Обитатели Холмов

Орех представления не имел, что тут надо понимать. Для него все это была сплошная бессмыслица, и лишь горло перехватывало от растерянности и ужаса. Мало того, что злится нетерпеливый Шишак, мало того, что перепугался Плошка, что где-то рядом бродит собака, так еще самый умный из всей команды лишился рассудка. Орех был близок к отчаянию.

— О Фритрах! Да, я понял! — почти возле самого уха Ореха вдруг зазвенел взволнованный голос. Это воскликнул Пятик. — Орех, быстро, нечего ждать! Пошли, подтолкни Плошку!

Черничка встряхнул помертвевшего Плошку и заставил его сделать несколько прыжков к галечной отмели. Кусок дерева, чуть больше крупного листа ревеня, только краем лежал на гальке. Черничка едва не силой усадил на него Плошку. И тот, дрожа, сел, сжался в комочек, а за ним «на борт» ступил Пятик.

— Кто посильней? — распорядился Черничка. — Шишак! Серебряный! Ну-ка толкните!

Никто его не послушал. Растерявшиеся, озадаченные кролики только жались к земле. Тогда Черничка сам зарылся носом в гальку, поддел край доски, приподнял и толкнул. Доска накренилась, Плошка заверещал, а Пятик лишь опустил голову и сжал чубы. Потом плот с двумя кроликами выровнялся и на несколько футов отплыл от берега. Он медленно развернулся, и Плошка с Пятиком оказались спиной к своим приятелям.

— Фрит и Инле! — воскликнул Одуванчик. — Они сидят прямо-таки на воде! Почему же они не тонут?

— Они сидят на деревяшке, а дерево плавает, можешь ты это понять или нет? — сказал Черничка. — А теперь поплывем и мы. Ну, Орех?

За эти несколько минут Орех растерялся как никогда в жизни. Он и так еле владел собой, готовый в ответ на обидное нетерпение Шишака рискнуть жизнью, но не бросить Пятика с Плошкой на произвол судьбы. И, ничего не понимая, Орех видел одно — Черничка ждет, чтобы он показал, кто здесь все-таки главный. В голове прояснилось.

— Поплыли, — сказал он. — Поплыли все.

Он смотрел, как они вошли в воду. Одуванчик плыл не хуже, чем бегал, — легко и быстро. Серебряный тоже. Остальные барахтались как попало. Сам Орех прыгнул в речку только тогда, когда все добрались до противоположного берега. Шкурка в холодной воде промокла насквозь почти сразу. Дыхание участилось, голова ушла под воду, и он услышал тихий шорох гальки по дну. Орех неуклюже заколотил лапами и, стараясь держать голову повыше, нацелился на куст норичника. На берегу, в ольшанике, он оглядел промокших друзей.

— Где Шишак? — спросил он.

— У тебя за спиной, — откликнулся Черничка, зубы его лязгали.

Шишак был еще в воде, на другой стороне заводи. Он как раз только что подплыл к плотику, положил голову на край и, с силой работая задними ногами, направил доску к берегу.

— Сидите смирно — Орех услышал, как быстро, задыхаясь, он сказал это Плошке и Пятику. И тут же Шишак ушел под воду. Но, мгновение спустя, вынырнул снова и снова положил голову на край доски. Доска покачивалась в такт толчкам, и все смотрели, как медленно плывет она по воде и как, наконец, уткнулась в берег. Пятик вытолкнул Плошку, следом на гальку выбрался Шишак, задыхающийся и дрожащий.

— Я-то понял Черничку сразу, — сказал он. — Но толкать эту шутку в воде довольно трудно. Надеюсь, солнца ждать недолго. Я замерз. Пошли дальше?

Они спешно выбрались из ольшаника и понеслись по лугу к первой изгороди, а собака так и не появилась. Никто, кроме Пятика и Шишака, не понял и не оцепил Черничкино изобретение, потому все и забыли о нем почти сразу. А Пятик, когда Черничка улегся под кустом терновника, подошел к нему и сказал:

— Ты спас жизнь и мне, и Плошке. Похоже, Плошка так и не сообразил, что произошло, но я-то все понял.

— Вышло неплохо, согласен, — откликнулся Черничка. — Надо запомнить. Вдруг еще раз пригодится.

