Вил продолжал вращать перископ. Здесь, севернее сорок второй параллели, линзы перископа часто утыкались в густой туман. Сейчас ветер раздергал его в клочья, и в прогалинах по правому борту виднелись сопки Поворотного, по левому всего в восьми милях выступал из воды остров Русский, но мыс Гамова был скрыт плотной темно-серой пеленой, похожей на свинцовую пыль.
      Сделав оборот на 360 градусов, Норман сказал Барру:
      - Ничего. Ни кораблей, ни самолетов. Ветер - норд, десять узлов, высота волны - два фута, видимость отличная. - Со щелчком сложив рукоятки перископа, он отступил от него, скомандовав: - Перископ убрать! - Зажужжал электромотор, и хорошо смазанная труба бесшумно втянулась в свою шахту. Норман глянул на часы: перископ оставался на поверхности 8,2 секунды. Отлично. В самом деле, отлично, - сказал он сам себе.
      Показав на монитор, укрепленный наверху, Барр спросил:
      - Будете смотреть запись?
      - Чего на нее смотреть?! Поставил бы лучше порнушку какую-нибудь, а то скоро забуду, как это вообще делается. - По ЦКП порхнул негромкий смешок. - Ладно, прокрути.
      Через несколько секунд на мониторе возникло изображение, снятое укрепленной чуть ниже перископа камерой, но оно ничем не отличалось от того, что видели минуту назад его глаза. Он зевнул.
      - Старший помощник, принимайте вахту, - и с нескрываемой тоской добавил: - Курс прежний.
      - Есть курс прежний, - отозвался Джек Барр.
      Но прежде чем командир успел повернуться и шагнуть к переборке, отделявшей ЦКП от жилых отсеков и его каюты, раздался голос Ларри Мартина:
      - Сэр, у Пейна кое-что интересное.
      Не больше пяти-шести шагов должен был сделать Норман Вил, чтобы оказаться за спиной главного акустика Боба Пейна. Огромный пятнадцатифутовый сенсорный преобразователь гидролокатора, укрепленного в носовой части лодки, засек шумы какого-то судна, передал их на компьютер, в памяти которого хранились частотные характеристики всех кораблей ВМФ СССР, и на зеленом дисплее перед Пейном замелькали их визуальные символы.
      - Незарегистрированные характеристики, сэр. Неизвестное судно, - сказал он, прижимая к уху наушник. - Одно или несколько. Дальность шесть-семь миль.
      - Может, это кит? Или подводная лодка?
      - Нет, сэр, - Пейн показал на дисплей, на котором плясали ломаные линии, показывавшие источник шумов. - Мощные машины. Высокая истинная скорость - один-восемь-ноль.
      - Ого-го, командир, - сказал Ларри Мартин. - Если это землетрясение, то не меньше десяти баллов по шкале Рихтера.
      Вил, ворча что-то, взял наушники и услышал характерный нарастающий шум гребных винтов, рассекающих воду, и постепенно сумел в этой мешанине звуков выделить две различных частоты. Затем в наушники медленно вползло посвистывание. Норман быстро глянул на зеленовато мерцающий дисплей в поисках вспыхивающих точек и, к немалому своему удивлению, ничего не увидел.
      - Два корабля, сэр, - сказал Пейн. - Но такие признаки попадаются мне впервые, ничего подобного пока не слышал.
      - Черт, они уже совсем близко, - сказал Вил.
      - Их экранирует термоклин, - заметил акустик.
      Вил внятно выругался. Здесь, на севере, звукопроводимость была ужасающая. Море из-за постоянно меняющихся температур представляло собой настоящий слоеный пирог, а там, где отдельные слои теплой воды на поверхности встречались с холодными глубинными течениями, возникал почти непроницаемый барьер, действовавший как экран-отражатель и защищавший от акустических сигналов. Это играло на руку подводникам, а вот сегодня сработало против командира "Огайо". Вил обернулся к старшему помощнику:
      - Над нами, по всей видимости, полным ходом идут два боевых корабля. Турбины работают с полной нагрузкой. - Он побарабанил пальцами по приборной панели. - Когда "Трепанг" засек два эсминца на входе в Корейский пролив?
