Молодой Геккерн, как мы уже знаем, "был человек практический": им руководили не только страсти, но и расчет. Его поведение в январе во многом было обусловлено этим сознанием безнаказанности.
      Великосветское общество приняло сторону Дантеса против Пушкина, и это предопределило исход дела. Ахматова была права, когда писала: "Дуэль произошла оттого, что геккерновская версия взяла верх над пушкинской и Пушкин увидел свою жену, т. е. себя опозоренным в глазах света".ccclxi
      Поставлена была на карту честь поэта, его общественная репутация. Пушкин мог спасти ее только ценой жизни. Другого способа остановить клевету у него не было.
      Слухи о Пушкиных, которые распространялись в петербургском обществе, были в самом деле ужасными. Сплетни, одна оскорбительней другой, переходили из уст в уста. "Про свадьбу Гончаровой так много разного рассказывают...", - писала из Петербурга А. Н. Вульф своей сестре Евпраксии, не решаясь сообщать все под(178)робности.ccclxii "Было выпущено столько клеветы, столько позорных нелепостей", - вспоминал позже Вяземский. По письмам и дневниковым записям мы можем восстановить эти слухи.
      В дневнике Мари Мердер есть следующая запись, которую она сделала 22 января - после бала у Фикельмонов: "Рассказывают - но как дерзать доверять всему, о чем болтают?! - Говорят, что Пушкин, вернувшись как-то домой, застал Дантеса tete-a-tete со своею супругою.
      Предупрежденный друзьями, муж давно уже искал случая проверить свои подозрения; он сумел совладать с собою и принял участие в разговоре. Вдруг у него явилась мысль потушить лампу. Дантес вызвался снова ее зажечь, на что Пушкин отвечал: "Не беспокойтесь, мне, кстати, нужно распорядиться насчет кое-чего...".
      Ревнивец остановился за дверью, и через минуту до слуха его долетело нечто похожее на звук поцелуя...".ccclxiii
      Известный рассказ князя А. В. Трубецкого, бывшего близким приятелем Дантеса, показывает, какие слухи распространялись среди кавалергардской молодежи. Здесь уже были пущены в оборот самые низкопробные анекдоты.ccclxiv
      Во дворце, в интимном кружке государыни, тоже побеждает версия Геккернов. Уже после дуэли, когда Пушкин был смертельно ранен, императрица писала о том, что Дантес вел себя как рыцарь, а Пушкин как грубиян. Известие о гибели поэта побудило ее выразить сочувствие Дантесу: "Бедный Жорж, как он должен был страдать, узнав, что его противник испустил последний вздох".ccclxv
      В последние январские дни слухи о Пушкине и его жене обрастают самыми оскорбительными подробностями. Так, польский литератор Станислав Моравский, рассказывая о преддуэльных событиях, превозносит благородство Дантеса, пожертвовавшего собой, и утверждает, что тот связал себя тяжелой цепью на всю жизнь, чтобы "спасти любовницу от <...> грубых, быть может, даже кровавых преследований".ccclxvi
      Графиня Фикельмон, по-видимому, очень точно охарактеризовала реакцию Пушкина на распространившуюся клевету: "Пушкин, глубоко оскорбленный, понял, что, как бы он лично ни был уверен и убежден в невинности своей жены, она была виновна в глазах общества, в особенности того общества, которому его имя дорого и ценно. (179) Большой свет видел все и мог считать, что само поведение Дантеса было верным доказательством невинности госпожи Пушкиной, но десяток других петербургских кругов, гораздо более значительных в его глазах, потому что там были его друзья, его сотрудники, и, наконец, его читатели, считали ее виновной и бросали в нее каменья".ccclxvii
      Положение Пушкина было особенно мучительным потому, что он в эти дни оказался как никогда одинок. В самых близких ему домах не только принимали Дантеса, но и осуждали поэта за нетерпимость. Александр Карамзин, описывая позднее преддуэльные события, говорил: "Без сомнения, Пушкин должен был страдать, когда при нем я дружески жал руку Дантесу, значит, я тоже помогал разрывать его благородное сердце, которое так страдало, когда он видел, что враг его встал совсем чистым из грязи, куда он его бросил".ccclxviii Вскоре Пушкин почувствовал, что даже самые близкие ему люди готовы бросить камень в его жену.
