Хроники Дженнака (№1) - Другая половина мира

Со стороны «Сирима» долетел протяжный вопль Ар'Чоги, и полсотни стрел пробуравили воздух. О'Каймор взмахнул своим жезлом. Теперь остроклювая стая вспорхнула с борта «Тофала». На стагарде закричали. Десяток бойцов с тооклями рухнул вниз с рей: кто – на палубу, кто – прямо в море, где мелькали серые тела акул. Прочие стрелки принялись за дело, но после первого же залпа стало ясно, что в этом искусстве мореходам из Накамы далеко до кейтабцев. Три человека на «Тофале» были ранены, один убит, но по большей части стрелы накамцев воткнулись в щиты.

Стагард приближался, и теперь О'Каймор мог легко пересчитать тайонельских воинов. Как он и предполагал, кроме двух десятков на корме, было еще человек тридцать пять на палубе; они построились шеренгами вдоль бортов, готовясь отразить атаку с обеих сторон. Похоже, стрелы не причинили им больших неприятностей: если какая и пробила стальную оковку шебуру, то справиться с дубовой доской под ней уже не смогла.

О'Каймор продолжал разглядывать и считать волчьи хвосты, прикидывая, нет ли среди этих бронированных бойцов светлорожденного. С таким внушительным эскортом вполне мог путешествовать и благородный из Очага Тайонела… Если так, придется его отпустить или везти в Ро'Кавару почетным пленником… Все-таки божественная кровь! Выпустишь ее из жил, разнесутся вести о сем деянии по всему Ринкасу, и корабли Коатля, Арсоланы и Одиссара начнут охотиться за бедным старым О'Каймором, разбойником и святотатцем! Еще и в Ро'Кавару пожалуют с целым флотом…

Нет, тидам не мог поднять руку на человека светлой крови! И дело заключалось не в боязни неотвратимого возмездия Великих Очагов и даже не в страхе перед богами, которых, впрочем, он чтил не меньше исконно кейтабского демона Паннар-Са, Морского Старца. Прожив полвека и повидав многое, О'Кеймор полагал себя человеком зрелым и опытным. О годах его напоминали и морщины на лбу и в уголках глаз, и ломота в костях, донимавшая в сезон дождей, и пальцы, которые вязали узлы и держали клинок уже не так ловко, как в юности. Что ж, за все надо платить и особенно за то, что становишься умнее! Будучи истинным кейтабцем, он понимал это.

Но светлорожденные!.. Они жили долго, больше ста лет, как подобает потомкам богов, и, как говорили, до последних дней своих оставались молодыми. Сколь обширный опыт могли они приобрести! Сколь великую мудрость и знание жизни! Это внушало уважение и повергало в трепет… Нет, О'Каймор, пират и торговец, видевший больше смертей, чем листьев на вековой акации, никогда не поднял бы руку на отпрыска Шестерых! Пожалуй, на такое способен лишь дикарь-ублюдок вроде Хомды, который поклоняется то ли Отцу Медведю, то ли Брату Волку, то ли Сестрице Змее… Кстати, надо приглядеть за ним, решил тидам, как бы не зарезал благородного второпях. Разумеется, коль на стагарде и есть кто из Великого Дома Тайонела, не будет такой человек обнажать чель в бою с разбойниками… да и челя-то у него, пожалуй, нет… Зачем ему чель или топор? Кто рискнет его тронуть? Кому голова не дорога? Кто захочет навлечь на себя проклятие? Не кейтабцы, нет… все они – правоверные кинара, хоть и не забывают старого осьминога Паннар-Са… А за Хомдой надо присмотреть… надо…

Не успел борт стагарда придвинуться совсем близко, как тидам, призвав трех своих телохранителей, повелел им – псам, отродьям псов! – глядеть, не попадется ли на судне человек со светлой кожей и зелеными глазами. Если сыщется такой, надо его с почетом вывести из драки, а лучше сунуть в безопасное место и переждать, пока все не кончится. О'Каймор хотел добавить, что каждый из трех спасителей получит благословение богов и по серебряному атлийскому чейни в придачу, но тут Торо завопил, что пора пускать жидкий огонь. И в самом деле, кейтабские драммары обошли стагард и двигались теперь параллельным курсом с обеих сторон в сорока локтях – на самой подходящей дистанции, чтобы подпалить тайонельских волков.

