46.

ШИШАК СТОИТ НАСМЕРТЬ

Крестовник выбрался из глубокой ямы и подошел к Генералу.

— Рыть дальше некуда, — сказал он. — Дно обвалится сразу, как только туда кто-нибудь встанет.

— А нельзя как-нибудь выяснить, что внизу? — спросил Дурман. — Куда мы попадем, в нору или в тоннель?

— Я совершенно уверен, что там нора, сэр, — отвечал Крестовник. — И мне показалось, что она необыкновенно большая.

— Как ты думаешь, сколько там кроликов?

— Я не слышал ни одного. Но может быть, они затаились по углам и нападут на нас, как только мы спрыгнем вниз.

— Что-то не слишком они рвались в драку нынешней ночью, — сказал Дурман, — Бедолаги — заперлись под землей, а трое удрали. Не думаю, что с ними будет много возни.

— Конечно, сэр, если… — начал Крестовник.

Генерал Дурман посмотрел на него выжидающе.

— Если на нас не нападет неизвестный зверь, сэр, — сказал Крестовник. — Кто бы это ни был, Барвинок выдумывать не станет. Он надежный солдат. Я хочу лишь предусмотреть все возможные осложнения, сэр, — добавил он, видя, что Дурман не желает разговаривать на эту тему.

— Что ж, — наконец все же высказался Генерал, — если там и сидит кто-то, ему придется понять, что и я тоже зверь. — И он поднялся на обрыв, где его ждали с солдатами Дрема и Вереск.

— Всю черную работу мы уже сделали, — сказал Генерал. — Теперь, как только разделаемся с этими, внизу, мы заберем своих крольчих и вернемся домой. Действовать будем так. Я спущусь в яму и обвалю потолок. Со мной пойдут только трое, иначе получится свалка, и мы в темноте начнем молотить друг друга. Вереск, ты прыгнешь сразу за мной, а еще двоих выбери сам. Если вдруг возникнут какие-то осложнения, на помощь спустишься ты, Крестовник. Но ждать наверху, понятно? И пока я не позову, вниз не лезь. Когда мы разберемся, что там да как, может понадобиться еще несколько солдат.

Не было в Аусле кролика, который не верил бы Генералу до конца. А услышав, что он решил первым измерить глубину вражеских нор и говорит об этом так же спокойно, как о прогулке за одуванчиками, офицеры воспрянули духом. Им уже показалось, что враги сдадутся вообще без боя. В Ореховом лесу, где поначалу во внешних переходах защитники оказывали довольно серьезное сопротивление, после того как в норы спустился сам Генерал и прикончил троих подряд, не осмелился драться никто.

— Отлично, — произнес Дурман. — Больше никого не выпускать. Дрема, за этим присмотришь ты. Как только мы разберем завал, отправишь своих солдат к нам на подмогу. Собери их всех здесь и жди, пока я не позову.

— Удачи вам, сэр, — сказал Дрема.

Дурман прижал уши и спрыгнул вниз. Он заранее решил, что не станет прислушиваться. Потолок лучше обвалить сразу, неважно, есть кто-то внизу или нет. Главное, чтобы никто из своих не подумал, будто он колеблется или хочет прикрыться Вереском. К тому же поджидающему врагу, если он там и впрямь притаился, не останется ни минуты, чтобы прийти в себя. Внизу либо нора, либо тоннель. Значит, либо придется сразу кидаться в драку, либо все же будет возможность осмотреться и сообразить, куда они попали. Но все это вздор. Важно только обнаружить противника и уничтожить.

Генерал спустился на дно ямы. Как и сказал Крестовник, оно было тоненьким-тоненьким, как лед в луже; почва мягкая — мел и мелкие камешки. Дурман проткнул его передней лапой. Чуть влажное дно повисело еще мгновение и рухнуло вниз вместе с Дурманом.

Он упал примерно с высоты собственного роста и мгновенно сообразил, что оказался в норе. На всякий случай Дурман лягнул ногой воздух и бросился вперед, отчасти чтобы освободить дорогу Вереску, отчасти чтобы успеть встать к стене и прикрыть спину. Он уткнулся в свеженасыпанный завал, очевидно закрывший выход из норы, и развернулся. Вереск был уже рядом. А с третьим — Генерал не видел, кто это, — что-то стряслось. Дурман с Вереском услышали, как тот разгребает осыпавшуюся землю.