      Вяземский после гибели поэта, возвращаясь мысленно к январским событиям, писал о Наталье Николаевне: "Она должна была бы удалиться от света и потребовать того же от мужа. У нее не хватило характера, и вот она опять очутилась почти в таких же отношениях с молодым Геккерном, как и до свадьбы; тут не было ничего преступного, но было много непоследовательности и беспечности".ccclxix Но вряд ли H. H. Пушкина была в силах что-то изменить в эти дни. "Удалиться от света", живя в Петербурге, было практически невозможно. Если бы жена поэта отказалась выезжать, это только дало бы новый повод для клеветы и измышлений. Да и не в характере Пушкина было укрываться от опасности.
      Через две недели после свадьбы Дантеса С. Н, Карамзина так обрисовала положение Пушкина и его жены: "В воскресенье <24 января> у Катрин было большое собрание без танцев: Пушкины, Геккерны, которые продолжают разыгрывать свою сентиментальную комедию к удовольствию общества. Пушкин скрежещет зубами и принимает свое всегдашнее выражение тигра, Натали опускает глаза и краснеет под жарким и долгим взглядом своего зятя, - это начинает становиться чем-то большим обыкновенной безнравственности; Катрин направляет на них обоих свой ревнивый лорнет, а чтобы ни одной из них не оставаться без своей роли в драме, Александрина по (180) всем правилам кокетничает с Пушкиным, который серьезно в нее влюблен и если ревнует свою жену из принципа, то свояченицу - по чувству27. В общем все это очень странно, и дядюшка Вяземский утверждает, что он закрывает свое лицо и отвращает его от дома Пушкиных".ccclxx Все, о чем говорит С. Н. Карамзина, пересыпано "крупной солью светской злости". Но ужаснее всего то, что она выражает не только свое отношение к событиям, но передает мнение всего круга Вяземских - Карамзиных.
      Когда Пушкин погиб на дуэли, Вяземский даже на людях не мог сдержать рыданий и мысленно просил у покойного друга прощения в том, что никогда до конца не понимал его при жизни.
      В 20-х числах января до Пушкина стали доходить какие-то отголоски слухов, распространившихся в обществе. По словам Вяземского, поэт что-то услышал от приехавшей в Петербург Е. Н. Вревской. Он несколько раз виделся в эти дни с ней и А. Н. Вульф, и, вероятно, его тригорские приятельницы оказались до неосторожности откровенными. "Должно быть, он спрашивал их о том, что говорят в провинции о его истории, и, верно, вести были для него неблагоприятны. По крайней мере со времени приезда этих дам он стал еще раздражительнее и тревожнее, чем прежде", - писал Вяземский.ccclxxi То, что стало известно Пушкину, привело его в ярость. В нем созревала решимость покончить со всем этим.
      На развитие событий оказала воздействие и позиция, которую в январе 1837 г. занял царь. Зная все дело, Николай I остался в роли наблюдателя. "Давно уже дуэли ожидать было должно от их неловкого положения", - сказал он в феврале. Можно думать, что если бы посланнику через Нессельроде или Бенкендорфа было передано, что государь выразил неудовольствие поведением Дантеса, это заставило бы Геккерна, столь дорожившего своей карьерой в России, принять необходимые меры. Но этого не было сделано. Однако в какой-то момент царь все-таки вмешался и сделал это весьма свое(181)образно: он обратился с "отеческими" наставлениями к жене поэта. Об этом разговоре с H. H. Пушкиной император рассказал много лет спустя барону М. А. Корфу, который сразу же записал то, что услышал, стараясь быть предельно точным. В его дневнике эта запись выглядит как дословный рассказ Николая I: "Под конец его (Пушкина, - С. А.) жизни, встречаясь часто с его женою, которую я искренне любил и теперь люблю как очень добрую женщину, я раз как-то разговорился с нею о комеражах (сплетнях), которым ее красота подвергает ее в обществе; я советовал ей быть как можно осторожнее и беречь свою репутацию сколько для нее самой, столько и для счастья мужа при известной его ревности. Она, видно, рассказала это мужу, потому что, увидясь где-то со мной, он стал меня благодарить за добрые советы его жене. - Разве ты и мог ожидать от меня иного? - спросил я его. - Не только мог, государь, но, признаюсь откровенно, я и вас самих подозревал в ухаживании за моею женой. - Через три дня потом был его последний дуэль".ccclxxii
      Этот очень любопытный документ часто цитируется, но он пока не получил убедительного истолкования. Не определено и место этого эпизода в цепи событий. Дело в том, что от нас ускользает реальная значимость фактов, о которых мы узнаем из воспоминаний императора, так как они предстают здесь в определенном освещении: в том, в каком их хотел видеть царь через одиннадцать лет после смерти поэта. Хотя у Николая I была превосходная память и он, несомненно, рассказывал о событиях, действительно имевших место, однако акценты в его рассказе явно смещены.
