— Есть кто-нибудь у Хора?
— Мы не подходим к дверям, боимся спугнуть птичек.
— Идиоты! А если человек Лусто давно у Хора или даже уже ушел?! Кто смотрит за Арнольдом?
— Майк.
— Пусть не спускает с него глаз. Он, наверное, будет сопровождать того парня, который поднялся или поднимается к Хору. Впрочем, рисковать нельзя. Входите с Луи в номер и действуйте. Больше ждать мы не можем. Майк не проморгает Арнольда? Он должен следить за каждым его жестом, за всеми с кем он будет говорить…
Через пять минут после этого разговора в дверь под номером 428 властно и требовательно постучали.
— Кто там? — спросил настороженный голос.
— Откройте, мистер Хор! Полиция.
— Вы ошиблись, моя фамилия Стюарт.
— Полиция не ошибается. Просто вы записались в отеле под фамилией Стюарт, на самом же деле вы Хор! Откройте именем закона!
— У портье есть вторые ключи. Если вы из полиции, он их вам отдаст.
— Он уже отдал.
— Я позвоню вниз и узнаю.
Один из тех, кто стоял за дверью, прислушался к удаляющимся шагам хозяина номера 428 и сделал знак своему товарищу. Тот быстро вставил в замок отмычку…
Двое мужчин вошли в номер, и тот, кто был меньше ростом, сказал вполголоса:
— Отойди от телефона, Хор, и не вздумай валять дурака, иначе мы тебя пристрелим. Луи, поищи у него игрушку. Вот так. Револьвер тебе совсем ни к чему, Хор. А теперь сядем и поговорим, как коллеги. Причем быстро, без лишних слов. Где марки, украденные тобой у Харрингтона?
Вы сошли с ума! Я не воровал никаких марок. Я купил альбом Харрингтона у Павлиди. Они же были подделками!
— Почему же ты купил подделки?
— Надеялся удачно сбыть.
— Раз ты хочешь морочить нам голову, раз ты нас так обижаешь, то…
— Всякий разумный довод наносит вам обиду. Вы забываете, что мы не в Чикаго, а во Франции.
— Это ты забываешь, свинья! Мы все помним и все знаем. Когда должен прийти человек Лусто?
— Не понимаю, о чем вы?
— Надо уметь проигрывать по-джентльменски, Хор. Мы следили за твоими прогулками почти полгода. Лусто, надо отдать ему справедливость, фальшивок не покупает и ими не торгует. И очень не любит, когда его пытаются надуть. Следовательно, марки настоящие. Только ты да старый Харрингтон знали, что под фальшивками находились тщательно запакованные в прозрачную бумагу другие, подлинные. Страницы кляссера были достаточно толсты…
— Это какое-то недоразумение.
— Мне надоело твое запирательство. Пойми же, просто так мы не уйдем. Ты знаешь, что тебя ждет, если ты не поведешь себя по-хорошему, старый мошенник. Где марки?
— Клянусь, их у меня нет.
— Где они?
— Они уже у Лусто.
— Лжешь. Тогда у тебя должны быть деньги.
— Он переведет их на мой счет.
— Опять лжешь, Хор. Луи, поройся в вещах мистера Хора, и если он солгал, то в лучшем случае закончит свои дни в больнице.
— Ни марок, ни денег, Лео.
— Дай-ка мне вон тот саквояж.
— В нем мое белье, и только!
— Спокойнее, Хор. Тебя не спрашивают. Луи, последи, чтобы он не выкинул какой-нибудь фортель. Так… так… Вуаля! Я знал, что здесь двойное дно. Сколько тут зеленых, Хор? Ну, говори же…
— Триста тысяч.
— Ого! Прекрасная сумма! Итак, Хор, в последний раз: ты будешь говорить правду или Луи заняться тобой? Я не шучу.
— Чего вы от меня хотите?
— Слушай внимательно. Павлиди все рассказал. Он тоже пытался отмалчиваться, но Луи вывихнул ему руку, и этого оказалось достаточным. Ты вернешь марки, а если их нет, заплатишь убытки.
— Бенсону? Вы работаете на него?
— И на себя также.