— Давай сюда, — резко сказал Генерал. Подошел мощный, тяжелый, опытный офицер по имени Гром.

— Что случилось? — спросил Дурман.

— Ничего, сэр, — отвечал Гром. — Там на полу мертвый кролик, и поначалу я испугался.

— Мертвый кролик? А ты уверен, что он мертвый? Где он?

— Рядом с проломом, сэр.

Дурман быстро вернулся. С другого края груды упавшей сверху земли неподвижно лежал кролик. Дурман обнюхал его, коснулся носом.

— Умер недавно, — сказал он. — Тело холодное, но еще не окоченело. Что скажешь на это, Вереск? Кролики не умирают в норах.

— Он очень маленький, сэр, — ответил Вереск. — Может быть, ему не хотелось драться с нами, он сказал об этом своим, а те и убили его.

— Нет, тут что-то не то. На нем ни одной царапины. Что ж, пусть себе лежит. Нам пора заняться своим делом, а кролик такого роста никому не мешает — живой он или мертвый.

И Генерал, нюхая воздух, двинулся вдоль стены. Он прошел мимо двух заложенных тоннелей, вышел на открытое пространство между буковыми корнями и остановился. Эта нора оказалась даже больше норы Совета в Эфрафе. А раз уж здесь никого нет, нужно воспользоваться этим и позвать кого-нибудь сверху. Он быстро вернулся к пролому. Генерал встал на задние лапы, а передними оперся о край.

— Крестовник! — позвал он.

— Да, сэр, — отозвался сверху Крестовник.

— Давай сюда, — сказал Генерал, — и возьми с собой еще четверых. Прыгайте вниз, — он махнул лапой. — Тут лежит мертвый, один из этих.

В пещере стояла тишина, но Дурман каждую секунду ожидал нападения. И пока пятеро кроликов один за другим спрыгивали в пещеру, он прислушивался и принюхивался к душной ее темноте. Потом показал Крестовнику оба заложенных тоннеля.

— Расчистить как можно быстрей, — сказал он, — и пошли парочку кроликов выяснить, что за теми корнями. Если кто-нибудь нападет, беги за подмогой.

— А знаете, сэр, — сказал Вереск, пока Крестовник объяснял своим солдатам, что делать, — эта стена какая-то странная. Вот здесь земля твердая, ее никто никогда не трогал, а вот здесь и здесь совсем мягкая. Я бы сказал, что в этом месте сквозь стену вели два хода и заложены они совсем недавно — не раньше вчерашнего вечера.

Дурман и Вереск прошлись вдоль стены, внимательно прислушиваясь и принюхиваясь.

— Наверное, ты прав, — сказал Дурман. — Ты ничего не слышишь?

— Вот тут, сэр, какое-то движение.

— Разобрать завал, — приказал Дурман. — Поставить сюда двоих. Если я прав и Тлайли там, жить ему осталось недолго. Единственное, что нам нужно, — достать его и заставить драться.

Прежде чем кровля «Улья» рухнула, Шишак понял, что для эфрафцев обнаружить в стене замурованные ходы и расчистить их — только вопрос времени. Это они сделают быстро. Тогда Шишаку придется драться, и вполне возможно, с самим Дурманом. А тот непременно придавит его всем своим весом, и Шишаку будет не развернуться. Значит, надо опередить Генерала. Но как?

Шишак позвал Падуба.

— Беда в том, что этот городок мы рыли, не думая о защите, — сказал Падуб. — Дома у нас на такой случай был Запасной Спуск, по крайней мере, мне так говорил Треарах. Его вырыли на крайний случай, чтобы можно было спуститься ниже и выскочить там, где никто не ждет.

— Именно это нам и надо! — воскликнул Шишак. — Вот это мысль! Я зароюсь в пол перед входом. Ты присыплешь меня землей. Они не заметят — здесь и так уж невесть что творится. Конечно, и это опасно, но все же лучше, чем просто так выходить один на один с Дурманом.