      Тот разговор с женой поэта, о котором с таким благодушием вспоминал много лет спустя царь, для самой Натальи Николаевны должен был быть крайне мучительным. В какую бы форму ни облек император свои "советы", то, что он обратился к ней с замечанием по поводу ее поведения и репутации, было ужасно. Как отметила Ахматова, прокомментировавшая разговор царя с H. H. Пушкиной, все это значило, что "по-тогдашнему, по-бальному, по-зимнедворскому жена камер-юнкера Пушкина вела себя неприлично".ccclxxiii
      И слова благодарности, с которыми обратился к царю Пушкин, не случайно запомнилось Николаю I навсегда. То, что сказал поэт, в сущности, было немыслимой дер(182)зостью. Примерно так же поблагодарил Пушкин за три года до этого великого князя Михаила Павловича, поздравившего его с камер-юнкерством: "Покорнейше благодарю, ваше высочество; до сих пор все надо мною смеялись, вы первый меня поздравили". В благодарственных словах поэта, записанных в 1848 г. Корфом, угадывается та же игра в простодушие, едва прикрывающая откровенную дерзость. С членами императорской семьи никто, кроме Пушкина, не осмеливался говорить в таком тоне. Недаром Николай I так хорошо запомнил эти слова поэта, так же как и беспримерный по прямоте ответ Пушкина в 1826 г. на вопрос о 14 декабря (характерно, что из всех своих разговоров с Пушкиным царь вспоминал именно эти два: первый и последний, особенно поразившие его).
      Император рассказывал, что его последняя беседа с поэтом происходила за несколько дней до дуэли. Биографы полагают, что он ошибся. Так, М. И. Яшин уверенно относит этот разговор к 23 ноября, а беседу с Натальей Николаевной о "комеражах" - к 15-му (на том основании, что вечером 15 ноября жена поэта была в Аничковом дворце, где государь мог поговорить с ней).ccclxxiv Но с такой датировкой этих эпизодов никак нельзя согласиться, она не подтверждается никакими серьезными аргументами.
      Разговор, о котором Николай I вспоминал в 1848 г., наверняка происходил позже.
      Пока у нас нет возможности точно датировать этот эпизод. Наиболее вероятной следует считать ту дату, которую называет сам Николай I: скорее всего это произошло в январе - незадолго до последней дуэли. По мнению Ахматовой, это и могло стать "последней каплей". "Замечание, которое сделал Николай I жене Пушкина относительно ее поведения, было последним ударом",ccclxxv - писала она. Действительно, реакция Пушкина в этом случае должна была быть ужасной.
      Странно, что мы ничего не знаем о том, как Пушкин отнесся к неожиданному вмешательству императора. Может быть, не знаем именно потому, что это произошло накануне дуэли, когда он избегал разговоров с близкими Друзьями?..
      Вревская, с которой он виделся тогда, когда уже все было им решено, запомнила его слова: "Императору <...> известно все мое дело...". (183)
      То, что мучило Пушкина в эти последние дни, безотчетно для него самого прорвалось и в письме от 26 января К. Ф. Толю. Это письмо было ответом на доброжелательный отзыв генерала Толя об "Истории Пугачевского бунта", полученный Пушкиным 25 января.ccclxxvi Случилось, однако, так, что письмо к Толю стало ценнейшим психологическим документом, свидетельствующим о душевном состоянии поэта накануне поединка.
      26 января, обращаясь к человеку, в сущности очень далекому от него, Пушкин непроизвольно высказал то, что особенно волновало его в тот момент. В письме к генералу Толю есть удивительные слова, которые как будто выплеснулись из потока внутренней речи...