      - Почти тридцать пять часов назад, - ответил, заглянув в вахтенный журнал, Барр.
      - А ведь это они и есть, - задумчиво сказал командир. - Те самые ливийские эсминцы.
      - Они в трех милях, сэр, - доложил Пейн, - скорость - тридцать один узел. Через шесть минут десять секунд пройдут в четырех тысячах ярдов у нас по левому борту.
      - Отлично. - Вил подошел к перископам и, напряженно размышляя о чем-то, стукнул в них костяшками пальцев. - Они ведут гидроакустический поиск?
      - Нет, сэр. У меня только шумы двигателей и корпуса.
      - Старший помощник, глубина под килем?
      - Сорок фатомов, сэр.
      - Стоп машина!
      Барр передал команду в центральный пост, и все услышали, как перестал вибрировать единственный бронзовый винт лодки. Безмолвная "Огайо" пошла на глубину, уменьшив издаваемые ею шумы до предела.
      - Дальность?
      - Три мили, сэр.
      - Поднять перископ!
      Вил держал линзы над самой поверхностью воды и внезапно услышал пугающее гудение радарного датчика.
      - Что там такое? - вскрикнул он.
      Оператор глянул на вспыхивающий в углу дисплея огонек - знак опасности.
      - Два береговых радара, сэр. Проводят поиск с большим радиусом действия: ноль-восемь-пять, два-шесть-ноль, три-пять-пять.
      - Это лоцманская проводка, командир, - сказал Барр.
      - С мысов?
      - Точно, командир. С мыса Поворотного, мыса Гамова и острова Русский.
      - Добро. Поднять перископ.
      Вил, то наклоняясь, то выпрямляясь, но не отрывая глаз от окуляров, кружился вместе с перископом, пока не увидел все, что ему было надо увидеть. Он даже удовлетворенно крякнул: два серых эсминца находились именно там, где он и предполагал. Они шли полным ходом, разрезая и вспенивая острыми форштевнями волны и оставляя за кормой белые буруны. По две трубы, по четыре орудийных башни, торпедные аппараты... Глубинные бомбы, разложенные на корме ровными рядами, отсюда казались леденцами в шоколадной глазури, фортопы мачт щетинились антеннами. Пятидюймовые орудия были уставлены жерлами в небо, зенитные установки заполняли палубу и надстройки. Доведя увеличение до четырнадцати единиц, Вил потерял оптическое разрешение, но зато сумел разглядеть теперь все в мельчайших подробностях - он видел даже смуглые лица зенитчиков и впередсмотрящих на мостике и фор-марсе. Кое-кто курил, и у всех был скучающий вид.
      - Опустить перископ!
      Снова зажужжал мотор, и стальная труба спряталась.
      - Акустик!
      - Обороты гребного вала постоянные, сэр, курс прежний! - доложил Пейн.
      - Отлично. - Подойдя к пульту ГАСа, Вил прижал к уху наушник и одновременно взглянул на дисплей. Гребные винты, не сбавляя оборотов, мчали миноносцы курсом на Владивосток. Он снова удовлетворенно крякнул и вернулся на свое место у перископов. - Ну-ка, мистер Барр, покажите-ка нам "картинку".
      На мониторе мгновенно возникли силуэты двух миноносцев.
      - Класса "Джиринг", командир, - сказал Джек Барр. - Глубинные бомбы времен Нельсона, торпедные аппараты, и идут под ливийским флагом. Похоже, это те, кого засек "Трепанг".
      - Но мы не знаем, что у них лежит в этих аппаратах, - словно про себя, сказал Норман.
      - Наверняка какие-нибудь допотопные дуры с контактными взрывателями.
      - Я вижу, Джек, русские и ливийцы пользуются у тебя безграничным доверием, - ядовито ответил командир.
      - Я лично им верю, как родной теще, - разрядив напряжение, повисшее в тесном ЦП, сказал Ларри Мартин, и все покатились со смеху.
      - Командир, доложить на базу? - повернулся от монитора Барр.
      Вил секунду раздумывал.