О'Каймор взглянул на солнце, прикинул, что до полудня еще остается целое кольцо времени, и грозно рявкнул, подавая команду стрелкам у тумбалов. Две багровых пламенных струи прорезали воздух: одна перечеркнула шеренгу тайонельцев на палубе, вторая ударила по тем, что выстроились на корме. Тут же загрохотали шебуру – Дети Волка избавлялись от них, швыряя в воду или прямо на палубу, ибо огненная жидкость была липкой и превосходно горела и на камне, и на металле, пока не выгорала дотла. К грохоту щитов добавились воинственные крики нападающих, рев раковин-талудов, стук абордажных крючьев и опускаемых мостков, яростное шипение пламени. Весь этот шум, однако, перекрыли жуткие вопли, в которых не осталось ничего человеческого, – видно, нескольким тайонельцам огонь попал на руки или в лицо.

Отряд Хомды ринулся на палубу стагарда, разбросав строй ошеломленных защитников. Теперь уцелевшие бились каждый против троих-четверых, и примерно так же обстояли дела на корме, куда Торо повел гребцов. На «Тофале» оставалось еще тридцать человек с тяжелыми тооклями, которые сейчас неторопливо расстреливали накамских мореходов, сидевших на реях. Впрочем, команда купеческого судна не представляла проблемы: их было всего-то шесть или семь десятков, три полные смены «чаек» при парусах, к тому же накамцы никогда не отличались воинственностью.

Другое дело – бойцы в шарати, с волчьими хвостами на шлемах. Эти и дрались, точно загнанные волки: умело, яростно, не отступая ни на шаг. О'Каймор, пригнувшись за носовым щитом и поощряя своих стрелков громкой руганью, видел, как падают его островитяне – двое-трое за каждого убитого тайонельца. Притом что четверо врагов, обожженных пламенной струей, корчились на палубе, не в силах сопротивляться! Зато остальные – а это еще десяток – рубили полуобнаженных кейтабцев тяжелыми длинными челями-иту и явно не собирались складывать оружие. Вытягивая шею, тидам попытался разглядеть, что творится на другом борту, где атаковали люди Ар'Чоги. Похоже, там схватка шла на мостках и нападающие еще не поднялись на палубу – второй шеренге тайонельцев огня не досталось, так что они сохранили и свои щиты, и строй. И пробиться сквозь них было нелегко!

Да, подумал О'Каймор, если б не жидкий огонь, оба его экипажа могли бы лечь под тайонельскими клинками! Недаром почти все Великие Очаги, громогласно объявляя огненное оружие варварским, втихомолку пытаются выведать состав огненной смеси. А чем лучше перенар атлийцев? Правда, его придумали пять или шесть лет назад и пока что в бою не применяли… Но слухи, слухи!.. Хвала Паннар-Са, что у Кейтаба тоже есть свой секрет, как и у прочих! Ну, если уж говорить о сражениях и войне, то даже у голых пигмеев из Р'Рарды кое-что припасено – страшные яды, что убивают человека быстрее, чем он успевает воззвать к Шестерым. Пожалуй, об этой отраве тидам знал побольше, чем про перенар или рогатых скакунов Мейтассы, ибо Великие Очаги охраняли свои тайны не в пример более ревностно, чем дикари, обитавшие в непроходимой джассе по берегам Матери Вод.

Мореходы, последние остатки команды стагарда, жались к мачтам, пытаясь спастись от стрел; тайонельцы с прежним рвением орудовали тяжелыми клинками. Им приходилось нелегко, но группа на корме успешно оборонялась, а те, что дрались с людьми Ар'Чоги, даже потеснили нападавших. Однако их было слишком мало, и кейтабцы, воодушевленные мыслью о богатой добыче, наседали с упорством оголодавших акул. Наконец Хомда, взревев, всадил лезвия своей секиры в грудь одного из Детей Волка и отшвырнул концом древка другого; в прорыв за ним ринулось полтора десятка бойцов с кривыми клинками, ударив в тыл второй тайонельской шеренги. Сквозь толпу мечущихся на палубе фигур О'Каймор разглядел, как несколько врагов в сверкающих шарати свалились в воду – разумеется, они либо пошли на дно, либо распростились с жизнью в акульих челюстях. Хомда, испуская оглушительные боевые кличи, повел свой отряд на корму, а люди с «Сирима» взошли наконец на палубу стагарда. Два «каймана», поймавших «морского быка» клыками железных крючьев, одолевали; от борта до борта струилась кровь, звенели клинки, и яростный вой кейтабцев заглушал стоны умирающих.

