Несмотря на приятную усталость, ко сну Ивана-царевича совсем не клонило. Напротив — звезды, меркнущее небо и печальные выкрики выпи, долетающие сквозь мерный шелест осенней листвы — все это настраивало скорее на поэтическую волну. Правда, дальше первой строчки — «Все ярче дивных звезд сиянье…» — дело не шло, но зато Покровский начал понимать, отчего в Новой Ютландии столько поэтов на душу населения: здешняя природа просто не могла не настраивать на творческий лад.
      Однако едва родилась вторая строчка — «… Все памятней очарованье…» как все очарование оказалось в миг разрушенным какими-то незнакомыми голосами. Обернувшись, поэт увидал позади себя двух женщин — одну потолще, а другую потоньше — в сарафанах и цветастых платках.
      — Присаживайтесь, сударыни, — радушно пригласил их Иван-царевич. — Не угодно ли чайку с дороги отпить?
      — Благодарю, — низким и чуть сипловатым голосом ответила более полная странница, присаживаясь у костра. Ее подруга, нахально подбоченясь, уставилась на стрелы, торчащие из рюкзака.
      — Золото, — проговорила она высоким скрежещущим голосом. — Сейчас буду грабить и убивать… — И, не обращая внимания на свою спутницу, дергавшую ее сзади за подол, продолжала, с каждым словом все более вдохновляясь: Трудовой народ бедствует, а вы, мироеды и богатеи, на золоте жрете и золотые палки себе в мешок суете!
      — Не слушайте, это она шутит, — попыталась поправить положение первая путница, но ее подругу было уже не остановить:
      — Шуток больше не будет! Всех перережу, всем кровь пущу!
      — Так вы что, сударыня, собираетесь меня грабить? — наконец-то дошло до Покровского.
      — Да! — взвизгнула сударыня. — Ежели кого сей же миг не пограблю, то гадом буду! — Недолго думая, она выдернула из рюкзака золотую стрелу, но тут же с диким верещанием швырнула ее оземь.
      — Что такое, Петрович? — вскочила полная дама. — В чем дело?!
      — Жжется, как огонь! — неблагим матом завопила разбойница. — Колдун проклятый!! — И она со всех ног побежала прочь, не разбирая дороги. Ее спутница грузно поднялась и потрусила следом, привычно сунув под сарафан чайную ложечку, хотя та была не золотая, а оловянная.
      — Эх, такой вечер испортили, — вздохнул Иван-царевич, снимая с огня вскипевший котелок. — Но что там со стрелами?
      Покровский с опаской потянулся к золотой стреле и дотронулся до нее кончиком пальца — стрела оказалась столь же прохладной, как и земля, куда ее уронила незадачливая грабительница.

* * *

      Ужин в королевской трапезной прошел на редкость тихо и даже печально. Князь Длиннорукий и Петрович, обычно хоть как-то разнообразившие трапезу болтовней и пьяными выходками, на сей раз вообще отсутствовали. Даже Каширский не был по-всегдашнему велеречив, а Анна Сергеевна, если порой и отпускала злобные реплики в адрес всего и вся, то делала это скорее по привычке. Впрочем, и лекарь, и госпожа Глухарева, отужинав, вскоре под благовидными предлогами покинули залу.
      Виктор же все не решался встать из-за стола. Во время ужина он почти не притронулся к еде и угрюмо глядел в тарелку, изредка поднимая взор на княжну Марфу, сидевшую напротив него, на другом конце длинного стола. Княжна чувствовала себя не очень-то уютно в такой напряженной обстановке, но тоже не решалась покинуть трапезную. Слуги переминались с ноги на ногу, не зная, что им делать.
      В залу почти вбежал Теофил:
      — Ваше Высочество…
      — Да, Теофил, слушаю вас. — Виктор, кажется, был даже рад, что кто-то прервал тяжкое молчание.
      — Ваше Высочество… э-э-э… Вы позволите убирать со стола?
      — Да-да, убирайте, — поспешно ответил Виктор. — Могли бы и не спрашивать. Если, конечно, кня… графиня не желает продолжить трапезу.
      — Нет-нет, благодарю вас, — отказалась Марфа.