— Давайте поделимся?
— Зачем делиться, когда все и так наше. Итак, кто и когда купил у тебя марки?
— Человек Лусто. С полчаса назад.
— Если ты не перестанешь лгать…
— Я говорю правду.
— Мы знали, что ты назначил свидание человеку Лусто в «Руане», и следили за ним. Он стоит внизу и еще не поднимался к тебе.
— Это был не он, а она. Ее зовут Валери. Она работала экспертом у Смита. Блондинка. В шляпке «фатима».
— Черт возьми! Так это была она! Мы ее видели, Луи, но кто мог подумать… Ну и ловкач этот Лусто.
— Вот видите…
— Заткнись. Сколько было марок в альбоме?
— Сорок пять. Все — первые выпуски стран. Харрингтон собирал только первые выпуски.
— А полоса из трех марок Сиданга? Тоже с ними, в альбоме.
Теперь скажи, зачем ты встречался в прошлом месяце с Тюэном? Трясешься! Тогда скажу я. Ты получил у него за двести долларов точную копию «сидангских близнецов». Риска никакого. Ни в одном каталоге нет их описания. Ты продал Лусто, конечно, копии?
— Да.
— Подлинники где?
— Клянусь…
— Разбей его лживую морду, Луи!
— Не надо, я все скажу…
— Ведь мы можем посадить тебя, Хор, за мошенничество, фальсификацию знаков почтовой оплаты и за торговлю похищенными произведениями искусства. Мы знаем все твои грязные делишки… Поэтому спрашиваю тебя еще раз, говори как на духу: где подлинники?
— Они лежат в сейфе, в банке.
— Не похоже, чтобы ты расстался с ними хотя бы на время, тем более что уже взял билет на самолет. Придется тебя помучить…
— Ради бога, не надо, не трогайте меня!
— Так говори скорее.
— Мне плохо. Сердце… Разрешите взять в той шкатулке таблетку… Нитроглицерин…
— А может быть, ты что-то задумал? Скажи, где марки Сиданга, и получишь нитроглицерин!
— Я умираю… Мне плохо.
— Хочешь жить — говори!
— Они… Они в каблуке моих новых ботинок…
— Проверь, Луи.
— Я умираю. Дайте таблетку…
— Подождешь… Ну как, Луи?
— Они здесь.
— Отлично. Значит, мы не зря старались.
— Послушай, Лео, он потерял сознание.
— Все к лучшему. Может быть, ему суждено умереть от инфаркта.
— Ведь это убийство?
— Чушь. Это естественная смерть. Ни один прокурор не сумеет пришить нам мокрое дело. К тому же он еще может очнуться. Ну, а нам пора уходить. Взгляни в коридор.
— Ни души. Но ведь внизу стоит человек Лусто?
— Не волнуйся. Люди Лусто болтать не будут. Возьми с собой саквояж и положи туда его ботинки. Не надо привлекать внимание полиции к предметам с двойным дном. Пошли.
VIII
ОБМАНУТЫЕ ОБМАНЩИКИ
Небольшой офис Роберта Бенсона был известен очень немногим — только избранным антикварам и торговцам произведениями искусства. Лишь они знали или догадывались, что большие антикварные магазины в Лондоне и Париже, Вене и Бейруте, Буэнос-Айресе и Милане принадлежат Бенсону и его людям.
Бенсон делал погоду в мире искусства. Он знал, что ценится сегодня и что будет цениться завтра, мог достать полотно Ренуара, мебель семнадцатого века, античные вазы, монеты Парфянского царства, статуэтки Майоля, редкие марки острова Маврикий, письма Гюго и рукописи Твена, а также многое другое, что стоило больших денег. Он мог возвысить и сделать популярным бездарного живописца, мог с помощью своих людей не дать прохода настоящему таланту. В молодости Бенсон служил мелким клерком в фирме «Соутби». Сейчас вел собственное дело, и довольно успешно.
Обычно всеми делами большого хозяйства занимались два его заместителя. Сам Бенсон вел только крупные операции и принимал в своем офисе только значительных клиентов и хорошо знакомых ему коллег.
