Утро выдалось холодным, но хотя бы не было дождя. Небо опустилось серой дымкой на общий блок А, на самое сердце Петрополиса. Когда представитель Магистратума Дерек Рикенс вылез из своего матово-черного бронетранспортера на широкой каменной площади Темплум-сквер, то первое, что он заметил, так это толпу зевак, сгрудившихся возле главных врат великого храма, и двоих офицеров, которые не давали им приблизиться.
      Рикенс направился туда. Он шел, опираясь на трость со стальным набалдашником, — наследство, оставленное давней раной, полученной при исполнении. Он посмотрел на толпу. Главным образом верующие: больные и старики, с болячками, прикрытыми намоленными бумажками, дожидающиеся, когда им позволят войти в великий темплум, чтобы получить ежедневные благословения и еду, раздаваемую сотрудниками социального обеспечения. Но были среди них и служители храма — молодые люди в алых и пурпурных рясах. Они казались опечаленными. Что же случилось, почему их не пустили внутрь?
      Великий темплум был древним строением, казавшимся высоким даже по сравнению с окружающими его огромными административными башнями. Это был только один из нескольких десятков тысяч храмов и часовен Экклезиархии огромного города, но его положение придавало ему особый статус. Он располагался точно в географическом центре Петрополиса и превратился в ось всей городской жизни и веры. Именно здесь проводились важнейшие службы, именно здесь главы правительства и власть имущие справляли семейные торжества и церковные праздники, именно здесь аристократы крестили детей, женились и провожались к месту упокоения. Именно здесь прошла инаугурация лорда-губернатора субсектора.
      Кивнув людям в униформе, Рикенс прошел через толпу к темплуму. Ему нравилось это место: восхитительная прохлада, табачного цвета сумрак, разноцветные окна, чувство безграничности. Куполообразный свод был настолько высоким, что нанесенные на него изображения Бога-Императора и его примархов были едва заметны в свете ламп.
      Рикенс прошел вдоль нефа, постукивая тростью по мраморным плитам. Он был только крошечным пятнышком в этой необъятности. Когда скончалась его жена, он стал часто приходить сюда, чтобы посидеть и погрустить в тишине.
      Младший маршал Плайтон внезапно появилась в западных дверях и, увидев Рикенса, поспешила к нему.
      — Доброе утро, сэр. Простите, что пришлось вызвать вас.
      — Что-то такое, с чем вы не можете справиться?
      — Думаю, что это нечто такое, что вам необходимо увидеть.
      Мауд Плайтон была темноволосой женщиной в начале третьего десятка, и ее несколько коренастая фигура, странно сочеталась с изящными чертами. Официальные униформа и экипировка не стройнили ее.
      Рикенс был о ней высокого мнения. Мауд оказалась сообразительным и чрезвычайно способным офицером. Представитель Магистратума задумался, что же могло произойти, если она с этим не справилась своими силами.
      — Подробности? — спросил он, когда они отправились к дверям.
      — Умер именитый священнослужитель, архидьякон Ольсман.
      — Здесь?
      — Нет, сэр. На самом деле он умер в старой ризнице, но я решила, что мы должны перекрыть все здание, пока не разберемся.
      — Ну и какой ответ на мой вопрос? — произнес Рикенс.
      Плайтон улыбнулась. Рикенс был главой отдела особых преступлений, наименьшего и далеко не щедро финансируемого подразделения Магистратума в улье. В их задачу входило проведение расследований всего, что не вписывалось в деятельность других отделов. Они получали все странные, жуткие, абсурдные и, как правило, откровенно скучные дела, с которыми никто не захотел возиться.
      Рикенс всегда задавал своим офицерам один и тот же вопрос. Почему мы? Почему это поручили особому отделу?
      — Потому, что мы не знаем, к какому виду преступлений это отнести. Мы даже не знаем, преступление ли это, — сказала Плайтон. — Маршалы, первые прибывшие на место, вызвали нас, поскольку не знали, кого еще потревожить.
      — Ясно.