      Слуги, словно того и ждали, кинулись уносить со стола немногочисленную посуду, а Теофил наклонился к Виктору и что-то зашептал на ухо. Марфа заметила, как тот побледнел.
      — Вы уверены? — тихо спросил Виктор.
      — Многие видели, — столь же тихо ответил Теофил. — Какие будут указания?
      — Никаких.
      Оставшись вдвоем с Марфой, Виктор негромко произнес:
      — Графиня, мне нужно вам кое-что сказать.
      — Что? — не расслышала княжна. — Ваше Высочество, вы не позволите мне пересесть поближе?
      — Да зачем, я сам, — с этими словами Виктор поднялся из-за своего места и пересел на уголок стола рядом с Марфой. — Княжна, я должен с вами поговорить. Днем, на башне, нам помешали…
      — А вы не боитесь, что нас могут подслушать? — Марфа положила ладонь на руку Виктора.
      — Теперь это уже не имеет значения, — вздохнул Виктор. — Да и кому тут подслушивать — все разбежались. Знаете, что мне только что сказал Теофил? Что вблизи нашего замка видели вооруженных рыцарей от десяти до пятнадцати человек. И передвигались они совершенно открыто, как будто ожидая, что мы на них нападем!
      — Что за рыцари? — удивилась Марфа.
      — Наш конюшенный разглядел среди них Флориана и, кажется, Гренделя. Скорее всего, их послал мой дядя, чтобы разузнать, как тут и что. — Виктор немного помолчал. — А ведь они могли сами, сходу, не дожидаясь подкрепления, захватить замок!
      — Почему же они этого не сделали?
      — Почему? Да только потому что не знали, что здесь никого нет. Гвардия давно разбежалась, наемники разбежались, даже этого князя Длиннорукого с его полоумным Петровичем, и тех не видать! Но уже завтра рыцари будут здесь, вне всяких сомнений.
      — И об этом вы хотели со мною поговорить? — несколько удивилась Марфа.
      — Да нет, о другом. — Виктор надолго замолк, будто раздумывая, говорить ли. А вернее, сам того не осознавая, он тянул время, боясь остаться наедине со своими горькими думами.
      В залу вернулся Теофил:
      — Ваше Высочество, будут ли еще какие приказания?
      — Нет, Теофил, — устало проговорил Виктор. — Благодарю вас за безупречную службу. Идите спать, а утром разбудите меня пораньше.
      — Будет исполнено. — Теофил поклонился и вышел из залы.
      — Ваше Высочество, кажется, вы хотели мне что-то сказать? — напомнила княжна.
      — Да… Возможно, мы с вами уже никогда больше не увидимся. У вас вся жизнь впереди, а меня ждет либо темница, либо плаха.
      — Ну зачем же так мрачно, — сочувственно покачала головой Марфа, однако Виктор перебил:
      — Погодите, Марфа Ярославна, дайте договорить. Мы с вами больше не увидимся, и я хочу, чтобы вы знали… Не нужно меня жалеть — я пропащий человек. Даже много хуже, чем про меня говорят рыцари у Беовульфа. — И, заметив, что Марфа снова хочет возразить, продолжал еще настойчивее: — Да, да, это так. И если я могу еще хоть как-то оправдать себя в захвате власти, то в моем отношении к вам, княжна, мне не может быть никакого прощения.
      — О чем вы, Ваше Высочество? — удивилась Марфа.
      — Когда вы появились в замке, я сразу стал просчитывать на несколько ходов, как при игре в тавлеи. Я подумал, что сама судьба послала вас ко мне, дабы помочь в осуществлении моих дерзких намерений.
      — Каким образом? — еще больше изумилась княжна.
      — В Белой Пуще после смерти князя Григория идет свара за власть. Более того, Альберт и его упыри подыскивают послушного боярина из древнего рода, чтобы посадить на княжеский престол и править от его имени. И я надеялся убедить их, что вы, Марфа Ярославна, подошли бы им лучше всего. Шутка ли сказать — единственная уцелевшая из Шушков! А через вас и сам надеялся войти в силу и, как самое меньшее, добиться той помощи, что обещал для моих начинаний князь Григорий.
      — Неужто вы всерьез думали, Ваше Высочество, что я согласилась бы стать такой подставной правительницей? — нахмурилась княжна.
