ВТОРОЙ СВИТОК

СВИТОК СИОНА

Какова моя роль в этой истории? Я влип в нее невольно; а в действительности она началась еще в 1947 году, когда в Кумране были найдены древние рукописи. Три пергаментных свитка, обернутых истлевшей тканью, хранились в цилиндрических кувшинах. Ценность их быстро установили и поместили находку в один из американских банков, где они и пролежали несколько лет. Какое-то время спустя американские ученые официально подтвердили открытие этих библейских текстов, бывших на тысячу лет древнее, нежели те, которые были известны до сего времени. Тогда-то американские, израильские и европейские археологи и организовали экспедиции к Кумрану.

Так появились на свет еще четыре десятка кувшинов, содержавших тысячи и тысячи фрагментов текстов, среди которых находились и читаемые сегодня: Пятикнижие, Книга Исайи, Книга Иеремии, Книга Товия, Псалмы, а также фрагменты всех книг Ветхого Завета и апокрифические писания того же периода; некоторые из них относились к общине ессеев — такие как «Устав общины», «Свиток битвы детей света против детей тьмы» и, не исключено, «Свиток Храма».

Все осознали важность такого открытия. Это были самые древние свидетельства библейских текстов, написанных на языке оригинала, тогда как мы знали эти тексты только по копиям и неоднократным переводам. Все это доказывало, что дошедшие до наших времен тексты были теми же самыми, которые читались две тысячи лет назад. Они стали неоспоримым доказательством того, что переводы, увековеченные нами, евреями, были сделаны нашими предками.

Мне же представился случай разыскать один из переводов моего отца, когда-то бывшего ессеем, членом небольшой общины, которая во II веке до нашей эры отделилась от остального народа. Они придерживались строгой и неукоснительной дисциплины. У них был собственный календарь, и дни их проходили в изучении его, в ожидании Конца Света. Они считали себя истинными избранниками Бога, из среды которых родится Мессия.

Они провозглашали вечное Блаженство и жаждали создать новый союз с Богом. Во время торжественного пасхального угощения они благословляли хлеб, вино и этим действом намечали ожидаемого ими Мессию, Спасителя, на которого они уповали, Верховного судью, которого они почитали.

И вот, спустя две тысячи лет, они помазали меня, потому что я был их Мессией, я, пытавшийся в пещерах достичь сути всех знаний, мудрости, найти в ней утешение и поддержку. Чего ради, мне уходить, покидать тишину пустыни и отказываться от строгого образа жизни, питавшего мой дух в этой общине, которую я выбрал и которая выбрала меня и где у каждого было свое место? Зачем уходить мне, переписывающему свитки Торы, являющейся для нас воплощением самого Храма? В этих Писаниях нет ни гласных, ни напевных звуков, и все сокрыто внутри текста, наподобие загадочности Первого Храма, где в одной священной комнате находилась недоступная ни для кого Тайна. Я упорно пытался проникнуть в тайну знаков, ибо именно ее страстно жаждало мое сердце, по ней томилась моя душа.

Да, что же делать мне в этой истории? И куда она заведет меня?

Они меня ждали. Собрались все многочисленные. Они находились в зале собраний, мрачной пещере, которую освещали только факелы и масляные лампы, размером больше обычных и цилиндрической формы.

В мерцающем свете языков пламени их было сто, сто многочисленных, ждущих конца Времен и готовых к битве. Сто мужчин, потому что все женщины ушли в 1948 году, после образования Израильского государства, желая жить жизнью страны и создавать в ней семью.

И в этот вечер все, добровольно посвятившие себя поиску истины, все они были тут, все облаченные в одинаковые одеяния из белого льна, так как у нас не принято иметь ни дома, ни поля, ни скота, ни личной одежды; каждый принадлежал всем, все принадлежали каждому. Потому-то мы и бедны перед Всевышним.