      — К тому же, сэр, есть и проблема «чужих чувств», — сказала Плайтон. — Именно поэтому я и послала за вами. Мы имеем подозрительную гибель известного священнослужителя в — давайте признаем это — самом священном здании улья. Мне показалось, что мы должны продемонстрировать, насколько серьезно относимся к делу.
      «Умная женщина», — подумал Рикенс. Они прошли через западные ворота и по широкой внешней галерее отправились к входу в старую ризницу.
      Несмотря на то, что ризница воспринималась как дополнительная часовня и флигель великого темплума, она на самом деле являла собой полностью самостоятельную постройку. Она была возведена на три столетия раньше темплума и в ранние годы города служила главным храмом. С ростом Петрополиса ризницу сочли слишком маленькой и невзрачной, чтобы должным образом служить процветающему улью, и тогда возле нее был возведен великий темплум, обнимающий ее и превращающий ее лишь в одну из многих своих пристроек — спален, домов призрения, благотворительных залов и церковных школ, — прижимавшихся к подолу великого храма.
      Рикенс и Плайтон вошли в ризницу. Хотя она и была гораздо меньше огромного темплума, но все равно производила ошеломляющее впечатление. Узкий купол был украшен позолоченными образами на белом фоне, что вместе с вытянутыми прозрачными окнами заставляло помещение казаться значительно более светлым и изящным, чем большой храм.
      Но, кроме того, ощущалась и древность ризницы, и то, что ею пренебрегли в пользу более роскошного соседа. Штукатурка отслаивалась, и кое-где на стенах проступали сырые пятна. Каменные полы были истерты, их плиты потрескались и лежали неровно.
      Рикенс сразу увидел строительные леса. Их было трудно не заметить, особенно если с них свисает тело человека, шею которого оплела веревка.
      — Это и есть тот самый преподобный отец? — спросил Рикенс. — Или вы мне чего-то еще не сказали?
      — Он самый, — сказала Плайтон. — Мы оставили его как есть, пока опечатывали территорию. Медика мортус и судебный анатом ждут, когда мы разрешим им осмотреть тело.
      — Он повесился, — произнес Рикенс.
      — То, что он умер от удушения, несомненно, — ответила Плайтон. — Но остальное нам неизвестно. Это может быть и самоубийство, и убийство, и несчастный случай… — Она пожала плечами.
      Огромные леса поднимались прямо к перевернутой чаше купола. Скамьи были сдвинуты в сторону, чтобы освободить для них место. Под лесами были разложены листы, предохраняющие пол от капель краски, лежали груды неиспользованных досок, валялись художественные принадлежности и стояли ведра с краской и известью. Здесь находились еще двое младших маршалов из отдела Рикенса: Броерс и Родински. Броерс допрашивал сидящего на скамье длинноволосого молодого человека, одетого в запачканный краской комбинезон.
      — Что нам известно? — поинтересовался Рикенс.
      — В ризнице проводятся капитальная уборка и ремонт, сэр, — сказала Плайтон. — Архидьякон Ольсман осуществлял надзор за процессом и принимал работу.
      — А кто этот молодой человек?
      — Художник-портретист. Его зовут Ирнвуд. Один из бригады реставраторов, работающих над куполом. Он очень энергичен, талантлив и, думаю, любит свою работу. Этим утром он пришел пораньше, чтобы наработать побольше дополнительных часов. Похоже, он что-то нашел там, сэр. Когда Ольсман зашел проверить его работу, Ирнвуд помог ему подняться на леса и показал свою находку. А затем…
      — Затем?…
      — Ирнвуд не смог толком объяснить. Ольсман, похоже, был озадачен. Расстроен. Прежде чем Ирнвуд понял, что произошло, архидьякон свалился с мостков. То ли у него уже была веревка на шее, то ли он запутался в ней, пока падал. Так или иначе, нам пришлось ехать сюда.
      — Каково же ваше мнение? — спросил у нее Рикенс.
      — Как я уже и говорила. Очень неприятный несчастный случай. Необычное самоубийство. Или же кто-то — и тут можно указать пальцем только на Ирнвуда — убил его.
