Сармат - Русский Рэмбо для бизнес-леди

– Куда бог или черт пошлет, – ответил Скиф, кивнув на телефонную трубку в руке. – Пока ждем вызова. А вам куда?

Аня замялась. По ее лицу было видно, что собралась она домой – халат уже сняла и держала его на руке вместе с сумкой.

– Да подкинь ты ее домой на "жигуле", а я за тебя поработаю, если Нидковский позвонит, – сказал Засечный, стрельнув лукавым глазом на смущенную Аню.

– Нет-нет, что вы! Я вернусь на работу, высплюсь в дежурке. А утром на метро.

Но Засечный уже вложил свои ключи в руку Скифу, забрал ключи от "Мерседеса" и сел за руль иномарки. Посигналив, подбадривая Скифа, он резко газанул с места. Медленно-медленно развернувшись, пошла прочерчивать ночную темноту красными огнями машина "Скорой помощи".

Скиф открыл дверцу и нерешительно предложил:

– Садитесь, пожалуйста.

От Ани пахло валерьянкой и еще какими-то сердечными каплями. Скифу было неловко глядеть, как она суетливо прихорашивалась перед зеркалом, словно стыдясь своего усталого вида.

Они обменялись малозначащими фразами и потом долго молчали, пока Аню не сморил сон. Во сне она притулилась к его плечу головой. Скифу было неудобно вести машину, сначала он попробовал чуть отстранить ее от себя. Затем обнять, но все равно она ему мешала. Он остановил автомобиль, и Анна проснулась. А уже совсем потом ему стало как-то неприятно, что первая близость произошла у них в машине. На "брачную ночь", о которой говорила Ольга, все это было слишком мало похоже.

* * *

Ночью ему вновь приснился сон, один из тех самых, афганских.

Снова этот поезд, снова выезжают из узкого ущелья. Но теперь он не один. Народу много, среди них знакомые цыгане.

Цыганка в пестрых шелковых шароварах схватила его на полустанке посреди желтой, бесплодной, будто нарисованной степи.

– Ты один, и мы одни. Мы бродяги – ты бродяга.

Дай погадаю, кого ты ищешь!

Скиф никогда еще не поддавался на уловки цыганок, но во сне как-то онемел и сказал:

– Давай.

Она присела на корточки. Веером разложила на своем подоле замусоленные карты.

– От прабабки достались, – похвасталась цыганка. – А ей – от своей прабабки.

Она что-то запричитала и показала пальцем на карты:

– Вокруг тебя три дамы и повсюду кровь. Родственницы – любимые.., утром узнаешь. – Покажи своих дам, Шайтан-Нукер…

Скиф выбрал даму пик, даму червей и даму бубен.

– Ай да удалой! Тогда сам скажи, какую убьют.

Скиф показал пальцем на бубновую.

– Ай да незарегистрированный! – снова заблажила цыганка и принялась метать карты.

– Два короля – треф и пик – спрятались за бубнового туза. Они бьют пикового валета, это ты. Скажи – бубновой даме не бывать там, где свистит ветер.

Дама пик за тобой спряталась. Пусть не боится. Дама червей пусть боится светлых валетов…

Запомнились маленькие грязные ручки цыганки с оловянными колечками, как у афганских сородичей.

Глава 22

Златовласую даму бубен разгадать было нетрудно.

Полдня он безрезультатно вызванивал ее через референта Тото, секретаршу и даже ненавистного Симу.

За полдня бесцельной езды по городу он все-таки вычислил, где ее искать – на аэродроме в Жуковском.

Там она, трезвая как стеклышко, собиралась опробовать новенькую, только что подаренную ей Симой двухместную "Сессну".

На Ольгу, такую стройную, красивую, в облегающих белых джинсах и тонком свитере, пялились вовсю авиатехники и инструкторы.

– Оля, я за тебя боюсь, – сказал Скиф.