9.

ВОРОН И БОБОВОЕ ПОЛЕ

В бобовый рай.

В грачиный грай,

В июнь да май!

Роберт Браунинг

Солнце встало, а они еще лежали в терновнике, съежившись меж толстых корней, и почти все спали. Никто не забыл об опасности, но беглецы устали так, что полагаться могли на одно лишь везение. Глядя на свою команду, Орех чувствовал себя еще беспомощней, чем на берегу, Возле изгороди в открытом поле нельзя оставаться долго. Но куда двигаться дальше? Нужно разведать окрестности. Орех двинулся вдоль ограды, держа нос по ветру, выискивая местечко, где можно сесть и без особого риска принюхаться к южному ветру. Может, запахи, которые он несет с вершины склона, из-за изгороди, что-нибудь да прояснят.

Он дошел до широкой тропы, где проходит стадо. Увидел коров, пасшихся вверху на склоне. Осторожно пролез за изгородь, присел на краю поля за листьями чертополоха и снова понюхал ветер. Здесь отчетливо слышался долетавший и к изгороди смешанный запах боярышника и теплого навоза. Но воздух пахнул чем-то еще, и это сильное, свежее благоухание Орех слышал впервые. Запах был здоровый. Нестрашный Что же пахнет? И почему так сильно? Почему даже на открытом месте под южным ветром он забивает все остальное? Видно, источник его где-то рядом. Орех решил было отправить кого-нибудь на разведку. Одуванчику сбегать туда-сюда — до вершины холма и обратно — не трудней, чем зайцу. Но любовь к приключениям и озорству взяла свое. Орех решил разузнать все сам, так чтобы никто даже заметить не успел, что ею нет. Будет Шишаку к чему цепляться.

Орех легко побежал по лугу в сторону стада коров. Когда он проскакивал мимо, коровы разом подняли головы, посмотрели внимательными глазами и вновь принялись жевать. Рядом с ними, хлопая крыльями, прыгала большая черная птица. С виду она напоминала большого грача, но — вот уж что на грачей не похоже — была одна-одинешенька. Орех видел ворону впервые. Ему и в голову не пришло, что птица ищет кротовый след, и что если найдет, прикончит зверька ударом клюва и вытащит из норки. Знай это Орех, вряд ли бы он спокойно пробежал мимо и вряд ли отнесся бы к птице столь легкомысленно, назван про себя просто «не ястреб», что у кроликов означает кого угодно — от вьюрка до фазана.

Необычное благоухание усилилось, обрушившись на Ореха мощными волнами, шедшими с вершины склона, — так на путешественника, который впервые попал на побережье Средиземного моря, обрушивается волнами аромат апельсиновых рощ. Зачарованный, Орех поднялся на вершину. Там невдалеке зеленела еще одна изгородь, а за ней, плавно колеблясь от ветерка, лежало огромное поле цветущей фасоли.

Орех сел на задние лапы и загляделся на этот опрятный лесок маленьких серо-зеленых стволов, увешанных колонками черно-белых цветов. Никогда он не видел ничего подобного. Орех знал ячмень и пшеницу, однажды попал на поле турнепса. Но здесь цветы были совсем другие, не похожие ни на что, и казались ему чем-то прекрасным, мирным и благотворным. Конечно, кролики не едят бобов, но им нравится этот запах. Кроме того, на фасолевом поле можно лежать сколько душе угодно, укрывшись в зарослях, да и бегать там легко и нестрашно. Орех решил вернуться и привести сюда товарищей, чтобы они спокойно отдохнули до вечера под защитой шуршащего леса. Когда он спустился с холма, команда его лежала на том же месте. Шишак и Серебряный уже проснулись, остальные чутко дремали.

— Не спишь, Серебряный? — сказал Орех.

— Здесь слишком опасно, — ответил Серебряный — Я устал не меньше других, но если уснут все, а нас кто-нибудь заметит, кто же поднимет тревогу?

— Знаю. Я и нашел одно местечко, где можно спать сколько угодно.

— Нору?

— Нет, не нору. Огромное цветущее поле — оно спрячет нас от чужих глаз и носов, пока мы будем отдыхать. Хотите, пойдем, понюхаем.