      Рикенс вновь окинул ризницу взглядом. Было что-то такое в этом месте, что всегда заставляло его чувствовать себя неуютно. Первые несколько дней после похорон жены он приходил сюда, надеясь, что в ризнице будет легче найти покой и уединение, чем в великом темплуме. Но при всей своей штукатурной белизне и сверкающей позолоте, ризница оставляла гнетущее впечатление. Ощущение темницы. После нескольких визитов он предпочел сидеть в печальном сумраке большого храма.
      — Если Ольсман сам покончил с собой, мы скоро это узнаем, — произнес Рикенс.
      — Я уже поручила Лимбволу провести дополнительные проверки, — сказала Плайтон. — Он пытается выяснить все интимные подробности.
      — Скажи ему, чтобы проверил все, что только можно. Тайные долги. Скрываемая болезнь. Все стандартные проблемы вплоть до позорных секретов, в которые были бы вовлечены послушники или горничные.
      — Конечно.
      — Он должен проверить все, но действовать осмотрительно, Плайтон. Я хочу найти тайны, а не раздуть громкий скандал.
      — Да, сэр.
      Рикенс защелкал тростью, направляясь к Броерсу и молодому человеку. Ирнвуд обладал невероятной, дикарской, артистической красотой. Вытянутые, проворные пальцы, длинные волосы, покрытые капельками краски. Узкое, худощавое лицо с резко выступающими скулами, каковые у самого себя Рикенс в последний раз видел на выпускном снимке. Академия Магистратума, выпуск семьдесят второго года. Двести семьдесят второго.
      «Старею», — подумал Рикенс.
      — Рикенс, особый отдел. Что вы можете мне рассказать, мастер Ирнвуд?
      Молодой художник поднял взгляд. Его глаза были влажными от слез, его трясло.
      — Он просто свалился.
      — Почему он упал?
      — Он был расстроен. Я только показал ему свою находку. Она, конечно, и меня самого удивила. Но когда он увидел ее, он… он вышел из себя. Он выкрикивал слова, которых я не понимал, и…
      — Что же вы нашли, мастер Ирнвуд?
      — Второй потолок, сэр.
      Рикенс посмотрел на купол, а потом снова на реставратора.
      — Второй потолок?
      Ирнвуд тяжело сглотнул.
      — Я уже много недель работаю под куполом. Заменяю позолоту там, где ее повредила сырость. В некоторых местах это очень сложно. Приходится ложиться спиной на мостки и обрабатывать то, что находится прямо над тобой. Руки очень сильно устают.
      — Не сомневаюсь.
      — Несколько кусков просто выпало. Я хочу сказать, что известковая штукатурка там сейчас похожа на сырую бумагу и просто обваливается. Вон там был особенно плохой участок.
      Художник поднялся и показал пальцем на черное пятно прямо над золотым плечом святого Киодруса.
      — Он был сильно поврежден недавними дождями, поэтому я пришел пораньше, чтобы постараться восстановить все раньше, чем пятно распространится. Только я успел подняться, как он обвалился.
      Рикенс увидел беспорядочно разбросанные куски старой штукатурки и грязи на полу ризницы под лесами.
      — На секунду мне показалось, что сейчас весь купол обрушится мне на голову, — продолжал Ирнвуд. — А потом я увидел отверстие. Оно очень большое. Дыра, выходящая на другую сторону купола. Поэтому я взял лампу и посветил внутрь.
      — И что же вы там увидели, мастер Ирнвуд?
      — Как я уже и говорил, другой потолок. Этот купол — ложный. За ним пустота. А приблизительно на два метра выше есть второй купол. Он раскрашен.
      Я хочу сказать, что фрески, на нем прекрасны. И они очень древние. Но об этом нет никаких записей. Я хочу сказать, что они были скрыты от нас в течение нескольких столетий. Столетий! Зачем надо было это прятать? Почему никто не знает об этом?
      — Это вы и показали архидьякону?
      Ирнвуд хмуро кивнул.
      — Он был заинтригован. Пришел в возбуждение, когда я рассказал ему. Он поднялся наверх и позаимствовал у меня светильник. Посмотрел внутрь. А потом он просто… обезумел.
