Глава одиннадцатая

КЕША, ГЕША И СОМОВ

Кеша и Геша рассудили верно: нечего ждать Сомова во дворе, а потом гнаться за ним на троллейбусе. А если он вздумает поехать к профессору на такси, то дело совсем швах. Нет, лучше махнуть на Арбат заранее и дождаться Сомова у профессорского дома. Например, в том садике, где они с Рыжим подсматривали за Витькой.

Так и сделали. На троллейбусе добрались до Плотникова переулка, свернули направо и осторожно вошли в знакомый двор. Правда, знаком он был только Кеше, а Геша представлял его себе лишь по рассказам друга. Но это не помешало ему сразу обнаружить место, где Рыжий с Гешей таились в кустах. Оно и в самом деле было лучшим для тайного наблюдательного пункта: высокие густые кусты шиповника около профессорской «Волги». Она стояла всё так же – накренившись на правый бок, смяв своей тяжестью резину на спущенном баллоне.

Друзьям везло: двор был пуст и никто не помешал им прокрасться в кусты и занять наблюдательную позицию. Неудобно было лишь то, что шиповник отчаянно кололся, но если замереть и не двигаться – разведчик должен уметь замереть и не двигаться! – то можно терпеть. Даже привыкаешь. Как к крапиве, если в ней долго лежать. Кеша однажды на спор пролежал в крапиве целый час – и ничего. Чесался только потом по-страшному. А шиповник – не крапива, хотя, скорее всего, часом здесь не отделаешься.

Они лежали, молчали, вели непрерывное наблюдение в четыре глаза. Наблюдать было не за чем. Вот вышла тётка с авоськой. В авоське пустые бутылки из-под молока. Вывод: пошла в магазин. Въехал во двор на велосипеде какой-то парень в трусах и майке. Взял велосипед на плечо, вошёл в профессорский подъезд. Вывод: покатался, устал, вернулся домой. А велосипед, между прочим, гоночный. Кеша даже хотел такой, но родители на этот счёт имели другое мнение. Почему-то… Из того же подъезда выбежал мальчишка лет девяти с игрушечным пистолетом в ручонке. Постоял, прицелился куда-то, потом посмотрел на кусты и пошёл к ним. Вывод: сейчас обнаружит наблюдательный пункт… Так и есть, обнаружил. Остановился у зелёного заборчика, уставился на разведчиков круглыми глазами.

– А чего вы здесь делаете? – спросил он, как один отрицательный герой из кинофильма «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён».

Кеша даже не стал искать вариант ответа, бросил:

– Иди, иди отсюда…

Мальчишка не ушёл, заканючил:

– Нет, правда, чего вы здесь высматриваете?

Это был уже нестандартный вопрос, и отвечать на него следовало нестандартно:

– Не уйдёшь немедленно – получишь по шее.

Кеша просто попугал мальчишку. Не стал бы он, в самом деле, бить маленького, это нечестно… Но угроза подействовала. Мальчишка ушёл с независимым видом: мол, я вас совсем не испугался, просто мне по делам надо.

Наблюдение продолжалось. Становилось скучно. Кроме того, шиповник всё-таки кололся, потому что долго лежать неподвижно нельзя – немеет рука или нога. Или рука и нога вместе. Но тут во двор вошёл новый объект наблюдения, и Кеша с Гешей мгновенно забыли о неудобствах: это был Сомов.

Сомов подошёл к профессорской машине, постучал ногой по спущенному колесу, присвистнул, сказал вслух:

– Как тебя, бедолагу…

Потом поставил свой кожаный саквояж на асфальт, сложил руки рупором, крикнул:

– Фёдор Петрович! – Потом подождал чуть-чуть, опять крикнул: – Фёдор Петрович!

На третьем этаже в открытом окне появилась голова в огромных очках. Человек посмотрел сквозь очки во двор, сказал приветливо:

– Ах, это вы, Алёша… Я сейчас спускаюсь, – и исчез из окна.

Судя по очкам, это была профессорская голова. По Гешиному и Кешиному разумению, каждый порядочный профессор должен носить очки. Это солидно. Это свидетельствует о научном складе ума. А Сомова, оказывается, зовут Алёшей… Смешно: взрослый дядька, а зовут Алёшей. Не Алексеем Сарафановичем, к примеру, а как мальчишку – Алёшей. Это уж никак не свидетельствует о его научном складе ума…

Но и профессор, когда вышел из подъезда, оказался каким-то нетипичным. Только очки у него от профессора, а всё остальное от кого-то другого. Ни тебе бородки-эспаньолки, ни тебе животика, ни тебе обычной профессорской рассеянности. И молод он, не старше Кешиного отца. И одет в тренировочный костюм. Он подошёл к Сомову, заулыбался, руку ему пожал.