В последнее время дела шли превосходно. Промышленники и бизнесмены ринулись на рынок искусства. Разумеется, их интересовала не живопись Рембрандта и Эль Греко, а стоимость их полотен. Инфляция, постоянные экономические кризисы и банкротства убедили богатых людей в том, что вкладывать деньги в произведения искусства гораздо выгоднее, чем покупать на них акции или хранить в банке. Приобретение картин старых мастеров и вообще старинных вещей стало равнозначно самой лучшей рекомендации в торговом деловом мире, обеспечением многих сделок. Картины и скульптуры, как и акции, через десять — пятнадцать лет приносили прибыль, и весьма значительную.
Бенсон отлично понимал психологию клиентов. Бизнесмены хотели иметь на руках вещь, которая не могла бы потерять своей денежной стоимости. Они с интересом читали рекламные объявления, помещаемые фирмой Бенсона в разных иллюстрированных журналах:
«Хорошее произведение искусства в подлиннике — прекрасное капиталовложение…»
Клиентура Бенсона была солидной, но он не брезговал сделками и с мелкими маршанами — торговцами картинами, сомнительными маклерами и заведомыми аферистами. Порой выяснялось, что та или иная картина, проданная его магазинами, оказывалась не подлинником, а копией, но обычно клиенты не поднимали шума. Более того, иные из них догадывались об этом еще при покупке, но молчали, потому что фальшивые шедевры Рубенса и Тициана обеспечивали проведение разнообразных финансовых махинаций.
Обычно Бенсон являлся в свой офис к десяти часам, но сегодня пришел раньше. Он попросил секретаршу сразу же провести к нему господина Лусто, как только господин Лусто придет.
Лусто явился к одиннадцати часам. В правой руке он держал портфель из крокодиловой кожи. Секретарша провела его в кабинет шефа и плотно прикрыла дверь.
Бенсон с улыбкой приветствовал старого знакомого, вытащил из бара бутылку «Арманьяка» и наполнил бокалы.
— Итак, Лусто, вы принесли мне какую-то филателистическую редкость. Я это понял, когда вы позвонили ко мне поздно ночью. Уж не купили ли вы у братьев Стуловых марку Британской Гвианы?
— Я принес вам нечто лучшее, то, что не удалось достать когда-то вашим мальчикам. Коллекцию первых выпусков Харрингтона. Ту самую коллекцию, которая непостижимым образом исчезла и которая сейчас в этом портфеле.
— Покажите.
— Извольте. Все сорок пять, в этом же кляссере.
— Мне не хотелось бы напоминать, Лусто, что я веду честную игру и требую этого от вас. Обманутым я долго не останусь. Здесь есть фальшивки?
— Вы обижаете меня, Бенсон. Я никогда вас не обманывал.
— Правильно. Потому что боялись. Вы знали, что стало с Гийомом Пери, вашим бывшим другом, — он ведь пытался меня обмануть…
— Оставим эти неприятные воспоминания, Бенсон. Я веду себя с вами честно, и не потому, что боюсь, а потому, что наши дела этой сделкой не окончатся. Мы нужны друг другу…
— Интересная мысль. Я ее обдумаю на досуге. Но вы так и не сказали, все ли марки подлинные.
— Вы знаете, что у меня работает лучший эксперт, я переманил его у Смита. Я даю стопроцентную гарантию за все, кроме «сидангских близнецов». Мой эксперт колеблется, но не утверждает, что это фальшивка. Слишком мало данных…
— Мне нравится, что вы откровенны… Раскрою и свои карты. «Сидангские близнецы» — те, что у вас, — подделка. Несколько позднее я объясню вам, откуда у меня такая уверенность. Во сколько вы оцениваете всю коллекцию без них?
— Ровно семьсот тысяч долларов.
— Вы обезумели, мой друг! Это несерьезно.
— Серьезно, Бенсон. Вполне серьезно. В кляссере без «близнецов» сорок две марки, каждая из которых стоит от пятнадцати до тридцати тысяч.
— Еще вопрос. Во сколько бы вы оценили «сидангских близнецов», если бы они были подлинными?