Через три четверти кольца после начала атаки тидам О'Каймор ступил на борт захваченного корабля. Тут уже никто не сопротивлялся. Палуба была завалена мертвыми телами, несколько трупов свисали с рей, кучку же оставшихся в живых накамцев победители согнали к передней мачте, окружив частоколом дротиков. Что до тайонельских воинов, то их порубили всех, и сейчас люди тидама сдирали с них панцири, снимали шлемы и выкручивали из закостеневших пальцев оружие – эти клинки и доспехи из отличной стали в южных землях ценились весьма высоко. Взглянув на Торо, О'Каймор заметил, что его помощник с десятком дюжих парней уже направляется к трапу, ведущему в трюмы. Сейчас наступал самый интересный и захватывающий момент – предстояло определить, сколь ценную добычу выловили они из морских волн.

К тидаму, припадая на левую ногу, подошел Ар'Чога, усталый и покрытый потом, за ним широко шагал Хомда. На груди его багровела царапина от тайонельского клинка, протянувшаяся от плеча наискосок вниз. Казалось, что красный дротик перечеркнул татуированных зеленых змей, прикончив из них добрую половину. Но сам Хомда чувствовал себя прекрасно и скалился во весь рот.

– Мой убивать тайонел в лесу, теперь резать на море, – сообщил он. – Убивать три, четыре… больше! – Со счетом у северянина дела обстояли неважно, и он, растопырив пальцы, потряс кистью перед лицом О'Каймора.

– Убери лапы, змеиный выкормыш, – буркнул тидам и повернулся к Ар'Чоге. Тот, в отличие от дикаря, выглядел озабоченным.

– Недешево нам досталась эта посудина, клянусь веслом и парусом! – Ак'тидам «Сирима» окинул палубу мрачным взглядом. – Я потерял человек сорок… сорок отличных гребцов и стрелков… Надеюсь, добыча окупит наши труды.

О'Каймор повел плотными плечами и нахмурился: в его экипаже убитых было не меньше. Эти тайонельцы дрались, как голодные волки над тушей быка!

– Скоро узнаем, – пробормотал он. – Торо с парнями пошел вниз.

Хомда хлопнул по мускулистой груди и принялся размазывать кровь. Змеи его из зеленых сделались бурыми, багровая влага покрыла ожерелье, собираясь каплями на кончиках медвежьих когтей.

– Добыча! – рявкнул дикарь, ткнув своей секирой в груду тайонельских панцирей. – Вот добыча! Хорошее железо! Дорогое!

– И приметное, – добавил Ар'Чога, неодобрительно оглядывая чеканные волчьи головы, украшавшие доспехи. – Продашь полсотни таких железок, и всюду пойдет молва, что мы пощипали Великий Очаг Тайонела… Нет, такие слухи нам ни к чему!

Тидам скосил глаза вниз, на собственный нагрудник, где сверкающим перламутром была выложена пальма под изогнувшейся волной, и хмыкнул, затем перевел взгляд на тайонельские доспехи. Каждый с вампой – в самом деле приметная штука… Он не любил оставлять следов, тем более что океан, великий могильщик, всегда был рядом. Однако расстаться с отличным товаром… с доспехами, тянувшими по две сотни сатлов каждый… Это было выше его сил!

– Может, сплавить их куда подальше… – в раздумье произнес О'Каймор. – Скажем, в Сиркул или в Сеннам…

Тут тидама прервали – явились трое воинов и доложили, что в кормовой надстройке и внизу нет ни единой живой души, а среди мертвых тайонельцев потомков богов с зелеными глазами и светлой кожей не обнаружено. О'Каймор с облегчением перевел дух, но тут из палубного люка возникла приземистая фигура помощника, озиравшегося по сторонам с самым угрюмым видом.