Оба кролика тотчас поднялись.

— Говоришь, ты уже посмотрел на эти цветы? — Шишак, поводя ушами, старался уловить отдаленные шорохи поля.

— Да, на вершине. Пошли, разбудим остальных — того и гляди, придет какой-нибудь человек со своим «храдада» [10], спросонок все разбегутся кто куда.

Серебряный разбудил спящих. Кролики просыпались неохотно и поднялись, только когда он несколько раз повторил, что поле «совсем-совсем рядом».

Кролики широко рассыпались по склону. Впереди бежали Шишак и Серебряный, чуть сзади Орех и Черничка. Остальные тянулись по одному — проскачут несколько ярдов и присядут перекусить или оставить кучку помета на теплой, прогретой солнцем траве. Серебряный уже почти добежал до самого верха, как вдруг примерно на середине склона кто-то пронзительно закричал — не звал на помощь, не пытался отпугнуть врага, а просто вопил от страха. Это на Пятика с Плошкой, ковылявших в хвосте, маленьких и усталых, напала ворона. Она пролетела над самой землей. Потом неожиданно кинулась на Пятика, целя в него огромным клювом, но тому удалось вовремя увернуться. А теперь, подскакивая, она догоняла обоих приятелей, и страшная голова была уже совсем близко. Вороны всегда метят в глаза, и, чувствуя это, Плошка головой уткнулся в кустик травы, пытаясь зарыться как можно глубже. И закричал.

Через несколько секунд Орех был уже рядом. Он понятия не имел, что надо делать, и если бы ворона сама не обратила на него внимания, он, наверное, совсем растерялся бы. Но она развернулась, и Орех решил было обойти птицу сзади, но оглянулся на своих и увидел, как с другой стороны к ним подбегает Шишак. Ворона тоже заметила движение, попробовала достать Шишака клювом, но промахнулась. Орех услышал, как клюв чиркнул по камешку и раздался звук, похожий на треск раковины, когда дрозд стучит ею о гальку, чтобы вынуть улитку. Тут следом за Шишаком подбежал Серебряный, и ворона, мгновенно оправившись после неудачи, пошла прямо на него. Серебряный испугался, замер, а ворона, преисполнившись зловещего восторга, затанцевала почти перед самым его носом, хлопая черными огромными крыльями. Она уже изготовилась было клюнуть Серебряного, но тут сбоку прыгнул Шишак, сбил ворону с ног, и она рухнула на траву с резким, яростным карканьем.

— Вперед! — крикнул Шишак. — Заходи сзади! Они сами трусы! Они только слабым и страшны.

Но ворона уже удирала; медленно и тяжело взмахивая крыльями, она полетела низко над землей. Кроликам хорошо было видно, как она долетела до нижнего края поля и исчезла над лесом за речкой. В тишине раздалось тихое похрустывание — это корова, не переставая жевать, подошла поближе.

Шишак поспешил к Плошке, бормоча себе под нос дерзкую песенку гвардейцев Ауслы:

Хей, хей, и, эмблерный Храйр,

М'сайон уле хра вайр.

[11]

— Пошли, Хлао-ру, — сказал он. — Да не прячь ты голову. Ну и денек сегодня!

Шишак двинулся к вершине, и следом Плошка, стараясь не отставать от спасителя. Орех вспомнил, как Пятик говорил, будто у малыша неладно с лапой. И теперь, глядя на неловкую, ковыляющую походку Плошки, подумал, что тот, наверное, и впрямь поранился. Время от времени Плошка, пробовал наступать на правую переднюю лапу, но тотчас снова ее поджимал и ковылял на трех ногах.

«Как только найдем безопасное место, нужно ее как следует осмотреть, — подумал Орех. — Бедняга, так он далеко не уйдет».

