио, вы ничего мне не ответили.
      - А что мне было говорить? Слова так дешево стоят.
      - Я объяснился, но не попросил у вас извинения.
      - Это я понял.
      Исикава ударил себя кулаком по колену.
      - Подполковник Мацухара, я летаю лучше, чем вы.
      - Это легко оспорить и еще легче проверить.
      - Когда же наконец мы решим это? - Исикава показал куда-то вверх. Там, в небе?
      - Это не вчера началось.
      - Да, наша рознь тянется с Цутиуры. Что ж, давайте выясним отношения раз и навсегда. Боевыми патронами.
      - Как ты считаешь, Брент, разумно это? - неожиданно обратился Мацухара к американцу.
      - Нет, это вздор.
      - Вздор - устраивать поединки в воздухе?
      - Вздор - ждать так долго, когда можно взять ножи и выяснить отношения сейчас.
      Летчики переглянулись. Потом Мацухара ответил за обоих:
      - Дельное предложение. Но наш путь - в небо. Там все началось, там и должно кончиться.
      Исикава одобрительно кивнул и улыбнулся - впервые за все то время, что Брент знал его.
      К восьми утра оперативное соединение находилось в ста милях южнее острова Сикоку. Брент, растревоженный разговором с Мацухарой и Исикавой, никак не мог заснуть и появился в рубке на рассвете, когда стали меркнуть звезды и вода в кильватерном следе авианосца фосфоресцировала, словно целый сонм морских богов-ками с факелами провожал корабль. Адмирал Фудзита, как всегда, стоял справа. Брент не знал, спит ли этот человек вообще когда-нибудь.
      Он любил встречать рассвет в море. Но в сегодняшнем утре при всем его великолепии ему почудилось что-то зловещее - восходящее солнце, словно смертельно раненный воин, заливало кровью низкие облака. Небо над головой радовало чистой голубизной, однако на западе и на юге уже копились тяжелые тучи, с театральной яркостью подкрашенные золотом и серебром, а выше, пронизанные ослепительным светом нарождающегося дня, проходили белоснежные перистые облака. И тихое море, отражая ясный цвет небес, было темно-синим.
      - Лучше Диснейленда, - пробормотал он.
      - Лучше чего? - переспросил Фудзита.
      - Нет-нет, сэр, это я так... Сам себе, - ответил Брент, вытягивая из футляра бинокль.
      В пять утра вылетели первые разведчики на B5N, а сейчас, выбрасывая желто-оранжевое, словно обесцвеченное ярким солнцем, пламя выхлопа, по палубе начинал разбег первый истребитель. Вот белый "Зеро" взмыл в воздух в двухстах футах от авианосца, а через четыре минуты все шесть патрульных машин ушли за горизонт. Затем начались тренировочные полеты. Кормовой самолетоподъемник доставил на палубу десяток истребителей - в кабине каждого уже сидел механик, проверяя исправность приборов и двигателя. В сопровождении своих летчиков появились Мацухара и Исикава. Все они были в коричневых летных комбинезонах, меховых шлемах, с мечами у пояса и с планшетами через плечо.
      Подполковник, остановившись у своего "Зеро", собрал вокруг истребителей для последнего инструктажа. Он что-то живо объяснял им, показывая то в небо, то на листок полетного задания. Вот его летчики крикнули: "Банзай!" - и разбежались к своим машинам, из тесных кабин которых, освобождая место пилотам, уже выбрались на крылья механики. Брент невольно улыбнулся, глядя, как они, словно заботливые клуши, склонялись над своими питомцами, удостоверяясь, что связь и кислород подключены и все приборы и агрегаты действуют. Наконец, убедившись, что все проверено, все напутствия и советы сказаны, старики спрыгнули на палубу. Каждый прошел к носу своего самолета, остановившись справа от пропеллера.
      Фудзита отдал приказ телефонисту, и в тот же миг по корабельной трансляции разнеслось: "Ключ на старт!" Немедленно ожили двенадцать новых двигателей, дернулись и светлым серебром засияли на утреннем солнце лопасти пропеллеров, вразнобой застреляли холодные цилиндры, выбрасывая из выхлопных труб синеватый дымок, подхваченный и развеянный ветром, задрожали корпуса принайтовленных к палубе машин, окруженных техниками и гаковыми. Но вот двигатели прогрелись, "Йонага" стал круче к ветру, взвился желтый флаг, и, взревев 1700-сильным двигателем, истребитель Мацухары, узнаваемый по красному обтекателю и зеленому колпаку, начал разбег и легко взмыл в воздух. За ним один за другим взлетели остальные и четырьмя тройками стали ввинчиваться в небо, не приближаясь к грозовому фронту на юге. Авианосец лег на прежний курс.