– Жду вас, Алёша, как вечного избавителя…

Это ворюга-то – вечный избавитель!

– Принесли, Алёша?

– Как обещал, Фёдор Петрович. Вам просто повезло, что у меня инструменты как раз завалялись.

– Повезло, говорите? Ну, это как посмотреть…

И оба смеются. Сомов тихонечко, вежливенько подхихикивает. А профессор – во весь голос. Смешно ему, видите ли…

– Покажите, Алёша.

– Подождите, Фёдор Петрович, давайте сначала колесо посмотрим. Где это вас угораздило?

– Даже не знаю. Вчера приехал, всё было нормально.

Сомов сел на корточки около колеса, поколдовал там над чем-то, выпрямился:

– Над вами подшутил кто-то, просто выпустил воздух. Накачаем – и порядок.

– Хороши шутки: вместе с воздухом инструменты улетучились.

– Выходит, они легче воздуха.

И опять смеются. Над чем? Сомовская шутка копейки не стоит. А профессору весело. Как будто не Сомов это, а народный артист Аркадий Райкин.

– Сейчас мы вам инструментики отдадим, колёсико накачаем. – Сомов говорил с профессором, как с балованным ребёнком, открыл саквояж, достал оттуда брезентовую сумку с ключами. – Проверьте, всё ли здесь.

– Сейчас проверим. – Профессор обернулся к подъезду и позвал кого-то: – Иван Николаевич, помогите мне.

И вот вам сюрприз: из подъезда спокойно вышел районный уполномоченный Иван Николаевич – в полной форме капитана милиции, – подошёл к машине, взял у профессора инструменты, сказал солидно:

– Отчего же не помочь…

Кеша с Гешей изумлённо переглянулись: вот, оказывается, на какое задание уехал Иван Николаевич! Нет, не зря он тогда предупредил Гешу, чтобы тот не волновался. Мол, всё будет в порядке. Позвонил профессору, рассказал про Сомова и про Витьку, потом приехал к нему и дождался Сомова. Не в кустах шиповника, заметьте, а в удобном кресле в профессорской квартире. Вот в чём преимущество милиции над частным сыском.

А бедный Сомов просто обмер. Вероятно, появись сейчас дух пичугинской «Волги», Сомов меньше бы испугался. Он даже осел как-то, а может, это у него коленки подогнулись от неожиданности. Но надо отдать ему должное: быстро пришёл в себя. Подтянулся, выдавил улыбочку:

– Здрасьте, Иван Николаевич. А вы, оказывается, знакомы?

– Благодаря тебе, – сказал Иван Николаевич.

– Это как же?

– А вот так. Попался ты, Сомов, как кур в ощип. – Иван Николаевич употребил поговорку из лексикона бабы Веры. – А ведь предупреждал я тебя: не воруй…

– О чём вы, Иван Николаевич? – Ну прямо ангел с крылышками: глаза вытаращил, вроде бы ничего не понимает.

– Откуда взял инструменты?

– Купил.

– У кого?

– У спекулянта какого-то. Разве их всех запомнишь…

– И давно купил?

– С неделю будет.

– Врёшь ты, Сомов, нагло и беспардонно. Не купил ты эти инструменты, а упёр их из машины Фёдора Петровича.

– Я?! – Ну просто актёр Смоктуновский, а не Сомов: какая гамма переживаний!

– Витька-слесарь для тебя их упёр. По твоему поручению. Ты и навёл его на машину.

Тут Сомов перестал изумляться и сыграл негодование: махнул рукой в досаде, сказал веско и решительно:

– Прежде чем зря обвинять, вы бы доказательства предъявили.

– Пожалуйста. – Тут Иван Николаевич вытащил из брезентовой сумки ключи – целую охапку! – и показал Сомову: – Ключи-то профессорские.

– Написано на них, что ли? – огрызнулся Сомов.

– Написано. – И Иван Николаевич протянул ключи Сомову.

Тот взял один с презрительным видом, посмотрел и от неожиданности выронил. Ключ упал на асфальт, глухо звякнул.

Геша чуть слышно хихикнул в кустах, и Кеша гневно взглянул на него. Геша зажал рот ладошкой, уткнулся лицом в траву.

Профессор взял один из ключей, внимательно рассмотрел надпись.

– «Этот инструмент украден у профессора Пичугина», – громко прочитал он. – И вправду убедительно. Добавить нечего.