Алтейка уже выбежал на вершину и, что есть духу, понесся к фасолевому полю. Орех пролез сквозь изгородь, перепрыгнул полоску межи и сел под бобовым кустиком, в сумрачном междурядье, между длинными грядками, смыкавшимися далеко внизу. Земля здесь была мягкая, рыхлая, кое-где сквозь нее пробивались ростки сорняков, которые часто встречаются на любом возделанном поле: и здесь в зеленом сумраке под листиками фасоли приютились полевая горчица, дымянка, очный цвет и ромашка. Легкий ветер шевелил стебли, в нежной зелени играли солнечные пятна, и «зайчики», отскакивая, бежали по коричневой земле, по белым камешкам и сорнякам. Но в этом непрестанном движении не чувствовалось никакой угрозы — это двигался лес, и кроличье ухо ловило один лишь единственный звук — мягкий и непрерывный шорох листьев. Далеко в междурядье Орех заметил спину Алтейки и тоже понесся в глубь зеленого поля.

Немного погодя кролики собрались в небольшой ложбинке. Вокруг стояли ровные ряды фасоли, скрыв от врага под своей сенью и кроликов, и кроличий запах. Даже в норе вряд ли может быть безопасней. Плохо только, что еды на фасолевом поле мало — несколько травок да одуванчики.

— Здесь можно спать хоть целый день, — сказал Орех. — Но, по-моему, пусть лучше кто-нибудь все же останется сторожить. Если вы согласны, я подежурю первый, а заодно займусь твоей лапой, Хлао, — кажется, с ней что-то не так.

Плошка, который лежал на левом боку и дышал часто и тяжело, перекатился через спину и, снизу вверх, подал Ореху лапу. Орех внимательно осмотрел густую грубую шерстку (на лапах у кроликов нет подушечек) и почти сразу нашел то, что и ожидал, — в шерсти торчал круглый обломившийся шип терновника. Он вошел глубоко, и ранка немного кровоточила.

— Ну и занозища у тебя, — сказал Орех. — Ничего удивительного, что ты бегаешь плохо. Придется вынимать.

Вынуть колючку оказалось не так просто: лапа наболела, и Плошка вздрагивал, дергался даже, когда Орех прикасался к ней языком. Ореху пришлось набраться терпения, и, наконец, после долгих попыток ему удалось ухватить пенечек зубами. Шип вышел сразу целиком, и из ранки потекла кровь. Он был такой длинный и толстый, что Плющ, оказавшийся рядом, даже разбудил Алтейку, чтобы и тот посмотрел.

— Силы небесные, Плошка! — воскликнул Алтейка, обнюхав колючку, которую бросили на гальку. — Тебе надо было побольше таких набрать — ты бы тогда еще одну доску куда-нибудь приколотил, чтоб опять Пятика напугать. Кабы знать, ты бы мог и глаз лендри выколоть.

— Залижи ранку, Хлао, — сказал Орех. — Лижи, пока не полегчает, а потом — спать.

10.

ДОРОГА И ПУСТОШЬ

Тиморус спросил, прошли ли они… опасное место. «Но, — сказал он, — чем дальше, тем трудней нам придется, и, куда бы ни повернули, мы всегда вернемся назад».

Джон Баньян. «Странствие пилигрима»

Через некоторое время Орех разбудил Алтейку. Потом выцарапал себе в земле неглубокую ямку и уснул. Одна вахта сменяла другую. Люди давно утратили чувство, которое подсказывает кроликам, сколько прошло времени. Все живые существа, у которых нет ни часов, ни книг, добывают знания о времени и о погоде естественным образом; и, судя по их поразительным путешествиям и возвращениям домой, они умеют даже определять направление. Перемену в погоде и влажности почвы, положение теней и солнечных зайчиков, наклон стеблей, направление, силу воздушных потоков, стелющихся над землей, — все замечает кролик-сторож.

Солнце начинало клониться к западу, когда Орех проснулся и увидел Желудя, который устроился между двух белесых камней и нюхал воздух. Недалеко на земле растянулся Плошка. По животу его полз черно-желтый жучок — жучок остановился, шевельнул короткими загнутыми усиками и пополз дальше. Орех напрягся от страха. Он знал этих жучков, которые, находя тела мертвых животных, в них живут и откладывают яйца. Под тельцем маленького животного, вроде землеройки или птенца, они выкапывают ямку, откладывают яйца прямо на трупике и засыпают его землей. Неужели же Плошка во сне умер! Орех быстро выпрямился. Желудь вздрогнул и повернулся, а жучок — стоило проснувшемуся Плошке шевельнуться — сполз на камешки и заковылял прочь.