— В сто тысяч долларов. Посудите сами — марка Британской Гвианы стоит пятьдесят тысяч долларов. Неужели единственная в мире полоса из трех марок Сиданга не стоит ста тысяч? К тому же они в превосходном состоянии.
— Возможно, вы правы. Итак, сколько вы хотите за свой товар?
— Сколько вы предлагаете?
— Вы мне нравитесь, Лусто. И я тоже буду говорить с полной откровенностью. Семьсот тысяч долларов я вам никогда не дам. Это чистейшее безумие. Вы сами заплатили за этот кляссер около двухсот тысяч. Я вам могу дать в два раза больше. И ни цента!
— Я заплатил за кляссер триста тысяч.
— Отлично. Пойдем на компромисс. Я выдам вам сейчас же чек на четыреста пятьдесят тысяч. И у вас остаются ваши сомнительные «сидангские близнецы», которых вы, конечно, выгодно сбудете с рук. Это мое последнее слово.
— Заведомо убыточная сделка, Бенсон.
— Не думаю. Вы читали сегодняшние газеты?
— Что вы имеете в виду?
— Непонятную смерть некоего Хора, бывшего консультанта Харрингтона.
— На что вы намекаете? Вы прекрасно знаете, что я не способен устранить даже злейшего своего врага…
— Не волнуйтесь, Лусто. Я знаю, что вы истинный христианин: любите своих врагов и ненавидите друзей… Но если вы предложите этот альбом кому-нибудь другому, а вы, кажется, собираетесь поступить подобным образом, то обязательно начнутся вопросы.
— Не начнутся, Бенсон.
— Уверяю вас, начнутся.
— Вы угрожаете?
— Я только предупреждаю.
— Я не люблю шантажа.
— Я тоже. Поэтому предлагаю вам пятьсот тысяч долларов. Если не согласны — уходите. У меня много дел.
— Согласен. Но в следующий раз я пойду к Смиту.
— Следующего раза не будет. Такие коллекции встречаются раз в пятьдесят лет.
— Вы обещали сказать мне кое-что насчет «сидангских близнецов»…
— Откуда я узнал, что они фальшивки?
— Да.
- Видите ли, Лусто, подлинник у меня.
— Что? Вы это серьезно?!
— Я могу показать. Смотрите.
Бенсон выдвинул левый верхний ящик письменного стола и протянул Лусто плотный черный лист с тремя алыми марками.
— Дайте, пожалуйста, лупу. Нет, другую. Благодарю.
Лусто внимательно разглядывал марки. Лупа подергивалась в его дрожащей руке.
— Ну, что скажете?
— Извините, Бенсон, показывали ли вы их эксперту?
— Еще нет. Однако я абсолютно убежден в их подлинности. У меня есть основания для такой уверенности.
— Должен вас с радостью огорчить. Это подделка, причем, в отличие от моей полосы, подделка очень примитивная. На подобной бумаге печатались марки княжества Сирмур, а не Сиданга. К тому же не совпадает оттенок краски. Готов держать пари, что это фальшивка из конторы Спиро.
— Или Тюэна?
— Нет. Тюэн работает гораздо тоньше. Если все-таки окажется, что мой экземпляр поддельный, то, значит, это рука Тюэна. Кстати, где вы приобрели свою фальшивку? Судя по тому, что вы еще не показывали ее экспертам, она у вас недавно и вам еще не пришлось платить за нее.
— Возможно, вы и правы, Лусто. Но меня интересует другое: где подлинник?
— Наверное, у Хора.
— Нет!
— О-ля-ля! Значит, эту фальшивку отняли у Хора, а он умер от огорчения.
— Помолчите. Длинный язык и непроверенные догадки никого не доводили до хорошего. Оставьте их при себе.
— Надеюсь, я могу оставить при себе и чек, который вы подписали?
— Конечно. Однако где находится подлинник? Как вы думаете, Лусто?
— Возможно, я вам его еще принесу. За сто тысяч долларов! И не буду просить больше. Я ведь не шантажист.
— Что вы хотите сказать?
— В номере Хора побывали ваши люди, они видели его живым последними. Вы же запугивали меня…
— Вы знаете, что я не пошел бы дальше слов.