Я вошел последним и увидел их всех, сидящих полукругом в иерархическом порядке на каменных скамьях просторной пещеры. Были там мужчины всех возрастов: столетние старики, зрелые мужчины и совсем «молодые» — лет пятидесяти. Все они сидели там, молчаливые, словно ангелы, все ждали, когда я начну говорить. Жрецы занимали первый ряд, причем старшие впереди молодых, Коэны сидели перед левитами, а остальные — в зависимости от возраста и заслуг. Тут были все десять членов Высшего совета: Иссахар, Перес и Иов — жрецы Коэны, были и Асбель, Ехи и Муппим — левиты, а также сыновья Исраэля — Гера, Нааман и Ард в сопровождении Леви. Были здесь и старый Ханох Коэн, Палу, Хецрон, Карми, Иемуэль, Ямин — Коэны; Ахад, Яхин, Кохар, Шауль, Гершон, Кехаг, Мерари, Тола, Пува, Иов, Шимрон — левиты; а также Серед, Елон, Яхлиель, Сифион, Суни, Эцбон, Эри, Ароди, Арели, Йимна, Йишва, Йишви, Берна, Серах, Хебер, Малкиель, Бела, Бекер, Ашбель, Гера, Нааман, Рош, Муппим, Хуппим, Ард, Хушин, Йецер, Шиллем, Нефег, Зикри, Узиэль, Михаэль, Эльцафан, Надав, Авиху, Елеазар, Итамар, Ассир, Елкана, Авиасаф, Аминадав, Нахшон, Нетанель, Куар, Элиав, Элисур, Шелумиэль, Куришаддай, Елиасаф, Елишама, Амихуд, Гамлиэль, Педацур, Гидеони, Пагиэль, Ахира, Шимей, Иссахар, Хеврон, Узиэль, Махли, Муши, Куриэль, Злифацан, Кехат, Шуни, Иашув, Елон, Яхлиэль и Зерах, самый молодой, родившийся в 1948 году.

И тогда я вышел на середину зала, встал перед сидящими; рядом со мной стоял мой наставник Леви.

— Слушайте, братья, — сказал я, — слова человека, своими глазами видевшего непристойность, совершенную в нашей пустыне рядом с нашими пещерами. Свершилось убийство человека, а могилы наших предков в Кирбат-Кумране осквернены!

По рядам сидящих прокатился ропот. Одни читали молитвы, другие высказывали свое возмущение соседям.

— …Я ходил между разрытых могил, и я видел кости, сухие кости, выброшенные из оскверненных могил; кости были сухи! Но как сказал пророк, придет день и Господь духом своим облачит их в плоть и кожу и они оживут; ведь мне было видение, я видел их ожившими, и были на них плоть и кожа; они жили, наши предки-ессеи, жили, как вы, как я, и ходили они, как мы, их было множество, целая армия, готовая к бою!

Снова по залу пробежали сдавленные голоса и шепот.

Некоторые из сидящих вставали со своих мест, вздымали руки, взывая к Имени Господа, другие плакали, слыша это.

— Что происходит, Ари? — спросил Леви, когда в зале воцарилось молчание и все взгляды устремились на меня.

— Это убийство, — вновь заговорил я. — Преступление имитирует жертвоприношения наших бывших жрецов, Великих Коэнов. Я видел на жертвеннике то, о чем ведают только ессеи и ученые, ибо в том, что сделано, и заключается обряд последнего жертвоприношения перед очищением; я видел семь кровавых полос на алтаре. Сказано в наших текстах: «И соберет он на алтаре перед Всевышним горящие угли, и наполнит ими кадильницу, и возьмет он горсть ладана, и предстанет перед покровом. Он бросит ладан в огонь перед Всевышним; дым ладана закроет жертву на ковчеге, и он не умрет. И омочит он палец в крови быка и окропит им жертву с запада на восток, и проведет пальцем семь полос». Такое убийство могло быть совершено или, по крайней мере, поддержано только кем-то знающим наши ритуалы и законы!

Опять ропот возмущения пробежал по залу, эхом продолжив мои слова. К нему примешивался другой ропот, требующий мести. Под сводами раздался крик ужаса: все знали, какое наказание ждет виновного: он будет казнен по языческим законам.

Наставник Леви повернулся ко мне, и в зале поднялся невообразимый шум; все смотрели друг на друга, как бы желая убедиться, что хорошо слышали мои слова… Одни хмурились, другие дергали себя за бороду, а третьи в страхе ерзали на месте, посматривали на своих соседей, вздымали руки или потрясали в воздухе кулаками, требуя возмездия…

В первом ряду причитали старые Коэны, а левиты уже предавали анафеме преступника.