      — Расскажите подробнее, что вы имеете в виду под словом «обезумел».
      — Он отошел от отверстия и вначале только бормотал что-то себе под нос и дрожал. Затем он закричал и бросил в меня лампу. Я увернулся. Мне не хотелось падать. А следующее, что я увидел…
      — То, что он был мертв.
      Ирнвуд кивнул.
      Рикенс посмотрел на младших офицеров.
      — Еще кто-нибудь смотрел?
      Броерс и Родински пожали плечами.
      — Пока еще нет, сэр, — признала Плайтон.
      — Мауд, — произнес Рикенс. — Я туда не смогу подняться при всем желании. Не с моим бедром.
      Плайтон кивнула. Рикенс называл ее Мауд, только когда действительно не мог обойтись без ее помощи. Она отцепила шлем от пояса, сняла и бросила в него перчатки и протянула его Броерсу. Затем она достала и отдала ему энергетическую булаву.
      — Будь осторожна, — сказал Рикенс.
      — Мне нравится подниматься на высоту, — усмехнулась она.
      — Я не это имел в виду, — пробормотал Рикенс.
      Плайтон начала подниматься по лестнице, ведущей на леса. Вся конструкция тут же зашаталась под ней. Узкие лесенки зигзагами сбегали по мосткам.
      Воздух стал очень холодным, когда она поднялась на верхнюю платформу. Последнюю часть восхождения ей пришлось проделать мимо тела Ольсмана, и она вблизи рассмотрела его налитые кровью глаза и увидела раздутую, синеватую плоть его лица. Тело раскачивалось, когда под ней шатались мостки.
      Мауд Плайтон совсем не любила высоту, но будь она проклята, если позволит узнать об этом своему возлюбленному начальнику. Пол часовни теперь находился далеко внизу, и стоящие там люди приобрели кукольные размеры.
      — Вот дерьмо, — прошептала она, когда, наконец, осмелилась подняться на ноги.
      Так высоко… Доски платформы были настелены неплотно, и Мауд могла видеть в щели пропасть под ними. Это было еще хуже. Это и вибрация.
      «Смотреть наверх», — сказала она самой себе.
      Теперь она едва не касалась головой купола. То, что снизу выглядело прекрасным и золотым, вблизи оказалось прогнившим и полуразрушенным. Она чувствовала запах тлена, видела, как полосы золотой краски, подобно струпьям, сползают со слепых лиц разлагающихся фресок. Святой Киодрус выцвел так, что казался таким же темным и мертвым, как и архидьякон.
      Выставив левую руку для баланса, Плайтон пошла по доскам, вынув из-за пояса и включив фонарик. Узкое копье света засверкало в прохладном полумраке, точно лазерный луч.
      Она увидела отверстие — грязную, чернеющую дыру в своде. Здесь запах гнили чувствовался еще сильнее. Старый воздух, испорченный словно вода, которая простояла слишком долго. Запах вытекал из отверстия.
      Она заглянула в дыру, посветив туда фонариком.
      — О Святой Трон… — произнесла она.
      — Плайтон? — загудел вокс. — Плайтон, что ты видишь?
      — Второй потолок, сэр, — сказала она. — Как он и говорил. Еще один купол прямо над этим. Он простирается… Трон, я не могу заглянуть так далеко. Древний, такой древний…
      Золотые образы, фигуры, лики, лучи, высеченные на гладкой поверхности, ляпис-лазурь и чистый селпик, узорная роспись на тисненом серебре, линии и созвездия, намек на какую-то огромную карту, покрывающую свод.
      — Плайтон? Мауд?
      — Сэр, я никогда не видела ничего прекраснее.
 

      Спустя два дня после того, как Карл успешно проник в Депозиторий Информиума, моя команда арендовала особняк в девятом административном округе общего блока Е.
      Он назывался «Дом грусти», и это было продуваемое сквозняками, мрачное строение из побитого дождем оуслита и тесаного камня, стоявшее в тишине частных садов и уединенных особняков.