      — Поначалу я не знал, какая вы, — тяжко вздохнул Виктор. — Теперь я понимаю, что заблуждался в видах на вас. Но могло повернуться и иначе вдруг борьба в Белой Пуще разгорится не на шутку, и тогда вы могли бы возглавить один из враждующих станов. А в случае удачи — как знать…
      — Да, но ведь вы сами несколько раз предлагали мне покинуть замок, возразила Марфа.
      — Не столько ради вас, сколько ради самого себя, — заявил Виктор. — Мне стало известно, что ваша жизнь в опасности, и я думал, что вам до поры до времени лучше побыть в надежном месте, хотя бы даже в замке моего главного врага Беовульфа. Ведь вы нужны мне живой, а не мертвой…
      — Мне кажется, Ваше Высочество хотите казаться хуже, чем на самом деле, пристально глянула Марфа на Виктора. — Как будто вы нарочно пытаетесь вызвать у меня ненависть к себе.
      — А знаете ли вы, что… — Виктор осекся.
      — Что?
      — Ну ладно, скажу. В общем, если бы не последние события, поставившие меня на грань гибели, то завтра я бы сказал, что люблю вас и предлагаю руку и сердце. И притворялся бы, чтобы достичь своих целей! А вы говорите — хуже, чем на самом деле.
      Виктор замолк, как бы ожидая, что скажет Марфа. Но та молчала.
      — Марфа Ярославна, неужели и теперь вы останетесь в замке? — вновь заговорил Виктор, когда молчать стало совсем невмоготу. — Завтра здесь будут рыцари и начнется что-то невообразимое. Вам нужно отсюда уходить. Если желаете, то я помогу вам бежать за границу — у нас есть налаженные пути, по которым дядя переправлял туда беженцев из Белой Пущи. Решайтесь, пока не поздно!
      — Я подумаю, — тихо промолвила княжна. — А почему бы вам самим не воспользоваться этими налаженными путями?
      — Нет-нет, это исключено, — решительно отказался Виктор. — Я должен ответить за свои дела. Да и куда бежать — от себя не убежишь. — И как бы устыдившись последней громкой фразы, к коим никогда не был склонен, Виктор заговорил нарочито по-деловому: — Время еще есть. Если надумаете последовать моему совету, то обращайтесь к Теофилу. Или прямо ко мне.
      — Но ведь вы же будете спать, Ваше Высочество, — возразила княжна.
      — Сомневаюсь, — подумав, ответил Виктор. — А если и буду спать, то смело будите. Соответствующие указания слугам будут даны. Доброй ночи, княжна. Виктор резко поднялся из-за стола и не оборачиваясь покинул трапезную.

* * *

      Несмотря на поздний час, барон Альберт бодрствовал. Он сидел за обширным столом князя Григория и беседовал с воеводой Селифаном. Тот не совсем понимал, для чего барон держит его при себе в столь позднее время, расспрашивая о делах пусть и важных для воинства Белой Пущи, но совсем не требующих срочности. Да и Альберт расспрашивал воеводу как-то рассеянно, даже не особо вникая в ответы. Селифан подозревал, что Альберт просто ждет некоего важного сообщения, а воевода ему нужен, чтобы как-то скоротать время.
      Выслушав очередной ответ Селифана на вопрос о готовности Белопущенской дружины к возможным военным действиям против Кислоярского царства, Альберт позвонил в серебряный колокольчик, стоящий у него на столе. В кабинет заглянул охранник:
      — Слушаю, господин барон.
      — Значит, так, — деловито заговорил барон, — сходи к нашему гостю господину Херклаффу и попроси его пожаловать сюда.
      — А ежели он почивать изволит?
      — Скажи, что дело срочное. Ступай же.
      — Слушаюсь, господин барон. — Охранник вышел.
      — К чему тебе этот колдун? — удивился воевода. — Да еще и на ночь глядя.
      — Вот смотри. — Барон вытащил из выдвижного ящика и положил на стол тарелочку с золотым яблоком. — Узнаешь?
      — Ну конечно, — с трудом подавил зевок Селифан, — удобная вещица. Можно узнавать, что где происходит.