      - Нет, сохраняем радиомолчание. Прибережем-ка наш рапорт на их выход из Владивостока. Полагаю, он состоится завтра в первой половине дня. - Он оглядел всех, кто был в отсеке. - Кто хочет держать пари? Ставлю пять долларов.
      - Раньше четырнадцати не тронутся, - немедленно принял вызов Мартин.
      - Тринадцать десять, - сказал Пейн.
      - Четырнадцать тридцать, - ответил Барр.
      - Так, - распорядился командир. - Каждый спорящий отдает пять долларов и бумажку с собственноручно записанным временем выхода боцману Эшворту. Время появления за входным буем указывать местное. Радарную мачту я завтра поднимать не буду, поэтому все мы в руках нашего акустика. Пеленг буя три-пять-восемь, дальность - восемь миль. Итак, должен выйти конвой из четырех судов. Свидетель - старший помощник. Впрочем, мы запишем шумы на кассету, и каждый сможет послушать. Ясны условия пари?
      В руках у всех появились карандаши и лоскутки бумаги. Барр сосчитал присутствующих:
      - Двадцать два человека. Сто десять долларов.
      - Я-то знаю, как ими распорядиться, - сказал Мартин. - Я планирую на ваши денежки, джентльмены, совершить во Владивостоке большой загул. Почувствую себя в Золотой Орде.
      - В орде ли или в борделе? - осведомился Барр.
      Снова раздался смех. Вил достал из кармана карандаш и бумагу, в раздумье подергал себя за нос.
      - Слово командира - тринадцать пятьдесят.
      - Слово командира - тринадцать пятьдесят, - повторил Ларри, записывая на листке бумаги свой собственный вариант. - Проиграете, сэр! Помните, кто-то из великих сказал: "Все пожирает времени река..." А я добавлю: "...и прежде всего - деньги простака".
      В отсеке снова невысокой волной переплеснулся смех.
      - "Огайо" вчера должна была засечь арабские эсминцы, - сказал адмирал Фудзита.
      - Полагаю, сэр, - ответил Брент, глядя на тонущий в тумане пролив Урага.
      - По моим расчетам, они к тринадцати выйдут на владивостокский рейд, адмирал крепко сжал сухонькими пальцами висящий на груди бинокль. - Но лодка молчит?
      - Молчит, сэр. Коммандер Вил не хочет обнаруживать себя и выйдет на связь не раньше, чем они снимутся с якоря.
      - Который час, лейтенант? - спросил адмирал, снова поднимая к глазам бинокль.
      - Тринадцать ноль-ноль.
      - Им самое время двигаться...
      - Господин адмирал, впередсмотрящий докладывает: оставили слева по борту Нодзима-Заки, - сказал телефонист Наоюки...
      - Добро.
      Брент вскинул к глазам бинокль, всматриваясь в поросший деревьями мыс.
      - Нодзима-Заки, сэр, пеленг два-семь-три, - сказал Брент.
      - Есть. Матрос Наоюки, запросить радиопеленг на Нодзима-Заки, О-Симу и Иро-Заки.
      Телефонист отрепетовал команду РЛС, выслушал ответ и доложил:
      - Два-шесть-ноль, господин адмирал, ноль-один-ноль и ноль-пять-ноль!
      - Добро. - Адмирал повернулся к штурману Нобомицу Ацуми, склоненному над покрытому картой столом. - Нанесите линии положения!
      Послышался свистящий шорох остро отточенного грифеля, скользнувшего вдоль ребра линейки.
      - Мы на середине фарватера, господин адмирал. Предлагаемый курс один-шесть-пять, - сказал Ацуми, не отрываясь от карты.
      - Добро, - в третий раз повторил Фудзима, тоже взглянув на карту. Поднять сигнал: "Следовать в стандартном ордере охранения, курсом один-шесть-пять, скорость - шестнадцать".
      Спустя несколько секунд над головой взвились и затрепетали флажки.
      Брент следил за тем, как миноносцы сопровождения занимают места в ордере: в тысяче ярдов впереди - корабль Файта с жирно намалеванной на носу и корме единицей, "второй", "четвертый" и "шестой" - в шестистах ярдах впереди по правому борту "Йонаги", а "третий", "пятый", "седьмой" на таком же расстоянии слева. Лейтенант невольно поежился, глядя, как, круто заваливаясь на перехлестывающей через фальшборт волне и иногда совсем скрываясь из виду под синевато-серыми горами, мчатся эти узкие корабли, ощетиненные антеннами и стволами зенитных установок.