Затем Ханох, самый старый из многочисленных, сидевший в первом ряду, встал во весь рост. Как и на всех, на нем была белая туника, он был лыс, лицо изборождено глубокими морщинами, черные глаза метали молнии; подняв свой посох, он воскликнул:

— Да будет славен Бог! Народ, который шел во мраке, увидит яркий свет. Наконец-то пришел день! Наконец-то ты Спасешь нас. Наконец-то закончится столь долгое ожидание, которое длилось две тысячи лет, и мы войдем в Царствие Небесное! Он сделал тебя знаменосцем избранных и толкователем таинственных знаний! Братья мои, встаньте и единодушно провозгласите Мессию!

Наступило долгое молчание. Несколько свечей погасло. Пламя горящих колебалось от шепота и дыхания. И вдруг все сто многочисленных поднялись как один, все сто запели псалмы, завершив их Аллилуйей. Все лица были повернуты ко мне, на них лежала печать света и надежды; все смотрели на меня, а я смотрел на них. Я видел снизошедший на них Святой Дух, дух мудрости и согласия, дух спаянности и силы, дух знания и благочестия, и все были исполнены страха Господнего.

На следующее утро я встал очень рано, совершил утреннюю молитву и, приветствуя рассветную зарю, отправился в лагерь археологов. Там было пусто. Казалось, его эвакуировали: только двое полицейских оставались на посту, обеспечивая охрану. Передо мной, внизу, Мертвое море поблескивало под первыми солнечными лучами, отражая пастельные силуэты Моавийских гор.

Подождав немного, я увидел ее. Джейн выходила из своей палатки. Лицо у нее осунулось, вид был усталый, но бездонные черные глаза сверкали от проснувшегося солнца, а усыпанные веснушками щеки, уже покрасневшие от начинавшейся жары, не испытывали зависти к маслянистым утрам пустыни. Мы посмотрели друг на друга, радуясь встрече, несмотря на всю драматичность ситуации; мы будто вновь узнавали друг друга; но откуда шел отсчет? Издавна ли? Накануне, два года назад или со времен еще более отдаленных?

— Здравствуй, Ари.

И, как накануне, мы снова погрузились в звуконепроницаемый ларчик.

— Есть новости? — спросил я.

— Полиция ведет расследование. Они обшаривают весь район. Уже допросили бедуинов недалеко от нашего лагеря и жителей кибуца, который находится напротив. Нас они тоже допрашивали добрую половину ночи, сперва каждого в отдельности, потом всех вместе, чтобы сопоставить наши показания. А сегодня рано утром все ушли.

— Были результаты?

— Пока они ничего не сказали.

Я протянул ей фотографию профессора Эриксона, которую она дала мне накануне.

— Посмотри, — сказал я ей, показывая на рулон в его руке, — это не Медный свиток.

— И, правда, не похоже…

— Тогда что это?

— Не знаю.

— А когда сделана эта фотография?

— Недели три назад… Я сама фотографировала.

Она чуточку поколебалась, потом предложила:

— Выпьем кофе?

— Хорошо, — согласился я.

Мы вошли в большую палатку, служившую столовой, и она налила из старенького термоса две чашки кофе. Я сел рядом с ней.

— Расскажи мне все, — вдруг попросила Джейн. — Мне нужно, чтобы ты рассказал.

— Что ты хочешь знать?

— О твоей жизни среди ессеев… Ты счастлив?

— Счастлив… — повторил я с колебанием в голосе, которого мне очень хотелось избежать. — Сейчас уже не до счастья.

— Почему же? Нужно быть счастливым. Жизнь коротка и так непредсказуема…

— Я все сделаю, чтобы тебе помочь…

— Ты уже дал обет? — резко оборвала она меня. — Ты прошел церемонию посвящения?

— Я окончательно вступил в Союз. Я торжественно принял устав общины и дал обещание соблюдать все, что положено.

— Значит, ты уже никогда не можешь выйти оттуда?

— Ни под каким видом — ни под влиянием страха, ни от отчаяния, ни от любого испытания, имеющего отношение к искушению Сатаны…

Мы замолчали. Джейн посматривала на меня серьезно и доверительно, словно желая сказать: «Вот видишь, ты не изменился, зачем тогда думать, что ты можешь мне помочь?»

— Тебя сюда послали ессеи? — спросила она.

— Нет. Шимон. Шимон Делам.

— Я так и предполагала. Ты незаметен, никто тебя не знает, стало быть, ты вне подозрения. Ты сможешь быть его агентом, его секретным оружием…

— Я не секретный агент, — возразил я. — Я ессей.