      — Можно, — согласился Альберт. — Знать бы еще, как она работает.
      — А разве вы не знаете?
      — То-то что нет. Да и кабы она одна. У нас же цельный амбар с колдовским скарбом стоит, одних ковров-самолетов две дюжины, а как ими пользоваться толком никто не знает. Вот хоть с этим золотым яблоком, к примеру. Единственное, что мы умеем, так это связываться с нашими людьми, хотя я доподлинно знаю, что его возможности куда шире. А мы его используем так в определенный час двое, имеющие такую тарелочку, пускают по ней яблоко и передают друг другу послания.
      — Каким образом? — полюбопытствовал воевода.
      — Пишут на бумажке и прикладывают к тарелке. Не больно сподручный способ, но ничего — до сих пор действовал.
      — А теперь что?
      — А теперь бес знает что! — в сердцах брякнул барон. — Я жду важного сообщения от князя Длиннорукого, даже тарелку с яблоком велел к себе поставить, и ничего нет! Обычно мы принимаем от него сообщения три раза в день. Днем он еще что-то передавал, а вечером — до сих пор ни слуху, ни духу.
      — Может, с князем что-то стряслось?
      — А пес его знает! Днем он написал, что наемники разбежались, а рыцари того и гляди придут в королевский замок, чтобы свергнуть Виктора.
      — Может, еще не поздно? — осторожно предложил Селифан. — Наша дружина в боевой готовности.
      — Не надо, — с досадой перебил Альберт. — Виктор для нас — отрезанный ломоть, пускай сам выкручивается. Да и Длиннорукий тоже — что он мне, кум, что ли? А вот самозванка…
      — Какая самозванка?
      — Ты чего, забыл? Та девица, что выдает себя за Марфу. Нынче днем она еще была жива. Но князь уверял, что этой ночью Анна Сергеевна ее того… Ну, ты понимаешь.
      — Понимаю, — неодобрительно пробурчал воевода.
      — Ничего ты не понимаешь, — зло покачал головой барон. — По-твоему, все дела в честном бою должно решать, а на самом-то деле… Ну да ладно. Хуже всего будет, если рыцари придут в замок, а Анна Сергеевна своего задания выполнить не успеет. Или, как всегда, провалит.
      — Ну что ты, Альберт, к этой самозванке привязался? — не выдержал Селифан. — Мы же скоро ее кости похороним честь по чести, то есть не самозванки, а княжны Марфы, а та девушка сколько угодно может звать себя Марфой, да кто ей поверит? — Воевода пристально глянул на барона: — А может, ты не совсем уверен, что она самозванка?
      — Да как ты не понимаешь, — досадливо поморщился барон. — Если рыцари одолеют Виктора, то чего доброго решат, что им все нипочем, да и на нас полезут. А Марфу, настоящую ли, самозванку ли, будто хоругвь понесут дескать, вот она, законная наследница князей Шушков, не то что эти проклятые упыри. То есть мы с тобой.
      Селифан уже открыл было рот, чтобы что-то возразить, но не успел: дверь распахнулась, и на пороге возник собственной персоной господин фон Херклафф — во фраке, белоснежном жабо и даже с моноклем.
      — Вы меня зваль, херр барон? — лучезарно осклабился людоед.
      — Да, господин Херклафф, нам нужна ваша помощь, — поднялся за столом Альберт. — Умеете ли вы обращаться с колдовскими предметами?
      — Ну конешшно! — с гордостью заявил Херклафф. — Их бин маг и чародей высшей квалификацион, а не какой-нибудь профан, как херр Каширский, муттер ефо за ногу… Да-да, так что вас интересует?
      Альберт пододвинул колдуну тарелочку с золотым яблоком:
      — Посмотрите, в чем тут дело. Ничего не показывает.
      — А что вы хотел увидайть?
      — Ну, например, князя Длиннорукого.
      — Айн момент. — Херклафф небрежным жестом произвел над тарелочкой какие-то манипуляции, яблочко покатилось вдоль кромки, однако изобразило на тарелочке лишь что-то темное, с двумя еле различимыми силуэтами. — Ничефо, сейчас добавим яркость. — Херклафф стал крутить пальцами перед блюдцем, как будто настраивая телевизор, и действительно — вскоре изображение несколько высветилось, а два силуэта оказались женскими. Они брели по болоту, тонущему во мгле, то и дело спотыкаясь о кочки и выразительно жестикулируя.