      - Все семеро подняли "Сигнал принят!", сэр.
      - Отлично, - Фудзита подошел к переговорной трубе. - Курс один-шесть-пять, скорость шестнадцать. - Голос из штурманской рубки повторил приказ. Сигнальные флажки поползли вниз и на "Йонаге", и на эсминцах. Конвой начал поворот "все вдруг", и Брент, ощутив крен, почувствовал, как под стальной кожей чаще забилось сердце авианосца.
      - Курс один-шесть-пять, скорость шестнадцать, девяносто восемь оборотов, - послышалось из переговорной трубы.
      - Так держать.
      Несмотря на промозглый туман и слабую видимость, они отвалили от причальной стенки ровно в восемь и следом за серыми "терьерами" охранения медленно вышли в Токийский залив, полный самых разнообразных судов. Потом два скоростных катера Японской Красной Армии сопровождали их до самого пролива Урага - разгонялись и неслись прямо в лоб, отворачивая лишь в самый последний момент. Разгневанный адмирал приказал рулевым: "Протараньте их!", но верткие катера, забитые орущими и вздымающими плакаты "красноармейцами", всякий раз умудрялись уходить от столкновения с носом левиафана. Наконец, когда вышли в открытое неспокойное море, катера, побесчинствовав на волнах, бивших авианосцу в правый крамбол, отстали и умчались в тихую заводь Токийского залива.
      Когда от килевой качки палуба "Йонаги" стала медленно, словно грудь глубоко и крепко спящего человека, вздыматься и опадать под ногами Брента, он неожиданно для самого себя испытал приятные ощущения и жадно впитывал холодный, чистый, солоноватый морской воздух. Безбрежная гладь простиралась до самого горизонта, и лейтенант, как всегда, почувствовал себя песчинкой в этой необозримой водной пустыне.
      Но воспоминание о Маюми заставило его беспокойно затоптаться на месте черные жгучие глаза впились ему прямо в душу. Он злобно пнул носком башмака ветрозащитный экран. В последнюю неделю увольнения на берег были отменены, и, конечно, надо было позвонить ей, пока "Йонага" стоял в доке и был подключен к городской сети. Но в их последнюю встречу девушка была полна такой скорби, гнева и даже злости, что у Брента рука не поднималась набрать ее номер. Было ясно, что надо дать ей время успокоиться. Но и Маюми не делала никаких попыток связаться с ним. Брент ждал, не будет ли хоть краткой записочки, но до самого выхода в море так ничего и не дождался. Ничего. Ровным счетом ничего. Ему на память пришли слова отца: "Когда не стало Кэтлин, мне словно отрубили руки и ноги". Теперь он понимал его.
      Море било авианосец в правый крамбол, как пушинку поднимая на волну все его восемьдесят четыре тысячи тонн, и эти тяжкие удары гулким эхом отдавались где-то в самой глубине его стального тела, словно звучал огромный храмовый барабан. Брент вспомнил слова адмирала - "лучшие глаза на "Йонаге", не человек, а радар", а с ними - и о своих обязанностях. Он поднял бинокль. Ветер свежел, срывал с верхушек волн кружевные оборки пены, разгонял туман, и в прямоугольнике чистого синего неба над головой появилась стая чаек, пронзительными криками выражавших свое разочарование: военные корабли не вываливают за борт мусор и объедки, тем более нечего ждать поживы от вышколенной команды авианосца.
      Море, на удивление, многолико: оно может быть обиталищем ужаса и смерти, может поразить ни с чем не сравнимой красотой. Брент в прошлом походе видел и то, и другое, и третье, но сегодня боги-живописцы превзошли самих себя: на севере громоздились, уходя в поднебесье тысяч на тридцать футов, отвесные башни и зубчатые крепостные стены грозовых туч, поверху окрашенных полуденным солнцем в ярчайшие малиново-багровые тона, а снизу, у самой воды переливавшихся сине-серым и осыпавших море жемчужной пылью дождя. На востоке и на юге небо было чистым, и лишь кое-где по нему быстро проплывали караваны облаков. Именно туда курсом на юго-восток шел "Йонага", чтобы принять на борт свою палубную авиацию.