      Брент, заслоняясь от солнца, следил, как "Зеро" перестроились в две группы по шесть машин: одну вел Йоси, другую - Исикава. Истребители начали учебный бой, атакуя друг друга, удивляя тем, как согласованно тройки набирали высоту, пикировали, сходились и расходились. Брент совсем запрокинул голову, наблюдая за наскакивавшей на истребитель Исикавы машиной Мацухары, и солнце ослепило его, ударив прямо в глаза. Он зажмурился и вдруг увидел Маюми - ее полуоткрытые жаждущие губы, сияющий теплым светом взгляд, распущенные волосы. Она неотступно стояла перед ним, куда бы он ни поворачивал голову, словно образ ее навеки запечатлелся в его душе и на сетчатке его глаз. Стараясь отделаться от этой галлюцинации, он глубоко вздохнул, потряс головой, как человек, мучимый мигренью, и перевел взгляд на холодную бездонную синеву океана.
      - Проще измерить глубину Марианской впадины, чем постичь душу женщины, - раздался рядом голос адмирала Фудзиты.
      Брент вздрогнул и обернулся к нему:
      - Я никогда не допущу, сэр, чтобы личные дела мешали моим служебным обязанностям.
      За спиной послышались шаги:
      - Разрешите, господин адмирал? - хором произнесли два старика.
      - Разрешаю.
      Брент невольно улыбнулся при виде этой пары: в рубку входили двое "коренных" членов экипажа "Йонаги" - командир самолета B5N лейтенант Йосиро Такии и его штурман младший лейтенант Морисада Мотицура. Первый, хоть и был сед как лунь и согнут чуть не вдвое, был первоклассным летчиком, за пятьдесят лет службы словно приросшим к своему самолету, как будто конструктор внес в "синьки" своего детища и эту одушевленную деталь.
      У штурмана были широко раскрытые глаза с немного сумасшедшим выражением, и Брент подозревал, что солнце, выдубившее его кожу, слишком долго пекло и наконец напекло ему голову. Он, захлебываясь и брызгая слюной, чему способствовало и отсутствие передних зубов, выпаливал слова скороговоркой: язык явно не поспевал за мыслью. С негласного одобрения адмирала Брент летал с ними стрелком-наблюдателем и даже сбил из пулемета над Средиземным морем арабский DC-6. Оба старика уверяли, что американец зорок и меток как орел.
      - Завтра опять с нами полетишь, Брент-сан! - сказал Такии.
      - Что? Лейтенант Росс летит в воздушную разведку? С какой стати? осведомился Фудзита.
      - Вы сами разрешили, господин адмирал.
      - Он нам нужен, господин адмирал, без него не обойтись, - подхватил штурман, брызнув на последнем "с" слюной.
      Фудзита вытер щеку и глубоко вздохнул, явно сетуя про себя на то, что безупречная память опять дала неожиданный сбой.
      - Добро, - сказал он.
      - Банзай! - воскликнули летчики.
      Мотицура вскинул к небу сжатый кулак:
      - Завтра мы облетим проливы, Японское море, Корею, отыщем конвой и покажем этим арабским козлоедам нашу самурайскую мощь! - Он потащил было из ножен меч, но от слишком резкого движения не устоял на ногах, и его мотнуло в сторону. Брент подхватил его одной рукой и помог выпрямиться.
      - Младший лейтенант Мотицура, на ходовом мостике мечами не машут, строго сказал адмирал и перевел влажно блеснувшие глаза на Брента. - А вам, лейтенант, хочу напомнить, что благоразумный стрелок бережет боеприпасы и расходует их экономно. У вас всего восемьсот патронов. Дальше чем за двести метров огонь не открывайте.
      - Есть, господин адмирал. Понял и запомнил.
      - Вы свободны, - повернулся Фудзита к старикам.
      Оба вытянулись, поклонились и вышли. Брент слышал, как за дверью мостика они затянули песню и даже стали приплясывать.
      На следующий день напряжение на "Йонаге" стало ощущаться почти физически. Группа шла курсом на Корейский пролив, оставив на юге остров Кюсю, и каждый матрос понимал, что в любую минуту можно ждать появления арабских судов, то есть - боя. Все знали и то, что авианосцы Каддафи вышли в море и с большой вероятностью приближаются к "Йонаге" с юга. Тревога чувствовалась в отрывистой речи, бегающих глазах, повышенной раздражительности.
      В полдень Брент, облачившись в тесноватый ему и неудобный меховой комбинезон, следом за Такии и Мотицурой вышел на полетную палубу. Четыре самолета, оборудованные дополнительными баками для горючего, стояли перед уже убранным аварийным барьером, механики возились в кабинах, а шестеро гаковых готовились убрать колодки из-под колес и отнайтовать машину. Завидев троицу, подходившую к головному самолету, механик выбрался из кабины на крыло, а с крыла спрыгнул на палубу и отдал честь лейтенанту Такии:
      - "Тигр" к полету готов!
      Летчик в сопровождении штурмана, стрелка и механика начал осматривать самолет: толкнул одну из трех лопастей пропеллера "Сумитомо", лично проверил балансировку винта, похлопал ладонью капот, скрывавший 958-сильный двигатель "Сакаэ-11", провел под ним рукой, чтобы убедиться, не подтекает ли масло или бензин.