      — Ну и где же Длиннорукий? — не вытерпел воевода.
      Вместо ответа Херклафф еще немного поколдовал над тарелочкой, и изображение приблизилось — теперь лица обеих женщин занимали чуть не весь «экран».
      — Точно Длиннорукий, — изумленно выдохнул Альберт. — Вот эта, что слева. А вторая… Кто же вторая?
      — О, херр Петрович! — обрадованно вскричал Херклафф. — Вот кого я хотель кушать, но так и не скушал. Ничефо, еще успею…
      — Но что они делают на болоте? — возмутился Альберт. — Их место в королевском замке.
      — А еще лучше — у меня ф желудке, — расплылся людоед в плотоядной ухмылочке.
      — Жаль, что не слышно, о чем они столь жарко спорят, — вздохнул воевода.
      — Ну, вообще этот несовершенный аппарат не есть рассчитан на звук, скромно заметил Херклафф, — но для такой гроссе мейстер, как я, нет никакой преграда! — Колдун сделал вид, будто нажал клавишу или переключил тумблер, и раздались какие-то невнятные звуки. Херклафф покрутил воображаемый регулятор, и барону с воеводой стали ясно слышны препирательства незадачливых путчистов.
      — Все из-за тебя, — бранился Длиннорукий, — да если бы не твои разбойничьи замашки, так переночевали бы по-людски, а теперь тут шлепай по этим проклятым болотам!
      — Так я ж хотел по-людски, — оправдывался Петрович, — отнять у него эти золотые стрелы и раздать нуждающемуся бедному люду!
      — А ты подумал, дурья башка, на черта твоему бедному люду золотые стрелы?..
      — Неужели Виктор выгнал их из замка? — удивился Альберт. — Хотя если они и там вели себя так же, то не удивительно…
      — Скорее, бежали от рыцарей, — уверенно предположил воевода.
      — Золотые стрелы, — как бы про себя отметил Херклафф. — Ешшо не понимайт, для чего, но что-то здесь не есть рихтих.
      — Эдуард Фридрихович, а вы не могли бы показать нам еще кое-кого? попросил барон, поняв, что из препирательств Длиннорукого и Петровича трудно будет выудить что-то по делу. — Речь идет об одной девушке, утверждающей, что она — княжна Марфа…
      — А как ее зфать на самом деле? — перебил колдун.
      — Увы, не знаю, — развел руками Альберт.
      — Ну, тогда ничего не будет получиться, — вздохнул Херклафф.
      — В таком случае покажите нам настоящую княжну Марфу, — решился Альберт. — Это-то, надеюсь, у вас получится?
      — О, я, я, натюрлих, — осклабился людоед, — только фройляйн Марфа уже давно ква-ква на гроссе болото!
      — А все-таки покажите, — настаивал барон. — Так, для успокоения совести.
      — А, ну понятно. — Херклафф «нажал кнопку», и бранящиеся Длиннорукий и Петрович исчезли. — Либе голден аппель, битте, покажи нам фройляйн ква-ква… пардон, фройляйн Марфа!
      Яблочко покатилось, и вскоре на тарелочке появилось изображение девушки, мирно спящей на широкой кровати.
      — А это не может быть ошибкой? — упавшим голосом пролепетал Альберт.
      — Нет, — уверенно заявил Херклафф. — Я могу ошибайться, но колдовский инвентар — нихт!
      — Значит, это все-таки правда, — зло проговорил барон Альберт, — и она не самозванка.
      — О чем ты? — чуть удивился воевода.
      — О давешних донесениях Длиннорукого. Кто-то из его людей подслушал беседу этой девушки с Виктором — она рассказывала, что некий Иван-царевич выпустил из лука золотую стрелу, которая прилетела прямо к лягушке, потом он ее поцеловал, и лягушка превратилась в княжну Марфу. Тогда я не придал этому донесению должного внимания, хотя и поручил Анне Сергеевне, гм, ну, ты знаешь…
      — Это не есть хороший орднунг, — озабоченно покачал головой Херклафф. Фройляйн Марфа должна прыгать на болото, а не дрыхнуть на кровать.