— А если они пророют стену в другом месте? — спросил Падуб.

— Надо заставить их рыть тут, — отрезал Шишак. — Услышишь голоса, подай какой-нибудь звук — царапни стенку, да что угодно! — главное, прямо надо мной. А теперь пусть Серебряный выведет всех из «Улья» и завалит проход.

— Шишак, — сказал Плошка. — Я никак не могу добудиться Пятика. Он лежит на полу прямо посередине. Что делать?

— Боюсь, ничего не поделаешь, — ответил Шишак. — Очень жаль, но придется его оставить.

— Шишак! — воскликнул Плошка. — Разреши мне остаться с ним! Тебе я но нужен, а тут я мог бы попытаться…

— Хлао-ру, — сказал Шишак так ласково, как только мог, — если сегодня мы потеряем одного только Пятика, значит, сам лорд Фрит заступился за нас. Нет, старина, мне очень жаль, но даже и не проси. Ты нужен, нам нужен каждый, кто в состоянии драться. Серебряный, присмотри, чтобы он не вздумал своевольничать.

И когда Дурман спрыгнул в пролом на крыше, Шишак уже ждал его, притаившись за южной стенкой под тонким слоем земли, рядом с норой Ромашки.

* * *

Гром впился зубами в сломанный корень и потянул. Земля тотчас осыпалась, открыв проход. Завал стал ниже. Земля оползла и теперь лишь наполовину закрывала проход. Дурман молча выжидал, почуяв, услышав, что с другой стороны много кроликов. Он надеялся, что теперь-то они выйдут из тесного хода и начнут драку. Но в темноте никто не шелохнулся.

Когда дело доходило до драки, Генерал Дурман ничего заранее особенно не рассчитывал. Люди и крупные животные, такие как волки, обычно соизмеряют свои силы с силами противника, и от этого во многом зависит их решение и поведение. Дурману же никогда не приходилось задумываться над такими вещами. По опыту он знал, что в любом племени есть кролики, которые умеют драться, но гораздо больше таких, кто охотней бы избежал неприятностей. Не раз Дурман выходил в одиночку, и ему удавалось навязать свою волю целой толпе. С горсткой преданных офицеров он сумел одолеть огромное племя. Генерал даже не подумал — а если бы и подумал, решил бы, что это пустяки, — о том, что большая часть его войска все еще наверху, в лесу; что в норе их намного меньше, чем врагов; что пока Крестовник не откроет выходы, они даже не смогут выбраться отсюда. О таких вещах кролики не думают перед дракой. Все решает лишь скорость и сила атаки. Дурман знал, что там, за стеной, его боятся, и уже одно это давало ему огромное преимущество.

— Крестовник, — позвал он, — как только отроешь выход, крикни Дреме, чтобы отправил всех вниз. Остальные — за мной. Пока они будут спускаться, мы все закончим.

Дурман дождался, пока Крестовник приведет двоих, и отправил их обследовать северную галерею. Потом, приказав Вереску двигаться следом, взобрался на кучу рыхлой земли и пополз вперед по тесному тоннелю. Впереди в темноте он слышал шепот и движения затаившихся кроликов и крольчих. Выбравшись из завала, он едва не носом ткнулся в двух чужаков, которые стояли совсем рядом, а увидев его, отскочили в сторону. Дурман ринулся было к ним, но вдруг земля под ногами заходила ходуном, и в следующее мгновение оттуда выскочил кролик и вонзился передними зубами ему прямо под мышку.

Всю свою жизнь Дурман побеждал в драках, пользуясь преимуществом в весе. Остановить его не удавалось никому, а если уж он сбивал кого-то, редко кто поднимался на ноги. Генерал рванулся вперед, но увяз в рыхлой, осыпающейся земле. Он встал на задние лапы и увидел, что его противник сидит прямо под ним в только что вырытой яме размером с кролика. Генерал рухнул вниз и впился когтями в спину и заднюю лапу своего противника. А тот, не разжимая зубов, дернулся вверх. Дурман потерял опору, перевернулся на спину и свалился в рыхлую кучу. Но зато и противник выпустил плечо, и теперь ему было не дотянуться до Дурмана.