— Как дела? — спросил Орех. Плошка поставил лапу на землю. И наступил.

— Лучше, намного, — сказал он. — Кажется, теперь я смогу бегать, как все. И меня ведь не бросят, не бросят?

Орех потерся носом у Плошки за ухом.

— Никто никого не собирается бросать, — сказал он. — Если тебе надо еще задержаться, я тоже останусь. Но будь поосторожней с колючками, Хлао-ру, нам еще далеко идти.

А в следующую минуту наши друзья подскочили от страха. Совсем рядом над полем раздался выстрел. Подняли крик чибисы. Эхо выстрела прокатилось волной, будто галька в коробке, из лесу за речкой послышалось хлопанье крыльев лесных голубей в кронах деревьев. А кролики уже неслись в разные стороны по бобовому полю. Страх гнал их в норы, но вот нор-то здесь как раз и не было.

На краю поля Орех остановился. Он огляделся и никого не увидел. Дрожа, ждал он следующего выстрела, но было тихо. Потом Орех услышал, как земля загудела от твердой поступи человека, спускавшегося с холма к реке, откуда сегодня утром пришли кролики. В ту же секунду появился Серебряный, продиравшийся сквозь посадки совсем рядом.

— Надеюсь, он стрелял по вороне. Как ты думаешь? — сказал Серебряный.

— Надеюсь, всем хватило ума не сбежать с этого поля, — ответил Орех. — Разбежались кто куда. Как их теперь искать?

— Найдешь их теперь, как же, — буркнул Серебряный. — Пошли лучше обратно. Они сами скоро вернутся.

Но прошло довольно много времени, пока все собрались в ложбинке. Поджидая друзей, Орех понял ясно, как никогда, сколько опасностей подстерегает их в незнакомых полях, где нет даже норы и негде спрятаться. Лендри, собака, ворона, охотник — все это время им просто везло. Сколько продлится это везение? Найдут ли они то место, о котором твердит Пятик, и где это место искать?

«Сам я радовался бы любому сухому пологому склону, — думал он, — если там есть трава и нет людей с ружьями. И чем скорей нам такой попадется, тем лучше».

Последним явился Плющик, и Орех сразу поднялся. Осторожно выглянул из-за фасолевых кустиков и скакнул вперед. Потом остановился понюхать ветер, и ветер успокоил его, принеся только запахи вечерней росы, цветов и коровьего помета. Орех первым выскочил на соседнее поле — это оказалось пастбище, и кролики спокойно, как дома, пустились пастись, оставляя за собою дорожку обгрызенных стеблей.

Пройдя пастбище до середины, Орех услышал как с другой стороны, от ограды в их сторону быстро движется «храдада», меньше и тише, чем трактор, который кроликам иногда случалось увидеть дома сквозь заросли примул. Он проехал мимо, яркий — ярче зимних деревьев, — весь блестящий, выкрашенный в фальшивый, неестественный, придуманный людьми цвет. Тотчас запахло мазутом и выхлопными газами. Орех замер, нос его задвигался. Он никак не мог понять, почему этот «храдада» бежит по полю так легко и быстро. Вдруг он сейчас вернется? И смогут ли все удрать, если тот вздумает за ними охотиться?

Пока он сидел, прикидывая, как поступить, подбежал Шишак.

— Там дорога, — сказал он. — Кое-кому она в новинку, не так ли?

— Дорога? — сказал Орех, вспомнив разрытую землю возле доски с объявлением. — С чего ты взял?

— А ты думаешь, почему он бежит так быстро? Ты что, не чуешь?

Теперь и Орех ясно слышал запах теплого гудрона.

— В жизни не слышал такого запаха, — сказал Орех немного сердито.

— Значит, — сказал Шишак, — Треарах ни разу не посылал тебя за салатом. Если бы ты за ним бегал, ты бы знал, что такое дороги. По ночам они, правда, почти неопасны. Но все же дорога — элиль.

— Наверное, мне многому у тебя надо учиться, — сказал Орех. — Давай пойдем первыми, остальные за нами.

Они побежали вперед, пролезли сквозь изгородь. С изумлением Орех смотрел на дорогу. На минуту ему показалось, что между двух зеленых склонов течет еще одна река — черная, гладкая и прямая. Потом он заметил вдавленный в гудрон гравий, потом бегущего паука.