– Раньше нужно было бояться, когда я во всем полагалась на тебя. Теперь я не хуже любого мужика со всем справляюсь. Или ты снова собираешься пугать меня своими прорицаниями?

– При чем тут ты? Я видел плохой сон про Нику.

– Пойди проспись, бабка-гадалка. Надоели мне твои детские нежности. С виду бандит сицилийский, а в душе баба.

Над летным полем в чистом небе высоко стояло солнце. Ряды белокрылых самолетов на полосе, казалось, рвутся в небо. Белоснежный шарф на шее Ольги победным стягом бился на ветру.

* * *

История с подарком самолета выглядела почти семейной идиллией.

В последние годы Ольга стала явно перебирать со спиртным.

К чему бы это привело, трудно сказать, если бы во взбалмошной Ольге неожиданно не проснулась страсть к спортивной авиации.

Ольга записалась в частный аэроклуб, коих немало развелось на бренных останках доблестного ДОСААФа, и не жалела денег на обучение по летной программе.

Мучник сначала испугался ее страстного желания иметь собственный самолет, но, подумав, даже обрадовался ее новому увлечению.

"Меньше будет совать нос в дела фирмы, – подумал тогда он. – Не дай, конечно, такого бог, но если вдруг мадам разобьется на своем самолете, то я, как муж, унаследую все ее активы и ее недвижимость за бугром. Тогда Сима Мучник навсегда покинет эту паскудную страну и уедет к папе. Мучнику-старшему, в солнечную Хайфу, где станет одним из самых богатых людей Земли обетованной".

Конечно, в Хайфу или во Флориду можно было уехать и сейчас, но Сима понимал, что такой шальной "прухи" в бизнесе, как в охваченной хаосом распада России, у него нигде больше не будет. К тому же бывший лагерный петух-обиженка, воспитанный на почитании блатной романтики, буквально бредил желанием доказать всему уголовному миру, что он, Сима Мучник, которого в бараке все, кому не лень, совали мордой в парашу, в новой демократической России – столп общества, могущественный властитель судеб людских… Одних денег для этого было мало, нужна была еще и власть.

Как это ни странно, но завещание Ольги Симу напугало не с финансовой стороны, он поверил, что Ольга не кидает его на миллионы долларов, а лишь заботится о своей безопасности, а напугало со стороны, так сказать, политической. К Симиной мечте о власти через узенький ручеек к тому времени была уже переброшена тонкая жердочка – влиятельные в политике люди предложили ему баллотироваться в депутаты Госдумы. Разборку с дочерью самого Хозяина Империи Виктора Коробова позволить себе Сима сейчас никак не мог. К тому же в будущем он хотел использовать тестя в своих стратегических интересах.

Баллотироваться в Госдуму ему предложили от одного восточносибирского национального округа, население которого занималось собирательством, охотой и рыболовством. До развала СССР остряки шутили, что этот малый народ занесен в Красную книгу, а потому уже живет при коммунизме.

Именно этот коммунизм обещал вернуть малому народу Сима Мучник, если малый народ изберет его своим депутатом.

Несмотря на свою представительную внешность, Сима, однако, не был еще готов для игры по-крупному. Он опоздал, игру, которая, помимо удовлетворения его оскорбленного тщеславия, обещала в будущем еще и крупный гешефт, надо было начинать раньше, правдами или не правдами заручившись поддержкой сплоченных сообществ и состоятельных клановых корпораций.

Сима поговорил с раввином о возможном обрезании, но всеми уважаемый ребе Меламуд, разглядев подслеповатыми добрыми глазами, кто перед ним, замахал в ужасе руками и затряс седыми пейсами. А знакомый аравийский шейх – прожигатель жизни – то ли в шутку, то ли всерьез посоветовал Симе принять ислам и обзавестись двумя, а лучше четырьмя женами. Симе и одной Ольги было более чем предостаточно.