Дурман встал. По внутренней стороне передней лапы лилась кровь. Мышца была разорвана. Встать на лапу он не смог. Но и его когти окрасились кровью, чужой кровью.

— Все в порядке, сэр? — спросил, появляясь из-за его спины, Вереск.

— Конечно в порядке, болван! — рявкнул Дурман. — Не отставай.

Кролик, стоявший перед ними, заговорил:

— Когда-то вы посоветовали мне произвести на вас хорошее впечатление, Генерал. Надеюсь, мне это удалось.

— Однажды я пообещал убить тебя, — ответил Дурман. — А здесь нет белой птицы, Тлайли. — И он снова двинулся вперед.

Шишак нарочно поддел Дурмана. Он хотел, чтобы Генерал, разозлившись, кинулся на него, и тогда он сможет достать его еще раз. Прижавшись к земле, Шишак ждал. И вдруг понял, что Дурман не поддался на эту уловку. Вот уж кто умел быстро ориентироваться! И теперь, сам прижавшись к земле поплотнее, Дурман медленно подбирался к Шишаку. Тлайли испугался — он слышал шорох земли под тяжестью приближающегося врага, слышал, как странно ставит он передние лапы. Шишак инстинктивно отполз назад, но тотчас понял, в чем дело. «Он волочит переднюю лапу. Он не может как следует встать!» Повернувшись к Дурману правым боком, Шишак бросился вперед.

Он когтями впился Дурману в ногу, раздирая кожу, но не успел отскочить, и Дурман придавил его к земле всей своей тяжестью, вонзившись зубищами в ухо. Прижатый к земле, Шишак вскрикнул и заметался из стороны в сторону. Дурман, сразу почуяв страх и беспомощность противника, ослабил хватку и встал, готовясь вцепиться второй раз, теперь взагривок. Только одно мгновение возвышался он над растерявшимся защитником «Улья», заполняя собой весь проем. Но раненая нога подвела, подкосилась. Шишак отвесил Генералу две оплеухи, третья пришлась по усам, и Шишак отскочил в сторону. Он слышал близкое дыхание Дурмана, из разодранного уха и спины хлестала кровь. Шишак ждал. Он решил защищаться насмерть. И вдруг сообразил, что теперь ему хорошо видно темный силуэт Генерала. Сквозь пролом в крыше в «Улей» упали первые лучи света.

47.

ГНЕВ НЕБЕСНЫЙ

Услышав, как забарабанил Орех, Одуванчик инстинктивно выскочил из травы. Если бы рядом была нора, кролик метнулся бы к ней. Лишь на долю секунды Одуванчик оглянулся назад. К нему прямиком мчался пес, и Одуванчик свернул к амбару с поднятым полом. Но в ту же секунду сообразил, что прятаться там нельзя. Если залезть под амбар, пса поймают, — очень может быть, выйдет хозяин и позовет его. Его нужно увести со двора к дороге. И, развернувшись, Одуванчик понесся по лужайке к кольцу вязов.

Он не думал, что пес бегает так быстро. Бедный кролик уже слышал его дыхание и стук гравия, вылетавшего из-под лап.

«Чересчур он быстрый! — думал Одуванчик. — Он меня догонит». Еще секунда-другая, и пес опрокинет его, перевернет на спину и перекусит кроличью жизнь раз и навсегда. Одуванчик знал, что зайцы, которые бегают побыстрее, и то, чтобы удрать от взявшей след собаки, вынуждены петлять. «Надо сделать петлю, — отчаянно думал кролик. — Но если я ее сделаю, он примется гонять меня по лужайке вниз-вверх, а потом или придет человек, или мне придется прятаться в изгороди. И я провалю весь план!»

Он промахнул вязы и помчался по склону к сараям. Когда Орех, растолковывал им, что и как, Одуванчику показалось, будто дело его простое — лишь бежать впереди пса и вести его куда надо. Теперь же он просто-напросто спасал свою жизнь и несся с такой скоростью, с какой никогда не бегал и с какой — он отлично это понимал — долго ему не протянуть.