      Главной в этом благодарственном письме стала тема клеветы. На замечание Толя о недооцененных заслугах екатерининского генерала Михельсона поэт ответил с горячностью, которая, конечно, была вызвана личными ассоциациями: "Его заслуги были затемнены клеветою; нельзя без негодования видеть, что должен он был претерпеть от зависти или неспособности своих сверстников и начальников. Жалею, что не удалось мне поместить в моей книге несколько строк пера вашего для полного оправдания заслуженного воина". И далее Пушкин пишет: "Как ни сильно предубеждение невежества, как ни жадно приемлется клевета; но одно слово, сказанное таким человеком, каков вы, навсегда их уничтожает. Гений с одного взгляда открывает истину, а Истина сильнее царя, говорит священное писание" (XVI, 224). Разговор о клевете теперь переходит в иной, более общий план. Все это уже не о Михельсоне это мысли о своей собственной судьбе. Вполне понятные ассоциации вернули Пушкина к тому, о чем он думал все это время... "Как ни жадно приемлется клевета, но одно слово"... могло бы ее уничтожить... А затем логический провал, столь несвойственный эпистолярному стилю Пушкина, как некий бросок над бездной передуманного - к итогу: "Истина сильнее царя"...
      Это, несомненно, письмо с необычайно значительным подтекстом. Здесь мысли о клевете, которую жадно подхватывает толпа, ассоциируются с мыслями о царе, о гении, о конечном торжестве истины. Вероятно, мы никогда не сможет раз га дать до конца смысл того, что в этом письме недосказано. Но кое-что представляется очевидным: за день до дуэли Пушкин совершенно определенно (184) высказал свое убеждение в том, что клевету можно остановить и даже уничтожить навсегда, если против нее возвысит голос человек, чье мнение будет услышано в обществе., В его деле такое слово не было сказано.
      Неожиданное упоминание о царе в этом контексте говорит о каких-то невысказанных обидах Пушкина и о том, что эти мысли не оставляли его.
      То, что он написал о гении и царе, при всей афористической отвлеченности сказанного, для него самого, по-видимому, было исполнено вполне конкретного смысла. Толь писал о том, что после смерти Михельсона история наконец воздала ему справедливость. Пушкин в эти дни тоже думал о суде истории и, вероятно, верил, что для потомства истина окажется сильнее сегодняшней клеветы, сильнее царя.
      Поведение Николая I в деле Пушкина не было, конечно, ни единственной, ни тем более определяющей причиной январской трагедии. В отношении царя к Пушкину лишь с наибольшей очевидностью выявляются приметы той общественной атмосферы, которая привела к гибели поэта.
      Никакого "адского" злодейства царь не совершил: наивно приписывать ему некие тайные козни и заранее разработанные планы, направленные на то, чтобы погубить Пушкина. Николай I не давал себе труда быть интриганом, он был слишком самодержцем, чтобы испытывать в этом потребность. Царь не вел тайных разговоров с Дантесом и не приказывал ему жениться, чтобы "столкнуть" поэта и кавалергарда.ccclxxvii Бенкендорф не посылал жандармов в другую сторону (это явно недостоверная легенда).ccclxxviii
      Совершилось злодеяние банальное, привычное: было проявлено традиционное для российского самодержавия неуважение к таланту. Жизнью гения пренебрегли.
      Пушкин принял окончательное и бесповоротное решение после инцидента, который произошел 23 января на балу у Воронцовых-Дашковых.
      Балы у Воронцовых всегда были главным событием сезона. В. А. Соллогуб рассказывает: "Самым блестящим, самым модным и привлекательным домом в Петербурге был в то время дом графа Ивана Воронцова-Дашкова <...> Каждую зиму Воронцовы давали бал, который двор удостаивал своим посещением. Весь цвет петербургского (185) света приглашался на этот бал, составлявший всегда, так сказать, происшествие в светской жизни столицы".ccclxxix
      Сохранилось множество свидетельств о том, что на этом балу молодой Геккерн вел себя вызывающе. Рассказывали о каком-то казарменном каламбуре, с которым Дантес обратился к H. H. Пушкиной. С. Н. Карамзина писала: "Считают, что на балу у Воронцовых в прошлую субботу раздражение Пушкина дошло до предела".ccclxxx Д. Ф. Фикельмон в своем дневнике записал об этом вечере: "... на одном балу он так скомпрометировал госпожу Пушкину своими взглядами и намеками, что все ужаснулись, а решение Пушкина было с тех пор принято окончательно".ccclxxxi
      25 января Пушкин отослал по городской почте письмо на имя барона Геккерна, столь оскорбительное, что его враги не могли уклониться от поединка.