      Значит, скоро Брент увидится с Йоси Мацухарой... Со дня смерти Кимио летчик сам казался живым мертвецом - он был вяло безучастен ко всему, что происходило кругом, отгородившись от окружающих непроницаемой стеной вины и скорби. Он искал смерти, и Брент знал, что предстоящий рейд "Йонаги" откроет перед ним широкие возможности для славной гибели. Самурай пройдет свой путь не сворачивая, даже если в конце ждет смерть, - так велит и предписывает кодекс бусидо - и совсем скоро все они ступят на этот путь.
      За спиной послышались шаги и знакомый голос адмирала Аллена:
      - Не слишком ли свежо для посадки?
      Фудзита кивнул:
      - Ветер - пять баллов по Бофорту. Отличное испытание для мастерства моих летчиков.
      - От девятнадцати до двадцати четырех узлов - многовато, сэр. Может быть, отменить рандеву? Ляжем в дрейф и примем авиацию, когда ветер стихнет. Прогноз на завтрашнее утро - безветрие.
      - Нет, - покачал головой японец. - Нам еще долго болтаться в Южно-Китайском море, прежде чем ливийцы выйдут из Владивостока. - Он подергал свой седой волос на подбородке. - Ну, что там слышно от вашего друга Вила? "Огайо" молчит?
      - Молчит.
      - Я вижу, они не злоупотребляют радио...
      - Это естественно, сэр. Их в два счета запеленгуют и наколют как жука на булавку.
      - Будем надеяться, арабский конвой не задержится с выходом. Горючего нам только-только хватит, чтобы на шестнадцати узлах доползти до Корейского пролива и там не больше двадцати дней поджидать арабов.
      - А танкеры, сэр? - недоуменно спросил Брент.
      - Танкеры? - ядовито переспросил Фудзита. - С тех пор как наши индонезийские друзья переметнулись к мерзавцу Каддафи, они отказываются продавать нам нефть. Я только что получил донесение о том, что оба наши танкера грузятся в Сан-Педро. Дозаправки в море у нас не будет.
      Брент в сердцах стукнул кулаком по ветрозащитному стеклу рубки, прошептав: "Огайо", черт тебя дери, подашь ты голос или нет?", а потом вновь поднял к глазам бинокль. Теперь прибрежные горы и холмы скрылись за горизонтом, и со всех сторон их окружало только необозримое морское пространство. Грозовые тучи на северо-востоке тоже словно погружались в воду, а то, что оставалось на поверхности, налилось зловещей чернотой, прорезаемой время от времени вспышками зарниц. Оттуда доносилось отдаленное погромыхиванье, словно разгневанные боги метали друг в друга молнии. Но ветер слабел, и чем дальше к юго-востоку шел авианосец, тем спокойней становилось море. Раздавшийся на западе гул заставил Брента повернуть голову.
      - Господин адмирал! - доложил телефонист. - Радио от командира авиагруппы. Мы в зоне их прямой видимости. Запрашивает разрешение на посадку.
      Фудзита, окинув взглядом далекий горизонт, где ясную голубизну неба перечеркивали стаи черных крестиков, посмотрел на хлопавший по ветру кормовой флаг на гафеле.
      - Передать "Эдо Лидеру": даю "добро" на посадку! Мой курс ноль-четыре-ноль, ход - двадцать узлов. Заходить на посадку по вымпелу!
      Взвились сигнальные флажки, и когда восемь кораблей конвоя одновременно, как единое существо, стали круче к ветру, гул усилился, и авиагруппы закружились против часовой стрелки над "Йонагой".
      - Черт... - пробормотал Брент. - Больше полутора сотен. Прямо стая саранчи.
      - Да-а, - сказал Аллен, щитком приставив ладонь к глазам. - Попробуй-ка посадить такую армаду.
      - На "Йонаге" служат лучшие в мире гаковые.
      - От аварий это не спасет.