Сомов сунул руки в карманы, сгорбился, как-то сразу постарел – добила его таки надпись, сделанная Надымом.

– Когда вы успели? – спокойно спросил он. Не заламывал руки, не форсировал голос – просто спросил, как человек, который смирился с проигрышем.

– Это не мы, – сказал Иван Николаевич. – Это наши помощники.

И Кеша с Гешей подумали, что Иван Николаевич поступает даже чересчур честно: Сомову он мог бы и не говорить всей правды.

– Какие помощники?

– Вот эти. – Иван Николаевич обошёл машину, раздвинул кусты: – Вылезайте, герои.

Как он узнал, что Кеша и Геша спрятались в профессорском дворе? И как он узнал, что спрятались они именно в этих кустах – не в подъезде, не за баками с мусором, а в кустах? Всевидящий он, что ли? Или на него тоже духи работают? Кеша на секунду допустил такую мысль, но тут же её с негодованием отбросил. Не могли духи открыться взрослому человеку! Просто это у Ивана Николаевича профессиональный нюх.

Кеша, как мы уже знаем, был увлекающийся и восторженный мальчик. А Геша – рациональный и логичный. У него возникла другая мысль по поводу всеведения Ивана Николаевича, но он приберёг её на потом.

Тут Иван Николаевич заметил Гешин распухший нос и Кешин заплывший глаз:

– Кто это вас так разукрасил?

– Витькины дружки, – злорадно сказал Кеша. – Но мы им тоже дали как следует!

– Не сомневаюсь, – согласился Иван Николаевич и спросил у Сомова: – Что ж твой напарник с детьми воюет?

– Я о его делах знать не знаю, – нагло заявил Сомов. Он во все глаза смотрел на Кешу и Гешу, не мог поверить, что эти юнцы были виновниками провала его во всём продуманной системы. Он, десяток собак съевший на автомобильных махинациях, проиграл не милиции, а желторотым пионерам! С этой мыслью Сомов смириться не мог. – Заливаете, Иван Николаевич, – сказал он. – При чём здесь мальчишки?

– А при том, что мы тебя и Витьку ловили, а поймали – они. И ключи они пометили.

– Как это им удалось?

– Профессиональная тайна, – улыбнулся Иван Николаевич. – Важно, что удалось, а, Сомов?

– На этот раз ваша взяла, – сказал Сомов и отвернулся, стал на небо глядеть.

Он всё-таки умел проигрывать, этот тихий человечек, – не шельмовал, не пытался разжалобить начальство. Он помнил старый закон карточной игры: проиграл – плати. Придётся платить…

Иван Николаевич вынул из кармана свисток на длинной цепочке и коротко свистнул. Из переулка во двор въехал жёлтый милицейский «газик» с синей полосой на боку и надписью: «Милиция».

– Всё у вас продумано, – со злостью сказал Сомов. – Вон и «канарейку» запасли.

– А как же ты думал? – удивился Иван Николаевич. – Что я, на свидание с тобой пришёл? Я тебя, милый, брать пришёл.

Из «газика» вышли два милиционера, взяли Сомова под белы руки и повели к машине. Один из них подхватил инструменты, другой – сомовский саквояж.

– Иван Николаевич, вы с нами? – спросил шофёр «газика».

– Езжайте, – сказал Иван Николаевич, – я с ребятами прогуляюсь. – И подмигнул Кеше с Гешей: – Согласны?

– Согласны, – сказали хором Кеша и Геша.

У них и раньше иногда так получалось, а теперь, когда они с братьями-близнецами Рыжим и Красным познакомились, совсем часто стали хором говорить.

– Ну, тогда прощайтесь с профессором – и в путь.

Профессор, похожий на тренера по боксу, пожал руку сначала Кеше – тот ближе стоял, – а потом Геше, сказал серьёзно:

– Спасибо, ребята, – помахал им и побежал в подъезд, а Геша спросил у Ивана Николаевича:

– Он и вправду профессор?

– Ещё какой! – заверил Иван Николаевич. – Самый знаменитый.

Они втроём вышли на Арбат, и Иван Николаевич купил всем мороженое – шоколадную трубочку за двадцать восемь копеек. Каждому по трубочке. И себе тоже. И все они ели его прямо на улице, и Иван Николаевич ел, несмотря на то что был в полной форме капитана милиции. Ел и не смущался. А Кеша с Гешей – подавно.

– Как вы узнали, что мы в кустах? – спросил Кеша.

Иван Николаевич хмыкнул:

– Пусть тебе Геша объяснит. Он у нас владеет дедуктивным методом мышления.