      ***
      27 января 1837 г. в пятом часу пополудни на окраине Петербурга, близ Черной речки, прозвучал выстрел...
      29 января в два часа сорок пять минут в России не стало Пушкина. (186)
      Скончался человек, в чьей деятельности воплотились лучшие духовные возможности нации. "Солнце нашей поэзии закатилось...", - сказал в день смерти Пушкина В. Ф. Одоевский.
      "Россия потеряла Пушкина в ту минуту, когда гений его, созревший в опытах жизни, <...> готовился действовать с полною силою. Потеря невозвратимая, невознаградимая", - этими словами сподвижники поэта открывали пятый том "Современника", посвященный памяти Пушкина. Далее следовал горестный вопрос: "Что бы он написал, если б судьба так незапно не сорвала его со славной, едва начатой им дороги?". Два года спустя, возвращаясь из-за границы на родину, Гоголь писал друзьям поэта: "Как странно! Боже, ка странно: Россия без Пушкина. Я приеду в Петербург, и Пушкина нет. Я увижу вас - и Пушкина нет...".
      Это ощущение невосполнимой потери сохраняется до сих пор. И вот уже полтора столетия Россия оглядывается на Пушкина, ибо он дал ей тот эталон художественности и нравственности, с которым теперь соизмеряются все достижения русской культуры. И самая жизнь поэта, и даже его смерть, превращаясь в национальную легенду, становятся в глазах потомков образцом высокой нравственной нормы, мерилом чести и человеческого достоинства.
      СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
      Вокруг Пушкина - Ободовская И., Дементьев М. Вокруг Пушкина. М., 1975.
      Врем. ПК - Временник Пушкинской комиссии. 1962 - 1979. М. - Л., 1963 1982.
      Дневник М. Мердер - Листки из дневника М. К. Мердер. - Русская старина, 1900, № 8, с. 383 - 389.
      Модзалевский. Пушкин - Модзалевский Б. Л. Пушкин. Л., 1929.
      Письма Карамзиных - Пушкин в письмах Карамзиных 1836 - 1837 гг. М. Л., 1960.
      Письма посл. лет - Пушкин. Письма последних лет. 1834 - 1837, Л., 1969.
      Пушкин в восп. - Пушкин в воспоминаниях современников, т. 2. М., 1974.
      Пушкин. Временник - Пушкин. Временник Пушкинской комиссии, т. 1 - 6. М. - Л., 1936 - 1941.
      Пушкин и совр. - Пушкин и его современники, вып. I - XXXIX. СПб.-Л, 1903-1930.
      Пушкин. Иссл. и мат. - Пушкин. Исследования и материалы, т. 1-Х. М. Л., 1956 - 1981.
      Сквозь умств. плотины - Вацуро В. д., Гиллельсон М. И. Сквозь "умственные плотины". М., 1972.
      Стих. Пушкина - Стихотворения Пушкина 1820 - 1830-х годов. Л., 1974.
      Щеголев. Дуэль - Щеголев П. Е. Дуэль и смерть Пушкина. Изд. 3-е. М. Л., 1928.
      ИРЛИ - Институт русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР.
      ЦГВИА - Центральный государственный военно-исторический архив.
      ЦГИА - Центральный государственный исторический архив СССР (Ленинград).
      ОСНОВНАЯ ЛИТЕРАТУРА ПО ТЕМЕ
      I. Письма, дневники, мемуары, документы
      Бельчиков Н. Неизвестное письмо В. Ф. Вяземской о смерти А. С. Пушкина. - Новый мир, 1931, № 12, с. 188 - 193.
      Востокова Н. В. Пушкин по архиву Бобринских. - Прометей. М., 1974, т. 10, с. 266 - 269.
      Вяземский П. А. Письма к А. Я. Булгакову и Д. В. Давыдову. - Рус. архив, 1879, № 6, с. 243 - 257. См. также: Светлова М. Кому было написано письмо кн. П. А. Вяземского 9 февр. 1837 г. о кончине Пушкина. - В кн.: Московский пушкинист. М., 1930, т. 2, с. 155-162.