      - Аварии избавят нас от неумелых пилотов, - как о чем-то само собой разумеющемся ответил Фудзита.
      - Несомненно, сэр.
      Все, кто находился на мостике, подняли к небу бинокли. Как всегда, самым нижним коридором шли бомбардировщики, а над ними вились изящные истребители прикрытия. Те и другие двигались традиционным японским строем - по три тройки троек. В память о несуществующем больше Первом воздушном флоте - "Коку Контаи" - сразу за кабиной была выведена зеленая полоса. Ближе к корме другая - синяя - свидетельствовала о принадлежности самолета к палубной авиации "Йонаги", а трехзначный номер на вертикальном стабилизаторе указывал назначение и тип машины. Брент, совсем запрокинувшись назад, разглядел круживший над остальными самолетами приметный истребитель Йоси Мацухары с красным обтекателем и зеленым колпаком. "Рад тебя видеть, старина", - прошептал он.
      - Господин адмирал, - сказал телефонист, - командно-диспетчерский пункт докладывает о готовности принять самолеты на борт.
      - Добро, - отозвался Фудзима. - Вымпел!
      И вслед за этим, выпустив шасси, начал снижение первый торпедоносец-бомбардировщик B5N. Сверкающая алюминием и плексигласом громадина, снизив скорость, пошла на посадку, выбросив хвостовой гак. Офицер-регулировщик в желтом жилете крест-накрест вскинул над головой флажки и резко опустил их вниз. Летчик убрал газ, и машина грузно опустилась на палубу, поймав гаком трос аэрофинишера. С узких мостков вдоль полетной палубы спрыгнули ликующие матросы, отцепили гак и покатили B5N через аварийный барьер к носовому подъемнику.
      - Шестьдесят пять секунд, - сказал Аллен, взглянув на часы.
      - Медленно! - крикнул Фудзита телефонисту. - Слишком медленно! Ускорить посадку!
      Наоюки отрепетовал команду.
      Следующий бомбардировщик сел за пятьдесят пять секунд.
      - Уже лучше! - разом сказали адмиралы.
      Затем один за другим приземлились все оставшиеся пятьдесят два самолета, и последним посадил на палубу свой торпедоносец с ярко-желтым обтекателем командир группы подполковник Окума. Через несколько минут он, как был в летном комбинезоне и шлеме, уже стоял в ходовой рубке между Брентом и адмиралом Фудзитой, наблюдая за посадкой третьего по счету бомбардировщика D3A.
      - Еще пятьдесят четыре "Айти" и пятьдесят семь "Зеро", - сказал Аллен.
      Фудзита молча кивнул в ответ, быстро глянув на часы.
      Окума, еще шире развернув плечи, подал свое массивное тело вперед.
      - Лучшие летчики в мире, адмирал! Работают как часы.
      Но Марк Аллен показал ему на бомбардировщик, который заходил на посадку со слишком большой высоты.
      - У этих часов лопнула пружина...
      Регулировщик яростно махал флажками, запрещая посадку, и растерявшийся летчик резко сбросил газ, но было уже поздно: из выхлопной трубы вырвались язык пламени и плотное облако черного дыма, моментально подхваченные ветром. Брент в ужасе смотрел, как тяжеловесную машину развернуло левым крылом вперед и грузно ударило о палубу, потом снова подкинуло в воздух. Самолет с покореженной обшивкой, обрывая оба троса аэрофинишера, свистнувшие как гигантские бичи, потеряв оба крыла и часть хвоста, завертелся волчком, скапотировал и наконец замер совсем рядом с артиллерийской платформой, на которой стояли оцепеневшие наводчики. Двое, не удержавшись на ногах, полетели за борт.
      - О Боже! - выдохнул Аллен.
      Разлившийся бензин вспыхнул, но авральная команда в асбестовых костюмах уже была на месте и вытаскивала из-под бесформенной груды дымящегося, алюминия почерневшего, обожженного, жалобно стонущего летчика и обезглавленного стрелка. Залив пеной тлеющий комбинезон, летчика бегом отнесли в лазарет, а обугленное тело стрелка положили здесь же на палубе. Через три минуты пламя было сбито, а обломки самолета убраны.