      Арендный договор был составлен на имя Мортена Нарвена. Имя принадлежало другу детства Нейла, а фамилия — первому мальчику, с которым поцеловалась Кара. Внедренная Карлом Тониусом программа сделала все остальное, включая передачу гильдии арендаторов денег с тайного счета. Спрятанная в самом ядре баз данных Информиума, программа могла теперь обеспечить нас всем, что было необходимо, и не фальсификациями, а полностью подтвержденным безупречным пакетом документов. Это была превосходная работа, но не думаю, что мы достаточно отблагодарили Карла. Ведь он сделал именно то, чего от него и ожидали. Он оставался угрюмым и продолжал расстраиваться из-за того, как в итоге все обернулось.
      Пустые залы и комнаты необставленного особняка были холодными и чуждыми, но это было безопасное место и похожее на жилье. Мы поселились в нем. Карл и Пэйшэнс отправились на прогулку и приобрели немного самой простой мебели, чтобы придать дому более жилой вид. Они воспользовались фальшивыми именами и ложными счетами, предоставленными нам программой Тониуса. В эти первые дни все происходящее казалось игрой. Мои друзья собирались и придумывали себе альтер эго, а Карл включал кодифер, связывался с Информиумом и превращал их мечты в реальность. Его немного приободряла возможность удивлять остальных своим мастерством.
      Тем не менее, сохранялась и напряженность. Предчувствие грядущих проблем. У нас были имена, большинство из которых мы получили от Скоха: Акунин, Выголд, Маребос, Фуколт, Страйксон, Брэден. Все они были капитанами каперских судов. Все они входили в картель Тринадцатого Контракта.
      — Найди их, — сказал я Карлу. — Узнай, зарегистрировано ли пребывание кого-либо из них на планете. Предоставь мне информацию об их прошлом и об их торговой деятельности. Найди для меня связи. Я должен знать, что объединяет их.
      Тониус кивнул.
      — Теперь в твоем распоряжении весь Информиум, Карл. Центральный банк данных субсектора. И ты можешь незаметно просеять его. Сделай это.
      Карл разместился в восточной спальне, установив свое оборудование на упаковочные коробки. Его когитаторы были подключены к антенне беспроводной связи (зарегистрированной благодаря взлому Информиума на вымышленную фирму, предоставляющую услуги рикш) и подземным кабелям на улице, связывающим основные потоки гражданской связи, доступ к которым мы получили благодаря полуночным раскопкам посреди тротуара, которые устроили Нейл и Зэф. Кроме того, он получил доступ к муниципальной вокс-системе и наземным линиям связи.
      — Что именно мне искать? — спросил он.
      — Все, что указывает на министерство торговли субсектора, — ответил я. — Любые странности, все необычное. Особенно если это касается Жадера Трайса. Нельзя сказать с полной уверенностью, но все-таки существует большая вероятность того, что ему было известно, что он посылает нас в путешествие в один конец, когда отправил вместе с нами в прошлом году своих агентов. Кто знает, может оказаться, что Трайс чист и весь заговор организован уровнем ниже него. Но я общался с ним и сомневаюсь в такой возможности. По той же причине стоит заглянуть и выше.
      — До лорда-губернатора?
      — До лорда-губернатора. Если в деле замешан сам Баразан, я должен узнать это как можно скорее. Наша жизнь крайне усложнится, если гниль просочилась на самый верх.
      — Приступаю к работе, — произнес Карл.
      — И еще одно, — сказал я. — Постарайся выяснить все, что сможешь, о Божьей Братии.
      Карл снова кивнул. Я ему все рассказал о предупреждении, которое мой бывший наставник Эйзенхорн отправил с Малинтера шестью месяцами ранее. Шип был весьма конкретен. Божья Братия, культ ясновидцев, базировался на Нова Дэрма, пытаясь заглядывать в будущее, а затем использовать его для своих темных целей. Представители культа увидели какую-то перспективу, касавшуюся меня или кого-то из моей команды. Еще до конца года — а до этого оставалось всего несколько коротких месяцев — мы должны были разбудить что-то на Юстисе Примарис, и Империуму придется дорого заплатить за нашу ошибку. Опасность исходила от имени Слайт, Слейт, Слит или как-то вроде того. Я ненавидел провидцев. Когда-то я и сам, во времена своего сотрудничества с эльдарами, пытался заниматься пророчествами, но вскоре осознал, что этот путь ведет только к безумию.