— Теперь знаю. Между прочим, мне в голову пришла одна простая мысль…
— Какое совпадение! И мне тоже.
— Дай бог, чтобы наши мысли оказались разными. Я ухожу, прощайте, Бенсон.
— Прощайте, Лусто. До свидания, мой старый друг.
— Не огорчайтесь. Мы еще отыграемся.
Бенсон подождал, пока вышел Лусто, и в задумчивости стал прохаживаться по кабинету. Затем, видимо приняв решение, подошел к телефону и набрал номер.
IX
В НОМЕРЕ 428
В десять часов вечера невдалеке от отеля «Руан» остановился серый «пежо». Из него вышел полнеющий мужчина небольшого роста в баскском берете. Оглянувшись, он уверенно поднялся по ступенькам и вошел в гостиницу. Попросив остановить лифт на третьем этаже, мужчина поблагодарил мальчишку-лифтера и не спеша направился к буфету. Выпив рюмку анисовой и купив сигареты «Житан», он двинулся из буфета на пятый этаж, оттуда спустился на четвертый и подошел, наконец, к номеру 428. Прислушавшись и не услышав ничего подозрительного, он быстро открыл дверь.
После кончины Хора прошло четыре дня. Номер был прибран, но его еще никому не сдавали.
Человек осветил комнату маленьким фонарем. Кровать, диван, два кресла, журнальный столик, стол, стулья, шкаф. Вздохнув, он снял пиджак и принялся тщательно исследовать спинку дивана. Потом наступила очередь кресел и стола. Толстяк тихо чертыхался и громко сопел.
Прошло двадцать-двадцать пять минут. По-видимому, он так и не добрался до предмета своих поисков. Закурив сигарету, человек внимательно осмотрел ванную и подоконники и зачем-то повернул ручку крана в умывальнике. Шум воды привел его в себя, и, закрыв кран, он уселся в кресло.
Затем, вздохнув еще раз, он подошел к платяному шкафу и, открыв дверцу, посветил себе фонарем. Прямо перед собой он увидел оскаленную в улыбке физиономию какого-то чудовища, походившего на хищную птицу. Голова страшилища, освещенная дрожащим лучом фонаря, приближалась к толстяку все ближе и ближе.
Он готов был уже завопить, но железные руки сжали его горло. Покачнувшись, толстяк опустился на пол и чуть было не потерял сознание.
— Не пугайтесь, я человек из плоти, — сказало страшилище, выходя из шкафа. — Вы, по-моему, тоже, хотя и страдаете ее излишками. Работаете на Бенсона?
Толстяк кивнул головой, говорить он еще не мог.
— Вы ищете марки Сиданга, — продолжал незнакомец из шкафа. — Я ищу их тоже. Но мы рискуем ничего не найти, если будем отвлекаться. Тем не менее, любезнейший, искать буду я один, по праву первого и по праву сильного. Вы же сядете лицом к стене в это кресло. Вот так. Садитесь.
В этот момент почти бесшумно открылась дверь и в комнату скользнул еще один неизвестный.
— Входите, Арнольд, — сказал человек, вышедший из шкафа, вынимая руку из кармана. — Здесь все свои. Как я и предполагал, мои рассуждения совпали с рассуждениями Бенсона. Вы знаете этого типа?
— Кажется, его зовут Лео. Он специалист по филателии и работает на Бенсона уже лет пятнадцать.
— Он специалист не только в области филателии… Вы действительно Лео?
Толстяк кивнул головой.
— Он действительно Лео, но нам от этого не легче, Арнольд. Проследи за ним, а я продолжу поиски.
— Вы уже много просмотрели?
— В основном мебель. После меня то же сделал наш друг Лео, и с тем же успехом. Остались обои. Дай мне фонарик.
В продолжение четверти часа он прощупывал каждый сантиметр обоев. Двое других наблюдали за ним в полумраке. Вдруг Лусто (это был он) издал какое-то восклицание и, вынув из кармана перочинный нож, сделал прорез в обоях. Фонарь выпал из его рук, и он тихо выругался.