И Одуванчик проскочил три сотни ярдов, отделявшие двор от сараев, меньше чем за полминуты. Но когда его ноги коснулись разбросанной по двору соломы, бедняге показалось, будто он бежал целую вечность. Орех, двор — все это было давным-давно. Всю свою жизнь он в ужасе мчался по этой лужайке, чувствуя всей спиной собачье дыхание. Мимо ворот пробегала большая крыса, и пес на мгновение задержался. Одуванчик шмыгнул в ближайший сарай и спрятался между охапками соломы. А пес был уже рядом — он повизгивал, старательно разгребая разорвавшуюся вязанку, и искал след.

— Сиди тихо, — шепнула за спиной Одуванчика молодая крыска. — Через минуту ему надоест. Это тебе не кошка.

— Вот беда, — сказал Одуванчик, задыхаясь и выпучив глаза. — Нельзя, чтобы он меня потерял. Время — это все.

— Что? — сказала потрясенная крыса. — Что ты сказал?

Одуванчик не ответил. Он прополз вдоль вязанок, собрался с духом, выбрался из укрытия и стремглав пролетел через двор ко второму сараю. Собственно, это был не сарай, а навес, и Одуванчик прыгнул прямо к дощатой задней стене. Он заметил там оторвавшуюся доску и через дыру выбрался в поле. Пес кинулся следом и с восторженным лаем высунул в дырку голову. Доска поддалась, отодвинулась, и пес протиснулся в щель.

Вырвавшись вперед, Одуванчик держался на виду и стрелой летел к живой изгороди, к дороге. Он знал, что теперь бежит медленней, но и пес поотстал. Одуванчик прикинул, где кусты растут гуще, прополз между ними и перескочил дорогу. Навстречу вдоль обочины мчался Черничка. Одуванчик без сил рухнул в канаву. Пес уже добежал до изгороди, и от кроликов его отделяло футов двадцать. Пока он носился вдоль кустов, пытаясь отыскать проход.

— Он бегает быстрей, чем я думал, — выдохнул Одуванчик, — но я справился. Больше я ни на что не гожусь. Мне пора на покой. Я иссяк.

Черничка откровенно перетрусил.

— Фрит небесный! — прошептал он. — У меня не получится!

— Давай быстро, — сказал Одуванчик, — пока ему интересно. Я догоню тебя и помогу, если получится.

Черничка нарочно выпрыгнул на дорогу и сел. Увидев его, пес взвыл и напролом ринулся через кустарник. Черничка медленно поскакал по дороге к воротам, которые оказались как раз между ними. Пес выбрался на дорогу и уставился на кролика. Черничка, который ни на секунду не сводил с него глаз, понял, что сейчас пес войдет в ворота, повернулся и вспрыгнул на обочину. И сел поджидать собаку.

Прошло немало времени, пока пес дошел до ворот, поднялся на склон обочины, вышел в поле и… не обратил на Черничку никакого внимания. Он понюхал траву, вспугнул куропатку, погнался за ней, а потом заинтересовался кустиком щавеля. Сначала Черничка испугался так, что не мог шелохнуться. Потом сделал несколько отчаянных прыжков в сторону пса, делая вид, будто не замечает его. Пес рванулся было вперед, но тут же вернулся обнюхивать свой кустик. Черничка совсем уже растерялся, но тут пес сам побежал в поле, шлепая лапами между валками по скошенной стерне, тычась мордой в солому всякий раз, когда там раздавался какой-нибудь писк или шорох, и вертел во все стороны шеей, на которой болтался обрывок веревки. За валками пес даже не замечал что по соседней стерне почти вровень с ним бежит Черничка. Так пробежали они с полдороги до подножия холма. Тут Черничку нагнал Одуванчик.

— Слишком медленно! Мы не можем их подвести. Шишак погибнет!

— Знаю, но теперь он хоть бежит в нужную сторону. Я понятия не имею, как привлечь его внимание. А может…

— Он должен ворваться в лес, а не войти, иначе ничего не выйдет. Давай попробуем вместе. Сначала, конечно, надо вперед забежать.