Таинственные российские масоны приглашать его в свой круг тоже не торопились, что Симу очень огорчало. Ехать в какое-нибудь дальнее зарубежье, чтобы там вступить в открытую для профанов авторитетную масонскую ложу, не было расчета. Он хорошо знал, что это будет стоить больших денег и займет много времени, к тому же явные и тайные масоны отличаются друг от друга, как огонь и вода.

Когда несколько дней назад в машине в пылу ссоры Сима выпалил Ольге, что знает, кто именно организовал взрыв ее "БМВ" в Останкине, при котором погиб водитель, он просто блефовал. На самом деле он так и не узнал, кто именно заказал Ольгу. Но, будучи от природы мнительным и патологически трусливым, убедил себя, что неудавшееся покушение неведомые бандиты провели с целью запугать не Ольгу, а его, будущего политика Серафима Мучника.

"В таком случае, – думал Сима, – следующее покушение – на меня самого – окажется удачным. Есть только одна сила, способная обеспечить мне стопроцентную победу на выборах в Думу и при этом сохранить жизнь, – это отец Ольги, Коробов".

Сима знал, что у Хозяина Империи есть по всей стране тайные силовые структуры и есть способы влиять на сильных мира сего. Сима понимал, что проторить дорожку к не очень жалующему его тестю он может лишь через Ольгу. Конечно, она кинула отца, но рано или поздно они помирятся – был уверен он.

Белоснежная "Сессна", купленная на левые приработки Мучника и торжественно подаренная жене, по стратегическому его замыслу, должна была стать заложницей благодарного расположения Ольги к мужу, а в обозримом будущем – мостиком к обретению им "крыши" в лице охладевшего к нему всемогущего тестя.

* * *

Особым пунктиком стала для Симы разгорающаяся, как пламя на ветру, ревность Ольги к сопернице.

Он несколько раз с параллельного телефона подслушал нервный разговор Ольги со Скифом относительно его новой пассии – Ани Беловой. Тото Костров через папашу навел справки, и однажды, как бы невзначай, Сима оставил на распахнутом календаре на столе у Ольги телефон и домашний адрес Ани.

Бедная Аня так и не узнала, кого благодарить за неожиданный визит к ней Ольги. Подозревала все-таки Скифа: он подстроил эту встречу от своей болезненной порядочности, чтобы по-хорошему, раз и навсегда порвать с бывшей женой. Так, по крайней мере, подумалось Ане, когда, открыв входную дверь, она увидела на пороге Ольгу.

– Ты? – злобно выдохнула Ольга и свистящим шепотом добавила:

– Тихоня…

– Какая уж есть, – еле сдержала себя Аня.

– Вот ты-то мне и нужна.

– А вы мне, признаться, не очень.

– Поговорим?

– Как угодно…

– Не на пороге же, – гордо вскинула голову Ольга.

– Проходите уж.

– Спасибо за приглашение, – со злорадным ехидством обронила Ольга.

Она пристально всмотрелась в глаза Ани. Ревнивая злоба на ее лице внезапно сменилась ужасом. Что-то заставило ее отшатнуться от Ани. Ольга увидела в ее ореховых глазах сполохи пожаров, озаряющих беломраморную холодную глыбу Белого дома октября девяносто третьего года…

* * *

…Тусклое осеннее солнце пробивает еще не рассеявшийся туман Цепи спецназовцев рваными волнами накатывают на площадь перед Белым домом. Из танковых пушечных жерл вырываются снопы огня – праздничный салют для подвыпивших зевак и гуляк, облепивших все смогровые площадки вокруг грандиознейшей исторической премьеры.

– Снимай поступь истории… Снимай! – истошно вопила в тот день Ольга трусоватому оператору.

– Снимай, снимай, – подбадривали оператора гуляки – Пусть весь мир увидит, как начальники начальникам кровь пущают!

И оператор, не отрывась от камеры, все снимал и снимал.

– Развернись-ка на девяносто градусов! – вдруг вцепилась Ольга в оператора.