— Что случилось? — спросил Арнольд, поднимая фонарь…
— К сожалению, ничего, а я было подумал…
— Может быть, ее здесь и нет?
— Все может быть, но я поищу еще.
Прошло десять минут, в продолжение которых двое, замерев, следили за третьим.
— Баста! — сказал Лусто, соскакивая со стула. — Хор перехитрил всех и оставил подлинники в каком-нибудь банке. Пора расходиться, господа, если только наш друг Лео не желает поохотиться в одиночку.
— С меня хватит, — ответил толстяк, вытирая лицо широким платком.
— Передайте Бенсону, что мы с ним ошиблись, а лично я был самонадеян, — сказал Лусто на улице.
— Ладно, передам, — пробурчал Лео, направляясь к серому «пежо».
Машина рванулась и вскоре скрылась в переулке. Лусто и Арнольд смотрели ей вслед, пока она не исчезла за углом, а потом медленно направились к стоянке такси.
— Поедем в «Эксельсиор»? — спросил Арнольд.
— Нет, к Валери, а затем устроим маленькую пирушку.
— В честь чего, шеф?
— В честь того, что я нашел в обоях «сидангских близнецов». Хор был самым предусмотрительным хитрюгой на свете из всех, кого я знаю.
— Когда, черт возьми, вы нашли марки?
— Когда у меня выпал фонарь. Я не хотел, чтобы этот толстый Лео видел у меня марки. Как, по-вашему, он ничего не заподозрил?
— Что вы, даже я не допускал мысли…
— Хорошо. Теперь надо их скорее сплавить. И конечно, не Бенсону. Я знаю одного подходящего туза, который гоняется за такими марками, но он живет в Нюрнберге.
— Пусть к нему поедет с нами Валери, у нее есть документы международного эксперта.
— Дело не только в этом. Тот тип знает ее и полностью ей доверяет.
— За сколько вы думаете продать марки?
— Они стоят тысяч шестьдесят, но тот туз купит их за сто тысяч.
— Знаете, Лусто, мне хотелось бы, чтобы эти «сидангские близнецы» скорее ушли от нас. Приключения с ними были на грани уголовщины.
— Вы, как всегда, деликатны, Арнольд.
X
НЮРНБЕРГСКИЙ БАНКИР
Валери, Лусто и Арнольд прибыли в Нюрнберг в полдень. Такси довезло их до улицы Могильщиков, к небольшому особняку Фридриха Блюма.
Дверь открыла старая женщина в белом чепце. В ее глазах они прочли испуг и недоверие.
— Можем ли мы увидеть господина Блюма? — спросила Валери.
— Как мне сказать о вас?
— Госпожа Сандомирская с друзьями из Франции. Удивленно взглянув на нее, старушка засеменила к хозяину.
Вскоре в прихожей появился и он сам.
— Валери! Простите, что я так называю вас… Как я рад! В последний раз мы встречались ровно десять лет назад на аукционе Циглера. Вы вновь изменились, стали еще прелестней. Входите, Лусто, рад видеть вас и вашего спутника.
Фридрих Блюм, крупный антиквар, стареющий, но еще довольно крепкого сложения мужчина с пышными седыми кудрями, провел своих гостей в кабинет и усадил за стол.
— Как поживаете, господин Блюм? Как идут дела?
— Какие дела, господин Лусто, какие дела!.. Вы ведь знаете, что сейчас творится в Германии. Деньги ничего не стоят. Хороших картин никто не продает. Их только покупают. Раздобыть товар становится все сложнее и сложнее. А я старик, мне не поспеть за молодыми. Мои магазины опустели — там один только хлам. Я почти банкрот.
— Не узнаю вас, господин Блюм. Вы всегда были оптимистом.
— Я весь в прошлом… Что вы будете пить? Госпоже Сандомирской я предложу рюмочку чудесной кизиловой настойки. Вам, конечно, перно? Что предпочитаете вы, сударь? Тоже перно! Бог мой, как постоянны французы! Вы редкий гость, господин Лусто. Однако, если вы появляетесь, значит, у вас на руках что-то потрясающее.
— Вы, как всегда, угадали.