      — Ничего, недолго ей там дрыхнуть, — проворчал Альберт. — Уж на этот раз Анна Сергеевна не промахнется…
      — Постой, барон, — встрял в беседу воевода Селифан, — ты сказывал про золотую стрелу. А Петрович тоже что-то говорил о каком-то человеке, у которого он хотел украсть золотые стрелы. Уж не…
      — Конечно, это он! — в сердцах стукнул по столу Альберт. — Иван-царевич! Как же его звать-то? — Барон вынул из стола целый ворох донесений и тут же нашел нужное. — Иван-царевич, он же Иван Покровский.
      — Как? Как вы сказаль?! — неожиданно вскричал Херклафф.
      — Иван Покровский, — ответил Альберт, подивившись такому всплеску чувств у всегда спокойного и ровного господина Херклаффа. — А что?
      — А, нет, ничего, — столь же быстро успокоился людоед. — Если я вам больше не есть нужен, то позвольте мне отойти на покой.
      — Да, разумеется, спасибо вам за помощь, — вздохнул Альберт, — спокойной ночи.
      — Всегда к услугам, — церемонно поклонился Херклафф и исчез за дверью.
      — А все Анна Сергеевна! — дал волю чувствам барон, оставшись наедине с воеводой. — Убрала бы вовремя этого Ивана-царевича, так все было бы в порядке! Но если и с Марфой не справится — с дерьмом съем!
      — Ну а теперь-то я могу идти? — попросил воевода. — Уж больно спать хочется.
      — Иди, — отпустил его барон. Опасаясь, как бы тот не передумал, Селифан вскочил с места и следом за Херклаффом исчез за дверью. А Альберт вперил неподвижный взор в чудо-тарелочку, где все так же сладко почивала княжна.

* * *

      Виктор с Марфой шли по узкой тропинке, отделяющей перелесок от широкого поля высокой колосящейся ржи, которая под дуновением ветерка тихо звенела, будто пела. Отломив колосок, Виктор попробовал на вкус зернышко, и оно показалось ему слаще меда.
      — В нынешнем году, Марфа Ярославна, мы впервые не только обеспечим себя хлебом, но и сможем продавать его соседям, — с гордостью сказал Виктор, окинув взором поле, на другом конце которого вовсю шла жатва.
      — Поздравляю вас, Ваше Высочество, — весело откликнулась княжна. — Даже не пойму, как у вас все получается.
      — Ну, далеко не все, — возразил Виктор, — и не сразу. Главное — начать, сдвинуть с места лежачий камень косности и застоя, и тогда все пойдет как по маслу. Кстати, о масле. Раньше наши подданные даже и не знали, что это такое, даже молоко пили только по большим праздникам. А едва я начал осушать болота и на их месте заводить пастбища, то и молоко появилось, а кое-кто и сметану с маслом сбивать начал. И люди стали здоровее. Да вы сами поглядите.
      За разговором Виктор и Марфа не заметили, как тропинка завернула в перелесок и вскоре вывела к зеленому лугу, на котором паслись тучные буренки. В сторонке щипали траву несколько коз.
      — Лепота! — вырвалось у Виктора. — А видали бы вы, княжна, что тут творилось раньше!
      — Видела, — тихо промолвила Марфа. — Я тут жила. Двести лет.
      — Ну, будет вам вспоминать былое, — с легкой досадой откликнулся Виктор. — Забудьте это, как дурной сон. Глядите в будущее, а не в прошлое! Вам достаточно сказать одно слово — и все это будет ваше.
      — Вы знаете, Ваше Высочество, что это невозможно, — покачала головой Марфа. — Слишком многое стоит между нами.
      Виктор зашагал быстрее, так что его спутница едва за ним поспевала.
      — Да, да, — говорил Виктор, — я все понимаю. Я согнал с престола родного дядю. Я вступил в сговор с вашим смертельным врагом князем Григорием. Я начал преобразования, не считаясь с желаниями ново-ютландцев. Но посмотрите! — Виктор резко остановился и обернулся к Марфе. — Мой дядя и без того всегда тяготился королевскими обязанностями. Народ, увидев, что мои преобразования несут ему процветание, сам включился в созидательную работу. Наконец, упыри в Белой Пуще теперь кусают себе локти, видя, что я могу обойтись и без них!