— Какая-то она ненастоящая, — сказал Орех, вдыхая странный сильный запах гудрона и масла. — Зачем она тут? Откуда она взялась?

— Это все люди, — сказал Шишак. — Это они положили ее сюда, а потом забегали «храдады» — быстрее нас, а кто еще может бегать быстрее?

— Значит, они опасны? Они нас могут поймать?

— Нет, вот это-то и странно. Они не обращают на нас никакого внимания. Хочешь, покажу?

Остальные уже пролезали сквозь изгородь, а Шишак спрыгнул со склона и сел на обочине. Из-за поворота донесся шум приближающегося автомобиля. Орех и Серебряный напряглись. Автомобиль вывернул из-за холма и, блестя бело-зеленой краской, пронесся мимо Шишака. На мгновение в мире исчезло все, кроме страха и грохота. Потом автомобиль исчез, и шерстка у Шишака затрепетала от поднятого им ветра. Шишак прыгнул обратно и уселся среди обомлевших кроликов.

— Видели? Они нас не тронут, — сказал он. — Мне даже кажется, что они неживые. Но, честно говоря, точно я не знаю.

И так же, как на берегу, Черничка отполз в сторонку, спустился на свой страх и риск на дорогу и пошел, принюхиваясь к гудрону. Приятели увидели, как на полпути к повороту он дернулся и отскочил под прикрытие склона.

— Что там такое? — спросил Орех.

Черничка не отвечал, и Шишак с Орехом запрыгали по обочине в его сторону. Черничка то открывал, то закрывал рот, облизываясь так, как облизывается кошка, когда случайно попробует что-нибудь мерзкое.

— А ты, Шишак, говоришь, «храдады» не опасны, — сказал он спокойно. — По-моему, ты ошибаешься — смотри.

Посреди дороги лежало расплющенное окровавленное тельце — белый мех, бурые колючки, маленькие черные ножки, черная мордочка. Над ним кружили мухи, и в нескольких местах сквозь раздавленный трупик торчали камни.

— Это йона, — сказал Черничка. — Кому он помешал — он и не ест-то никого, только слизняков да жуков. А кто же ест йону?

— Наверное, он шел ночью, — сказал Шишак.

— Конечно. Все они охотятся ночью. Ведь если кто-нибудь увидит йону днем, йона умрет.

— Да, я знаю. Я просто хочу сказать, что ночью «храдады» бегают с большими огнями — ярче огня Фрита. Эти огни и ведут их вперед, но если кто-нибудь попадет в полосу света, то уже ничего не видит и не знает, куда бежать. Вот тогда «храдада» может и раздавить. По крайней мере так нас учили в Аусле. Сам я не проверял, да и не собираюсь.

— Ладно, скоро стемнеет, — сказал Орех. — Пошли, пора переходить. Насколько я понял, для нас в этой дороге ничего хорошего нет. Посмотрели, знаем, что это такое, и пора уносить ноги.

До восхода луны друзья успели пройти земли Ньютаунской церковной общины, где меж зеленых лужаек бежит ручеек и ныряет под маленький мост. Поплутав немного, они выбрались на холм Ньютаунских пустошей — края торфяных болот, утесника и серебристых берез. После оставленных лугов земля эта показалась кроликам чужой и враждебной. Деревья, трава, почва — все было здесь не такое. Кролики остановились в зарослях вереска, не зная и не видя дороги. Шерстка у них промокла от росы. Па земле, в черных разломах обнажившегося торфа стояла вода, повсюду попадались мерцавшие в лунном свете острые камни величиной то с голубя, то с кроличью голову. Добегая до очередного разлома, все сбивались в кучу и ждали, пока Орех или Шишак первыми переберутся на другую сторону и найдут дорогу. В этих краях водится много жуков, пауков, маленьких ящериц, которые всякий раз прыскали в стороны, когда беглецы задевали кустики упругого, жесткого вереска. Один раз Черничка вспугнул змею — и взвился в воздух, увидев, как она, проскользнув у него между лап, скрылась в норе у подножия березы.