      Вяземский П. А. Письмо к вел. кн. Михаилу Павловичу. - В кн.: Щеголь. Дуэль, с. 257 - 271.
      Вяземский П. А. Письмо к Э. К. Мусиной-Пушкиной от 16 февраля 1837 г. - Старина и новизна, 1900, кн. 3, с. 342 - 346 (франц.); Русский архив, 1900, № 2, с. 391 - 399 (перевод). См. также перевод Л. А. Андрее: Нева, 1982, № 6, с. 87 - 88.
      Герштейн Эмма. Вокруг гибели Пушкина: (По новым материалам). - Новый мир, 1962, № 2, с. 211 - 226 (публикация фрагментов из дневников и писем императрицы Александры Федоровны).
      Глассе А. Дуэль и смерть Пушкина по материалам архива Вюртембергского посольства. - Врем. ПК. 1977. Л., 1980, с. 5 - 35.
      Гроссман Леонид. Цех пера. М., 1930, с. 266 - 270 (публикация письма барона Густава Фризенгофа о преддуэльных событиях).
      Дуэль Пушкина с Дантесом-Геккерном: Подлинное военно-судное дело 1837 г. СПб., 1900.
      Казанский Б. В. Новые материалы о дуэли и смерти Пушкина: (Из собрания П. Е. Щеголева). - Пушкин. Временник. М.; Л., 1936, т. 1, с. 236 - 252.
      Мердер М. Листки из дневника. - Русская старина, 1900, № 8, с. 383 389. См. также: Русский вестник, 1893, № 3, с. 292 - 304.
      Ободовская И., Дементьев М. Вокруг Пушкина. М., 1975 (публикация писем Н. Н. Пушкиной, А. Н. и Е. Н. Гончаровых).
      Ободовская И., Дементьев М. После смерти Пушкина. М., 1980 (публикация материалов о судьбе H. H. Пушкиной и ее сестер после 1837 г., а также писем Ж. Дантеса и Л. Геккерна о денежных расчетах с Гончаровыми).
      Переписка Пушкина. В 2-х т. М., 1982.
      А. С. Пушкин в воспоминаниях современников. В 2-х т. М., 1974, т. 2 (записи, воспоминания и рассказы В. Ф. и П. А. Вяземских, В. И. Даля, К, К. Данзаса, В. А. Жуковского. А. О. и (203) К. О. Россетов, H. M. Смирнова, В. А. Соллогуба, А. И Тургенева, Д. Ф. Фикельмон и др.).
      Пушкин в письмах Карамзиных 1836 - 1837 гг. М.; Л., 1960.
      Пушкин. Письма последних лет. 1834 - 1837. Л., 1969 (книга снабжена ценнейшими комментариями, а также биографическими и библиографическими справками о лицах, упоминаемых в письмах).
      Пушкин. Полн. собр. соч. В 16 т. Л., 1949, т. XVI (переписка 1835 1837 гг.).
      Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей П. И. Бартеневым в 1850 - 1860 гг. М., 1925.
      Соллогуб В. А. Нечто о Пушкине. - В кн.: Модзалевский Б. Л. Пушкин. Л., 1929 (самая ранняя запись воспоминаний Соллогуба, сделанная им для П. В. Анненкова).
      Тургенев А. И. Из "Дневника" (1836 - 1837). - В кн.: Щеголев. Дуэль, с. 272 - 300. См. также: Пушкин в восп., т. 2, с. 171 - 180; Прометей. М., 1974, т. 10, с. 355 - 397.
      Тургенев А. И. Письма Булгаковым. М., 1939.
      Фомин А. А. Новые материалы для биографии Пушкина: (из тургеневского архива). - Пушкин и совр. СПб., 1908, вып. VI, с. 46 - 96 (письма А. И. Тургенева о дуэли и смерти Пушкина к А.,И. Нефедьевой, А. Я. Булгакову, Н. И. Тургеневу, В. А. Жуковскому и др.).
      Цявловский М. А. Книга воспоминаний о Пушкине. М., 1931.
      Цявловский М. А. Новые материалы для биографии Пушкина. - В кн.: Звенья. М., 1951, т. IX, с. 172 - 185 (два письма Ж. Дантеса о H. H. Пушкиной и несколько фрагментов из переписки Е. Н. Геккерн).