Со стороны Смоленской набережной показалась толпа людей с красными флагами и транспарантами с наивными, давно забытыми лозунгами военной поры: "Родина-мать зовет!", "Враг не пройдет!" Навстречу толпе бросились зеваки, а за ними – журналисты и телевизионщики. В толпу, состоящую в основном из стариков и старух, вклинились милиционеры и, орудуя дубинками направо и налево, начали ее рассеивать К милиционерам присоединились пьяные зеваки и провокаторы, замелькали кулаки, древки транспарантов, обрезки труб и стальной арматуры.

– Снимай! Снимай! – кричала Ольга оператору. – Это как раз то, что надо!

И тут в просвет между рядами непримиримых противников с тревожным воем и включенными мигалками ворвалась машина "Скорой помощи". Из нее на ходу выскочила худенькая женская фигурка в белом медицинском халате, с санитарной сумкой на боку.

Она вскинула вверх руки, призывая осатаневшую толпу остановиться – Опомнитесь, братья!.. Люди вы или звери?! Опомнитесь!'!

– Снимай! Снимай эту дуреху! – кричала Ольга оператору в ухо. – Классный материал – в стиле Эйзенштейна!..

Тогда-то Ольга в первый раз встретилась глазами с Анной. Она сразу возненавидела эту девчонку с ореховыми глазами и с идиотскими принципами в башке.

На мосту жерла танковых орудий выплюнули очередную порцию огня. Вслед за яркой вспышкой, как на праздничном салюте, над головами зевак взметнулись кепки и бутылки, по набережной из конца в конец покатилось:

– Ура-а-а-а! Свобода! Да здравствует свобода-а-а-а!

– Да здравствует свобода-а-а-а! – кричала Ольга вместе со всеми под удивленными глазами оператора и той девчонки в медицинском халате.

Как сочно, с пафосом звучат эти красивые слова под грохот канонады, как пьянят они и побуждают к немедленному действию.

И на набережной, удесятеряясь в яростном напоре, с новой силой разгорелась затихающая было рукопашная схватка. Все безжалостней становились удары, все громче вопли и стоны, все злобнее лица и яростнее русский мат…

Люди бьются жестоко, насмерть, потеряв ощущение времени. Рядом с Аней рухнул на грязный и мокрый асфальт пенсионер, сжимая в руках обломанное древко от красного флага. Она распахнула медицинскую сумку, кинулась к нему на помощь. А тут прямо на нее валится парнишка-милиционер, обливается хлынувшей из-под каски кровью.

– Хватит сопли жевать! Снимай! – слышит Аня, освобождая голову милиционера от каски.

Она поднимает глаза и встречается взглядом с глазами известной красавицы телеведущей.

* * *

Аня провела рукой по лицу, словно снимая паутину, мешавшую смотреть.

– Я вас узнала… Присаживайтесь.

– Я тебя тоже, – с усмешкой произнесла Ольга. – Выпить хочешь?

Она присела на диван к журнальному столику и вынула из сумки плоскую бутылочку коньяка.

– Давай рюмки. Нам с тобой есть кого и что помянуть.

Ольга выпила и хрипло вздохнула. От предложенной закуски отказалась. Она долго сидела, чуть покачиваясь, потом откинула челку со лба и резко повернулась к Ане. Долго рассматривала ее, словно не понимая, что же такого особенного Скиф нашел в этой Золушке.

Вот разве что глаза, в которых клубились воспоминания.

* * *

…Гул голосов пронесся над улицами, подобный тому, какой пролетает над стадионом, когда любимая команда забьет гол. Это со стороны Садового кольца нарастает тяжелый топот. Милиционерам идет подмога. Наконец в толпу дерущихся врывается когорта омоновцев со щитами и в шлемах. Ольга со съемочной группой едва успевает юркнуть в закоулок.

Омоновцы методично, под счет командира с мегафоном, орудуют дубинками. На мостовую полетели поборники свободы нравов и рядом с ними легли, растеряв вставные челюсти, ретрограды, защитники тоталитаризма. Всех подряд укладывает резиновая дубинка.