— И если вы приехали с госпожой Сандомирской, значит, предстоит сделка до десяти тысяч долларов. Боюсь только, что у меня уже не будет столько свободных денег, чтобы купить у вас весь товар.
— Это всего лишь полоса из трех марок. Вот как…
— Да, но вы давно интересовались этими марками. Они стоят тридцати-сорока раритетов.
— Неужели вы говорите о «близнецах»? Вот именно. Они со мной!
— Однако вы должны знать, что я давно не занимаюсь марками…
— Господин Блюм, я это знаю, как знаю и то, что сейчас вы охотно ими займетесь.
— А! Вы уже знаете, какие дела творятся у нас?
— Знаю и весьма сочувствую.
— Представляю, сколько вы запросите за свое сокровище. Наверное, тысяч пятнадцать. Это почти все, что у меня есть.
— Неужели вы думаете, что я стал бы переезжать границу и отрывать от дел моих друзей за пятнадцать тысяч долларов? Уверен, что вы пошутили.
— Покажите, по крайней мере, вашу полосу. Мой бог! Эта красная бумажка стоит тысяч, как будто ее создал Рафаэль или Дюрер! Они подлинные, госпожа Сандомирская?
Валери Сандомирская пила маленькими глотками настойку. Услышав обращенный к ней вопрос, она поставила рюмку и улыбнулась:
— Если бы они были фальшивыми, то меня не было бы здесь. В отличие от многих других, я зарабатываю свой хлеб честностью. Стоит мне обмануть хоть раз — и я умру с голода.
— Сколько они стоят сейчас?
— Столько, сколько за них заплатят.
— Остроумно. Самая дорогая марка в мире, господин Лусто, оценивается в пятьдесят тысяч — это единственный экземпляр Британской Гвианы.
— Здесь полоса из трех марок.
— Три марки стоят дешевле, чем одна-единственная.
— Странная логика! Я прошу за «близнецов» сто тысяч долларов, хотя уверен, что мог бы получить от вас и больше.
— Мой бог! Кто-то из нас сошел с ума! Сто тысяч за три марки? Это немыслимо! Это чудовищная цифра.
— Не люблю торговаться, господин Блюм. Если вас не устраивает мое предложение, не стоит о нем говорить. Будем считать, что мы встретились, чтобы повидать друг друга. Я поеду отсюда в Гамбург, к господину Лебу: возможно, там мне повезет больше. Но позвольте заметить, что вы совершаете ошибку. Через несколько месяцев кое-кто будет готов отдать все, что у него есть, за эти марки. Я слежу, как и вы, за политикой. Наци не позволят вам ни продать, ни увезти ваши картины. В любое время, они могут конфисковать ваши магазины и деньги. Самые умные бросают все и спасают жизнь. Вы не хотите уезжать без денег — так вложите их в марки. Марки легко спрятать и перевезти за границу. У вас будут средства, чтобы начать новое дело.
— Сколько вы хотите?
— Я уже сказал — сто тысяч долларов.
— У меня наличными только тридцать тысяч, но есть несколько превосходных алмазов.
— Я это предвидел. Сопровождающий меня Арнольд Тиссо разбирается в алмазах, как голландский меняла.
— Тогда пройдемте ко мне, в другой кабинет, и закончим эту операцию, чтобы я мог спокойно поговорить с госпожой Сандомирской. Прошу вас, господа…
Блюм провел своих гостей в большой кабинет, напоминающий антикварную лавку. Эмали, венецианское стекло, книги с рисунками семнадцатого века, картины, миниатюры — все это в беспорядке расположилось в самых неожиданных местах. Казалось, что хозяин собирался в дальнюю дорогу.
— Какой удивительный идол! — сказала Валери, разглядывая раскрашенного индейского божка. — Чего только у вас нет, господин Блюм!
— Я покупал всех этих идолов в горных селениях Перу и Боливии. В прошлом, как и сейчас, людей тянуло к экзотике. Это тоска несчастливых романтиков, отмеченных тонкостью чувств. Доставьте мне удовольствие, возьмите эту статуэтку на память о старом Блюме. Я предпочитаю видеть ее в ваших руках, чем в грязных лапах моего соседа эсэсовца Клотике. Господин Лусто, не могли бы вы предложить мне в самое ближайшее время еще несколько десятков филателистических редкостей? Я уполномочиваю госпожу Сандомирскую отобрать стоящие и сохранить их у себя. Сумму, названную вами, я передам вашему человеку. Но наличных у меня мало — только драгоценности и антиквариат.
