Идея с Эйфелевой башней принадлежала Ожиду. Обсуждая детали шантажа, он говорил, что даже хорошо организованная банда вряд ли могла, прикончив кого-то на верхней террасе Эйфелевой башни, беспрепятственно скрыться. Путь для бегства был слишком длинным, слишком сложным.
      - Хорошо, - сказал Де Брюн, - в семь часов я буду в ресторане. Но названную вами сумму я расцениваю как шутку.
      Он проводил Леору до порога, идя чуть впереди, и открыл перед ней дверь как перед настоящей светской дамой.
      На лестничной площадке Леора едва не разрыдалась, так велики были ее напряжение и страх.
      Она твердо решила не ходить в ресторан Эйфелевой башни. Леора явственно представила себе, как ее выбрасывают из окна, как она летит с огромной высоты, почти физически ощутила удар, с которым мать-земля принимает ее в свои объятья. Нет уж, лучше она будет доить свое новое сокровище, влюбленного часовщика.
      Глупая выходка Леоры заставила Де Брюна серьезно насторожиться. Добрых два часа готовился он вместе с двумя наиболее близкими своими помощниками, разрабатывая план дальнейших действий. Когда Бельфор позвонил Де Брюну, тот уже был на пути в ресторан Эйфелевой башни. Итак, затея Пери грозила провалиться. Он искусно разложил приманку, но что толку, если акулы, на которых он охотился, поплыли в другую сторону.
      24
      Получая от дедушки ежемесячно на карманные расходы немалую сумму, Ирэн легко могла позволить себе снимать комнату у своей приятельницы, одинокой женщины, пользовавшейся в Диезе репутацией набожной и высоконравственной особы. В то время как телохранитель девушки, уверенный, что она за чашечкой кофе перенимает у почтенной дамы искусство вышивки, поджидал на улице, Ирэн предавалась с Ламбером любви в постели благочестивой мадам Женвуа.
      В его обществе Ирэн была обыкновенной ласковой и нежной девушкой, однако он видел, как уже портится ее характер. Сознание того, что в скором времени она станет самой богатой женщиной Франции и у нее не будет неисполнимых желаний, определяло ее поведение. Если ей что-то не нравилось, она заявляла об этом так же резко, как и ее дедушка, яростно ненавидевший людей. Будучи не права, она продолжала настаивать на своем до тех пор, пока ее воля не исполнялась. Язвительными насмешками Ламбер старался подавить у нее приступы себялюбия, и чаще всего это ему удавалось.
      Когда мадам Женвуа позвонила Ирэн по телефону в интернат и спросила, не желает ли она на минуточку заглянуть к ней, девушка, зная о ком идет речь, тотчас согласилась. Однако у мадам Женвуа она повела себя так, будто неожиданный визит Ламбера не обрадовал, а, скорее, раздосадовал ее. Она начала выговаривать ему, что он мог хотя бы за день предупредить мадам Женвуа, что директриса и без того недовольна ее отлучками и что не следует забывать об охраннике, которого Де Брюн приставил к ней.
      - Так что тебе от меня нужно? - раздраженно спросила она. - Не для того же ты меня вытащил сюда, чтобы тоскливо смотреть мне в глаза?
      - Нет, мое сокровище, я вполне могу обойтись без этого, - ответил Ламбер. - Порой, от нечего делать, я спрашиваю себя, что бы из тебя вышло, не будь у твоего дедушки миллионов?
      - Я сумела бы заработать себе на жизнь, - фыркнула Ирэн.
      - Безусловно. Но как? По-моему, твоих способностей недостаточно даже для должности уборщицы. Сядь, мне нужно с тобой поговорить, и поговорить серьезно.
      Ирэн продолжала упрямо стоять.
      - Сядь, я тебе сказал, я не могу разговаривать с человеком, когда он смотрит на меня ноздрями, - резко бросил он.
      Она знала, сейчас ей следует уступить, иначе все плохо кончится. Вот когда у нее будет огромное состояние, Ламбер станет как шелковый. Итак, она повиновалась и, надув губы, присела на краешек кровати. Он заходил по комнате взад и вперед. Не обращая на нее внимания, точно разговаривая сам с собой, произнес:
      - Время пришло... Мы заманим этого подлеца в волчью яму, и, упав туда, он сломает себе шею. Это так же верно, как то что на небе нет никакого Бога. Важно одно: твой дорогой дедуля не должен простирать над ним свою всесильную длань и ограждать его от земного суда. И дабы он этого не сделал, ты должна постараться.
      - Мы уже говорили об этом, Аристид, - с трудом сохраняя спокойствие, сказала Ирэн. - Я уже объясняла тебе, почему нецелесообразно разговаривать с дедушкой на эту тему. _Т_ы_ не понял меня тогда, не хочешь понять и сейчас...
      - Ближе к делу.
      - Ты же знаешь, я, вопреки здравому смыслу, намекнула дедушке, что от Де Брюна надо избавиться, и ты знаешь, как он отреагировал.
      - На этот раз ты поговоришь с ним без всяких намеков, твердо и ясно, скажешь ему, он будет величайшим мошенником, если защитит Де Брюна. При одной мысли о том, что его ожидает за это после смерти, у него уже сейчас задница покроется чирьями. Я выразился достаточно понятно?
      
      Послушай, Аристид, если ты и дальше будешь так разговаривать со мной, боюсь, мы ни о чем не договоримся, - решительно сказала она, хотя голос ее заметно дрожал.
      Он сел на кровать добродетельной мадам Женвуа, и вдруг у него возникло такое сильное желание к Ирэн, что ему пришлось собрать всю свою волю, чтобы подавить страсть. Возможно поэтому он нарочито суровым голосом спросил:
      - Следовательно, ты не хочешь нам помочь?
      Она отодвинулась от него.
      - Не хочу.
      - Ладно, пусть тогда этот парень доводит до самоубийства либо до сумасшедшего дома тысячи и тысячи людей, ты тут не при чем, не так ли?
      На ее лице выразилось страдание.
      - Ты же знаешь, это не так. Но дедушка не станет меня слушать, и совершенно бессмысленно гневить его без всякой надежды на успех.
      - И, возможно, лишиться миллиончиков, выжатых им из человеческой мясорубки, в которой он перемалывает целые армии своими бомбами и гранатами. Ты этого боишься?
      - Итак, ты хочешь, чтобы я отказалась от всего, совершенно от всего. - В их отношениях наступил кризис, которого она всегда со страхом ждала. Аристид! Ты требуешь от меня невозможного и говоришь об этом словно о каком-то пустяке.
      Ламбер насупился.
      - К сожалению, честный, благородный поступок - вовсе не пустяк. И я требую этого от женщины, которую люблю!
      "...которую люблю". Он впервые сказал ей эти слова. Неожиданно она поняла, что полюбила этого неуживчивого, но очень искреннего человека, поняла, что ее жизнь без него была бы пустой и безрадостной, лишенной смысла, несмотря на богатство, роскошь, мужчин, которых она могла бы иметь.
      Ирэн обхватила руками его голову и прижалась губами к его губам.
      Очнувшись, она увидела, что он лежит рядом с ней, прикрыв глаза. Он не спал. По его слегка напряженному лицу блуждала счастливая улыбка.
      Огонь зажигалки, когда Ирэн прикуривала сигарету, вывел его из задумчивости.
      - Послушай, Аристид, - необычайно решительно сказала она. - Я хочу, чтобы ты женился на мне. И денег мы оставим ровно столько, чтобы ни в чем не отказывать себе. Это же разумно.
      - Хорошо, - примирительным тоном сказал он, - об этом мы потом поговорим. Но для меня ты непременно должна сделать одно - помочь разделаться с этим Де Брюном.
      - Но...
      - Ты попытаешься.
      - Это бессмысленно.
      - Хорошо, мы еще вернемся к этому. Вначале ты поговоришь с одной женщиной, с которой я сведу тебя сегодня вечером.
      - Сегодня вечером? Невозможно! И потом, какая женщина?
      - Послушай, Ирэн, я же сказал, что люблю тебя. Сказал не мое сокровище или счастье мое, а - люблю тебя! И я хочу жениться на тебе. А теперь решай, нужно тебе это или нет. Если да, то вставай, одевайся и поехали.
      Ирэн вскочила с кровати и начала одеваться. Через пять минут она была готова.
      - Куда мы едем?
      - В Дам сюр Шмен.
      - Там, кажется, находится психиатрическая клиника, о которой ты рассказывал?
      - Да, сумасшедший дом с довольно занятным главврачом, который сам однажды кончит либо смирительной рубашкой, либо тюрьмой.
      - А что я там должна делать? Кто та женщина?
      - Она была величайшей певицей Франции. От тебя же требуется лишь одно - послушать, какие звуки она извлекает из себя теперь.
      25
      Со времени визита Пери и Ламбера доктора Жюно не покидало беспокойство. В тот вечер, когда был убит Грандель, он сидел в своем рабочем кабинете и тягостно размышлял: даже укол героина не вывел его из депрессии, а вводить еще одну дозу Жюно побаивался. Он и без того слишком часто прибегал к наркотику и теперь уже не мог без него обходиться.
      Внезапно донесшийся из парка крик ужаса заставил его вздрогнуть. Он вскочил и распахнул окно. Медицинская сестра, прижав кулаки ко рту, уставилась на тело, лежавшее поперек дорожки...
      Когда Жюно, тяжело дыша, подошел к ней, он, несмотря на потемки, сразу опознал Гранделя. Без сомнения тот был мертв. Но как он оказался здесь, в парке клиники, кто его убил? На медицинскую сестру, обнаружившую труп Гранделя, Жюно мог положиться. Он попросил ее пока никому ничего не говорить: прежде чем позвонить в полицию, ему необходимо выяснить кое-какие обстоятельства, связанные с этим загадочным убийством. Медицинская сестра молча кивнула и поспешно ушла. Помедлив минуту, Жюно быстро сходил за карманным фонарем и тщательно обыскал труп. Плоские пакетики с героином он нашел сразу, а когда разжал левый кулак Гранделя, обнаружил клочок бумаги с перечнем имен и цифр. Он понял, что это - список перекупщиков, и похолодел от страха, найдя в нем и свое имя.
      По природе слабовольный и трусливый, Жюно от вида покойного антиквара, от размышлений об ужасных - последствиях, которые может иметь предстоящее полицейское расследование, окончательно потерял голову. Полиция давно присматривалась к его клинике, убийство Гранделя даст ей повод обшарить все углы, и, если это произойдет, он, Жюно, погиб.
      Единственный, кто мог дать ему совет, спасти его, был Де Брюн.
      Де Брюн вернулся домой сильно обеспокоенный, поскольку не встретил в ресторане Эйфелевой башни ни Леоры, ни Ламбера. Едва он переступил порог квартиры, позвонил Бельфор и доложил, что прикончил Гранделя в парке клиники Жюно, однако появление медсестры помешало ему обыскать покойника. Только Де Брюн положил трубку, зазвонил другой аппарат, и Жюно, запинаясь, сообщил, кого он нашел в своем парке, подтвердив таким образом слова Бельфора.
      Теперь Де Брюн действовал так, как и предполагал Пери. Четверть часа спустя он уже мчался в своем лимузине по Национальному шоссе к Дам сюр Шмен. Вскоре он стоял вместе с перепуганным Жюно у трупа Гранделя, лежавшего на газоне.
      - Вы уже обыскали его? - спросил доктора Де Брюн и, не получив ответа, добавил: - Мне кажется, при нем кое-что было?
      - Я... я сойду с ума... Господи, если разразится скандал, я погиб! бормотал Жюно.
      Не теряя времени, Де Брюн опустился на колено и быстро, профессионально обыскал труп. Затем поднялся и, вплотную подойдя к Жюно, сухо приказал: - Верните порошок, который вы нашли у него. И список. Ну!
      - Вы имеете в виду... плоские мешочки и бумажку?.. От волнения я совершенно забыл о них, - запинаясь, пролепетал доктор.
      - Хорошо, что вы вообще вспомнили об этом, - оборвал Де Брюн. - Где они?
      - У меня в кармане. Но...
      - Хватит болтать. Давайте их сюда! - И когда мешочки с героином и список перекупщиков перешли в руки Де Брюна, он добавил: - Теперь позвоните в местную полицию и сообщите, что обнаружили в своем парке труп человека. Скажите, что этот человек - торговец антиквариатом, продавал вам иногда кое-какое барахло. И даже если генеральный прокурор пообещает вам Большой крест Почетного легиона, вам ничего не известно о связи Гранделя с торговцами героином. И, разумеется, обо мне ни слова. Ничего не видели, ничего не слышали, ничего не знаете. Итак, остается лишь один вопрос: что нужно было Гранделю от вас? Скажите, что накануне он позвонил вам по поводу срочной консультации. Жаловался, будто у него сдали нервы, замучила бессонница, и он просил на пару недель положить его в клинику для обследования. Таким образом, полиция решит, что Грандель хотел укрыться у вас. Ясно?
      Де Брюн достал пакетик с героином и положил его Гранделю во внутренний карман пиджака. Затем еще раз осветил труп и уже хотел было выключить карманный фонарь, но что-то насторожило его. Он снова опустился на колено рядом с Гранделем, коснулся пальцем височной раны и с искаженным от злобы лицом взглянул на доктора.
      - Вы круглый болван! - прохрипел он и резко выпрямился. - Не заметить, что этот человек уже несколько часов как мертв, что он даже не здесь убит?!
      Де Брюн поспешно сунул руку в карман за пистолетом, но Траше и Фонтано опередили его. Короткая борьба и руки Де Брюна сковали наручники. То же произошло и с доктором Жюно.
      Когда Пери вышел из-за кустов, с силой выпуская воздух через ноздри, что свидетельствовало о его глубоком удовлетворении удачно проведенной операцией, и приказал снять с кустов и ветвей микрофоны, Де Брюн ничуть не смутился.
      - Эта шутка вам дорого обойдется, Пери, - хладнокровно заметил он.
      Пери сдвинул шляпу на затылок и достал трубку.
      - На этот раз вы крепко сели, Де Брюн, и даже если продадите свою душу дьяволу, то и тогда он не поможет вам. Мне трудно доказать ваше соучастие в убийстве, да я и не буду делать этого. Почему? Полагающееся за это наказание слишком гуманно для вас. Возмездие свершится слишком быстро и не даст такому подлецу, как вы, возможности очистить душу. Но если вас приговорят к пожизненному заключению - а уж я об этом позабочусь, Де Брюн! - у вас будет уйма времени, чтобы поразмыслить над тем, что преступление, совершенное вами по отношению к тысячам людей, неизмеримо хуже убийства. И когда вы, состарившийся, седой и больной, лет через двадцать покинете тюремные стены и Господь Бог, возможно, простит вас, я все же плюну в вашу сторону. Увести!
      - Одну минуту, - спокойно сказал Де Брюн. - Ничего не делайте опрометчиво, Пери. Прежде всего, не спешите информировать прессу. Я задержусь в предварительном заключении не более двадцати четырех часов. Вам известно, от чьего имени я действовал, и вы понимаете, на всякий случай я позаботился о веских доказательствах этих интимных отношений. Техника, с помощью которой вы попытаетесь уличить меня, в наши дни творит чудеса. Но мне не дадут упасть. Упадете вы! Упадете так, что костей не собрать!
      - Немудрено, когда имеешь старые кости! - услышал он позади себя чей-то голос и резко обернулся.
      Это был Ламбер.
      - Даже скорпиона, если его правильно схватить, можно взять в руки. Ты, как и вот этот, - он ткнул покойника носком ботинка, - будешь слезно сожалеть обо всем, не сомневайся. Да, схватить быстро и точно, - в этом заключена великая тайна жизни.
      И Ламбер молниеносно схватил Де Брюна за нос, сжал его, как в тисках, и резко дернул, так что Де Брюн со стоном повалился на землю. Ламбер, как человек простой, мало задумывался о законности, но это была не худшая черта его характера.
      Во всяком случае, после этого Де Брюн замолчал.
      26
      Несколько минут, которые Ирэн провела в комнатке, отделенной от палаты Эреры небольшим зарешеченным окошком, были самыми ужасными в ее жизни.
      Сразу после ареста доктора Жюно его клиника перешла в распоряжение полиции, и Пери достаточно было отдать приказ, чтобы осуществить план Ламбера.
      Когда Ирэн, поддерживаемая под руку молоденькой ассистенткой врача, вышла из смотрового кабинета, Ламбер ожидал ее в коридоре. Он собирался прикурить сигарету, но, увидев ее лицо, передумал.
      - Как ты мог так поступить со мной? - мертвым голосом произнесла, наконец, она. И прежде чем он успел что-либо возразить, Ирэн обхватила голову руками и сквозь рыдания воскликнула: - Если бы я знала, если бы я только знала!..
      Авакасов согбенно сидел в своей молельне, окруженный ликами святых в золотых окладах, перед которыми тускло мерцали красные и фиолетовые лампадки. В этом золотом саркофаге он походил на ожившую мумию. Все, что напоминало о жизни, казалось ему чуждым, ненавистным, отвратительным. "Скоро мне придет конец, - думал он. - Тут уж не помогут никакие облучения, никакая клеточная терапия, и что хорошего я получил от жизни? Деньги, много денег, а что еще? Ирэн? Да, я привязан к ней, она единственный человек, которого я люблю..."
      Телефонный звонок прервал его раздумья, он вздрогнул от ярости. Когда он находился в "золотой комнате", то не разрешал беспокоить себя - только в самых экстренных случаях. За последние десять лет это произошло лишь дважды. Он злобно схватил трубку и что-то пробурчал.
      - Помощник генерального прокурора, - услышал он вкрадчивый голос своего секретаря. - Чрезвычайно важно. Арестован Де Брюн. Господину генеральному прокурору необходимо срочно знать ваше мнение.
      - Пусть приедет. - Авакасов бросил трубку на рычаг, в высшей степени недовольный причиненным ему беспокойством. "Ваше мнение! Де Брюн! Срочно!" Он плюнул.
      Помощник генерального прокурора, еще весьма молодой человек, носивший какую-то аристократическую фамилию, был, как сразу отметил Авакасов, довольно смышлен. Четко и кратко, ничего не скрывая и не преувеличивая, он изложил существо дела.
      Полиция арестовала Де Брюна по обвинению в торговле наркотиками и подстрекательстве к убийству, представив веские доказательства его вины. Де Брюн потребовал немедленно связать его со своим адвокатом, и тот внес предложение освободить под залог своего подзащитного. Очевидно, он намеревался скрыться. Если это предложение будет отклонено, то Де Брюн грозил опубликовать материалы, компрометирующие господина Авакасова. Таково положение дел, и господин генеральный прокурор хотел бы знать мнение господина Авакасова по этому вопросу. Он сожалеет, что не смог явиться лично, поскольку в данное время вызван на экстренное совещание в министерство юстиции.
      - Идиот! - пробурчал старец, и было непонятно, кого он имел в виду, Де Брюна или генерального прокурора. - Сколько стоит ваш материал?
      - Речь идет о голове Де Брюна, поэтому...
      - Ерунда! Если этот Де Брюн хочет сохранить голову, то он должен заткнуться. Так и передайте ему. Залог? Ну что же, если он заплатит, то почему не отпустить его?
      - Есть лица, которые хотят поднять скандал.
      - С ними уже договорились?
      - Они не идут на переговоры.
      Впервые лицо Авакасова ожило, его исказила злоба.
      - Тогда пусть этот кретин Де Брюн берет все на себя.
      - Если дело дойдет до суда, то речь пойдет о его жизни, - настойчиво повторил помощник генерального прокурора. - И он не возьмет всю ответственность на себя. Никогда.
      Тут Авакасов окончательно стряхнул с себя оцепенение. Куда подевалась старческая немощь? Решительно, тремя предложениями, он сформулировал свое мнение:
      - Скажите Де Брюну, что я позабочусь о нем. Генеральному прокурору что завтра в десять утра он должен быть у меня. И если вы, молодой человек, хотите сделать карьеру, то попытайтесь выяснить, у кого Де Брюн хранит свои материалы и сколько они стоят?
      Помощник генерального прокурора понял, что на этом аудиенция закончена. Понял и то, что ему предоставляется редкий шанс. Он низко поклонился и молча покинул убранную золотыми иконами келью. В душе он ликовал.
      Встреча Авакасова с Ирэн протекала бы, вероятно, иначе, знай он о том потрясении, которое она пережила в психиатрической клинике Жюно и от которого все еще не оправилась.
      Авакасов так обрадовался появлению внучки, что даже не заметил ее смущения. Он обнял и прижал ее к себе, жилистой, старческой рукой погладил по волосам. Какое-то теплое чувство охватило Ирэн. В конце концов, кроме Ламбера, дед был единственно близкий ей человек. Он всегда старался добиться и сохранить ее доверие, понять ее мир, проблемы, по глазам угадывал желания. Когда ему удавалось чем-нибудь порадовать ее, он радовался вместе с ней. Делая ее счастливой, он сам становился счастливым, ее счастье было его счастьем.
      - Почему ты не предупредила меня заранее, что приедешь? - воскликнул он. - Я прислал бы за тобой автомобиль.
      - Дедушка, я приехала к тебе по поводу Де Брюна. - Она попыталась придать своему голосу решительность. - Я знаю, что он арестован за дело, которое хуже, чем убийство.
      - Откуда ты это знаешь?
      - Сейчас я все расскажу тебе, по порядку. Только вначале скажу тебе главное: этот Де Брюн, как бы ты к нему не относился, не должен уйти от заслуженного наказания.
      - Дитя мое, тебе не кажется, что ты вмешиваешься в дела, которые следовало бы предоставить мне? - Старческое, недавно приветливое, лицо Авакасова сделалось суровым. - Еще раз спрашиваю, откуда ты знаешь о Де Брюне?
      Ирэн вызывающе взглянула на него.
      - От одного человека, за которого я выйду замуж... если, конечно, ты не будешь возражать. - Последних слов она вовсе не собиралась говорить, это произошло помимо ее воли. - Он известный репортер.
      - Ламбер? - спросил Авакасов.
      - Да, Ламбер, Аристид. Он приехал со мной и ожидает за дверью. Он хотел бы поговорить с тобой.
      - Ирэн! Теперь внимательно выслушай меня. Я никогда не стеснял твоей свободы. Я никогда не придирался к тебе, хотя и не одобрял многих твоих поступков. Я дал понять настоятельнице лицея, что моей внучке позволено все. Она - Авакасова, а это следует понимать так, как если бы она была русской императрицей. То, что ты уже в шестнадцать лет завела себе любовника, заставило, правда, меня призадуматься, но я сказал себе, пусть живет, как ей нравится. Ради чего я тогда зарабатываю сотни миллионов, разве не ради ее свободы? Ты можешь взять все, что тебе заблагорассудится. Но только при одном условии: ты будешь признательна мне, ты никогда не воспротивишься моей воле. Моя воля - единственный для тебя закон, иначе ты должна будешь подчиняться тысяче мелких, глупых правил, которые созданы для тупой, безмозглой, безвольной толпы, чтобы держать ее в повиновении. А теперь выбирай: я прошу тебя не совать свой нос в дело Де Брюна, ему там делать нечего! Так же, как и носу твоего Ламбера. Он поймет это, я поговорю с ним, ради тебя. Если он этого не поймет, если не поймешь этого ты, я отрекусь от тебя! И тогда, Ирэн, для тебя все кончится. Все!
      Поначалу он говорил возбужденно, затем его голос стал спокойным, холодным. Он снова был тем Авакасовым, для которого в этом мире существовали две вещи - деньги и собственная воля. Однако он не учел одного: Ирэн была такой же упрямой, как и он; ведь известно - яблоко от яблони падает недалеко.
      - Не хочу лгать, дедушка, ты всегда хорошо относился ко мне. - Она говорила тиха, но твердо. - Но пришло время, когда я требую от тебя нечто большее, нежели материальные ценности, которыми ты одариваешь меня за беспрекословное подчинение. Этот Де Брюн не уйдет от наказания, иначе...
      - Что иначе?
      - Ты не увидишь меня больше.
      - Ты отдаешь отчет своим словам?
      - Да. Я даже посоветовалась с адвокатом, и он разъяснил мне, почему ты не сможешь полностью лишить меня наследства. Без денег я не останусь. Все, что мне положено, я получу.
      - Итак, ты спекулируешь на том... что я скоро умру?
      - Мы все когда-то умрем, - не отступала Ирэн. - Ты в свои девяносто, вероятно, раньше, чем я в свои восемнадцать.
      - Я... я отрекаюсь от тебя!
      - Ну и что? Я - не одна, а ты один, абсолютно один! - И затем с неожиданно охватившей ее глухой яростью прибавила: - Ради Бога скажи, что вынудило тебя связаться с этим подлецом? Миллионы, которые ты мог заработать на жутких страданиях наркоманов? У тебя мало денег? Ведь при желании ты можешь выложить золотыми пластинами не только свою молельню, но и пирамиду Хеопса. Зачем тебе еще больше этих проклятых денег? Что ты собираешься с ними делать? Ведь в могилу ты не унесешь с собой ни одного франка, слышишь, ни одного су! Ты просто потерял разум! Ты веришь в Бога, постоянно рассуждаешь о Боге, поминаешь Бога. Думал ли ты, как он поступит с тобой, когда ты однажды предстанешь перед ним? Так вот, я была в сумасшедшем доме и видела, каким может быть ад. И если он есть в потустороннем мире, то я на твоем месте билась бы от раскаяния головой об пол до тех пор, пока кровь не застлала бы мне глаза...
      - Замолчи... замолчи... - хрипя, Авакасов схватился за левую сторону груди, лицо стало лиловым.
      - Я хочу смерти этого Де Брюна или... даже ты не переживешь того, что я сделаю. - В эти минуты между Ирэн и Авакасовым было жуткое сходство в выражении лица, манере говорить, поведении.
      - Я... я всех вас переживу, - выдавил из себя старик, тяжело дыша. Деньги делают все... Этот Ламбер... уже завтра может случайно или добровольно уйти из жизни, уже завтра...
      Как будто он только и ждал этих слов, вошел Ламбер. Из соседней комнаты доносились стоны одного из лейб-гвардейцев Авакасова.
      - Ни завтра, ни когда-либо вообще я добровольно не уйду из жизни, я против. Де Брюна вы можете убить в тюремной камере: он, скажем, добровольно повесится на батарее или случайно проглотит яд. Никто не будет допытываться, как он попал в суп. Для вас, досточтимый вождь головорезов, цена этой сделки не превысит ста тысяч франков. Но со мной этот номер не пройдет. Как и Де Брюн, я дорожу своей шеей, только людей, у которых я храню свои материалы, вы не купите, как адвокатов Де Брюна. Мои доверенные, позвольте вам заметить, почтенный князь бомб и король наркотиков, не продаются.
      Авакасов упал в кресло, его дыхание стало прерывистым, глаза остекленели. Он поднял руку, чтобы нажать на звонок, но Ламбер опередил его.
      - Без глупостей. Вы же хотите прожить до ста лет, а это наверняка не произойдет, если дело с Де Брюном мы не уладим по-дружески.
      - Прочь... прочь отсюда! - В голосе старца послышалось клокотание, было ясно, что в любой момент его может хватить удар.
      Это произошло час спустя. Он сохранил рассудок, однако его тело парализовало. Он не мог говорить, лишь невнятно повторял имя Ирэн. Но она не шла.
      Когда Пери вошел вместе со следователем и адвокатом в одиночную камеру, Де Брюн приветствовал его надменной улыбкой, стараясь показать, что чувствует себя в полной безопасности.
      Но уже через несколько минут он сник, его гладкое, пышущее здоровьем лицо приобрело землистый оттенок.
      Адвокат объяснил Де Брюну, что Авакасов отказал ему в поддержке и теперь он, по сути дела, находится в камере смертников. Поручители Де Брюна, адвокаты Робсон и Клобер, которым он доверил документы, компрометирующие Авакасова, после десятиминутных переговоров с коллегией адвокатов миллиардера передали ей все материалы за один миллион двести тысяч франков. Де Брюн понял, что проиграл. Он сел, закурил сигарету и попросил оставить его с Пери наедине.
      - На этот раз вы победили. Но это - пиррова победа, и она обойдется вам дороже, чем вы думаете. Еще одна такая победа и вы погибли, Пери.
      - Я полагаю иначе, - спокойно возразил комиссар. - То, о чем будет сказано на вашем процессе, вызовет не падение какого-то камешка, а - целую лавину.
      - Лавину? Неужели вы верите, что придет день, когда закон коснется таких, как Авакасов? - Де Брюн криво усмехнулся.
      - Нет. - Пери встал. - Я верю, что наступит день и таких Авакасовых вовсе не будет.
      Смеркалось, и жуткая мысль о том, что вскоре он должен будет умереть, впервые заставила Де Брюна содрогнуться.
      27
      Стоял солнечный осенний день, когда на кладбище Ватинкур хоронили Гранделя.
      У свежевырытой могилы, в которую предстояло опустить гроб, собралось семь человек: священник, четверо служащих похоронного бюро, Пери и Ситерн. Священник пришел потому, что этого желала церковь, служащие похоронного бюро - потому, что им заплатили, Пери - по долгу службы. Лишь один Ситерн пришел по собственной воле. Но это решение не имело ничего общего с желанием отдать последние почести покойному. Инспектор искал встречи с Пери.
      Звон погребальных колокольчиков, слова, равнодушно произнесенные священником, скучающие лица служащих похоронного бюро - и гроб с телом покойного исчез в черной земляной дыре, которую зарыли столь поспешно, словно опасались, что в последний момент покойник передумает и воскреснет, дабы свершать новые преступления. Все эти забавные наблюдения не смогли развеять дурного настроения Пери.
      Выйдя из ворот кладбища, Пери и Ситерн завернули в бистро пропустить по рюмочке аперитива.
      - Ну, говори, что привело тебя сюда! - сказал Пери. - Вряд ли ты пожертвовал своим выходным, чтобы проводить в последний путь этого мошенника.
      - Конечно, нет. - Ситерн сунул в рот пилюлю, помогавшую ему при болях в желудке. - Сегодня после обеда я еще раз прокрутил в голове дело Де Брюна. - Он закрыл глаза, будто так ему лучше думалось. - Все началось с Мажене. После этого мы напали на след Табора и решили, что он как-то связан с картиной "Мадонна" Джотто, затем мы вышли на Гранделя и обнаружили другую картину - темноволосую "Мону Лизу" с красной полосой вокруг шеи. Это привело нас к Де Брюну и его банде, по-видимому, одной из крупнейших во Франции... Но мы были бессильны против Де Брюна, пока ему покровительствовал Авакасов. Мы не смогли даже использовать Гранделя как главного свидетеля против Де Брюна, потому что нашли господина антиквара с дыркой в черепе, и он замолчал навсегда. Однако тебе пришла мысль, как все же надеть на Де Брюна наручники, а Ламберу удалось с помощью Ирэн достать Авакасова на недоступных вершинах. В общем, подобные истории происходят не каждый день.
      - Хорошо, - Пери затянулся сигаретой. - Ну, а теперь я хотел бы только узнать, зачем ты мне все это рассказал?
      - Ты не догадываешься? - Ситерн меланхолично покачал головой. - За всем этим мы упустили из виду один вопрос...
      - Но это же чушь! - прервал его Пери. - Кто, если не Грандель, загнал Мажене в гравийный карьер?
      - Вот это - вопрос. - На скулах Ситерна выступили два красных пятна. - Следователь Николо, который в свое время освободил Гранделя, настаивает на том, чтобы Ламбера арестовали по подозрению в предумышленном убийстве Мажене, если тот не откажется от публикации своей серии репортажей об афере с героином.
      - Откуда ты это знаешь?
      - От самого Ламбера. Один из адвокатов Авакасова был у него. - Ситерн сделал паузу. Я знаю, ты симпатизируешь Ламберу, вы - почти друзья.