Толпа разбилась на мятущиеся группки. Люди в панике кинулись назад, к Смоленской набережной, сминая на пути непроворных и больных. Худенькая женщина-врач прикрыла собой умирающего старика, но безжалостная толпа и ее втоптала в землю.

Ольга побежала к женщине-врачу, повернула ее окровавленную голову навстречу камере, так, чтобы самой тоже попасть в кадр.

– Снимай!.. Скорее!

Оператор снимал. Снимал короткое интервью Ольги с фельдшером. Снимал, когда фельдшер с водителем укладывал бесчувственную Аню на носилки.

– Доктор, – Ольга подсунула фельдшеру микрофон, – пострадавшая будет жить?

– Она-то, может, и будет, – хмуро ответил тот. – А вот дитя ее – нет. Она на шестом месяце была, наша Анюта. После таких ударов в живот вряд ли она сможет когда-нибудь иметь детей…

* * *

Аня отошла к окну. Она видела этот репортаж.

Позже, когда лежала в больнице.

Теперь же пьяненькая Ольга снова Пристально вглядывалась в ее фигуру.

– Собираешься родить ему ребенка? – спросила она с угрюмым неодобрением.

– Я не могу иметь детей.

– Почему?

– Вы же знаете…

– Да, знаю… Выкидыш у тебя был в девяносто третьем, в октябре.

– Зачем же спрашивать?

– Знала. Да забыла. А ты меня в те дни запомнила.

По глазам вижу.

– Как же вас не запомнить, если каждый день по телевизору любуемся.

– Кто любуется, а кто плюется. Народу никогда не угодишь, – горько усмехнулась Ольга. – Хочешь стать матерью?

– Переменим тему.

– Тема самая для тебя животрепещущая. Если хочешь стать матерью – стань ею для моей дочки.

– Мать у ребенка бывает одна.

– Я не мать, – сказала, пьяно раскачиваясь, Ольга. – Я сука… Су-ка… И больше ничего не скажешь. Такой уродилась, такой и помру.

– Не надо так, прошу тебя, – неожиданно для себя самой перешла Аня с ней на "ты".

– Нет – сука. Зачем ей такая мать? Я не знаю, где буду завтра… Может быть, в Ницце, а может, в Риоде-Жанейро. А может, и подальше… – зловещим шепотом закончила она фразу.

– К чему этот разговор? Мне своего горя хватает.

– Видишь ли… Перед тем, как исчезнуть, я должна решить судьбу дочери.

– У нее же есть еще дедушка с бабушкой.

– Мать с ней в Москве не справится, а в Цюрих к деду я ее не пущу. У меня с ним свои счеты. Он меня душой ссучил и сделал маркитанткой. Душа пуста, а она дороже золота. Я платила по его старым счетам.

Теперь платить нечем. Я – банкрот.

– Разорилась?

– Нет – обесценилась. Теперь меня зовут – Инфляция, – она кокетливо зажмурилась и невесело хохотнула. – Душа стала в копеечку.

– Я врач по телесным недугам, а тебе надо к священнику.

– Ха-ха. Что же Скиф твой не исповедуется? Кровушки человеческой пролил не дай бог. А муж и жена одна сатана.

– Господи, страсти какие говоришь, – перекрестилась Аня.

– Да-да, хахаль твой не ангелочек. Если бы не знала тебя, не отдала бы ему дочку.

Она подняла мутный взор на большую фотографию на стене, где улыбающийся Скиф был снят с полковником Павловым и боевыми друзьями.