      Марфа ничего не ответила. Виктор вздохнул, подал ей руку, и они молча двинулись дальше по тропинке. За лугом начиналось болото, по которому сновали многочисленные люди с лопатами и какими-то не ведомыми Марфе хитроумными устройствами.
      — Через пару лет вы не узнаете этих мест, — вдохновенно произнес Виктор. — Здесь будут синеть льняные поля. Наладим ткачество, а то сами посудите: швецы у нас замечательные, а ткани приходится завозить невесть откуда.
      — И что же, Ваше Высочество, ни одного болота не останется? — с грустью спросила княжна.
      — Останется, — великодушно пообещал Виктор. — Несколько болот нарочно оставим, чтобы люди не забывали, где они раньше жили и где могут вновь очутиться, если перестанут трудиться и совершенствоваться… Но мы и болота к делу приспособим — будем лягушек подкармливать, а потом продавать галлам. Я уже отписал их королю Луи XXV-ому…
      — Нет! — чуть не выкрикнула Марфа. — Лягушек есть — страшный грех!
      — Ну, как скажете, — не стал спорить Виктор. — Ваше слово, Марфа Ярославна, для меня — закон.
      Вскоре тропинка привела их в деревню, пожалуй, даже село с добротными избами и каменными амбарами. Между изб раскинулись ухоженные огороды, а кое-где и яблоневые сады.
      — Наше будущее, — с гордостью указал Виктор на ребятишек, весело резвящихся посреди улицы. — Им жить в новой, процветающей стране, новой не только по названию, но и по духу… А мы с вами заглянем сюда. — Виктор махнул рукой в сторону двухэтажного кирпичного дома посреди села.
      — Что там — волостное правление? — несколько удивилась Марфа.
      — Берите выше, — усмехнулся Виктор.
      Переступив порог, они оказались в просторной светлице, где в несколько рядов стояли столы, за которыми сидели женщины, ловко орудующие ножницами, иголками и прочими портняжными инструментами. Вдоль одной из стен протянулся длинный ряд вешалок, где как на показ красовались платья самых разных расцветок и покроев.
      Увидев Виктора, швеи вскочили.
      — Не надо, не надо, — замахал тот руками. — Работайте, не обращайте на меня внимания.
      Одна из женщин подошла к Виктору и Марфе:
      — Добрый день, Ваше Высочество. Вот уж не думала, что вы лично пожалуете.
      — А почему бы и нет, дорогая моя Вера Павловна? — широко улыбнулся Виктор. — Давно собирался навестить вашу швейню, да все недосуг. А это та самая дама, о которой я вам говорил. До меня дошли слухи, что у вас все готово, не так ли?
      — Да, Ваше Высочество. Прошу вас, сударыня. — С этими словами Вера Павловна куда-то увела Марфу, но очень скоро они вернулись. Виктор невольно ахнул — княжну было не узнать в длинном светлом платье, очень простом, но необычайно ей шедшем. Единственным украшением был цветок алого шиповника, прикрепленный слева к воротничку.
      — Ну как, нравится? — спросила Вера Павловна, подведя княжну к высокому зеркалу.
      — Будто по мне шито, — восхищенно выдохнула Марфа.
      — Оно ваше, — сказала Вера Павловна и пояснила для Виктора: — Наша новая разработка — платье «Дикая роза».
      — У меня нет слов, — в восхищении развел руками Виктор, — И хоть я не знаток нарядов, но не сомневаюсь, что такое не грех надеть где-нибудь в Риме, Мадриде и даже в Лютеции, при дворе Луи XXV. Вот наши платья-то мы туда и отправим с галльскими купцами, — тут он кинул мимолетный взор на Марфу, — вместо лягушек.
      — А скажите, Вера Павловна, что за рукодельница шила это удивительное платье? — спросила Марфа. — Или вы сами?
      — Да ну что вы, — смутилась Вера Павловна, — сама-то я швея не ахти какая, но вот Мария — просто чудо. Маша, подойди к нам!