– Обычный груз, мой кьо, – отрапортовал Торо, приблизившись. – Не понимаю, к чему такая охрана… В носовом трюме – воск, горшки с медом и целебным медвежьим жиром, шкуры, немного пушнины. Кормовой вообще пуст! Там, видно, спали эти… – Он кивнул в сторону мертвых тайонельцев. – Висят гамаки, еще вода в бочках, жратва, сундучок с серебром да какая-то забавная лодка, без весел и мачты… Вот не повезло, клянусь щупальцами Паннар-Са! За такую мелочь порублена чуть ли не сотня наших!

Не обращая внимания на сразу помрачневшее лицо Ар'Чоги, тидам потянул из-за пояса зрительную трубу, почесал острым краем затылок. Глаза его потемнели, ноздри широкого носа хищно зашевелились.

– Сундук, говоришь? С серебром? Сколько?

Тайонельские монеты назывались кео, или ке-о-кук, что на языке северян значило: «тот, кто странствует всюду». Они весили почти вдвое больше, чем одиссарские и атлийские чейни и могли оказаться неплохой добычей. О'Каймор не сомневался, что Торо уже прикинул и количество, и качество тайонельского серебра. Глаз у него был один, зато зоркости неимоверной, когда дело касалось монет, нефрита, яшмы или дорогих перьев, раковин и шкур.

– Если пересчитать в сатлы, будет около пятисот, – буркнул помощник. – Мелочь при наших потерях…

– А лодка? Что за лодка?

– Небольшая, и похоже, что вырезана из цельного ясеневого ствола. Я велел вытащить ее на палубу. На ней вроде бы тоже серебро по бортам и резьба… Может, ценная вещь…

Когда лодочку подняли наверх, О'Каймор с первого взгляда догадался, что вещь и в самом деле ценная. Перед ним был погребальный челн, вырезанный из светлого ясеня, в каких вожди Тайонела хоронят своих усопших. Верили они, что в такой маленькой ладье покойный светлыми потоками поплывет в Чак Мооль, избежав мучительной дороги по раскаленным углям и дебрям, полным злых демонов-тени и ядовитых змей, поэтому каждого знатного тайонельца отправляли в последний путь по рекам, что несли свои воды в огромные ясные озера. Видно, вождь, для которого предназначался этот челн, был не из последних в Очаге Тайонела, ибо борта лодочки сверху украшали серебряные пластины, нос – резная волчья голова с разинутой пастью, а на дне лежали ковер из перьев белого сокола-хасса и богатое покрывало зеленой шерсти, на нем серебряной нитью был выткан божественный лик Тайонела.

О'Каймор, то задумчиво постукивая своей трубой по ладони, то почесывая в затылке, осмотрел челн. Люди его уже вовсю трудились, перетаскивая на драммары связки бобров, куниц и соболей, кипы отлично выделанных волчьих и медвежьих шкур, желтые круги воска, тяжеленные горшки с медом и жиром. Медвежий жир, из которого приготовляли бальзамы и снадобья, ценился не меньше хорошей пушнины, и тидам мельком подумал, что добыча не так уж мала. Тысяч на десять сатлов, пожалуй, если не на все пятнадцать… Однако это добро никак не оправдывало столь большого отряда охранников, да еще из числа людей тайонельского сагамора! Нет, все дело в челне, решил тидам, и кликнул Торо:

– Эй, одноглазый! Седрам с этой лохани цел?

– Живой, мой кьо. Там, у мачты… ждет, когда его отправят к акулам.

– Пусть Хомда притащит его сюда.