И они понеслись по полю к видневшимся уже невдалеке деревьям. Там оба остановились и сели прямо в конце стерни, по которой бежал пес. На этот раз он рванулся в погоню по-настоящему, и кролики едва успели шмыгнуть в кусты, когда между ними и псом оставалось всего ярдов десять. Друзья услышали, как затрещали кусты бузины, и кинулись вверх по склону. Пес залаял и помчался за ними.

Кровь сочилась из раны на шее и текла по передней лапе. Шишак внимательно следил за каждым движением Дурмана, который сидел на куче земли, готовый прыгнуть каждую секунду. Шишак услышал, как сзади кто-то подполз, но тоннель был таким узким, что ему было бы не развернуться и не посмотреть назад даже ради спасения собственной жизни.

— Как там вы? — спросил он.

— Нормально, — ответил Падуб. — Давай, Шишак, пусти меня. Тебе пора отдохнуть.

— Не могу, — выдохнул Шишак. — Ты мимо меня не пролезешь — места нет, а если я двинусь, этот мерзавец сунется следом и мы приведем его прямо в нору. Оставь меня. Я знаю, что делаю.

Он подумал, что в этом тесном тоннеле, даже мертвый, он будет мешать Дурману. Его придется либо тащить, либо обходить, а значит, рыть новый ход и дать осажденным большую отсрочку. Он слышал, как за спиной Колокольчик рассказывает крольчихам какую-то сказку. «Молодец, — подумал Шишак. — Пусть радуются. А мне остается только торчать здесь».

«…И тогда Эль-Ахрайрах говорит лисе: „Лисой ты пахнешь, лисой ты и останешься, но я могу предсказать по воде твое будущее…“»

Вдруг Дурман сказал:

— Тлайли, тебе что, жизнь не дорога? Если я захочу, я пошлю в этот тоннель свежего офицера, потом другого. Ты слишком хороший парень, чтобы так погибнуть. Вернись в Эфрафу. Обещаю отдать под твою команду любое Подразделение. А я держу свое слово.

— «Силфли храка, эмблер-рах», — ответил Шишак.

«…Ха-ха, — говорит лиса, — предсказать судьбу, а? Что ты там увидишь в воде, дружок? Толстенького кролика, который бегает по зеленой травке?..»

— Вольному воля, — сказал Дурман. — Но помни, Тлайли, в любой момент ты можешь сам прекратить всю эту дурь.

«…Нет, — отвечает Эль-Ахрайрах, — не толстеньких кроликов вижу я в воде, а быстроногих легавых, от которых кто-то удирает сломя голову…»

Шишак понял, что Дурман тоже подумал о том, какой помехой окажется он, живой или мертвый, в этом проходе. «Он пытается выманить меня отсюда, — решил Шишак. — Но я уйду отсюда только к Инле, а ни в какую не в Эфрафу».

Дурман неожиданно прыгнул вперед и рухнул прямо перед Шишаком, как сломленная ветка. Но он не собирался драться. Упершись в Шишака, грудь в грудь, он пошел на противника, тесня его всем своим чудовищным весом. Враги толкали друг друга лбами, и каждый пытался достать зубами плечо врага. Шишак почувствовал, как постепенно сползает назад. Он не мог сдержать этот страшный натиск. От задних ног в земляном полу оставались глубокие борозды. Через минуту-другую Дурман вытолкнет его в нору. Пытаясь удержаться, Шишак собрал последние силы и даже отпустил плечо Генерала. Голова опустилась на грудь, как у запряженной в тяжеленную телегу лошади, которая изо всех сил старается стронуть ее с места. Так продолжалось довольно долго, и вдруг Шишак почувствовал, что противник слабеет. Еще глубже вцепился он в пол когтями. А Дурман, все еще не отпуская его плечо, сопел и задыхался. Шишак не знал, что в недавней схватке поранил ему нос. В ноздрях запеклась кровь, и, вцепившись зубами Шишаку в шкуру, Дурман никак не мог перевести дыхание. И, в конце концов, он все же разжал зубы. Шишак, окончательно выбившийся из сил, лег на пол. Он хотел встать, но голова закружилась, и ему показалось, будто листопад уносит его в канаву. Шишак закрыл глаза. Наступила тишина, и в тишине он ясно услышал голос Пятика: «Ты ближе к смерти, чем я. Ты ближе к смерти, чем я».