— Любопытно… — протянула она. — Эриксон незадолго до смерти говорил, что готов к ней… Можно подумать, он вас искал… Он говорил, что ессеи существовали всегда, и на земле у них был Мессия, именно здесь, в Кумране.

Джейн опустила глаза, будто что-то увидела в своем кофе. Щеки ее горели, глаза блестели, она, было, открыла рот, но не произнесла ни звука. Ее смятение гулким ударом гонга отозвалось в моем сердце. Джейн Роджерс, археолог и протестантка, дочь пастора, была в шоке, и я не знал, чем ей помочь. Я почувствовал что-то вроде ожога в сердце, ощутил страшный гнев против своего бессилия.

— Ари, — чуть слышно произнесла она, — ты в порядке?

— Да, — ответил я, — все в порядке. — А как ты жила все это время?

Мы взглянули друг другу в глаза.

— Два года назад я готова была бросить все ради тебя… Потом решила, что все это напрасно… Когда я вошла в эту экспедицию, то не ради археологии, Ари…

— Я думал, ты меня забыла и утешилась.

Она печально улыбнулась.

— Не верь этому. Мне просто удалось смириться с твоим призванием.

— Джейн, я должен тебе кое-что сказать…

— Слушаю.

— Это случилось позавчера…

— В ночь преступления?

— То был вечер Пасхи и день моей второй годовщины у ессеев. Жрец медленно поднес ко мне руку и подал мацу и вино, чтобы я освятил их согласно праздничному обряду. Я сделал это. Я принял вино и хлеб и благословил их. Я совершил обряд и произнес: «Сие есть кровь моя, сие есть тело мое».

— Слова Иисуса…

— Ритуальная фраза ессеев, та, которую произносит Мессия.

— Они избрали тебя?

— Я их Мессия.

Теперь Джейн смотрела на меня с недоверием и страхом.

— Они тебя избрали, — повторила она, будто боясь в это поверить. — И они избрали тебя в тот момент, когда был убит Эриксон… Думаешь, это совпадение?

Продолжать беседу мы не смогли: в палатку вошел Кошка. На нем были бежевые брюки и белая хлопковая рубашка навыпуск, еще больше подчеркивавшая бледность изможденного лица. Тело его было худым, как у всех археологов, занимающихся раскопками, но рука, которую он мне подал, оказалась крепкой.

— Ари, писец! — воскликнул он. — У вас все в порядке?

— Все хорошо, — ответил я, всматриваясь в его глаза, блестевшие от любопытства.

— Надо же, — бросила Джейн, — значит, вы остались?

— Я сейчас уезжаю…

— Я хотел бы кое-что вам показать, — сказал я, протягивая ему фотографию. — Вы узнаете этот свиток?

— А вы, — косо взглянул на меня Кошка, — вы писец или детектив?

— Это я позвала Ари, потому что он прекрасно знает эти места и все свитки Мертвого моря.

— Да, правильно, помощь нам нужна, тем более что все уходят. Но вы, такой проницательный… — продолжил он, поднося фотографию к глазам. — Даже вы не знаете, что это Серебряный свиток, привезенный профессором Эриксоном после пребывания у самаритян! [6]

— А? — удивилась Джейн. — Я и не знала.

— Он принадлежит к той же эпохе, что и Медный свиток?

Кошка недоуменно вздернул брови.

— Почему профессор не рассказал о нем другим членам экспедиции?

— Потому что там содержатся сведения о…

Он вдруг запнулся.

— О чем?

— О тайном обществе. Видите ли, — более значительным тоном продолжил Кошка, — профессор Эриксон был масоном.

— Джейн мне уже об этом сказала.

— Орден этот очень могущественный. Говорят, что члены общества объединились после провозглашения Америкой независимости и Французской революции. Среди основателей — Джордж Вашингтон, Черчилль и многие политические деятели. И все это потому, что в основе этого ордена лежит древнее знание, касающееся…

— Касающееся чего? — настаивал я.

— Храма. Франкмасоны хотят продолжить работу Хирама, архитектора храма Соломона. По этой причине Эриксон и прибыл для научных изысканий на Святой Земле. Он считал, что надо объединить все религиозные силы, руководствующиеся разумом и придерживающиеся справедливости и права. Он верил в Великого Архитектора, создавшего Вселенную… Он хотел воссоздать Храм. Да, храм Соломона, воплощение духа Божия в камне. И сердце его было наисвятейшим, в нем обитал сам Бог!