      Из-за одного из столов поднялась молодая круглолицая девушка. Она смущенно переводила взор с Виктора на Марфу и на Веру Павловну.
      — Прошу любить и жаловать. Мария, наша лучшая швея, — представила ее Вера Павловна. — Она же и придумала этот покрой.
      — Мария, — задумчиво проговорила княжна. — А как вас по батюшке?
      — Ну что вы, сударыня, — еще более смутилась девушка. — Просто Мария. Ой, у вас же подол по полу волочится, я вас представляла себе чуток выше. Давайте я вам подошью.
      — Да ну что вы, и так замечательно!
      — Нет-нет, идемте, сударыня, я вам подправлю, будет еще лучше. — С этими словами Мария увела княжну, а Виктор опустился на скамеечку перед яркой изразцовой печкой и пригласил хозяйку присесть рядом.
      — Я очень доволен, Вера Павловна, что в вашей швейной все идет наилучшим образом. Нет ли у вас каких-то затруднений, в чем я мог бы помочь?
      — Да нет, Ваше Высочество, мы сами справляемся. А затруднения на то и созданы, чтобы их преодолевать. — Вера Павловна немного помолчала. — Ваше Высочество, я никак не могу взять в толк, как это вы умудрились за несколько лет так преобразить отсталую бедную страну? Не иначе как без колдовства не обошлось.
      Виктор искренне расхохотался:
      — Ну, вы уж скажете! Вы бы еще заподозрили меня в связях с нечистой силой. Да нет, все гораздо проще. Вот скажите, как вам, уважаемая Вера Павловна, удалось из ничего создать такую замечательную швейную?
      — Ну, вы же мне сами подсказали, как взяться за дело, — пожала плечами Вера Павловна, — и даже ссудили средствами на обзаведение. Я стала закупать ткань в больших количествах — так выходит дешевле, чем часто и понемногу. Искала по всем окрестным деревням способных девушек и обучала их швейному делу. И платить им стала с учетом вклада каждой в общее дело. Они понимают, что работают прежде всего сами на себя, а не на кого-то постороннего, и оттого стараются изо всех сил. А когда мы накопили денег, то построили этот большой дом. Внизу швейная, а наверху живут девушки. Ну не все, конечно, а только кто сами того пожелали. Вместе жить и веселее, и дешевле… Ваше Высочество, — перебила сама себя Вера Павловна, — вот вы помянули галлов и Лютецию, а у меня такая мысль возникла — а не пора ли и вправду выходить за пределы Новой Ютландии? Могли бы завести лавки готового платья в Царь-Городе, Новой Мангазее, в других крупных городах…
      — Непременно пора, — согласился Виктор, — я и сам хотел с вами об этом поговорить. Такие лавки принесут не только прибыль, но и дополнительную известность нашему королевству… А вы спрашиваете — как у меня получилось. Просто я делал то же самое, что и вы, но в размерах всей страны. Конечно, трудно приходилось, очень трудно. Никто поначалу не понимал. Таких, как вы, были единицы. Но главное — начать! А когда люди поняли, что все это ради их же блага, то и отношение изменилось. Не сразу, конечно — исподволь. Ну да что рассказывать — вы же сами видели, как все было. Знаете, Вера Павловна, в нашей семье сложился обычай — в молодости путешествовать в Европу, набираться знаний и опыта. Вот и мой дядюшка туда ездил, а привез только склонность к поэзии и прочим высоким искусствам. Нет, я не против искусств, да и то, что вы здесь делаете, скорее можно искусством назвать, нежели ремеслом, но ведь поэзией сыт не будешь! А я, находясь в Европе, изучал науки, ремесла, разные новейшие приспособления, да все примеривал — что и как можно использовать в наших ново-ютландских условиях. С той только разницей, что там хозяева все это внедряют ради собственного обогащения, а я решил, что если когда-нибудь и смогу начать перемены, то единственно ради блага тех людей, которые своими руками создадут новую страну, цветущую и богатую. Конечно, не одно поколение сменится, прежде чем мы достигнем уровня просвещенной Европы, но другого пути не дано. И я сказал себе — вот оно, наше будущее. И наша задача — стремиться к нему, работать для него, приближать его, переносить из него в настоящее, сколько сможем перенести…