Через пять вздохов северянин швырнул к ногам О'Каймора тощего накамца с округлившимися от ужаса глазами. Этого человека, как и прочих из команды стагарда, можно было считать мертвецом: О'Каймор никогда не брал пленных. Что делать с мулуками, пленниками, взятыми в бою? Это было проблемой в любой из земель Эйпонны, кроме дикой Р'Рарды, где их просто съедали. Мулук не рассматривался как полноценный работник, да и сама идея обращения человека в подневольную скотину была чужда исповедовавшим кинара. И потому мулука либо убивали, либо усыновляли в племя, либо отпускали – за выкуп или из милости. Но О'Каймор никого не оставлял в живых и не брал выкупа. К чему рисковать? Слухи, молва, сплетни… где и сколько взято, какие суда сожжены, какие пущены на дно… сколько народу переселилось в Великую Пустоту… Нет, таких разговоров он не любил и старался не оставлять следов, которые могли повредить второй его ипостаси – мирного торговца и благородного владетеля надела Чью-Та. Тем не менее его знали – и боялись.

Вот и сейчас накамский кормчий со страхом уставился на герб, сиявший на доспехе тидама. Он уже понял, в чьих руках очутился, и не рассчитывал на пощаду.

– Ну, блевотина Паннар-Са, – произнес О'Каймор, склонившись над бледным накамцем, – можешь выбирать между легкой смертью и смертью потяжелее. Либо тебе перережут глотку – быстро и без мук, либо подвесят на канате у самой воды… И знаешь, что тогда будет?

Кормчий судорожно вздохнул – акулы в прибрежных водах отличались редкостной свирепостью.

– Так что ты выбираешь – веревку или топор вон того парня? – Тидам покосился в сторону Хомды.

– Топор, мой милостивый кьо… – пробормотал накамец.

– Хм, топор… топор нужно еще заслужить. – О'Каймор выпрямился и уставил на кормчего свою трубу. – Ты ответишь на мои вопросы, падаль, тогда будет топор. Иначе… – Он ударил трубой по свисавшему с реи канату.

– Что хочет знать господин? – с обреченным видом шепнул накамец.

– Для чего эта лодка? – Теперь труба О'Каймора опустилась на борт ладьи.

– Это погребальный челн, милостивый кьо… В таких хоронят больших людей из Тайонела, благородных сахемов…

– Правильно, – кивнул тидам, – я вижу, ты не врешь. Ну, и зачем ты тащил его в Одиссар? Ведь твоя посудина направлялась в Одиссар, верно?

– В Хайан, – уточнил накамец. – Мы везли товары… совсем немного… и отряд воинов сагамора, Ахау Севера…

– Зачем их послали?

– За телом… за телом светлорожденного Эйчида, потомка Тайонельского Очага… – Кормчий внезапно всхлипнул.

– Ты так любил этого Эйчида, что теперь плачешь по нему? – О'Каймор удивленно поднял брови.

– Нет, господин. Мне нет дела до Эйчида, чье тело уже в руках бальзамировщиков… Плачу же я о своей судьбе, о людях, что пошли со мной, о детях и женах, что остались в Накаме…

Тидам внезапно смягчился. Пожалуй, стоит подбодрить этого ублюдка, подумал он, ибо здесь, в море, нет ах-кина, ни Странствующего, ни Принявшего Обет, который мог бы утешить человека перед смертью надлежащими песнопениями и словами.

– Все мы – мошкара, колеблемая дыханием Мейтассы, – произнес О'Каймор с сочувствием. – Сегодня тебе не повезло, седрам, и скоро ступишь ты на тропу, ведущую в Чак Мооль… Но как знать! Дожив до старости, ты мог бы мучиться от всяких гнусных недугов, от ломоты в костях и болей в животе… А сегодня ты примешь смерть легкую и быструю, я обещаю. Говори!

– Мореходы не доживают до старости, ты это знаешь, милостивый кьо, – произнес накамец с тоскливой улыбкой. – Но, может, ты и прав… Смерть от топора легче, чем в воде…

– Тогда заслужи ее! Что делал этот Эйчид в Хайане? Кто его убил? Говори!

– Молодой сахем отправился к Владыке Юга, чтобы встретиться в бою с его сыном Дженнаком, как то положено среди светлорожденных. Ему не повезло…

– Хмм… Видно, он был плохим воином?