— Проволока! — вскрикнул Шишак. Он вскочил и открыл глаза. Тоннель был пуст. Генерал Дурман исчез.

Дурман выбрался в полумрак «Улья», куда падали сквозь дыру в кровле солнечные лучи. Никогда он так не уставал. Он увидел, как озадаченно смотрят на него Гром и Вереск. Генерал сел и попытался очистить морду от крови.

— Тлайли больше никому не доставит неприятностей, — сказал он. — Иди, добей его, Вереск, он уже не выйдет оттуда.

— Вы хотите, чтобы это сделал я, сэр? — спросил Вереск.

— Да ты просто придави его, и все, — сказал Дурман. — А я хочу заняться стеной — ее нужно обвалить в нескольких местах. Потом я вернусь.

Вереск понял: случилось невероятное. Генерал потерпел поражение. Его слова на самом деле означали: «Прикрой меня. Пусть никто ничего не знает».

«Во имя Фрита небесного, что там произошло? — думал Вереск. — С тех пор как я впервые увидел в Эфрафе Тлайли, он всякий раз берет верх. Чем скорее мы вернемся домой, тем лучше».

Он встретился взглядом с бесцветными глазами Дурмана, помолчал и полез на груду рыхлой земли. А Дурман похромал к восточной стене, в которой Крестовник должен был уже отрыть два тоннеля. Солдаты расчистили входы и работали в глубине. Услышав шаги Дурмана, Крестовник вылез из дальнего проема и принялся чистить когти о торчащий из земли корень.

— Как дела? — спросил Дурман.

— Этот выход открыт, сэр, — доложил Крестовник, — но на другой, боюсь, времени уйдет побольше. Очень уж хорошо он завален.

— Одного достаточно, — сказал Дурман. — Все спустятся и по нему. Зови, пусть займутся этой стеной.

Он собрался и сам подняться наверх, как вдруг увидел рядом с собой Вереска. Сначала Генерал решил, что тот явился сообщить о смерти Шишака. Но, посмотрев повнимательней, понял, что дело совсем в другом.

— Я… у меня соринка попала в глаз, сэр, — промямлил Вереск. — Сейчас я сделаю второй заход.

Знаком Дурман велел ему идти в дальний конец «Улья». Вереск поплелся следом.

— Трус, — прошептал он Вереску на ухо. — Если моя власть рухнет, где окажешься ты в тот же день? Ты, кого ненавидят в Эфрафе даже офицеры? Тлайли должен умереть.

И Генерал сам полез на груду земли. Вдруг он остановился. Вереск и Чертополох подняли голову и сразу поняли, в чем дело. Тлайли выполз из тоннеля и сидел прямо над ними. По голове расплывалось кровавое пятно, надорванное ухо свисало на глаза. Дышал он медленно и тяжело.

— Оказалось не так-то просто выкинуть меня отсюда, не правда ли, Генерал? — сказал он.

Как-то робко, устало удивляясь, Дурман понял вдруг, что боится. Ему вовсе не улыбалось еще раз схватиться с Тлайли. Все отчетливей он понимал, что второй схватки не выдержит. «А кто же выдержит? — подумал он. — Кто в состоянии это сделать? Нет, придется придумывать что-то другое, но тогда все всё узнают».

— Тлайли, — сказал он, — мы открыли один вход. Я приведу столько солдат, что они обрушат эту стену в четырех местах. Почему бы тебе не выйти?

И они услышали голос Тлайли, тихий, задыхающийся, но очень отчетливый:

— Мой Старшина приказал защищать этот вход, пока он сам не отзовет меня.

— Твой Старшина? — поразившись, переспросил Вереск.

Ни Дурману, ни кому-то из офицеров и в голову не приходило, что у Тлайли может быть Старшина. Теперь, когда он это сказал, они поверили тотчас. Тлайли говорит правду. Но если Старшина не он, значит, где-то поблизости есть еще один, более сильный кролик. Сильнее Тлайли. Где он? Чем он сейчас занят?