      - Он упокоился в храме Ясукуни, - скорбно произнес Фудзита. - Передать, - повернулся он к телефонисту. - Пусть его положат в самолет и похоронят вместе с ним в море.
      Покуда изуродованные останки самолета со стрелком в сплющенной и смятой кабине переваливали за борт, на палубу продолжали один за другим садиться другие машины. Наконец в воздухе остался только истребитель подполковника Мацухары. У Брента засосало под ложечкой, когда изящный "Зеро" с красным обтекателем стал, быстро снижаясь, заходить с кормы. Неужели это произойдет здесь и сейчас? Ведь это так просто: ничтожнейший просчет - и на скорости в сто двадцать узлов самолет в лепешку расплющится о стальную палубу. Но нет: грациозный истребитель плавно, как чайка, скользнул вниз и безупречно приземлился на три точки, поймав первый трос финишера. Брент шумно перевел дыхание. Окума насмешливо фыркнул.
      - Отбой! - сказал Фудзита. - Руководителю полетов подать рапорт о причинах аварии, потерях среди личного состава и повреждениях матчасти. Штурман! Курс?
      - Два-три-три, господин адмирал.
      - Добро! Поднять сигнал: "Курс два-три-три, скорость шестнадцать, следовать в стандартном ордере охранения". - Он произнес эти же слова в переговорную трубу, добавив: - Ходовая вахта, боевая готовность номер два.
      В считанные минуты авианосец и эскортные эсминцы изменили курс и скорость. Брент прятал бинокль в прикрепленный к ветрозащитному экрану футляр, когда посыльный вручил адмиралу радиограмму. Старик стал читать, хмурясь все сильней. Потом вздрагивающим от сдерживаемой ярости голосом он произнес:
      - Арабы убили всех, кто был на борту того "Дугласа", который забрал Розенкранца и доставил его в Сергеевку. Облили бензином и подожгли. Тридцать один человек сгорел заживо.
      Послышались гневные возгласы.
      - Господин адмирал, - сказал, шагнув вперед, Окума, - вы сказали, что они могут простоять в порту около суток?
      - Вполне вероятно.
      - Господин адмирал, когда же мы отомстим?
      - Если боги будут к нам благосклонны - скоро. Очень скоро, подполковник Окума.
      Тот вскинул к небу сжатый кулак:
      - Чтобы обагрить свой меч их кровью, я пробьюсь через железную стену! и, покосившись на Аллена, добавил: - Если на "Огайо" не спят.
      - Не спят? - сердито переспросил тот.
      - Да-да. Я знаю, что такое служба на лодке. Сплошное безделье. Залег на дно - и спи. Истинные мужчины - здесь. Они сражаются!
      - Вам бы, подполковник, попробовать хоть разок, каково там спится, едва сдерживаясь, ответил адмирал. - Хоть разок.
      - Захочу выспаться - переведусь в подводники, - отрезал Окума.
      ...Телефонный звонок нарушил дремоту Нормана Вила. Сняв трубку, он услышал голос дежурного офицера, Ларри Мартина:
      - Командир, арабы выкатились из Владивостока проворней, чем Годзилла налетел на Токио.
      - Поиск локаторами ведут?
      - Ведут, сэр, но при этом еще играют в гандбол пустыми жестянками из-под горючего.
      - Боевая тревога!
      К тому времени, когда он прошел в ЦКП, сто сорок два человека его экипажа, подгоняемые вспыхивающими лампами и почти беззвучной бранью старшин, уже стояли по местам по боевому расписанию. Занял свое место за пультом ГАСа и он. "Машинное отделение к бою готово, торпедные аппараты к бою готовы, РЛС РЭБ к бою готова..." - ввинчивались в ухо доклады старшего помощника.
      - Есть... Есть... - повторял он. - Барр, глубина погружения?
      - Тридцать восемь фатомов, сэр.
      - Курс? Скорость? Место?
      - Сорок футов, сэр, курс ноль-девять-ноль, скорость - три. Семь миль от выходного буя, пеленг ноль-два-семь.
      - Лево на борт, держать ноль-два-семь.
      Рулевой, сидевший за пультом управления, отрепетовал команду и переложил штурвал влево, поглядывая на свой дисплей.