– Клянусь Тайонелом, нет! Из лучших в северных землях! Говорят, был он крепок, как дуб, и стремителен, как лесная кошка, хитер и ловок в воинском деле… Но Дженнак победил его, и теперь он – наследник Очага Одисса, а у нашего сагамора стало одним сыном меньше. Пришло для него время собирать черные перья… да и для меня тоже…

– Кажется, этот Дженнак отбрасывает длинную тень… – задумчиво пробормотал О'Каймор, не слушая причитаний кормчего. Ему чудилось, что он уже слышал про младшего сына одиссарского ахау, что было совсем неудивительно: от Хайана до Ро'Кавары насчитывалось два соколиных полета – ничтожное расстояние для людской молвы и быстрого судна. Корабли меж этими двумя портами ходили часто, и сам он не раз торговал в одиссарских землях, в отведенных для кейтабцев местах. Торговал, но не грабил: у сагамора Джеданны было сильное войско, быстрые галеры и метатели-ачи, снаряды коих пробивали любой доспех.

Склонившись к накамцу, О'Каймор потряс его за плечо.

– Когда из Одиссара в Тайонел пришла весть о смерти вашего сахема?

– Пять дней назад… передали барабанным боем… и мы почти сразу отправились в путь… за телом Эйчида…

Тидам выпрямился и кивнул Хомде.

– Прикончи его. Без мучений! И всех остальных тоже.

Не слушая воплей накамских моряков, он уставился на погребальный челн, размышляя об удивительных обычаях светлорожденных, чьи сыновья, достигнув зрелости, должны были доказывать свое право на жизнь в смертельном поединке. О'Каймору, человеку трезвого ума и практического склада, подобная традиция казалась нелепой, однако он подозревал, что возникла она не на пустом месте. Он кое-что знал о людях со светлой кровью, но немногое – то, что было записано в трех первых Книгах Чилам Баль, и то, о чем рассказывали Странствующие ах-кины, из коих треть или половина наверняка были поддельными – одиссарскими, арсоланскими или атлийскими шпионами. Он же был кейтабцем, а в большинстве эйпоннских Уделов кейтабцев не слишком жаловали, в силу чего Морское Содружество из века в век оставалось в странной позиции – не то седьмая из великих держав, не то временное объединение купцов-разбойников, самовольно присвоивших себе благородные титулы. Но в одном вопросе существовала полная определенность: никто из Шестерых не ступал на кейтабские острова и в жилах их властителей не текло ни капли божественной крови. По этой ли причине или потому, что кейтабцы издревле являлись пиратами и грабителями, им не доверяли. Кроме Рениги, ни в одном из портовых городов Ринкаса и Бескрайних Вод не имелось кейтабских кварталов и постоянных поселений.

К тому же, хотя Морское Содружество торговало со всеми странами и землями, исключая Мейтассу, не имевшую выхода к океану, Острова всегда оставались как бы сами по себе – слишком сильные, чтобы их можно было захватить, и слишком слабые, чтобы их военная мощь представляла серьезную угрозу для Великих Очагов Эйпонны. Но, как не раз отмечал О'Каймор, плававший и в Арсолану, и в Коатль, и в Одиссар, и в далекий Сеннам, людям во всех этих державах тоже не слишком многое было известно об обычаях светлорожденных, что правили ими по воле Шестерых; далеко не всякий даже видел своих владык. Мог ли он, подозрительный чужеземец, не то купец-чиквара, не то разбойник, знать большее? Вот если б на захваченном стагарде оказался благородный тайонелец, попавший к нему в плен… в почетный плен, разумеется… вот тогда бы они поговорили… Или потомок богов не пожелал бы толковать с кейтабским пиратом?

Раскурив новую шаллу, О'Каймор решил: все-таки хорошо, что на стагарде не было никого из Дома Тайонела. Разумеется, он не отказался бы взглянуть на зеленоглазого отпрыска божественного корня, но сколь часто любопытство не доводит до добра! Ну, по крайней мере он избавлен от нелегких проблем – сохранить ли жизнь пленнику или тайну расправы с накамским судном… Нет, хвала Шестерым, что на этой посудине оказались самые обычные люди, каких не жаль переправить в Великую Пустоту!