Они не знали даже здешние травы — ни розовый мытник с гирляндами крючковатых цветов, ни костолом, ни росянку, поднимавшую на тоненьких стебельках пушистые, плотно закрытые ночью цветы-мухоловки. В густых травяных джунглях царил покой. Кролики шли все медленней, надолго останавливаясь у торфяных трещин. В вереске было тихо, но через пустошь ветер доносил отдаленные ночные звуки. Вот закричал петух. Вот пробежала с лаем собака, на нее прикрикнул человек. Маленькая сова позвала: «Ки-вик, ки-вик», и неожиданно пискнула не то полевка, не то землеройка. Пискнула негромко, но будто предупреждая об опасности.

Глубокой ночью, уже ближе к закату луны, Орех сидел вместе со всеми перед разломом и смотрел на низкий, нависший над ним обрывчик. Пока он раздумывал, стоит ли карабкаться наверх, чтобы искать дорогу там, сзади послышался шорох. Орех оглянулся и увидел Дубка. Вид у него был такой, будто Дубок то ли что-то скрывал, то ли просто не знал, на что решиться, и Орех, пристально глядя на товарища, забеспокоился, уж не заболел ли, не отравился ли он.

— Э-э… Орех, — промедлил Дубок, глядя мимо Ореха на темную мрачную глыбу. — Я… э-э… так сказать… нам… ты знаешь, мы уже больше не можем. С нас хватит.

Он замолчал. Теперь Орех заметил за спиной Дубка Желудя с Плющом — они молча ждали. Наступила тишина.

— Продолжай, Дубок, — сказал Орех, — или ты ждешь чего-то от меня ?

— Мы сыты по горло, — с глуповатой важностью произнес Дубок.

— Я тоже, — ответил Орех, — но, надеюсь, осталось немного. И там мы отдохнем.

— А мы хотим отдохнуть сейчас же, — сказал Дубок — Мы считаем, что глупо было заходить так далеко.

— Чем дальше, тем хуже и хуже, — подхватил Желудь. — Куда мы идем, сколько еще идти — пока кто-нибудь не остановится навсегда?

— Нам здесь просто страшно, — сказал Орех. — Мне и самому не нравится это место, но должны же мы когда-нибудь выйти отсюда.

Дубок посмотрел на него лукаво, хитро.

— Думаешь, мы не поняли, что ты и сам не знаешь, куда нам идти, — сказал он. — Про дорогу ты ведь не знал? Не знал. Ты и теперь не знаешь, что дальше.

— Мы хотим вернуться, — сказал Желудь. — Мы считаем, что Пятик ошибся.

— Как же вы вернетесь? — ответил Орех. — Да если вам и удастся дойти до дома, вас, скорее всего, увьют за драку с офицером Ауслы, вы что, забыли? Ради Фрита, если уж вы решили остановиться, чтобы поговорить, говорите что-нибудь путное.

— Но ведь это не мы дрались с Падубом, — сказал Дубок.

— Вы там были, и вы пошли за Черничкой. Вы что, надеетесь, они это забудут? А кроме того… Тут Орех увидел подошедших Пятика и Шишака и замолчал.

— Орех, — сказал Пятик, — ты не мог бы подняться со мной наверх? Это очень важно.

— А я бы пока перекинулся парой слов с этой троицей, — подхватил Шишак, мрачно разглядывая их из-под своей «шапки». — Почему это ты, Дуб, до сих пор не умылся? Ты похож на обгрызенный кусок крысиного хвоста в крысоловке. А ты, Плющ…

Орех не пожелал узнать, на что похож Плющик. Следом за Пятаком, по уступам, по торчащим пластам торфа он полез среди кустиков тощей травы на каменистый обрыв. На этот раз впереди шел Пятик, который уже отыскал дорогу, и как раз в том месте, которое Орех разглядывал, когда подошел Дубок. Обрыв начинался всего в нескольких футах от клонившегося на ветру вереска, а наверху расстилалась ровная травянистая гладь. Братья, поднявшись, сели. Справа, в желтой дымке, проглядывая сквозь редкие тучи, плыла луна, вдали темнел сосновый борок. Кролики смотрели на юг, на простиравшуюся перед ними унылую пустошь. Орех ждал, что Пятик заговорит, но тот молчал.