– Смейся-смейся, бывший муженек. Я с тобой за месяц на всю страну прославилась, а карьеру сделала без тебя. Мне добрый дядя из "конторы Никанора" вовремя намекнул: Скифу, мол, с его предсказаниями дня персидской войны и года распада СССР место в психушке уготовано, а тебе в самый раз в мутной жиже перестройки в бизнес податься. Нам свои люди нужны… И пошло, и поехало… Прыгнуть к плешивому хлыщу в постель, стать в кабинете раком перед министром и бургомистром – цель оправдывает средства. Между ног не убудет, зато моей компании налоговые льготы на тарелочке с голубой каемочкой преподнесут и кусочек нефтяной трубы отрежут. Попросят меня на телевидении того вон черного кобеля отмыть добела – сделаю так, хоть к лику святых причисляй и в каждый дом по иконе заказывай. Глядишь, а он уже по той накатанной дорожке в правительство норовит.

Народу сказочку шепнуть – рада стараться. Папочка мой любезный перед отъездом в свой исторически спасительный Цюрих привел за руку женишка: "Выходи, дочка, замуж. Жених из потомственных нефтепромышленников. Если не президентом, то премьером станет". Да женишок оказался с зековским прошлым. Спасибо, папочка. А дядечка из "конторы Никанора" пророчит: "Один раз в тебя стреляли, да не попали, один раз взрывали, да не застали, в третий раз от судьбы не убежать". Вот почему я к тебе пришла.

– Хочешь, чтобы я пожалела тебя? – уже без злобы спросила Аня, глядя ей прямо в глаза.

– Не хочу.

– Тогда чего же тебе надо?

Аня насторожилась, женским чутьем угадав подвох.

– Гарантий. Что станешь моей дочке матерью, когда черный день настанет. Ты все равно за Скифом будешь таскаться. Вот и пригрей его дочь.

– Хм, гувернанткой, хочешь сказать?

– Гувернанток у нее и без тебя хватает. Я тебя тоже в завещание вписала. За сто тысяч долларов кто угодно девочку воспитает, но я еще верю в слепую любовь. Ты в моей дочке будешь Скифа любить, каждую ее черточку. Ты ее видела?

– Игорь показывал карточку – похожа на него.

– Ха-ха, я рожала по заказу. Все. Пора кончать.

Ольга снова вытащила из сумочки фляжку с коньяком и свидетельство о рождении ребенка.

– Вот тебе документы. Лучше ты для нее матерью будешь, чем какие-то паршивые приживалки.

Аня слишком долго сдерживала слезы. После ухода Ольги она не выдержала и громко всхлипнула, прижав к губам платок, в который было завернуто свидетельство о рождении ребенка.

Глава 23

С Засечным можно было ссориться по десять раз на дню. Теперь он зазевался за рулем, глазея на красотку. Все приговаривал из машины: "Девушка, а девушка… Может, подвезти вас или обогреть в салоне?..

У меня печурка справная".

Ну и в конце концов самым форменным образом заплутался в ночной Москве. Ведь бывал-то здесь лет двадцать тому назад.

Скиф ему в деликатной форме намекнул на ротозейство и недисциплинированность. Засечный разразился трехэтажным матом, развернулся и поехал ночевать к деду Ворону.

Пришлось Скифу самому без конвоя везти домой славянофила в бобровом воротнике и такой же боярской шапке. Под шубой у того была атласная косоворотка с вышитыми золотыми петухами. Всю дорогу пьяный ревнитель чистоты крови русского народа костерил жидов и полужидов, пока не заснул.

Скиф сам взялся волочь тяжелую тушу на пятый этаж пешком по лестнице в доме без лифта. Долго звонил в дверь, наделал переполоху у соседей.

Наконец отворила дверь жена славянофила и всплеснула короткими пухленькими ручками:

– Азохэнвей, допился, бродягес, що тибе добрие люди на спине приносят!

Скиф не захотел наблюдать расправу над пассажиром и, посмеявшись, вернулся в машину.

Возле нее он нашел задумчивого гаишника, который скучал у капота его "Мерседеса". Толстый, мордастый, с роскошными усами, ну просто картинка.

Он по ночному времени не стал козырять обладателю "Мерседеса", а еще более задумчиво вгляделся в его глаза.

– Хорошо стоим?