Дурман заметил, что Чертополох куда-то пропал.

— Куда делся этот юнец? — спросил он Вереска.

— По-моему, он удрал, сэр, — ответил тот.

— Остановить, — приказал Дурман. — Привести обратно.

Но через несколько минут вернулся не он, а Крестовник.

— Прошу прощения, сэр, — сказал он. — Чертополох сбежал через открытый ход. Я решил, что это вы послали его наверх, иначе я бы спросил, зачем ему туда понадобилось. И по-моему, с ним ушел еще кто-то — я не разобрал кто.

— Вот я им покажу! — рявкнул Дурман. — За мной.

Теперь он знал, что делать. Надо согнать всех вниз и отрыть заваленные ходы. Что касается Тлайли, его лучше оставить на месте, и чем меньше о нем говорить, тем лучше. Никаких больше схваток в тесных тоннелях, и когда появится страшный Старшина, ему придется выходить на открытую площадку, где его атакуют со всех сторон одновременно.

Он уже повернулся было, чтобы идти, и застыл на месте. При слабом свете, падающем сквозь проломленную кровлю, он увидел кролика — не эфрафца. Кролик был незнакомый. Маленький-маленький, он напряженно озирался по сторонам — как детеныш, впервые выбравшийся из норы, — но, похоже, он все-таки знал, куда попал. Под взглядом Дурмана кролик поднял дрожащую лапку и прижал ее к мордочке. На мгновение старое, острое, полузабытое чувство пронзило Генерала Дурмана — запах мокрых капустных листьев на огороде позади домика, ощущение ласкового уюта — давно ушедшее и забытое.

— Черт побери, это еще кто? — спросил Генерал Дурман.

— Может… может, это тот кролик, который лежал тут, сэр? — предположил Крестовник. — Тот, про которого мы подумали, что он мертвый.

— Ах, вот оно что, — проговорил Дурман. — Тогда это по твоей части, Вереск, не так ли? Во всяком случае, с такими ты в состоянии справиться. Поторопись, — прорычал он, потому что Вереск заколебался, не понимая, шутит Генерал или говорит серьезно. — Когда закончишь, поднимайся наверх.

Вереск медленно двинулся вперед. Даже ему было не слишком приятно убивать маленького, вдвое меньше его самого, крольчишку, который впал в торн. Но ему и в голову не пришло ослушаться оскорбительного приказа. Малыш не двигался, не пытался ни удрать, ни защититься, а лишь смотрел на полицейского своими большими глазами, взгляд которых, хоть и тревожный, вовсе не походил на взгляд загнанного животного. Под этим взглядом Вереск остановился, и они долго молча смотрели друг на друга. А потом спокойно, безо всякого страха, странный малыш сказал:

— Мне от всего сердца жаль вас. Но ведь вы сами пришли сюда, чтобы убить всех нас, так что вам не в чем нас винить.

— Винить? — удивился Вереск. — В чем?

— В своей смерти. Поверьте, мне очень жаль.

Вереск наслушался за свою жизнь от пленников, которых сам вел на смерть, немало проклятий и угроз, призывавших на его голову небесное отмщение, — так и Шишак грозил Дурману во время грозы. Но он не стал бы главой эфрафской Ауслафы, если бы не научился пропускать это мимо ушей. И каждый раз он, не задумываясь, отвечал презрительной насмешкой. Но сейчас, глядя в глаза своего необыкновенного противника — единственного, кого ему пришлось встретить за эту ночь ожидания кровавой схватки, — услышав его слова, мягкие и безжалостные, словно снег для одинокого бродяги, Вереск вдруг почувствовал ужас. Ему показалось, что по углам темной пещеры перешептываются злобные призраки, узнал голоса кроликов, казненных месяц назад в канавах Эфрафы.

— Оставьте меня в покое! — закричал он. — Пустите! Пустите меня!

Спотыкаясь, тычась во все углы, Вереск кинулся к открытому ходу. Наверху он увидел Дурмана, который разговаривал с дрожащими, перепуганными солдатами Крестовника.

— Сэр, — говорил один новобранец, — ходят слухи, что их Старшина больше зайца, а странный зверь, рычание которого мы слышали…