Он кликнул помощника и распорядился содрать с челна серебряные пластины. Они тянули весом на девятьсот или тысячу одиссарских чейни и, разумеется, куда больше пригодились бы живому О'Каймору, тидаму из Ро'Кавары, чем мертвому Эйчиду, сахему-неудачнику Тайонельского Очага. Весь груз – меха, горшки и воск – уже перебросили на драммары, и «Сирим», повинуясь командам Ар'Чоги, отправился к востоку, в открытое море. «Тофал» развернулся следом и, отойдя на полсотни локтей от стагарда, залил его палубу жидким огнем.

* * *

О'Спада, тидам-сагамор Ро'Кавары, города Морских Врат, древний, горбатый, высохший, словно панцирь краба, скрестив ноги, сидел на циновке из тростника шотор. В неофициальной иерархии Островов и прочих кейтабских территорий он считался третьим человеком, хотя, когда дело доходило до флотилий, кораблей, удачных набегов и не менее удачной торговли, он по праву был первым. Номинально выше него стояли властители Сиркула и Т'Рениги – обширных государств на материке, бывших колоний Морского Содружества. Но Сиркул не имел выхода к морю и являлся горной страной – знать ее еще помнила о своем кровном родстве с кланами Гайяды, но основное население – полудикие горцы – относилось к арсоланским племенам. По большей части эти сухощавые бронзовокожие люди почитали различных демонов, называвшихся «тене», тогда как поклонение Шестерым было привилегией сиркульского тидам-сагамора и его вельмож.

Что касается Т'Рениги – или Рениги, как ее чаще называли, – обширных территорий, протянувшихся по южному берегу Ринкаса и дальше, до самого устья Матери Вод, величайшей реки Нижней Эйпонны, то потомков заселивших ее некогда кейтабцев уже не стоило считать мореплавателями или тем более авантюристами, способными плавать к неведомым берегам, торговать или отправляться в набеги. Мягкий климат и щедрая почва способствовали земледелию, а горы – рудным разработкам. В результате Ренига являлась теперь крупнейшим поставщиком бобов какао, курительных листьев и драгоценных камней. И хоть в этой стране были торговый флот и боевые корабли, ее властитель, разумеется, не мог тягаться с О'Спадой в морских делах!

Имелось еще пять тидам-сагаморов, обитавших на Островах, и целая сотня вождей помельче, но ни один из них не владел такой обширной землей, как восточная Кайба, ни один не мог похвастать таким великолепным городом, как Ро'Кавара, ни у одного из них не было такого сильного флота, таких превосходных кораблей и отличных мореходов!

Мигнув морщинистыми веками, старый ахау оторвал взгляд от шумной городской суеты и уставился на большую книгу, сверкавшую лакированным деревянным переплетом у левого его колена, затем перевел взгляд на лицо О'Каймора. Они сидели на открытой террасе дворца, возведенного по майясскому обычаю на искусственном холме-теокалли и высившегося над всей Ро'Каварой. Под ними убегали к морю узкие кривые улочки, толпились хижины, крытые пальмовыми листьями, пятнами ярких тканей пестрели маленькие площади и огромные базары, забитые повозками, тентами, навесами, торговыми рядами, харчевнями, приютами для странников и иноземных купцов-чиквара, лавками и мастерскими. Казалось, вся Ро'Кавара непрерывно и радостно празднует что-то или летит, гремит, звенит в круговращении вечной ярмарки, но весь ее пышный многолюдный коловорот, стекавший к побережью, замирал у стены из плотно посаженных пальм, переплетенных колючей лианой. Эта живая ограда отделяла гавань. За ней тоже хватало народа, но там царил полный порядок: у пирсов покачивались стремительные драммары, некоторые корабли были вытащены на песок, вдоль них прохаживались воины с тооклями, а подпиравшие пальмовую стену массивные коробки складов, возведенных из известняка, тянулись к востоку и западу бесконечной чередой, огибая бухту. Внешний ее рейд тоже был полон: там торчали мачты двух сотен судов и морских плотов, приплывших с Гайяды, Йамейна, Пайэрта, архипелагов Иантола или Байгима, из Юкаты, Т'Рениги, Коатля, Арсоланы, Одиссара и десятка других стран, больших и малых, известных и никому неведомых. Воистину город Морских Врат был местом, где пересекалась тысяча путей! И, хвала Шестерым, это приносило неплохие доходы!