      Эйдельман Н. Я. Десять автографов из архива П. И. Миллера. - Зап. Отдела рукописей Гос. б-ки им. В. И. Ленина. М., 1972, вып. 33, с. 280 320. См. также: Эйдельман Н. Я. Из последних пушкинских открытий. - В кн.: Памятники культуры. Новые открытия. 1975. Л., 1976, с. 73 - 85.
      Эйдельман Н. Я. Нидерландские материалы о дуэли и смерти Пушкина. Зап. Отдела рукописей Гос. б-ки им. В. И. Ленина, М., 1974, вып. 35, с. 196 - 247. См. также: Эйдельман Н. Я. Секретное донесение Геверса о Пушкине. Врем. ПК. 1971. Л., 1973, с. 5-26.
      II. Монографии. Статьи. Обзоры. Научно-популярная литература
      Абрамович С. Л. К истории дуэли Пушкина. - Нева, 1974, № 5, с. 189 195 (загадка женитьбы Дантеса).
      Абрамович С. Л. К истории дуэли Пушкина: (Аудиенция во дворце 23 ноября 1836 года). - Вопросы литературы, 1978, № 11, с. 210-228.
      Абрамович С. Л. Накануне 4 ноября. К истории дуэли А. С. Пушкина. Лит. обозрение, 1979, № 7, с. 108 - 112.
      Алексеев М. П. Стихотворение Пушкина "Я памятник себе воздвиг...". Л., 1967.
      Андроников И. Л. Избранные произведения. В 2-х т. М., 1975, т. 2, с. 145 - 206 (тагильская находка). (204)
      Анненков П. В. А. С. Пушкин. Материалы для его биографии и оценки произведений. СПб., 1873.
      Ахматова Анна. О Пушкине. Л., 1977.
      Благой Д. Д. Душа в заветной лире. М., 1979.
      Вацуро В. Э; Гиллельсон М. И. Сквозь "умственные плотины". М., 1972.
      Гиллельсон М. И. От арзамасского братства к пушкинскому кругу писателей. Л., 1977.
      Гиллельсон М. О друзьях Пушкина. - Звезда, 1975, № 2, с. 210 - 217.
      Гордин Я. Гибель Пушкина. Хроника. Год 1831-й - год 1836-ой. - В кн.: Гордин Я. А. Три повести. Л., 1983, с. 120 - 288.
      Гроссман Л. Пушкин. М., 1960.
      Измайлов И. В. История текста писем Пушкина к Геккерну. - Летописи Гос. Лит. музея, М.; Л., кн. 1, 1936, с. 338 - 357.
      Измайлов В. В. Очерки творчества Пушкина. Л., 1975. ^
      Казанский В. В. Письмо Пушкина к Геккерну. - Звенья. М.; Л., 1936, т. VI, с. 5 - 92.
      Левкович Я. Л. Две работы о дуэли Пушкина. - Русская литература, 1970, № 2, с. 211 - 219.
      Левкович Я. Л. Заметки Жуковского о гибели Пушкина. - Врем. ПК. 1972. Л., 1974, с. 77 - 83.
      Левкович Я. Л. Новые материалы для биографии Пушкина, опубликованные в 1963 - 1966 гг. - В кн.: Пушкин. Иссл. и мат. Л., 1967, т. V, с. 365 - 381.
      Лотман Ю. М. Александр Сергеевич Пушкин: Биография писателя. Пособие для учащихся. Л., 1981.
      Макогоненко Г. П. Творчество А. С. Пушкина в 1830-е годы (1833 1836). Л., 1982.
      Мейлах В. С. Талисман. М., 1975, с. 154 - 201.
      Модзалевский В., Оксман Ю., Цявловский М, Новые материалы о дуэли и смерти Пушкина. Пг., 1924.
      Непомнящий В. Поэзия и судьба. М., 1983.
      Ободовская И., Дементьев М. Пушкин в Яропольце. М., 1982.
      Петрунина Н. П., Фридлендер Г. М. Над страницами Пушкина. Л., 1974.
      Поляков А. С. О смерти Пушкина: По новым данным. Пб., 1922.
      Попова Н. И. Музей-квартира А. С. Пушкина. Л., 1980.
      Раевский Николай. Портреты заговорили. Алма-Ата, 1977.