– Да не-е, командир, все в порядке. Клиента подвез, – скороговоркой ответил Скиф и полез в карман за документами.

– Клиент стоит?

– Какой там стоит – в горизонтальном состоянии, – приветливо ответил Скиф и вслед за документами приготовил деньги.

– А знак стоит? – ткнул жезлом в темноту гаишник.

Впереди на темном столбе что-то неясно просматривалось.

– Какой знак?

– "Остановка запрещена для всех видов транспорта"! Будем оформлять протокол?

– Прости, начальник, – тьма-тьмущая. Знаешь, я тут кое-что подзаработал…

– Тут цифры на квитанции не разобрать – пошли ко мне в машину.

Они сели в милицейскую машину. Гаишник включил свет, повернулся к нему с улыбкой и снял шапку.

Лицо усатого гаишника показалось Скифу знакомым.

Тот протянул ему руку и уронил в усы:

– Алейкум салям. Скиф!

– Ассалям виалейкум! – машинально ответил Скиф, вглядываясь в пышущее здоровьем лицо.

Тот еще раз улыбнулся, пожал протянутую руку и произнес знакомые всем отпахавшим афганскую войну на дари:

– Хубасти? – И повторил по-русски:

– Как дела?

– Нормально, – вслух ответил Скиф, а в голове молнией сверкнуло: "Блин, полковник Шведов как в воду глядел!.. Спокойно, Скиф!.."

Изобразив на лице удивление, он закусил губу и прищурился:

– Боже мой, ты, Романов?

Но усатый старшина приложил палец к губам:

– Понятно, обрадовался, но зачем так громко?..

Оба приподнялись и с жаром обнялись, как принято у фронтовиков-афганцев.

– Ну, здравствуй, здравствуй, Геннадий!..

– Васильевич, – подсказал Романов.

– Геннадий Васильевич, ты, значит, и есть тот "хороший друг", о котором говорила Аня?

– А ты не догадался?

– Убей меня бот… Вижу, все по тому же департаменту служишь. И до каких высот дослужился?

– Сравнялся в звании с боснийским полковником Скифом, только из органов государственной безопасности.

– Так это твои люди нас от Дуная до Москвы вели?

– Уточним: от Сараева до Белграда и дальше до Москвы.

– Вон у тебя какие руки длинные! И про геройства мои знаешь?

– Все знаю, в том числе и про американца…

– Приятно поговорить со знающим человеком.

А зачем тебе все это нужно?

– Приятно другу старый должок отдать.

– Надо же. Скажу честно, раньше я по-другому понимал специфику твоей профессии. Прошу прощения. И еще спасибо тебе за всех ребят наших, которых ты спас от украинской охранки при переходе границы.

– Да что там говорить, – с излишней скромностью потупился Романов. – Просто специфика нашей работы.

Скиф с выражением признательности пожал руку фронтовому другу.

– Кто-то, к примеру, собирает в кулак антирусские силы, чтобы с полной гарантией добить матушку-Россию. Но не все еще силовики из верхних за баксы на службу к мордастым бугаям поступили. Есть такие, кто совесть не потерял и Родину не продал.

– Да ну? – насмешливо ухмыльнулся Скиф.

– Вот и представь себе… Пока мы можем только помочь сохранить лучшие умы и сердца России. А потом уже скажем свое веское слово. Но это все высокая патетика. Я действительно рад пожать твою руку, Скиф. И напрямую предупредить об опасности.

– Мучник? – насторожился Скиф.

– Не-ет, Тото…

– Этот пыхтелка с цыплячьим пухом?

– Раскрою тебе один секрет: генерал-майор Костров – его родной отец.

– Как же, встречались. Это не секрет. Их морды будто под копирку нарисовали.

– Вербовал или угрожал?

– Шантажировал по мелочевке… Грозил отдать Международному трибуналу в Гааге.

– Что хотел взамен?

– В казачьи атаманы приглашал.

– Купил тебя?

– Я дорого стою.