— Я подумаю, господин Блюм.
— Думайте быстрее, а то все это может уйти. Я ведь не чистокровный ариец.
— Хорошо. Я потороплюсь. Это и в моих интересах…
Через месяц после этого разговора в номер Лусто вошел взволнованный Арнольд. Он рассказал шефу об аресте и исчезновении Фридриха Блюма, антиквара из Нюрнберга. Вместе с ним исчезли его сокровища и «сидангские близнецы».
— Очень жаль, — сказал Лусто.
— Какое нам, в конце концов, дело до этого Блюма…
— Я говорю о марках.
— Мы получили за них больше того, что они стоили бы и через двадцать лет.
— Это единственное, что меня успокаивает…
XI
ТРОФЕЙ НИКОЛАЯ НАЗАРЕНКО
Начинало светать, и группа партизан-разведчиков, наблюдавших вот уже два дня за дорогой, отошла в глубь леса, оставив трех дозорных — Юрия Бабича, Владимира Кириллюка и юного Николая Назаренко. Они залегли на пригорке и внимательно просматривали в полевые бинокли шоссе.
Взять «языка», да притом офицера, оказалось делом нелегким. Гитлеровцы появлялись, как правило, большими группами. Незаметно увести хотя бы одного из них было почти невозможно.
Командир разведчиков Аркадий Кореньков, человек терпеливый и спокойный, выжидал благоприятного момента, убежденный, что рано или поздно случай представится. Но ждать больше было нельзя…
К исходу первого часа по шоссе промчались два грузовика с автоматчиками. Потом проехала колонна мотоциклистов. И снова ни души. Бабича, Кириллюка и Назаренко должны были уже сменить, когда вдали появимся «опель-адмирал» без обычного эскорта.
Бабич дал сигнал остальной группе и, приказав Назаренко оставаться на месте, побежал к повороту за небольшим холмом, где была подготовлена засада.
«Опель-адмирал» приближался, и стало ясно, что, кроме водителя и офицера, J машине никого нет. Это был самый подходящий вариант.
…Машина, сделав полукруг, свернула за холмик, и тут только шофер-эсэсовец заметил людей в полушубках. Он сразу же понял, что перед ним партизаны, и с редким искусством развернул «опель». Он хотел было уже дать полный газ, когда увидел метрах в десяти от себя лохматого паренька с противотанковой гранатой в поднятой руке. То был Николай Назаренко, прикрывший путь к отступлению.
Гитлеровцы не пытались сопротивляться. Седой полковник явно собирался уезжать в Германию. Бойцы нашли в машине семь чемоданов. Все эти чемоданы по приказу Коренькова они взяли с собой.
На базе чемоданы открыли. Чего только не вез домой седой гитлеровец! Вышитые полотенца, варежки, простыни, меха, набор серебряных ложек, иконки. Он брал все, не привередничая.
— Ну и сволочь! — сказал Коля Назаренко. — Крохобор и гнида.
— Ты бы помолчал, — ответил Бабич. — Если нечего говорить, то помолчи. Не крохобор он, а грабитель и убийца.
— Да не учи ты меня!
— Тебя еще долго учить придется. Вот кончится война, пойдешь доучиваться…
«Язык» оказался ценным, и командир отряда решил переправить гитлеровского полковника на Большую землю. Содержимое его чемоданов перекочевало в хозяйственную часть, к старику Добровольскому. В резной шкатулке, которая почему-то привлекла внимание Коли, оказались обрывки конвертов с марками. Добровольский отдал их пареньку.
— Тебе бы соску еще сосать, — не утерпел Бабич. — Партизан, а бумажечки собирает.
— Что ты в этом понимаешь! — в сердцах закричал Коля. — Даже челюскинцы собирали марки. Президент американский, Рузвельт, собирает…