— Что ты хотел сказать мне? — спросил наконец Орех.

Пятик не отвечал, и Орех, озадаченный, тоже умолк. Снизу донесся голос Шишака:

— А ты, Желудь, ты, навозная песья рожа, плачет по тебе веревка охотничья; если б у нас было время, я бы тебе показал…

Луна выплыла из-за туч и ярче осветила вереск, но ни Пятик, ни Орех не двинулись с места. Пятик смотрел куда-то вдаль, за край пустоши. Милях в четырех от них, на южном краю горизонта, поднималась гряда холмов высотою в семьсот пятьдесят футов. Ветер дул там сильней, чем на равнине, и гнул буковые деревья Коттингтонского леса на самой высокой вершине.

— Смотри! — неожиданно сказал Пятик. — Вон туда мы и идем. Холмы там высокие и безлюдные, ветер доносит к вершинам каждый звук, а земля сухая, как солома в амбаре. Вот куда мы идем. Вот куда нам нужно.

Орех посмотрел на далекую гряду, наполовину скрытую в дымке. Он понимал, что и речи не может быть о таком походе. Хорошо, если удастся выйти из вереска на какое-нибудь тихое поле, за которым есть крутой склон с молодым подлеском, как дома. Какое счастье, что Пятик не стал говорить о своих дурацких мечтах при всех, особенно теперь, когда забот и так по горло. Надо бы втолковать ему, чтобы он выбросил это из головы немедля, тогда, может, еще обойдется — если, конечно, он не успел разболтать все Плошке.

— Нет, Пятик, это слишком далеко, — сказал Орех. — Подумай, целые мили опаснейшего пути. Если ты только заикнешься об этом, они перепугаются еще больше, а все ведь уже и так на пределе. Нам сейчас нужно одно — найти спокойное место. Я предпочел бы довести до конца то, что нам по силам, чем браться за дело не по зубам.

Пятик ничего не сказал в ответ. Похоже, он целиком ушел в свои мысли. И когда заговорил снова, то обращался скорей к самому себе, чем к Ореху.

— Перед холмами густой туман. Мне сквозь него ничего не видно, но я знаю, что мы пройдем его. Или и пего уйдем.

— Туман? — переспросил Орех. — Что ты хочешь этим сказать?

— У нас будут странные неприятности, — прошептал Пятик, — и элили здесь ни при чем. Это больше похоже… похоже на туман. Будто нас обманули, и мы заблудились.

Никакого тумана в помине не было. Стояла майская ночь, свежая, ясная. Орех ждал, и Пятик, немного еще помолчав, сказал медленно, без выражения:

— Надо идти туда. — Голос его упал и стал похож ни бормотание спящего. — Идти туда. Кролик, возвращающийся назад, сует голову в капкан. Идти туда — глупость. Идти туда — страшно. Идти туда… нет. — Он весь, задрожал, дернулся раза два и затих. Внизу, под обрывом, Шишак, кажется, завершал свою речь:

— А теперь ты, пучок кротовый, жук навозный, ты, трусливый клещ овечий, быстро марш с моих глаз. Иначе я… — Тут ветер снова отнес его голос.

Орех снова взглянул на неясную цепь холмов. Пятик, все еще бормоча, ерзал за спиной, и Орех, мягко подтолкнув брата передней лапой, ткнулся носом в его плечо.

Пятик вздрогнул:

— Орех, о чем я говорил? Боюсь, мне не вспомнить. Я хотел тебе показать…

— Пустяки, — ответил Орех. — Пошли вниз. Пора нам собраться. Если ты опять почувствуешь что-нибудь такое… странное, держись поближе ко мне. Я за тобой присмотрю.

11.

ТРУДНЫЙ ПУТЬ

А потом сэр Бьюмэйнз… проехал все, что только можно проехать: болота, поля и большие долины, и не раз… окунался он с головой в болотную грязь, ибо не знал он своей дороги, а наугад выбирал в тех лесах путь посветлее. И, наконец, удалось ему выбраться на зеленую светлую дорогу.

Мэлори. «Смерть Артура»

Черничка сидел на торфяной кочке и жевал черешки осоки, поджидая, пока Пятик с Орехом спустятся вниз.