      Кроме того, меня интересовали связи происходящего с Когнитэ. Это была — и есть — культистская школа, созданная почти столетие назад гениальным умом еретички и ведьмы по имени Лилеан Чейс. Ныне покойный Зигмунд Молох, ставший моей немезидой, проходил обучение в этой школе. Хотя ее и прикрыли, но рука культа прослеживалась — активная, мерзкая, заигрывающая. Многие из его последователей неузнанными участвовали в происходящем. По пути к Протяженности Удачи я встретился с одним капитаном, человеком по имени Сайскинд. Он вел свою родословную от Когнитэ, а его кузен, Кизари Фекла, владелец «Октобер Кантри», был главным архитектором нашей судьбы в Пределе Боннэ.
      Хотя и покойный уже, но один из членов картеля Тринадцатого Контракта был тесно связан с Когнитэ. Это заставляло меня волноваться. Неужели мы вступали в войну столь же кровавую и неверную, как та кампания, которую мы вели против ублюдочного Молоха?
      Я оставил Карла наедине с его работой и заскользил по пустым залам особняка. В одной комнате я увидел Кару, наносящую удары по импровизированной боксерской груше. Ее изящное, чувственное тело прикрывали только обтягивающие шорты и майка. Она так чудесно двигалась, нанося удары, что я в очередной раз пожалел о своем «заточении».
      Неподалеку, в кресле возле окна, дремал Фраука. Проскользнув мимо, я потянулся сознанием, погасив его все еще дымящуюся лхо-папиросу. В следующей комнате Кыс и Зэф сидели по разные стороны перевернутой коробки и играли в регицид. Кыс застенчиво смеялась. Я ощущал, насколько она увлечена Матуином и насколько глух он к этой безумной страсти.
      В следующей комнате возле стола, обнаженный по пояс, стоял Гарлон Нейл, разложив перед собой свой арсенал. Автоматические и лазерные пистолеты, болтеры, сенс-винтовки, гранаты, кинжалы и короткие шпаги, дротики, револьверы, пневматические ружья, разрушители синапсов, барабаны с боеприпасами, магазины, отдельные патроны, парные боевые ножи, лазерный длинноствольник, штурмовое оружие урдеши.
      Я посмотрел, как Нейл поочередно поднимает оружие, осматривает его, вгоняет обойму, целится, делает пробный выстрел, а затем быстро разряжает его и откладывает. Это было сравнимо с наблюдением за работой иллюзиониста, показывающего карточные фокусы. Очень плавно, очень ловко. Очень уверенно.
      Гарлон опустил руки и сжал ладони на парных девятимиллиметровых автоматических пистолетах «Хостек 5», украшенных отполированным золотом. Он поднял их, крутанул вперед, крутанул назад — щелк! клак! щелк! — сжал в руках, снова крутанул вперед и положил на стол.
      Я оказался не единственным наблюдателем. В углу комнаты я заметил Заэля. Он с благоговением наблюдал за действиями Нейла.
      — А для чего они? — спросил мальчик.
      — «Пятерки»-то? Чтобы людей убивать.
      — А как?
      — Просто нажми и забудь. Самонаводящиеся. Одно нажатие опустошает обойму. Видишь рычажок?
      — Где?
      Нейл подозвал его и оттянул назад верхушки золотых пистолетов.
      — Видишь? Вот это эжектор. Это предохранитель. Здесь вставляется магазин…
      Я оставил их продолжать обучение.
      В последнюю комнату я заглянул одним только сознанием. Гостевая спальня. Эта запертая комната была пустой, если не считать деревянного стула посредине. На стуле сидел Скох, закованный в кандалы, от которых к вбитому Матуином в пол стальному штырю уходила длинная цепь. Цепь эта давала узнику достаточно свободы, чтобы прогуливаться вокруг стула или ложиться возле него на постельную скатку. Окно, дверь и стены оставались вне пределов его досягаемости.