Геша мороженое уже доел, он вообще быстро съедал любое мороженое, а за двадцать восемь копеек особенно быстро, потому что оно вкусное и с орехами. И ему ничто не мешало говорить.

– Вы позвонили в отделение, и дежурный вам сказал, что я звонил. А зачем я мог звонить? По делу Сомова. Что могло появиться нового в этом деле? Только то, что Сомов едет к профессору. Могли мы не воспользоваться возможностью лично уличить Сомова? Нет, не могли. Значит, мы во дворе. Логично?

– Логично, – согласился Иван Николаевич. – Ну а как же я вас обнаружил? Ведь двор-то велик…

Тут Геша помялся и честно признал:

– Этого я не понимаю.

– Эх, Геша, – вздохнул Иван Николаевич, – самое сложное ты понимаешь. Ишь какую стройную цепь ассоциаций вытянул! А где просто – пасуешь. Я же вас в окно увидел. Ждал Сомова в квартире Фёдора Петровича и сначала вас углядел. И видел, куда вы спрятались.

Геше стало стыдно, но не очень. Всё-таки самое сложное он понимает – это Иван Николаевич признал. А простое можно и не заметить – дело обычное.

– Ну а всё же – как вы сумели пометить инструмент? – поинтересовался Иван Николаевич.

– Извините нас, – сказал Кеша, – но это не наша тайна.

И сказал он это так серьёзно, что Иван Николаевич понял: нельзя тайну раскрыть. Всё-таки он был понятливый человек, хотя и взрослый.

– Ладно, храните вашу тайну. А родителям можете рассказать, в каком деле вы участвовали. Но под большим секретом. – Он усмехнулся: – Небось донимали они тебя вчера, а, Кеша?

– Донимали, – признался Кеша.

– Вот и расскажи. Пусть поахают, поудивляются. А я в свою очередь о вас тоже кое-где расскажу.

И шли они так, разговаривали, потом ещё раз мороженое ели и простились уже у самого дома как лучшие друзья.

Глава двенадцатая

КЕША, ГЕША И ДУХИ

Первым делом надо было обо всём рассказать Кинескопу и братьям, а уж потом – родителям и бабе Вере. Тем более что баба Вера собиралась вернуться из Конькова-Деревлева часов в восемь, а то и в девять вечера. А электрические часы над входом в школу показывали только шесть. Впрочем, школьным часам верить не стоило. Они вели себя как киплинговский кот: ходили без всякой системы. Вероятно, дух в них жил захудалый и неопытный. А скорее, и вовсе духа не было…

Кинескоп ждал Кешу и Гешу. И братья тоже ждали. Они уже привычно сидели вдвоём на Гешином столе, сдвинув радиодетали, помалкивали. И Кинескоп на диване помалкивал, сидел грустный и нахмуренный.

– Вы чего, ребяточки? – спросил Кеша. – Радоваться надо: тю-тю Сомов. И Витька тю-тю.

– Растютюкался, – мрачно сказал Кинескоп, а братья-близнецы осуждающе посмотрели на Кешу.

– Чего-нибудь не так? – заволновался Кеша.

– Всё так.

– В чём дело? Великая миссия завершилась полным триумфом! Подробности нужны?

– Не нужны, – сказал Кинескоп, – знаем уже.

– От кого?

– Разведка донесла. У нас разведка хорошо поставлена.

Как-то всё обидно выглядело: и мрачное настроение духов, и нежелание выслушать захватывающий рассказ, в котором были риск и напряжённая борьба умов, люди хорошие и люди скверные, победа добродетели и, естественно, поражение зла.

– Смотрю я на тебя, Кешка, – раздумчиво проговорил Кинескоп, – и мыслю: чего это я к тебе привязался? Даже, можно сказать, полюбил. Ну, с Гешей всё ясно: я его давно знаю. Заочно, правда. И люблю давно. Серьёзный он и вдумчивый, не в пример тебе, шалопуту. И брательники тоже к вам привязались. Верно?

– Ага! – сказали брательники. – Ещё как!

– Слыхали?

– Мы тоже к вам привязались, – сказал Геша, и это не была его обычная вежливость. Геша говорил искренне.

А Кеша ничего не сказал, только кивнул растерянно: он не понимал, зачем Кинескоп затеял этот разговор.

– Так чего ж тогда радуетесь? – спросил Кинескоп и передразнил Кешу: – «Великая миссия завершилась полным триумфом»!

И тут Геша понял причину дурного настроения духов. Понял и похолодел…

– Не может быть… – только и вымолвил он.

– Может, – грустно сказал Кинескоп.

– Но почему? Почему?