– Денег у него хватит любого купить. А к тебе у него повышенный интерес. Дело, наверное, в Ольге Коробовой. Они компаньоны по фирме "СКИФЪ". Собственно говоря, он такой мелкой сошкой, как ты, не занимается, а тут на тебе… Может, боится, что твоя бывшая жена пригласит и тебя в компаньоны, может, еще почему. Тебе Аня передавала мои предостережения?

– Передавала. Как он засветил ее квартиру?

– Засветил ее ты, а засек Нидковский. Не советовал он тебе уехать куда-нибудь в Сибирь, подальше от Москвы?

– По возвращении, в Одессе его люди советовали.

– Костров вцепляется в жертву мертвой хваткой и не отпускает, пока не добьется своего.

– На мне зубы обломает.

– Эх, Скиф, плохо ты его знаешь!.. Кто такие для Мучника, твоей бывшей жены и для Кострова полковники Скворцов и Романов? У них умопомрачительные деньги, а у нас с тобой в нашем офицерском кармане гроши. Я даже не могу внедрить своих людей в их фирму. Средств нет на оплату агентам, а за совесть сейчас мало кто работает.

– Сочувствую, – усмехнулся Скиф.

– Впрочем, Игорь, я могу предложить тебе очень, очень высокооплачиваемую работу, так сказать, по твоей специальности.

– По какому ведомству? – насторожился Скиф.

– Ведомство у нас одно – Россия…

– У Кострова с Мучником – своя Россия, у меня – своя… Говори яснее, полковник!

– Понимаешь, армия наша готовилась к глобальной войне с использованием ядерного оружия. А в Чечне на поверку выяснилось, что к локальным конфликтам ни армия, ни наши спецподразделения оказались не подготовленными. Словом, не нашлось у нас офицеров и генералов, умеющих с обычным вооружением брать города и блокировать горные районы.

– Зато много нашлось ушлых делать деньги на солдатской крови, – не удержался от язвительного тона Скиф.

– Вот-вот, – согласился Романов. – У руководства нашего ведомства потому и возникла идея пригласить тебя поделиться твоим боевым сербским и афганским опытом с офицерами и генералами наших спецподразделений. А на первых порах на наших тайных полигонах обучить несколько командирских групп, человек по двадцать-тридцать, брать в городах административные здания, пункты связи, выкуривать с этажей снайперов, гранатометчиков… Оплата царская, баксами.

– Какие же города вы собираетесь брать? – крутанул желваки Скиф. – Уж не шахтерские ли?

– Какие прикажут. Ситуация в стране вон какая…

Я думаю, мы договоримся и тебе больше не надо будет таксовать по ночам. Кроме того, раз и навсегда для тебя снимается проблема Международного трибунала. Мы своих не выдаем.

– Это что ж, меня на службу в Контору приглашают?

– Совсем необязательно, – пожал плечами Романов. – Ограничимся просто контрактом, в котором даже упоминания о Конторе не будет. Дело-то, сам понимаешь, деликатное, не для журналистов и штафирок из правительства…

– Даже так?

– Что правительство?.. Сегодня есть оно, завтра ему под зад коленом. По рукам. Скиф?..

– Нет, Романов, зад об зад…

– Позволь, почему?.. – с интересом посмотрел на него тот.

– Потому что мне как до того фонаря проблемы твоего синего ведомства, – с трудом сдерживая ярость, ответил Скиф. – Кроме того, города не для большой стрельбы, а для жизни стариков, детей и красивых баб.

Старшина-гаишник, к его удивлению, одобрительно кивнул головой и аккуратно выписал квитанцию, правда, штраф с нарушителя не сорвал.

– На этот раз нарушение не такое большое, чтобы штрафовать или номера с машины снимать, – пояснил он на прощание и посоветовал:

– Здесь, гражданин таксист, не Сербия. Вы все же повнимательней к знакам присматривались бы. Не ровен час нарветесь на нашего лейтенанта, этот вас сразу на экспертизу направит…