Никак не меньшие, чем от разбоев и грабежей, подумал О'Спада, изучая дубленую физиономию своего тидама. Впрочем, время грабежей подходило к концу, и он, невзирая на преклонный возраст, ломоту в костях и частые сердцебиения, от которых уже не помогали никакие майясские снадобья и бальзамы, понимал это лучше всех. В Великих Очагах, чьи земли тянулись по берегам Ринкаса, строили гавани, защищенные каменными стенами, возводили крепости-тулумы, прокладывали сакбе на высоких насыпях, вооружали воинов железными челями, самострелами и дальнобойными тумбалами. Атлийцы же, мрачный и искусный во многих ремеслах Народ Секиры, придумали совсем дивное: огненный порошок перенар и мешки из провощенного шелка этова, что надувались теплым воздухом и могли летать! Снизу к ним привязывали корзины и длинный сизалевый канат, и с такого наблюдательного поста можно было следить за морем и побережьем на расстоянии дня пути. Внезапно не подберешься, нет! А еще ходили слухи, что среди ах-кинов, слуг Шестерых, есть такие, что умеют изменять внешность и даже слышать и видеть из дальнего далека, предугадывая любые намерения супротив своих владык. Их было очень немного, но люди эти казались старому О'Спаде страшнее гнева Коатля! Настоящие демоны – не то что лазутчики с материка, которых в Ро'Каваре знали чуть ли не поименно!

Да, меняются времена… Голова О'Спады склонилась к плечу, взгляд снова скользнул к городским улицам, но теперь это зрелище не принесло ему никакого удовольствия. Обширна Ро'Кавара, богата, думал он, потирая горб скрюченными пальцами, но сколько народу – и в городе, и вокруг! Гудят, роятся, подобно осам в гнезде… Скоро ни земли им не хватит в Кайбе, ни жилищ, ни пищи, ни ткани для одежд, ни добычи в морях…

Вздохнув, старый властитель опустил руку и кивнул О'Каймору.

– Ну, говори, тидам.

– Пустили ко дну накамский стагард, кьо О'Спада… в спокойных местах, в порубежье Одиссара и Тайонела. – Прочистив горло, тидам вытащил из-за пояса бумажный свиток и, заглядывая в него, принялся перечислять: – Взяли полторы сотни кругов воска – общим весом в пять быков… сотню больших горшков с медом, полсотни – с целебным жиром… четыреста двадцать шкур – медвежьих и волчьих… соболиных – шестьдесят, все – хорошего качества… бобровых…

О'Спада махнул рукой и скривился – в пояснице стреляло, тощие же колени казались двумя свинцовыми шарами.

– Сколько всего, сын черепахи?

– По ценам Ро'Кавары – шестнадцать тысяч шестьсот за весь груз, ахау. – О'Каймор сверился с цифрами в конце списка. – Кьо Сераир готов взять шкуры и меха – для Коатля, я полагаю, а Ганло уже трясет пачками сатлов, хочет откупить все остальное.

– Хорошо. Пятую часть, как всегда, сдашь в казну, остальное – тебе и твоим людям. Есть убытки?

Тидам осторожно откашлялся.

– У тебя никаких, досточтимый кьо, ибо корабли не пострадали. У меня… Ну, у меня есть кое-какие потери… убитых – семьдесят два да раненых почти столько же…

– Хей-хо! – Рука О'Спады вновь потянулась к горбу; спина его и поясница мучительно ныли, но за много лет он притерпелся к страданиям. – Хей-хо, тидам! Боюсь, всей твоей доли не хватит, чтобы рассчитаться с вдовами погибших… Что-то ты стал дешево ценить своих людей – по двести сатлов за голову!

– Видишь ли, мой ахау, этот стагард вез целый отряд тайонельских воинов – лучших, из людей самого светлорожденного Харада.

– А! Значит, кроме паршивых шкур и вонючего жира, там нашлось еще что-то ценное? – В выцветших глазках О'Спады мелькнуло любопытство.

– Погребальный челн Эйчида, младшего сына Харада. – Тидам ухмыльнулся. – Благородному сахему не повезло – он отправился в Одиссар, и там его сразил другой благородный сахем, из отпрысков Джеданны.