      Мы регулярно проверяли его. Казалось, он не пытается делать ничего, кроме как спать или тихо сидеть на стуле, уставившись в стену. Соблазнительно было думать, что он сломлен и больше не представляет опасности. Но Скох был одним из лучших охотников, а это означало, что он превосходит всех прочих в способности сохранять неподвижность и спокойствие.
      Я знал, что он ждет только ошибки с нашей стороны.
      Я почувствовал вызов. Это был Карл.
      — Чайкова, — сказал он. — Ее имя регулярно всплывает. Если она и не банкир картеля, то, во всяком случае, отмывает для них деньги.
      — Мы это уже подозревали. У нас есть на нее хоть что-нибудь?
      — Нет, тут я зашел в тупик. Ее системы взломать не получится. Придется встретиться с ней вживую.
      — Ясно.
      — Она возглавляет организацию, занимающуюся импортом тканей в общем блоке К.
      — Туда мы и отправимся. Но надо соблюдать осторожность.
      — Осторожность. Целиком и полностью согласен с вами.
      Мы с Карлом не предавались праздности те несколько месяцев, что провели на борту судна Ануэрта. Мы готовили почву, проводили расследование, собирали информацию, накапливали улики. Проще говоря, занимались тем, чем занимаются все инквизиторы. Если они скажут вам, что не делают этого, то они либо лгут, либо просто недостаточно компетентны. Мне известно, что мой старый наставник Эйзенхорн иногда проводил месяцы, а то и годы, сводя вместе запутанные паутины данных, необходимых для его расследований. Любой план Инквизиции может рассыпаться, если предварительно не подготовить как следует почву.
      Мое досье на Контракт номер Тринадцать заполняло уже двадцать шесть планшетов. Мы с Карлом объединили все нити при помощи трехмерного стратигеума, который Файфланк собрал в нижнем трюме «Аретузы». Человекопес оказался крайне послушным и способным созданием. Я уверен, что Ануэрт недооценивает его.
      В двух световых днях от Юстиса Примарис мы с Карлом, наконец, закончили разрабатывать основную свою стратегию. Имена, явки, связи. То, на что надо обратить внимание в первую очередь. Чтобы вам было более понятно, представьте себе гнездо вертин. Вы знаете, что оно представляет собой — огромный холм пережеванного материала, населенный миллиардами и миллиардами жалящих насекомых. Попробуйте поворошить его, и окажетесь сильно искусанным целым роем вертин-солдат, до большинства из которых вам нет никакого дела. Петрополис очень похож на такое гнездо. Необходимо быть очень деликатным и осторожным, чтобы добраться до королевы, не рискуя нарваться.
      Необходима осторожная череда наводящих вопросов и досмотров, вытягивание секретов из их владельцев так, чтобы те ни о чем не догадались. И ключ к успеху — деликатность.
      Именно для этого нам и понадобилось разрабатывать стратегию. Никому из нас не хотелось быть ужаленным. Мы внимательно собирали мозаику кусок за куском.
      И, похоже, Чайкова должна была стать первым шагом.
      Тупая пуля ударила в стальной шкаф и срикошетила, пробив пачку папок на близлежащем столе. Затем, деформированная и расплющенная, ударила Нейла в левое плечо.
      Во все стороны брызнули кровь и клочья мяса, к Нейл, зарычав от боли, повалился на пол.
      Вот и осторожность, мать ее.
      — Ах ты, сопливый говнюк! — ругнулась Пэйшэнс Кыс, пригвождая шею кланстера к дверному косяку двумя кайнами.
      Умирая и агонизируя, он уронил автоматический пистолет, из дула которого все еще поднимался синий дымок.
      Нейл выскочил из-за стола, капая кровью с левой руки, и дважды выстрелил из тяжелого пистолета «Тронзвассе». Второй громила сложился и грузно упал, предварительно проломив своим телом дверь.