– Приказ. У людей и духов есть общее правило: приказы не обсуждать.

– В армии не обсуждают! – закричал Геша.

– Мы и есть армия… Тоже армия…

Кеша счёл нужным вмешаться, потому что он сидел дурак дураком и ровным счётом ничего не понимал.

– Что происходит? Почему вопли?

И даже Геша не выдержал:

– Дуб ты, Кешка! Неужели не понял: прощаются с нами.

– Кто прощается?

– Мы, – сказал Кинескоп.

– Но зачем? – это уже Кеша закричал.

А Кинескоп повторил:

– Приказ.

– Чей?

Кинескоп показал пальцем на потолок: мол, свыше…

– Не навсегда же прощаться? – упорствовал Кеша.

– Не знаю, – покачал головой Кинескоп. – Наверно, навсегда.

– Так, – сказал Кеша и встал. – А почему?

– Потому что кончается на «у», – буркнул грубый Кинескоп и вытер глаза тыльной стороной ладошки: попало, видно, что-то.

– Та-ак, – снова протянул Кеша и заходил по комнате, заложив руки за спину, совсем как папа, когда он обдумывает статью. – Не вижу никакого смысла в расставании. Во-первых, мы о вас уже всё знаем…

– Не всё, – быстро перебил его Кинескоп и даже повторил для пущей убедительности: – Не всё.

Как будто подслушивал кто-то их разговор и Кинескоп никак не мог допустить, чтобы этот неведомый кто-то заподозрил духов в излишней болтливости, так сказать, в утечке информации. Кеша даже огляделся кругом: нет, никого не видать, перестраховывается Кинескоп.

– Ну, всё не всё, а так, кое-что… – Кеша вроде бы даже прикинул про себя, что же это за кое-что.

Кинескоп сухо посмеялся, будто двумя деревянными дощечками постучал, и братья хмыкнули.

– Кое-что… – сказал Кинескоп. – Знаете вы, что мы существуем. Знаете, для чего существуем. А что мы умеем – это знаете? Чем владеем? Силу нашу знаете?

– Знаем, – сказал Кеша, осторожно потрогав синяк под глазом.

– Я за эту историю Водяному ещё всыплю, – мстительно пообещал Кинескоп.

– Почему? Он же нам помогал.

– Я не о драке. Я о домино. Кто ему позволил раскрывать себя перед людьми?

– Никто ж не догадался.

– Витька догадался.

– Ну и что страшного?

– Хороший аналитический ум, всё сопоставив, мог бы прийти к мысли о нашем существовании.

– Не пришёл бы, – заявил до сих пор мрачно молчавший Геша. – Это значит признать потусторонние силы. Ненаучно.

– Какие же мы потусторонние? – возмутился Кинескоп. – Потусторонние силы – бред собачий. Это только церковники да сектанты всякие в них верят. А мы – души вещей, я вам о том тыщу раз втолковывал. Самые что ни на есть реальные силы. Другое дело, что прав ты… К сожалению, не поверят в нас люди, рано ещё.

– Мы же поверили.

– Вы ещё можете верить в то, что есть. Но пройдёт год-другой, и вы тоже будете верить только в то, что должно быть. А мы, по вашему разумению, быть не должны. Хотя именно вы, люди, создали нас. Придумали нас и создали – силой воображения, силой любви к своему делу, к созданному руками своими. А потом мы сами жить стали рядом с вами. И без вас не можем, как и вы без нас. Трудно человеку, когда его окружают вещи, сделанные без души. Трудно ему, и когда он сам без души относится к вещам. Много пока таких людей, ох как много! Потому и прячемся мы от вас, не показываемся – рано… И поверить в нас трудно… Барьер здравомыслия не пустит. Вот потому и прощаемся мы с вами, дорогие вы ребяточки…

– Но с нами-то зачем? – закричал Кеша. – Мы верим в вас!

– Сегодня верите, это конечно. А завтра? А через пять лет?

– Что прошло, то прошло, не зачеркнёшь, – сказал рассудительный Геша. – Выходит, больше не увидимся…

– С вами – нет. Но дела наши этой историей не кончаются. Дел у нас, сами знаете, ох как много! И помощники нам нужны будут.

– Малышня? – презрительно спросил Кеша.

– Сейчас – да. Но завтра-то им как раз тринадцать исполнится. Как вам сейчас… – Тут он помолчал и вдруг сказал сердито: – Ладно, ребяточки, долгие проводы – лишние слёзы. Лучше взгляните, что за окном делается, страсти-то какие! – Он всплеснул руками, глаза в ужасе закатил, и Кеша с Гешей невольно шагнули к окну.