      Смирнов-Сокольский Ник. Рассказы о прижизненных изданиях Пушкина. М., 1962.
      Февчук Л. Личные вещи Пушкина. Л., 1970.
      Фейнберг И. Читая тетради Пушкина. М., 1981.
      Цветаева Марина. Мой Пушкин. М., 1967.
      Цявловская Т. Г. Рисунки Пушкина. М., 1983.
      Цявловский М. А. Статьи о Пушкине. М., 1962.
      Черейский Л. А. Пушкин и его окружение. Л., 1976.
      Щеголев П. Е. Дуэль и смерть Пушкина: Исследование и материалы. 3-е изд. М., 1928.
      Щеголев П. Е. Из жизни и творчества Пушкина. М.; Л., 1931.
      Эйдельман Н. . Я. Герцен против самодержавия. М., 1973, с. 259 - 294. (205)
      Эфрос А. Рисунки поэта. М.; Л., 1933.
      Яшин Михаил. Дача на Каменном острове. - Нева, 1965, № 2, с. 187 203.
      Яшин Михаил, История гибели Пушкина. - Нева, 1968 № 2, 6; 1969, № 3, 4, 12.
      Яшин Михаил. Пушкин и Гончаровы: По неизвестным эпистолярным материалам. - Звезда, 1964, с 169 - 189.
      Яшин Михаил. Семья Пушкина в Михайловском: По новым эпистолярным материалам. - Нева, 1967, №. 7, с 173 - 182.
      Яшин Михаил Хроника преддуэльных дней. - Звезда, 1963, JV" 8, с. 159-184; № 9, с. 166-187.
      _______________________________________________________________________
      1 На единственном дошедшем до нас конверте, адресованном Виельгорскому, отчетливо виден штамп городской почты, на котором обозначено: "4 ноя... Утро" (ИРЛИ, ф. 244, он. 18, ед. хр. 1). Разноска утренней почты начиналась тогда с 8 часов утра и длилась один-два часа. Пушкин жил недалеко от почтамта. Значит, на Мойку это письмо было доставлено около 9 часов утра не позднее начала 10-го (см.: Соколов H. M. Об учреждении городской почты в Санкт-Петербурге. - Почтово-телеграфный журнал. Неофициальный отдел, 1894, апрель, с. 471 - 490).
      2 Жорж Шарль Дантес {1812 - 1895), уроженец Эльзаса, французский подданный, прибыл в Петербург в сентябре 1833 г., имея при себе рекомендательное письмо прусского наследного принца Вильгельма. В феврале 1834 г. Дантес был зачислен корнетом в Кавалергардский, полк, а в январе 1836 г. произведен в поручики. В мае 1836 г. он был официально усыновлен нидерландским посланником и стал именоваться бароном Георгом Геккерном. Сводку материалов о Дантесе см.: Щеголев. Дуэль, с 15- - 34; Раевский П. Портреты заговорили. Алма-Ата, 1974, с. 315 - 332; Черейский Л. А. Пушкин и его окружение. Л , 1975, с. 124.
      3 П. Е. Щеголев полагал, что открытое ухаживание Дантеса за H. H. Пушкиной длилось два или три года он писал: "Если Дантес не успел познакомиться с H. H. Пушкиной зимой 1834 г, до наступления великою поста, то в таком случае первая встреча их приходится на осень этого года <...> Почти с этого времени надо вести историю его увлечения" (Щеголев. Дуэль, с 62 - 63). После работ Щеголева мнение это прочно утверди лось в биографии поэта. Анна Ахматова первая подвергла пересмотру традиционную точку зрения (см. Ахматова Анна. О Пушкине. Л., 1977, с. 114 - 115, 132, 300).
      4 Я имею несчастье быть человеком публичным, и, знаете, это хуже, чем быть публичной женщиной (франц.).
      5 покойники меня отвлекают (франц.).
      6 (Грей) Лицейские забавы, наши уроки... Дельвиг и Кюхельбекер, поэзия (франц.).
      7 вы обманули (франц.).
      8 Пытаясь разрешить эту загадку, биографы и комментаторы часто ссылаются на анекдот, записанный Владимиром Петровичем Горчаковым со слов Пушкина. Как рассказывает Горчаков, однажды некая молодая дама, избалованная всеобщим поклонением, потребовала, чтобы Пушкин написал ей стихи в альбом.