      - Есть, сэр!
      - Прямо руль! Стоп машина! Акустик!
      - Есть акустик! Сэр, слышу шумы тех самых эсминцев.
      - А транспорты?
      - Трудно сказать, сэр. Идут в строю кильватера, шумы гребных винтов смешиваются... - Он подался вперед, всматриваясь в дисплей и прижимая к уху наушник. - Есть! Поймал! Тяжелые винты, работают на малых оборотах.
      - Как только лидер пройдет выходной буй, скажешь.
      - Так... Так... Так... Он совсем рядом... - Пейн постукивал сжатым кулаком по панели, словно отсчитывал секунды. - Есть! Пеленг взят!
      - Четырнадцать ноль-ноль, - сказал Вил, вскинув голову к часам на переборке.
      - Ура! - вскричал Мартин. - Плакали ваши денежки. Другой раз не будете спорить!..
      - Достопочтенный лейтенант Мартин, - с преувеличенной учтивостью сказал Вил, - если вы не возражаете, мы, с вашего разрешения, продолжим...
      - Виноват, сэр!
      - Перископ поднять! - РЭБ показал, что в широком диапазоне работают четыре радара: два береговых и два судовых. Вил приказал боцману Эшворту: - Поисковый перископ - на ноль-ноль-ноль. Акустик! Доложить, когда замыкающий минует выходной буй!
      - Прошел, сэр! Они в фарватере!
      На несколько минут на центральном посту стало тихо. Потом постепенно начали нарастать шум винтов и писк ГАСа. Больше всего Норману Вилу хотелось сейчас положить "Огайо" на дно, отключить все, кроме систем жизнеобеспечения, и затаиться за термоклином. Но выход арабского конвоя надо было увидеть - увидеть своими глазами. Он стиснул зубы.
      - Последний прошел, сэр! Держат курс один-девять-ноль, скорость четырнадцать. Разминутся с нами в четырех тысячах ярдов по левому борту.
      - Добро. Перископ поднять! - Шесть секунд наблюдения показали: два эскортных эсминца класса "Джиринг" вели два тихоходных транспорта "Эль-Хамру" и "Мабрук". - Убрать! Старший помощник! Радио в штаб флота! Доложить состав конвоя, курс, скорость, координаты на время обнаружения.
      - Есть, сэр! BRT-1 или ТАКАМО?
      Вил на мгновение задумался. Радиобуй BRT можно было оставить за кормой лодки с тем, чтобы он передал записанную на кассету информацию, дав "Огайо" уйти, хоть и недалеко. Система ТАКАМО позволяет в тысячные доли секунды передать кодированный сигнал на радиосвязной "Локхид-Констеллейшн", барражирующий над западной частью Тихого океана с буксируемой антенной. Норман Вил поднял голову. Пожалуй, это лучше. Шум винтов стихал. Звуки постепенно удалялись, ГАС почти совсем не было слышно.
      - Акустик! Ну, что там конвой?
      - Держат курс один-девять-ноль, скорость четырнадцать, дальность последнего - семь, пеленг два-ноль-ноль.
      - Добро. Старпом, приготовиться к передаче! Только ТАКАМО.
      - Есть, сэр.
      - Боцман, по моему сигналу поднять радиоантенну.
      - Радист готов.
      - Пошла антенна! - Вил махнул Эшворту, и в ту же минуту зажужжал мотор, выдвигая штырь.
      На пульте управления вспыхнула зеленая лампочка, и оператор доложил:
      - Готово, сэр!
      - Передавать! - крикнул в ответ Вил, и почти мгновенно услышал доклад об окончании передачи. - Убрать! Малый вперед! Право руля!
      И в эту минуту акустик Пейн выкрикнул слова, которых как огня боятся подводники:
      - РГАБ! Я взял два пеленга на один-один-ноль и два-два-три, дальность две мили. Похоже на вертолет!
      Вил поглядел на дисплей: две ломаные линии тянулись через середину экрана, а внизу плясали неровные ряды пятнышек, означая, что за лодкой началась охота, и вселяя леденящий страх в сто сорок два сердца. Вил отогнал его, спокойно спросив: