На портрете, выполненном в манере Джотто, была изображена темноволосая, смуглая женщина. Рассеянно улыбаясь, она безжизненно смотрела на зрителя. На ее левой обнаженной груди виднелось круглое черное родимое пятно, вокруг шеи проходила тонкая красная полоска, которая сразу наводила на мысль о гильотине.
      - Что-то в этой картине не сходится, - пробормотал Пери и, обращаясь к Фонтано, сухо бросил: - Сделай пару снимков этой обезглавленной дамочки. Я пойду к Ситерну, может быть, ему удалось что-нибудь обнаружить в квартире. И поторапливайся, консьержка не собирается ночевать в участке.
      - Жолио задержит ее. Он мастер располагать к себе старых фурий. Если потребуется, он предложит этой карге руку и сердце.
      Ситерн ничего не обнаружил в квартире.
      Менее чем за четверть часа они убрали следы своего посещения и закрыли магазин. Ситерн облегченно вздохнул.
      - Слава Богу! Я уже думал, мы проведем здесь всю ночь.
      Пери усмехнулся.
      - Если тебя прогонят со службы за соучастие в сегодняшней истории, я пристрою тебя продавцом в погребальную контору. При одном взгляде на твою физиономию родственнички купят для незабвенного покойника вместо одного гроба сразу два.
      - Тебе хорошо смеяться.
      - Мне не до смеха. По-моему, мы напали на дело, о котором будут вспоминать и наши внуки. - Затем повернулся к Фонтано и приказал: Немедленно доставь пленку в лабораторию и скажи, что снимки нужны мне сегодня вечером. Привези их мне домой.
      - Но, шеф, - Фонтано сделал несчастное лицо, - уже семь, к тому же сегодня суббота.
      - Разве я утверждаю обратное?
      - Нет. Но...
      - Ты, конечно, задумал разбить сердце какой-нибудь благочестивой девушки? Проведешь время с большей пользой, да и девичье сердце останется целым.
      Они молча проехали бульвар Курсель. Наконец Пери заговорил:
      - Первое, что нам надо установить, картина Джотто - подлинник или копия. В понедельник мы официально допросим Гранделя.
      Фонтано, искусно лавируя в плотном потоке машин, бросил взгляд в зеркало заднего вида и сказал:
      - Может быть, отпечатки его пальцев несколько прояснят дело.
      - Сомневаюсь, что он имеет судимость, - рассеянно отозвался Пери. Тот, кто отсидел, ведет себя иначе, когда у него неожиданно появляется полиция. - И, помолчав немного, прибавил: - Есть что-то фальшивое, что-то абсолютно нелепое в том портрете брюнетки, но не пойму - что.
      Подул холодный ветер, и Пери поднял стекло. Они повернули к площади Этуаль и ехали по авеню Марсо. Сотни машин развозили людей по кабаре, театрам, дискотекам, повсюду вспыхивали яркие огни реклам, на Эйфелевой башне зажглись красные сигнальные лампы. Люди были одеты лучше, чем в будние дни, выглядели веселыми и раскованными.
      - Жду тебя со снимками не позднее восьми, - сказал Пери Фонтано, выходя у своего дома.
      Когда комиссар скрылся в подъезде, молодой инспектор тронул машину с места.
      - Хотел бы я знать, что это на него накатило, - сказал он. - Сначала все шло так хорошо, я думал, он пригласит нас пропустить по стаканчику мартини, и вдруг раз - занавес опущен.
      6
      Пока Пери и его помощники обыскивали антикварный магазин, Грандель обсуждал дела с генеральным директором страховой компании "Меркюр-Франс".
      Это было одно из самых крупных и солидных страховых обществ в Париже. Его правление размещалось на бульваре Оссман, занимая два этажа дома, у главного входа в который висели таблички с названиями фирм, пользовавшихся в деловом мире безупречной репутацией.
      Авторитет и оборот "Меркюр-Франс" резко возросли сразу же после окончания Второй мировой войны, когда старая, дышавшая на ладан фирма слилась с одной американской страховой компанией и новое акционерное общество заключило договор с концерном "Данц", который основал престарелый, ставший уже легендой, миллиардер Авакасов. Концерн поручил "Меркюр-Франс" охрану всех своих предприятий. Этот договор принес компании миллионные прибыли. В короткое время ее руководитель Де Брюн создал на всех заводах, верфях, в портовых пакгаузах, на складах, в административных зданиях концерна отряды военизированной охраны, дисциплине и организованности которых могла позавидовать и Сюртэ. В людях, необходимых Де Брюну для такого дела, после войны недостатка не было.
      Де Брюн, которому было уже за пятьдесят, выглядел выхоленным аристократом, и постороннему человеку никогда не пришло бы в голову, что перед ним субъект, для которого человеческая жизнь стоила не больше, чем оторванная от брюк пуговица.
      С Гранделем он был неизменно любезен, но держался с некоторым превосходством.
      В нескольких словах Грандель сообщил о том, что произошло.
      - ...этому Ламберу что-то известно об Эрере, в этом нет никакого сомнения. И если Пери удастся разыскать Табора, мы окажемся в затруднительном положении.
      - Вы, не мы! - Де Брюн слегка коснулся дужки своих золотых очков. Впрочем, Ламбер, кажется, был ближайшим помощником Мажене?
      - Да, но после несчастного случая...
      - Ах да, этот несчастный случай! Печально, весьма печально. Он ведь был в самом расцвете сил. Но от этого не застрахован никто из нас.
      Грандель облизнул пересохшие губы.
      - Вам нужно разыскать Табора. Он - единственный, кто кое-что знает об Эрере и о другой бабенке, этой дурочке из Шартра. Я вам уже рассказывал о картине. Если теперь Пери или Ламбер разыщут Табора, то мы...
      - Вы, не мы!
      - Ну хорошо, но у вас тоже могут быть неприятности. Этого богомаза надо убрать!
      Де Брюн свел кончики пальцев обеих рук вместе и задумался. Грандель не решался прервать его размышления. Наконец Де Брюн снова поднял на него взгляд.
      - Почему вы сразу не уничтожили этот портрет?
      - Но ведь вы же сами хотели взглянуть на него! - воскликнул Грандель. - Если бы человек, который должен был забрать картину, появился вчера...
      - Хорошо. Я вам верю и без портрета, - прервал его Де Брюн. Остается неясным только один вопрос: откуда вашему Табору стало известно о той давно забытой истории? Я знаю вас как осмотрительного коммерсанта, умеющего хранить секреты, и не в ваших интересах посвящать посторонних в тайны нашего дела. - Де Брюн снял очки и устремил на антиквара холодный, пронизывающий взгляд. - Мне непонятно также, как вы могли оказаться в положении, которое позволяет этому ничтожному копиисту шантажировать вас.
      Грандель пожал плечами.
      - И я не знаю, от кого Табор узнал историю с Эрерой.
      - Вероятно, вы нуждались в деньгах, больших деньгах. Потому и затеяли с этим Табором какое-нибудь мошенничество, обманули его в расчете, а теперь он угрожает вам.
      - Это не так. Я зарабатываю вполне достаточно...
      - Э, бросьте, мой дорогой, вполне достаточно денег только покойнику. Может быть, вы задумали выйти из нашего дела, потому что находите его слишком опасным для себя, особенно после некоторых неприятных происшествий в последнее время. Возможно также, что вы рассчитываете заработать где-нибудь в Касабланке или Алжире в пять, десять раз больше?
      - Если бы это было так, я не сидел бы сейчас здесь.
      - Почему бы и нет? Табор шантажирует вас, вы хотите избавиться от него, а проще всего это сделать с моей помощью.
      - Клянусь Господом...
      Не делайте этого, мой дорогой, прежде чем твердо не убедитесь, что говорите правду. - Де Брюн весело улыбнулся. - Вы же верующий человек и не должны забывать о том, что к аду, который вам могут устроить на земле, прибавится еще ад, ожидающий вас в потустороннем мире. - Затем Де Брюн серьезно сказал: - Хорошо, если этот Табор еще раз побеспокоит вас, мы разыщем его. Дело с Пери мы также уладим. Только одно не забудьте: мы защищаем интересы наших клиентов и заботимся об их личной безопасности и безопасности их фирм, но и от наших клиентов мы ожидаем выполнения взятых на себя обязательств. Если мы заметим, что кто-то нарушает условия этого договора, нам не останется ничего другого, как заказать венок с траурной лентой и заверить, что "Меркюр-Франс" навсегда сохранит теплые воспоминания об усопшем.
      Грандель прекрасно понимал, что скрывалось под тонкой иронией Де Брюна. Если уж тот решил, что кому-то пришла пора переселиться в мир иной, этот человек был уже покойником, даже если еще беззаботно наслаждался жизнью, сочным куском жаркого или бутылкой божоле.
      7
      Одной из слабостей Пери было купание в ванне. Он мог часами лежать в горячей воде, слушая радио, читая книгу или просто напевая песенку. Из этого благодушного состояния его выводило лишь одно - когда его пятилетний сын начинал проситься в туалет. Тогда, подавляя смех, Пери кричал сквозь закрытую дверь:
      - Можешь делать в штаны, разрешаю!
      Малыш с ревом бросался к матери, жалуясь, что ему нужно в туалет, а папа его не пускает. Тогда Симона, громко вздыхая и добродушно ворча, подходила с плачущим просителем к двери и вступала в мирные переговоры. Лишь двухгодовалой малышке Жозетте разрешалось беспокоить отца. Ей дозволялось тереть мочалкой волосатую ногу прославленного комиссара, даже лить ему на голову холодную воду, которую проказница тайком приносила из кухни.
      Сегодня она проделала этот номер несколько раз. Пронзительно визжа от восторга, она бросила в ванну газету, которую Пери намеревался прочесть, и радостно воскликнула:
      - Теперь она совсем мокрая!
      Пери улыбнулся. Тем более нынче ему было не до чтения газеты. Молчал и транзисторный приемник, висевший на фарфоровом крючке. Привычный порядок был нарушен. Обычно в это время дети уже спали; не позднее восьми Пери выходил из ванной, чтобы поужинать с Симоной. По субботам она ставила на стол бутылку охлажденного шателе и принаряжалась. Слегка подкрашивала глаза и губы, надевала одно из трех выходных платьев и туфли на высоких каблуках.
      Сейчас она сидела в кресле у стола и задумчиво смотрела на фотографию "обезглавленной Моны Лизы", как окрестил эту странную женщину на портрете фотограф криминалистической лаборатории. Второй снимок висел прикрепленный к бельевой веревке, протянутой поперек ванной. Пери, испытывавший удовольствие только от нестерпимо горячей ванны, даже не заметил, что вода остыла и его слегка знобит от холода.
      Что же не сходилось в этой картине, было в ней неестественным, абсурдным?
      - Ты не можешь понять что? - спросил Симону Пери через открытую дверь ванной.
      Когда-то она была его секретаршей, молоденькой, прелестной и смышленой девушкой. После их свадьбы многие скептики предрекали, что из их брака ничего не выйдет, поскольку Пери повидал жизнь и к тому же был непоседой.
      Из них получилась прекрасная супружеская пара, один без другого не мог и дня прожить.
      - Я пытаюсь представить себе, что может чувствовать женщина, вроде этой, - сказала Симона.
      - Папочка, сделай водолаза с большими пузырями, - пропищала малышка Жозетта.
      - Эта женщина так же похожа на Мону Лизу, как Нана у Золя - на святую. Я уже где-то видела ее лицо, только не могу вспомнить где, продолжала Симона. - Полоска вокруг ее шеи красная?
      Пери пробурчал что-то невразумительное. Да, Симона была права. Лицо на портрете носило следы, характерные для особ, душа которых под влиянием безудержного разврата становилась такой же безжизненной и холодной, как покойник в морге.
      Пери открыл горячую воду.
      - Послушай, Фелисьен! - услышал он возбужденный голос Симоны.
      Жозетта схватила зубную щетку и незаметно для отца занялась чисткой унитаза.
      Пери убавил воду, чтобы расслышать слова Симоны, но в этот момент он сам догадался, что она хотела сказать.
      Портрет состоял по меньшей мере из двух частей. Лицо принадлежало женщине лет сорока, оно было мертвенным, потрепанным и совершенно не соответствовало молодому телу: такие плечи и грудь могли быть у девушки не старше двадцати лет. Красная полоска вокруг шеи разделяла и связывала эти два существа, а может, и три, если внимательно приглядеться к рукам. Огромные, с узловатыми пальцами, они скорее подходили крестьянке средних лет, хотя этому противоречило сапфировое кольцо на среднем пальце.
      Что заставило художника написать эту картину? Кто эти женщины, в чем загадка?
      8
      Гранделя не столько беспокоил визит Пери, сколько появление Ламбера. Он, правда, заручился обещанием Де Брюна заставить навсегда замолчать Табора, но прежде его надо было отыскать, а Де Брюн - не волшебник. После того как Грандель получил от Табора первое письмо и этот идиотский холст для большей убедительности требований, антиквар убрал из своей квартиры и магазина все, что могло его скомпрометировать. После внезапной смерти Мажене предмет шантажа Табора в буквальном смысле канул в воду. И все же Гранделя беспокоило, что Пери или этому Ламберу удастся через Табора разыскать Эреру. Наверняка Табор лишь понаслышке знал, что происходило в доме на улице От, а слухи юридической силы не имели, другое дело, если заговорит сама Эрера... В любом случае, чего бы это ни стоило, он должен себя обезопасить. Иначе его мечта о сладкой жизни и власти над людьми растает как утренний туман. Даже если он уйдет от правосудия, остаток жизни ему придется доживать в бедности, которую он ненавидел больше всего на свете.
      После встречи с Де Брюном Грандель заглянул в ночной ресторан. Выпив несколько стаканчиков виски, он решил действовать самостоятельно, с помощью Пьязенны. Когда они найдут Табора, Де Брюну останется только отдать приказ, для грязной работы людей хватало; на его парней можно было положиться, у них никогда и ничего не срывалось.
      Проснувшись на следующее утро, Грандель обнаружил рядом с собой в постели юное существо, почти девочку, которую, видимо, привел с собой. Ей определенно было не больше четырнадцати. Это могло доставить кучу неприятностей. Надо было как можно скорее выпроводить ее и сделать это прежде, чем Пьязенна, возвратившись из Тулузы, позвонит у двери.
      Он схватил девочку за плечо и с силой потряс. Во сне она тихо застонала, затем открыла глаза и огляделась. Она была в роскошно обставленной спальне со множеством зеркал. Свежие розы в вазе на туалетном столике выглядели будто недавно срезанные. Только лежавший рядом с ней мужчина казался не очень привлекательным. Громадный, оплывший жиром, с болезненно-бледным, отечным лицом. Он смотрел на нее холодно и презрительно.
      - Живо одевайся, ко мне должны прийти.
      Девочка бросила взгляд через полуоткрытую дверь в ванную. В ней также все сверкало чистотой: черно-белый кафель, огромная ванна, никель и серебро кранов, зеленые, красные и фиолетовые флаконы на трельяже...
      - Нельзя ли мне... пожалуйста... я быстренько, - нерешительно попросила она, показывая на ванную.
      - Я же сказал - одевайся, - повторил он равнодушно-спокойно, однако в его голосе прозвучало нечто, заставившее ее мгновенно выскочить из постели.
      Девочка была худощава, но сложена недурно. Грандель почувствовал желание.
      - Вернись, - приказал он.
      Позднее, удовлетворенно хихикнув, достал бумажник и вынул из него двадцатифранковую банкноту.
      - Хватило бы десятки, - самодовольно проговорил он, - но я не мелочный. Ну, а теперь исчезни, да поскорее.
      Когда Пьязенна около десяти позвонил в дверь, Грандель уже принял ванну и, облачившись в шелковый халат, за чашечкой кофе просматривал газету. Он еще не брился, это входило в обязанности Пьязенны. Грандель знал, с каким удовольствием бывший жокей перерезал бы ему горло, и это своеобразное искушение доставляло ему огромное наслаждение.
      Грандель происходил из состоятельной семьи, изучал в Париже историю искусств. Поскольку он уразумел, к кому входить в доверие, чьей благосклонности добиваться, ему не составило труда снискать уважение и успех в высшем свете. Мажене был не единственный, кто охотно принимал у себя всегда любезного, улыбавшегося антиквара. Казалось, Гранделю можно было доверить любой интимный секрет, как духовнику; более того, он умел не только молчаливо слушать, но и ненавязчиво подать совет. Он знал Париж, знал, где можно предаться тому или иному пороку, один телефонный звонок, несколько слов, сказанных благожелательным, но требовательным тоном, и все улажено.
      В противоположность своему господину Пьязенна вырос сиротой на одной из грязных, узких улочек близ площади Пигаль. Тринадцати лет, не проучившись в школе ни одного дня, он попал в колонию для несовершеннолетних. Маленький, как гном, необычайно гибкий и ловкий, он был обучен позднее в банде воров-домушников лазать по фасадам зданий. Затем один владелец конюшен скаковых лошадей задумал сделать из него жокея. Пьязенна оправдал его надежды. Он прекрасно сработался с лошадьми и вскоре стал на ипподроме фаворитом. К нему пришли слава, деньги, успех у женщин, и впервые в своей жизни он, пария, почувствовал себя счастливым. Женился он по взаимной любви на молоденькой, легкомысленной официантке из кафе на Монмартре, которая была ростом на голову выше его. У них родилась дочь, и они мечтали приобрести ресторанчик. Тут появился Грандель. Стараниями антиквара Жозефина стала любовницей богатого мыльного фабриканта или нет, для Пьязенны осталось тайной. Так или иначе, но жена бросила его, и он, в припадке ревности, задушил ее своими длинными, сильными руками. Грандель спас жокея, обеспечив ему алиби. Он позаботился и о том, чтобы его дочурка, которая из-за частых болезней развивалась не совсем нормально, была помещена в частную клинику. Так Пьязенна попал в полную зависимость к Гранделю и вынужден был служить у него и продавцом, и шофером, и лакеем.
      Теперь ловко, словно искусный цирюльник, брея своего господина, он не спеша рассказывал о результатах неудачной поездки в Тулузу. Старуха Навье уже продала свой севрский фарфор. Гуашь Руссо оказалась плохо сработанной копией.
      Грандель кивнул.
      - Навье - двуличная ханжа! - Антиквар брезгливо скривился. - Мне не следовало посылать тебя туда. - И, помолчав, продолжил: - Табор прислал мне второе письмо. Он стоит на своем. Но мы загоним его в угол.
      С непроницаемым лицом Пьязенна молча вытирал лезвие бритвы.
      Грандель задумался, рассказать Пьязенне о портрете или нет. Наконец, он решился.
      - В тайнике лежит холст, взгляни на него.
      Возвратившись в комнату, Пьязенна развернул полотно. Его лицо несколько оживилось, но вскоре оно опять стало непроницаемым.
      - Эрера Буайо.
      - А ниже шеи?
      - Малышка из Шартра, которая утопилась в Сене? Это картина Табора?
      - Да, хотелось бы только знать, от кого он узнал обо всем?
      - Вероятно, от кого-нибудь, кто... часто бывает в пансионе. Пьязенна отвернулся, избегая взгляда Гранделя. - Теперь он требует больше?
      - Нет, ста тысяч ему достаточно, - Грандель весело рассмеялся. - Мы сунем ему эти сто тысяч прямо в протянутые ручки, из простого человеколюбия. Человеколюбие! Он может рассчитывать на него так же, как если бы сунул свою грязную лапу в клетку с голодным тигром. Цап, и нет лапки, цап, и вонючая душонка вон. Это - спившийся идиот, возомнивший себя гением! Скоро он найдет признание... в могиле на каком-нибудь сельском кладбище около Парижа. Сделать это будет легче, чем раздавить клопа.
      - Но вначале этого клопа надо найти. Если он заползет в щель, безучастно заметил Пьязенна, - его и кувалдой не убьешь.
      Грандель ухмыльнулся.
      - Прекрасно сказано. Значит, нам нужно его вспугнуть.
      - Ну, а вдруг кто-то окажется проворнее парней Де Брюна?
      - Этого они никогда не допустят. Ты, помнится, говорил, что у этой... Леоры, подружки нашего гения, мать живет где-то в Семнадцатом округе?
      - Да. На улице де Гар. Но я не знаю номера дома.
      - Дом можно найти! Затем, у него есть друзья. От них ты также можешь что-то узнать. Мы должны разыскать Табора, иначе не только я окажусь в трудном положении, но и ты расстанешься с мечтой о беззаботной жизни со своей дочкой в Бизерте.
      Пьязенна ничего не ответил. Он лишь кивнул, затем наклонился, чтобы достать из-под кровати ботинки господина и почистить их.
      "Когда-нибудь я прикончу его, - подумал Пьязенна. - Этот день будет самым счастливым в моей жизни".
      9
      Когда Пери и его двое инспекторов, на этот раз на основании официального ордера, вновь обыскали антикварный магазин Гранделя, результаты поначалу были весьма скромными. "Мадонна" Джотто исчезла, исчез из тайника и холст.
      - Прошлой ночью мне приснился удивительный сон. - Фонтано глубокомысленно наморщил лоб. - Мне почудилось, что в этом тайнике лежит пара вещей, которых я сейчас не вижу. Странно, странно.
      - Что же это за вещи? - раздраженно спросил Грандель.
      - Могу присягнуть, что видел нарисованную женскую головку с кровавой полоской вокруг великолепной белой шейки. Вам ничего не известно об этом?
      - Вероятно, вы плотно поели на ночь, - язвительно возразил Грандель. - От переедания может присниться и не такое.
      - Да, полотно действительно было странным, - невозмутимо продолжал Фонтано. - Преждевременно состарившееся лицо женщины вовсе не подходило к прелестной белой шейке и к тому, что находилось ниже, все это наводит меня на мысль...
      - Из вашей речи я не понял ни одного слова. - Грандель облизнул губы.
      - ...наводит меня на мысль, - продолжал Фонтано, - что кто-то сыграл с вами злую шутку и что вы должны проявить больше доверия к полиции. Это лучше, чем в виде черного дыма вылететь через трубу крематория в ясное голубое небо. Надеюсь, вы понимаете тонкий намек?
      - У вас, кажется, не все дома?
      - Мы знаем даже, кто та девушка, которая нарисована ниже шеи. Родимое пятно на ее груди облегчило работу людям из отдела опознания. Вы никогда не слышали о Мари Рок из Шартра и о том, что в прошлом году ее выловили из Сены?
      - Откуда?
      - Да или нет? - вмешался Пери. - Мы пришли сюда по серьезному делу. Это допрос, Грандель.
      - В таком случае я должен немедленно связаться со своим адвокатом.
      - Мне кажется, телефон не работает. - Фонтано заступил ему дорогу.
      - Послушайте, приятель, - Пери схватил Гранделя за плечо, - хоть вы и состоите из доброго центнера затхлого жира, я выжму из вас все. И тут вам не поможет никакой адвокат. Где портрет?
      - Я не имею понятия ни о каком портрете, - уверял Грандель. Интересно, как вы докажете обратное?
      - Позвольте, шеф, показать ему фотографию? - спросил Фонтано.
      - Итак, вы не знаете и Эреры Буайо, которая за пристрастие к наркотикам угодила в сумасшедший дом?
      - Эрера Буайо? Мне известно это имя.
      Пери злорадно ухмыльнулся.
      - Вероятно, художник и копиист Анджело Табор вам также знаком?
      Впервые на лице Гранделя отразился страх.
      - Если я даю ему работу...
      - ...то посылаете ему телеграмму, - заметил Ситерн. - А что вы делаете, когда этот Табор по собственной инициативе рисует вот такой комбинированный портрет из головы Эреры Буайо и тела Мари Рок и присылает его вам?
      - Я не отвечу больше ни на один вопрос.
      - Вы недооцениваете полицию, мой дорогой, - посетовал Фонтано. Весьма и весьма недооцениваете те усилия, которые мы прилагаем, чтобы защитить таких добропорядочных граждан, как вы, от бандитов, убийц и вымогателей.
      - Меня никто не шантажирует.
      - Если бы вы представляли, как быстро и основательно работают наши люди. Не прошло и полсуток, а мы уже выяснили, что Табор еще не так давно запросто бывал в вашем доме, что он делал для вас копии картин, которые вы, как благородный человек, само собой разумеется, продавали только как копии.
      - Вам известно, - вмешался Пери, - что картина "Мадонна" Джотто у Мажене - фальшивка?
      - Как фальшивка? Я сразу сказал, что это копия...
      - Не копия, а фальшивка! В тот день, когда Мажене приобрел у вас картину, он снял со своего счета восемьдесят тысяч франков.
      - Я ничего не знаю.
      - Даже того, кто написал для вас эту картину? Может быть, Табор?
      - Я не могу припомнить подробности этого дела. - На лбу Гранделя выступили мелкие капельки пота.
      - Послушайте, Грандель. - Пери, наконец, раскурил трубку. - Даже если ваше алиби на одиннадцатое октября окажется безупречным, мы можем покрепче надавить на владельца ресторанчика в Диезе и выжать из него все, что захотим. Лучше расскажите нам об Эрере и девушке из Шартра. При определенных обстоятельствах это поможет вам, когда по обвинению в преднамеренном убийстве Мажене вы предстанете перед судом присяжных.
      Ситерн, рядом с которым на столе лежал небольшой кожаный чемоданчик, кивнул Пери. Запись на магнитофон продолжалась.
      Грандель молчал.
      По дороге на набережную Орфевр - антиквар сидел между Фонтано и Ситерном - никто не проронил ни слова.
      Уже после полудня следователь, проводивший дознание, освободил Гранделя. Для предварительного заключения подозреваемого не оказалось достаточно оснований.
      10
      Когда Анджело Табор приехал в Монтваль, близился вечер. Туманные, серые сумерки, загаженная булыжная мостовая, покосившиеся крестьянские дома - еще сильнее удручали художника. С тех пор как он возвратился из Рима и познакомился с Гранделем, у него редко бывало хорошее настроение.
      Мать Табора, по прозвищу Гусыня-Мирдо, была из тех немногих крестьянок, которые ни разу в жизни не покидали родных мест. Да и куда ей было ехать в свои семьдесят? Она одиноко жила на берегу заросшего травой мельничного ручья, где у нее были хибарка и сарайчик для гусей, построенные на деньги Анджело.
      Навещал он ее редко. И каждый его приезд был для матери праздником, как сегодня, когда он остановил свой старенький "ситроен" перед ее домом. Позднее Анджело хотел съездить в Верде к Веркруизу, где рассчитывал заночевать, чтобы рано утром быть в Париже и забрать на почте пакет, в котором, он надеялся, его ожидали сто тысяч франков.
      Маленькая побеленная комната, несколько горшочков герани на подоконнике, выскобленные добела половицы, счастливое лицо матери, казалось бы, располагали к покою и безмятежности.
      Табор всячески подбадривал себя, твердо решив довести дело до конца. Узнав о смерти Мажене, он поспешил обзавестись пистолетом и в лесу неподалеку от Клинкура, где жил с Леорой, начал практиковаться в стрельбе. С тех пор он постоянно носил при себе оружие. Но дотрагиваясь до него и ощущая холод металла, он чувствовал, как ладони мгновенно становились влажными. Страх парализовал его волю.
      - Если в этом году мне удастся выходить птицу, то к Рождеству я пришлю тебе гусей не меньше чем по шестнадцати фунтов, - сказала старушка, наливая в стаканчики домашнюю настойку.
      Анджело бросил взгляд через окно в дождливую вечернюю хмарь и поднялся.
      - Пойду прикрою ставни.
      Мать удивилась.
      - Зачем! Все равно здесь не ходят люди.
      - И все же я прикрою, так будет уютнее.
      Плотно закрыв ставни, он успокоился и даже позволил себе немного похвастать.
      - Матушка, возможно, завтра я стану богачом.
      - Богачом? - с сомнением спросила мать. - Своими картинами?
      И хотя сын в разговорах с ней всегда подчеркивал, что его ремесло однажды принесет ему славу и богатство, она инстинктивно противилась всему, что связано с искусством. Ей было бы приятнее, если бы ее Анджело приобрел серьезную профессию.
      - За одну-единственную картину я получу сто тысяч! И заметь, без всякого риска.
      Подозрение старушки усилилось.
      - Кто же даст тебе сто тысяч?
      - Я не могу подробно объяснить, но, поверь, я получу эти деньги, и тогда ты заживешь без забот. Давно пора покончить с этими паршивыми гусями, ты достаточно намучилась с ними.
      Мать ничего не ответила, лишь поджала губы. Сердце подсказывало ей, что из затеи сына ничего хорошего не выйдет. С сотней тысяч франков никто так просто не расстается и уж тем более ради какой-то картины.
      Анджело тоже погрузился в угрюмое молчание. Он вдруг ясно представил себе всю опасность придуманного им плана. Лучше всего было бы сесть в машину и как можно скорее скрыться где-нибудь. Но это было невозможно, из-за Леоры. Если он сейчас не добудет кучу денег, она бросит его. Однажды он заговорил с ней о женитьбе. Она лишь рассмеялась.
      - Такой женщине, как я, замужество ни к чему, и уж тем более с таким, как ты, - сказала она.
      Около семи Табор вышел из дома. В темноте его вновь охватил страх. Табор затаил дыхание, напряженно вслушиваясь в монотонный шум дождя. Над речкой поднимался туман, с трудом угадывались очертания дома, сарая, одиноко стоявшего дерева. Везде ему мерещился притаившийся убийца.
      Замок маркиза де Веркруиза развалился и обветшал, как и сам господин маркиз. По пустынным залам и коридорам гулял ветер, со стен осыпалась штукатурка, углы покрылись плесенью. Обитаемым был лишь первый этаж. Сюда снесли остатки имущества маркиза: изрядно потертые кресла, изукрашенные резьбой буфеты, этажерки, ломберные столики, стилизованные под колонны подставки для комнатных растений, книжные шкафы, портреты предков, пару хрустальных люстр, торшеры с выцветшими абажурами. В углу на вытоптанном ковре стоял огромный старый рояль, на котором давно никто не играл.
      К Табору маркиз де Веркруиз относился дружески-снисходительно, и художник считал, что имел в нем надежного друга. Но это ему только казалось. В душе маркиз презирал всех, кто не принадлежал к его кругу.
      Гранделя он также презирал, считая его надменным франтом, но никогда не обращался с ним непочтительно. У Гранделя были деньги, у Гранделя была власть.
      Веркруиз ужинал, когда единственный слуга, страдавший по примеру своего господина подагрой, доложил о прибытии художника.
      На столе в серебряном подсвечнике горели четыре свечи. Перед маркизом, одетым в черный, изрядно потертый фрак, стояла тарелка с золотым ободком, украшенная рисунками в стиле рококо, с двумя жареными плотвичками. Это был его ужин.
      - Присаживайтесь, присаживайтесь, мой дорогой, не нужно стоять передо мной навытяжку, - кивнул он Табору, но руки не подал.
      Затем приказал слуге принести еще один бокал - зеленого хрусталя прекрасной римской огранки - и налить гостю кислого вина по двенадцати франков за бочонок.